Катили брёвна по склону горы, к морю. Там стояли баркасы. Грузили небрежно, словно с ненавистью к стройным, прямым, выросшим будто для корабельных мачт, стволам. Да, они явно вызывали своим видом ненависть со стороны грубых рук плотников, которые тем не менее ненавидели, срубленный ими лес. Почему он вызывал такое отношение с их стороны к себе? Многие стволы, катясь к морю, трескаясь вдоль из-за попадавшихся на их пути, торчащих из песка гранитных скал, думали об ответе на этот вопрос, но, не могли его найти.
А он заключался в том, что сам факт рубки этого леса, хоть и был, такой нужной, дающей не умереть с голоду работой, всё же отдавал некоей несуразностью и непонятностью в своём исполнении. Вместо того, чтоб рубить лес не у берега, а где-то в глубине, там, где его рубили прежде, зачем-то было отдано распоряжение, пустить под топор эти корабельные сосны.
Начальник заготконторы, местного леспромхоза, был из здешних мест. Он не хотел напрягаться, выволакивая стволы из лесу телегами, до реки, чтоб отправить в Архангельск по морю. Гораздо проще было взять его прямо на берегу. И, тот факт, что берег теперь оставался незащищённым, нисколько не волновал его. Набравшись вольных идей в революционном Питере, куда уехал ещё в шестнадцатом на заработки, набравшись революционных идей, теперь, вернувшись домой, был беспощаден к окружающему миру, подозревая его в контрреволюции. За каждым кустом, стволом дерева, в каждой избе, лодке, телеге, мог таится враг.
- Донат Капитоныч, боязно, как бы местные нас не побили? – остерёг его мелкий, но, коренастый мужичонка, с небольшим топориком за поясом.
- Пусть только попробуют! Вмиг остепеню! Заготконтора не справляется, а приказ срочно лес поставить. Где я ещё его возьму, как не здесь!
- Аль не боитесь, что узнают вас? Ведь вы ж говорили, что из этих мест? – разогнувшись, спросил мужик, что принимал вместе с несколькими другими, стволы на большой карбас.
- Не боюсь. Что мне они!? Голь Беломорская. Не знают мира, привыкли в лесу сидеть, носу не показывать. А мир-то он большой. Много в нём есть других городов.
Ненавидел мужиков, что безропотно выполняли его команду. Были не местные и не хотели задумываться ни о чём. Так проще и быстрее можно было вернуться обратно, домой, к семьям, при этом ещё и неплохо заработав. Экономилось время. Но, вся эта простота и лёгкость приводила к некоей ненависти к окружающей природе, что слишком просто давалась в их руки. Это раздражало, не позволяя почувствовать свою мужицкую силу над легко, но, с треском надламливающимися, падающими вниз, к морю, идеально прямыми стволами.
Откуда во мне вся эта память? Нет, безусловно она принадлежит мне. Это моя память. Но, почему же не ощущаю себя одним из них, этих беззащитных стволов, закатываемых на старенький карбас, думала дверь.
Лифт ехал вверх.
Первый.
Второй.
Третий, - считала про себя, загадывая, остановится ли на их этаже, или проедет выше?
Перед глазами стояло лицо начальника заготконторы. Постоянно недовольно-скошенный рот, придавал его выражению возмущённо-оскорблённый вид. Всё же злость, хоть и в малом количестве, но сидит в Русском человеке. И, стоит лишь попасть в благоприятную среду, разрастается с неимоверной силой.
- Ты не обратил случайно внимания на то, что люди стали меньше улыбаться? – спросила, своего друга, дверь напротив, когда на их этаже остановился лифт, и из него вышел герой соцтруда.
- Нет. Думаю, тебе кажется, - покосившись сверху-вниз на своего жильца, который зачем-то прильнул ухом к нему и затих, ответил друг.
- Что это твой вытворяет?
- Сам не пойму. Но, в последнее время перестал доверять жене.
- Разве она даёт повод?
- Нет. Но, с ним, что-то происходит. То ли ревнует. То ли проблемы на работе.
Герой соцтруда позвонил, отступив от двери на шаг.
Послышались шаги и дверь открыла их новая домработница Галя. Девушка весёлая, яркая, но, чересчур болтливая.
- Вот и я о чём! У всех сейчас проблемы.
- Почему?
- Что-то происходит в стране. И, потом эти аресты. Вроде прекратились пока, но в соседнем подъезде, Надежда наша рассказывала, тоже приходили за авиаконструктором вчера.
- Что-то раненько вы сегодня!
- Завтра в командировку по обмену опытом, в Ленинград ехать. Надо успеть собраться.
Как ни в чём не бывало, всё же краешком глаза поглядывая за происходящим на площадке, продолжали свой разговор двери:
- Странно это. Неужели именно, когда в стране всё налаживается враг решил поднять голову? Но, зачем же тогда ему позволили пробраться в наш дом?
- Наверно, он сейчас везде. Командарм говорил, что стало тяжело дышать. Невозможно продвинуть ничего нового. Словно, какая-то стена непонимания выросла во всём.
