Читинский АСЗ 2. Зарисовки с натуры
Химики, они и есть химики
Начальство не стремилось нас посещать, считалось небезопасным для здоровья. Цех постоянно был заперт изнутри, по условному сигналу туда впускались собственный технолог Володя Привалов, бездельник и анекдотчик, начальник цеха и посвященные.
Бригада считалась на особо вредном производстве, работала на два часа меньше, получала талоны на молоко и после работы должна была обрабатывать кожу и инструмент чистым этиловым спиртом. Получали его в аптечном управлении. При запуске установок и утверждении способа напыления кто-то, по недосмотру оставил лабораторные нормы защитных средств и веществ, которые были в десятки раз выше производственных. Для обработки кожи на человека ежедневно выдавалось по двести пятьдесят граммов питьевого спирта, для обработки оборудования пять литров гидролизного. Установки прекрасно обрабатывались ацетоном, как и кожа, а спирт употреблялся по традиционному назначению. Питьевой растаскивался по домам, а гидролизным спаивались и опохмелялись коллеги из сборочного цеха. Счастье длилось целый год, пока комиссия из Москвы не пресекла это безобразие. Внимание москвичей привлекло расположение участка, выгороженного на территории цеха металлической перегородкой, не достигавшей потолка. Все вредности свободно проникали в цех. Травился весь сборочный цех, а на вредном производстве числилось пять человек. Но этот вопрос быстро замяли. В самом деле, не давать же вредность всему цеху! А уж о строительстве отдельного помещения в только, что сданном заводе и речи не могло быть. Председатель комиссии, главный технолог головного завода ЗИЛ, схватился за голову по другому поводу: «Да вы же каждому работнику в день выдаете по пять бутылок водки! Как они у вас еще не спились?». Оставили по пятьдесят граммов спирта на человека в смену или по сорок граммов на одну кабину. После этого технолога невзлюбил весь сборочный цех.
Но это было через год. А пока цех по напылению с трех до пяти напоминал царский кабак времен «Тишайшего». Выгнать с завода в три часа бригаду было нельзя, т.к. транспорт был заводской, и развозить по городу пять человек нелепо. Поэтому любители Бахуса со всего завода, старались освободиться и незаметно проскользнуть к напылителям. Двух часов как раз хватало для приятного времяпрепровождения. Дальше начиналась вакханалия, чего мы с Гришей Гумновым не допускали. Алкашей усаживали в автобус, они благополучно разъезжались по домам. Контингент был постоянный. Любители, подобравшиеся не только по пристрастиям, но и по интересам и являющиеся приятелями напылителей. Т. е. свои люди. Одними из завсегдатаев были два неразлучных с детского садика друга, Гена Шатилов (Шатила) и Коля Трифонов (Пузырь). Гена – богатырь по комплекции и сущий ребенок по наивности. Весь лоб у него был синий от всевозможных граблей, но обходить их он так и не научился. Пузырь, пройдоха, прошедший суровую лагерную школу, был его поводырем по жизни. Над Геной постоянно подшучивали, это ему впрок не шло. Однажды в обед он забежал к нам помыть руки и увидел, что я лью какую-то жидкость из бутыли, она пенится, после чего руки становятся чистыми. Жидкого мыла тогда не знали, и это очень его удивило. Но у этих химиков всегда было что-нибудь необычное, поэтому, когда я сказал, что это спецмыло вон из той бутыли, он не очень удивился. В указанной бутыли был кузбасслак, битумная мастика черного цвета. На вопрос: «Она же черная?», ответил, что в процессе проявится и обесцветится. И посмеиваясь, ушел. Сейчас Шатила вымажет руки и поймет, что его разыграли. Ну, походит, посмешит людей два-три дня, со временем отмоется. Минут через десять из-за шкафов, которые отделяли стол доминошников в помещении лаборатории, раздался львиный рык. Оттуда вылетел с хохотом Пузырь и крикнул мне, чтоб смывался, иначе Шатила убьет. Оказалось, что Гена решил воспользоваться халявой по полной программе и намылил кузбасслаком сразу лицо и шею. С неделю в сборочном цехе работал собственный негр. После этого Гена, опасаясь подвоха, долго не решался даже пить спирт из персонального стакана, допивал за Пузырем.
