Рома-Каламбур. Мемуары в красках.
Эти странные гастроли случились в самом начале далёких девяностых,... где-то в июне 1990 года. Немного раньше, в ноябре 1989 года в Южной Осетии, на фоне горбачёвской перестройки, произошёл первый вооруженный конфликт c Грузией. На несколько месяцев наступило затишье, никто пока не стрелял, но в атмосфере висело напряжение.
Это ощущалось уже в аэропорту Тбилиси, куда наш самолёт, принёс ветер Перестройки прямо из Москвы. Кстати, в апреле того же 89-го, в Тбилиси случились уличные столкновения людей с силовиками. Силовики применили газ. Были погибшие.
В свете этих трагических событий нелепо выглядела вся эта наша концертная акция.
Мы должны были выступать в Гори, в зелёном театре. Но в последний момент, почему-то, организаторы переиграли.
Видимо, чтобы как-то разрядить обстановку и наладить диалог с политиками Тбилиси и Цхинвали, а заодно и подзаработать, актёры Тбилисского театра драмы: симпатичная Светлана с мужем, представляя филармонию и отдел культуры Тбилисского Обкома, и грузинский кооператор - «новый грузин» - объединившись, пригласили московских артистов. Во всяком случае, так это виделось нам со стороны.
В общем, функцию нейтральной стороны и миротворцев, как всегда исполняла Россия. То есть- мы,артисты.
Сергей Павлов, наш опытный импресарио, работавший даже с Копперфильдом, который не приехал к нему на встречу. Павлов ангажировал под эту поездку в Тбилиси восходящую российскую поп-звезду - Машу Распутину, предложив ей стать на время нашей «обезьяной». В эпоху расцвета кооперативов это «звание» вполне соответствовало уровню "народного артиста" и на это никто не обижался. Вслух-то никто этого слова не произносил, просто… имели в виду.
На афише перед стадионом в полный рост была изображена сексапильная Маша Распутина "с ногами от шеи" в блестящих серебряных колготках! Народ потихоньку стекался к стадиону, как пчёлы на мёд
- Срамота-а-а, - говорили старики, вглядываясь в колготки Распутиной на плакате, плевались и шли предъявлять контролёру билет. Более пяти тысяч билетов было уже реализовано.
Шли семейные пары, молодёжь. Но, в большей массе - опалённые кавказским солнцем мужчины.
На огромной растяжке перед входом на стадион было написано, что в «великолепном шоу» принимает участие около десятка «реальных» столичных звёзд, группы: «accopmu!», «Маугли», «Шоу-Роу-Каламбур», но «картины» с изображением М. Распутиной, удачно скопированной с фотографии местным умельцем художником и надписи «Я родилась в Сибири!» уже было достаточно, чтобы народ потёк на зрелище.
Народ Советского союза устал от лозунгов, агитпропа и Кобзона в телевизоре, народ желал живого шоу и зрелищ. Хлеба-то пока хватало, а вот уверенность в завтрашнем дне с каждым днём таяла. Перемены уже начались, и не в лучшую сторону. Народы бывшего СССР жили в преддверии чуда, но рождаемость уже падала.
Итак, шла двадцатая минута концерта, когда после выступления певца с группой «Маугли» на сцене, смонтированной в центре зелёной арены, не попадая в такт музыкальной фонограмме, начали «выписывать кренделя» две молоденькие девушки. Они несинхронно виляли бёдрами, неуверенно крутились вокруг своей оси, натыкаясь друг на друга, делали руками незамысловатые пассы, трясли волосами и качались из стороны в сторону.
Девушки предваряли…, были как-бы, «на разогреве», перед основным номером своего «начальника» и очень старались. Незамысловатая хореография выдавала авантюрного постановщика - режиссёра, находившегося неподалёку от артисток за звуковой колонкой. В чешуйчато-серебристом, облегающем тело костюме, словно Ихтиандр, в очках с толстыми стёклами, он готовился к следующему пластическому «этюду» с Примой - партнёршей поопытней.
Но сейчас всё его внимание было сосредоточено на текущем номере. Это был парный дебют девушек, номер, над которым Рома работал неделю, и облажаться девчонкам было нельзя. Режиссер, вытирая от волнения пот со лба, едва сдерживал себя, чтобы не выскочить из укрытия на площадку и всё поправить:
- Поворот, дура, разворачивайся! – поправляя очки на переносице энергично сипел он за колонкой так, что энергичные брызги из его рта долетали до исполнительниц. Одна из девушек всё время запаздывала, чем приводила и без того, взбрыкивающего режиссёра в бешенство:
- Арабеск..., арабеск..., тупая дура, прогнись, - испепелял себя процессом режиссер. Звали его Рома.
