Крест Тантала

                Баллады трубадура, ангела смерти и Марты написаны
                поэтом Владимиром Ус-ненько. Он  осмыслил эпоху и
                возникшие чувства вложил в поэтические тексты.
                От всей души прошу читателей оценить по достоинству
                его талант. Верю, что попав в ту эпоху, баллады
                украинского поэта пользовались бы популярностью.
               
                С благодарностью, автор.



               
                КРЕСТ ТАНТАЛА
               
                ПРОЛОГ

          Первые дни зимы на севере Франции. Ледяной ветер нагнал из Британии низкие тучи, богатые дождём и снегом. Ветер с яростью обрушивал их на крепость, но стены цитадели справлялись со стихией. Каменный рукотворный вал преграждал путь непогоде, а тепло очагов согревало жилища местного люда.
 
    Велик замок, неприступен. За главными вратами цитадели – подъёмный мост через глубокий ров, наполненный водой. Правее наружного входа возвышалась башня. Она служила казармой для охраны. Её крышу и крепостную стену соединяла арка из камня со съёмным мостом. Во время осады мост убирался, и крепость, становилась неприступной.

          К башне прилепилась небольшая площадь, от которой в разные стороны убегали три улочки. Две уходили вкруг замка, а третья четырьмя десятками дворов  шла вниз вдоль единственной дороги. Через поля и леса она вела к сердцу Франции – в Париж.

          На площади торговали и вершили правосудие. Решал народ. Прав – иди домой, обними жену, забудь случившееся как страшный сон. Но если виноват –  пощады не будет. Палач безукоризненно выполнял свои обязанности.

          Утром площадь оживала. Вечером становилась безлюдной, но не пустой. У стены башни-казармы с тех времён, о которых никто не помнит, стояла пара старых телег без колёс. Нутро телег наполнено углем, не распроданным за день, и присыпано от дождя сеном. 
    
          Их сосед - эшафот. Он освещен холодным светом масляных фонарей, фитили которых при наступлении темноты зажигает стража. Грозный сосед охранял телеги,  виселицей напоминая люду, что воровать уголь нельзя.

          Чёрный уголь, пачкающий руки и одежду, давал людям тепло, а мерцающие фонари эшафота – холодный свет! Странная аллегория: чёрное и пачкающее даёт тепло и жизнь, а свет, по обыкновению несущий радость, идёт от орудия смерти...   


          Всему есть начало, и всему есть конец. Вот и эта история площади пришла к завершению, равно дню у финала в полуночи.
 
 
          Уставший ветер, собрав последние силы, пронёсся над площадью. Выкинув из телег сено, он оголил уголь. Покружил сено в воздухе, разметал его по мощённой камнем площади. Передав свои заботы тучам, он уснул как человек, выполнивший свой долг. К земле устремились редкие мохнатые хлопья снега.

          В чёрном ночном небе появился белый голубь.

          Кружа над стенами цитадели и площадью, он наметил точку приземления у нижней ступени эшафота. Освещенный тусклым мерцающим светом фонарей, мрачный эшафот ждал этого случая, встречая ангела волшебной музыкой!
 
          Струны мандолины издавали звуки удивительной по красоте мелодии. Сердце голубя таяло от восторга! А на эшафоте, в приятной паутине звона струн, спрятался паук. Сети расставлены…

          Голубь не торопил события. Делая круги, он внимательно осматривал темные углы площади, но мелодия непременно возвращала его к эшафоту, где, подстелив угол мантии, сидел на плахе, перебирая красивыми тонкими пальцами струны мандолины, ангел смерти Ларго, красавец и урод!

          Волнистая прядь чёрных волос, ниспадавших из-под широкополой шляпы с павлиньим пером, временами касалась грифа. Знаменитый в кругах преисподней певец и музыкант, ангел смерти писал замечательные стихи. Ларго редко пел, но если это случалось, то было трудно даже искушённому ценителю не полюбить его голос.

          Голубь взмыл вверх. С высоты полёта он надеялся отыскать ловушки Ларго, пытался понять его замысел. А вот и первый ключ! На крыше башни вспыхнул факел. Скрипнув дверью, появился стражник с колчаном и луком в руках. Это Натан, бригадир охраны башни. Озираясь по сторонам, он осмотрел стены крепости. Никого не увидев, он затушил факел и в темноте пошёл к стене.

          Положив лук со стрелами на каменный пол в тени бойницы, Натан глянул вниз… Как бригадир, он обязан встретить дозор, опросить первого меча о походе и проследить, чтобы стража вошла в ворота казармы, а не завернула в таверну.
         
          Голубь, как и бригадир, ждал дозор. А пока у него есть время послушать Ларго, полюбоваться аккомпанементом фонарей, вторящих музыке мерцанием света. Пламя с пропитанных маслом фитилей вслед за тональностью поднималось и опускалось, а блики пламени скользили по стенам башни. Плывя по плоскости от середины стены к краям, они погружались в тень.

          Ночь сегодня особенная, к настроению музыканта. Жаль, что такую чудесную музыку могли слышать лишь ангелы. Простым смертным видны лишь блики на стенах, казавшиеся реальными и в то же время призрачными.

          Нет ничего странного, что Ларго предложил последнюю встречу здесь. Эшафот - место, родное для Смерти. Всё приготовлено ею, отмерено, аккуратно расставлено.

          А вот и дозор! Бряцая мечами о броню наколенников, укутавшись в меховые плащи, стража шла к башне. Вот уже год, как башня-казарма стала тюрьмой. Времена неспокойные. Герцог решил «поселить» охраняемых преступников поближе к страже.

          Дозорный круг вокруг цитадели закончен. Воины вышли к помосту и замерли...

          От эшафота до стены башни не больше десяти шагов. Стража встала в этом пространстве. Воины смотрели на стену башни, как на голую девку! Натан сверху не видел стену и не мог понять поведения дозора. Расстояние между ним и воинами не было большим. Чтобы услышать друг друга, приходилось кричать, но вокруг никого, поэтому о мелких секретах можно говорить не боясь.

         – Круг есть?! – строго спросил Натан, появившись в просвете бойницы.

         – Похоже на то, – игнорируя пароль, ответил первый меч дозора, невысокий, рыжий и задиристый Ру, наёмник из Шотландии.
 
         Передумав дерзить, придерживая кушак ладонью, Ру, задрав голову вверх, отчитался:

         – Круг есть! ...Костров не видели, людей тоже. Вроде тихо, Натан! Холод собачий, даже волчьего воя не слышно! Ходят слухи, что ты в кости у Одноглазого выиграл! Много?!

         Шотландец знал о споре, перешедшем в драку. Фурнье-Оглобля, других одноглазых в охране нет, в прах проигрался бригадиру охраны. Говорили, что нечестной была игра. Придёт минута, и он убьёт эту глупую птицу!

         Первый меч мельком взглянул на пустой эшафот, задержав взгляд на мерцании фонарей.

         – Тихо за стенами? Хорошо! А какое тебе дело до выигрыша? – послышался сверху голос Натана.

         «Ох-х заносчив, так то до поры…» – подумал Ру.
 
         Последующие слова Натана успокоили:

         – Оружие в пирамиду! Всем идти в обеденную, там поговорим об игре в кости! Угощаю вином!

         Шотландец криво усмехнулся. Вечер предстоял непростой. Ладонью в тяжелой перчатке он хлопнул заглядевшегося на стену стражника. Под смех дозорных от неожиданности тот вздрогнул. Посмотрел вверх на бригадира, махнул  рукой Натану, а после – остальным дозорным, приглашая в казарму. Оживившись, стража двинулась к двери башни.

         У бригадира стражи времени немного. Рыцарь с судьёй скоро выйдут на площадь. Он поспешил в казарму. Открыв дверь, бригадир оглянулся. Тишина успокоила. Драку с Оглоблей Натан устроил с умыслом. Это был повод подружиться с Ру, напоить всех и приступить к плану, задуманному шевалье.

         Проводив бригадира взглядом, голубь приблизился к музыканту. Было приятно, что Ларго играет только для него. Он знал, что музыка на плахе – часть «Баллады о Смерти». Прозвучал последний аккорд.

         – Рад видеть тебя, белый ангел, – в наступившей тишине негромко сказал Ларго.

         Его рука, сдвинув на колене под грифом мандолины изящную перчатку для фехтования, поднялась к шляпе в приветственном жесте.

         Мгновением позже к замершему музыканту по ступеням поднялся Раймонд. На нём плащ с капюшоном, на поясе - меч. На приветствие ангела Смерти он ответил прикосновением ладони к груди и опустил капюшон на плечи.

         Длинные светлые волосы, улыбку и прозорливый ум – вот что любил в нём Ларго. В остальном Раймонд был врагом, умным, смелым, никогда не отступавшим от задуманного. Самый хитрый из «белых». Ларго понял «круги» голубя – он видел лучника. Следующий ход за ним.

         Музыкант, ответив улыбкой на приветствие, поправил рукой шляпу и, скрыв левую часть лица, сказал:

         – Долго же ты кружил в холоде…

         Белый ангел обвёл рукою круг.

         – Шумно тут у тебя. Стража ходит. Затопчут бедного. А на плахе что, теплее от масляных ламп?

         Ангел Смерти, мило улыбнувшись, глубоко вздохнул.

         – Не поверишь. Я, равно Богу, подарил людям свет! – сказал он грустно, но торжественно.

         Белый ангел возражать не стал. Свет действительно был.

         – Да-а. Не отнять. Только тепло твоё отличается от солнечного. Призрачно оно, как и добро, что несёшь смертным. Слышал, тобой баллада новая сочинена. Говорят, красивее нет! Ждал услышать, но не случилось. Когда услышу твой голос и звуки струн вместе?

         Музыкант взглядом показал на меч Раймонда.
 
         – Скоро, оказавшись здесь в это время.

         – Слышу шаги, – сказал Раймонд.

         Оглянувшись, он увидел часть улочки, где стояла одна из бесколёсных телег.

         – Вот оно, начало последнего акта трагедии. После разберёмся.

         Не прикрытая тенью шляпы часть лица Ларго была прекрасна тонкими, благородными формами. Другая – полная противоположность:  в страшных шрамах ожога. Местами лицо оголено до кости. Его грех: поджог дома, в котором лежал связанный брат. Близнец Ларго был старше на четверть часа, и этот факт лишил его жизни.
         За первородностью брата стоял титул, который из зависти Ларго перерос в ненависть. В преисподней красивый лик музыканта привлёк внимание Вельзевула и, чтобы оставить память о былой красоте юноши, Князь тьмы сжег только половину его лица.
         Сжег едкой серой, да так, что не осталось ни глаза, ни кожи. С тех пор появление Ларго в миру сопровождалось шлейфом запаха серы. В подземелье свои законы. Для музыканта-висельника с голосом ангела придумано такое наказание.
         Ларго не стеснялся уродства. Запах прятал за изысканными благовониями. Аромат чувствовали лишь ангелы, смертные-же кривили носы от запаха серы. Чтобы не пугать своим видом, он надевал шляпу так, что левая часть лица оставалась скрытой. Иногда ангел прятал уродливую половину в широкое кашне из шёлка.

         Музыкант встал, поправил на плече ремень музыкального инструмента и, положив шляпу на плаху, подошёл к краю эшафота. Осмотрев площадь, он встал под фонарём. Враги были рядом, но время обговорено, а значит, в сей час можно делать то, что интересно для дела. Ангелы замерли в ожидании развязки.

          На улочке, что примыкала к площади от ворот замка, показалась статная фигура. Высокий мужчина в длинном плаще с надвинутым на глаза капюшоном появился на площади. Осмотревшись, он подошёл к эшафоту, опустился на корточки. Его рука, скользнув под настил, вернулась из тёмного вместилища с каким-то длинным, завёрнутым в тряпку предметом.
         Почувствовав неприятный запах серы, незнакомец посмотрел на эшафот. Настил пуст. Недоуменно пожав плечами, он шмыгнул носом и со свёртком в руках пошёл к стене, бывшей началом улочки, откуда только что появился. Встав в тени выступа стены, он громко чихнул.

          Тихо на площади.

          Изредка она наполнялась гулом ветра, гулявшего над башней тюрьмы-казармы. Прислушиваясь к новым звукам, незнакомец осторожно развернул тряпку. В его руках блеснул меч. Клинок был настолько велик, что казался в рост незнакомца. Уперев острие лезвия меж камней мостовой, он облокотился на эфес и замер.

          Послышались быстрые частые шаги. От улиц Кузнецов и Угольщиков, что лежали вдоль рва по левую сторону стены замка, из-за телеги с углем показалась фигура маленького человека. Издали он казался мальчиком, смешно раскачивавшимся на коротких ногах. В руках коротышки заряженный арбалет, а из-за голенища маленького сапога виднелась пара болтов, тяжелых стрел для грозного оружия. Маленький человек, посмотрев на меченосца, махнул рукой. Он зашёл за телегу и, закутавшись в плащ, застыл в ожидании. Было заметно, что "ночных гостей" интересовало одно и то же событие.

           – Меч палача не самое удобное оружие, – тихо сказал Ларго, проведя пальцем по струнам мандолины.

           – Меч шевалье не меньше. Справляется, – парировал Раймонд.

           Инструмент под пальцами ангела смерти ответил белому ангелу короткой грустной нотой. Под светом фонаря Раймонд увидел ту часть лица Ларго, что была изуродована шрамами. Он понял намёк. Время соблюдения этикета в общении врагов закончилось. Дальше всё будет складываться из того, что придумал ангел смерти.

           – А шут грозен… Ладно. Есть одна баллада. Слова сами пришли. Спою тебе, Раймонд!

           Повернувшись к ангелу красивой частью лица, Ларго подмигнул и опустился на край плахи. Раймонд сел на скамью истязаний в двух шагах от музыканта. Ветер донёс до него запах благовоний. Накинув капюшон на светлые волосы, Раймонд спросил:

           – Зачем тебе нужен палач?

           Ларго, склонив голову, тихо ответил:

           – Не мне нужен. Князь хочет видеть его в преисподней. Будет казнить судей и священников.

           Белый ангел одарил музыканта долгим взглядом. Ларго понял его и тяжело вздохнул.

           – Он казнил моего сына. Решил в ответ его сыну, оставшемуся случайно живым, причинить ещё большие страдания. Погибли все, кого любили палач и шут! Все, кто были близки им! У сына палача остался лишь отец и карлик.

           – Твой сын рождён вне брака. Ты не видел его с рождения. В чём месть?

           Ларго промолчал.

           Белый ангел понял: последняя связь Ларго с Землёй прервана. В своей ненависти ангел неудержим. Ему плевать на то, что подумает чёрная элита, следившая за их дуэлью издалека. Ангел смерти в последней встрече на могиле сына предложил Раймонду разыграть партию, в которой был явный перевес сил на стороне «чёрных».
           Сила, рост, положение – были за шевалье. Шут и его друзья сделали всё, чтобы выжить.

           – Пой, ангел! – сказал Раймонд.

           Склонив голову, Ларго провёл пальцами по струнам и запел:

                Потоки слез делали землю мягче,
                И легче было землю рыть ногтями.
                А я смотрел на мир взглядом незрячим,
                Ведь я могилу сына разрывал руками.

                Ангелом Смерти я носился над землей,
                Косил я жизни кого Бог к себе призвал.
                Не скроешься ты ни в горах, ни под водой,
                Коль божий перст на твое имя указал.

                Но вот, споткнулся я -  влюбился!
                Любви и чувств алкал божественный елей.
                Как плод любви сын у меня родился,
                И застучало в груди сердце, как у людей...   


               
                Глава – I



          Солнце повисло над кронами деревьев и обещало скоро спрятаться за листвой. Двое путников в поношенной одежде паломников, расположившись на траве, ели сыр с хлебом и слушали пение красавца трубадура. Он сидел на трухлявом пне шагах в десяти от паломников. Насвистывая мелодию, он перебирал струны мандолины.

          Музыкант был действительно красив. Чёрные волосы, волнами спадавшие на плечи, оттеняли высокий лоб, подчёркивая тонкие благородные линии лица. Одежда бродячего музыканта чистая, без единой складки, но местами аккуратно латанная, подтверждала, что юноша беден. У ног трубадура – холщовый мешок, из дыры которого выглядывали две бутыли с вином. Занятие музыканта было прервано скрипом колёс и громким девичьим смехом.

          Из-за поросшего хвойным молодняком холма появился обоз из двух телег. Он стал медленно подниматься вверх по дороге. На телегах не было поклажи. Почти всё было продано на рынке. Только коза и телёнок тащились за первой подводой. На второй сидели слегка пьяные, разрумянившиеся от сливовой браги двое крестьян.
          Они весело обсуждали успешную торговлю на рынке замка. Увидев обоз, один из путников, с чёрной повязкой через правый глаз, не спеша завернул еду в серую тряпицу и спрятал свёрток в суму.

           – Э-эй!! – раздался с первой подводы девичий голос. – Помогите подняться на холм! Крутоват подъём, а мул стар!

           Трубадур отложил инструмент и поднялся.

            – Я помогу, а этих людей не знаю. Сама проси! – ответил он, направившись к подводе.

            – Паломники мы. В Константинополь идём. Мощи Отца Святого увидеть хотим да помолиться. Просишь? Как не помочь… – просипел одноглазый.

            – Ты со мной, Лаки? – он толкнул в бок толстого спутника.

            Сверкнув поросячьими глазками, тот кивнул и засучил рукава длиннополой холщовой рубахи. Путники подошли к подводе и стали толкать её в горку. Мул, почувствовав помощь, поднатужился, и вот подвода уже наверху. Другая подвода, запряженная молодой сильной лошадью, под пьяный смех крестьян поднялась в гору без усилий.


            – До нашей деревни мы к темноте доберёмся. Если по пути, садитесь рядом, – пригласила девушка незнакомцев. – Дорога под твоё пение станет короче, трубадур. Сыграешь?

            – Мне и Лаки с вами по пути, а музыкант – нам не попутчик, – сказал одноглазый, устраиваясь в телеге. – Вина у безбожника много, потому и весел.

            Трубадур, поправив длинные локоны, улыбнулся девушке доброй улыбкой приятеля:

            – Не торопи мула, милая, пока я схожу за мандолиной и мешком. До твоей деревни, если она у этой дороги, мне точно по пути.

             Быстрым шагом юноша вернулся к месту, где оставил инструмент и мешок. Прихватив нехитрые пожитки, он догнал первую подводу и устроился рядом с девушкой. Немного помедлив, посмотрев косо на паломников, музыкант вытащил из мешка бутыль, поднял её и, запрокинув голову, приложился к горлышку.

             – В этой бутыли пара капель осталась, но есть ещё одна! – весело сказал он, доставая из мешка другую. – Выпей сама, угости добрых христиан! Вино отменное!

             Толстый путник, тревожно засопев, посмотрел на одноглазого. Проглотив слюну, он бросил полный желания взгляд на бутыль в руках трубадура.

             – Обет дали, Лаки. Терпи, брат, – отреагировал одноглазый на немую просьбу толстяка, доставая из своего мешка кусок сухого хлеба.

             – Ешь, а про вино забудь! Держи, чаша в роднике мытая, – он достал глиняную кружку с отколотым краем и передал девушке.

             – А нам? Мы не идём в Святую Землю… Нам можно?! – раздался весёлый голос немолодого бородатого крестьянина.

             – Не наше вино. У трубадура просите, – посоветовал толстяк.

             Музыкант не возражал. В кружку девицы плеснул вина, а бутыль передал подошедшему со второй подводы босоногому парню. Сделав глоток, трубадур заткнул горлышко деревянной пробкой и взял в руки мандолину. Его пальцы уверенно ударили по струнам, он запел песню о прихожанке и аббате.
             Песня, полная пикантных подробностей, веселила крестьян. Щёки девушки порозовели. Скромно улыбаясь, она стыдливо опустила глаза.

                Аббат был строг: дал публичный обет
                Быть не падким на женские взгляды.
                Прочь вино, говорил, и прочь мясо в обед,
                Жить босым, не меняя наряды.

                Хо-хо! Мы знаем с тобой, брат Луи,
                Что аббат пьет вино, как трубадур.
                Он фору даст в винопитье, бон жу-ур!
                А потом, хо-хо! Заласкает всех дур.
                А пото-ом, хо-хо! Заласкает всех дур!
                Как трубадур, хо-хо! Как трубадур!
                Как трубадур, хо-хо! Как трубадур!

             – Греховно пение твоё! – со злостью сказал одноглазый, пытаясь прервать пение музыканта.

             – Пусть поёт! Можно подумать, что ты глаз и зубы потерял в битве за Гроб Господень! – крикнул бородатый крестьянин под смех сельчанина и, запрокинув бутыль, сделал большой глоток.

             – Пусть поёт! Пой, трубадур, я дам тебе медяк! – поддержал его босоногий, в свою очередь потянулся к бутыли.

             Музыкант, довольно улыбнувшись, продолжил песню.

                И этим нам дорог наш славный аббат.
                Сам Христос наслаждался вином!
                И нет нам дела, что забыт целибат.
                Веселость приходит с ним в дом.

             Размахивая бутылью, бородатый стал подпевать, помогал ему босоногий.

                Хо-хо! Мы знаем с тобой, брат Луи,
                Что аббат пьет вино, как трубадур.
                Он фору даст в винопитье, бон жу-ур!
                А потом, хо-хо! Заласкает всех дур.
                А пото-ом, хо-хо! Заласкает всех дур!
                Как трубадур, хо-хо! Как трубадур!
                Как трубадур, хо-хо! Как трубадур!

             Слегка опьяневшая девушка передала вожжи толстяку и подсела к трубадуру:

             – День был утомительным, ко сну клонит. Затемно собрались на рынок, – сказала она, потянувшись всем телом, показала под широкой светлой кофтой контуры налитой груди. – Хорошо, что со следующим обозом не отправились, к полуночи домой бы не попали.

             Музыкант немного подвинулся, освободив девушке место на соломе, устилавшей подводу.

             – Поспи немного. Подъедем к деревне - разбужу, – сказал он, посмотрев назад, где вдали, в клубах пыли, поднятой лошадьми, показался основной обоз.

             Махнув согласно рукой, девушка зевнула и, свернувшись калачиком, уснула рядом с музыкантом.

             – Как тебе обоз? – тихо спросил одноглазый толстяка, но, увидев едва заметное движение его головы, оглянулся. Взгляды трубадура и одноглазого встретились.

             Отложив мандолину, музыкант присмотрелся к девушке. Её мерно вздымавшаяся грудь говорила о глубоком сне.

             – Надо торопиться, нас скоро нагонит основной обоз и охранный пикет, мы слишком тихо едем, – сказал трубадур. – Бородатый заснул, а молодой вот-вот. Он ещё трёт глаза.

            – Вижу. На повороте не останавливайся, Хряк, – обратился одноглазый к толстяку.

            – Всё делаем на ходу, – продолжил он, спрыгнув с телеги.

            Разминая рукой затёкшую ногу, вглядываясь исподлобья на вторую подводу, он достал из-за голенища нож.
            Трубадур, склонившись над девушкой, коснулся локтем девичьей груди. Прихватив пальцами шнур, висевший на её шее, он потихоньку вытянул из-за пазухи кисет. Сжав его в ладони, он понял, что тот пуст. В этом убедился и Хряк, выглянувший из-за плеча. Его взгляд был полон разочарования.

             Одноглазый «паломник» тоже не терялся. Он занял место рядом со спящим возницей на второй подводе. Тот храпел и сонно бормотал. Закрыв рот жертвы ладонью, одноглазый вогнал спящему нож в грудь. Охнув, возница задёргал ногами, но быстро затих. Срезав кошель с пояса убитого, убийца спрятал его за пазуху.
             Убивать сонных людей - нетрудное занятие, однако с другой жертвой пришлось повозиться. Не хотел умирать молодой. Пришлось ударить ножом трижды. Раскидав солому, одноглазый нашел суму, в которой парень прятал свою выручку.

             – Вроде помер... Хряк! Неплохой улов! Отвяжи телёнка – вечером устроим пир! – крикнул он толстяку.

             Толстый «паломник», забыв обо всём, с удовольствием вдохнул запах девичьих волос, грязной рукой сдавил девичью грудь. Девушка очнулась, но крикнуть не успела. Нож толстяка вошёл в её сердце.

             – Уходим! – крикнул трубадур, спрыгнув с повозки.


             Когда грабители подошли к опушке, из-за поворота показались конный охранный отряд и первая повозка крестьянского обоза.

              – Стражу видели? – прошипел беззубым ртом "одноглазый", снимая повязку с глаза. – Двигайся вперёд, Хряк. Дай мне поводок телёнка. Сам поведу. Быстрее.

             Спустившись в овраг, трубадур взглядом показал подельникам на телёнка и поднёс палец к губам. Закинув инструмент за спину, он выбрался на край оврага и стал следить за тем, что происходит на дороге. Обоз и стража спокойно прошли мимо. Видимо, никто не подозревал о случившемся. Однако музыкант заметил, как стражник, пришпорив коня, пустился небыстрым галопом к первому обозу.

             – По дну оврага идите. Прослежу за ними. Догоню позже, – тихо сказал трубадур своим подельникам.


                Глава-II


              Знахарка Марта недовольно морщилась. Стоя на пороге своего домика, она пыталась нащупать в кисете, пришпиленном железным крюком над входом, остатки сухого плюща. Приготовленные из этой травы отвары и мази помогают от ушибов и переломов.

              Сегодня помощь необходима сыну кузнеца. Приступ падучей застал ребёнка в кузнице, где трудился его немой отец. Падая, малыш ударился головой о наковальню. Благо, рядом случайно оказался карлик Оскар, друг Марты и шут герцога Генриха. Он и предложил кузнецу отнести ребёнка к знахарке. Как жаль, что плюща осталось на две примочки! Сердобольная Марта искала выход…

               – Оставь мальчика у меня, иди домой, – сказала старуха кузнецу, вытирая руки о полотенце.

               – К тебе, Оскар, особая просьба. Трава для сбора растёт на лесной поляне, на кромке мха, выходящего плешью с подветренной, теневой стороны леса. Эльза знает это место, идти до поляны далеко. Говорят, лес сейчас полон разбойников, боюсь одну отправлять. Проводишь?

               – Утром зайду. Успеем до полудня? – спросил карлик Марту.

               Увидев её одобрительный кивок, он успокоился.

               – Мне в радость побродить по лесу с милой Эльзой. Вот только вечер занят делами в замке. Конечно, сходим, я же её рыцарь! – и он поцеловал старушке руку.

               – Рыцарь, – согласилась Марта, закрывая за Оскаром дверь, она с улыбкой посмотрела на его удаляющуюся к калитке фигурку, повторив: – Настоящий рыцарь.


               Приняли Оскара в труппу летом, незадолго до того, как хозяин театра умер от сердечной болезни. Добрым хозяин был. Тихим. Его и за господина никто из актёров не принимал: шутили, как с равным. Умер, а достойной замены не нашлось. Бродячая труппа театра на колёсах распалась через пару недель.
               Тут и пригодилось Марте всё то, чему научилась раньше. В театре была помощницей декоратора Пьера. С удовольствием работала наравне с мастером. Привычными были и молоток, и гвозди. Жена декоратора Мари в Марте души не чаяла. Она научила Марту секретам знахарства. Травы, корни, настои... Дополнила знания, привитые Марте её бабушкой. Вслед за хозяином умерла Мари. Её дочь Эльза, ангелочек милый, осталась с отцом. В поисках заработка он отправился куда глаза глядят, поручив дочь Марте.
               Вот уже шесть лет прошло, а от Пьера ни слуху ни духу. Осиротела девочка. Марта привязалась к Эльзе как к дочери. Девочка помогала ей во всём, была успешной ученицей. Сбережений Марты едва хватило на покупку старой хижины, которую и сараем трудно назвать. В чужом для неё городе-крепости, как смогла, она починила жильё, обмазала щели глиной, стены побелила извёсткой. Сарай превратился в домик.

               Маленький уютный двор украсили цветы, а у калитки по весне благоухала сирень. За домиком росло несколько плодовых деревьев, небольшой огород радовал овощами. Преклонный возраст, постоянная боль в позвоночнике сделали Марту горбатой, а крючковатый нос намекал на родство со сказочным персонажем. Рыжая, в веснушках, щуплая на вид, с утра пораньше уже в поле целебные травы собирает. Стемнеет, соседи спать идут, а она сухую траву в ступе толчёт. Откуда только силы брались?
               В гости к себе не зазывала, и соседи часто ломали голову: что за стуки у соседки, что за ароматы? Ходили слухи, старуха – ведьма.
               Многое умела Марта. Она лечила детей от родовых вывихов и переломов. Обычно ей приносили грудничков, искалеченных пьяными неумелыми повитухами. Иногда приводили детей постарше. Многие смотрели на Марту, как на человека не от мира сего. Она ни с кем не водила дружбу, больше молчала, разговаривала, разве что торгуясь на рынке. Плату за лечение детей не брала. Заплатят – хорошо. Нет – и так ладно. Зато на рынке, люди, помнившие доброту, клали в её корзинку и хлеб, и яйца, и плошку с мёдом.

               Знания Марты, чуткость и доброта вызывали уважение. Были другие мнения. Повитуха Манон, после «трудов» которой Марта спасала новорождённых, да сестра её, мать хулигана Жака и стражника Натана, старались охаять знахарку. С её появлением заработок у них упал. Манон искала повод отомстить. Она понимала, что Марта намного опытнее, но трещала на рынке не об этом, а о колдовстве. Зная её скандальный характер, люди поддакивали, но детей своих доверяли лечить только Марте.