Еще часто забегал Мичуринец, получивший кличку за то, что «груши околачивал». Веселый и бесшабашный, всегда был готов пригубить неважно что. Однажды, на исходе запасов и времени, я слил в стакан остатки спирта из всех посудин, получилось до краев. В цех забежали два друга, Мичуринец и Печеный. Второй удостоился своего прозвания за темный землистый цвет лица, очевидно следствие пристрастия к крепким напиткам. Печеный трясся с глубочайшего похмелья. Я отказался им разливать, подал стакан и велел быстро выпить и уходить. Мичуринец схватил стакан и одним глотком осушил его. Бедный Печеный, у которого все надежды рухнули в одно мгновенье, со слезами на глазах кинулся в атаку на соратника. Я придержал его, а Мичуринец, вытирая губы, невозмутимо сказал: «Если бы я остановился, то задохнулся бы. И Володя сказал - быстро надо!».
Посетители никогда долго не обижались на нас. Наверное, этому способствовало наличие неиссякаемой влаги. А если случались конфузы, говорили: «Что с них возьмешь? Химики, они и есть химики».
Горе от ума
Как любое предприятие завод должен был участвовать во всех спортивно, культурно, массовых общественных мероприятиях. Члены коллектива сразу вступили во всевозможные общества, создали кружки и стали под эгидой профсоюзов и лично председателя месткома Томаса Селезнева приносить лавры в сокровищницу достижений. Специфика производства и традиции головного завода просто обязывали иметь на заводе команду автогонщиков. Ралли на грузовиках тогда еще не было, но такое явление как гонки зарождалось и ширилось.
Кто-то из активистов быстренько собрал команду из водителей, имеющих стаж вождения не менее трех лет. В свободное время начали оборудовать для гонок пять выделенных автомобилей ЗИЛ-130, наварили и закрепили дуги, отрегулировали карбюраторы, с помощью прокладок головки блока поколдовали над камерами сгорания и степенью сжатия и решили, что к победам готовы. Команда получилась небольшая, коллектив молодой и опытных водителей просто было мало. Я, в двадцать пять лет, считался «стариком».
Кого-то назначили тренером, соорудили рядом с заводом в небольшой ложбине автодром, создали экипажи и приступили к тренировкам. Все обладали школой профессионального вождения в духе сохранности вверенной техники и в силу привычки гоняли с максимальной бережливостью к технике. Штурманами были парни лет восемнадцати – двадцати, не имеющие ни прав, ни опыта вождения. Зато в них были дерзость и азарт. Пока мы перекуривали, им разрешалось поездить за рулем. Через месяц они стали вытворять такое, что увидевший это главный инженер завода запретил их и близко подпускать к технике. Когда мы научились на максимальной скорости проходить виражи, косогоры и всевозможные лабиринты автодрома, тренер решил, что мы готовы к соревнованиям любой сложности и доложил об этом руководству. К тому времени коллеги провожали нас уже восторженными взглядами, начальство цеха освободило от всех нагрузок. Даже тренировки стали проходить в рабочее время. Слава начала кружить голову, да и как иначе, мы в области, а может быть и в Сибири были первыми гонщиками на грузовиках.
Наконец назначили показательные внутренние соревнования. Приехало начальство завода, пригласили из Москвы, где все это было на достаточно высоком уровне, мастера спорта по автогонкам, местных призеров по гонкам на легковых автомобилях из таксопарков. Мы на них, хоть и именитых, смотрели свысока. Подумаешь, легковые!
На естественном возвышении расположились все свободные от работы болельщики.
И вот настал наш звездный час! По команде судьи мы ринулись в бой!
После первого заезда поступила команда отставить соревнования и экипажам угнать машины на стоянку. Собраться через два часа в актовом зале для подведения итогов и разбора полетов. Каких итогов? Программа и на десять процентов не выполнена. Но делать нечего, подчинились. Поставили машины, пошли в цех. Люди, вернувшиеся на рабочие места, как-то странно на нас поглядывая, прыскали и явно обсуждали, что-то для нас нелицеприятное. Не чувствовалось привычного почитания во взглядах и стремления возле нас потереться, чтобы обозначить приближенность к небожителям. Совсем наоборот.