Наша банда "ассорти" стояла под трибуной и прищурившись от солнца, наблюдала этот экзерсис. Это было первое из планируемых трёх выступлений нашей концертной бригады в Цхинвали. Знакомство наше только состоялось, и мы с интересом знакомились с репертуаром коллег по цеху.
После концертов мы должны были уехать на автобусе в Гори, в гостиницу, которая находилась рядом с историческим домиком товарища Сталина..
- Да-а, - произнёс с иронией наш композитор Сергей Марилов под трибуной, разглядывая не девушек, а то, как голова Ромы выныривает из-за колонки, напоминая кукушку в настенных часах,
- калом бур, а телом бел!
Несмотря на ошибки девушек, и их «хореографический воляпюк», стадион аплодировал и не на шутку волновался. Мужской массе зрителей, конечно, было по барабану, что они танцуют. Им всё нравилось! Тут важно было ни «что», а «как». Кавказские мужчины, привыкшие многие советские годы ходить на этот стадион только за футбольным удовольствием, впервые в жизни посреди знакомой спортивной арены увидели довольно откровенную эротику! И даже, я бы сказал, не побоюсь этого слова, - стриптиз.
Как сочетался публичный стриптиз с названием «Каламбур» и где, и в чём он был этот самый "каламбур", мы так и не поняли. Да это было уже не важно, когда на глазах кавказских мужчин происходило такое…
Молодые «нимфы», с прозрачными полосками из вуали на причинных местах, извивались в танце на глазах изумлённой публики. С обратной стороны «фасада» девушек были только нитки, невидимые не только с трибун, но и вблизи вооруженным глазом. Кое-где в руках зрителей на трибунах были замечены полевые бинокли.
Северные трибуны стадиона были заполнены почти до отказа. Под них и выстроена была площадка. На южной стороне зрителей не было.
И вот, в середине происходящего на арене «стриптиза» с дальней боковой трибуны, где зрителей было поменьше, отделился одурманенный перестройкой и гласностью «джигит». Он побежал по беговой дорожке обходя милиционеров. Разогнавшись, он перескочил, словно конь на дерби, через оградительный барьер и взял курс прямо к сцене.
Я представлял участников шоу и находился на сцене рядом с Ромой за колонкой - она же была и порталом сцены. Нимфы невозмутимо продолжали свою эротическую мистерию. Рома с тревогой смотрел на приближающегося "джигита":
- Если все сюда ломанутся, - вцепился он в мою руку,- мы пропали.
- Сам виноват, зачем голых дам в бой отправил? Тут война, брат, перестройка с перестрелкой - забыл? Ну, хоть бы треугольники в стрингах были в цвете «хаки» - ещё туду-сюда, а так - никакой маскировки..! – трибуны, крайние справа, действительно, в подтверждение моих мыслей, уже зашевелились.
Тем временем, семеня ногами, джигит, уверенный в себе, как «мессершмидт» при атаке, начал заходить с тыла на площадку со стороны солнца. Я соскочил со сцены на перехват "врага".
- Товарищ, вернитесь на место! - потребовал я, наблюдая, что его «подвиг» могут сейчас повторить земляки.
- Братка-а, - взмолился "доброхот", теребя на шее бинокль,- там далеко, я там ничего не вижу. А мне бы попки посмотреть.
- Вы совсем с ума сошли,.. вы задниц никогда не видели? – Выкрикнул из-за колонки Рома, переходя на милицейский тон.
- Това-арищ!., идите не-ме-е-дленно на место, - разделяя слова, вставил я свои пять копеек,- в следующем номере вам всё покажут, у вас очень хорошая оптика, всё увидите, идите! - С третьего раза его удалось уговорить, и "доброхот" удалился на место.
Номер обнаженных нимф подходил к финалу, исполненному в виде нелепого арабеска в том же жанре - «дворовый хореографический воляпюк».
- Дорогие друзья, - взяв микрофон и, чтобы предварить дальнейшее поползновение «болельщиков», обратился я к стадиону, - товарищи, мы просим вас не вставать с мест и не нарушать установленный порядок.
В это время «стриптизёрша-стажёрка» покинула сцену. Прима оставалась в центре площадки в образе ожидания чего-то сокровенного, скрестив руки на самой горячей точке тела.
