«Вы чьё старичьё?» Борис Васильев
Из серии рассказов "Старики в Америке"
Выгодная сделка
Ничего нет вечного на свете, и никогда человек не бывает доволен тем, что имеет.
Шолом-Алейхем
Мирра Исааковна, пожилая эмигрантка «третьей волны» сидела в кресле, подаренном детьми. Она ждала доктора, который стрижёт ногти на ногах пациентам, которым тяжело добираться до медицинского офиса. Она любила эти посещения, доктор ей нравился, он охотно с ней беседовал на разные темы.
В до эмигрантской и до пенсионной жизни Мирра Исааковна работала на кафедре марксизма-ленинизма в электротехническом институте в Ленинграде, была членом партии и, вполне вероятно, одобряла генеральную линию партии: «всё для человека и во имя человека».
Как её, еврейку, туда занесло после окончания исторического факультета университета, история умалчивает. Она об этом не рассказывала любимому доктору, полагая, что по молодости доктор не сможет понять тонкие особенности жизни в сталинскую и послесталинскую эпоху.
В перестроечный горбачёвский период кафедра марксизма-ленинизма была ликвидирована, и Мирра Исааковна тоже перестроилась и вела практические занятия со студентами по вопросам экономики. Экономика была главной темой бесед с доктором. Доктор с интересом слушал, восполняя недостатки своего американского образования. Мирра Исааковна толково и обстоятельно рассказывала доктору о социализме и капитализме, о формуле свободного рынка «товар-деньги-товар». Эта тема спонтанно возникала при почти каждой плановой встрече раз в два месяца.
Достигнув, как ныне говорят, возраста «дожития» или «золотого возраста» в условиях «американского коммунизма» – каждому по потребности и даже больше, – Мирру Исааковну стали занимать вопросы здорового образа жизни. Телевидение и беседы с коллегами в «санаториях дневного пребывания» для пожилых людей, которые в просторечии называют «детскими садиками», этому энергично способствовали. В дополнение к этому обсуждались в «садике» и навязчивые объявления в СМИ и письма, приходящие домой, которые призывали Мирру Исааковну и её коллег одновременно с заботой о здоровье обеспокоиться заранее о месте на кладбище. Иными словами, предлагалось заведомо купить участок на кладбище по своему выбору, чтобы в будущем не отягощать детей и родственников дополнительными похоронными заботами.
Поддавшись общему настрою друзей по «садику», Мирра Исааковна несколько раз съездила на еврейское кладбище выбирать участок. Окончательный выбор состоялся, когда ей показали прелестный уголок на склоне небольшого холма. Состоялась сделка «деньги-товар», и Мирра Исааковна стала владельцем территории для захоронения, о чём поведала своему доктору.
- А вы выбрали себе участок на кладбище? – спросила Мирра Исааковна доктора.
- Что вы, Мирра Исааковна, мне ещё рано об этом думать, – сказал доктор.
- Кто знает! – многозначительно заметила Мирра Исааковна, подсознательно имея ввиду свой жизненный опыт, многострадальный опыт евреев и непредсказуемое развитие современного технического прогресса, политическое и военное противостояния в мире.
При следующей встрече с доктором Мирра Исааковна показалась ему очень расстроенной. Беседа не клеилась, и доктор, естественно, поинтересовался в чём дело. Мирра Исааковна, тяжело вздохнув, рассказала, что была на кладбище и посетила выбранный ею участок. После обильных дождей участок оказался полностью залитым водой.
И тут что-то случилось с интеллигентной дамой. Забыв о приличиях, а возможно под влиянием своих профессиональных интересов к свободному рынку, Мирра Исааковна обратилась к доктору.
- Доктор! Вам обязательно нужен участок на кладбище. От этого вам никуда не деться.
Доктор промолчал, а Мирра Исааковна предложила: «Купите мой участок».
- Мирра Исааковна, вам участок не нравится, а вы мне его предлагаете. Это как-то странно. И, тем более, он мне не нужен. Я вам об этом говорил. – Несколько раздражённо заметил обескураженный эскулап.
- Милый доктор, вы неправильно меня поняли. Участок мне нравится, и вам понравится. А я куплю другой. На холме. Это нормальная сделка. Мы с вами много раз обсуждали формулу «товар-деньги-товар». Вам этот участок обойдётся дешевле, чем мне, а со временем он подорожает. Всё дорожает. Всегда помните: «товар-деньги-товар».