Нас собрал начальник цеха и сказал, что столичные светила вынесли вердикт о полной нашей неготовности к соревнованиям, но не следует отчаиваться, виноват тренер. Теперь дело будет поставлено на профессиональную основу, и мы еще заблистаем бриллиантами в короне побед заводского коллектива. Примерно это же нам повторили в актовом зале. Мы стали ждать нового тренера, так как не терпелось заблистать.
Зрители, которые сидели близко к начальству и титулованным гостям рассказали, что там хохотали над нами как в цирке. Гонки наши обозвали балетом, а гонщиков коровами. Чем порушили все наше величие. Мы решили не сдаваться.
Через некоторое время на заводе появился статный шустрый молодец лет тридцати пяти, Валера Папин. Это был признанный авторитет в среде автогонщиков. Правда заслуг он добился в гонках на легковых автомобилях, но у нас спеси поубавилось, и мы готовы были встать под его знамена беспрекословно. Завод переманил его с первого таксомоторного, где он успешно тренировал команду. Видно было, что он получил полный карт-бланш, приходил свободно в цеха, снимал с рабочих мест кого хотел, начальство понимало злобу дня и не перечило. Собрал нашу команду и продолжил тренировки в прежнем режиме три дня. Затем сказал, что для уверенного поведения экипажа штурман должен обладать навыками вождения не хуже, чем пилот. Посадил наших пацанов энтузиастов за руль и проехал с каждым. Отобрал из них несколько человек, сказал, что будет с ними заниматься регулярно. Мы, имеющие второй и первый класс водителя, посмеивались, убежденные в своей незаменимости. Через пару недель заметили, что нам все меньше достается тренировок, Валера больше занимается с молодежью, и они уже чувствуют себя уверенно и за рулем и в обращении с нами. Авторитет наш ощутимо утекал как песок сквозь пальцы. Что он им внушал, не знаю, но почтения у них к нам поубавилось.
Настал день, когда он собрал всех пилотов отдельно от штурманов для «откровенного разговора». Начал с претензий, которые нас ошеломили.
- Ребята, я хочу сказать, что вы не гонщики, и не способны ими стать. Сразу предупреждаю, чтоб не обижались, вас уже научили другой профессии – шофера. Да, вы отличные водители, но переучить вас невозможно. Вот тебе, Владимир, приходилось водить автомобиль в экстремальных условиях?
- Конечно и больше, чем всем, я на лесовозе работал.
- Правильно, при этом показывал профессиональное мастерство первого класса. В этом и дело, ты способен лес возить, а не машины гонять. Так же как ни один автогонщик не сможет возить лес по зимнику, я в том числе. Так и все остальные. В команду неграмотно собрали людей неподходящей профессии, с закрепленными намертво навыками, мешающими перестроиться. За все время наших тренировок не было опрокинуто ни одного автомобиля. Не из страха, а из профессиональной осторожности. Вы для меня слишком умные. Я же вижу, что у вас свое мнение по поводу всего, что я вам говорю. Но если не научишься ездить на грани фола, то и достижений не получишь. Поэтому я принимаю решение набрать новый состав пилотов из молодых, не имеющих опыта профессионального вождения. Мне не нужны водители, мне нужны гонщики. Я уже пригляделся к вашим ребятам и могу попробовать кого-то из них.
- Но у половины нет прав?
- Это дело наживное, формально они права получат, другой вопрос, смогут ли водить машину в нормальных условиях на дорогах? Бывает, что гонщикам это противопоказано.
Правда это, или Папин говорил в утешение нам, все равно удар по репутации был нанесен сокрушительный. Самолюбие было задето, надо помнить, что нам самим было по двадцать пять и не больше тридцати лет.
Так закончилась наша спортивная эпопея. Но не заводская. Валера вырастил настоящих профи, создал команду, неизменно задающую тон на всех соревнованиях отрасли и региона. А наши «ребятишки» стали кандидатами и мастерами спорта.
