Кроме соседей ближнего круга, с которыми я почти ежедневно встречался и общался, помню многих живших далече от нашего дома. Среди них было много интересных и своеобразных жителей нашей окраины.
Первым мне вспоминается Моткеле-шнайдер, Моткеле-портной, его еще называли длинным прозвищем, связанным с его психическим заболеванием. Когда внезапно у Моткеле начинался приступ шизофрении, он выкрикивал разного рода антисоветские тирады. Во времена правления отца всех народов, он частенько и надолго застревал в психушке, но в периоды выхода на волю, он успевал «скроить» очередного ребенка, и так вышел костюм-«тройка», дочь Зоя и два сына, моих сверстников. Моткеле рассказывал всем, что причиной приступов была пуля, застрявшая в голове, очевидно он был ранен в последней войне. Поэтому прозвище «Моткеле мит а койл ин ди коп» прилепилось к нему прочно и надолго. С этим странным прозвищем « Моткеле с пулей в голове», я встретился через тридцать летв далекой израильской Димоне.
Жила семья Моткеле, на второй Смолянке, возле овчинно -шубной фабрики, в старом родительском доме. До войны там жили самые бедные, многодетные еврейские семьи, а осталось как я помню всего три семьи. Кому посчастливилось встретить Моткеле, сразу вспоминался бессмертный образ гашековского героя-бравого солдата Йозефа Швейка. Приземистый, полненький, с улыбкой на круглом лице, притворявшего или в действительности больного человека, он превосходно изображал «городского сумасшедшего», говорившего о том, о чем другие предпочитали молчать.
Но руки были у него поистине «золотые», кому пошить или перелицевать старый костюм или пальто, а тогда люди носили одежку до дыр, так лучшего мастера в нашем районе не было. Один из сыновей занимался борьбой и достиг успеха в городском масштабе, дочь его немного погуляла, приобрела опыт для семейной жизни и вышла замуж. Одно время она разносила почту в нашем районе и вдруг пошел слух, он казался для многих диковинным и маловероятным. На дворе то был далекий семьдесят третий год и вдруг говорят «Моткеле, мишигине коп» уехал со всей семьей в вражеский Израиль. И только, где-то в начале двухтысячных годов, в разговоре с кладовщиком нашего завода, жителем Димоны я сказал, что родом с Украины. Йоси, так звали кладовщика поинтересовался «С какого города», я назвал. Он удивленно сказал, что его «русская» жена тоже из Житомира и сказал, что ее отца знали многие «Моткеле им кадур ба рош», сказал он мне на иврите. У меня не было никаких сомнений, что это тот человек, которого я знал с детства.
Потом он назвал имя жены -Зоя и я ему сказал, что знаком с семьей его жены. Я слышал разговоры, что Йоси бросил жену-марокканку и детей, из-за русской работницы завода, по имени Зоя. До этого дня, для меня была какая-то абстрактная женщина по имени Зоя, теперь все стало по местам. Йоси выделялся среди работников- выходцев из Марокко, спокойным, уравновешенным характером, говорил он тихо и производил впечатление воспитанного, европейского жителя. Так, что Зоя не ошиблась, она выбрала одного, самого достойного из многих, работавших на заводе.
Рядом с Моткеле, жил Эли Мистецкий, был он невысокого роста, коренастый, крепкий, как землепашец или кузнец. Он, когда позволяла погода, ходил в черном кожаном пальто, занимался он заготовкой скота в сельской местности. Всякого рода заготовки в послевоенное время, были уделом многих евреев, обладающих коммерческой жилкой, поэтому для ОБХСС, это был заповедник, где они могли отловить зазевавшегося еврея. То тут, то там возникали уголовные дела по хищениям и припискам, ну что поделаешь, евреи при любой власти прирожденные комбинаторы и дельцы. Но за многие годы жизни в Украине, я не помню случая, где фигурировали евреи в насилии в семье или с окружающими. Что было, то было, слов из песни не выкинешь.
Многие соседи имели приусадебные участки, на которых выращивали картофель, кормовую свеклу и турнепс. Это давало им возможность прокормить домашнее животное. Обычно это была любимая украинцами свинка, выращиваемая на сало, чем толще сало, тем ценнее хрюшка. Если в других странах выращивают свиней на бекон, минимум сала, максимум мяса, то Украина в этом случае исключение. Когда наступало время забоя отяжелевшей от собственного веса хрюшки, в доме хозяина царила обстановка предпраздничной суеты, можно было пожинать плоды долгой, тяжелой и малоприятной работы.
К дому хозяина животного, подъезжала телега, впереди на сидении было двое, супруги Ольга и Константин Тролецкие, мастера забоя и профессиональной разделки туши. Позади них на телеге были приспособления для обжигания волосяного покрова забитой свинки и мешки с древесным углем. Приспособления представляли собой большие металлические ведра с длиной деревяной ручкой сбоку, где на месте удаленного дна, была вмонтирована стальная сетка с крупной ячейкой. Угли разжигались внутри ведра, затем брались за ручку и размахивали, давая приток воздуху. Пылающую углями жаровню прикладывали к туше забитого животного, в воздухе повисал тяжелый запах горелой щетины.