- Товарищи, в этом молодом инновационном сценическом жанре, - продолжал я у микрофона, пытаясь найти слова и окультурить порнографию в духе Перестройки, - не всё ещё сказано! А ведь ещё не вечер. И мы уверены, товарищи, что вы уйдёте сегодня с нашего концерта, получив не только пищу для ума… Но и, не побоюсь этого слова, для… сердца! Кто прикасался к великому…, никогда не забудет лучезарный взор Ники Самофракийской и нежные руки Венеры Милосской, эротика, товарищи, – это серьёзно! Мы, товарищи,.. вы.. всем нам прекрасно знакомы выдающиеся полотна Джованни Боккаччо, кто из нас не помнит Тинторетто, великого Микеланджело Буонаротти, Тициана и Сальвадора Дали, я уже не говорю о наших, кхе.., товарищи, передвижниках.
Стадион выдохнул, я вдохнул и пониженным голосом Левитана закончил:
- А сейчас на сцене классический..., э-э пластический этюд. Легендарный дуэт «Шоу-Роу- Каламбур!» Встречайте, товарищи! Стадион как-будто заклокотал, глядя на застывшую, обнаженную девушку, и по трибунам прокатились редкие аплодисменты.
Рома Каламбур снял запотевшие очки с толстыми стёклами, передал их мне,- не разбей,- выпрямил спину и превратился в волоокую статую Давида. Я посмотрел на его лицо и понял, что у него со зрением совсем беда.
- Саня, где она? - Рома протянул руки вперёд, как это делают слепые.
- О-оо, поднимите мне веки?! – съязвил я.- Как же ты это..
- Так!,- ядовито отрезал Рома,- вот сейчас не пи.. Где сцена?- он окончательно вошёл в образ Отелло и был готов придушить и меня и подругу. Я направил «слепого» в центр площадки прямо на партнёршу. Рома не выходя из образа, сурово процедил сквозь зубы, обращаясь уже к ней:
- Где ты, ссс... Голос подай…,- я пытался помочь Роме, подавая команды: "левее, правее" и погромче вдогонку повторил просьбу "Отелло" к барышне:
- Да прокукуй ему, что ли..,- Девушка тихо кашлянула, не выходя из своего образа. Рома взял курс на голос, и, оттопырив правую руку в сторону - это было крыло белого орла, он двинулся в сторону девушки. Понятно, что без «поводыря» Рома работать сейчас уже мог. И сейчас они были одно целое: и мысли, и глаза, и тело.
Включилась фонограмма: Вагнер:«Тристан и Изольда».
Начался пластический этюд. До моего уха долетали только его короткие команды: «на меня..., обходи, вправо…, вправо, дура - не влево..., на меня… руку..., руку..., сук…, сюда, быстрее, на точку иди…»
Примерно такой номер десять лет спустя я видел в Париже на Монмартре. Правда, там работали профессионалы, они всё делали тихо без суеты, их тела и костюмы были покрыты какой-то мукой и выглядели они как статуи, они полностью были матово-белые. Но тогда на стадионе в Цхинвали я не понимал, что вообще происходит.
Вам я постараюсь это объяснить:
Тут главное всё делать медленно. Менять позы, фиксировать точки, делать пластический переход и опять застывать на несколько секунд. Хорошо если пластика ещё чего-то выражает: восторг, печаль, призыв, страдание, типа «Лаокоон». Но Роме это выражать было вовсе и не обязательно. Девушка-то была практически голая, вовсе-не статуя, всё внимание многотысячного стадиона собирала она. У Ромы была единственная сверхзадача: показать «поводыря» со всех сторон пока звучит фонограмма и в конце поднять её, а это была самая рискованная процедура, и медленно унести её за кулисы.
Я наблюдал за стадионом. Царила тишина. Стадион как-будто замер. Люди были сосредоточены. Люди пытались рассмотреть детали.
«Да, змЕя артистам явно не хватало для усиления эффекта», вспомнив «Лаокоон», подумал я, поглядывая на сцену, где колобродили два «страстотерпца».
Фонограмма кончилась. Рома, медленно, как на похоронах, внёс партнёршу на руках за кулисы, поставил её, вытер пот с лица и надел очки. Вагнер тихо умолк, как будто умер.
- Ну, как?- повернулся он ко мне.
- Нормально, - ответил я. Стадион рассеянно аплодировал и клокотал. Реакция стадиона была неопределённой. Мужчины, видимо, «сострадали» героям и пытались что-то понять, потому и онемели.
