Пишу опять тебе в Хорьков,
Приятней это мне названье,
Как будто в городе зверьков
Влачишь своё существованье.
А Харьков – это не по мне
Оно, прости, неблагозвучно;
Как кто-то харкнул в тишине,
А после громко сплюнул кучно.
Вот Запорожье – это да!
Название, скажу, что надо:
Пороги – это страх, беда,
А за порогами – отрада.
Не думай друг, что как кулик,
Я похвалил своё болото.
Твой город чуден и велик
Лишь не в ладу с названьем что-то.
Да ладно, бог судья тому,
Что город так тогда нарёк …
Я вот другого не пойму,
Как ты оттуда всё усёк?
С кем я колол тогда кабак
И что с Володькою сидел.
Неужто заложил чудак,
Твой темпераментный менгрел?
Но, коль ты просишь, то изволь,
Ещё живые впечатленья:
Его с вокзала снял «Король»
И заволок к нам в заведенье.
Другим я Вовку представлял
Им, восхищаясь вдалеке.
Он рыжий и росточком мал,
Коль без «колёс» на каблуке.
Но глушит, я скажу, – в завал,
Ему и Жека не в зачёт,
Что «Катер связи» нам читал,
Меня, поддёрнув у ворот.
Во память – помнишь ты сказал,
Талант, мы птенчики с тобою,
А после был ещё вокзал
И скорый столик под вербою …
Да, что о нём то зарядил:
Воспоминания заели,
Поверишь, нету больше сил
Сидеть, как кораблю на мели.
И дёрнул чёрт меня тогда
С Петром столкнуться в коридоре,
Теперь, вот видишь ерунда;
Изгой, и пресса на запоре.
Завод заводом, а блеснуть
В печати хочется, хоть словом,
А мне туда закрыли путь,
Везде рычат звериным рёвом.
Я о Володьке начал речь:
Ты знаешь он попроще Жеки,
Хотя взрывается, как смерч,
Видать заноза в человеке.
«Евев» – тот знает себе цену,
А Вовка, просто в доску свой,
Тому подай большую сцену
И лавра лист над головой.
А этому – приличный столик
Да дозу крепкого вина,
(Гутарят Вовка алкоголик)
Коль так, то жалко пацана.
В его глаголе нет крамолы,
А ходу парню не дают
Ведь он не трогает престола,
Хоть в интонациях и крут.
В нём жилка есть Наполеона
Не смейся: по коню ездок!
Ему б свободу микрофона,
А не невольничий замок.
Куда ни глянь: там запретили,
Того на зону – того нет.
И это всё в стране идиллий,
Где весь народ, как диссидент.
Пока поёт он для застолья,
Но в этом не его вина,
Как бард он выйдет из подполья,
Но только после Ильина.
Сей генерал по оргвопросам
Давно курируя Главлит
Котярой жирным с красным носом
Из КГБ, в СП сидит.
Чего тут ждать от солдафона,
Тебе не надо говорить;
Он рьяно чтит устои трона
И крепко держит эту нить.
Слыхал, как Галичу недавно
Он на мозоли наступил,
А он, скажу, еврейчик славный
Пусть и картавый – всё же мил.
Теперь конец его карьере
И может, даже, заметут,
Закрыв решётчатые двери
Наверно, не на пять минут.
Ты посмотри: Шаламов, Бродский
Там Сахаров и Пастернак:
На этой зоне идиотской
Не видно русичей никак.
Зарылись твари в свои норы
И лижут все друг другу зад.
На восхваления лишь споры,
Да грязью обливать ребят.
Устроив травлю на евреев,
Какие смелость проявив,
Клеймят властителей-злодеев
За нашей жизни примитив.
Когда-то им всё отольётся
В своём раскаяньи слезой
И заметут их, словно поца,
Какой не справился с козой.
Тебе приветик от завмага,
Та помнишь, как кирял за ней,
В своих скрипучих жёлтых крагах
И в стильной курточке своей.
Да, передай кацо-менгрелу
Пусть забивает себе тыл,
За выступленье не по делу,
И то, что он тут натворил.
И если едет, то с «капустой»
Иначе здесь ему хана.
Имел в виду я его чувства
В плену дешёвого вина!
Ну, всё, облом, пиши стиляга,
Вон сколько сразу я напёр,
Да и закончилась бумага …
Привет мамане, твой «Боксёр».
22/VII-73 г.
Запорожье – Харьков.