Квартирный вопрос
Прошло несколько лет. В соседнем микрорайоне отстроился целый квартал заводских пятиэтажек. Шло распределение квартир нуждающимся. После рождения ребенка я был признан таковым. Но этого мало, надо еще доказать степень нуждаемости и здесь разыгрывались такие страсти, что можно выделить в отдельный жанр. Много зависело от отношения к тебе начальства, парткома, месткома, актива и достижений в работе. Примерно в этой последовательности. Все вышеперечисленные инстанции годами испытывали тебя на прочность. И не дай Бог сорваться и в чем-то не угодить. Вариантов было много от сдвигания очереди до уменьшения площади, а то и лишения на нее права. Человек становился безмолвным рабом системы и зависел от настроения любого начальствующего самодура. Приходилось сносить, иначе могла пострадать семья.
Зато приемов и ухищрений, применяемых для получения заветного ордера, тоже было немало. Сами порядки подталкивали к изобретательству. Например, холостяков до тридцати лет не ставили даже на очередь. Потом ждешь, когда подойдет очередь, потом придется уступить более нуждающимся, больным, многодетным и т.д. глядишь, и сорок стукнет. Многие шли на фиктивные браки. Так и это проверялось. Еще и последствия бывали. Один так женился, что, не познав супружеских удовольствий, алименты потом платил.
Все люди где-то живут, вопрос в том, насколько это можно назвать жизнью или жильем. Условия проживания проверялись комиссиями из членов месткомов, цехкомов и разных других комов, обследующих жилье. Появлялись эти комиссии внезапно, чтоб не позволить себя обмануть путем искусственно созданных тягот и невзгод. Иногда очередник мобилизовывал все силы и создавал себе, семье и родственникам действительно невыносимые условия. У нас был сборщик, который приехал из деревни и жил с семьей в нелегально снятой квартире. Легально квартиры не сдавались потому, что были государственные. Застукают, изымут как излишнюю жилплощадь. Прописался правдами и неправдами у тетки в однокомнатную квартиру, которая жила с дочерью. Без прописки на работу не принимали. У него двое детей и теща. Итого семь человек. Проверялись условия по месту прописки. Ему приходилось перед сдачей каждого дома перевозить семью к тетке, чтобы в любой момент нагрянувшая комиссия могла убедиться, что все спят вповалку, а глава семьи в ванне на постеленном полушубке. Террор тетки продолжался неделями в течение двух лет. Когда сейчас ревнители старины рассказывают молодежи, что в СССР бесплатно давали квартиры, мне становится весело. Людей с младенчества приучали ловчить, чтобы вырвать положенное им по закону. На одном из предприятий в кабинет директора пришла женщина с тремя детьми, один грудной. Положила его на стол и сказала, что не уйдет из кабинета, пока не получит жилье. Оказалось, приехала к мужу, который здесь работал, а месяца за два до этого уволился и уехал неизвестно куда. В итоге пришлось ее и жильем обеспечить и работой. Был другой путь – вызвать милицию, отнять детей и т.д., но кому бы от этого было лучше? Люди шли на все от безысходности. А сколько матерей из самозахваченных квартир грозилось выброситься с балкона вместе с детьми?
Процедуру получения квартиры я прошел от первой до последней стадии. Членом цехкома в нашей бригаде был Миша Будников. По нашим понятиям человек старый и умудренный жизненным опытом, фронтовик. Ему было уже сорок семь лет. С моих слов сделал акт обследования жилья и потом на месткоме горячо отстаивал мое право на получение квартиры. Жили мы в то время в комнате тетки жены, надолго уехавшей в гости к сестре. Комната была при бывшей водокачке, в которой тетка до пенсии работала. И хотя самой водокачки уже не было, по адресу так и значилась «водокачка». Когда Миша спросил, где я живу, я честно сказал, что в водокачке.
- Как это в водокачке?
- А как Гаврош в слоне жил? Вот и я также, только в водокачке.
На дворе стоял декабрь. Миша, не обделенный фантазией, сразу вообразил помещение с цистерной, трубами, кранами и всей сантехнической заиндевевшей оснасткой.