Но были слышны женские недовольные выкрики в адрес стриптизёрш и указания на причастность их к древнейшей профессии. Кто-то начал сваливать с трибун, уводить детей. Но их было немного.
Стриптиз Ромы закончился.
Тяжело было нам работать после Ромы с его «Каламбуром». Ведь после стриптиза должна, конечно же следовать какая-то оргия по закону жанра, а тут музыка и лёгкий юмор.
Отработали мы как в вату и поспешили убежать с площадки под трибуну: мы на стадионе и в цирке всегда быстро перемещались, чтобы не ронять общий темпо-ритм представления. И трое наших: Сергей Марилов, Саня Пинегин и Серёга Бережнов уже были под трибуной. А я на сцене задержался, чтобы встретить Распутину, передать ей микрофон и уйти навсегда до конца представления. Но наш импресарио Павлов с грузинской делегацией махали под трибуной руками, давая понять, что нужно потянуть время. Я понял, что случилось что-то экстраординарное.
Как позже выяснилось, во время «стриптиза», Распутина была похищена журналистами газеты «Советская Грузия», чтобы получить интервью раньше местной «Советской Осетии»… А стадион ждать не мог. Особенно после стриптиза! Требовались длинные ноги в колготках, а вернуть обратно на сцену группу «ассорти!», градус опускать было смерти подобно. Что делать?
Ребята стояли под трибуной, кусали губы и жестами давали понять, что надо включать резервы. Адреналин ударил в мозг, и я судорожно стал вспоминать басни, анекдоты, пародии и все песни Александра Розенбаума, к тому времени на Кавказе уже известные. С авторскими правами в стране, к нашему счастью, тогда было никак. Какие права, когда кругом стреляют.
Когда минут через двадцать, как мне показалось,(на сцене время идет по-другому) мои «запасы» закончились, а в воздухе повисло напряжение как перед грозой, я обратился к зрителям, и глупее ничего не придумал:
- Друзья! А давайте позовём нашу Машу,- вспомнил я новогодние ёлки.
- Повторяйте за мной: раз два три, Маша выходи! - Стадион поддался на шутку и с пятого раза, о, чудо! Маша появилась под трибуной, под взрыв аплодисментов, она ринулась к центру футбольного поля. Что было дальше - понятно… Концерт удался.
Как выяснилось позже, уже в Москве, я узнал от Павлова, Распутина опоздала на полтора часа! Я этого не заметил. Со стадиона начали постреливать... пока в воздух. Чего со сцены мы, конечно, так же не заметили под звуки усилителей. На стадионе тогда, на самом деле, собралось народу десять- двенадцать тысяч, а Зелёный Театр в Гори мог вместить меньше тысячи. Именно поэтому и повезли нас в Цхинвали. Три концерта было запланировано, но... уже второй явно было не пережить.
Павлов
Все приключения у нас начались позже, когда грузинский организатор-кооператор, захвативший всю кассу, сказал, что рассчитается с артистами в Грузии, сел в свою «девятку» и уехал в Гори.
Часть денег он выплатил перед концертом чтобы мы «не дёргались» и вышли работать, а оставшуюся, основную сумму решил не отдавать вообще, подставив Павлова - нашего импресарио.
Мы догнали "злодея" у гостиницы. Серёга Павлов пригласил кооператора в автобус и попытался объяснить, что тот неправ. Кооператор нагло заявил, что бизнес без «кидалова» не бывает и
диалог его с земляками из Филармонии так же результата не принёс. Тогда, чувствуя, что "запахло керосином", что возможен конфликт и кто-то может не сдержаться, Павлов дал команду собирать вещи.
- Валим в Тбилиси и улетаем. Денег нам не видать!.- обратился он к артистам ещё надеясь на исполнение договорных обязательств. Больше всех была не довольна Маша Распутина, в девичестве - Алла Агеева.. Она же была главным бенефициаром.
Когда все были в автобусе, Серёга предъявил злодею-кооператору последний ультиматум. Тот отрицательно и нагло что-то промычал. Павлов достал из кармана баллон со слезоточивым газом, распылил его в лицо кооператору и выпихнул его из салона.
- Валим, генацвале и побыстрее,- водитель внял просьбе и поспешил в аэропорт.
Однако, оклемался "злодей" быстро и во время регистрации в аэропорту Тбилиси кооператор с помощником,(видимо он его и вёз, как лицо от газа не пострадавшее), появились на горизонте. Горячая кровь требовала реванша. Денег наших ему было, видимо, не достаточно и он, подойдя к автобусу, вынул пистолет.