               Знахарство знахарством, а память о театре не умирала. Это сблизило Оскара и Марту. Теперь он придворный шут. Место тёплое, но не для него. Правда, притворяться Оскар умел - научили в театре, где ему доставались только обидные роли. Много времени шут проводил у Марты. Помогал ей и Эльзе собирать травы, искать нужные цветы, копать корни. Бывало, Оскар сопровождал Марту поздними вечерами, когда она возвращалась от тяжелобольных. Вроде защитник он. Но Марта знала, что мальчишки не трогают карлика, боясь её.
               Иногда шуту удавалось прихватить с господского стола хорошую еду, доброе вино, и тогда в доме Марты - праздник! Они играли старинную пьесу. Марта пела балладу, где бравый рыцарь (Оскар) дарит сердце пастушке (Эльзе). Рыцарь и пастушка танцевали!
               Эльза была счастлива, а Оскар рад всему, что приятно близким людям! Как ни крути, а Оскар был добрым и почти родным...



                Глава-III



                – Бросишь меня, – загрустил герцог.

                Шут печально вздохнул.

                – Генрих, мне пора в Святую Землю. Мало сделал. Христиане нуждаются во мне, – ответил он, сжимая ладонью эфес деревянного меча. – Да и что мне делать, если ты платишь только за развлечения, а не за карающий клинок. На ристалище турнира за так я сражаться не намерен!

                Карлик подошёл к трону и погладил руку сюзерена.

                – Посмотри на рыцаря Святого Грааля. Это не слепой юнец. Меч его больше меня в полтора раза! – он показал пальцем на склонившего голову Гуго. – Дай меч свой, о рыцарь!

                Карлик подошёл к сыну герцога, отобрал деревянный меч и поставил рядом с собой,воткнув клинок в лежащую на полу шкуру.

                – Тебе нужна моя смерть, Генрих? – шут зло посмотрел на герцога. – Хорошо! Цена моего боя - двести пятьдесят сотен золотых монет. Сердце героя стоит дороже, понимаю, что большей суммы у тебя нет.

                – Таких денег и у короля Франции нет! – изумлённый герцог заёрзал на троне.

                – Но я согласен! Вот моя рука и золото! Бой должен состояться! – герцог подвинул к краю стола огромный поднос с янтарным виноградом. – Тебе этого хватит, о гордый рыцарь?

                Шут взял с подноса ягоду, приблизил её ко рту и прикусил маленькими острыми клыками.

                – Здесь столько, сколько я требую? – спросил он герцога. Сюзерен наклонил голову в знак согласия. – Хорошо, о герцог! Готовь рыцаря к поединку, но знай, он будет биться пешим!

                Гуго подскочил к шуту и отобрал свой меч.

                – Почему пешим? – громко возмутился он. – Я буду сражаться с известным в округе негодяем пешим? Так нельзя! Скажи ему, отец!

                – Честному рыцарю нельзя, согласен, а негодяю - в самый раз. Радуйся, что не настоял тебя связать перед боем! Давай послушаем сюзерена, это его деньги, не твои! Как скажет, так и будет, – карлик был непоколебим.

                Герцог вздохнул, насупив брови, опустил голову. Ещё мгновение – и он взорвётся от смеха! Но он сдержался, а сыну сказал:

                – Меч у тебя огромный! Как бы на взмахе ноги коню не отрубил. Может, всё-таки пешим будешь сражаться с негодяем?

                – Нет! – резко выкрикнул рыцарь Святого Грааля и вскочил на палку с головой коня.

                Шут передвинул поднос с виноградом в центр стола.

                – Мы так не договаривались, Генрих. Бой с негодяем дорогого стоит. Ещё три медных монеты, и пусть рыцарь бьётся со мной хоть с телеги! Я, буду биться с ним со стены замка! Это нормально, и этого стоит! – торжественно заявил шут, показав всем своим видом, что сейчас взберётся на стол.

                – Очень нужно? – тихо спросил герцог, доставая из кошеля серебряный луидор. – Три медных нет. Бери одну серебряную, и по коням!

                Шут встал на колено, поцеловал руку герцога. Взяв луидор, он вернулся к своему «коню», палке с конской головой, вскочил на него и воскликнул:

                – За такие деньги тут будут реки крови! Защищайся, о рыцарь Святого Сосуда!

                С этими словами он поскакал вокруг стола. Мальчишка, еле управляясь с длинным мечом, следовал за ним. Трудно было тягаться в скорости с шутом! На втором круге он догнал рыцаря и ткнул в спину мечом. Разъяренный Гуго, бросив коня, поднял над головой меч и ринулся за негодяем. Оружие рыцаря было настолько неудобным, что обидчика не догнать.

                Ещё круг… Шут ткнул Гуго мечом в зад и, развернув коня, помчался в обратную сторону.

                – Я убью его! Убью! – кричал Гуго, но все попытки были тщетны.

                Уставший от бессмысленной погони, малыш остановился у стола и протянул руку за виноградом. Тут его и настиг клинок шута.

                – Не бери моё золото, о благороднейший из рыцарей! Иначе вскоре умрёшь от ран грозного оружия! – закричал он вновь ткнув мальчика в зад.

                Бросив меч, Гуго ринулся за шутом. Догнав, повалил Оскара на шкуру.

                – Только не душить! Только не душить… – хрипел шут, закрывая голову руками.

                Герцог корчился от смеха. Неожиданно парадные двери бесшумно открылись. На пороге появился глашатай Мико.

                – Гость к сюзерену! С вестью из Иерусалима от магистра Ордена святого Иоанна! Шевалье Де Кон, кавалер, просит аудиенции Его Светлости!

                Герцог подошёл к Гуго, взял сына за шиворот и оторвал от "негодяя".

                – Всё, ты победил, – сказал он. – Забери своё «золото». Иди на кухню, а после трапезы спать! Завтра у нас гость, будь готов к его приёму. Без возражений, сын. Утром ты должен быть бодрым и сильным.

                – Разреши мне остаться, Генрих. Мне кажется, что умному герцогу пригодится дурак, – обратился к сюзерену шут, поправляя измятую в борьбе одежду.

                Часто случалось, что герцог прибегал к помощи смышленого карлика. Шуту позволено многое – на то он и дурак. Его вступление в диалог с непрошеными гостями всегда кстати. Особенно в то мгновение, когда важный разговор заходил в тупик. Шут всегда готов разрядить обстановку. Он выкидывал фортель, и, пока все смеялись, герцог размышлял над ответом. Команду Генрих подавал щелчком пальцев или взглядом, удивлённо поднимая бровь.

                – Похоже, понадобишься. Подам знак, – герцог одарил шута благосклонной улыбкой. – Пусть рыцарь войдёт!

                Двери тотчас открылись. В зал вошли двое, в пыльных с белыми восьмиконечными крестами на темно-зелёных плащах поверх доспехов. Вперёд выступил кавалер. Высокий рост и ширина плеч рыцаря говорили о его силе, а линия шрама, от брови через правую щеку, терявшаяся в короткой бороде, давала повод подумать, что испытано им в боях. Звякнув бронёй лат, кавалер преклонил колено и, поправив на поясе меч, повернулся к оруженосцу. Молодой воин находился в той же позе немного позади. В одной руке он держал продолговатую чёрную шкатулку, в другой – клетку, накрытую куском бархата.

                – Здравия и сил! – приветствовал кавалер герцога так, как начинали беседу рыцари-братья Ордена странноприимного дома. – Я пришёл к тебе, как к старшему по оружию сенешалю Ордена с вестью от магистра всадников госпиталя святого Иоанна Иерусалимского Раймонда дю Пюи с пожеланиями в первом слове! Оно скреплено печатью и только для тебя, герцог! Этот подарок мне посоветовал сделать сам магистр! Сказал, что ты поймёшь его смысл.

                С последними словами оруженосец снял бархатную накидку с клетки. Взору сюзерена и шута предстал тёмно-зелёный попугай с желтой грудкой, черным хвостом и такими же по цвету крыльями. Шут с интересом посмотрел на попугая, потом на рыцаря. Что-то отметив для себя, он улыбнулся.

                – И тебе, рыцарь, здравия и сил! – ответил герцог. – Ты с дальней дороги из Вечного Города. Может, отдохнёшь, а потом продолжим беседу? Я прочту послание. Завтра пополудни увидимся и всё обсудим.

                Делая это предложение, герцог оценивал значимость приезда шевалье. Если разговор будет скорым, значит, цена ему небольшая. Если рыцарь настоит на беседе, следует ждать худшего, он знаком с личным письмом. С таким собеседником спорить сложно. Де Кон смутился. По его паузе стало заметно, такого поворота событий он не ждал. Обычно вестника со Святой Земли принимали с особенным радушием.

                Герцог, со слов магистра, пробыл в крестовом походе без малого пять лет. Плечом к плечу в битвах. Он обязан магистру жизнью. Не такого приёма ждал шевалье. Справившись с волнением, он посмотрел на герцога. Последний терпеливо ждал решения рыцаря.

                – Прими послание и дар! Решение за тобой. Дорога не была трудной. Со мной Бог и мысли о Нём.

                Герцог бросил взгляд на Оскара и поднял бровь. Чуть раскачиваясь на коротких ножках, карлик подошёл к гостям. Он взял раскрытую шкатулку, не прикоснувшись к клетке с попугаем.

                – У сюзерена слабое зрение, он хорошо видит вдаль, ...когда в душу заглянуть хочет. Оставь попугая тут, – сказал Оскар, заметив на лице оруженосца вдруг появившийся румянец и смущение. – Вы сейчас уйдёте, герцог же будет читать послание и смотреть на попугая! – продолжил шут серьёзно, но нарочито громко.

                Генрих, не улыбаясь, важно кивнул.

                – Да, интересная птица! Оскар, скажи виночерпию, пусть отведёт рыцаря в покои для гостей. Туда же отнести ужин и вино.

                Карлик подошёл к двери, открыв, увидел виночерпия, стоявшего спиной к воину, охранявшему вход в зал. Повернувшись на шум, он с задумчивым видом посмотрел на шута.

                – Вымыться гостям надо: с дороги люди. Одежды в стирку отдать. Я распорядился о купели для кавалера и оруженосца. Вино отнесу и еду, – тихо сказал виночерпий, заглядывая за спину шута.

                Свои обязанности виночерпий знал хорошо. Вместе с шутом он вошёл в зал, встав рядом с гостями. Соблюдая ритуал прощания, рыцарь преклонил колено. На мгновенье опустив голову, он, гордо подняв подбородок, встал.

                Когда за гостями закрылась дверь, Оскар поставил шкатулку на стол. Герцог без спешки вынул из неё два свитка. Нарушив печати лезвием кинжала, один из свитков он оставил в руках.

                – Прежде чем прочитать тебе послание, Оскар, расскажу о бароне Раймонде дю Пюи, теперь магистре Ордена всадников госпиталя святого Иоанна Иерусалимского. В юности я служил при дворе короля. Балы, охота, ристалища. С бароном дружили и тайно друг от друга любили одну фрейлину. Благородная девушка давала повод, ведь мы были равными в наследных титулах. Богатые наследники при дворе всегда на виду. Раймонд, сын барона, вырос в фамильном замке. Искусный в битве на мечах, хороший наездник, он был славным рыцарем, ещё никогда никому не уступившим в поединке. С той фрейлиной у него случился роман. Однако милая чертовка подавала надежды и мне. Узнав об этом, Раймонд дю Пюи на ристалище вызвал меня на поединок. Я знал его сильные стороны, и, так как право выбора принадлежало мне, предложил конный бой на копьях. Мы обломали по копью. Барон помял мне щит, я ему - панцирь. Мне повезло больше: я сбил Раймонда с коня. Трофеем поединка стал его шлем с султаном из синих перьев. Это был цвет глаз и платья той особы, – герцог взял с подноса яблоко, привлекательное на вид, но не совсем спелое.

                – Я был тогда, как этот плод. Сил много, твёрд в поступках, а опыта нет. Шлем нравился мне. Дома он украсил стену трофеев, да ты видел его. Через год, чтобы загладить недоразумение и сохранить дружбу, я решил вернуть Раймонду шлем. Предупредив через вестника, я не сказал ему о цели визита и поехал в замок барона. Отец противился поездке: в округе много разбойников. Но я был молод, настойчив. Тогда отец для усиления охраны дал в путь четверых лучших воинов. Три дня пути через леса и поля. Мы были беззаботны и веселы, предвкушая предстоящую встречу. Я - в шлеме барона. Синие перья султана нравились мне, с трофеем не хотелось расставаться. Временами чувствовал, что за нами следят, но увидеть шпионов не просто, пока не произошёл один случай. В дне пути от замка в дубовой роще я снял шлем, чтобы сделать глоток вина из фляжки, её нужно снять с притороченного к седлу ремня. С неприкрытой головой наклонился над крупом коня. В этот миг над спиной пролетела стрела. Мы стали осматривать местность. Но, как ты понял, никого не обнаружили. Раймонд дю Пюи встретил нас у ворот домена. Радушно принял! Хозяин дал праздничный обед. Мы с улыбкой обсудили случай в роще и последнюю новость. Наша фрейлина оказалась любовницей короля Франции, и мы оба, как потом поняли, не без её участия получили одинаковый приказ: идти в Святую Землю под знамя Ордена всадников госпиталя святого Иоанна Иерусалимского для особой охраны караванов в пустыне и в море. В Париже, куда предстояло явиться через месяц, нам должны были дать небольшой отряд и письмо к ректору Пьеру-Жерару де Мартигу. Барон не был глупым. Он понял истинную цель моего визита, но повёл себя странно. Шлем не взял, сказав, что я был честен на поединке, но на следующий день, прощаясь, посоветовал в пути защищать голову именно его шлемом. Со мной были воины, закалённые в битвах с сарацинами, гордость отца. Бояться было нечего, но я выполнил совет Раймонда. В хорошем настроении, с вином и съестными припасами, мы возвращались домой. В начале пути были осторожны. На второй день, оказавшись в поле, недалеко от реки, которую предстояло перейти вброд, мы расслабились, весело обсуждая поездку. Воины шутили по поводу моей осторожности. Я пил вино, подняв забрало, не снимая шлема. Когда мы вошли в воду, нас атаковали арбалетчики из зарослей камыша. Успел лишь поднять щит. Стрелков было не меньше десятка. Как только пал последний воин, они ушли по дну оврага в лес. Преследовать врага в одиночку я не решился. Терять голову бессмысленно. Привязал трупы воинов к сёдлам и продолжил путь. Вскоре мы вступили на нашу землю. Лошади знали дорогу к замку, так что в последнюю ночь, не спешиваясь, я спал в седле, не снимая шлем, с мечом в руках. Лицо кусали мухи, проникнув через забрало. Грызли комары. Я дважды ронял меч - приходилось спешиваться, но шлем не снимал. ...Не смейся, негодяй, – грозно сказал герцог, увидев шута, корчившегося на полу от смеха. – Тогда понял одно: дело не в шлеме. И затаил я на барона обиду, думая, что это нападение было спланировано в отместку и за шлем, и за фрейлину, и за единый приказ на поездку в Иерусалим. Шлем я больше не надевал. В поход взял старый, проверенный временем кушак отца. Герцог кинжалом отрезал часть яблока и отправил в рот. Медленно прожевав, он продолжил: – Этот случай мы никогда не обсуждали. Мои сомнения рассеялись, когда, рискуя жизнью, он вытащил меня из моря. Я был сбит с палубы ударом камня из пращи. Латы сразу потянули на дно. Спасло весло и расторопность барона... Так Раймонд стал мне другом. В походе только и делали, что сражались, кутили и в трудную минуту поминали недобрым словом фрейлину. Глупость была наша, не отнять, но ведь красота-то её? – герцог подмигнул улыбающемуся шуту.

                – Три года назад в Лувре мы встретили её на церковном празднике, куда были приглашены по случаю приезда понтифика. После была встреча с королём и папой Климентом-II. Результат встречи: барон Раймонд дю Пюи стал Магистром Ордена, а я охраняю его шлем, – последнюю фразу герцог произнёс с явной иронией. – Вскоре умер мой отец. Бремя забот о родовом замке легло на меня. Отца должен был сменить старший брат, но он уже выбрал другой путь: стал священником. У меня не было выбора. Нужно продолжать род домена. Женился, родились два отпрыска. Рожая последнего, умерла жена. Положиться на старшего, названного в мою честь Генрихом, я не мог. Он был изнежен и блудлив. Да и воин из него никакой. Трусом был, крови боялся. Судьба распорядилась так, что однажды он упал с лошади при переходе речки вброд. Там-то и воды по колено. Генрих был пьян и смог утонуть. Ты знаешь об этом случае от челяди, верно? Вся надежда на Гуго. Он должен стать опорой домена, столпом. Ты друг ему и учитель. На тебя возложены большие надежды. Я дам ему уроки правления, фехтования, обучу стрельбе. Ты обучишь грамоте, умению сострадать и помогать нуждающимся, а также придворным нюансам. Учи терпению.

                – Что я могу, Генрих? Быть тенью. Стараться оградить от необдуманных поступков. Верю, маленький принц станет сильным рыцарем, как его отец и дед. Это понятно. Другое волнует. Попугай! В чем секрет? – Оскар взял гроздь винограда.

                Отделив несколько ягод, шут сел на шкуру, устилавшую пол, по-турецки поджав ноги.

                – Терпение, мой друг. Та фрейлина, как оказалось, не по своей воле способствовала нашей ссылке в Святую Землю. Так хотел король. В то время братство Ордена святого Иоанна стало сильным. Рыцари-монахи, оплот понтифика, стали принимать свои решения. Папе и королю хотелось, чтобы рыцари Ордена посвятили себя лечению страждущих, стали истинным домом приёма странников. Во главе Капитула сенешалей Ордена они хотели поставить твёрдого послушника церкви, заменив неугодного ректора Пьера-Жерара де Мартига. Тайное всегда становится явным. В Париже, во время последней нашей встречи в церкви, головной убор фрейлины украшали перья попугая. Были они зелёного цвета с чёрным оттенком. Мы обозначили её предательство нашей любви попугайским, зелёно-черным цветом. Приехавший рыцарь был в этих цветах. Шут понял, почему рыцарь тащил попугая тысячи лье. Живой намёк на дело случая. Ничего хорошего от шевалье ждать не приходится.

                В зале стоял полумрак. Оскар увидел мучения герцога, стремящегося рассмотреть текст. Он без разрешения взял из рук герцога пергамент.

                – С твоим зрением, мой Генрих… Тебе думать надо, а не читать. Давай я сам, вслух, – предложил Оскар, приблизив письмо к глазам.

                – Ближе сядь. Читай не громко, – сюзерен благодарно улыбнулся. – Похоже, что приезд шевалье вызвал интерес не только у нас. Ты обратил внимание на виночерпия? Всё, что знает он, знает и судья, и эпископ земель герцогства. Первый судья - мой, а второй - аббата Алена, который сюда папой Климентом-II поставлен. Чую сердцем, не без его участия этот кавалер объявился.

                – «Сил тебе и здравия, дорогой рыцарь Генрих, сенешаль Ордена святого Иоанна! – начал Оскар. – Трудно без твоего верного плеча, но Бог со мной, и это счастье! Я, как и ты, мой друг, ломал голову над тем злополучным случаем со шлемом. Почему тебя атаковали по дороге ко мне? Этот случай стоял между нами. Сдерживал нас. Я знал, что ты подозревал меня, но ты был рядом, держа в себе мысли о несправедливости. Бился молча, не жалея себя, поддерживал меня в бою всеми силами не жалея жизни. Полюбил тебя за благородство. Бог даст, свидимся... Вот что узнал. Убивать тебя не хотели, но заложить ненависть ко мне, желали. Папа знал о моём промахе на ристалище. Я должен был тебя ненавидеть. И ты, соответственно, тоже. Нас не случайно делали врагами. Так было нужно. Магистром Ордена, должен был стать сильнейший из нас. Фрейлина, к слову, не только «пастушка» короля, но и папы. Не уверен, что по исходу стольких лет планы понтифика поменялись, и, может, по этой причине рыцарь в зелёно-чёрных гербовых цветах в землях твоих. Прислал его король мне в помощь, веря в то, что щит его украсит Орден, как и любой другой, в цвет белого восьмиконечного креста на нашей мантии. Но наш цвет мантии – красный! Не верю в его благо и не могу подвергнуть Орден той опасности, что несёт его герб. Для сарацина этот рыцарь вызов. Охранять Ордену следует не Гроб Господа, а самого шевалье и его цвета. Не приближай кавалера, но и не отпускай. Не дай Бог, вновь появится в Святых Землях! Огради Орден, Богом прошу! И …по возможности, не давай ему в руки мой шлем! С Господом, с дружбой к тебе, твой друг, барон Раймонд дю Пюи, магистр Ордена святого Иоанна».


                Закончив чтение, Оскар ожидал объяснения от сюзерена.

                – Ты подходил к клетке с попугаем, Оскар? Что увидел на щите рыцаря? – набросился герцог с вопросами.– Щит был за спиной кавалера. Я не мог разглядеть, что на нём изображено.

                – На щите нарисована голова свиньи, мой сюзерен, – ответил Оскар и увидел, как герцог, схватившись за живот, стал сползать с трона.

                – Вепря! Не свиньи! – рыдая от смеха, проговорил он.

                Его смех ещё долго сотрясал своды зала. Наконец, отпив из кубка, он успокоил дыхание.

                – Это здесь, в наших краях, вепрь – благороден и страшен в силе. Там, в землях сарацин, кабан – грязное животное. Не только есть, но и видеть его считается позорным грехом у правоверного мусульманина. Копыта свиньи сродни копытам чёрта. Они не из кости, как у всех тягловых и диких животных. Представь, что видел сарацин! Крестоносца с чёртом на щите!

                В тронном зале раздался новый взрыв хохота. Теперь смеялись оба: и герцог, и шут.

                – Представляю, каким будет официальное письмо! – сквозь смех выдавил шут.

                Герцог передал Оскару второй свиток, забрав первый. Развернув пергамент, карлик громко прочитал:

                – «Письмо писано Оже де Бальбеном, рыцарем-бригадиром Ордена святого Иоанна при генеральном капитуле, ведомым святейшим Магистром Раймондом дю Пюи. Капитул постановил: в землях Франции возвести темпл странноприимного дома и оказывать страждущим во святом Походе помощь в излечении ран и других хворей как паломнику, так и христианину-страннику, с ним идущему. Просим всем Капитулом сенешаля Ордена святого Иоанна, благородного брата-кавалера Генриха о помощи в возведении темпла. С чем отправлен к тебе с казной, рыцарь Ордена шевалье Де Кон. Верим, что тебе поможет Бог и защитник наш святой Иоанн. В молитве общей, братство просит Господа нашего….» – …дальше печать ордена и подпись магистра. Что это, сюзерен? – спросил он, обеспокоенно глядя на Генриха.

                – Ты думаешь, что мы искали раненых на поле боя? Паломников лечили? Простота. Да, были в походах лекари, но чьи они, одним капелланам Ордена известно. У нас были другие заботы, – сказал герцог, нахмурив брови. Широкой ладонью Генрих смёл бумаги со стола.

                – Но госпиталь - богоугодное дело, и деньги есть. Что-то я не понимаю… – недоумевал шут.

                – Теперь я, как сенешаль, обязан построить под своим носом «осинник», в коем будут временно жить убийцы и негодяи, исполняющие приказы разных конфессий. Это равносильно виселице. Представь, теперь лесным бандитам и прятаться не нужно. Мы построим им дом. Какая щедрость! Деньги! В казне той хватит лишь на ворота темпла, поверь.

                Шут посмотрел на герцога особым взглядом и жестом показал на клетку с попугаем. Герцог понял намёк и тяжело вздохнул.

                – Поздно. Его видели здесь. Не избавиться от этого рыцаря. Да-а, подкинул друг …свинью, – сказал он и потянулся за виноградом. – Не магистра это задание и не Господа нашего. Похоже, в землях Каталонии будет налаживаться новый Шёлковый Путь. Как раз этого я и ждал всю жизнь.

                Невесело усмехнувшись, не притронувшись к винограду, герцог положил гроздь на стол.

                – Завтра я выполню долг рыцаря-госпитальера, – сказал шут с издёвкой. – Поверь, Генрих, кто-то из нас должен этим заняться. И кто, как не верный слуга сенешаля? Мой завтрашний день обещан одной целительнице. Я друг её. Стара она. Помогу её дочери собрать травы для снадобья. Мы отправимся с рассветом, дорогой сюзерен. Поэтому отпусти мне грехи - и прощай, я пошёл спать!

                – Пшёл вон, с Богом! Чтобы до следующего вечера тебя не видел! Рыцарь-целитель! – сердито сказал герцог Оскару, насупив брови, но тут же улыбнулся. Когда маленькая фигурка друга была у двери, герцог перекрестил его и, подняв со стола пергаменты, стал скручивать.


                История вечера ещё не закончилась. Гуго, спрятавшись за малой потайной дверью, всё слышал. Он тоже захотел исполнить долг рыцаря-госпитальера! Встать рано - не проблема. Мальчик не был избалованным белоручкой. Он докажет это и отцу, и своему противнику по играм - Оскару!
            

                Глава-IV




              Красавец Бонне, дезертир, главарь шайки воров и убийц, ценил себя высоко. Он не пачкал руки кровью, не выполнял грязную работу - ему принадлежали дерзкие планы ограблений. Главарь продумывал всё до мелочей. Мандолина на ремне через плечо, ангельская внешность, чистая одежда. Как не поверить красавцу? Слегка подвыпивший весёлый бродячий музыкант, в суме которого бутыль доброго вина, прекрасно играл и пел. Простаки-крестьяне слушали, пили вино и…  засыпали. После ограбления шайка скрывалась в местном лесу.

             Теперь Бонне – изгой. За его голову герцог обещал награду. Корявый, скрывающий под повязкой здоровый глаз, не убил бородатого крестьянина со второй подводы, а лишь смертельно ранил. Умирая, бедолага успел рассказать стражнику о грабителях. Теперь вся округа предупреждена о банде трубадура. Солдаты сюзерена, как гребнем, прочесали лес, но так и не смогли найти логово разбойников. Они прятались на островке, путь к которому лежал через топкое болото. Тропы не было. Разбойники добирались до землянки по топи, осторожно передвигаясь по скользким стволам деревьев, поваленным зимней бурей. Оступился - дай Бог сил выбраться, а нет - в болоте сгинешь. Землянка скрыта от постороннего глаза дёрном и мхом. Кто об этом не знает, вход не найдёт.

            После набега на обоз время не шло, а тянулось. Вынужденное безделье и безысходность доводили разбойников до отчаяния. К тому же закончились деньги на еду. Вернее, золото и серебро были у каждого, но тратить их на покупку еды никто не хотел. Непомерная жадность рождала зависть и злобу, доводившие разбойников до драк.

            
             Этой ночью бандиты сидели, как всегда, за столом. Пили вино, закусывали чёрствым хлебом, слушали сальные шутки Корявого. Задумавшись, главарь водил пальцем по неровному краю глиняной кружки. Каждый круг пальца заканчивался сколом, как и мысли, где всякая новая идея была с трещиной. Бонне всеми силами искал выход. Совершить очередной набег на обоз рискованно: крестьян сопровождал дозор замка. Самое время тихо разойтись. Но согласятся ли на это подельники? Главарь хорошо знал своих "друзей". Его доля станет камнем преткновения. По раскладу она больше, чем у них. Пока грабили, делёж устраивал всех, теперь его доля становилась смертельно опасной.

             Изобразив полное спокойствие, Бонне незаметно сунул в рот кусочек корня, противоядия от отравленного вина, и прожевал вместе с хлебом. Последнее время он это делал постоянно. Напрягая слух и зрение, Бонне с особым вниманием следил за поведением разбойников. Опасение  вызывал Корявый. Последние дни, жестокий и хитрый убийца вёл себя странно: часто улыбался, прятал глаза, не в меру шутил, стараясь словом прикрыть тревогу.

             Бонне обвёл взглядом землянку, тускло освещённую свечой, и поднял кружку.

             – За настоящую дружбу! Верю вам! Люблю вас, братья! – сказал он негромко, одарив ласковым взглядом Хряка.

            Только что улыбавшийся глупым шуткам Корявого толстяк расчувствовался. Его глаза заблестели от слёз.

             – Да-а, Граф! Ты был всегда искренним другом! – воскликнул он в порыве чувств и полез обниматься.

            Пьяно навалившись на стол, Бонне обнял подельника одобрительно похлопав по плечу. Подняли кружки, сдвинули разом, осушили до дна. Знакомый привкус насторожил юношу. Со всем вниманием, он осторожно провёл пальцем по краю кружки - скола не было.

             – Пойду на воздух. Душно тут. Вечер тёплый, поиграю перед сном, – глубоко вздохнув, Бонне посмотрел на Корявого. – Думать надо, а в сон клонит.

             – Подумай! – не поднимая глаз, согласился Корявый. – Твои мысли без ошибок, не в пример нам, – подтвердил он и разлил вино по кружкам.

             Бонне взял свою, снял со стены мандолину и вышел на улицу. Его руки были заняты, и дверь " случайно" осталась приоткрытой. Трубадур сел на поваленное дерево, в трёх шагах от входа в землянку, осторожно поставил наполненную вином кружку на землю. Из рукава камзола музыкант достал платок, вытер руки, губы и гриф мандолины. Усмехнувшись, он посмотрел на щель приоткрытой двери, тронул струны пальцами и запел. В землянке воцарилась тишина. Слушали или ждали дальнейших событий, а может, и то, и другое. Песнь он выбрал не случайную. Старинная баллада была о воине, погибшем не от врага, а от руки жадного друга. Не закончив последний куплет, Бонне лёг на землю у поваленного дерева и захрапел.


             Подельники переглянулись. Хряк от удовольствия потирал руки. Подмигнув, Корявый указал толстяку пальцем на кисет, который висел на крюке у входа в землянку.  В нём хранились корешки противоядия. Ни Хряк, ни Корявый не знали, что противоядие нужно принимать до употребления отравленного вина.
 