- Да как же ты в ней живешь?
- Вот так и живу, зима, сверху сталактиты, снизу сталагмиты, на стенах иней, на полу ноль градусов, на столе пятнадцать. Кутаемся сами и грудного ребенка утепляем, как можем.
Миша вырастил двоих сыновей, отцовские чувства вспыхнули в нем с новой силой, и он потащил меня на заседание месткома, возмущенный и даже разгневанный. Нарушая порядок ведения заседания, набросился на членов месткома как на японцев, которых ему довелось в войну «саперной лопаткой в лапшу крошить». Те, ошарашенные, не могли понять, о каком ребенке идет речь, почему он в сосульках и под цистерной не может уснуть от холода. Как им не стыдно, что передовик производства, работающий во вредном цехе, живет в условиях хуже, чем заключенные на Колыме. Мне не пришлось на этом заседании сказать и слова. Доклад Миши сопровождался ужимками, гримасами и прыжками. Он наклонялся к полу, изображая насколько тот ледяной, протискивался между воображаемыми трубами и бочкой к детской кроватке, наматывал на себя тряпье, спасаясь от стужи. Все это с патетическими выкриками и страдальческим выражением лица. Председатель месткома спросил, есть ли в нашей бригаде еще нуждающиеся. Миша сказал, что еще Гумнов Григорий, который, имея беременную жену, готов уйти из семьи, так как не может жить с тещей, которая… Председатель замахал руками, поставил вопрос на голосование, и мы с Гришей пошли воздавать должное талантам старшего товарища.
Если бы не его участие, нам пришлось бы ждать следующего дома, в этом квартиры были последние. Одна на пятом этаже, вторая на первом. Бросили жребий, мне выпал пятый этаж, Грише первый. В месткоме, как водится, перепутали и выписали ордера наоборот. Так и заселились – не переписывать же!
Блат выше наркома
Блат в советские времена был залогом существования. Через несколько лет я работал в автотранспортном предприятии на должности начальника гаража. И вот нашему предприятию повезло, ему выдали наряд на получение автомобилей с Читинского автосборочного.
Получение с завода автомобилей было не только радостью, но и головной болью. На заводе «право первой ночи» принадлежало военпреду, отбирающему машины для армии. Наряд в Советскую Армию всегда был такой, что туда уходили все автомобили без изъянов в полной комплектации. Народному хозяйству доставался некомплект, дефекты и откровенная некондиция. Все зависело от степени знакомства с заводчанами. Засуетились снабженцы, главный инженер на планерках первым вопросом стал обсуждать получение автомобилей и бросил клич мобилизовать все ресурсы на контакты с поставщиками. После моих слов о том, что работал на заводе и всех там знаю, главный инженер закончил планерку, а «Штирлицу» велел остаться. Объяснил мне, в чем состоит проблема, какие подводные течения нужно обойти. Наряд был выдан Объединению на двенадцать машин, из них нашему АТП доставалось три. Можно попытаться получить свои отдельно. Используя мои возможности максимально их укомплектовать, чтобы потом не пришлось доводить в своих мастерских, без чего еще ни разу не обходилось. Я сказал, что не вижу смысла усложнять жизнь снабженцам и надо попытаться получить весь наряд как положено, дабы не вызвать недовольство своего начальства. Главный смотрел на меня с недоверием. Годами он привык выпрашивать что положено. Качать права себе дороже. Или не получишь или получишь с задержкой и уж гарантированно с нарушением ГОСТов и Положений. Спросил чем их можно поощрить и как поднести это, чтоб не вызвать обратной реакции. Валюта в те времена была одна - водка. Вопрос заключался в количестве. Для этого оформлялось рацпредложение и полученная премия расходовалась на нужды снабжения. Я выразил сомнение в необходимости, т.к. на заводе в производстве используется чистый спирт и те, к кому мы будем обращаться, имеют к нему доступ. Главный огорчился. Я решил вечером переговорить об этом с бывшими коллегами, благо все мы жили в одном квартале в «хрущевках» построенных для работников завода.