- Но, это не мешает стране стремительно развиваться. Чкалов вылетел на Дальний Восток.
- Думаешь долетит?
- Тссс! Конечно долетит.
- Почему ты боишься говорить громко? Мы же двери и нас никто не услышит.
- Нас услышат такие же, как и мы, другие двери.
- Ну, и что ж с того? Они же, всё равно не умеют говорить с людьми. Никому ничего не скажут.
- Всё равно страшно мне. И вообще, думаю, что долетит.
- Почему?
- Потому, что выбора нет. Тот, кто не смог не нужен стране.
- С чего это ты взял?
- А с того, что посмотри сама. Все в этом доме смогли достичь чего-то важного. Поэтому и нужны Родине. Если бы не их достижения, то и не получили бы тут квартир. Может и арестовывали тех, кто не справился.
- Но, ведь так тяжело всю жизнь не делать ошибки. Для этого требуется постоянно быть на чеку, держать остальных в страхе.
- Зачем? Чтоб никто не догадался, что ты можешь дать осечку? Ведь, если окружающие боятся тебя, то и не могут позволить себе додуматься, что ты можешь оказаться слаб, столкнувшись с обстоятельствами.
- А, если всё же обстоятельства сильнее?
- Ничего. Находясь в страхе перед тобой, они ничего не поймут. Даже и не заметят.
Дверь приоткрылась и из неё вышла Галя, с сумкой в руках. Но, что-то остановило её на миг, и втянуло обратно в сумрак проёма.
- Прекратите! Я вас умоляю. Я так боюсь. Мне придётся уволиться, - без особого энтузиазма сопротивлялась Галя, пытающемуся поцеловать её в губы герою соцтруда. Поймав за талию, затащил обратно в квартиру.
- Ну, хорошо. Тогда сами пойдёте за молоком, когда кончится. А супруга вернётся из парикмахерской и устроит скандал. Что я ей скажу? Правду?
- Ишь ты правдивая какая нашлась. Ступай за молоком. Пользы от тебя, как от отбойного молотка. Одна вибрация по сердцу, - отпустил из своих рук.
Вырвалась, вышла из квартиры, на мгновение остановилась, затем вернулась. Прикрыла за собой дверь. Поправила локон, и, подойдя к лифту, уверенно постучала в его железную дверь.
Но, в ответ, не раздалось ни звука.
Прижалась лицом к сетке шахты. Посмотрела вниз. Затем вверх. С недоумением, выпрямилась, и полезла в сумку за помадой. Быстрым движением, подкрасила губы.
Наконец, послышался грохот закрываемой лифтовой двери, и звук спускающейся с последнего этажа, кабины. Вахтёр забирал жену селекционера, Ирину.
Словно сельский кучер, везущий утончённую статую из барского особняка, в старой, скрипучей телеге, сопровождал в лифте, посеревшую от печали женщину, одетую в серо-чёрные, выдержанные тона, вахтёр. Она, выпрямившись, словно перед казнью, тем не менее смотрела в пол. То ли боялась встретиться с кем-то глазами, то ли не знала, как именно смотреть в те лица, что так же, как и она, прятались от её взгляда.
Дом жил так, словно ничего не произошло. Стремительные достижения страны радовали, затмевая собой ту цену, из которых состояли, делая её ничтожной, мелкой и не важной на фоне глобальных масштабов роста экономики, промышленности, сельского хозяйства. Но, ничто, казалось бы не могло так расстроить, как простое человеческое горе, основанное, на каком-то частном, никому не интересном случае, выходящем вон из стройного ряда статистики, молодой, не знающей ещё масштабных репрессий страны. Да, если они и были, кто смог бы поверить в них, да ещё и с такой непредсказуемой лавиной, вскоре навалившейся на каждую вторую семью в этом, сконцентрированном мире советской элиты.
Словно тюремная дверь, открылась лифтовая, поглотив домработницу Галю.
- Здрасте, - забившись в угол лифта, поздоровалась с женой селекционера и вахтёром.
- Добрый день, - подняла голову, смотря перед собой, словно отвечает кому-то невидимому Ирина.
- Поспешите за молоком. Говорят, сегодня мало завезли, - вместо приветствия предостерёг вахтёр.
- … Товарищи, на долю экипажа, в составе трёх человек, выпала великая задача. Невозможную задачу мы выполнили. Мне здесь хочется сказать, что нас здесь не три человека, а нас тысячи человек, которые могут выполнить так же любой маршрут. Товарищ народный комиссар обороны, каждый юноша сумеет встать на защиту нашей великой Родины и заветов Ильича. Товарищ народный комиссар тяжёлой промышленности, то что мы выполнили это, доказывает, что на такой материальной части мы сумеем покрыть любое расстояние! … Ура! Ураа-а-а-а! Ураа-а-а-а-а-а-! – слышалось в динамики радио из многих квартир.
- Долетел! А я тебе говорил!
- Так ведь я ж и не спорила.