             – Слышал, о чём поёт? Как будто что-то чувствует… Не часто Бонне выбирает эту балладу. Как ты думаешь, не догадался ли он? – заволновался Хряк.

             – Если бы понял, так не храпел, – успокоил друга Корявый. – Надоело мне его чистоплюйство. Видел, чтобы он хотя бы раз убил крестьянина? Видел? Резали мы, не он. Голубая кровь, чёрт возьми! Его тайник - под лежаком. Случайно заметил, как он зарыл короб. Найдём долю Графа и положим к нашим запасам. Найду - дам знак. А ты к нему иди... Бей в сердце, не хочу видеть его мучений.

             – Твоя вина в том, что происходит. Убил бы обозника, сейчас в другом замесе жизнь строили. Ты точно не голубых кровей, Корявый. Твой план - ты и убивай Графа, – сузил Хряк и без того узкие глазки.

             – Я так я, – не задумываясь, согласился Корявый. - Утром делим долю Бонне и разбегаемся. Идёт?

             – А я утром проснусь? – в раздумье почесал затылок толстяк.
          
             – Предавал тебя? Было? – обиделся Корявый.

             – Меня – нет, а Бонне - только что. Чем я лучше? – не уступал Хряк.

             – А тем, что его доля равна нашим. Он делил не по совести. Всё приговаривал, «моя задумка», «мой план». Я не раз упрекал его в этом. Так? – не сдавался Корявый.

             – Это было уговором. Да, задумка его, и он не убивал, но рисковал больше всего не ты и не я, а Граф. Убить сонного человека - плёвое дело, так ты и тут опростоволосился. Ладно, ищи короб. Сам убью, –  принял неожиданное решение Хряк.

            Стараясь не задеть скрипучую дверь, он осторожно подкрался к спящему главарю. Прислушавшись к  мирному сопению, толстяк склонился над Бонне и, приставив острие ножа к груди, застыл в ожидании знака Корявого. За дверью послышался звук отодвигаемого от стены лежака. Времени на то, чтобы расковырять кинжалом тайник, требовалось немного. И вот в дверях появился Корявый. 

             – Хряк, – прошипел он, – короб пуст. Что делать?

             Подельник пожал плечами и спрятал нож за голенище. Убивать Бонне не было смысла.

             – Что-то пошло не так. Не заподозрил ли нас Граф? – еле слышно спросил он, но заметил движение руки Корявого, уверенно отрицающее это. – Спит, как убитый. Не дурак он, поверь. Давай пока перепрячем своё. Спокойней будет.

             Корявый перешагнул поваленное дерево, наклонился. Поковырявшись в трухлявом пне, он вынул ком дёрна, а следом -  свёрток.

             – Куда перепрячем? – спросил он.

             Тот осмотрелся. Недолго думая, он показал пальцем на крышу землянки.

             – Под дёрн?

             Эта далеко не лучшая идея не понравилась обоим.

             – Пусть останется там же, – наконец решил Корявый, с опаской глядя на главаря.

             Свернувшись в калачик, Бонне тихо посапывал, изо всех сил стараясь не выдать волнения. Теперь, когда он узнал, где разбойники прятали своё добро, он отметил победу. Смекалка и расторопность спасли ему жизнь. «Убью их этой же ночью», – сгоряча решил он.

             Дождавшись, когда подельники уснут, Бонне, удобно устроившись на траве, стал думать о том, как избавиться от негодяев. Убивать, не хотелось. Есть другой способ: опоить вином, связать, забрать награбленное и, уходя, известить кого-нибудь из местных, где находится землянка. Пусть толпа потешится. Палач сам разрешит все проблемы. Убьют не его руками. Бонне не боялся, что подельники укажут на то, куда он уйдёт, потому что сам не знал, куда отправится. Одно ясно: во французских землях делать нечего. Осталось решить, кому рассказать о землянке. Как прожить до вечера - вот вопрос! Ответ напросился сам. День будет посвящён разведке. Прошло несколько дней, как был ограблен последний обоз, а завтра - церковный праздник. На площади у замка развернут большой рынок. Торговцев  будет много, на всех охраны не хватит. Вот что он скажет подельникам завтра! Ограбят или нет, теперь не важно, главное, день будет занят делами. Потом они воспользуются старым приёмом: усыпить. То, что  сами будут отравлены, до них не дойдёт. Следующей ночью он возьмёт всё! Ещё раз проиграв план в уме, Бонне почувствовал, что засыпает. Сопротивляться уставшему телу он не стал.



             Его разбудила утренняя прохлада. Начинался новый, не самый лёгкий день. Помыл руки водой из кувшина, привязанного за горлышко к ветке дерева, он разжёг костёр в ямке под котлом, чтобы  согреть воду. Умывался Бонне только тёплой водой. Юноша тщательно следил за своей внешностью. За безупречный вид и манеры воры звали его Графом. Он действительно был бастардом уважаемого синьора из знатного домена. Знал имя отца.  Мандолина его подарок! С ней Бонне не расставался. Он видел отца лишь раз, когда ему было пять лет отроду, но запомнил его красивую внешность и голос. Бонне молчал о родстве и тайне своего рождения. Да и не с кем было говорить об этом. Мать, торговавшая на рынке хлебом, умерла, когда Бонне было семь лет. Воспитывал старый солдат, которому отец дал денег на содержание сына. Что не смог дать мальчику изувеченный ранами старик, дала улица чужого города, в котором поселились эти совершенно разные люди. Воспитывали мальчишки, отцы которых были ворами, пьяницами и убийцами. Пришло время – стал наёмником. Через год пьянства в одном из гарнизонов крепости он умудрился проиграть в «кости» свою жизнь. Азарт сделал его рабом. Что оставалось? Той же ночью Бонне оставив пост, сбежал. Случайно встретил таких же, как он, дезертиров. Сколотили шайку. За прозорливость и ум Бонне, самого молодого из троицы, выбрали главарём. Своё преимущество он не раз доказывал кулаками и виртуозным владением ножа. Его боялись, уважали. Всё в шайке решалось по справедливости, но близко к себе главарь никого не подпускал. Между ним и подельниками всегда была стена. Их работа - проливать кровь, его - думать. После первого ограбления Бонне стал молчаливым и ещё больше замкнулся в себе. Весёлым он был редко. Только когда пел и разговаривал с крестьянами. Воры знали цену его улыбки. Юноша не прощал обиду и всегда готов вогнать нож в любого обидчика.

              Потрогав пальцем воду в котелке, Бонне посмотрел в небо. День обещал быть ясным.

              Подельники, дружно храпя, спали в обнимку на широких нарах. Бонне улыбнулся. Сейчас он мог их легко убить. Но кто они, а кто Бонне?! Резать, насиловать - вот всё, что они могут. Вид их грязных вонючих тел, ничем не лучше объедков, оставшихся на столе после вечерней трапезы. Пачкать кровью мерзавцев свой чистый камзол не хотелось. Продуманный ночью план даст возможность спокойно скрыться. Присев на ствол поваленной ели, Бонне на всякий случай проверил, как быстро сможет достать спрятанный в рукаве кинжал. Движения тонких пальцев были отточены. Спрятав клинок, он пригладил ладонями свои роскошные волнистые волосы.

              Подельники выходили из землянки по одному. Первым – Корявый. Зевая, украдкой посматривая на место, где вчера спрятали своё добро, он присел рядом с Бонне. Вытащив из-за голенища нож, он стал точить рыбью кость. Костью он чистил обычно свои редкие гнилые зубы. Следом за ним, сопя, проклиная раскалывающуюся от выпитого вина голову, вышел Хряк. Кто и когда дал ему кличку, неизвестно. Да и к чему это узнавать, если он и делами, и внешностью похож на грязного жирного борова. Хряк редко мылся - от него всегда дурно пахло. Толстяк, посмотрев на Корявого, виновато отвёл взгляд. Каждый из них помнил о ночной беседе. Было заметно, что Хряк не желал смерти Бонне.

              – Мысль пришла, – прокашлявшись, сказал Корявый. – Делили награбленное добро с твоей руки, Граф. Это неправильно. Рисковали вместе, значит, всё должно быть вровень. Верно, Хряк?

              Почесав плешь, Хряк утвердительно качнув головой. Он подошел к висевшему на ветке кувшину с водой и сделал несколько жадных глотков.

              – Я не против…  – согласился Бонне. – Если так хотят братья, почему нет? Вы со мной наравне и никогда не предадите.

              Поперхнувшись, Хряк повернулся к напарникам, ощерившись в улыбке. Бонне заметил, как он перемигнулся с Корявым, но вида не подал.



              – Решил так, – начал разговор Бонне, – сегодня праздничный день. Надо пойти на дорогу к замку. Проследить за обозами торговцев. Праздник церковный, рынок будет полон. На обратном пути грабим тех, что будут без охраны. После, спокойно проведём ночь, выспимся, а утром сложим всё, что у нас есть, в общий котёл. Поделив, зароем вход в берлогу и разойдёмся в разные стороны.

              – Хороший план. О чём думаешь? – спросил Корявый Хряка.

              – Да. Грабим, делим и разбегаемся, – согласился толстяк.

              Такой расклад устраивал всех и временно мирил. Души сообщников грело то, что Бонне сам покажет свои сбережения.

              Прихватив на всякий случай кувшин с отравленным вином, они, дружески болтая, направились по болоту к дороге. На подходе к лесной поляне Бонне насторожился и приказал подельникам замолчать. Осторожно ступая, он, спрятавшись за ствол старой дикой яблони, стал всматриваться туда, где заметил людей.



                *                *                *



              «Эльза стала настоящей девушкой», – подумал Оскар, глядя на её ладную фигурку, заметную под тонкой кофточкой грудь. Она бежала впереди, весело прыгая с кочки на кочку, пытаясь не намочить ноги утренней росой. День разгорался. Лучи восходящего солнца играли капельками росы, создавая иллюзию бриллиантовых россыпей, до которых человеку, как это ни странно, и дела нет. Высокая трава скрывала тропку, уходящую в лес, но память девочки позволяла дойти до заветной поляны даже с закрытыми глазами. Много раз там была! А вот Оскар, сойдя с тропинки, мог запросто потеряться. Он был с Мартой на этой поляне всего один раз. Там знахарка и нашла лечебный плющ.

              Оскар шёл, едва поспевая за «принцессой». Эльза пела песню о ветре и солнце. Карлик догнал её. Нарочито фальшивя, он подхватил припев.

              – Оскар! У тебя голос, как у ворона! Не пой со мной… – попросила Эльза смеясь.

              – Это у меня голос ворона? – обиженно переспросил карлик. – Да меня сам церковный капеллан просил возглавить хор собора святого Августина!

              Эльза изумленно посмотрела на «рыцаря».

              – Зачем в церковном хоре маленький ворон? – наивно спросила она.

              – Глупая ты ещё. Маленькому ворону платить меньше надо. Поняла? – пошутил Оскар.
         
              – А-а-а! Во-он как! Тогда каркай припев не громче меня! – разрешила она, свернув с тропы к лесному ручью.


              Лёгкие перистые облака на небе окрасились в лиловый цвет. Утро обещало солнечный день.

              – Может, к ручью зайдём на обратном пути? – неуверенно спросил он.

              – Сейчас и только сейчас! – весело ответила Эльза тоном, не терпящим возражения, и сменила тему разговора. – Ты что-нибудь знаешь о жизни Марты?

              Шут шёл за девушкой, стараясь вспомнить то, чего не знала Эльза. Напрасно. Прошлое Марты было для него тайной. Сначала Марту и Оскара связывала Эльза. Они любили это маленькое рыжее создание всем сердцем. А потом Оскар научил Марту читать. Вот и подружились. К тому же оба одиноки: ни у него, ни у неё родственников не было.

              – А что знаешь ты? – переспросил карлик.

              – Кое-что знаю. Слышала историю от мамы. Марта никогда не была красивой. Природный дар трудолюбия, доброта восхищали всех, кто её знал. Она всегда была рядом с нашей семьёй, потому что свою так и не сумела создать. Её «принц» ушёл в Святую Землю, больше они не виделись. Марта и в «бродячий» театр пошла, чтобы попытаться найти его. Кое-кто из актёров хотел сблизиться с ней, но безуспешно.



                *                *                *



               Ранним утром в замке герцога все ещё спали, лишь кухарка была занята делом: она потрошила гуся, напевая что-то под нос. Гуго на цыпочках проник в кухню, прихватил кусок хлеба, большой кухонный нож и, накинув плащ с капюшоном, который в углу кухни оставил угольщик, выскользнул во двор. Осмотревшись, он решил, как незаметно исчезнуть из замка. У выхода с хозяйственного двора стояла тележка с углем. Оглядываясь по сторонам, Гуго подошёл к ней и, собрав силы, поднял за поручни вверх. Уголь с грохотом посыпался на мощёный камень. Оставив в кузовке немного угля, Гуго стал толкать её к главным воротам замка. Он видел, как дети возили уголь в замок и из него. Проблем с охраной у них никогда не было, потому что воины всех знали в лицо. А как быть ему? Вдруг узнают? Наконец мальчик сообразил: провёл ладонью по грязному краю тележки и размазал угольную пыль по щекам.

               Тяжелая решётка, защищавшая ворота в замок, была только что поднята. Охрана "колдовала" у барабана подъёмника. Гуго подкатил тачку к воротам. Охранник искоса глянул на юнца и, отвернувшись, стал вставлять стопорный палец в паз барабана. Дело хлопотное, трудное. Смотреть, что вместе с углем тащил мальчишка, не было времени.

               Выскользнув из замка, Гуго откатил тележку на площадь и оставил среди ей подобных. Всё, теперь он свободен! А вот и карлик! Через площадь быстрым шагом шёл Оскар. Шут был занят своими думами. Мельком взглянув на чумазое лицо мальчишки, скрытое наполовину капюшоном, Оскар не узнал Гуго.

               Дождавшись, когда карлик отойдёт подальше, мальчик пошёл за ним. Вскоре он увидел Оскара у калитки маленького домика и услышал тихий свист. Ждать пришлось недолго. Калитка открылась. Из неё вышла молоденькая девушка. В руках она держала плетёную корзинку. Чмокнув шута в щёку, она взяла его за руку, и они направились по дороге, ведущей в лес.


               Перед первым покосом трава особенно высока. Десятилетнему мальчику не трудно спрятаться в ней. Слегка пригнувшись, Гуго осторожно шёл за ними. Нож, который прятал под плащом, теперь был в его руке. Им он отважно рубил высокие стебли, расчищая дорогу. Гуго чувствовал себя храбрым воином! Его не видят, а жаль, он тоже рыцарь! Когда шут с девушкой вошли в лес, он поторопился. Местность Гуго знал плохо, потому как впервые оказался один за стенами замка. Но он не был одиноким, впереди – друг. Оскар выручит, поможет, с ним не страшно! «Вот только что скажет отец?  - Гуго на минуту задумался. - А что может сказать сенешаль своему рыцарю?» Это была приятная мысль. Спрятавшись в папоротнике, мальчишка увидел, как девушка склонилась над ручьём.


               – Посмотри, Оскар! – услышал Гуго её голос. – Какая прозрачность! Кристальный источник, правда? Вода холодная! – девушка в пригоршне подала Оскару воду. – Попробуй! Вода имеет сладко-кислый привкус. Заметил? В ней много железа. Так сказала Марта. После кипячения на дне горшка остаётся красноватый с белым налёт. Это мел и ещё что-то. Вода из этого родника полезна при переломах. Кости срастаются быстро!

               – Идём на поляну, у нас мало времени, – послышался голос Оскара.

               Девушка набрала воды в тыквенную бутыль и, заткнув её пробкой, положила в корзинку.

               «Поляна близко, а значит, они будут совсем рядом», - подумал Гуго и подошёл к роднику, чтобы сделать пару глотков. Он вообразил себя рыцарем, получившим в бою страшную рану, но целебная магия воды вернула ему силы. Мальчишка  набрал воду в ладошки, чтобы умыть лицо…



                *                *                *



               – А вот и плющ-трава! – обрадовалась Эльза, увидев среди разнотравья нужное растение.

               Она ловко выдёргивала плющ с корнем. Когда корзина наполнилась целебной травой, Эльза посмотрела на испачканные ладошки и шутя попросила Оскара:

               – А может ли «рыцарь» принести из родника воду для омовения рук?

               – «Рыцарь» может отнести милую принцессу к роднику на своих сильных руках! Всего лишь слово, и я понёс! – сказал «рыцарь», задрав вверх маленький носик.

               – Твоих сил хватит, чтобы отнести меня на руках к волшебному источнику? – со смехом переспросила она.

               – Если не на руках, то волоком точно доставлю! – в тон ей, смеясь, ответил Оскар.


               – Не нужны тут старания вовсе! – раздался незнакомый голос. – Моё почтение шуту и милой юной фее, целительнице малых детей!

               Из-за старой яблони на поляну вышел красивый юноша в одежде бродячего музыканта. Мгновением позже на поляне появились его спутники, державшие за руки мальчика.

               – Оставьте меня в покое! На колени! – пытался вырваться Гуго.

               Растерявшись, Хряк и Корявый отпустили Гуго.

               – Кто ты такой? – спросил опешивший Хряк.

               – Я рыцарь! Сын рыцаря, вашего господина! – гордо сказал Гуго.

               – Да, это рыцарь святого Грааля! – поддержал его Оскар. – Я узнал его сразу, как увидел. Не слушайте его, добрые люди. Он сын угольщика, просто однажды упал, разбил голову и вот теперь – рыцарь. Простите и отпустите.

                Корявый сбросил с головы Гуго капюшон.

               – Как же! Из уст почтенного шута разве услышишь правду? – ощерившись беззубым ртом, он подмигнул Бонне. – Его отец действительно рыцарь. И он – герцог Генрих!

                Бонне посмотрел на мальчика и преклонил колено.

                – Прости их! Они простолюдины и не ведают, что творят! Верно? – спросил он, повернувшись лицом к спутникам.

                – Верно! – подтвердил Хряк и бухнулся на колени рядом. – За то, что твой папа-рыцарь отвалит нам, я готов стоять перед тобой на коленях целую вечность!

                Резким движением руки мальчик выхватил из-за пояса нож и ткнул Хряка в лицо. Толстяк едва успел отклониться и перехватить руку мальчишки. На щеке душегуба появилась глубокая рана.

                – Я убью этого гадёныша! – выкрикнул Хряк, зажав щёку рукой.

                Отобранным ножом он хотел ударить Гуго, но тут же упал с колен, как подкошенный. Его со всей силы в затылок ударил коленом Оскар. Через мгновение карлик и Гуго были связаны.

                – Что будем делать с девушкой? – спросил Корявый, похотливо улыбаясь.

                – Ничего. Ты понял, Корявый? – сказал Бонне, подойдя к разбойнику. – Её крови не будет. Зачем испытывать судьбу? Пусть идёт к сюзерену и расскажет о случившемся. Герцог соберет для нас золото. М-м... Тысячу золотых луидоров. Позже мы отпустим шута. Он принесёт нам деньги, и мы отпустим мальчишку. Где и как это произойдёт, шут позже герцогу расскажет.

                – Девушка так мила… – начал было Корявый, но был тут же остановлен злым взглядом Бонне.

                – Нам и так светит меч палача за убиенных крестьян. За наследного принца крови нас ждёт лютая смерть на дыбе. Ты хочешь выпросить у герцога больше? Да тебя первого посадят на кол, а следом нас, – строго сказал Бонне. – Скоро будет столько золота, что ты сможешь иметь всех шлюх Франции.

                – Если я увижу в лесу хотя бы одного солдата, то первым, кого они встретят, повешенного шута. А если я не получу выкуп, рядом с коротышкой будет висеть сын герцога. Ты знаешь дорогу домой, милая? – Бонне взял девушку за руку.

                – Она вообще лес не знает, это я её сюда привёл, – не моргнув глазом, соврал карлик. – Я могу её проводить, а потом вернусь.

                Хряк, размазывая кровь по щеке, заржал как конь.

                – Лучше пусть мальчишка проводит, а потом вернётся с золотом за шутом! – весело сказал он.

                Разбойники расхохотались.

                – Тебе прямо! Иди не сворачивая. За лесом - поле, иди по тропе, и ты увидишь дорогу в замок, – сказал Бонне Эльзе. – Тысячу луидоров, как я сказал, он передаст через шута, а после увидит своего сына. Два дня ему даю. Повторяю, если в лесу увижу солдат, то первым сигналом для них будет повешенный шут. Это значит, что предложения закончились, его ребёнок будет продан в рабство. Много за него не дадут, но герцог останется без наследника. Так и передай.

                – Сделай так, как они просят. Уверен, герцог найдёт правильное решение. Он не оставит Гуго в беде, – Оскар посмотрел на Эльзу, и она увидела в его глазах надежду.

                – Не дай Бог, если с их голов упадёт хотя бы один волос. Месть будет жестокой! – пообещала Эльза.

                – Корявый, проследи, чтобы девчонка не пошла за нами. Потом зайди к пасечнику, купи еды и вина. Да не трогай её, - Бонне протянул бандиту три медных монеты.

                Как только в папоротнике исчезла фигура Корявого, Бонне вытащил из рукава платок и завязал карлику глаза.

                – Развяжи шуту ноги. Веди к землянке. Я следом с мальчишкой пойду. Осторожен будь. Если карлик в буреломе переломает ноги или утонет в болоте, к герцогу за золотом пойдёшь сам, понял? – дал указания Хряку Бонне и взял Гуго за шиворот.

                – А деньги поровну разделим? – на всякий случай поинтересовался Хряк, хищно оскалившись.

                Бонне не возразил. Разбойник развязал ноги шуту и проверил узел на руках:

                – Иди за мной.

                – Отец убьёт вас! – угрожал Гуго, пытаясь сбросить руку Бонне.

                – Ещё раз дёрнешься, и тебя отцу никто не отдаст. Вот возьму золото, а тебя не верну, что тогда? Подумай над этим, – припугнул мальчика Бонне и в кулаке сжал капюшон Гуго.


               
                Глава – Y 



                Обезумев от злости, Генрих застыл на троне, выпучив глаза и сжав губы. Его дрожащие от негодования руки не находили места. Правой он держался за ножны кинжала, а пальцами левой громко стучал по деревянному подлокотнику.

                Испепеляющий взгляд сюзерена рвал в клочья обезоруженных стражников, стоявших перед ним на коленях. Арман - Первый меч охраны замка, Ру - Первый меч наружного дозора и бригадиры внутренней и наружной стражи, повинно склонив головы, стояли по левую сторону трона.

                – Как вы смогли выпустить принца за ворота?! - крикнул милорд так, что стражники мгновенно прилипли лицами к полу.

                – Гуго не подходил к воротам, милорд, – после затянувшейся паузы ответил за всех Арман.

                Он был правой рукой герцога, и кому, как не ему, держать ответ.

                – Если с Гуго что-то произойдёт и домен останется без наследника, я повешу вас на воротах, через которые он вышел! Всех!!! Сам! Вот этими руками прибью гвоздями, как римляне Создателя! Сдохнете, как собаки!!! – герцог в запале попытался выхватить из ножен кинжал, но тот, притороченный к тяжелому поясному ремню кожаным хлястиком, не поддавался скованным от злости пальцам.

                Расстегнув ремень, он с размаху швырнул его в стражу.

                – В тюрьму обоих! Все с глаз вон! Молитесь... Всем богам молитесь!!!            

                Пряжка ремня скользнула по лицу охранника, некстати поднявшего голову. Из рассеченной брови на мрамор  хлынула кровь. Мешая друг другу,  стражники в едином порыве страха поднялись с пола и ринулись к выходу из тронного зала. Ноги бригадиров тряслись. Всегда сдержанного и милосердного сюзерена  никто не видел таким разъярённым.

                – Ру!! Сволочь рыжая! Куда смотрел?! – оскорбив Первого меча дозора, герцог вспомнил, что шотландец за внутреннюю охрану замка не отвечает.

                Однако, выкрикнув несправедливое обвинение, герцог смог немного успокоиться, усмирить сердечную боль. Он почувствовал, что справился с грузом переживаний и обрёл силы, чтобы продолжить разговор.

                – Арман, ты мне больше не нужен, – сделав паузу, герцог презрительно посмотрел на своего бригадира охраны замка. – Вообще не нужен! К вечеру, чтобы духа твоего в замке не было! Пошёл вон, пёс старый!!! Все –  вон!

                – А ты куда засобирался, Ру? С тобой, мой дорогой, поговорим с глазу на глаз! – сказал герцог почти миролюбиво.

                Когда закрылись двери за бывшим главным стражем и бригадирами, шотландец шагнул в угол, поднял с пола ремень с кинжалом, подошёл к сюзерену и, преклонив колено, застыл в ожидании.

                – На стол положи, – устало сказал герцог, вытирая ладонью пот со лба.

                Ру выполнил приказ. На всякий случай он положил кинжал с ремнём подальше от рук герцога.
                – Что скажешь? – тяжело вздохнув, спросил Генрих.

                Стараясь не грузить вопрос паузой, но обдумывая каждое слово, шотландец ответил:

                – Первое, в лес - ни ногой! Там будет наблюдатель. Девчонку после общения с тобой должны убить. Надо проследить за ней. Она видела мерзавцев. Может узнать, если встретит. Второе, надо собирать золото на выкуп. Дай Бог, чтобы это помогло.

                – За дочкой знахарки наблюдать особо, верно сказал. Отпустив её, они промахнулись. Думаешь, нет? Хорошо. Назначь охранника не из солдат! Желательно человека неприметного, в котором не узнать твоего шпиона. Понял? Если придут убивать, пусть убьют. Скрытно проследить за убийцей. Убийство девушки означит одно: моего сына и Оскара ждёт смерть!


 
                Генрих тяжёлым взглядом испепелял охранника:

                – Помни, Ру, если умрёт наследник,  то моим шутом будешь ты. А чтобы был ростом с прежнего, я лично отрублю тебе ноги. Ты понял меня?

                – Да... Я прослежу. Пойду, наверно... Дел много. Мне есть над чем подумать, – ответил наёмник, склонив голову.

                – Буду следить за твоими делами с высоты крепостной стены. Скрытно. Сил нет бездействовать. Учти, увижу доспехи возле леса… – герцог многозначительно промолчал. – Всё. Иди. Если с девчонкой что-то случится, сообщи немедленно.
 
             
                Проводив Ру, герцог закрыл глаза. Тихий звериный рык вырвался из его груди. По морщинистому лицу сюзерена потекли слёзы отчаяния и безутешного горя. Жизнь наследника висела на волоске. Что делать дальше, герцог не знал. Надежда только на Бога и на светлую голову шотландца…




                *                *                *
 


    
                Миновав ворота замка, Ру мрачным взглядом окинул притихших стражников. Если нужно подумать, нет места лучше харчевни. Так он и сделал. Войдя в тёмный пустой зал, молча сел за стол. Мрачный вид Первого меча дозора напугал хозяина. Он без слов принёс кувшин вина и кружку.

                Внимание Ру привлёк появившийся в дверях сын палача. Было заметно, что в планы Энцо не входила встреча с Ру, но он был остановлен пристальным взглядом шотландца. Вытолкнув ногой из-под стола скамью, Первый меч дозора хмурым взглядом указал на неё Энцо. Тот безропотно подчинился.

                – Отца искал! Мать отправила, – объяснил сын палача своё появление в харчевне, присаживаясь на краешек грязной скамьи.

                – Придёт. В башне он, с охранниками главных ворот «беседует»... Дело к тебе есть, – вкрадчиво сказал шотландец, налил себе вина и приблизился к Энцо.

                Отметив заинтересованный взгляд юнца, Ру начал издалека.

                – Что ты знаешь о похищении Гуго и Оскара? – страж внимательно следил за поведением мальчишки.

                Энцо вздрогнул и опустил голову. Ру понял: он что-то знает.

                – Ты дружишь с Оскаром. Хочешь помочь ему? – продолжил шотландец.

                – Да, – ответил Энцо.

                Отхлебнув из кружки, Ру, глядя мальчику в глаза, спросил:

                – Откуда ты знаешь о похищении?

                Энцо потупил взгляд и заговорил не сразу.
 
               – За отцом стражника прислали. Я стоял за дверью. Всё слышал. Ты не скажешь об этом отцу? – спросил он шотландца. – За то, что я сказал тебе, он мне всыплет так… – Энцо, испуганно поёжившись, втянул голову в плечи.

                – Не скажу, – успокоил его Первый меч. – Эльзу, дочь старухи Марты, знаешь?

                Мальчик кивнул.

                – Так вот. К ней могут прийти разбойники и убить. Знаешь, за что?

                – Не трудно догадаться. Видела их, укажет по случаю. Верно? – уточнил Энцо.

                – Не глуп, – согласился Ру. – Так вот, если они убьют её, значит, погибнут и Гуго, и Оскар. Находиться рядом с девчонкой, мне или другому стражнику нельзя. А ты при встрече можешь их испугать и тем спасти её.

                – Но как? Кулаком погрозить? Я не знаю, как мне их испугать. Они взрослые. Что я могу сделать? – заволновался Энцо.

                – А колокол, что висит на столбе рядом с домом Марты, видел? – задал вопрос шотландец. – Колокол предназначен для сигнала опасности страже, что на стене стоит. Таких колоколов с десяток вокруг замка. Услышав звон, злодеи убегут. Верно? Там должны быть либо одноглазый, либо толстый, на свинью похожий, либо парень в одежде трубадура. А может, и все сразу. В одеждах паломников они.

                – Это если они со стороны  дороги будут идти… А вдруг полем? Я могу не увидеть.

                – Днём через поле по огородам…  Нет. Не пойдут. Их увидят хозяйки либо дети. Собаки залают. Нет. Только ночью пойдут по огородам, – успокоил мальчика Ру. – А ночью я сам буду в засаде.

                – А что сказать о звоне колокола стражникам? Они знают о нашей беседе?