Начал с первого кого увидел. Попался Сергей Халацкий, начальник ОТК завода, мой однокурсник по институту, позже, в перестроечные годы ставший директором этого завода. Половину курсовых работ за все время учебы за него сделал я. Флегматичный, неповоротливый тугодум, он был бессменным начальником ОТК. На мой вопрос как его с такими «талантами» держат на должности, посмеиваясь, отвечал, что его еще «ни один военпред не перепил». Ему вменялась неписанная обязанность встречать, обеспечивать и провожать столичных начальников всех рангов. Для филиала все москвичи были начальниками, поэтому Сергей проводил времени на ведомственной базе отдыха не меньше, чем на заводе. Располагалась она на берегу таежного озера Арахлей в ста километрах от города. Связи с внешним миром не было никакой. К его услугам летом были опытные рыбинспекторы с моторными катерами, а зимой егеря с вездеходами.
На базе была одежда на любой сезон и размер, провизия заготавливалась на месте, двадцатилитровой канистры спирта обычно на срок работы комиссии хватало. Нельзя сказать, что все проверяющие были проходимцами склонными к злоупотреблениям. Но на то и Серега, чтобы к каждому найти подход. Учитывая экзотику таежной жизни, обычно это легко удавалось. Заманить на пару выходных тоже было не сложно. А задержать там при квалификации Сергея, совсем пустяк. Кто западал на рыбалку с гарантированным результатом, кто на медвежью берлогу, кто на северное сияние. В итоге все обмывалось, время летело, наступал день отъезда. Спешно подписывался готовый акт проверки и комиссия с обещанием непременно вернуться, уезжала в столицу. Особенно свирепствовали военпреды, иногда канистры не хватало, но железный организм начальника ОТК не подводил никогда.
Небольшое отступление. Я спросил Сергея, как ему удается обеспечить северное сияние, ведь у нас и местные жители далеко не все его видели. Он пригласил меня на базу и сказал, что после канистры спирта северное сияние является всем.
Мой вопрос по наряду Сергея не затруднил, все было отработано. Военпред должен был по формальным признакам забраковать двенадцать автомобилей, зам по сбыту распределить их по нашему наряду, а ОТК, в порядке расширения взаимопомощи, отбраковать по моей заявке узлы и агрегаты для реализации нашему объединению. Оказывается такое возможно в количествах, способных загрузить всю нашу технику.
Все удалось реализовать. По вечерам я проводил планерки с исполнителями. Порядок сборки на конвейере задается его скоростью. Отладкой заниматься нет времени. Если во время сборки и испытания агрегата или пробного пуска что-то не идет, то узел, деталь, агрегат не понравившиеся сборщику или мастеру ОТК снимается с конвейера и тут же заменяется резервным. Подразумевается, что временно отбракованный агрегат должен доводиться до кондиции и вновь направляться на конвейер. На деле до этого не доходит из-за нехватки времени и квалификации рабочих, сборщики все же не ремонтники. Все это отправляется на склад для последующей реализации в народное хозяйство иногда через снабженческие организации, иногда напрямую.
Получившие от нас задание мастера ОТК просто снимали с конвейера нужные агрегаты и детали в заданных количествах, которые мы затем приобрели по ценам некондиции. Удачей было, например то, что завод затоварился деталями кузовов, снятых с производства, таких как лонжероны, траверсы. Громоздкие, они занимали складские площади без движения. Их пытались списать и сдать в металлолом, но малый срок со времени поступления не позволял. А то, что в народном хозяйстве 80% автомобилей старого образца нуждается именно в этих, а не новых деталях, никого не озадачивало. Интересы производителей и эксплуатационников не пересекались. Восемь автомобилей я нагрузил такой продукцией за копейки. Это стало моей валютой на многие годы вперед. И в виде поощрения, в порядке перераспределения, в наш филиал было направлено вместо трех, четыре автомобиля из новой партии.
Попутно удалось уговорить главного инженера Объединения оборудовать один автомобиль под тренировки гонщиков, который предстояло собрать самим на базе списанного из эксплуатации. Модный в те времена кружок гонщиков я начал создавать с полмесяца назад.