- Мирра Исааковна, но участок мокрый, – начинает сдаваться доктор от напора пациентки, побеждённый её теоретическими познаниями.
- О, дорогой, не беспокойтесь! Участок высохнет к тому времени, когда вы умрете. Выгодная сделка, поверьте.
Что тут скажешь? Житейская выгода вступила в противоречие с элементарной этикой! Что повлияло: образование или партийная закалка – «лес рубят –щепки летят», или и на «старуху бывает проруха» – судить читателю.
Три письма или один день из жизни пенсионера
Илья Михайлович в субботу скучного пасмурного весеннего дня медленно спускался по лестнице с третьего этажа многоквартирного дома в северной части Филадельфии, чтобы вынести на помойку остатки мусора со вчерашнего семейного чаепития в честь его 80-летнего юбилея. Никаких серьёзных мыслей ему не приходило в голову на этом каждодневном пути, но привлекала метафора: спуск по лестнице с мусором символизирует спуск с горы при его в целом удачной жизни с накопленным хламом неудач, но о неудачах следует забыть при подведении итогов юбилейных воспоминаний и поздравлений от друзей и знакомых. Никакой печали возрастной Олимп не вызывал, а, в силу оптимистического взгляда на жизнь и иронического отношения к себе, даже увлекал тестированием друзей на их отношение, включая, искреннею дружбу, невинную лесть и затаённую зависть.
На обратном пути с помойки Илия – так к нему обращались в эмиграции: не панибратски, а официально, что его всегда коробило, если исходило от незнакомых людей – заглянул в свой почтовый ящик. И не удивляясь обилию напиханной в ящик бумажной макулатуры, которую тут же выбросил, обнаружил три письма. Засунул письма в карман, не разглядывая адреса отправителей, и – с неизбежной необходимостью добраться до квартиры по крутой лестнице по причине ремонта лифта – чертыхнулся.
Трудный подъём вверх ассоциировался с другой очевидной метафорой: восхождение по лестнице эмиграционной карьеры вначале без языка, без связей, без знания местных обычаев, в которой шаг за шагом преодолевал ступеньки, а теперь преодолевает ступеньки реальной лестницы с усилием от боли в суставах.
Дома Илья, отложив конверты в сторону, занялся хозяйственными делами: мытьём посуды и уборкой. Не любил эту работу, но относился к ней как к необходимой рутине, такой же, как чистка зубов или иная личная гигиена, справедливо считая, что иное отношение сделает жизнь невыносимой. Почту из почтового ящика, в отличие от компьютерной почты, также не любил, не ожидая от писем из бюрократических офисов ничего хорошего. Обычно это были анкеты, сообщения о снижении выплаты по пособию или просьбы о благотворительной помощи. На такие просьбы Илья изредка откликался, особенно если они касались помощи больным детям. По причине этой нелюбви к почте не торопился изучить содержание трёх писем.
Когда Илья добрался до своего письменного стола с дисплеем от старого стационарного компьютера, в окно заглянуло солнце, поборовшее облака, то вспыхивая робкими лучами, то исчезая, но определённо повышая настроение: было радостно, что всё-таки наступила весна, и можно будет возобновить прогулки в парк после холодной и ветреной зимы.
Открыл первый конверт, воспользововшись специальным ножом для вскрытия почты, купленным когда-то на весенней распродаже бытовых вещей, по-американски на yard или garage salе. Илье нравилось аккуратно вскрывать конверты, коробило от скрюченных краёв бумаги при небрежном вскрытии, как ненавистна была любая неаккуратность: неприбранная постель или грязный кухонный стол, или небрежно брошенная одежда.
Надпись на конверте «Claim Conference» не заинтриговала, так как пару лет назад Илья получил отказ в единовременной денежной компенсации как жертве Холокоста, отказ был окончательный, не подлежал обжалованию, поэтому и приятных новостей от этой организации он не ожидал. В своё время Илья и не огорчился, получив отказ, так как что-то было сомнительное в этом откупе немцев за их преступления – всегда помнил слова мамы: «Никогда им эту войну не прощу». Мама во время войны была военным врачом в действующей армии и победу в войне считала важнейшим событием в жизни.