                Шотландец пропустил вопрос мальчика. Времени на ответ было мало.

                – Как увидишь, что испугал их, беги сюда. Не найдёшь тут, ищи в казарме. О страже не думай. Мне этот вопрос решать. Скажу, что ты в шутку это сделал и отец за это всыплет тебе.

                – Он всыплет. Точно, – расстроился Энцо.

                – Иди. Друга спасай.  Я сам всё отцу расскажу - не накажет… – шотландец улыбнулся.



                Эльза! Что и говорить! Эта девушка нравилась Энцо. Милая, нежная, всегда весёлая, рыжая красавица была верной помощницей знахарки Марты. Энцо никогда не разговаривал с Эльзой. Не доводилось. А вдруг сегодня счастье улыбнётся ему? Он сможет поговорить с ней! Нет, это произойдёт, обязательно произойдёт, но не сегодня. Сегодня  он должен её спасти! Вовремя ударить в колокол, предупредить Ру об опасности!

                По дороге к дому Эльзы Энцо обогнал двух паломников и сапожника, шедшего из кузницы с новым ножом для резки кожи.



                *            *              *



                Ру поднёс кружку с вином ко рту. Он вдохнул аромат, зажмурился. Не поскупился хозяин! Вино подал отменное.

                Выпить Ру так и не успел: удары колокола сорвали шотландца с места. У дома Эльзы он столкнулся с Энцо, который показывал рукой на опушку леса.
 


                Глава- YI



            Одурманенный отравленным вином, Гуго спал на деревянном настиле, заменяющем разбойникам кровать. Подтянув колени к подбородку, он сложился калачиком, скрестив на груди руки. Под глазом на полщеки расплылся синяк – месть Корявого за нанесённую ему рану. Оскар, прикованный цепью к столбу, опоре земляной крыши, сидел на скамье за столом. Он украдкой смотрел на Гуго и ругал себя за то, что не уберёг наследника престола. Про себя, конечно, ругал. Напротив шута сидел Бонне и наигрывал на мандолине грустную мелодию. Оскар слышал о трубадуре. За его голову назначена большая награда. А он рядом, в двух лье от замка, спокоен, красив и очень опасен. «О чем думает трубадур? Не о том ли, как получив деньги герцога, тихо скроется вместе с подельниками? Если он отдаст ребёнка живым, разбойников ждёт смерть. Лес прочешут до самых корней. Пока не искали лишь тут, на болоте. От конных латников им тоже не уйти. На что надеется трубадур?» –  думал Оскар, проклиная себя за невнимательность. Он и подумать не мог, что мальчишка пойдёт за ним в лес,  минуя стражу.

             Шут горестно вздохнул. Музыка радовала и печалила. Такого прекрасного музыканта Оскар не встречал даже в театре, в котором служил актёром. Шут слышал о том, что разбойники отправились убивать Эльзу. Терзаясь этой мыслью, он надеялся лишь на сообразительность герцога. Но каков он сейчас в ярости? Что предпримет? В гневе герцог страшен. Смерть ждёт не только злодеев, но и всех, кто был к этому делу причастен. Тут и стражники лишатся головы, да и он тоже, если жив останется. …А музыка лилась, услаждая слух гармонией волшебных звуков. Неожиданно Бонне положил инструмент на нары. Что-то встревожило его.

             – Убьют не только вас, – вдруг сказал он, пригубив вино. – Ты не знаешь моих «друзей». Мерзавцы, каких свет не видел.

             Бонне, сделав глоток, ладонью убрал волосы со лба и щелчком сбил муху, севшую на его локоть.

             – Ты и о себе так думаешь? – уточнил Оскар.

             – Да. Только случай другой. Этой ночью они хотели меня убить. Спасло то, что не знают, куда я спрятал свою долю, – ответил Бонне со зловещим спокойствием.

             Оскар попытался понять трубадура. Почему он так спокоен, зная планы подельников?

             – Помогу тебе бежать. Сейчас выйдешь со мной из землянки - покажу дорогу, – сказал Бонне, снимая цепи с ног шута.
 
             – Один не пойду! – сказал Оскар, вцепившись в камзол Бонне. – Только с Гуго!

             Музыкант отшвырнул его от себя.

             – Мы не сможем его разбудить. Тащить полутруп по бурелому я не намерен, – сказал он, кинув цепь на земляной пол. – Это долго, а мне нужно забрать награбленное и бежать. Хотя… бежать не получится. Слишком скользки стволы на болоте. Так что времени у меня мало.

             Бонне вышел из землянки, Оскар последовал за ним.

             – Туда! – Бонне показал рукой на заходящее солнце.

             – Нет смысла бежать одному. Герцог убьёт меня, как только поймёт твой замысел. Или ты думаешь, что будет по-другому? Давай вместе. Генрих простит тебя. Отпустит. Я расскажу ему всё, как было. Да? – Оскар искал союзника.

             – Вас убили бы на опушке, спас случай с мальчишкой, – тихо сказал Бонне, вглядываясь в кромку леса за болотом. – Видеть нас никому нельзя. Хорошо. Помогу тебе миновать болото. Отнесём мальчишку в лес, потом вернусь за добычей. Спрячь его в стороне. Подождёшь, когда они пройдут мимо, а дальше тащи принца в другую сторону, не к замку. В первую очередь кинутся искать меня, я же с их добром уйду. Повезёт - останетесь в живых.

             Услышав посторонние звуки, Бонне стал с ещё большим вниманием осматривать места, куда только что показывал пальцем. Неожиданно для Оскара он схватил его за шиворот и затащил в землянку.

             – Поздно. Возвращаются, – тихо сказал Бонне, привязывая цепь к ноге шута. – Что-то пошло не так. Видно, не смогли убить Эльзу.

             Оскар обречённо опустился на скамью. Свобода была близко, но оказалась призрачной, недосягаемой мечтой. Бонне подошёл к косяку двери, вытащил из висевшего на крюке холщового мешочка сухой корень. Разломив его, он сунул кусочек шуту.

             – По моему сигналу, когда подмигну, съешь корень. Это противоядие от отравленного вина. Ночью вынесешь Гуго, ополоснёшь лицо мальчишки болотной водой. Он должен проснуться. Тихо ползите по стволам в том направлении, куда показал, – изложил Бонне новый план побега и сел за стол.

             – А ты? Давай с нами… – прошептал шут, прислушиваясь к шуму за дверью.

             – Нет. Слишком много за мной дурных дел. Пообещай сделать так, чтобы герцог не преследовал меня. Сможешь?

             – Попробую, – ответил Оскар.

             Что-то вспомнив, Бонне вскочил из-за стола и бросился в угол. Там, порывшись в мешке, он поменял местами пробки на бутылях. Одна из пробок была с косым срезом.

             – В бутыли, что с меченой пробкой, отравленное вино. Если не увидишь моего сигнала, смотри на пробку. Съесть корень нужно до того, как выпьешь вино. Понял? – спросил он Оскара, вернувшись на своё место за столом.

             Кивнув в ответ, шут посмотрел на спящего мальчика. «Не всё потеряно», – подумал он и благодарно улыбнулся Бонне.

             – Я добр от безысходности. На самом деле равнодушен к страданиям других. Так сложилось. Надеюсь, спасая вас, спасти свою шкуру. – Конечно, мы вас отпустим! – нарочито громко сказал он, услышав шум по ту сторону двери. – Нам от вас только деньги нужны. Мы люди чести и никогда никого не обманывали.

             В дверях показался Хряк.

             – Не веришь - его спроси. Хряк в Господа верит, как в себя самого. Мухи не обидит. Верно, толстяк? – спросил он вошедшего в землянку толстяка.

             Вслед за Хряком появился сгорбленный напарник.

             – Да-а! Ни одной мухи не обидел! – подтвердил толстяк и хлопнул ладонью по столу, где сидела муха. – Видел? – он смахнул ладонью мёртвое тельце насекомого на земляной пол.

             Раздался раскатистый смех Корявого. Отодвинув Хряка в сторону, он положил на стол жареного гуся и хлеб.

             – Не получилось ничего. Только к калитке подошли, как уличный мальчишка в колокол сигнальный бить начал. Еле ноги унесли, – сказал Корявый и, шмыгнув носом, вытер жирные руки о штаны. – Завтра шут пусть к папе идёт. Ждать нечего. Согласен, Граф?

             Бонне лишь пожал плечами.


                Глава-VII





                Шотландец свистом остановил Энцо, бежавшего к харчевне, ничего не замечая вокруг.

                – Видел их? Те самые? – спросил он мальчика.

                – Толстяк точно тот, а второй был с двумя глазами. Да вон они! – ответил Энцо, с трудом   переведя дыхание, и показал пальцем на опушку леса. – Я сделал всё, как ты сказал.

                На опушке леса уже никого не было. Бандиты успели скрыться в листве кустарников. Ру ласково потрепал волосы Энцо.

                – Придётся тебе идти за отцом в казарму. Я должен предупредить герцога, – объяснил он юноше. – Скажи Лукасу, чтобы он и Оглобля шли в харчевню. Разговор есть, понял?

                Энцо кивнул и побежал к воротам башни.

                Вспомнив, что не заплатил за вино, Ру махнул рукой: скоро ему предстоит вновь посетить харчевню, чтобы говорить с Лукасом. А сейчас нужно спешить к герцогу. Стражники, охранявшие главные врата замка, при виде Первого меча вытянулись в струнку и, опустив головы, застыли. Кошмар с исчезновением сына сюзерена будет преследовать их ещё не один день.



                Генрих принял Ру в том же виде. Халат он так и не поменял на другую одежду. Герцог был печален и зол. У его ног лежал дог Рэм, огромный чёрный безучастный к суете в замке.

                – Говори, что привело, – разрешил герцог, не глядя на шотландца, почёсывая загривок дога,  развалившегося у трона. – Слышал колокол. Новостей жду о звоне. Что молчишь?

                – Думаю, ваша светлость. Как и предполагал, похитители пришли к девчонке, – тихо сказал Ру, оглянувшись на двери. – Наученный мной, сын палача Лукаса следил за непрошеными гостями. Это он бил в колокол.

                Тяжело дыша, Генрих поднялся с трона, взял со стола кусок хлеба, не торопясь, подошёл к открытому окну. Раскрошив мякиш в дрожащей ладони, сжатой в кулак, он высыпал крошки на широкий каменный подоконник. За окном – жизнь, а в замке – ощущение скорой смерти. Пока она точит косу где-то далеко, но её появление здесь неотвратимо. Герцог чувствовал это. Могущественный и всесильный всегда, сейчас он проигрывал. Слёзы застилали глаза. Сын - единственная опора и надежда… Герцог терял его… Печальный и ещё более несчастный, тяжёлой поступью он вернулся на трон.

                – Есть мысли? – герцог смотрел на Ру безучастным взглядом, его рука потянулась к чёрной голове пса.

                – Палач, Оглобля, дочь знахарки и я пойдём ночью к тому месту, где были похищены Гуго и Оскар, – ответил он сюзерену.

                – Доверяешь им. А вдруг душегубы увидят вас? – невесёлая мысль озарила мозг Генриха, но он, тут же отказавшись от неё, махнул рукой. – Хотя… Ничего умнее сейчас всё равно не придумать. Сидеть в бездействии -  смерти подобно. Да, угощайся, – Генрих указал пальцем на сервированный к обеду стол.

                – Ничего в рот не лезет, – отказался Первый меч. – Места не нахожу, – он приложил руку к сердцу, поблагодарив за приглашение. – Лес мал. Место, где они могут скрываться, только на болоте. Узнал от старожилов, что там, среди топких болот, есть островок. Тропы к нему нет. Надеюсь на чудо. Может, огонь костра замечу или ещё что…  Увижу, дальше один пойду. Повезёт – Богу слава, а нет…

                – Буду молиться за тебя, – одобрил план Генрих. – Представляю, что сейчас на том свете мать Гуго обо мне думает. Не уберёг. Если сын из-за тебя погибнет, лучше сразу сдохни в том болоте.

                Сюзерен понимал: живым Гуго не отдадут. Вся надежда на этого рыжего пройдоху.




                До вечера осталось немного. Шотландец сидел за столом харчевни и с надеждой смотрел на друга, которому задал непростой вопрос. Палач Лукас лишь развёл руки.

                – Не помнишь тропу на остров. Жаль, – понял его молчание Ру.

                – Мальчишкой однажды забрёл. Помнишь, соседа моего, Арнэ, сына сапожника? Он меня туда водил силки на выдру ставить. По деревьям поваленным шли… Стволы скользкие. Падал… Нет, не помню.

                – Так давай спросим Арнэ! – перебил его Ру.

                – Повесил его лет пять назад, – палач, усмехнувшись, приложился к кружке. – Не чист был на руку, попался в соборе: лампаду в позолоте умыкнуть хотел. Да-а. Не пройти по болоту ночью, да и днём тоже. Конечно, попробовать можно. Но нас увидят с острова.

                В открытую дверь вошёл высоченный, с повязкой на глазу стражник Фурнье по кличке Оглобля, позади него стояла Эльза. Она не хотела входить: винный запах, пьяные мужчины.

                – Топор возьмёшь? – поднявшись со скамьи, спросил шотландец палача.

                – Возьму, – согласился Лукас, расправив широкие плечи, он шагнул к выходу. – С мечом там делать нечего. Я в башню за топором.

                Вслед за палачом все вышли на площадь. Ру внимательно осмотрел Эльзу. «Девочка одета тепло - не замёрзнет», - подумал он и оценил темнеющий горизонт. Из башни вышел Лукас и направился к ожидавшим его воинам.

                Пора в путь. Окинув взглядом маленький отряд, Ру похлопал Оглоблю по плечу, на котором висел арбалет.

                – В темноте стрелять придётся. Не подведёшь? – спросил он стражника.

                Длинный худой и нескладный, Фурнье обиженно отвернулся.

                – Взял бы Натана. Он единственный, кто лучше стреляет из лука. В стрельбе из арбалета я с ним не тягался, – ответил он Первому мечу.

                Шотландец, взглянув на Оглоблю, ухмыльнулся. Натан лучше, верно. Но этого заносчивого парня не терпели все, а Ру видел в нём заклятого врага.

                – Ты нужен. Всё, пора. Дойдём до опушки - станет темно. В лесу молчим, идём осторожно. Эльза, ты доведёшь нас до той поляны и останешься нас ждать, поняла? – спросил он девушку и, не ожидая ответа, поправив на поясном ремне топор, пошёл впереди всех.

                Одеты легко. Оружие - арбалет Оглобли, да по боевому топору у Лукаса и Ру. Сразу и не скажешь, что это отряд, да и кому говорить:  площадь и дорога безлюдны.




                *                *                *




                Смахнув на пол обглоданные кости гуся, Корявый показал жирным, с прилипшими крошками пальцем в угол комнаты. Толстяк, кряхтя, неохотно поднялся и принёс обе бутыли. Сняв «немеченую» пробку, он бросил её под стол.

                Оскар, почувствовал толчок носком сапога и посмотрел на музыканта. Бонне, казавшийся безучастным к происходящему, улыбнувшись, подмигнул шуту. Увидев, что сигнал принят, он поднялся и вышел из-за стола.

                – На воздух выйду. Душно тут и плесенью воняет. Ты хочешь выйти или потерпишь? Вроде просился недавно, – спросил он шута.

                – Спасибо. Цепь сними, – попросил Оскар.

                – Тост есть, потом пойдёте! – крикнул им вслед Корявый.

                Хряк, внимательно посмотрев на спящего Гуго, тихо спросил:

                – Что-то подозрителен Граф, не заметил? Давай скажем, пусть свою долю в общий котёл положит. Прямо сейчас и скажем. Как думаешь?

                – Давай. А ночью убьём и Графа, и коротышку, – зло прошипел Корявый, с опаской поглядывая на дверь. – Мальца нужно с ними в один поход отправить. Не верю я, что выкуп за него возьмём, да если и возьмём, далеко не уйти.

                – Согласен. Лучше остаться живыми с тем, что есть, чем богатыми на дыбе. Утром уходим, – Хряк прислушался к дыханию мальчика. – Жаль его, но по-другому никак.

                Корявый налил вина Графу и шуту из бутыли, что была с меченой пробкой, а себе и Хряку – из другой.

                – Зови. Не нравится мне их общение. Побеседуют ещё. Времени в аду будет достаточно... – он весело подмигнул толстяку.

                Хряк выполнил поручение. Привязав ногу шута к столбу, все сели за стол.


                – Граф! Друг мой! Хочу выпить за нашу дружбу! Верю в тебя, как в себя, и мы… – Корявый посмотрел на толстяка, – хотим, чтобы между нами не было неясностей. Всё твоё добро сложим в один котёл с нашим. Об этом мы уже толковали. Верно?


                Бонне, подняв кружку, благодарно приложил руку к сердцу.

                – Сделаем это! – согласился он и выпил вместе со всеми, не почувствовав привкуса сонной травы.

                Музыкант вышел из землянки и вскоре вернулся со свёртком. Он отдал его Хряку со словами:

                – Положи в общий котёл. Мне от вас скрывать нечего, братья!

                Хряк взял свёрток. Расчувствовавшись, он вытер грязным кулаком набежавшие слёзы. Толстяк волновался. В глубине души разбойник не хотел убивать подельника, но смерть Бонне уже предопределена. Хряк со свёртком вышел из землянки.

                – Где котёл? – спросил Бонне Корявого.

                – В дупле поваленного дерева. Можешь выйти вслед за Хряком и посмотреть, – сказал он правду, чем очень удивил Бонне.

                Теперь правда им не опасна. Корявый, дружески улыбнувшись, стал тереть глаза. Шумно зевнув, он опёрся локтями о стол.

                – Что-то спать захотелось. День был тяжёлым. – Корявый подозрительно посмотрел на бутыль. – Где Хряк? Похоже, я понял: ты и эта свинья заодно?

                – Нет. Заодно – вы. У тебя же на лбу написано: предатель и мразь жадная. – Бонне улыбался. – Сдохнете вместе. Позабочусь.

                Корявый ощерил беззубый рот, достал нож и, положив голову на грязный стол, уснул.

                – Где Хряк? – спросил шут, с облегчением выдохнув из себя вместе с воздухом тревогу.

                – Спит возле общего котла, – ответил Бонне, сбрасывая путы с ноги Оскара. – Делаем, как договорились. Мальчишку несём до родника. Умоешь лечебной водой. Торопиться нет смысла. Дальше – вам дорога в замок, мне - в другую сторону. Помни, ты обещал, что погони за мной не будет. Этих предателей я убивать не буду. Свяжу лишь. Руки марать... Приведёшь сюда стражу. Пусть над ними толпа потешится. Пытать их будут - заслужили. Не переживай, им неизвестно, куда я уйду с общим добром. Опасаться безголовых подельников смешно. Да, под нарами - два факела. Возьми их. Одна просьба: не торопись в замок. Войди с рассветом. Мне хватит ночи покинуть эти места.

                Трубадур подошёл к спящему Гуго и наклонился, чтобы взять его на руки. В этот момент в дверном проёме показалась голова шотландца. Увидев Бонне рядом с Гуго, он кинулся на него с топором. Бонне едва успел увернуться от удара, но шотландец был искусным фехтовальщиком. Второго взмаха не было. Обух топора по короткой дуге врезался в лоб трубадура. Следом  в землянку вошли Оглобля с арбалетом, готовым к пуску болта, и палач Лукас с топором в руках.

                – Связать всех! Толстяка тоже, – сказал он Фурнье.

                Подойдя к шуту, он обнял его.

                – Спасибо, что не допустил убийства сына сюзерена.

                – Это не я! Трубадур всё устроил так, что мы сейчас бы сбежали. Он меня освободил от цепи. Видишь? Хотел отнести Гуго до родника, – заступался шут. – Давай отпустим музыканта. Пусть бежит, скажем, что не было его рядом. Ради Гуго прошу! Пожалуйста!

                Шотландец покачал головой:

                – Герцог разберётся, кто прав. Главное – Гуго жив! Знаешь, как мы нашли вас? Увидели свет через приоткрытую дверь. Ты стоял рядом с трубадуром, он показывал на нас пальцем. Дорогу тебе объяснял?

                – Да. Давай скажем герцогу, что он убежал, а? – повторил просьбу Оскар.

                – Если спросят мастера закона, Лукас соврать не сможет, –  шотландец с сожалением вздохнул. – Всё будет так, как скажет герцог, – он взял мальчика на руки. – Оставайтесь охранять шайку, Лукас. Скоро здесь будет стража. Встретимся в башне. Я буду ждать вас в оружейной комнате. С меня - море вина!



                Глава-VIII



             – Подданные мои! – герцог в красной мантии рыцаря-ионита с белым восьмиконечным крестом на правом плече, стоя на плахе, сделал паузу, чтобы взглядом окинуть заполненную народом площадь.

             – Мы собрались в знаменательный день, – продолжил он, когда воцарилась тишина. – Пятидесятый по Пасхе! Великая Троица! День, когда каждый честный крестьянин, причастившись, должен отдать дань Богу! В молитве общей в храме, дома в кругу близких! Сегодня  мы должны выбросить из жизни нашей плохое, чтобы идти дальше в смирении и любви к Богу и ближнему! Посмотрите на этих людей, христиане ли они? Вином опаивали и убивали тех, кто давал им милость свою, к себе приближая. 

             Сюзерен показал пальцем на преступников. Дрогнули хоругви и цеховые стяги. Ремесленники и крестьяне, негодуя, подняли шум. В преступников полетело всё, что оказалось под рукой. Камень, брошенный из толпы, попал в лицо Бонне. Он видел бросок, но отворачиваться, как это сделали подельники, не стал. Кровь из разбитого носа потекла на белоснежную рубаху трубадура и растеклась на груди алой полосой.

             Стража, окружив сюзерена, стала бить мечами в щиты до тех пор, пока толпа не стихла.

             – Все знают их грех! Но мы милосердны! Верно?! Мы можем одного из них спасти, как это было однажды на Голгофе! Можем?! – обратился Генрих к народу.

             Над площадью повис тихий гул голосов. Герцог, требуя тишины, поднял руку:

             – Трубадур не пачкал руки кровью крестьян. Подарим ему жизнь? Простим его?! Он не хотел смерти моего сына. Рискуя жизнью, трубадур пытался спасти наследника. Свидетель есть!

             Толпа загудела и расступилась, пропуская вперёд седую старушку в чистой праздничной одежде. 

             – На моих руках трое детей, – всхлипнула женщина. – Мать их умерла в родах, а отец отравлен вином трубадура! Ты отец нам, милорд! Мы, твои подданные, рады спасению наследника, да, но грех трубадура слишком велик! Нет ему прощения!!

             – Все так думают?! – взгляд Генриха врезался в толпу.

             – Смерть трубадуру!!! – выкрикнул кто-то хрипло, и многократное «смерть», усиленное отражением звука от крепостных стен, эхом прокатилось над площадью.

             – Вы так решили! – провозгласил герцог и обратился к мастеру закона. – Моё слово последнее: пусть умрёт славной смертью. А остальным - дыба! Руки, которыми они убивали невинных, переломать, а после – повесить преступников!

             Палач, на мгновение склонив голову, поднёс руку к сердцу, оглянулся на стражу и пальцем указал на Корявого. Трясясь от страха, разбойник упал на колени и стал креститься связанными руками. 

             – Поздно Бога вспомнил, – сказал ему Бонне. – Твоё предательство и жадность дорого тебе обошлись.

             Стража, подхватив преступника под руки, потащила к дыбе. Через мгновение Корявый был уложен на скамью истязаний и привязан верёвками. Лукас поднял булаву над головой. Двумя сильными ударами он поломал осуждённому кости рук. Нечеловеческий крик приглушил хруст костей. Под гром барабанов Корявого понесли к виселице. Ноги не держали его - он вновь упал на колени, теперь не от страха, а от адской боли. Так и вздёрнули с колен. Судорожные конвульсии были недолгими, тело застыло. Остекленевшие глаза, выпученные от боли, и вывалившийся язык подтвердили первую смерть.

             – Толстяка на дыбу! – приказал палач.

             – Прости, Господь! Простите, христиане! – закричал, рыдая, Хряк. – И ты, Граф, прости предательство...

             Всё повторилось лишь с той разницей, что Хряк на дыбе потерял сознание. В таком состоянии и повесили.

             К плахе подвели трубадура.


             – Ты можешь сказать последнее слово, – негромко напомнил палач.

             – Пусть рядом со мной встанет шут, – попросил он Лукаса, показав взглядом на Оскара, который был в двух шагах от эшафота.

             – Слышал, Оскар? – спросил его Генрих. – Выполни просьбу! А ты, Лукас, отрубишь трубадуру голову, когда уйду. Я против этой казни и смотреть на неё не буду. А по тебе, трубадур, закажу молебен.

             Окруженный охраной герцог спустился с эшафота и направился к главным воротам замка.


             – Не вини себя, Оскар, – тихо сказал Бонне, едва шевеля разбитыми губами. – У входа в землянку - поваленное дерево. Дупло найди. Там деньги, золото. Помяни меня. Подними кружку. Жаль, что так вышло. Ты сделал всё, я знаю. Прости меня и прощай!


             – На колени, трубадур! – приказал мастер закона.

             Проводив взглядом удалявшуюся свиту, палач приготовил огромный меч.

             – И ты прости! Виноват я. Не смог... – сказал шут, продавив хриплые звуки через ком в горле.



             Со стены казармы на казнь смотрел белый ангел, закутанный в чёрный плащ. Проводив взглядом Ларго, тень которого сопровождала телегу с трупами, Раймонд  вздохнул. Даже со стены было заметно родство казнённого юноши и ангела смерти. "А где мой «король?»" - подумал ангел и посмотрел на эшафот. За краем настила он заметил слабое шевеление. Это был шут. Он не пошёл за герцогом. Им  двигало желание быть на похоронах Бонне. Не сейчас со всеми, а позже, когда всё стихнет и люди разойдутся.

            Герцог поднялся на крепостную стену. Нахмурив брови, облокотившись на край проёма бойницы, он стал наблюдать за тем, что творилось на площади. Он поверил в невиновность музыканта, но поступить по-другому не мог. Сейчас  Генрих презирал себя за слабость. Весы, на которых была смерть крестьян и жизнь Бонне, перевесили в сторону первых.

             Раймонд остался. Не улетел. Он один понимал, что это только начало истории. До следующего кровавого события времени осталась мало.


                Глава - IX


               – Чище мой, Энцо! Мы – твердь замка. Закон! Чистим землю от негодяев. Правило Закона: на плахе и дыбе не должно быть ни капли грязной крови, – наставлял палач сына.

               Поправив капюшон, прикрывший маску на лице, он встал во весь рост. Расправив плечи, положив ладони на эфес меча остриём упёртого в настил, он тяжёлым взглядом окинул площадь.

               Палача Лукаса, мастера закона, уважали и боялись. Закон - это далеко не всё, что отдаляло его от горожан. В харчевне он сидел за столом один. Только рыжий Ру имел право быть рядом. Матушка шотландца из этих мест. Её дом стоял за забором палача. Она вышла замуж за воина из британских земель. Туда и ушла с ним жить. А сын её вернулся обратно уже взрослым воином-наёмником. Ру знал от матери, что Лукас ни с кем не водил дружбу, потому что боялся случая, когда придётся отрубить голову близкому человеку. Соседей в гости звал лишь на именины супруги, редко выходил к праздничному столу. Встреча шотландца с катом похожа на ритуал: пара ничего не значащих фраз, стаканчик за упокой душ убиенных и, по домам. Больная жена палача не первый год обещала умереть от легочной болезни. Плоская, как доска, иссохшая от хвори, она редко вставала с постели. Жизнь теплилась в ней, поддерживаемая пламенем тихой любви мужа.

               Шумела переполненная народом площадь. Два стража уложили тело последнего из трёх разбойников на солому покойницкой телеги, голову в холщовом мешке пристроили рядом. Жалко старухам юношу: молодой совсем. Но страшен грех. Немало жизней загубил трубадур.

               Озираясь по сторонам, один из стражников, с щитом в руке и мандолиной под мышкой, старался уловить резкий тошнотворный запах. Запах серы был где-то рядом. Чихнув, он двинулся к кладбищу вслед за священником и редкими горожанами, решивших посмотреть как будут хоронить разбойников.

               – Что, сын мой, споёшь на прощание трубадуру? – священник поинтересовался у стражника и с интересом посмотрел на мандолину. 

               – Спою и станцую, – буркнул под нос стражник. – Первому Мечу велено герцогом. Милорд сказал: «Верить надо Богу! Язык врага, что поцелуй шлюхи продажной, сладок. В геенну, в пекло всех!». В память о трубадуре и его шайке, велел воткнуть в могилу эту чертову мандолину!

               – Прости их, Господь, прими души грешные, – священник перекрестился и погладил крест на груди.

               Телега с телами казнённых тащилась медленно. Идти пришлось в обход городского погоста. Висельникам, убийцам и ведьмам не место на общем кладбище. Их хоронят в поле.

               Народ на площади стал потихоньку расходиться.

               Лукас посмотрел вслед стражнику с мандолиной, а потом на шотландца. Первый Меч дозора обязан идти к герцогу. Должен, но только после похорон убийц. Предупредит Ру об этом страж с мандолиной, вернувшись на площадь с погоста.

               – Слышал, что харчевня Дидье бурлит. Красную трёхлетку привезли. Бочонок полон. Нас ждёт пара кружек! – похвалился Ру, что припас вина для друга.

               – Спасибо. Меч в оружейную надо отнести, – ответил палач.

               Рядом с натом, подвернув холщовые штаны до колен, Энцо старательно водил тряпкой по плахе. Тёплый ветер конца лета быстро сушил гладкие доски эшафота, работа спорилась. Вытащив из-за голенища сапога нож с широким лезвием, палач протянул его сыну. Волосы казненного трубадура, мелкие кости разрубленного позвоночника – всё это приходилось вычищать острием ножа из паутины трещин. Закончив работу, мальчик вытер клинок выжатой тряпкой, провёл лезвием по рукаву рубахи и, уже сверкающий чистотой, вернул отцу.