Наш Пинегин, будущий сочинитель детской музыки, скрестив руки на голове, сполз по стенке аэровокзала, произнеся единственную фразу:
- Всё ребята. Это пи..ц!Приехали.
Газовая атака повторилась в автобусе. Серёга не сдавался.
Кооператоры заметались по салону, зажмурив глаза и ища выход. Но не стреляли. И это было странно. Есть же правило - без надобности оружие не достают. А достал, так стреляй! Павлов держал дверь какое-то время, не давая «неправым» выскочить.
Через минуту дверь автобуса открыл самаритянин-водитель и одуревший от гнева и газа кооператор, вылетев на воздух, решил поменять тактику и сразу пошёл к милицейскому начальнику аэропорта. Всё-таки наличие крупного куша затмило желание реванша.
Такой запомнилась мне эта картина эпохи гласности и перестройки из прошлого боевых девяностых.
Баллончик Павлов отдал Приме из «Каламбура» чтобы выбросила, а она спрятала в косметичке, с ним нас и повязали в аэропорту.
Все выскочили из зала регистрации. Контролёр решил узнать, что за духи странные везёт девушка в косметичке, и распылил газ перед своим носом. «Газы!»- кричали люди, когда на стойке появился газовый баллон. Ведь недавно совсем в Тбилиси были события и память о боевом оружии в народе была ещё свежа. Народ пулей с контролёром во главе вылетел на улицу а баллончик остался на стойке регистрации. Я остался один в зале и сунул баллон в карман чтобы незаметно опустить его в урну у дверей. Это было непростительной глупостью, надо было выбросить подальше в кусты, но там были люди…
- Чей баллон?- спросил милиционер.
- Теперь Ваш!,- сказал Павлов весело, но оказалось самопожертвенно... Помню, что Павлова грузинские милиционеры повели, как мне показалось, бить за ангар. Я поспешил за ними, чтобы быть свидетелем произвола и в случае чего ввязаться в дело. Его не били. Просто взяли под стражу. Чтобы не убежал.
Мы уже улетели в Москву. Остался только Маугли, как свидетель, его отправили следующим рейсом.
Позже Серёга рассказал о всей своей дальнейшей эпопее.
Вечером его повезли в ТУР (Тбилисский Уголовный Розыск). Вёз его туда тбилисский армянин, старшина, очень гордый собой…»
Там армянин передал его мегрелу,(Тбилиси - город многонациональный).
Писали бумажки, рассматривали баллончик (французский, кстати, - подарок француженки, с ней Павлов и друг его - Андрей Бельский познакомились в последнюю новогоднюю ночь на Кутузовском проспекте, стреляя сигареты у прохожих).
Потом, ни слова не говоря, посадили его в «автозак» и повезли непонятно куда... Игнорировали все вопросы и просьбы о звонке другу... Привезли в какую-то глушь, стали вынимать из клетки. Но Павлов, человек отчаянный, проявил стойкость и... мужество, а это человеческое качество, когда в критический момент нужно найти единственно правильное решение. Серёга придумал способ: закрылся в клетке изнутри и потребовал позвонить адвокату. Менты, естественно, проигнорировали. Но «вынуть» из клетки его не смогли.
Когда через решетку Павлов увидел молодую пару с коляской, он решил рискнуть: быстро открыл дверь и попросил их позвонить в Москву Андрею Бельскому, сказать где они видели Павлова. Арбатский номер был простой, и, два раза, пока его крутили менты и надевали "браслеты", он успел повторить номер. Его потащили в тёмное одноэтажное здание... Долго они мучились. Два года службы в стройбате не прошли для Павлова бесследно. В результате затолкали Серёгу в «стакан» этого, как оказалось, отделения милиции... Там он провёл ночь, спать стоя не смог.
Мегрел, к удивлению, приехал среди ночи и привёз узнику пакет молока и пряники... С голодухи он их тут же съел.
Утром повезли на допрос... Серёга не надеялся, что те случайные люди с детской коляской будут звонить в Москву, да и вообще, не понимал что происходит?
В этот день он был крайне удивлён знакомству с начальником уголовного розыска, который был похож на грузинского брата Жана Габена.
Седовласый красавец с проницательным взглядом неподкупного французского комиссара полиции, как оказалось позже, тоже мегрел.
- Признаёте свою вину, Сергей Леонидович?
- Которую из них, - спросил несгибаемый Павлов.
- Вот перевод с французского,… изъятого у вас баллона с газом,- и "Габен" передаёт фотокопию текста на баллончике и перевод, где написано: «опасно для здоровья окружающих, оружие нападения...».