Из письма без каких-либо объяснений следовало, что Илье выплачена денежная компенсация, и он может получить её в своём банке. Новость была неожиданной, приятной – внучки от бабушки и дедушки получат подарки. Мысль о том, что это деньги от немцев, царапала, но Илья её отогнал: деньги уже в банке, и нечего интеллигентничать – мог в своё время не заполнять анкету на получение этой компенсации.
Илье было 5 с половиной лет, когда началась война. Он с бабушкой и братом был эвакуирован из Ленинграда на Урал за несколько дней до объявления блокады города. Институт, где работал отец Ильи, проектировал металлургические заводы на Урале, и организовал эвакуацию семей сотрудников, которые по броне были обязаны работать на уральских объектах, отца Ильи отозвали из пункта сбора ополчения. Поэтому Илья с братом и бабушкой вернулись в Ленинград только в 1944 году по вызову мамы, которая работала в военном госпитале. Отец же был призван в армию в конце войны для вывоза из Германии оборудования металлургических заводов. Всё это было описано в заполненной Ильёй анкете, но организация Claim Conference два года назад не выплачивала компенсации в таких случаях, считая, что вывоз семьи в эвакуацию был плановым. Теперь, видимо, ошибку исправили. Возможно, жертв Холокоста стало значительно меньше, а деньги оставались. «Впрочем, какая разница», – размышлял Илья.
Второй конверт был из Белого дома: Президент поздравлял гражданина страны с юбилеем. Хорошая традиция, хотя крепко пахла добротным бюрократизмом. Письмо вызвало ироническую улыбку. Без юмора нельзя было отнестись к этому поздравлению. Илья не голосовал за этого Президента, его правление не нравилось, к партии Президента Илья не принадлежал и поддерживал разные петиции против его администрации. В определённом смысле Илья действовал против обывательского здравого смысла, так как Президент якобы заботился о той части американского общества, к которой принадлежал Илья. Однако опыт жизни при социализме отвергал в сознании Ильи социалистические посулы.
Третье письмо Илью совсем развеселило. Илье сообщали, что он может со скидкой приобрести место для захоронения на новом филадельфийском кладбище. Авторы письма откровенно намекали, что юбилей юбилеем, но пора готовиться к уходу в иной мир. Илья соглашался с этим намёком: готовиться надо, но торопливость их в этом вопросе поощрить не хотелось.
Прошлое, настоящее и будущее – приятное, весёлое и грустное – лежало перед Ильёй на столе.
Открытая дверь
Много лет назад, когда я читал роман Сомерсета Моэма «Театр», мне запомнился эпизод, в котором героиня романа встречается со своим многолетним, теперь пожилым, поклонником, ухаживания которого отвергала долгие годы, а сейчас готова сблизиться с ним. Смущённый поклонник сделал вид, что не понял её намёк.
Наверное напрасно — бывает и иначе.
Каждый пенсионер СНГ-вского происхождения, живущий в Америке, которого многозначительно зовут Senior Citizen, хотя бы один раз получал приглашение проводить полдня в дневном санатории «Для друзей», называемом в простонародье «детским садиком».
Илья Михайлович после нескольких таких звонков по телефону и письменных предложений поддался на уговоры. Толчком к этому решению был звонок женщины с приятным мелодичным говорком, с мягким произношением буквы «Р», к которому так привык наш герой, живший до эмиграции в Киеве.
Взвесив все «За» и «Против», Илья понял, что «За» есть, а «Против» нет. И теперь не надо будет готовить завтрак, ходить в магазин, придумывать, что себе приготовить на обед, а перед этим изучать поваренную книгу. Хотя к Илье два раза в неделю приходила помощница, присылаемая социальными службами, она его не освобождала полностью от нелюбимых им бытовых дел.
Илья в прошлом, до эмиграции, был заместителем главного инженера проектного института, специализирующегося на вопросах водоснабжения. Жил, по советским «стандартам», хорошо: имел дачу, машину и даже бывал заграницей, в Болгарии, на Золотых песках. Жена-украинка ушла от него незадолго до его решения покинуть Родину. Собственно, это событие и подтолкнуло к отъезду. Дочери остались с мамой.
Эмигрировал Илья в Америку уже из независимой Украины, оформление отъезда прошло относительно легко: секретности у него не было, квартиру сдал, драгоценностей - только золотое обручальное кольцо на память. Подспудно была мысль по приезде в Америку выучить язык, найти работу, а может быть, и жениться.