               Любители кровавых зрелищ постепенно разошлись по делам. Казнённые не были горожанами. Горевать о них некому. Остались только торговцы овощами, но и они сворачивали торговлю. Площадь опустела.

 

               – Молочницу видел, отец? Если ты ей забыл заплатить, то я и мать останемся без каши, – негромко сказал Энцо, проводив телегу взглядом. – Жаль трубадура. Перед смертью он подмигнул мне, видел? Глаза зелёные, как у нашего кота.

               – Этими глазами, сынок, юноша смотрел на кровь усыплённых им крестьян. В одном он хорош: шуту помог, спас от смерти наследника. Всё? Молодец, сынок! Иди домой, Энцо. Будет тебе молоко, заработал. – палач сбросил капюшон на широкие плечи и снял маску.

               Широким махом мальчишка выплеснул грязную воду из ведра за угол эшафота.

               – Куда льёшь, бестолковый? – раздался сердитый голос. – Ну, всего облил, ...надо же!

               Появившийся из-за угла настила карлик был мокрым с головы до ног.

               – Прости его, Оскар! – расхохотался палач. – Он не хотел! А что ты забыл там? – спросил он шута спускаясь с помоста. – Идём в таверну, я налью тебе вина. Там обсохнешь.

               – Ждал когда мальчишки уйдут. Дразнят… – ответил карлик Лукасу. – Я понял, мастер, что он не в меня метил, но как-то сложилось… – Оскар опустил голову и пошёл вдоль улочки.

               Палач недоумённо пожал плечами. Закинув меч на плечо, он двинулся в противоположную сторону. Куда шёл шут, харчевни и казармы не было.

               Положив тряпку на дно ведра, Энцо расправил брюки. Его внимание привлёк звонкий детский смех. Почувствовав недоброе, сын палача кинулся в переулок. Около десятка мальчишек, обступив мокрого шута, тыкали в него острыми ивовыми прутьями. Каждый пытался сделать больно. Вожак ватаги, изловчившись, сорвал берет с головы Оскара. Веселье было в самом разгаре, когда в толпу врезался Энцо. Не думая о последствиях, он ударил по спине вожака-обидчика тяжёлым деревянным ведром. Хулиганы хотели накинуться на сына палача, но тот так умело отбивался тяжёлым ведром, что покалечил ещё двоих. С башни казармы раздался грозный голос караульного, и нападавшие разбежались.

                Потирая спину, вожак остановился и погрозил Энцо кулаком. Жака, младшего брата лучника Натана (их отец был продавцом сбруи), знал сын палача давно. В этой ватаге Жак старший. У него есть ремень с вплетенной подковой. Если ремень раскрутить и ударить противника, подкова пробьёт голову. Теперь Энцо есть чего бояться, но он не был трусом.

                Мальчик поднял с мостовой берет, встряхнул и протянул Оскару. Карлик старше Энцо на десять лет, но был ниже почти на голову. Мальчишка не по годам высок, широк в кости. Оскару приходилось смотреть на него снизу вверх.

                – Хорошая у твоего отца будет замена! – сказал Оскар, водрузив на голову берет.

                – После случившегося я должен тебя проводить. Мне кажется, хулиганы устроят засаду. Ты извини. Не хотел тебя обливать, – сказал Энцо.

                – Да я забыл уже. Иди, сам дойду! – махнул рукой шут и, весело насвистывая, пошёл вверх по улочке.

                – А правда, что ты умеешь ездить на деревянной лошади?! – Энцо, догнав нового друга, пошёл рядом.

                Оскар поднял валявшуюся на дороге хворостину. Под смех Энцо он оседлал её.

                – Садись сзади, мой спаситель, с ветерком домчу!

                Похлёстывая ладонью хворостину, шут «поскакал» вперёд. За ним, хохоча, вприпрыжку бежал Энцо.


                У поворота остановилась богато украшенная тёмно-зелеными цветами карета судьи. Из-за дверцы показалась голова шевалье Де Кона. К нему подбежал Жак. Что-то сказав рыцарю, он отправился вслед за друзьями.

                Де Кон был в плохом настроении. Криво ухмыльнувшись, он стал следить за весёлой парой, скачущей на хворостине. Когда «всадники» приблизились, шевалье резко открыл дверцу. Энцо не успел увернуться, и угол двери ударил его в висок.

                Мальчишка упал на мостовую потеряв сознание.

                – Я спас тебя, гордый всадник! – надменно сказал рыцарь. – Придёт день, когда дети забьют тебя до смерти! Этот догонял, я сам видел. Не надо благодарности! Трогай! – приказал шевалье вознице, когда заметил, что карлик укоризненно посмотрел на него.

                – Я знаю, кому предназначался этот удар! Будь осторожен, рыцарь, – злобно сказал карлик и, сжав кулачки, посмотрел вслед карете.



                – Ты не умер? – шут, наклонившись над мальчиком, стал теребить его рукав.

                Энцо молчал. Его лицо было мертвенно-бледным.

                Осмотревшись, Оскар подбежал к тачке. Высыпав из неё уголь, подкатил к Энцо. Маленький человек оказался не самым слабым. С трудом, но он сумел положить друга на тачку.

                – Только не умирай, Энцо. Не умирай! Я тебя к Марте отвезу. У неё золотые руки! Она поможет…  – шептал Оскар.


                Собрав все силы и размазав угольную пыль по лицу, он со слезами на глазах толкал тачку вперед.



                Глава Х


            Марта колдовала над сыном палача. Его привёз на тачке чумазый и мокрый Оскар. Уложив Энцо в постель, ловкими пальцами старушка осторожно прощупывала височную кость, время от времени посматривая на приунывшего карлика. Осторожно промыв рану, она смазала края снадобьем с запахом разнотравья. Эльза помогала ей. Мальчик казался мёртвым, только присмотревшись, можно было заметить трепет его густых длинных ресниц. Сердце Эльзы сжималось от жалости. Она видела Энцо во время казней. Там, на помосте эшафота, в маске он всегда рядом с отцом. Сегодня девушка впервые увидела лицо помощника палача. Она представляла его страшным и злым, а мальчик оказался обыкновенным. Сейчас он на пороге смерти. По щекам Эльзы покатились слёзы.

            Оскар, сидя на скамье у кровати больного, держал безвольную руку Энцо в своих ладошках и наблюдал за работой Марты. Чистым куском ткани, который ей подала Эльза, она обвязала голову мальчика.

            – Шевалье знал мальчишек, что приставали ко мне. К его карете подходил их главарь Жак. И дверцей ударить он хотел меня, а не Энцо. Но как преподнёс, мерзавец?! Спас от приставаний ребятни! – говорил, еле сдерживая гнев, Оскар. – Беги в таверну, Эльза, там отец Энцо. Веди его сюда.

             Эльзе скоро шестнадцать лет. Сейчас в ней можно разглядеть будущую красавицу. Большие зелёные глаза, рыжие волосы и веснушки, доставшиеся в наследство от матери. Эльза не тронулась с места, она ждала разрешения Марты. Старушка в знак согласия слегка кивнула головой.

             – Беги, скоро стемнеет, – словами подтвердила разрешение Марта.

             Она проводила Эльзу взглядом, подошла к Энцо, положила на его лоб сморщенные старостью ладони.

             – Серой запахло, – она шумно вдохнула воздух, посмотрела по сторонам и перекрестилась. – Это знак. Мне говорила о нём моя бабушка, мол, если рядом с больным запах серы, то знахарю лечить нельзя. Этот запах - сигнал мне… – договорить она не успела.

             Во дворе послышались быстрые шаги. Пригнувшись в дверях, в комнату вошёл Лукас.

             – Без памяти? – тихо спросил он Марту, приблизившись к сыну.

             На шее Энцо он увидел слабо пульсирующую жилку-нитку.

             Старуха молча кивнула. Оскар хорошо знал Марту и видел: с ней, что-то не так. Она не находила места своим рукам. Её пальцы мелко дрожали. Шут понял, она ищет способ отказаться от лечения. Сейчас решается вопрос жизни и смерти. Чем помочь, он не знал и, судорожно глотая воздух, не сводил глаз с лица Марты.

             – Спаси! – Оскар упал перед старушкой на колени.

             Встревоженный поведением шута, Лукас, ничего не понимая, смотрел на происходящее. Он понял одно: сейчас всё зависит от этой старухи. Палач был готов рухнуть на колени рядом с Оскаром.

             – Запах… – Марта погладила Оскара по голове. – Дьявол не простит мне этого поступка, – обречённо сказала она. – Дай слово, Лукас, что потом, когда ты будешь отрубать мне голову, я не испытаю сильной боли.

             – Для тебя сделаю всё, что смогу, – в глазах палача застыла мольба. – Сделаю всё! Ты слышишь меня? Сын единственный... Нет роднее… Жена больна. Известие о смерти сына она не переживёт. Спаси мальчика!

             – Оскар слышал тебя, Лукас! Он напомнит твоё обещание, – Марта посмотрела на шута и палача. – А теперь пусть Эльза войдёт, остальные - во двор. Дверь открытой оставьте. Неприятный у серы запах.


                *                *                *


              Белый ангел склонился над изголовьем смертельно раненого мальчика. Он положил прозрачную ладонь на рану Энцо и молил Бога о спасении. Рана появилась неспроста. Где-то рядом должен быть Ларго. Всё произошло не без его участия. Если Бог дарует Энцо жизнь руками Марты, то ангел смерти заберёт её жизнь. События, последуюующие за неудавшейся местью Ларго, будут кровавыми.

              А вот и он. Комната наполнилась запахом серы. В ногах мальчика появился силуэт ангела смерти. Заметив Раймонда, Ларго вытянул из-за лацкана перчатки маленькую плоскую бутыль и, окунув палец в масляную жидкость, провёл им по своей шее и лбу. В воздухе послышался запах изысканных благовоний.

              – Что ты забыл тут? – спросил ангел смерти Раймонда. – Не мешай мне, лучше не будет.

              Белый ангел ничего не ответил. Склонив голову, он тихо шептал молитву.

              – Ты не сможешь ему помочь. В рамках Закона лежит запрет на общение и деяния с миром живых, – сказал Ларго, положив руку на грудь Энцо.

              Увидев дрогнувшие ресницы мальчика, он улыбнулся. Ларго чувствовал душу сына палача, знал, какую боль доставит мастеру закона смертью мальчика.

              – Ты получил разрешение на то, чтобы вершить здесь свои чёрные дела? – тихо спросил Раймонд и убрал руку Ларго с груди Энцо.

              Встретившись взглядами, ангелы не скрывали взаимной ненависти. Неожиданно губы Ларго растянулись в дружеской улыбке.

              – Вопрос жизни сына ната решает осколок кости, а не я. Моих деяний тут нет. Случай... А ты, веришь в её гениальность? – спросил он Раймонда, указывая взглядом на Марту.

              Не ответив на вопрос, ангел склонил голову и прошептал:

              – Помоги, Господь! Направь руку Марты, излечи рукой её!

              Оба ангела пристально следили за работой старухи. Каждый из них ждал своего результата.


                *                *                *


               Марта вымыла руки в ковше, который подала Эльза, показала взглядом, где девушке встать, и жестами, что делать. Знахарка сняла повязку с головы мальчика, этим же лоскутом вытерла снадобье со лба. Руки Энцо она сложила на груди и связала куском чистой ткани. Изо всех своих маленьких сил Эльза сжала голову мальчика. Пальцы Марты осторожно ощупывали рану. Осколок височной кости острым концом проник в мозг. Знахарка взяла из ковша нож, вытерла лоскутом костяную ручку и свои пальцы. Два надреза в виде креста оголили височную кость. Остриём ножа она поддела осколок, достала его из ранки и, развернув, подтолкнула пальцем на место. Теперь знахарка следила за дыханием мальчика. Она ждала изменений. От напряжения руки её дрожали, пот застилал глаза. Наконец по телу Энцо прошла судорога. Он глубоко вздохнул и открыл глаза. Со слезами на глазах, Эльза молила Бога о выздоровлении мальчика. Выудив из ковша крючок и нить, знахарка подготовила кожу к первому проколу. Несколько уверенных движений, и рана на разбитом виске скрылась под ровным швом. Новая повязка подчеркнула своей белизной порозовевшее лицо мальчика.

               – Будет жить, – подвела итог Марта.

                Пока Эльза развязывала руки Энцо, старушка поправила его подушку и вернула ковш на потухший очаг. Выглянув во дворик она пригласила мужчин в дом, чтобы сообщить радостную весть: мальчик жив и останется до выздоровления у неё!

                Увидев порозовевшие щёки сына, обрадованный Лукас исчез, чтобы вскоре вернуться. В его руках был мешок. Из него он достал кувшин молока, круглый горячий хлеб, кусок сыра и бутыль вина.

                – Корми сына. Жена знает о случившемся, переживает. Спрашивает, сколько денег мы должны? – спросил Лукас, его постоянно угрюмое лицо расплылось в улыбке.

                Таким счастливым никто в крепости его никогда не видел.

                – Ты не забыл обещание? Сдержи слово. …Ох! И вина принёс! А хлеб!... – Марта вдохнула его аромат. – Сейчас устроим праздник! Оставайся с нами.

                – Жена одна, – отказался палач. – Ей нужна помощь. Надо приготовить молочную кашу, а за молоком мне идти к молочнице. Нет-нет, это молоко, для Энцо! – сказал он, когда увидел, что Оскар потянулся к кувшину с молоком.


                *                *                *


                Ангел смерти увидел, что мальчик пришёл в себя. Он склонился над ним и, коснувшись пальцем лба Энцо, вынес свой приговор:

                – Жизнь длинна. У нас будет много случаев для встречи!

                Растворившись в воздухе он исчез, а вместе с ним пропал и тошнотворный запах. Раймонд проводил его взглядом, поднял руки к небу благодаря Бога за помощь. Мальчик жив, но у его семьи появился страшный враг! Пока ничего не случилось, Раймонд, кинув прощальный взгляд на Энцо, поспешил за Ларго. Предстоял тяжёлый разговор, и он стал к нему готовиться.


                *                *                *


                В маленькую комнату Эльзы пришёл праздник! На столе холодная, ещё утром приготовленная утка, варёная репа с мёдом, тёплый хлеб и вино! Оскар смотрел на Марту с восхищением! Он поднял кружку с вином и сказал:

                – За твои золотые руки, Марта! Спасибо тебе за всё!

                Сделав глоток, Марта сдвинула рукой на угол стола то, что было рядом, оставив кружку. Подмигнув шуту, улыбнувшись Эльзе, и по столешнице пальцами, она стала отбивать ритм и запела! Это была бесхитростная песня о том, что в жизни редко любовь побеждает разлуку. Её хрипловатый голос не поражал широтой диапазона, но он волновал, будил лучшие чувства в самых отдалённых уголках человеческой души.



                Закованный в перчатку рыцарский кулак
                Бил в дверь, что прикрывала дверь овчарни
                – Клянусь, с крестом пришел, и я не вурдалак,
                Ответьте мне, у вас же не обет молчанья?

                Пастух открыл засов, впуская гостя.
                – Я дам ночлег, закон гостеприимства чту...
                Гость обнял пастуха, и затрещали кости,
                – Привет, сосед, я рыцарем служил Христу.

                Я сватал дочь твою лет семь назад,
                Ты отказал мне, мол, не знатного я роду.
                За героизм в походе в качестве наград
                Мне жаловали титул, про меня слагают оды...

                Теперь препятствий я не вижу зятем стать
                Благослови, отец, и руку дочери мне дай...
                - Сослался я на титул, чтоб твой пыл унять,
                Ведь бедным, даже рыцарем, не въедешь в рай…

                Обида проявилась в виде слёз.
                Ушел он в ночь, при этом хлопнув дверью.
                Но рыцаря догнала героиня грез:
                «Тебя люблю! Женою стану, можешь мне поверить».



                Глава ХI



            Пытливый ум и хорошая память помогали Оскару создавать на пирах весёлое настроение. Выступление он готовил в уединении, а потом каждый шаг обсуждал с Генрихом. Любое представление несло не обычный для всех характер тупого шутовства. Однако ни в коей мере не могло выходить и за рамки морали герцога, но лишь подчёркивать его настроение и важность деяний.

            Сюзерен рассматривал сценку, строил план с рисунками, отсеивал ненужное, что-то добавлял. Гуго, маленький помощник, очень старался помочь! Он легко запоминал тексты, любил оттачивать каждое слово. Мальчик был прирождённым актёром, чем радовал и Оскара, и отца. Генрих знал, что уроки лицедейства пригодятся сыну как в жизни при дворе, так и в собственном правлении.

            Шут долго искал в замке место для своего приюта и нашёл его в верхней части главной башни. Это была небольшая площадка с выходом на крышу, соединённую со стеной замка переходом. Как раз то, что Оскару нужно! Занять скромное «жилище» с трудом, но разрешили. Ключ от двери, опасаясь проникновения недругов в альков герцога, не дали. Ключи были только у самого герцога и Первого Меча стражи замка, ещё один потерян. Но Оскар нашёл ключ! Забавная получилась история. Три дня назад он ужинал на кухне и случайно услышал разговор кухарки с сыном Кристофом, который разносил яства во время пиршеств. Она говорила тихо, незаметно передала сыну тяжёлый свёрток, велев ночью сбросить его с крепостной стены. Пройти от кухни до стены замка со свёртком - равносильно крикнуть «я вор!». Дверь, возле которой спал шут, могла решить эту головоломку. За ней был безопасный выход с крыши башни на стену. В тот вечер кухарка была необычайно добра. Она кормила Оскара вкусностями, что не попали на стол герцога, с удивительной щедростью подливала в кружку вино. Ночью, не погасив лампу, а только прикрыв её глиняным колпаком, шут притворился пьяным и храпел, как старая лошадь, возившая трупы с эшафота. Всё случилось в полночь.

             Осторожно переступив через самодельную, собранную из досок кровать Оскара, покрытую овечьими шкурами, Кристоф осторожно открыл дверной замок и оказался на крыше. У края стены он два раза громко мяукнул, осмотрелся и сбросил свёрток. На обратном пути юноша прикрыл дверь, приготовил ключ, но услышал за спиной шум. Обернувшись, остолбенел: шут сидел на кровати и что-то рисовал в тетради. Увидев Кристофа, он убрал с масляной лампы глиняный колпак. Маленькое пространство площадки лестницы, убегавшей вниз, и каменный свод наполнились светом.

             – Закрывай дверь, прохладно, – сказал Оскар спокойно. – Повернись боком, изображу тебя в полный рост. Ты знаешь, я хорошо рисую, герцогу понравится! Он должен узнать тебя. Поверь, Кристоф, я постараюсь это сделать весьма точно. Генрих не любит корявых рисунков.

             Юноша, увидев на листе тетради черную виселицу и человека с петлёй на шее, задрожал, как осенний лист, почувствовавший резкое дуновение осеннего ветра.

             – А если милорд не увидит твоего рисунка? – заволновался он.

             Оскара обрадовала сообразительность юноши. Но сдаваться рано. Он сделал вид, что задумался над вопросом, и застыл с грифелем в руке. Не услышав ответа, Кристоф с мольбой в глазах продолжил:

             – Вчера у моего брата родился сын. Вроде праздник, но жена умерла во время родов. Теперь у нас и праздник, и похороны. Мать дала мне свёрток с окороком со стола герцога. Ты видишь, я честен перед тобой.

             Шут понял, что ставить под удар свою семью Кристоф не станет. Нужен компромисс. Иначе юноша убьёт его.

             – О том, что мы виделись здесь, никто не узнает. Дай мне ключ на два дня, – сказал шут, вырвал лист из тетради и передал его юноше.

             – Эта мрачная картинка дорого стоит. Меняемся?

             – Что я скажу матери? Правду? – спросил Кристоф шута, немного успокоившись. Оскар покачал головой.

             – Нет. Только половину. Скажи, что испугавшись крика совы, уронил ключ в ров под стеной. Позже ты «найдёшь» его и вернёшь. Не тревожь мать рассказом о нашей встрече. Да и сам, когда получишь ключ обратно, забудь об этом случае.

             Кристоф отдал ключ шуту. В голосе юноши появились тёплые нотки:

             – Спасибо, Оскар. Ты нашёл во мне друга. Двери нашего дома открыты для тебя!

             – Сердце шута подсказывает, что ты хороший парень. Твоим другом быть согласен. Вот моя рука!

            Пожав маленькую ручку карлика, сын кухарки спустился вниз. Вскоре он появился с кувшином вина. В комнатке шута новые приятели просидели почти до утра. В эту ночь Оскар многое узнал от захмелевшего юноши. Кристоф имел доступ в помещения, где сеньоры не только принимали пищу, но и жили, обговаривали тёмные делишки. Самая важная новость: окна покоев знатных горожан выходят на стену.

            Утром шут был у кузнеца. Он попросил сделать копию ключа и заплатил за работу медными монетами. О том, что всё останется в тайне, Оскар не думал: кузнец был немым от рождения.

            Наконец ключ в потайном кармане. Теперь от двери – четыре ключа. Тут же опробовав свой, весь световой день Оскар бродил по верхней части замка, наслаждаясь свободой, порадовавшей его новым приобретением и вновь открытыми возможностями. Теперь он знал, что из своей «берлоги» может добраться незамеченным до любого уголка крепости. А ночью можно подкрасться к любому окну и слушать то, что не предназначалось для чужих ушей. Вот как сейчас. Он стоял под окном покоев судьи и слушал, как шевалье Де Кон давал указания портному.

            Через неделю в крепость прибудет кортеж короля Франции. В его честь состоится знатный пир. Шевалье встретит короля во всём великолепии. Рыцарь будет облачён в черно-зелёные одежды, а на бархате плаща-мантии рядом с белым восьмиконечным крестом засияет его фамильный герб – щит с головой вепря! Мантия уже готова, и рыцарь, накинув её, смотрелся в отполированное до зеркальности серебро подноса, который держал в руках портной. Наконец Де Кон остался один, и Оскар решил покинуть пост наблюдения. Он подумал о том, что неплохо бы навестить друзей. Очень хотелось увидеть Марту, обнять Энцо и поболтать с Эльзой.

            Вдруг из открытого окна рыцарских покоев внезапно потянуло запахом серы. Оскар прижался к стене. Он вспомнил, как после этого запаха Марта отказалась лечить Энцо. Любопытство взяло верх. Карлик стал прислушиваться к голосам, доносившимся из комнаты шевалье.

            – Ты всё сделал правильно, рыцарь. Сын палача был почти трупом. Даже я не знал, что у старухи столь обширные знания, – сказал кто-то тихим бархатным голосом.

            Голос принадлежал мужчине с необычайной властью, что подчёркивалось интонацией произнесённых фраз. Шут никогда не слышал этот голос, и слава Богу!

            Оскар перекрестился. Кто этот человек? Чужих в замке не было. Мысль заглянуть в комнату исчезла сразу. Леденящий холод страха пронзил маленькое сердце шута.

            – Мальчишка был неосторожен. Он не знал, что на него открыта охота. Случай ещё представится, мессер.

            А этот голос принадлежал шевалье Де Кону. Стало понятно, что удар дверью был предназначен именно Энцо! Но зачем? Словно услышав его, рыцарь спросил об этом незнакомца.

           – Я выполняю твою прихоть, Ларго, не зная целей. Зачем ангелу смерти нужен этот мальчишка? Гораздо проще убить шута или палача!

           Де Кон, всегда надменный и важный, говорил с глубоким подобострастием. Мало того, он боялся человека с бархатным голосом.

           – В твоей голове не так много места для этих знаний. В благодарность могу лишь сказать, что у тебя появился тайный враг! Не думай о том, что ты, такой важный и сильный, сможешь легко его одолеть.

           – Любой мой враг будет раздавлен! – послышался уверенный голос шевалье.

           Ответом Де Кону был приятный бархатный смех.

           – Да полно, мой храбрый рыцарь! Радуешь! Если ты так силён, то сможешь достойно нести свой герб. А нет - тебе помогут. Скоро, очень скоро, – произнёс незнакомец тихо, а потом громко, будто знал, что его слушают за окном. – Шут с тобой! Запомни, убивать ты будешь только тех, на кого покажу пальцем Я! Силён! Посмотрим, хватит ли у тебя сил победить шута. Победить умом, потому как ваша дуэль, дорогой мой шевалье, исключает битву на мечах. Попробовать можно, правда, смеху будет много, и раскаты его услышит сам магистр-ионит.

           Из глубины комнаты вновь послышался бархатный смех. Потом, постепенно стихая, он растворился в темноте вместе с запахом серы.


           – Сам ты шут! – громко сказал рыцарь, когда понял, что остался один. – Надо сходить в храм помолиться. А поможет? Гореть мне в аду…




                *           *           *




            По дороге к Марте карлик понял, что ему нужно. С улыбкой на лице он
вошёл в дом портного. Здесь Оскару предложили разные ткани, но карлик купил ту, что выбрал шевалье Де Кон. Портной удивлённо посмотрел на него, но молча упаковал покупку.

            Встреча Марты и Оскара была радостной. Карлик приобнял лежащего в постели Энцо, дружески потрепал его волосы. Говорили обо всём, что может интересовать людей, доверяющих друг другу. Рассматривая ткань, Марта предложила сшить Оскару и мантию, и камзол. Правда, первая длинной не получится: материи не так и много. Идея Оскару понравилась.

            Беседуя, шут ждал удобного момента, чтобы задать волнующий его вопрос:

            – Скажи, Марта, откуда мог появиться запах серы, когда я проходил мимо окна покоев шевалье Де Кона?

            Он специально умолчал о том, что там услышал. Вмешивать в это дело старушку Оскар не хотел.

            С миской и ложкой в руках вошла Эльза. Сдержанно поздоровавшись, она села возле Энцо и поднесла ложку к его губам. Игла ревности пронзила сердце карлика, он отвернулся и надкусил попавшееся под руку яблоко.

            – Сейчас будет готов суп, Оскар, – словно не услышав его, сказала Марта, отбирая яблоко. – Потом доешь.

            Оскар, недовольно поёрзав на скамье, повторил вопрос:

            – Что несёт этот запах? Я помню каждое мгновение того дня, когда Энцо попал в беду. Этот запах был тут. Скажи.

            Знахарка печально посмотрела на шута.

            – Если Смерть стоит рядом, то вопрос жизни решён. Тот, кто будет против решения, станет врагом Смерти! Её этот запах. Оскар облокотился на стол, рукой подперев подбородок.

            Смерть? Смерть может угрожать? И почему она в сговоре с рыцарем? Что объединяет их?

            – Ты знакома со Смертью? Это тебя останавливало в лечении Энцо? – спросил он.

            Марта вытерла платком сухие глаза. Говорить на эту тему ей не хотелось. Она встала из-за стола и подошла к очагу. Суп был готов, надо было лишь слегка потомить его на слабом огне. Через минуту-другую Марта взяла полотенце, подхватила горшок с варевом и поставила на стол. Потом она нарезала хлеб – гостинец шута.

            Разливая суп по мискам, попросила она Эльзу принести с грядки чеснок и листья салата. Как только девушка вышла, Марта приблизилась к Оскару и тихо, чтобы не услышал Энцо, сказала:

            – За день до того, как к нам попал мальчик, Смерть была здесь. Её посланник, ангел из преисподней, сказал, что если я спасу мальчишку, который попадёт ко мне завтра, то его отец – палач, отрубит мне голову. Когда я поняла, чей это сын, вопросы исчезли сами. Теперь я не знаю, что делать. Меч уже занесён. Эльза молода, кто ей поможет? – Марта посмотрела на крест, прикрепленный к доске заколоченного окна, и перекрестилась. – Видеть духов меня научила бабушка. Она была непростой знахаркой, лечила людей только с божьей помощью, но сгорела на костре как ведьма. Оскар впервые видел знахарку беспомощной.

            В её глазах стояли слёзы. – Ты не оставишь девочку? – спросила она Оскара. – Поможешь в трудную минуту?

            – Вот за это тебе переживать не стоит, – ответил карлик, напуганный признанием Марты.

           Вошла Эльза. Она встряхнула над земляным полом только что вымытые овощи и присела на краешек скамьи. Оскар задумался. Через паутину мыслей он едва услышал голос Марты: она просила его вынести горшок с супом во двор. Там прохладнее.

           Когда Оскар направился к двери, она последовала за ним.

           – Сюда ставь, – сказала Марта, указав на пень. – Скажи, что тревожит тебя?

           – Убить хотели Энцо, а не меня. Сегодня я слышал разговор шевалье-рыцаря со Смертью, - вздохнул шут.

           – Бойся, Оскар! Ангел знает, что ты слышал его. И сказанное им было предназначено не только для рыцаря… – прошептала старуха. – Если за ним идёт Смерть, а кавалеру велено поступать, как Она велит, то в круг сына палача входить нельзя. Ты умрёшь вслед за ним, если не раньше. Я уже вошла. Дни сочтены, дорогой мой Оскар…

           Что-то подсказывало шуту, что ему ничего не угрожает, но он не хотел смерти Энцо, его отца и Марты.



                *           *             *



           Поднявшись по крутым каменным ступеням башни в своё жильё, Оскар удобно устроился на кровати и трутом зажёг фитиль масляной лампы. Он должен был разобраться в себе, взвесить силы, возможности. Кто он в замке? Просто шут? В своё амплуа он включал наигранную злость. Злоба на всё, что выше его, делала карлика очаровательным! Бывало, его одаривали медью под смех благородных мужей! А он ценил только истинных друзей герцога и его семью.