Но до этого Костя Тролецкий внимательно, как профессиональный ветеринар, осматривал приговоренное животное, после чего он острозаточенной пикой наносил смертельный удар.Он был точный и обычно один, в самое сердце. Нас местную детвору обычно отгоняли от страшного зрелища, мы возвращались, когда шел процесс обжигания, с последующей мойкой опаленной туши. Обжиганием и мойкой занималась Ольга, потом она помогала супругу разделывать на части забитое животное. Хозяева накрывали стол, поддавали свежину-поджаренную подчеревку и по-доброму христианскому обычаю, подымали чарку за хозяев и мастеров.
Но когда приходила весна, все вспоминали о вспашке и о лошадке с плугом Кости Тролецкого. Он приезжал с оборудованием, позади на телеге отражался солнечными бликами отполированный в земле лемех, двуручного плуга. Рядом оттопырились как ежи, две зубастые бороны. Привыкшая к подобной работе лошадка, стояла смирно, пока Костя впрягал ее в плуг. Вот он поставил лезвие плуга на край делянки, зычно гикнул на лошадку и процесс пошел. Плуг с силой вошел в распаренную от весеннего тепла землю, начал выворачивать пласт за пластом жирную от удобрений почву, Костя едва поспевал за кормилицей. Когда легла последняя борозда земли, Костя присаживался на пару минут отдыха, вытирая большим платком запотевшее лицо и облысевшую голову. Затем он устанавливал две бороны и проходил вспаханный участок, дробя большие глыбы почвы, до необходимого размера. И вот распаханный огород готов к посадке, но неподалеку ждут своей очереди местные птицы, они с истинным спокойствием и удовольствием начинают обходить, пахнущую весенним духом землю и поедать всю живность, вывороченную на божий свет.
Семья Тролецких была бездетной, жили они вдвоем, неподалеку от реки Тетерев. У меня до сих есть ощущение, что супруги были потомками богатых людей, не простолюдинами, они ими стали в Советское время, чтобы спасти свои жизни. Когда они покинули царство земное, то все, что они имели, перешло к какой-то дальней родственнице.
В самом начале нашего района жила семья Гольц, очевидно обрусевших немцев. Глава семьи Миша, невысокого роста, энергичный, с маленькими усами щеточкой над верхней губой, был примером инициативного советского человека. Правда иногда он балансировал на грани нарушения Советской законности, но преуспевал обойти ее. Жили Гольцы в большой усадьбе, стоявшей в глубине от дороги и подальше от глаз людских. Супруга Гольца, в отличии от субтильного Миши, была крупной, дородной женщиной, родившей пятерых детей, она была награжденной Матерью-героиней. Многие годы Миша с сыновьями, а у него кажется было четверо сыновей, занимались разведением пчел и продажей меда. В нашем районе он был единственным пчеловодом, это занятие для многих людей было непонятно и считалось опасным, хотя все знали, что оно приносит хорошие заработки. Кроме пчел они держали на откорм свиней и коз.
Усадьба Гольцев вклинивалась в новую часть еврейского кладбища, где у них тоже был денежный интерес, так как несколько братьев работали рабочими кладбища, в тоже время их отец, был директором кладбища. Ни для кого не секрет, что похоронный бизнес всегда был криминализирован, не прозрачен и трудно поддавался контролю. Здесь было большое поле деятельности и немалые «черные деньги». Когда закрыли в городе все кладбища и открыли за городом, огромное общее кладбище «Дружба народов», то за хорошие деньги, еще долго, хоронили на старом еврейском кладбище, под предлогом « подзахоронения» в родственную могилу. В годы перестройки стали исчезать памятники со старого кладбища, их «обновляли» и продавали родственникам усопших.
Но как известно всем, здоровье нельзя купить и легко потерять, так и случилось с Мишей Гольц, работа была у него нервная и заработал он язву желудка, которая прогрессировала и причиняла страдания. Врачи рекомендовали сделать операцию и он согласился. Эта была не сложная, можно сказать рутинная операция для хирурга. Но что-то пошло не так и там на операционной столе, закончил свой земной путь, незаурядный человек-Миша Гольц.
В переулке через дорогу, недалеко от нашего дома, жила одна еврейская семья. Жили они как-то обособленно, вроде среди людей, но в сторонке как на хуторе. Супруги Елена и Семен Вассер, сын Яков-мой сверстник и две дочери-близнецы Римма и Женя, совершенно непохожие друг на друга. Жили они после войны в старом, родительском доме, ветхом и тесном. Потом построили рядом новый шлакоблочный дом, на три комнаты и кухню. В годы оккупации сестра Семена-студентка медицинского училища и ее мать были расстреляны. Сестра была белокурой красавицей, не похожей на еврейку, ей соседи предлагали спрятаться, но она отказалась и пошла на смерть вместе с матерью. Семен работал водителем грузовой машины в какой-то организации, Елена «трудилась» в паспортном столе домоуправления.