Эти мечты быстро развеялись. Язык, как был поначалу «птичьим», таким и остался. Работа нашлась настолько неквалифицированная, что Илиья о ней в письмах к детям и знакомым не писал. Но жил благоустроенно и, пока возрастные болезни не начали одолевать, мысль о «детском садике» отвергал. Дома было любимое занятие – чтение и компьютер.
В «садике» Илия познакомился с соседями по столику, за которым он завтракал и обедал, а они, бывалые «садовники», познакомили его с другими. Часть дня, проводимая в «садике», проходила незаметно.
Так было бы и дальше. Но женщин в «санатории для друзей» было много, и большая часть была одинока - женщины обычно живут дольше мужчин.
Естественно, мысль о том, что нельзя оставить без присмотра одинокого интеллигента, пишущего стихи и владеющего компьютером, наверное, посетила многих из них.
Илья в молодые и зрелые годы ловеласом не был, жене не изменял, но втайне мечтал об этом с красивыми и молодыми женщинами. Время безжалостно, и с ним произошло то, о чём образно написал Губерман в одном из своих гариков.
Наступила в душе моей фаза
Упрощения жизненной драмы:
Я у дамы боюсь не отказа,
А боюсь я согласия дамы.
Итак, женский коллектив «садика» решил, что пора знакомить Илью с дамой. Однако никто не решался назвать себя возможным кандидатом. Стеснялись друг друга. Было ещё одно препятствие - Илья никого из них не выделял и никаких намёков на желание более близких отношений ни с одной из них не делал.
Втайне от подруг Ольга Михайловна решилась. Узнала адрес Ильи и решила его навестить. Сделала в парикмахерской причёску, тщательно подкрасила ресницы и губы, следя затем, чтобы макияж не выглядел вульгарно, надела не лучшее платье из своего гардероба, но самое любимое.
По её плану визит должен был быть для Ильи неожиданным, а по его реакции она поймёт, есть ли шансы на успех. Илья ей очень нравился. А там...кто знает, может быть, останется у него в первый же вечер. Бывало так в прошлом.
Илья, услышав стук в дверь, решил, что это почтальон принёс ожидаемую бандероль с заказанной книгой, нащупал в кармане приготовленный для такого случая доллар и открыл дверь.
Увидев Ольгу Михайловны в образе прекрасной дамы, Илья не только растерялся, но и потерял дар речи. Он молчал, но мысленно говорил сам с собой: «Ей-то ещё всё надо! Она хороша! А я? Нет! Нет! Нет!».
Однако пригласил по-джентльменски Ольгу в дом. Вечер провели за беседой. А потом...
Назавтра в «садик» Илья не пошёл. Оля тоже.
Лотерея
Зимним, промозглым и ветреным утром Натан, намотав на шею тёплый шерстяной шарф, который получил в подарок в прошлое воскресенье, в день рождения, медленно передвигался в сторону магазина «7-11» (seven-eleven), около которого стояла длинная людская очередь по причине продажи лотерейных билетов на пятничный розыгрыш огромного приза в более чем миллиард долларов.
Лет Натану было, ох, как много. Некоторая бодрость в теле была преимущественно по утрам, поэтому и решился сейчас пойти купить лотерейный билет. Он прекрасно сознавал абсурдность участия в лотерее, но задумал попробовать после вчерашнего посещения медсестры, которая подивилась безошибочности его прогноза содержания сахара в крови и артериального давления и спросила, не участвует ли он в завтрашней лотерее. Натан же не очень удивился результатами своего прогноза – статистика у него была богатая и, более того, фокус с прогнозом он нередко демонстрировал в медицинских офисах. Ошибался, конечно, но результат был всегда близким.
Медсестра Надя была милая, привлекательная молодая женщина. Натан с удовольствием смотрел на неё. Общение с красивыми женщинами всегда доставляло радость. Дорожа её вниманием, Натан рассказал Наде о своих удачах в «лотерейных» играх в молодые годы. Рассказчик он был хороший. Действительно, было несколько эпизодов, которые его самого удивили.