           Наблюдая заискивание, выслушивая случайные льстивые слова подхалимов, шут стремительно входил в диалог. А дальше... спасайся, кто может! Те, кого не любил шут, а это добрая половина челяди и вассалов, платили ему той же монетой. Многие старались держаться от него подальше, осуждали открыто за то, что он дружит с ведьмой. Теперь картина и того мрачнее. "Ведьма" спасла сына Мастера Закона. Эта новость витала в воздухе замка вместе с запахом серы. С ключом от двери и грифелем в руках Оскар рассматривал контур виселицы, оставшийся в тетради. В полночь, а может раньше, он подойдёт к окну комнаты Де Кона. Пытливый ум, вседозволенность? Нет…

           Под ударом близкие люди. Запах… Если он снова услышит бархатный голос, вдохнёт запах серы, не исчезнет ли уверенность в правоте? На весах – уверенность и страх. Страх всегда тяжелее. Желание узнать, кто он, этот таинственный гость, победило страх.

           – А кто ты? – неожиданно послышался вкрадчивый голос.

           На краю кровати сидел закутанный в плащ мужчина. Из-под надвинутого на глаза капюшона выбились две волны белых кудрявых волос.

           – Тебе не остановить зло, но ты можешь предупредить удар, сделать его слабее, направив его силу против самого зла, – сказал незнакомец.

           Что-то подсказывало Оскару, что рядом белый ангел! Теперь он не одинок! Слова застряли в горле. Он хотел спросить о многом, но не знал как.

           – Будь проще. Я знаю всё, – предугадал вопросы ангел. – Делай, как подсказывает сердце, я буду рядом. Но помни, могу помочь лишь советом.

           – Ангел смерти помогает шевалье Де Кону, – тихо сказал карлик. – Как с этим быть? Белый ангел печально улыбнулся.

           – Запомни! Ангел смерти никогда и никому не помогал. Он использует людей в своих делах. Быть куклой в его руках, значит, ненавидеть жизнь и предать Бога. Захочешь меня найти, спроси об этом своё сердце и восславь Господа. 

               
                Глава XII



              Ларго удобно расположился в единственном кресле, стоявшем у окна с видом на стены замка. Он с любопытством рассматривал щит шевалье Де Кона с изображением герба. Рыцарь сидел рядом на скамье, покрытой мягкой тканью. Проверив пальцем остроту меча, что лежал на его коленях, он отложил точильный камень в сторону и вынул из-за поясного ремня бархатный лоскут. Смочив широкое лезвие слюной, он принялся бархатом полировать сталь.

              – Не смог убить сына, убей жену, – тихо и вкрадчиво произнёс ангел смерти, наблюдая за работой рыцаря. – Я не могу оставить палача в хорошем настроении.
 
              – Как? Войти в его дом и воткнуть в неё меч? – удивлению Де Кона не было предела.

              – В твоём понимании, если постоянно тыкать кота носом в пол, где он сходил по малой нужде, то животное, вскоре примет ислам. Не хочешь думать, а богатым и при власти быть желаешь. У тебя есть всё, чтобы сделать это, не тыча носом кота, – сказал Ларго. – Подскажу. Когда-то давно один алхимик придумал жестокую смерть от «алмазного яда». Есть возможности и у нас. Чего не сделаешь ради мести! Палач поднял меч на человека благородной крови. Пусть и жена его умрёт не от банальной болезни.

               – Да, – согласился Де Кон, – пусть умрёт. Осталось узнать, что такое «алмазный яд» и где я его возьму?

               – Яд  - разбитый в пыль алмаз. Её делают из алмазной крошки, оставшейся от камня ставшего украшением. Бабушка твоей будущей тёщи была дочерью ювелира. Она знала о предназначении. Попав в желудок, алмазная пыль разъедает его стенки. Они становятся похожим на сито, через ячеи которых, кровь попадает в желудок. Отравленный человек умирает в страшных муках. У твоей тёщи, хотя она и жена судьи, мозга меньше, чем у курицы. Столь ценный продукт она добавляет в румяна, – продолжал наставления Ларго.– На её столике среди безделушек стоит плотно закрытая деревянная коробочка чёрного цвета. В ней переливающаяся всеми цветами радуги блестящая пыль. Тебе нужно сделать так, чтобы порошок попал в миску с кашей, приготовленную палачом для больной жены. В миску, а не в котелок. Иначе всех отравишь. Доесть кашу может и сын, и сам палач. Мне это пока не нужно. Месть - штука тонкая. Душить палача буду медленно. Таково моё желание. Ты сможешь выполнить поручение без фокусов?

               Рыцарь встал. Тяжело вздохнув, он вложил меч в ножны и, повернувшись к Ларго, улыбнулся.

               – Достаточно взять треть щепоти, - продолжил  ангел смерти. - Мастер закона довёл приготовление каши до ритуала. Варит с заходом солнца. В это время его супруга бодрствует, вышивая гобелен. Вот, время твоего шага! Смотри, не оступись. Сделаешь всё так, как сказал, станешь правой рукой герцога.

              Ангел смерти растворился в воздухе.

              - "Правой рукой герцога? - переспросил себя шевалье.  - Как сможет Смерть сделать меня первым мечом замка?"

              Думая об этом, рыцарь отправился к будущей тёще. Идти не далеко:  пролёт по лестнице вниз,  и вот она, заветная дверь, ведущая к власти.


        Сеньора Эмма и её муж сеньор Мишель были крещёными иудеями. Имена им даны католической церковью, но жили супруги по старым обычаям, которые привезли из далёких земель Палестины. Сеньор Мишель был человеком большого ума. Он изучил Библию не хуже святого отца, умело правил внутренними делами замка и знал историю каждого медяка, попавшего в казну герцога. К тому же на него возложили обязанности судьи. Но так как человеком он был чрезмерно добрым, то решения часто принимал вместе с аббатом Аленом, ярым противником бесовщины. Магов, чародеев и ведьм аббат, не задумываясь, отправлял на костёр. Все остальные грехи он смиренно отпускал, в чём винил себя и каялся. Как-то в общении супруга судьи имела неосторожность усомниться в его праведности. Аббат Ален бросил на неё оценивающий взгляд и сказал: «Сеньора Эмма, рост твой, вес, крючковатый нос и бородавка над губой имеют сходство с описанием ведьмы. Если я найду ещё одно сходство, допустим, мысли, дела, то совет инквизиторов вынесет только один вердикт - костёр. А это так ужасно! Запах горящей человеческой плоти и сатанинский крик в дыму…». С тех пор при виде мужчин Эмма не выпускала из рук Святое писание. Вот и сейчас шевалье, войдя в её альков, увидел даму с Библией. Кавалер, в понимании Эммы, был не краше святого отца аббата Алена. Но его титул и молодость заставляли трепетать сердце! Рыцарь - замечательная пара для Сильвии, её единственной дочери!

               – Шевалье скучно, и он желает общения? – спросила она, перелистнув страницу. – Чем я могу помочь тебе, мой доблестный рыцарь?

               – Сеньора, меня тревожит вопрос. Помоги ответить! – важно, не теряя достоинства, ответил Де Кон.

               – Тебе нужен мой совет? – спросила Эмма, затаив дыхание.

               – Участие, – ответил он шёпотом. – Хочу предложить в подарок сеньоре Сильвии ткань на платье к балу. Это изумительный бархат!

               Эмма закатила глаза.

               – И что тебя останавливает, милый шевалье? – спросила она удивлённо.

               – Бархат имеет цвета моего герба, дорогая сеньора. Это сочетание тёмно-зелёного с чёрным, – тихо сказал он и посмотрел на дверь. – Я должен немедленно дать ответ своему портному, иначе он продаст ткань. Помоги мне в выборе, сеньора Эмма. Для меня, рыцаря, привыкшего к седлу и мечу, такой вопрос сложен. Боюсь отказа, – кавалер невинно потупил взгляд.

              – Ждите здесь. Вопрос сложный, да. Я попробую сделать всё, что смогу. Бедный шевалье! Бедный рыцарь, как я тебя понимаю! – бормотала Эмма по пути в покои дочери.

              Как только захлопнулась дверь, Де Кон подошёл к столику. Коробочка-плошка с алмазной пылью нашлась быстро. Открыв её, он увидел, что пыльной отравы не так и много, чтобы запросто взять щепоть. Шевалье задумчиво стал осматривать то, что было рядом. Внезапно его внимание привлекла фарфоровая безделушка – слоник. Она была с трещиной. Нога слоника в руках шевалье легко отломилась. В образовавшуюся полость он осторожно пересыпал алмазную пыль.


              Дочери в комнате не было. Эмма спустилась к прислуге, но и там никто не знал, где Сильвия. Собравшись с силами, сеньора поднялась к себе. Улыбнувшись расстроенному рыцарю, она дружески похлопала его по плечу.

              – Сильвия удивлена, мой милый шевалье! Да! Она стеснительна, скромна, как весенний цветок! Дочь отказывалась, но я мать ей... Вопрос решён! Что с тобой? – спросила она Де Кона, стоявшего с виноватым видом.

              – Я сломал прекрасную вещицу. Хотел рассмотреть ближе, а фарфоровая нога слоника отломилась. Я знаю, кто сможет мне помочь. Есть тут один умелец... Не переживайте, всё будет хорошо, сеньора.

              – Не стоит ничего исправлять, дорогой рыцарь, поставьте игрушку на стол и идите,  – сказала Эмма улыбаясь.
               
              Она протянула руку, чтобы взять фарфоровую игрушку, но рыцарь прижал её к сердцу.

              – Эта вещь дорога тебе как память, Эмма. Завтра вечером слоник будет стоять на своём месте целым и невредимым, – он кивнул на столик. – Дело чести!

              Растроганная Эмма преданно смотрела рыцарю в глаза.

              – Как мило… – она стала искать подходящее слово, – … и так благородно!

              – К сожалению, мне пора, дорогая сеньора, – раскланялся шевалье. – Спасибо за помощь. Примите мои искренние извинения.

              Эмма расцвела в улыбке, однако, вспомнив о Боге, перекрестилась и  взяла в руки Библию. Проводив взглядом рыцаря до двери, она бросила книгу на кровать и долго беззвучно смеялась. Теряя равновесие, Эмма коснулась туалетного столика и нечаянно столкнула на пол коробочку с остатками алмазной пыли.

              – Всё к чёрту! – радостно воскликнула она и ногой отшвырнула плошку к двери. – И слоника тоже! Ещё вчера хотела выкинуть его. Ох-х, рыцарь! Какой же ты простофиля! Ничего, через месяц-другой моя доченька станет женой шевалье Де Кона!!



                *                *                *


        – Ажан! – позвал Де Кон оруженосца, с усердием чистившего рыцарскую мантию. - Оставь плащ, потом… Вот слоник, а вот вино… С заходом солнца отнеси вино палачу, скажи, что от меня. Понял? Снадобье, что у слоника внутри, незаметно пересыпь в миску, в которую он будет накладывать кашу для своей жены. Скрытно от мастера закона, понял? Снадобье очень полезно! Жене его поможет. Сделай доброе дело!

               Оруженосец отложил мантию в сторону и взял слоника в руки.

               – Внутри снадобье, монсеньор? – засомневался он. – Мало его.

               - Осторожен будь. Доброе дело огласки не ищет, запомни это, – поучал шевалье. – Вино передашь обязательно с извинениями. Случайно вышло, думал, хочет мальчик шута обидеть. Да, так и скажи! Стой!

               Ажан остановился.

              – Забыл сказать. После этого приклей ногу слону. Держи копыто, – рыцарь улыбнулся и отдал часть фарфоровой игрушки.

              – Как приклеить? Я не смогу, трудно это! – заныл юноша.

              – А теперь сможешь? - шевалье подкинул в воздух монету.

              – За это любой приклеит и две ноги, – радостно ответил оруженосец, поднимая монету с пыльной ступени.

              – Вино - палачу, снадобье – в кашу, осёл. Скры-ытно! Если он увидит тебя со снадобьем у миски, я потом твои копыта сам склею, понял? Соколом лети, темнеет уже. А мне к портному пора. Дело у меня к нему, - Де Кон, ухмыльнувшись, почесал пальцем шрам на щеке.


                Проводив взглядом оруженосца, бегущего к главным воротам замка, он важным размеренным шагом направился к дому портного.


               
                Глава - ХIII

               

            – Послезавтра можешь забрать Энцо домой, – сказала Лукасу Марта.

            – Дам снадобье и расскажу, как лечить его. Трёх дней будет достаточно.

            Потоптавшись у порога, Лукас решился спросить:

            – Марта, ты не знаешь, что происходит с моей женой? Последние дни она долго и натужно кашляет. Ночью кашель душит её. Не спит, и я с ней не сплю. Возьму сына домой, сна и ему не будет. Может, поможешь чем?

            Знахарка, тяжело вздохнув, развела руками:

            – А чем? Я не разбираюсь в таких болезнях. Кашель сухой?

            – Сухой, надрывный. Иногда отплёвывает комочки с кровью… – ответил Лукас и, отвернувшись, спрятал влажные глаза.

            – Позавчера Эльзе отвар приготовила от кашля. Простудилась она на болоте. На ночь пила - легче стало. Так, Эльза? – спросила она девушку, занятую мытьём посуды.

            – Пусть мастер заберёт снадобье. Мне уже лучше. Помогло. Может, и его жене пойдёт на пользу. Горький отвар, рот вяжет, – ответила она, разминая в ступке траву.

            Знахарка протянула Лукасу горшочек с мутной жидкостью.

            – Наберёшь в ложку и дашь выпить. Вечером - две ложки, утром - одну. Если сразу не поможет, повторишь. Понял?

            – Знаешь, Марта, есть одна неувязка. Не знаю, как и сказать… – волнуясь, Лукас сжал в руках глиняный сосуд. – Я плачу деньги сиделке Манон. Ты знаешь повитуху. Она ухаживает за женой в то время, когда меня нет дома. Манон ненавидит тебя. Её снадобье из подорожника не помогает, но жена верит сиделке и без её одобрения пить твой отвар не станет.

             – Так ты не говори ей ничего, – Марта улыбнулась. – В приготовленную тобой еду добавь две ложки отвара. Только не в кипяток. Пусть еда немного остынет. Вкус не изменится, а вот запах…

             – А запах Манон не чувствует! – радостно перебил её Лукас. – Я как раз собираюсь варить пшённую кашу на мясном бульоне. Спасибо. Побежал, солнце садится, мне пора!



             У входа во двор Лукас встретил оруженосца шевалье Де Кона. Ажан, переминаясь с ноги на ногу, смотрел на закат и что-то бубнил под нос.

             – А-а, вот и ты, мастер закона! – обрадовался он встрече.

             – Что надо? Некогда мне, – в голосе Лукаса чувствовались нотки раздражения.

             – Кавалер прислал меня с извинениями… – начал оруженосец, но был остановлен строгим голосом палача.

             – Без надобности мне они. Если бы с ребёнком что-то случилось, герцог моими руками снял бы с твоего рыцаря шкуру.

             – Не возьмёшь вино - шевалье выпорет меня, – грустно сказал Ажан. – Возьми!

             – Ладно. Тебя жаль. Иди за мной, на стол поставишь, – Лукас, посмотрев на занятые руки, толкнул калитку коленом. На кухне Ажан засуетился.

             – Можно я тоже выпью с тобой глоточек? Вино рыцарю подарил аббат. Запах-х! – он потянул носом воздух. – Я и кружку нашёл, а?

             Не говоря ни слова, Лукас отобрал у него кружку и поставил на место.

             – Сын молоко из неё пьёт. Сядь. Если спешишь, иди, а нет, подожди. Мне нужно кашу сварить для жены. Это недолго. Вот тебе другая кружка. Сам наливай, – сказал он и стал возиться у очага.


             Каша сварилась быстро. Лукас убирал горшок с огня, когда за дверью послышался слабый женский голос. Поднеся палец к губам, он выразительно посмотрел на оруженосца. Ажан с пониманием кивнул и замер с кружкой в руках. Палач вышел, закрыв за собой дверь. Не мешкая, оруженосец осмотрел стол у очага - миски не было. Он высыпал алмазный порошок прямо в горшок. Грудь Ажана переполняла гордость. Он уже верил в то, что рыцарь способен на благородный поступок. "В миску надо было, но где взять её? Так сойдёт", - решил он и перекрестился. Приказ исполнен.

             Оруженосец посмотрел на слоника и удивился красоте игрушки. Поднеся ближе к глазам, он провёл пальцем по белой гладкой тверди фарфора. В это время с миской в руках вошёл Лукас. Прикрыв за собой дверь, мельком взглянув на Ажана, вертевшего у носа игрушку.

             Палач достал деревянную ложку, убрал тряпицу с глиняного сосуда с отваром, приготовленного Мартой, и сосредоточенно сдвинул брови. Три ложки снадобья он отправил в горшок с кашей, туда же вылил холодный мясной бульон.

             Ажан тихо подошёл к хозяину. Тронув его за рукав, он попросил разрешения уйти. Лукас молча закрыл дверь за гостем и вернулся к очагу.

            Тщательно перемешав содержимое горшка, он наполнил ложкой миску кашей и отнёс в покои жены. Сам кашу есть не стал. Выпил вино, закусив хлебом и мясом, которое достал из бульона. Во дворе лаем напомнила о себе собака. Ей досталось всё, что было в горшке.



            Ночью Лукас, перепуганный криками несчастной супруги, привёл в дом Манон. У жены начался небывалый приступ. Её измученные глаза, хрипы, стоны и кровь горлом разрывали сердце палача.

           – Откуда это? – спросила Манон, заметив глиняный горшочек, оставленный по рассеянности Лукасом на столе.

           – Травы? – удивлённо спросила она, понюхав снадобье.

           Лукас, не скрывая, рассказал об отваре всё: и где взял, и сколько добавил в кашу. Сиделка с брезгливой маской на лице выплеснула отвар во двор.

           – И ты, старый пень, веришь колдунье? Её руками решил жену загубить?! – брань полилась водопадом.

           Сиделка вошла в покои жены ката, увидела ночной горшок, полный крови, и запричитала:

           – Отравила!!! Колдунья отравила! Будь ты проклята, ведьма старая!!!

           Лукас упал на колени перед тяжело дышавшей женой. Её дрожащие губы были в крови.

           – Не может этого быть! – выкрикнул он и, рыдая, выбежал из комнаты.


           Жена Лукаса умерла в полдень в жутких муках, а к вечеру издохла собака, предсмертный скулёж которой переполошил соседей. Её труп лежал в луже крови. 


                Глава-XIV




             – Паства Божья! Дети церкви – десницы Господа нашего! Вы стали свидетелями деяния ведьмы! Инквизиция – не есть слепое оружие защиты гроба Господа, а меч, карающий человека не от Бога, а от Сатаны! Человека, несущего боль занозы железа, кровоточащей в длани Сына Господа на кресте Голгофы! Чтобы дать волю свободному вдоху душ людских, занозу надо вынуть из тела паствы и сжечь!

             Речь аббата Алена лилась потоком лавы, обжигая души людей, собравшихся на площади у эшафота. Толпа молча внимала слову пастыря, сжимая в руках топоры и вилы. Несмотря на ветер и дождь, народу было столько, что на площади не хватало места. Люди толпились в улочках, примыкающих к площади, устроились у бойниц крепостной стены и на крышах ближних домов. На эшафоте с мешком на голове и со связанными руками стояла босая Марта. Сквозь дыры разорванной обезумевшей от ненависти толпой одежды выглядывала дряблая старческая кожа, покрытая синяками и ссадинами.

             – Что скажет паства? Каким будет её решение?!! – громко вопрошал аббат Ален.

             – Костёр! В пекло ведьму!! – захлёбывалась толпа криками ненависти.

             Под скрип деревянных ступеней на настил поднялся герцог Генрих. Толпа, пошумев, утихла. Все ждали слова сюзерена.

             – Ведьма, значит? – тихо начал свою речь герцог. – Пока лечила детей ваших, спасала от разных хворей и ужасных вывихов родовых, старуха была знахаркой. Уважаемой вами! А теперь – ведьма?!! Давайте спросим её соседей, болел ли их скот? Дохла ли птица? Были у них беспричинные болезни и скандалы в семьях? Молчите? А кто заменит её руки? Кто станет лечить деток ваших?

             – Наговоры это, милорд! Случай нелепый, не причастный к ней! – вдруг раздался голос из толпы.

             – Кто сказал? Выйди к эшафоту! – объявил аббат.

             Толпа пропустила вперёд карлика.

             – Я сказал!! – ответил Оскар. – Сын мастера закона до сих пор лежит под присмотром ученицы знахарки в ЕЁ доме! Это Марта спасла Энцо от неминуемой смерти! Как можно связать воедино благо и колдовство?!! Получается так, что одной рукой она спасает сына палача, а другой убивает жену? Почему она не убила жену кузнеца раньше? Сына спасла его? Почему вы, – карлик окинул взглядом толпу, – лечившие детей своих её руками, живы?

             – Не слушайте его, дети мои! Святая инквизиция доберётся до тебя, злой карлик! Поверь мне!!! Я найду доказательства твоего пособничества в ереси ведьмы, и тогда вот тут, на колодах, ты нам расскажешь о её колдовстве и своей причастности к злу сатанинскому! – громко сказал пастырь, подняв над головой крест. – Вижу ересь твою! Бойся наказания церкви!

             Рука герцога легла на плечо аббата.

             – Не доказано волшебство, отец наш. Есть суд людской и судья, пусть они скажут! – Генрих строго посмотрел на судью.

             – По дознанию случая был опрос Мастера закона и сиделки Манон. Она следила за здоровьем жены Лукаса, ухаживала за ней, давала снадобья от болей грудных. В последний день перед смертью бедной женщины она была приглашена Лукасом в его дом. Когда Манон пришла, то увидела кровь на полу, в ночном горшке и на лице страдалицы. Жена палача была в обмороке. Сиделка увидела на полу миску с кашей и почувствовала неприятный запах. Лукас рассказал ей об отваре, взятом у знахарки Марты. Заподозрив что-то неладное, сиделка выбросила кашу во двор. Вскоре бедное животное, скуля, издохло. Пёс лежал в луже крови. Об этом говорили соседи палача, слышавшие душераздирающий визг собаки. Жена Лукаса тоже умирала в страшных мучениях. Это отравление, милорд!

             – Вина знахарки доказана, согласен! – решил герцог. – Осталось узнать, как казнить старуху. Что скажет Мастер закона? Костёр?

 
             Поднявшийся ветер пытался сбросить с головы Марты мешок. Бедная старушка, сжавшись от страха, опустилась на колени, коснувшись головой настила. Было видно, что сил у неё осталось немного. Лукас подошёл к Марте и, поправив мешок, тихо прошептал:

             – Я сам кормил собаку до того, как Манон выбросила кашу, – сказал палач, утаив то, что каша была из одного и того же горшка.

             Перекрестившись, он посмотрел на старуху.

             – Я помню обещание, Марта, прости меня. Он подошёл к плахе и взял в руки меч.


             – Милорд, похоже, палач собирается отрубить старухе голову, – тихо сказал оруженосец, выглядывая из проёма бойницы крепостной стены.

             Шевалье Де Кон, с интересом наблюдавший за казнью со стены, хлопнул ладонью по спине слуги.

             – Отрубить ведьме голову - это что-то новое для меня! – сказал он, в зловещей улыбке скривив губы. – Пойду в покои. Вернёшься - расскажешь, как дело было.


             Сегодняшний день для рыцаря был значимым. Он выполнил задание Ларго. Теперь он смело может просить ангела смерти о милом пустячке: должности Первого меча охраны герцога. Власть и золото - больше его ничего не интересовало.

               
               
                Глава-ХV


 
              – Я за сыном, – сказал Лукас, закрывая за собой дверь.

              С порога он увидел Оскара, сидевшего за пустым столом. Подвинув скамью, Лукас устроился напротив.

              – Энцо и Эльза на кладбище. Скоро должны вернуться, – объяснил Оскар, прикрывая рукой красные от слёз глаза.

              Лукас тяжело вздохнул.

              – Да-а. Всё так и вышло, как говорила Марта, – тихо сказал он. – Что случилось с отваром? Почему всё закончилось именно так? Не верю я в её грех.

              – Расскажи, что было в тот вечер. Давай попробуем разобраться, – попросил его Оскар.

              – О чём рассказывать? Старуха отдала мне отвар, которым лечила Эльзу. Дома я добавил его в котелок с кашей. Готовил вот этими руками! Не веришь, спроси у Ажана, оруженосца кавалера. Он был в это время у меня.

              – Там был оруженосец рыцаря? Что он у тебя забыл? – спросил Оскар и, затаив дыхание, стал ждать ответа.

              – Он принёс вино, подарок шевалье. От его имени искал прощение за случай с Энцо. Ажан попросил, чтобы я и ему налил тоже… Мол, ждал долго у ворот дома, озяб, – немного помедлив, вспомнил Лукас.

              – Ты налил ему вина. Так?

              – Нет. Он сам налил. Я занят был приготовлением каши, потом вышел к супруге в опочивальню. Она позвала... – в глазах Лукаса, как у человека, который подошёл к пониманию сути трагедии, заплескалась тревога.

              – Когда ты вернулся, что делал оруженосец? Сидел за столом?

              – Нет, он стоял у стола. Что-то было в его руках... А-а, фарфоровая безделушка! Кажется, слоник без ноги, – разматывал Лукас клубок событий. – Но я не видел, чтобы Ажан подходил к очагу.

              – Не видел? – эхом отозвался Оскар, усмехнувшись. – Ты многое не видел. А знаешь, что удар дверцей кареты шевалье предназначал твоему сыну, а не мне? Энцо выше меня. Рыцарь видел, что Энцо не преследует меня, а бежит рядом. Ранее, как только я отошёл от эшафота, младший брат Натана с ватагой пристали ко мне. Твой сын разогнал их, спасая меня.

              Оскар замолчал, чтобы перейти на шёпот: – Шевалье не смог убить твоего сына - убил жену. Понял?

              – Но как? – спросил Лукас, не веря тому, что услышал. – Зачем?

              – Без ноги, говоришь? – Оскар наморщил маленький лоб. – Понял! В безделушке был яд. Фарфор не бывает цельным, он пустотелый. Пока ты отлучался к жене, через дыру в ноге «слоника» оруженосец высыпал яд! – догадался Оскар. – Он мстит тебе. Что ты сделал ему плохого? Где перешёл дорогу?

              – Не было у меня ничего плохого в отношениях с кавалером. Однако… постой… – засомневался Лукас, и брови его поползли к переносице. – Когда мы ночью в башню притащили разбойников, кое-что случилось. Я возвратил в оружейную комнату свой топор, потом пропустил с шотландцем стаканчик вина. Возле нас крутился Натан. Пить не стал и вскоре ушёл. Вечером следующего дня Ру пригласил меня в таверну. Герцог дал ему денег за удачную охоту на болоте. Он честно отдал мою долю. Мы застряли в таверне до полуночи. За кружкой вина Ру рассказывал, что ночью, когда мы ушли из башни, Натан вернулся, прошёл через тюремный коридор и попросил стражника показать ему разбойников. Страж выполнил просьбу, а утром рассказал об этом Ру. Почуяв неладное, мы отправились в каземат. Шли осторожно, прислушиваясь к малейшему звуку. Внимание привлёк скрежет металла. Мы увидели, как сидевший в камере трубадур пытается снять с себя цепи. Замков было много, а ключей к ним – два. Ноги узника были уже свободны, а ключ от кандальных замков на ногах он держал в руке. Мы долго ломали голову над тем, как ключи могли попасть в руки узника. У Натана нет доступа к ключнику Адриану. Он человек Ру, жизнью ему обязан. Вместе пришли из Шотландии, воевали вместе. Не мог страж Адриан дать ключи этому выродку. Раньше Натана видели рядом с шевалье. Значит, всё дело в трубадуре! – нарушая логику, мысли метались в голове несчастного вдовца.

               - Ключи я сам отобрал. Сам и голову трубадуру отрубил. Но причём здесь шевалье? О, Господи! – запричитал он. – Я убил невинного человека! Я убил Марту, спасшую моего сына!!

               – Не вернуть её, – печально вздохнул Оскар и рукавом курточки вытер скользившую по щеке слезу.

               – Убью негодяя! – выкрикнув, Лукас вскочил со скамьи.

               – Сядь и успокойся, Лукас, – Оскар повис на его руке. – Доказать причастность шевалье мы не сможем. И ключи ему взять неоткуда. Это Натана проделки. Как они попали к трубадуру, мы только догадываемся. Зато теперь я знаю, что они будут мстить и тебе, и мне. Я повинен в том, что подельники трубадура не убили нас на поляне. Потом не дал трубадуру бежать с награбленным. Если бы Бонне сбежал, оставив нас в землянке, то прежде чем кинуться за ним, разбойники сначала убили бы меня и Гуго. Теперь, дорогой палач, мы заодно. Нравится тебе это или нет, но мстить рыцарю за смерть Марты и твоей жены будем вместе. Или ты оставишь всё безнаказанным? Слоник... Где рыцарь мог взять его?

                Оскар, не дожидаясь ответа, поднял руку. Он прислушался к шуму улицы, показал взглядом на дверь и поднёс палец к губам. Лукас притих. Дверь, противно скрипнув, открылась.


                Первым вошёл Энцо. Повязка на его голове была пропитана кровью. Бледный, как смерть, пошатываясь, он едва дошёл до кровати. Следом вошла Эльза с кувшином в руках.

                – Что произошло? – заволновался Лукас, обеспокоенный видом крови на повязке сына.

                С глазами, полными слёз, девушка подошла к очагу, вылила воду из кувшина в горшок и стала разводить огонь.

                – Мы сидели у могилы Марты, – с трудом выговорил Энцо. – Эльза плакала. Я не мог подобрать слова, чтобы успокоить её. Нет таких слов… Собрались уходить, но к нам подошёл Натан...

                – Дальше рассказывать не надо! – попросила Эльза. – Завтра соберу вещи и уйду отсюда. Встречу бродячих музыкантов, буду работать у них, если возьмут. Может, отца найду.