Работа в паспортном ведомстве после войны, была денежной и сытой. Молодежь из сельской местности рвалась в города, в поисках лучшей жизни, это было что-то местной миграцией, но запрещенной Советской властью. Коммунистические правители, вновь возродили крепостное право, лишив сельских жителей паспортов, привязав их пожизненно к «родному колхозу». Вот на этом желании людей попасть в город, паспортистка Елена построила свой бизнес. С помощью начальников паспортного стола, она выправляла паспорта и помогала обустроиться в городе, свежеиспеченным горожанам. «Взятка стара, как свет», полученные за паспорт деньги, делились между участниками «синдиката».
Предприимчивая Елена нашла еще один путь получения выгоды. Молоденькие сельские девушки, мечтавшие жить в городе, ставали на определенное время бесплатными домработницами в доме Вассеров. Вечно занятой своими делами Елене, не хватало времени для большой семьи. Так на протяжении многих лет, сменяли одна другую, безропотные, сельские девочки.
Подросли дети, Яков стал юношей, в котором заиграли гормоны сексуально озабоченного подростка. Рядом была очередная девушка «по дому», тихая, стеснительная дивчина Нина, которая вскоре понесла ребенка, от рано созревшего «хозяйчика».
Когда обнаружилась беременность юной домработницы, спасительный аборт было делать поздно. Все произошло тихо и незаметно, даже ближайшие соседи ничего не заподозрили, когда вдруг исчезла беременная девушка. В положенный срок Нина родила, всемогущая Елена смогла уладить денежный вопрос и отправить Нину в самостоятельную жизнь.
Но чрезмерно активный сынок, не дал родителям спокойной жизни, когда он проходил преддипломную практику, на одном из строительных объектах, он сумел в паре с будущей женой, «загнать» налево несколько самосвалов с бетонным растворов. Было возбуждено уголовное дело по статье «Хищение соц. собственности» и Елене пришлось приложить немало труда, задействовав свои связи, чтобы закрыть дело, но причиненный стройтресту ущерб, пришлось возместить.
Но случались у Елены за многолетнюю работу и более серьезные «проколы», один из них был чреват уголовным преследованием. Разыскиваемому милицией уголовнику, был выдан новый паспорт, на чужое имя. Когда его отловили, он сдал паспортистку Елену, узнав об этом она спешно покинула город и «легла на дно». Пришлось улаживать проблемы ее подельникам, чинам в милиции. Но сколько «веревочке не виться и ей приходит конец» или «жадность фраера сгубила», так можно назвать финал ее карьеры.
В нашем городе, в частном доме жили дальние родственники Семена Вассера. Жили в том доме до войны две семьи, престарелая мать с незамужними дочерями в одной половине дома, в другой половине их брат с семьей. После войны остались две сестры, спасшиеся в эвакуации, мать умерла от болезней. В результате многих трагических событий, болезней, возраста и прочих житейских напастей, в одной половине дома осталась одна сестра, в другой ее племянник, сын брата.
И вдруг, в результате инфаркта миокарда, умирает тетя племянника, он остается один на весь дом. Завещание не было оставлено, дом автоматически переходит государству. Но племянник может его выкупить, две половины дома составляли около восьмидесяти квадратных метров. Тут вступает в действие паспортистка Елена, она делает фиктивную домовую книгу, прописывает своего сына, в то время женатого и проживающего в другом городе. Прописанный сын приезжает, взламывает квартиру и заселяет в нее неоткуда взявшуюся мать его незаконнорожденного ребенка.
Обманутый племянник умершей, просит дать ему некоторую сумму стоимости квартиры, построенной его отцом и бабушкой. Но люди, привыкшие только брать и получать, не смогли договориться с ним, как говорят сейчас на постсоветском пространстве «кинули» его. Надо отдать должное Советской власти, справедливость и правду маленькому человеку, можно было добиться, что и произошло. Самый справедливый суд в мире, аннулировал фальшивую домовую книгу, так как была настоящая и обвинил Елену в уголовном преступлении. Вместе с ней была обвинена в содействии преступления майор милиции, начальник паспортного стола. Обе вынуждены были оставить работу. А квартира-предмет распри, была передана в пользу государства. Так бесславно закончилась многолетняя «карьера» процветающей комбинаторши.
Сколько людей, столько и судеб разных, противоречивых, уникальных, но нет двух одинаковых, так как нет двух одинаковых людей. У каждого из нас своя дорога в жизни, свои попутчики и свои « разбойники, с большой дороги» и дай Бог, чтоб первых было больше, чем вторых. Я благодарен всем соседям, давно покинувших наш мир, что постиг в юном возрасте жизнь маленького еврейского местечка-«штэтла», в котором многие века жили мои предки и мой народ. С уходом моего поколения, прервется историческая цепочка жизни моего народа, которая останется лишь в книгах классиков литературы. Да будет благословенна память о них, Аминь.