Однажды Натан был приглашён в одну из научных лабораторий как специалист в информационных технологиях. Среди различных приборов на столах и стендах он обратил внимание на монитор, на котором постоянно менялись цифры в пяти регистрах. Его вопрос о назначении прибора вызвал улыбки у сопровождавших его инженеров: «Это наша компьютерная лотерея. Задумал комбинацию из пяти цифр, нажал на кнопку и ждёшь пока генератор случайных чисел выдаст твою «выигрышную» комбинацию. Пока у нас никому не удавалось угадать больше двух-трёх цифр. Игрушка, конечно, но убеждает, что на лотереи деньги тратить не надо! Хотите попробуйте!»
Натан записал свою комбинацию цифр и нажал кнопку. Результат ошеломил. Раздались аплодисменты. Все цифры совпали. Много лет спустя, побывав в этой лаборатории, он снова увидел этот прибор, но искушать судьбу не стал и промолчал, когда ему рассказали, как легенду, о некоем госте, который остановил генератор на задуманной комбинации. Повторений не было.
Итак, Натан под утро, а у него все серьёзные замыслы возникали в голове только на грани сна и яви, решился пойти купить один билет. Смех смехом, а внутренний голос нашёптывал: «Попробуй».
Отстояв в очереди минут 20, Натан купил билет, заполнил карточку, получил квитанцию, услышал пожелание успеха и отправился восвояси. Смеясь над собой и радуясь своему шутливому бизнесу, Натан значительно бодрее шёл домой. Погода, по мере продвижения солнца от утра ко дню, улучшалась, морозный воздух приятно бодрил, и всё происходящее с ним начинало радовать.
Наступил день розыгрыша. Вспоминая свою вчерашнюю покупку, Натан заинтересовано включил телевизор, выбрал канал с вечерними новостями и стал ждать. Но, как всегда бывает, в важный для него момент зазвонил «бестактный» телефон, и Натан пропустил объявление выигрышной комбинации цифр. Впрочем, это его не очень огорчило: будто отложил удовольствие.
В постели долго не мог заснуть: «А что будет, если цифры угадал правильно?» Приятно было помечтать как распорядиться с деньгами. И тут возникли страхи. Они были многоплановые. Если передать выигрыш детям, то в лучшую ли сторону деньги изменят их жизнь. Если их оставить себе, то возникнет столько хлопот, что ему с ними не справиться. Дети будут обеспокоены, возможно, и недовольны его решением. У знакомых возникнет зависть. Ему-то на самом деле ничего особенного не надо: быт устоялся, денег ему хватает. Появился и параноидальный страх. Вдруг его вычислили преступники. Магазин, где куплен билет на лотерею, известен, а там есть видеокамера, выявят купивших билет, начнут искать обладателя выигрыша. Уснуть удалось с трудом.
Встав и позавтракав, Натан решил пойти в «7-11» (seven-eleven) узнать результат. Ещё издалека он увидел скопление людей у магазина. «В чём там дело?» И тут его обдало жаром. «Наверное, в этом магазине куплен выигравший билет, а это означает, что его, Натана, шансы возросли. Туда идти не надо из-за опасности, что преступники догадаются о его победе». Натан рассмеялся. Возобладал здравый смысл: ничего же ещё неизвестно.
Однако в магазин не пошёл, а поехал на автобусе в супермаркет, купил газету, открыл нужную страницу и, как это невероятно, убедился, что выиграл. «Что делать?»
Дома долго разглядывал билет. Решил не торопиться с предъявлением выигрыша. Всё следует обдумать. Был бы молод, то радовался бы внезапной удаче...
В телевизионных новостях объявили, что правильная комбинация указана в трёх билетах. Предъявлены два выигрыша. Один выигрыш в его штате не предъявлен, но магазин, где продан билет, в любом случае получит большой денежный приз.
Прошла неделя, и Натан, наконец, понял, как должен поступить...
Через несколько месяцев в средствах массовой информации объявили, что неизвестный благотворитель передал значительную сумму денег крупному благотворительному фонду для учреждения стипендии за успехи в области информационных технологий.
История умалчивает, какая сумма денег была передана фонду, но очевидно, что большая.