                Она взяла с полки кувшин с вином и кружки.

                – Помяните Марту. Это вино, что ты принёс, Мастер. Тут немного осталось, – сказала она и зарыдала.

                Оскар подошёл к ней и прижал к себе.

                – Не плачь, дорогая… Конечно уйдём. Вместе уйдём! Но сначала я должен отомстить за Марту, – успокаивал Эльзу Оскар.

                – Присядь и выпей! – предложил он вина. – Легче станет.

                – Что произошло дальше, сын? – строго спросил Лукас. – Рассказывай.


                Энцо посмотрел на плачущую Эльзу, немного помедлил, потом махнул рукой и продолжил рассказ:

                – Как ты и сказал, отец, я расплатился с бродягами, что копали могилу. Своих людей могильщик не дал: был обижен на то, что Марту похоронили на чистом погосте, а не там, где хоронят ведьм и убийц.

                – Вот скот! Он у меня деньги на то взял... – перебил его Оскар.

                Лукас укоризненно посмотрел на него и взмахом руки велел сыну продолжать. В это время Эльза сняла с горшка крышку и положила в кипящую воду сухие травы. Она готовила снадобье для лечения раны Энцо.

                – Натан подошёл к Эльзе, обнял за плечи, сказал, что не оставит одну, потому что давно влюблён в неё. Он прикасался к ней своими грязными руками! Здесь, у свежей могилы, это выглядело особенно неприглядно. Эльза отбивалась от его назойливых прикосновений, как могла. Я бросился её защищать. Натан ударом кулака в висок сбил меня с ног. Я не выдержал ужасной боли и на какое-то мгновение потерял сознание. Эльза укусила наглеца за руку. Грязно выругавшись, он оттолкнул её. Сейчас Натан стоит у калитки и ждёт Эльзу.

                Лукас, встав, придержал рукой Оскара, который ринулся за ним.

                – Я сам… – сказал он, выходя из дома.

                Скрипнула калитка. Потом послышался глухой удар и снова скрип калитки.

                – Убежал. Нет там никого, – сказал Лукас, вернувшись в дом.

                Он сел на своё место. Время от времени морщась, Лукас потирал правую руку, потом бросил на стол маленький предмет.

                – Что-то к кулаку прилипло, – пояснил он, улыбаясь, и платком вытер с пальцев кровь.

                Оскар впервые за несколько дней улыбнулся. Он узнал в этом маленьком белом предмете зуб.


                Глава ХVI



            – Пойми! Не мог спасти её! – в запальчивости герцог стукнул кулаком по столу так, что по тронному залу прокатилось эхо.

            – Иисуса, Господа нашего, толпа иудеев продала за вора Варавву. Так? А он был умерщвлён куда худшим способом! Всё! Оставь меня, шут. В назидание сие. Пусть знают повитухи и другие целители, что за свои деяния будут головой отвечать. Ни слова больше, понял? Вот тебе плата за труды по спасению наследного принца. Твоё, заработал.

            На стол упал тяжелый кожаный кошель с фамильным вензелем герцога. Продолжать беседу или раскрывать карты не было смысла. Оставалось одно: затаиться и ждать, спрятав обиду глубоко, под самым сердцем. Оскар вздохнул, собрав волю в кулак, улыбнулся. Изобразив на лице безмятежность, он подошёл к столу и взял кошель.

            Герцог, удивлённый наступившей переменой в поведении шута, стал следить за тем, что произойдёт дальше. Взвесив содержимое на вытянутой руке, Оскар поцеловал вензель, развязал кошель, высыпал золото на стол, а пустой кошель спрятал за пазуху.

            – На память о случае, – сказал он, устраиваясь на шкуре у трона.

            – А золото? – спросил изумлённый герцог.

            – Тут есть Иуда, дорогой Генрих? К чему мне твои тридцать сребреников? Родной кровью не торгуют, – шут смотрел на сюзерена невинными глазами.

            – Правильно понимаю, Гуго, кровь твоя? – уточнил герцог успокаиваясь.

            – Сын, – шёпотом ответил шут. – Пусть это останется между нами. Нет смысла открывать секрет челяди.

            – Ах ты, пёс...! – взревел герцог и набросился на шута.

            Но не угнаться ему, старому и грузному, за ловким, изворотливым шутом!

            – Сарацины в замке! Йо-хо! По коням, рыцари, самое время для побега…

            Шут юркнул за трон. Оттуда верхом на деревянном «коне» помчался по кругу, взбадривая палку хлёсткими ударами ладони. Завершив круг по зале, Генрих сделал ещё несколько шагов и, в изнеможении опустив тело на трон, закинул ноги на отороченную мягкой шкурой подставку.

            – Сюда скачи, родственник, – сказал он, смеясь и тяжело дыша. – Деньги возьмёшь, когда захочешь! Ты прав! Золотом жизнь сына не измерить.

            Оскар, послушно спешившись, привязал «коня» к ножке трона.

            – Голоден я, Генрих. Похудел от забот. Вели накормить путника, пока ветер без камней, – попросил шут.

            Убрав ноги герцога с подставки, он уселся на неё, скорчив недовольную мину.

            – На твой трон я ноги не ставлю. Имей совесть, сюзерен.

            Генрих озадаченно почесал подбородок.

            – Что взять с дурака? Ла-адно, пусть этот "трон" будет твоим. Но впредь не дерзи. Позови кого-нибудь из тех, кто за дверями, – сказал герцог шуту и задумался.

            – Хочешь, угадаю, о чём твои мысли? – спросил шут, вернувшись к столу.

            Получив одобрение, подтверждённое жестом, он продолжил: – А хочешь ты, дорогой Генрих, написать в Иерусалим Магистру Ордена святого Иоанна прошение. Верно?

           – Да? Ужель хотел? Вот память-то, – удивился герцог. – И что в прошении? О чём я там речь поведу, Оскар? А ну, расскажи!

           – А написать ты хочешь вот что: «Вчера мне сон приснился, дорогой барон. О том он, что кружил над тобой гордый чёрно-зелёный попугай. И понял я, ты в опасности! Суеверен по старости, ведомо, но ты друг мне! Уберечь тебя должен. Сделать всё, что в моих силах. В тех думах горьких решил: а не послать ли мне шлем барону Раймонду дю Пюи с нарочным кавалером Де Коном? Вот всё, чем смогу голову твою обезопасить от страшных попугайских когтей. С дорогой в Святые земли шевалье знаком. Если поспешит, то будет у тебя через пару месяцев или ранее. Меня шлем спас во время известного тебе случая. Возможно, и тебя оградит от беды», – начал шут и замолчал, удивлённый хохотом Генриха.

           Оскар затих до поры, пока не увидел разрешающий жест.

           «Так вот, дорогой Раймонд, я могу оставить шлем у себя, но с одним условием», - пишешь ты, - шут сделал небольшую паузу и посмотрел на герцога маленькими умными глазками.

           – Дальше, дальше про условия! Не тяни, – почувствовав, что сейчас сможет разрешить бремя с темплом госпитальеров, взволнованно попросил герцог.

           - «… упразднить на совете генерального капитула должность сенешаля во французских землях! И …Бог с ним, с темплом. Твою казну я потрачу на святые дела. Вложу во вновь строящийся храм Святого Иоанна!» – лицо шута было серьёзным, но глаза смеялись.

           – А если он будет против? Что тогда? – поинтересовался герцог.

           – Тогда шевалье вместе с попугаем отправится во Святую землю со шлемом. И ездить будет туда-сюда с письмами, пока «сарацины» не убьют его в дороге. В тех письмах можно сообщать о твоих трудностях, где присланной казны не хватает на постройку крепости-приюта для странников. Причин будет много. Или ты всё-таки решил построить темпл? – в голосе шута послышалась неумело скрытая издёвка.

           Генрих в раздумье покачал головой. Строить за свои деньги рассадник для разбойников - это слишком.

           – С «попугаем» что делать, пока письмо будет в пути? – спросил он шута.

           – Возглавит охрану. Армана ты выгнал. "Птица" будет рядом, под рукой, в тепле и под наблюдением. Ты найдёшь способ держать его в "клетке", в стороне от обязанностей. Шевалье обязан найти место для темпла, верно? Пусть ищет! Ты же будешь находить разные причины для отказа по найденному. Например, говорить, что место отличное, но есть и лучше. Туда съезди, тут посмотри. Покажи ему свою любовь к Ордену, значимость. Всё равно, чем он будет заниматься, главное, чтобы отстал с темплом. А потом он поедет в Париж с ответом от магистра барона Раймонда дю Пюи. На его дороге наш шотландец, по обыкновению, охотится с топором на попугаев. Если он будет занят делами дозора, то дай мне свой арбалет, я заменю его. Подстрелю черно-зеленого с превеликим удовольствием. Письмо в Лувр доставит его оруженосец. Напуганный событиями, юноша не сможет дать случаю правильную оценку. Будет путаться, нести чушь. Далёкий от планов рыцаря и твоих, что сможет он сказать монарху, даже оказавшись на дыбе?

            – Про арбалет я подумаю. В другом, Оскар, ты не прав, – возразил герцог, сделав многозначительную паузу, он встал с трона. – Ноги затекли. Завтра день хороший, поедем на охоту?

            – В чём не прав, Генрих? Скажи. Иначе придётся ехать одному и на моём "коне", – шут пнул маленькой ножкой привязанную к трону палку с конской головой.

            – Дерзкий нынче шут. Наглый. Не прав вот в чём. ...Написать хотел два письма! Одно для барона Раймонда дю Пюи, другое – для генерального капитула. Ты верно понял мои мысли, Оскар. Более того, определил главное.

            Двери в тронный зал открылись - внесли ужин. Только сейчас карлик понял, что голоден. События трёх последних дней не оставляли времени на обеды, а горечь утраты Марты пошатнула веру в успех. Правда, теперь у него появился сильный союзник – Мастер закона и ... Генрих, ещё не посвященный в планы своего шута. Началась игра, в которой он, карлик, теперь далеко не пешка.


                Глава - XVII



              Вторая половина следующего дня стала для Де Кона триумфальной! Положив руку на высокую рукоять двуручного меча, косясь на окна дома судьи, он подошёл к каменной лестнице. Поднимаясь, шевалье увидел, как дёрнулась бахрома занавески в окне синьоры Эммы. Сделав вид, что не заметил, он вошёл в дом. Важно кивнув слуге, сухому подвижному старику, следящему за порядком в доме судьи, кавалер сбросил тёмно-зелёную мантию и с любовью провёл пальцем по белому кресту, нашитому с правой стороны. Нижний угол был слегка надорван.

              Рыцарь вспомнил, как утром, возвращаясь с прогулки по окрестностям замка, неудачно соскочив с коня, он зацепил плечом пряжку ремня, удерживающего седло. Он услышал треск ткани, но изъян найти сразу не смог. Оказывается, вот он.

              – У моего оруженосца кривые руки. Может, есть кто-нибудь, способный исправить изъян? – спросил он, не надеясь быть услышанным.

              – Не беспокойся, монсеньор! – услышал он девичий голос.

              Из-за приоткрытой двери покоев на рыцаря с восхищением смотрела дочь судьи Сильвия.

              – Ажан - мужчина. До иглы ли ему? Я с удовольствием сделаю это сама! – радостно сказала она, почувствовав, что эта мелочь послужит причиной для продолжения знакомства.

              – Наверно, недоразумение произошло в битве с сарацинами? – она кокетливо поиграла глазками Шевалье посмотрел на Сильвию с высоты своего роста и кивнул, едва наклонив голову.

              – Да. Так и было, – наконец снизошёл он, подтвердив телодвижение словами.

              – Ой, расскажи, расскажи, милый кавалер! – защебетала девушка и, приблизившись к рыцарю, взяла его за руку.

              – Был трудный день. Состоялся важный разговор с милордом. Устал. Мне нужно хорошо подумать над его предложением, милая Сильвия! – важно сказал Де Кон, наблюдая за реакцией дочери судьи.

              – Ты был на приёме у герцога? Почему об этом не знала я? – тараторила Сильвия, не забывая нежно поглаживать ладонь шевалье.

              – Нет. Беседа проходила в тронном зале за постным рыцарским обедом. Мы были вдвоём, – ответил он, расправив плечи, и набрал воздуха в грудь столько, что показался девушке атлантом. – Сенешаль сделал два предложения: позволил мне самому определить место построения темпла для госпиталя странников и стать Первым мечом охраны замка!

             Выражая бурный восторг, Сильвия повисла на руке рыцаря:

             – Какая честь!! По этому поводу мы должны дать праздничный ужин! Согласны? Я могу сообщить эту новость маме?!

             – Не надо, дорогая Сильвия, беспокоить благородную синьору такой безделицей. А вот ужин, да! Пусть он будет поздним. Много дел, требующих времени для моих дум о предстоящем. Получится ли вечер без моей помощи? Может, отправить Ажана на городской рынок? Нет? Тогда я удаляюсь в покои.


            Девушка мило улыбнулась. Она неохотно отпустила руку рыцаря. Проводив его нежным взглядом до последней ступени лестницы, она собралась бежать с новостью к матери, но Де Кон неожиданно остановился.

            – Сеньора! Вели Атаназу, чтобы меня не беспокоили. Однако… Забыл совсем. Если придёт Натан, пусть проводит его ко мне, – сказал шевалье и, не дожидаясь ответа, закрыл за собой дверь. В рыцарских покоях пахло серой.


            – Здравия тебе! – приветствовал его Ларго.

            – И я рад тебя видеть, мессер! – Де Кон приложил руку к сердцу.

            Он повесил ремень с мечом на крюк под щитом, сел на край ложа и застыл в ожидании вопросов. Ангел смерти просто так не появляется, видимо, есть серьёзный разговор.

            – Я сделал тебя значимым лицом. Заслужил! – не моргнув глазом, соврал Ларго.

            Поправив шляпу так, чтобы рыцарь видел только красивую часть лица, он очаровательно улыбнулся. В знак благодарности Де Кон склонил голову.

            – Теперь я понял причину милости милорда, дорогой Ларго! Ты платишь звонкой монетой! – сказал рыцарь, не вникая, каким образом ангел смерти смог достичь такого результата. – Скажи, что я должен сделать? Исполню!

            Ларго облегчённо вздохнул.

            – Что ты хочешь от Натана? У тебя есть на него планы? – поинтересовался он.

            – Есть. Я знаю его младшего брата. Он помогал мне в охоте на сына палача. Мне нужен человек из стражи, который стал бы моими глазами и ушами среди воинов моей руки. Знакомых нет, но, если судить по младшему брату, старший сможет стать верным помощником. Ключи для освобождения твоего сына предоставил он, – ответил шевалье.

             Почувствовав за окном движение, Ларго улыбнулся. Он знал, кто притаился там, но не подал вида. – Верное решение. Самый меткий лучник пригодится в будущем. Приблизишь. Сделаешь правой рукой. Скоро его ждёт первое задание. Знать, что мы знакомы, он не должен, – сказал Ларго вкрадчивым ласковым голосом, но рыцарь понял, что это приказ.


             В дверь осторожно постучали.

             – Монсеньор! К тебе гость! Мастер-лучник! Впускать? – раздался голос старого слуги.

             Де Кон хотел спросить разрешения у Ларго, но тот уже бесследно исчез. Открыв окно, чтобы выветрить запах серы, рыцарь прилёг на ложе и громко сказал:

             – Пусть войдёт!

             Сжимая в руке берет с белым пером лучника, в дверях появился молодой человек. Левая часть его лица была перевязана, но сизый кровоподтёк под глазом подтверждал, что юноша не так давно наткнулся на могучий кулак.

             – Здравия и сил, монсеньор! Мне передали, чтобы я нашёл тебя. Чем могу служить? – спросил он, стесняясь своего вида.

             Не предложив юноше сесть, рыцарь, утопая локтем в пуховом одеяле, с интересом рассматривал юношу. Ничего героического в нём он не находил. Ни силы, ни отваги. Только глаза постоянно бегают, как у человека с нечистой совестью. Вспомнив наставление ангела смерти, шевалье тяжело вздохнул. Выбора не было.

             – Милорд назначил меня главой охраны замка, – медленно, выговаривая каждое слово, сказал он. – Ему нужен верный меч, и сюзерен, из милости своей, сделал предложение мне.

             Судя по тому, что Натан не был удивлён, Де Кон понял, что эту новость в крепости знали все.

             – Ты будешь бригадиром наружной охраны замка, моей правой рукой! Доверяю тебе! Стража по ту сторону главных ворот, башня и тюрьма теперь под тобой. Понял меня?

             Упав на колени, лучник прижал руки к груди.

             – Я буду псом! Любое твоё слово – закон, монсеньор! – сказал он, преданно заглядывая в глаза рыцаря.

             Рыцарь встал, развернул плечи и, приблизившись к Натану, пнул его ногой в плечо так, что отлетев, юноша ударился спиной о стену. Крюк вместе с ремнём и мечом в ножнах упали рядом с новоиспечённым бригадиром охраны.

             – Помни! Если будет по-другому, я сброшу тебя со стены! Понял меня?! – рявкнул рыцарь, дико вращая глазами.

             Закрыв голову руками, Натан сжался в комок. Он молчал. Говорить, тем более возражать, было опасно для жизни.

             – Встань, бригадир! – сказал рыцарь вполне миролюбиво, довольный произведённым эффектом. – Теперь ты знаешь, как нужно разговаривать с подчинёнными. Иди! Завтра вечером приду в башню. Всё покажешь и расскажешь. Представишь страже. Понял?

             – Да-а, – неожиданно для себя Натан икнул и втянул голову в плечи, ожидая нового удара.

             Рыцарь взглядом показал на дверь.


             Довольный собой, Де Кон подошёл к окну, опёрся руками о каменный подоконник и с наслаждением вдохнул воздух. Теперь он, влиятельный и сильный, может выполнить свой план и без помощи Ларго!

             "Надо найти способ отделаться от его доброго участия. Но как?" - размышлял шевалье, глядя вдаль на заходящее солнце.



              Отойдя подальше от дома судьи, Натан почувствовал временное облегчение. Временное, потому что не знал, радоваться внезапно свалившемуся счастью, или плакать от страха, зная, что стоит за этим подарком судьбы. Он представил, как гаркнет на Ру, первого меча дозора!

             – Да-а, – повторил Натан это слово второй раз за день. – Если я так гаркну на Ру, он мне топором башку снесёт! Потихонечку нужно душить. Потихоньку…

            Он улыбнулся. Теперь у него появились возможности справиться с палачом и с рыжей сволочью. А девчонка, дочь ведьмы-знахарки, будет принадлежать только ему, даже если придётся ради этого убить Мастера закона и его шотландского дружка! Натан потрогал рукой синяк, «подарок» Лукаса. Щека горела огнём. Плюнув на мостовую, он поспешил домой. Сейчас Натан увидит удивлённые, широко раскрытые глаза матушки, довольное лицо отца!

            – Первым делом напьюсь! – сказал Натан вслух и прибавил шаг.


               
                Глава-XVIII



            Минул месяц со дня похорон Марты. Наступила осень. Прошедшие после казни дни казались необычайно долгими. Каждый предмет в доме напоминал о Марте и вызывал у Эльзы потоки слёз. Девушку окружили заботой её верные рыцари – Оскар и Энцо, здоровье которого постепенно восстанавливалось.

            Как только сын палача встал на ноги, он уговорил Оскара показать логово разбойников. Оскар и сам туда собирался, да всё время найти не мог. Потратив на путешествие день, они перешли болото. В дупле поваленного дерева они нашли нетронутый клад. В землянке всё осталось так же, как и было на тот момент, когда разбойников пленили. Пища, лежавшая на столе, покрылась плесенью всех цветов радуги. Там же, на столе, был найден нож Хряка. Теперь он хранится за голенищем сапожка карлика. Всё сложилось удачно, и дома, у Эльзы, они решили отпраздновать событие.

            Стол ломился от яств. Однако особого веселья не получилось. Боль утраты Марты и матери Энцо всё ещё не отпускала их. Они не вспоминали о том, что было, не говорили о том, что есть, они сидели за столом, слушая Оскара.

            – ...Когда всё закончится, мы создадим странствующий театр! – размечтался Оскар. – Эльза будет примой! Да! Ей будут принадлежать в спектаклях лучшие роли. Энцо станет декоратором! Он будет монтировать сцену, создавать необыкновенные декорации, а доски сцены будут новыми и крепкими! У каждого будет собственная повозка, которая заменит дом.

            – Значит, выступать я не буду, – загрустил Энцо. – Я нужен только для того, чтобы мастерить новый "эшафот", пусть и театральный, и получать удары по голове.

            Эльза впервые за много дней улыбнулась. Маленький рыцарь был прост и наивен, но он не раз доказывал ей свою преданность. Его искренность обескураживала и веселила несчастную девушку. Дотронувшись ладошкой до повязки Энцо, она ласково погладила юношу по голове.

            – Завтра снимем повязку. Ты скоро забудешь о том, что произошло, – пообещала Эльза, заглядывая в грустные глаза сына палача. – Захочешь стать актёром, станешь им! Правда, Оскар?

            – Конечно, – подтвердил карлик. – У тебя будет много обязанностей! Кому охранять приму? Кто проследит за тем, чтобы не обижали актёров? Играть в пьесах - почему нет? Только хватит ли у тебя времени?

            – Да! Я буду охранять покой Эльзы и театра! – лицо Энцо расцвело в улыбке. – Оскар, а у меня будет меч?

            – Такой, как у Лукаса! – улыбнулся карлик. – Большой, из крепкого железа. Ты станешь сильным, и меч тебе нужен настоящий! У нас будет и арбалет! Его подарит мне герцог.

            – Врёшь! – не поверил Энцо и хлопнул ладонью по столу. – Арбалет дорого стоит. Дороже боевого коня!

            – Дороже, согласен. Тяжёлые стрелы тоже не из дешёвых. Да и Генрих ещё не знает, что подарит мне арбалет. Если у меня будет театр, а рядом вы, арбалет будет, поверь! – сказал Оскар, ласково посмотрев на Эльзу. – Ты мне веришь?

            – Верю, мой милый рыцарь, – ответила она, поднявшись из-за стола. – Кто-то стучит в калитку. Надо посмотреть…

             Энцо, уже чувствуя себя охранником примы, преградил путь:

             – Сделаю это сам! Вернулся он скоро.

             – Там дочь пекаря Банека с ребёнком. Он весь в крови… Что делать? – спросил он, напуганный неожиданным ночным визитом.

             – Надо помочь! – засуетилась Эльза, бросившись к неостывшему очагу. – Энцо, веди её сюда…


             Вот и пригодились инструменты Марты. Эльза хранила их в деревянной шкатулке, спрятанной в нише над очагом. Их следовало прокипятить. Движения Эльзы были точными, продуманными до мелочей. На мгновение Оскару показалось, что он видит Марту. Именно так, без суеты, поступала она, когда приносили больного ребёнка.

             – Сюда, Ева! – сказала Эльза, вытирая руки чистым полотенцем. – Клади девочку на кровать.

             Девушка безропотно подчинилась.

             – Спаси её, Эльза! Больше не к кому идти! Со скамьи упала… Влезла на неё, потянула со стола моток пряжи и вот… О, горе мне! Недоглядела! – причитала дочь пекаря, закрыв лицо руками.

             – Все во двор! Ева, поможешь! Держи девочку крепче, – сказала Эльза, закрыв за «рыцарями» дверь.


            Во дворе Энцо увидел в руках Оскара свёрток.

            – Что это у тебя? – поинтересовался он.

            – Марта сшила мне новый костюм. В нём я должен появиться на пиру у герцога. Осталась мелочь: пришить крест на мантию, – ответил он, прислушиваясь к тому, что происходит в доме Марты.

            – Не переживай! – угадал его мысли Энцо. – Марта многое доверяла Эльзе. Сам видел. Она – настоящая знахарка! Только молодая ещё.

            – Молодая… – повторил Оскар. – Умница. Справится... Иди домой, и ни слова о том, где мы были и что нашли. Это наша тайна!


               
                Глава - XIX


 
            Шевалье Де Кон, поправив мантию, поднялся в седле.

             – Что за погостом? – спросил он оруженосца, вглядываясь вдаль, ладонью прикрывая глаза от лучей заходящего солнца.

             – Кладбище убийц, висельников и ведьм. Проклятое место, монсеньор! – ответил юноша, с тоской посмотрев на замок.

             С раннего утра они в седле. Шевалье без устали ищет место для темпла, а ему, бедному Ажану, есть хочется. Который день в поисках. Найдут подходящее место, а герцог - против. То колодец там не вырыть - вода далеко. То земли мягкие - стен не выдержат. Вчера всё было на облюбованном месте: и колодец полный воды - копать не надо, и земля скальная - любую стену понесёт… так место проклято. Герцог сказал, там раньше ведьмы шабаш вели, детей малых съедали. Ажан спрашивал местных о том, те только плечами пожимали. Не слыхали о шабашах. А сюзерен сказал - нет! Мол, не быть приюту святого Иоанна на проклятой земле! И что делать теперь?...

              – Едем туда? – спросил он рыцаря обречённо.

              – Только кто позволит там темпл возводить? Уж тут точно всё сатанинским пропитано...

              Слушая оруженосца вполуха, рыцарь, напрягая зрение, вглядывался вдаль. То ли почудилось ему, а может, и нет, но у музыкального инструмента, торчащего из бесформенного могильного холмика, Де Кон увидел знакомую тень.

               – Что ты сказал? – переспросил шевалье.

               – Мы едем на кладбище висельников, монсеньор? – повторил вопрос оруженосец.

               – Вижу, проголодался ты, – пропустил вопрос рыцарь. – Отправляйся домой. Скажи супруге судьи, чтобы приготовила ужин. Я скоро буду, – натянув поводья, ответил он, направив коня в обход кладбища.

               Оруженосец с облегчением вздохнул и, пришпорив коня, поднял пыль на дороге к замку.


               В чёрной мантии с капюшоном, надвинутым так, что лица не было видно, Ларго стоял на коленях, склонившись над холмиком. Он бывал на могиле сына каждый вечер. Теперь, когда оборвалась жизнь Бонне, у отца нашлось время для общения. Да, он молчит! Да, обижен! Но за него с отцом говорит мандолина.

               – Я отомщу за твою смерть, Бонне, – тихо сказал он могиле. – На погосте уже зарыты части сердец шута и палача. Не оставлю тебя. Ты слышишь меня? Подай знак…

               В тишине кладбища раздался странный утробный звук. То ветер загудел в полости мандолины. Смысл печального звука, исторгнутого инструментом, был Ларго понятен. Он с грустью посмотрел на сиротливую петлю порванной струны и коснулся её пальцем. Соприкоснувшись с корпусом инструмента, струна, издав неприятный для слуха звук, свернувшись, взвилась и спряталась за грифом мандолины.

               – Не сердись, сын! – тихо сказал Ларго, едва сдерживая слёзы. – Не хочешь их смерти? ...Странное желание. Я подумаю...

               Налетевший ветер вновь загудел в корпусе мандолины, издав мягкие звуки.

               – Понял тебя... – прошептал Ларго, вздрогнув от фырканья коня и хруста рядом надломленной ветки.

               – Мессер! Не ожидал тебя встретить здесь! Здравия и сил! – приветствовал рыцарь ангела смерти удивлённым от неожиданной встречи голосом.

              ...Недовольно вжикнув, струна вернулась на прежнее место. Заметив это, Ларго улыбнулся.

               – И это тоже понял, сын… – сказав шепотом, он повернул голову на голос Де Кона.

              Гордо подбоченившись, рыцарь с ухмылкой смотрел на Смерть с высоты коня.

              – Что заставляет тебя стоять на коленях, Смерть? Смешно видеть ангела таким сентиментальным... – сказал шевалье, пока не понимая, что нанёс тем смертельную обиду.

              Он поймёт это позже. Пожалеет о сказанном. В сей час он - на коне! Один из доверенных лиц Ордена, правая рука герцога! Ему ли бояться? Скоро он станет в герцогстве первым, осталось немного…
              Ларго сжал губы в нить. В чёрной душе ангела Смерти закипела ненависть. Он сжал кулаки и, глубоко вздохнув, успокоил дрогнувший голос.

              – Я говорил, что прихожу к тебе сам? – спросил он еле слышно.

              Кроткий бархатный голос ангела, как прикосновение холодных пальцев к натянутым нервам, заставил в страхе затрепетать душу Де Кона.

              – Не праздно здесь, мессер. Ищу место для темпла. Ордену нужен замок для идущих в Святые земли Палестины, – поспешил он исправить свою оплошность.

              – Решил поставить тяжёлые стены на костях моего сына? – вновь вкрадчиво спросил ангел Смерти.

              Он сбросил капюшон на плечи, и шевалье впервые увидел обезображенное лицо Ларго. По телу пробежал озноб. Приготовленные для ответа слова застряли в горле. Рыцарь почувствовал насыщенный, тошнотворный запах серы. Ему вдруг захотелось соскочить с коня и упасть в ноги ангела, но тело, одеревенев, не слушалось. Сознание, в страхе от увиденного, кричало об опасности.

              – Я хотел обойти холмик могилы так, чтобы он оказался в алькове темпла. Дам угол Ему. Там, на могиле, будут всегда стоять цветы. Мраморная плита укажет на святость… – шевалье пытался найти слова в свою защиту, но был остановлен немигающим взглядом чёрных глаз Смерти.

              – Когда-то давно, я спас тебя. Не взял в Ад. Не тронул душу твою, ...жизнь оставил. Думал, что станешь руками моими… Поднял тебя. Посадил на коня. Так было? – всё так же тихо спросил ангел, глядя в глаза рыцаря. – Твой шрам не от меча, а от дубины старого правоверного мусульманина. Ты лежал на песке пустыни и молил Бога о быстрой смерти! Так было?

