по линии воска

по линии воска я двигался, забываясь в кудрях монет, в звоне очей. диво сходило на мои уста - они отверзлись в стремглав брошенных телах, и раскрылась величайшая тишина, которую я одарял цветами своих знамен. в распрях рождалось слово - прочное, как гранит, нежное, как вымя. из рук моих шла тайнопись по возвышенным грудям отверстых ран, и на ребрах братьев я писал свои благословения, и проповедь росла под неустанными молитвами ремесел, и отчаяние сквозило на паперти горними вехами, и слезы ракит весенними подвигами росли, узнавая себя в ответвлениях руин. здания возводились - из немых жестов, из перстов, намокших под ливнями планет. я сотрясал безумный дождь - так я хотел выудить из него побольше благ, побольше расточающих чресл. в войне своей заря была у руки, и капала немая власть с ее колен, и почести рыли под моей опорой, под моей стеной, и подкапывались навзрыд, и обволакивали пестрящее гонение листопада. горним ручьем я пригубил рану, выточил из гнева я свои родниковые волосы, и руку я вручил великому вожатому, и кинжал мой водрузил на пламя веков. из жестов я стирал все граничащее с мучением, и росы влекли меня в расточение слов. коваными латами я одевал свое слово, мысль облекал в драгоценность взгляда. любимыми были эти россыпи снега, эти лучезарные куплеты, изливающиеся из тягучей резины души. влекло меня в память, в окончание говорения, в непрерывное молчание - оттуда я исходил, как цветок из бутона, как небо из земли, как свет из тьмы. мрачными жестами я сковал ледяную зиму - не давая ей отдохнуть, бросил в пучину движения желанного. воскрешение гуляло по кладбищу, я искал его среди новоприбывших, среди кудесников листвы я его искал. оно припало к моим устам, обременило - безумным криком, впившимся в рот, во взор, отчаливающий в никуда, в царствие конфликта. полоумными тогда были мои латы, мои кованые ремни, выцветшие от сырости, мои червленые родники, мои полоумные слова, прибегшие к святости во времена оно.