Old bones - Старые кости
«Все люди хотят жить долго, но никто не хочет быть старым». Дж. Свифт
Иван Петрович, русский эмигрант «третьей волны», с трудом поднялся со стула и, держась за край стола, на котором стоял компьютер — его главный рабочий инструмент и одновременно «окно» во внешний мир, шагнул в сторону прихожей, чтобы добраться до стенного шкафа и взять пальто. Путь поначалу тяжёлый с каждым шагом становился твёрже, потому что по мере движения Иван Петрович выпрямлялся и боль ослабевала. Он давно заметил, что прямая осанка помогала справиться с болью в его не на шутку разболевшейся спине. Это наблюдение навело на мысль, что у монарших особ, наверное, нет проблем с болью в спине, так как с детства приучены к прямой, королевской осанке. Как отклик на эту мысль, резкая боль заставила Ивана Петровича застыть в царской позе. Можно было бы и дольше пофилософствовать о происхождении его недуга, но необходимость одеться, выйти на улицу, сесть в машину и доехать до медицинского офиса заставляла его героически продолжать движение.
Иногда наш герой неожиданно вскрикивал. Издаваемый при этом звук на нотном языке воспроизвести было бы невозможно. Зато следующие за этим звуком слова были из словаря заурядной нецензурной русской лексики.
Сев в машину, Иван Петрович почувствовал себя увереннее: боль, в положении сидя в машине, отпускала. Глубоко и удовлетворённо вздохнув, он нажал на «газ» и благополучно доехал до госпиталя, в котором находился офис его хиропрактора.
Передвижение страдальца, медленное от запаркованной машины в сторону медицинского офиса, продолжалось не менее драматично, чем из дому. Помощи ждать было неоткуда, так как редкие, пробегавшие мимо, водители запаркованных машин, если и замечали медленно идущего человека, то не удивлялись и не порывались помочь, так как находились на территории госпиталя, где странных посетителей можно было встретить нередко. Однако необычные вскрикивания больного, должны были бы обратить на него внимание, но все в нашем гуманном и трудолюбивом обществе, как правило, торопятся и не успевают смотреть по сторонам.
В офисном здании Ивану Петровичу предложили коляску и довезли до приёмной врача. Можно было бы теперь предположить, что необходимая медицинская помощь Ивану Петровичу будет оказана и его обратный путь к креслу у компьютера пройдёт без ругательств и междометий, не ласкающих слух. Но до такого приятного события произошло другое, в котором Иван Петрович приобрёл... Здесь надо было бы сказать, как принято, «сердечного друга», избавившего от боли, но мне было непросто найти синоним «для друга по боли в области поясницы». Можно изощряться на эту тему, насколько хватит фантазии у читателя, испытавшего или ещё не испытавшего муки от больной поясницы.
Итак, Иван Петрович въехал в кабинет доктора, восседая в кресле, как в монаршей карете, так как поза монарха стала для него спасительной.
И тут меня, как автора этого повествования, пронзила догадка, что поясница болит у всех прямосидящих, что противоречило мысли Ивана Петровича об осанке монархов, но должно помочь врачам при постановке диагноза обойтись без изнурительных для пациента анализов и процедур и снизить затраты на лечение. В последнем утверждении читатель определённо почувствует мой гражданский порыв.
Хиропрактор мою догадку, без сомнения, также разделял и одним величественным кивком головы указал на процедурный стол, на который предстояло забраться Ивану Петровичу. Пациент сполз с кресла и встал рядом со столом, взывая всем своим видом о помощи. Улыбчивый доктор ему в этом не отказал - с помощью медсестры водрузил больного на стол и начал манипуляции со спиной, приговаривая ласково по-английски: «Old bones, old bones - Старые кости, старые кости...». А Иван Петрович, в свою очередь, безмолвно отвечал: «У тебя у самого старые кости, костоправ» (опускаю междометия и лечебный русский мат). И накаркал. Хиропрактор вскрикнул, как недавно вскрикивал нечленораздельно сам Иван Петрович, схватился за свою задницу и ясным, но жалобным голосом (трудная гамма для вокалиста), вспомнил про «русскую маму» - сказался опыт общения с русскими пациентами (опускаю междометия и американское fuck you).
О лечении пациента больше речи не было, сердечности между друзьями по несчастью - тоже. Но Иван Петрович, воспитанный на русском фольклоре: «Лучшее утешение — чужое несчастье», почувствовал от ситуации облегчение - «Не одинок!» Самостоятельно слез со стола, кивнул доктору и скрылся за дверью со словами: «Старые кости - fuck you!»
«Бог изощрён, а не злонамерен», - Иван Петрович вспомнил слова, которые когда-то читал, но сейчас понял, что решительно с ними не согласен.