Глянул Сергей, знающий французский как второй родной, в первоисточник, где мелко-мелко написано «moyen d’autodifense».
- Товарищ полковник, - moyen d’autodifense по-французски означает: средство самозащиты, а не орудие нападения.
На лице главного тбилисского комиссара не дрогнула ни одна морщинка, он что-то сказал своему «другу-прянику» и тот передал Павлову другой перевод, где было написано так, как Сергей и перевёл.
- Сергей Леонидович, Вам какой перевод больше нравится? - спросил ухмыляясь полковник, - тот, по которому лет десять дадут или тот, по которому освободят?
- Мне правильный больше нравится, - осторожно заявил узник ...
- Мы ждём заключение врачей по состоянию здоровья гражданина Грузии, а вы пока что посидите в отделении...
(Слёг кооператор?,- подумал Серёга,- видать по крупному играет, болезный. Не хочет ни с кем делится и деньги закопал.)
И в это время открывается дверь и приносят записку. В лице Габена заиграли тени, он смотрит на Павлова совершенно иначе, почти как на любимого сына и так, по-доброму, говорит:
- Дорогой мой, а что ты делал в Гори?
- В дом-музей Иосифа Виссарионовича ходил и в Летний театр.
- А где девушки, которые на стадионе танцевали?
- В Москве, - говорит Серёга..., а Габен совсем по-братски заискивает,
- А такие же, но блондинки у тебя есть? ...
*
- Тут я всё понял,- вспоминал Серёга: ему звонили из Москвы (!!!), - Я готов был расцеловать ту пару с коляской в ночи, и Андрюху Бельского, но надо было решать вопрос с Габеном.
- ... Есть, конечно,и блондинки и рыжие, могу сегодня вылететь в Москву и завтра прислать Вам дуэт блондинок по обмену опытом.
- Очень приятно было познакомиться с «импресарио», - говорит Габен,- оказывается не только я им «погонялово» придумал.
- Кстати, а у того грузина, с которым у вас конфликт был... – говорит Габен, и пауза повисла в моей голове разные образы, от одноглазого пирата до всадника без головы. - Мама у него - азербайджанка, и он признал свою вину в превышении полномочий. Будешь на него заявление писать? - Но я, чувствуя, что мне тут в Тбилиси, как и в Москве ничего уже не выгорит, решил спасовать.
- Нет, ничего я писать не буду, если на сегодня билет в Москву сделаете и отвезёте в аэропорт.
Привет вашей маме...»
***
Через полчаса, уже знакомый армянин, вручив авиабилет, вёз Сергея в аэропорт на Волге "Габена" - его «нового друга». Всю дорогу водила жаловался, что зарплаты не хватает, дочка на выданье, надо купить ей новые сапоги к осени, а осень на носу... Он знал, что денег у Павлова нет и вытащил из конверта вчерашний авиабилет, на котором успел сделать отметку «возврат». "Ах, вот к чему эти стенания…! Опять будем бороться за денежные знаки!"
- Пополам, - возразил Серёга, добавив долю здорового цинизма, - мне тоже надо жить после таких гастролей.»
Когда мы с Сергеем вспоминали подробности этого незабываемого вояжа, то долго путались в деталях. Но это было приключение в стиле хардкор или, прямо скажем, жестяная жесть. Для нас было важно ничего не забыть.
- Это была моя первая «ходка», но не последний бой, - резюмировал Сергей,- а 20 октября 1990 года он прилетел жить и учиться в Париж и напечатал себе визитку: "Serge Pavloff, Impresario"
Как-то я не удержался и спросил его:
- А блондинки-то в Тбилиси прилетели?
- С ума сошёл? Саня, я же импресарио, а не сутенёр!
В ту же дату, когда Павлов улетел в Париж, 20 октября 1990 года мы с Ромой Каламбуром и Сергеем Бережновым, в "усечённом формате" были снова в Грузии, но уже в Поти… и Рома уже успел поменять "личный состав": Прима ушла от Ромы. На её место он нашёл другую. Но это, как говорят, уже другая история.
1990-2021. Москва. Тбилиси. А.П.
https://youtu.be/t6N8hYDYtvo доступ по ссылке. Уникальное видео. Киноплёнка.(Шоу "Рома Каламбур"-в конце, на 12-й минуте, но "героя" там нет, только девушки). Выступление в Цхинвали "Шоу-Роу-Каламбур" с Маугли (начало программы).