Самаркандский зигзаг
Воспоминание о поездке в Самарканд периодически, но навязчиво заставляло
Илью Михайловича задумываться о прожитой жизни и приближающемуся итогу. Он отчётливо сознавал, что неминуемый уход из жизни не за горами. К этим мыслям побуждал и внезапный уход из жизни узбекского диктатора, почти его ровесника, к тому же похороненного в Самарканде.
Поездка в Самарканд специально не планировалась, возникла спонтанно, когда Илья Михайлович был в командировке в Таджикистане, где занимался наладкой систем автоматики на недавно введенном в эксплуатацию металлургическом заводе вблизи Душанбе. Выяснилось, что проектные решения в некоторой части надо менять, а они требуют согласования с организацией-разработчиком в Ташкенте.
Лететь в Ташкент можно было напрямую или через Самарканд. Привлекал второй вариант, так как позволял провести сутки в древнем городе. Смущало лишь формальное нарушение – за счёт командировки удовлетворить своё любопытство. Колебание не было долгим, оно легко разрешилось – его непосредственный начальник, узнав о необходимости командировки Ильи Михайловича в Ташкент, решил присоединиться к нему и поддержал идею о самаркандском зигзаге.
Прилетели в Самарканд вечером, переночевали в заранее заказанной вполне современной гостинице, а утром заказали обзорную экскурсию по городу.
Экскурсия оказалась не только интересной, но и поучительной. Выяснилось, что ни Илья Михайлович, ни его спутник ничего практически не знали про историю города кроме того, что есть в городе красивая площадь Регистан с тремя медресе, здесь в средние века жил и работал узбекский астроном Улугбек, внук знаменитого эмира Тамерлана. И конечно, знали про замечательный восточный базар, который надо обязательно посетить и попробовать чудесные самаркандские фрукты, виноград и лепёшки.
Самым удивительным и впечатляющим был рассказ о Тамерлане (умер в 1405 году), воине и правителе страны Маверннахар между Аму-Дарьёй и Сыр -Дарьёй со столицей в Самарканде, который покорил многие страны, дойдя до Индии на Востоке и разгромив Дели, разбив войска турецкого султана Баязета на Юге, напугав возможностью своего вторжения правителей Западной Европы, приблизился к территориям русских князей на Севере.
Для Ильи Михайловича было интересно узнать, что Тамерлан был сначала соратником эмира Тохтамыша из Золотой Орды, который через два года после Куликовской битвы осадил и сжёг Москву. Тамерлан также мог захватить Москву, но дойдя до Ельца повернул обратно и вернулся в Самарканд. Отказ Тамерлана взять Москву приписывают чуду - молебна иконе Владимирской Божьей Матери, которую доставили в Москву по велению князя Василия Дмитриевича, готовившего отразить армию Тамерлана.
Интересной оказалась и легенда о могиле Тамерлана, которую по преданию нельзя беспокоить, иначе начнётся страшная война. Будто бы внутри гробницы была надпись: «Всякий, кто нарушит мой покой в этой жизни или в следующей, будет подвергнут страданиям и погибнет». Так и произошло: после вскрытия саркофага Тамерлана в июне 1941 года началась война с Германией.
Как нам рассказала экскурсовод, оператор Каюмов, снимавший вскрытие могилы, добился в октябре 1942 года встречи с генералом Жуковым (ещё не маршалом), рассказал ему о легенде и предложил вернуть прах Тамерлана обратно в усыпальницу. Когда прах вернули, произошёл перелом в Сталинградской битве.
Конечно, ни Илья Михайлович, ни его спутник не приняли всерьёз эти совпадения. Но одно изречение, приписываемое Тамерлану, особенно поразило: «Счастлив тот, кто Мир оставит раньше, чем Мир оставит его».
Остальные достопримечательности Самарканда, после эмоционального рассказа о Тамерлане, как-то поблекли в памяти Ильи Михайловича, но мысль эмира о счастье никогда не забывалась. Каждый уход из жизни родных и близких друзей сопоставлялся с оценкой Тамерлана.
Становилось всё более очевидным, что изречение – просто красивая сентенция, но её философское содержание имеет смысл только как пост-констатация факта.
Придя к такому заключению, Илья Михайлович с улыбкой встретил наступивший день и, с удовольствием вспоминая самаркандский зигзаг, решил, что пока счастлив.