              Рыцарь почувствовал прилив сил и ненависти. Он всегда помнил этот случай. Помнил град камней, летевших в него со всех сторон. Помнил, как отбивал их щитом…

              – Щитом? Свиным рылом камни отбивал, изображённом в центре… – ангел смерти продолжил мысль Де Кона. – Ты сдох бы в песках, забитый палками иноверцев. Я! ...Спас тебя, прикрыв мантией. Ты это помнишь, по глазам вижу. Крики толпы из памяти, залили болью мозг рыцаря: «Шайтан! С ним Азраил! Бейте его, правоверные!!!...» Вспомнил он, как неожиданно и в страхе все разбежались, побросав палки и камни.


              – Помню! Всё помню! – шевалье отвёл взгляд в сторону.

              – Скажу тебе правду! Ты – бастард, а не сын графа Де Кона! Такой же, как мой бедный Бонне. Вот почему спас тебя. Будь благодарен этой могиле!

              Шевалье опустил голову. Этот удар был нанесён в самое сердце. Мать, умирая, сказала, что его отцом был герцог Генрих. С тех самых пор рыцаря не покидала мысль отомстить отцу и завладеть его троном. Он хранил предсмертное письмо матери Генриху. Но признать его сыном и своим наследником герцог мог только после смерти Гуго… Дело за малым, вот только Ларго был против смерти принца. Шевалье понял, как необдуманным словом ранил Смерть в её сердце. "Чего мне ждать?" - успел подумать рыцарь.

              – Я знаю, о чём ты мечтаешь. На ристалище, в бою, ты можешь убить Гуго, пожалуйста. Не возражаю. Завоюй трон - честно. Во всех других случаях ты лишаешься моей поддержки и милости. Мой сын спас мальчика не для того, чтобы ты убил его своими грязными руками. Ослушаешься – в Аду тебя будут мучить особенно жестоко. Посмотри на меня! Красивее  ты не станешь…

             Конь, увидевший лицо Смерти, от страха заржал и встал на дыбы. Натянув удила изо всех сил, Де Кон, едва успокоив коня, хотел просить ангела Смерти о милости, но ...рядом уже никого не было.


                Глава - XX


              В красной мантии ионита, с вышитым на плече белым крестом, Генрих восседал на троне во главе стола. Он видел себя аскетом бедного рыцарского братства, владевшего немалыми землями по воле случая. Седину ниспадавших на плечи густых волнистых волос украшал золотой обруч, когда-то подаренный королём Франции за доблесть в бою с сарацинами, а на указательном пальце блестел серебряный перстень с печатью Домена. Меч рыцаря покоился в простых кожаных ножнах. На рукояти эфеса не было модных вкраплений из самоцветных камней.

              По правую руку от герцога на малом троне восседала Петронила Арагонская, королева Арагона. Рядом, в белом рубище без единого украшения, – её сын, юный принц Альфонсо, наследник престола. Слева от милорда на мягкой скамье – духовный наставник герцога аббат Ален, в богатой белой мантии и с золотым крестом на груди. Далее – наследный принц Гуго, в праздничной одежде, с гербом герцогства на коротком плаще.

              Аббат вне себя от горя: от королевского Дома Капетингов никто на пир не пожаловал. Причина известна. У Людовика VII гостит Его Святейшество папа Евгений III. А так хотелось аббату поведать папе о неправедном заступничестве герцога Генриха! Он дозволил отрубить голову ведьме! Но, к сожалению, вояж папы и короля не состоялся. Всему виной пищевое отравление отца церкви.

              Насупившись, игнорируя весёлое настроение гостей, Ален затаил обиду на всех и вся. Глядя исподлобья на два ряда столов, стремящихся к выходу из тронного зала, на празднующих вассалов герцога, он нервно перебирал чётки. Аббат хотел бы бросить всё, уединившись в келье, но предстоял обряд посвящения Альфонсо в рыцари. Посвящать будет еретик Генрих. Король Франции возложил эту миссию на милорда, о чём папа Евгений собственноручно сообщил в письме аббату. Переложить совершение ритуала на другое духовное лицо, дабы не гневить святейшество, аббат Ален не посмел.

             Петронила Арагонская мило общалась с герцогом. У неё превосходное настроение: повод был.

             – Милорд, большое тебе спасибо от моего королевства, – сказала она так, что слышал только герцог.

             Генрих покосился на аббата и улыбнулся.

             – С твоим отцом Рамиро II я был в дружбе. Он говорил тебе, кто дал ему прозвище – Монах? – спросил он королеву и, заметив благосклонность дочери друга, положил свою ладонь на её руку. – Если бы не сан Рамиро, то нынешний глава Ордена Святого Иоанна остался бы сенешалем. Рыцарское братство капитула было едино в том вопросе. Поверь мне.

              – Я рада, что Людовика рядом нет... Перед смертью отец желал, чтобы именно ты совершил обряд посвящения в рыцари его единственного внука, – по-прежнему тихо сказала она и теперь сама положила ладонь на руку Генриха. – Благодаря тебе, милорд, я не осталась без королевства. Папа ясно дал понять, что земли нашего Домена, после смерти отца должны перейти во владение Ордена ионитов.


               Герцог подал знак капелле. Зазвучала старинная баллада о бедном рыцаре. Зал немедленно наполнился громкой веселой музыкой. Теперь услышать разговор монархов было невозможно.

               По залу лился густой баритон знаменитого королевского жонглёра, имя которого Генрих не стал запоминать из-за ненадобности. Пение он не любил, но этикет обязывал.

               – Это ради памяти Рамиро. Он любил рыцарское братство Ордена и вряд ли обрадовался бы тому, что наш Орден устроил бы резню с тамплиерами на его костях в его же землях. То, что я сделал, сущий пустяк. Упросил юного короля через его отца Филиппа принять в преданной дружбе королевство Арагон с твоей короной, дорогая Петронила, – объяснил Генрих, поглядывая на аббата.


               Если бы аббат слышал их речи, то его святейшество Евгений очень скоро узнал, кто его обвёл вокруг пальца. Но Ален был глух в скорби: не было рядом папы, не было и настроения.

               Генрих, слегка отодвинувшись от королевы, убрал свою руку с её изящной ладони. Стоявший позади трона виночерпий, увидев пустые кубки, не мешкая наполнил их красным, как кровь, вином.

               – Все знают Филиппа. Он желал видеть мои земли в своём королевстве. Как смог ты соблюсти его интересы и папы? – спросила королева, но не дождалась ответа.

               – Поднимем кубки за Домен Капетингов и Святую Церковь! Воздадим королю и папе! Обидно, что нет рядом с нами его святейшества и короля, но в мыслях и делах они с нами, а мы с ними! – провозгласил тост Генрих и осушил кубок.

               Под радостные возгласы в поддержку тоста гости последовали примеру герцога. Генрих, довольный праздником, улыбался.

               – Танцуем! Кавалеры, приглашайте дам!! – объявил он, кивнув капеллану.

               Под музыку расположившейся на небольшом балконе капеллы кавалеры и дамы встали парами, чтобы, блистая изысканными нарядами, пройти в менуэте пред взорами высокопоставленных особ.

               Музыкантов прислал сам Людовик. Он искренне хотел доставить удовольствие Петрониле Арагонской. Судя по её улыбке и настроению, подарок короля удался на славу! В первой паре – шевалье Де Кон и Сильвия. Оба в одеждах чёрно-зелёного цвета.

               – Красивая пара! – сказала Петронила, указывая взглядом на рыцаря и его даму. – Кто они?

               – Кавалер Де Кон, рыцарь Ордена святого Иоанна. Здесь по решению капитула. Орден желает возвести темпл-приют для странников. В паре с ним – Сильвия, дочь судьи. Он у меня в делах казны и правосудия. Мною ему дарован титул экюйе. Судья из земель иерусалимских. Крещён Церковью.

               Отщипнув от грозди винограда две ягоды, королева положила их в рот и, раскусив, прищурила глаз.

               – Я слышала, что кавалер у тебя на службе, – сказала она, улыбаясь. – Похоже, Генрих, сейчас ты произнёс тост, чтобы не говорить мне то, что не для моих ушей?

               – Я нашёл способ, как вернуть твои земли. Нет охоты искать другой, чтобы потом вернуть свои... – ответил он.

               – У отца и у тебя мантии красные, с восьмиконечными белыми крестами. Почему у шевалье белый крест нашит на родовые тёмно-зелёные цвета? Он не посвящён? – мудрая женщина сменила тему разговора.

               Лицо герцога расцвело. Он с благодарностью принял вопрос. Говорить на темы, касающиеся родного домена, даже с умным союзником он не желал. Велик риск, утратив дружбу с королевой, найти себе врага, "случайно" зацепившегося за шлейф платья Петронилы.

               – Посвящение состоится после возведения им приюта для странников, – ответил он.

               – Значит, не скоро, – сказала печально королева. – Думаю, что его зелёная мантия не покраснеет.

               – На то надеюсь… – ответил герцог, потянувшись к блюду с кабаньим мясом. Смолкла музыка.


               Гости вернулись на свои места. Гуго, выскользнув из-за стола, взял со стола кубок и побежал к открывшимся парадным дверям.

               Верхом на деревянном «коне» в зал въехал Оскар. Он был в тёмно-зелёном плаще с косо пришитым белым крестом, съехавшим с плеча на спину. Уши карлика прикрывал берет чёрного цвета.

               – Монсеньор! Все ждут тебя уже который час! Где был мой рыцарь верный?! – нараспев спросил его принц.

               Спешившись, шут махнул поднятой рукой сначала влево, потом вправо.

               – Туда скакал, затем – сюда! – ответил он и вытер со лба пот.

               – Устал, наверно? – спросил Гуго, протягивая шуту кубок с вином. – На, выпей, милый друг! Здесь отдохнёшь, и ...в новый круг!


               Сделав наигранно жадный глоток, шут вернул кубок мальчику.

                – Скакать туда, скакать сюда… – повторил Гуго слова Оскара.

               Вскочив на «коня», Оскар пришпорил его и поднял на дыбы! Но в это мгновение у «коня» отвалилась голова. Под хохот гостей она покатилась под стол.

               – …Пока не отлетит у клячи голова!! – закончил за Гуго Оскар и полез под стол.


               В тронном зале поднялся шум. Кто-то из пирующих стал помогать Оскару в поиске конской головы под столами, которые, шатаясь, едва не переворачивались. Наконец шут, потирая зад, с сапогом в руках вылез из-под стола.

               Изобразив удивление, он швырнул его под стол и под хохот хозяев и гостей, вновь кинулся искать голову. Поперхнувшись персиком, королева закашлялась. Вытирая набежавшие от смеха слёзы, она сделала глоток вина. Переведя дух, она посмотрела на герцога. Сдвинув брови, Генрих смущённо пожал плечами.

               Вылетев из-под стола, деревянная голова «коня» подкатилась к ногам Гуго. Юный принц водрузил её на «тело», которым была обыкновенная палка, и громко спросил:

               – Где привязать коня?

               Едва не перевернув стол, Оскар вылез наружу и принял поводья. Немного подумав, он швырнув палку на пол, продолжил:

                – Мой конь устал, он хочет спать! Не станем мы ему мешать.

                Гуго, взяв шута за руку, показал пальцем на герцога и королеву.

                – Идём к милорду, я тебя представлю!

                Шут сделал шаг, но вдруг остановился. Подняв «коня», он продел палку в пришитую к одежде петлю. Теперь «рыцарь» был с «мечом», влачившимся вслед за ним.

                – Представь, мой друг! Не знает он меня! – согласился Оскар, положив ладонь на деревянную голову, служившую теперь эфесом меча.

                По залу прокатилась волна смеха. Все искоса посматривали на рыцаря. Каждый из приглашенных уже знал, куда клонит шут наряд которого, говорил о многом.


                Оскар и Гуго подошли к столу герцога. Шут в неловком поклоне ударился своей головой о "конскую" и виновато почесал лоб.

                – Смотрю, ты весь в пыли! Был долог путь? – громко спросил Генрих.

                Пыли под столами карлик действительно собрал немало. В подтверждение сказанного шут хлопнул ладонью по «мантии». Поднялось белое облачко.

                – Да! С Палестины я, из святой земли! – ответил он поклонившись.

                Генрих, изобразив на лице сомнение, спросил:

                – А чем докажет слово столь опытный ездок?

                Шут хлопнул в ладоши, двери открылись.

                – Эй! Кто там!? Челядь! Внести сюда мешок!


                Двое слуг вошли в зал. Освободив на столе место, они поставили перед герцогом большой с заплатами мешок. Аббат, налегавший на вино, внезапно очнулся. У него появилась замечательная возможность уличить шута и герцога в ереси. Осталось узнать, что в мешке?

                – Нет краше Иерусалима края, – громко сказал шут и гордым взглядом обвёл гостей. – Я долго из него к вам шёл…

                Смешно семеня маленькими кривыми ножками, он приблизился к столу и дёрнул за шнур,которым был завязан мешок. Края опустились вниз, оголив накрытую красивой тёмно-зелёной бархатной тканью птичью клетку. Почувствовав интерес к происходящему, гости привстали со своих мест, чтобы увидеть чудо.

                – Привёз я королеве гордого орла! – торжественно сказал шут, поднял руку и с ухмылкой посмотрел на разодетую публику. – Охотничий!!! Я сразу это понял, на рынке птицу покупая!

                Королева медленно сняла с клетки бархатный лоскут, и по залу прокатилась волна смеха. Генрих невозмутимо посмотрел на птицу:

                – Не видел раньше я натасканного на охоту попугая.

                Королева поднесла к глазам платок и, трясясь от смеха, вытерла слёзы. Гости были готовы кататься по полу. В зале началось всеобщее веселье. Выдержав паузу, герцог заговорил.

                – С таким орлом не страшен враг! Как звать тебя, мой рыцарь! – он поднёс руку к клетке, щелкнув пальцем по медному кольцу.

                – Дура-ак!! Дурак! Дурак! – трижды ответил за Оскара попугай.


                Теперь хохот стал неуправляемым. Королева, подтянув к себе клетку с попугаем, стала бить веером по кольцу.

                – Дурак! Дурак!! – выкрикивал попугай.

                С лица герцога спала притворная маска строгости, и он залился смехом! Королева особым взглядом посмотрела на сына. Облачённый в ритуальную длинную белоснежную льняную рубаху, уже испачканную вином, Альфонсо, дождавшись, когда утихнет смех, вышел из-за стола. В его руках был арбалет, инкрустированный витиеватой резьбой. Пытаясь быть серьёзным, он подошёл к шуту и передал карлику грозное оружие со словами:

                – Это тебе мой подарок, гордый рыцарь! Завтра покажешь нам свою меткость и работу ловчего попугая!

                Услышав это, зал пришёл в восторг! Королева Арагонская, слегка качнув головой, одобрила поступок Альфонсо.

                – И орден от меня тогда прими! – громко сказал в свою очередь Гуго, пряча за спиной какой-то предмет.

                Сбросив короткую мантию, карлик, сжимая в руках арбалет, подошёл к принцу, гордо выпятив грудь. Гуго после шутовского поклона повесил на шею Оскара верёвку, продетую сквозь ноздри жареного свиного пятачка.

                – Буду носить с гордостью, мой принц! – благодарно склонил голову Оскар. – Есть просьба, дорогой милорд!

                Герцог милостиво разрешил, махнув белоснежным платком.

                – Вот Слово твоё! Зачитать? – спросил шут сюзерена.

                – Читай! Ты заслужил подарок и от меня, – разрешил он.

                – «Указ сей подтверждает! Носителя оного, пока горит приложенный к нему огарок свечи, считать судьёй герцогства Моего. Волю исполнять!» – прочёл Оскар и добавил: – Дальше подпись твоя и печать герцогства должны быть.

                – Если должны, то будут! Огарок где? – весело спросил Генрих.

                Карлик быстро достал из-за голенища короткого сапога свечу, величиной с мизинец. Герцог, увидев её, стал серьёзным.

                – Великоват огарок. Меньше сделай на треть! Боюсь, пока гореть будет, ты всех в тюрьму посадишь, – сказал он под новый взрыв хохота гостей.

                Оскар откусил часть свечи и выплюнул на пол.

                – Подвяжи огарок к указу и положи на стол. После подпишу, – сказал герцог, поднимая кубок. – Мы, преданные мне вассалы и гости, собрались по знаменательному поводу! Альфонсо, сын королевы земель Арагоны, стал мужем! Прошёл он пост, и сделано всё, что следует для ритуала посвящения! Подарок и боевой меч!!! А ты, королевич, преклони колени!


                По сигналу герцога музыканты заиграли старинную балладу «Посвящение». Открылись двери, и рыцарь внес боевой меч сенешаля Ордена Госпитальеров с инкрустированным каменьями крестом на эфесе. Следом на алой подушке внесли красивейший рыцарский шлем с лиловым султаном. Пир удался.

                Веселыми были все, кроме аббата, не нашедшего в этом розыгрыше крамолы, и пары, сидевшей за столом справа от герцога. Сильвия, вонзив ногти в ладонь шевалье, потупила взгляд. По цвету ткани, закрывавшей клетку попугая, по одежде шута, скопированной с праздничного камзола рыцаря, она поняла, в чью сторону был направлен удар. Впервые ей стало стыдно за цвет своего платья. Она была готова порвать его у всех на глазах, лишь бы гости поняли, что она к шутовскому маскараду никакого отношения не имеет. Де Кон молча скрежетал зубами. Сжимая в ладонях кубок, вино из которого тихо лилось на стол и в блюдо с мясом фазана, вспомнил слова, которым раньше не придавал значения. Они были сказаны Ларго во время первой встречи в доме судьи: «Если ты так силён, то сможешь достойно нести свой герб. А нет, тебе помогут. Скоро, очень скоро...» Выходит, Ларго знал, что на пиру будет два шута.



                Глава ХХI



                – Край сей облюбован чёрным крылом сатанинским! Но Бог милостив! Он дал мне силу, наградив за крепость веры, чтобы рушить скверну и чистить души прихожан! Стол ломился от угощений, может, по этой причине душевные пламенные речи аббата казались тёплыми, полными любви к Господу. Только лица судейской четы и дочери оставляли желать лучшего. Святому отцу казалось, что рыцарь, сидевший напротив, единственный из всех погружён в его речи о Боге. Дабы увериться в этом, Аллен обратился к нему: – Вот ты, гордый рыцарь, защитник гроба Господа, разделяешь мысли мои о крамоле в крае нашем, наполненном крамолой святотатства?

                – Я призван Церковью на борьбу с дьяволом и иноверцами, дорогой аббат. Как мне не понимать случившегося? Как не надеяться на то, что произошедший случай крамолы не обойдёт суд Божий. Не даст Господь волю другому грехопадению, оградит нас от скверны с помощью твоей святой воли, отец Аллен! – ответил он аббату и поднял кубок.

                – За силы Божьи, за крепость Церкви! Довольный ответом аббат поднял кубок и выпил вино до дна. Все последовали его примеру. – А скажи, гордый рыцарь, о каком будущем случае
 ратуешь? – спросил аббат, хитро прищурившись.

                Хмурое лицо кавалера осветилось улыбкой.

                – Есть жизнь, а случай… Случай представится. Сердце подсказывает, что не одна была ведьма, – ответил он.

                – Понимаю, о ком речь. Я присматриваю за ней. Молода, правда сие, но кровь проявит себя. Эта нечисть под топором не сдохнет, уж поверь мне! – злобно сказал аббат, перекрестившись. – А тебе, рыцарь, спасибо, что не прельщаешься чарами навеянными старой ведьмой. Чую сатанинский стержень в рыжей чертовке. Проявит, истинный крест, проявит. Стук в дверь прервал разговор.

                – Кого в поздний час принесло? – проворчал судья, поднявшись из-за стола.

                Обычно с наступлением темноты слуг в доме судьи отпускали домой. Дверь пришлось открыть самому, да не тяжёл труд. Загремели засовы, и послышался голос судьи:

                – Это Натан, шевалье! Пригласить?

                – Не стоит. Я выйду к нему. Неотложного решения требует дело. Проверю выполнение обязанностей стражей, – ответив, Де Кон попрощался с гостем и хозяевами полупоклоном, накинул мантию, поправил ремень, положил руку на эфес меча и вышел.

                Натан ждал у дверей, склонив в почтении голову.

                – Говори! – разрешил рыцарь, выйдя на середину улочки.

                – Проследил, монсеньор. Карлик у юной знахарки. Думаю, скоро вернётся к себе.

                – У ведьмы юной, а не знахарки. Запомни это! – грозно сказал Де Кон. – Не верь чарам глаз её зелёных, коже белой! Вижу, сохнешь. Доведёт она тебя до греха, помяни моё слово.


                Натан боялся рыцаря больше палача и рыжего Ру, вместе взятых. Каждое его слово гвоздём впивалось в голову бригадира охраны.

                – Упаси, Бог! – ответил он, испуганно перекрестившись.

                – Не сохну, вот знамение моё, – и ещё раз перекрестился.

                – Верю! С Богом хожу во кресте Святого Иоанна. Иди к главным воротам. Будь там до времени, пока не позову, – приказал рыцарь.

                – А делать-то что? – поинтересовался Натан, готовый выполнить любой приказ.

                – Учить? Посты проверь. Дозор отправь да по сторонам смотри. Сюзерен уехал на охоту, может вот-вот вернуться. Начеку будь. А я на стену поднимусь, с высоты гляну на труды твои.


                Проводив рыцаря взглядом до каменных сходов со стены, Натан сплюнул и прошипел:

                – С Богом он ходит, чума смертная… Не видел я, крестоносец, чтобы ты хотя бы раз пальцы свои ко лбу поднёс в крещении. Уж кто Сатана, так это ты! Жаль, что и я вместе с тобой проклят буду.

                Облегчив душу в гневной речи, он перекрестился и, тяжело сопя разбитым носом, пошёл к решётке главных ворот.

                – Спите, черти?! – грозно выкрикнул бригадир, подойдя к притихшей страже. – Поднимите решётку, дайте в башню пройти. Кто видел меча дозора?

            

                Поднявшись на самый верх стены, рыцарь почувствовал холод налетевшего ветра. Пришло время стужи. Поздняя осень скоро уступит свои права зиме. Закутавшись в мантию, шевалье провёл ладонью по груди и теперь почувствовал ещё и холод металла. Это была связка ключей, которые сейчас ему пригодятся. Скривив рот в улыбке, он пошёл к переходу, ведущему к главной башне замка.

                Первый меч охраны замка давно заприметил небольшую дверь, из-за которой однажды вынырнул карлик. Шут в спешке не заметил его. Наступил час, когда Де Кон проверит, что скрывается за той дверью. По словам Армана, вручившего ему ключи, в руках шевалье ключи от всех дверей замка, ведущих на стену. Возиться с замком пришлось долго. Так долго, что руки престали подчиняться желаниям шевалье. Наконец замок щёлкнул, и дверь поддалась.

                В темноте рыцарь наткнувшись на что-то твёрдое, едва не упал споткнувшись. Руки нащупали нечто мягкое, похожее на постель. Рядом с ней маленький столик, на нём - трут и масляная лампа. После удара кресалом трут вспыхнул. Лампа загорелась тусклым светом. Осмотревшись, рыцарь понял, что находится на верхней площадке главной башни. Место было облюбовано шутом. Вот он, его альков! Здесь он спал, ел, что-то рисовал, если судить по лежавшей на постели тетради. На столике Де Кон увидел пустой кувшин и крошки хлеба. Разгоревшись, лампа осветила начало каменной лестницы, которая винтом убегала вниз, в темноту.

                «Лучшего места в замке для общения с шутом и не найти, – подумал Де Кон. – Ждать осталось совсем немного. Скоро появится. Достаточно толчка, чтобы эта маленькая наглая обезьяна переломала кости на камне ступеней».

                Снизу послышался звук закрываемой двери и осторожные шаги. Показался мерцающий свет едва тлеющего факела. Самое время задуть фитиль лампы. Вспомнив, что у карлика есть арбалет, рыцарь бесшумно вынул из ножен меч и присел на корточки так, чтобы можно было увидеть его только с последних ступеней. Шаги приближались. Рыцарь встал, сделал шаг вперёд и занёс ногу для удара.

                Гуго?! Да, это был сын герцога! В его руках факел и арбалет шута.

                – Что ты тут делаешь? – испуганно спросил Гуго, опешивший от неожиданной встречи с рыцарем.

                – Да вот, вопросы к Оскару есть. А что здесь забыл ты? – едва нашёл, что сказать рыцарь.

                Заметив готовность шевалье к нападению, Гуго поднял арбалет и стал искать пальцем спусковой крючок. Де Кон не стал ждать выстрела. Сделав шаг вперёд, он со всего маха пнул мальчика в грудь. В это мгновение, чиркнув плечо рыцаря, перед его носом пролетела тяжёлая стрела и вонзилась в деревянную балку крыши.

                Крича от страха и боли, принц кубарем покатился вниз. Было слышно, как его тело билось о стены, как громыхал арбалет и стучал, прыгая по ступеням, факел. Где-то внизу всё стихло. Испугавшись, рыцарь бросился к двери.

                В это время открылась нижняя дверь башни. В темноту лестницы шагнул Оскар. Что-то твёрдое и продолговатое подкатилось к его ногам. Почувствовав неладное, карлик прислушался. Вверху раздался звук закрываемой двери. Наклонившись, карлик нащупал потухший факел. В его сердце закрался страх. Не понимая, что произошло, карлик кинулся вверх.

                На первом повороте лестницы, прямо у двери в кухню, он увидел тело Гуго. Ударом плеча Оскар распахнул дверь и закричал что есть силы:

                – Сюда-а! Скорее сюда, все, кто есть!!!

                Встав на колени, он стал ощупывать тело принца, потом прижался ухом к его груди. Биение сердца он услышал вместе со звуками приближающихся шагов. Гуго был без памяти, лицо - в крови. В дверях показались кухарка и её сын. Выпучив глаза, они смотрели на перепачканного кровью Оскара и безжизненное тело Гуго.

                – Несите в зал, к свету! Будьте осторожны, похоже, у него переломаны руки и ноги! – кричал Оскар не своим голосом. – Кто тебя так? О, Господи! Я за Эльзой! Она поможет.

                Не ожидая, пока принца поднимут и понесут, он со всех ног помчался к выходу из замка. У решётки Оскар столкнулся с Натаном и стражей.

                – Не опускайте решётку! Беда! Я мигом, за знахаркой! – попросил он стражу и побежал вниз по улочке.

                Натан видел, откуда выбежал карлик и куда пошёл первый меч охраны. Он без труда догадался, что без рыцаря дело не обошлось. А вот и он спускается с высоты по сходам, растирая плечо.

                – Что за шум? – громко спросил он Натана. Не заметив опасности, рыцарь вложил меч в ножны.

                – Шут, перепачканный кровью, промчался как угорелый. Кричал, что за знахаркой побежал, – ответил за всех Натан.

                – Опускайте решётку. Пьяный, наверное. Много ли карлику надо? – сказал он, прижав ладонь к плечу.

                – Что стоите? К барабану! Опустить решётку! – скомандовал Натан, но был остановлен голосом из темноты.

                – Не торопись!

                Гулко стуча сапогами по мосту, к воротам спешили два человека. Это были палач и Ру.

                – Сейчас всё прояснится, монсеньор! Я вижу, что с конца улочки к нам бегут двое! Шут и девчонка-знахарка, – сказал меч дозора, посмотрев Натану в глаза. – Или ты хочешь сказать, что видел такие случаи часто? Пьяный шут и знахарка бегают здесь каждый день?

                Шевалье, махнув рукою, пошёл к дому судьи. Оглянувшись, он бросил:

                – Бригадир! Узнаешь всё, придёшь, расскажешь.


                – Показывай, куда… – послышался на мосту девичий голос.

                В руках Эльзы была корзина.

                – Беги за мной! – ответил Оскар, прижимая к груди короб с чем-то стучавшим внутри.

                – Что произошло, Оскар?! – громко спросил Лукас.

                – Не уходите, ждите меня! Оба ждите!! – крикнул Оскар удаляясь.




                *             *               *
 


                Открыв дверь, Оскар кинулся к очагу и снял дымящийся горшок. В доме стоял запах гари. За ним в дом вошли Лукас и Ру.

                – Эльза готовила обед. В спешке бросила горшок на огне. Не дай Бог, пожар случится, поэтому я был вынужден вернуться и позвать вас сюда, – сказал Оскар и пригласил друзей к столу. – Присаживайтесь, есть о чём поговорить.


                Лукас и Ру молча приняли приглашение. Шотландец достал из-за пояса кожаный мешок-фляжку.

                – Давай чаши, разговор будет долгим. Так? – спросил он, удобнее устраиваясь за столом. – Видел, Лукас, что хотел сделать Натан? Решётку опустить! Сердцем чую, знает он…

                Угрюмый вид палача говорил о согласии.

                – Это был приказ первого меча. Я слышал, – сказал он, слегка отодвинувшись в сторону, чтобы дать Оскару место.

                – Две чаши нашёл. О, вспомнил… – карлик сунул руку в укромное место за очагом и вынул золотую чашу. – Другие не знаю, где искать. Две глиняные Эльза забрала с собой. Они ей нужны для обработки ран.

                Лукас удивлённо уставился на сверкавший золотом сосуд.

                – Лампада, что ли? – спросил он. – Откуда здесь утварь церковная?

                – Эта вещь из разбойничьего клада. Я и Энцо нашли его на болоте. Трубадур Бонне подсказал, где искать. Во время казни перед смертью он подозвал меня, помнишь? Есть ещё два подсвечника. Что делать с ними, не знаю, – объяснил Оскар, усаживаясь рядом с палачом.

                Первый меч дозора остановил руку над чашей, хмыкнул и наполнил её.

                – Благодатный огонь в ней. Свет веры. Не помню, чтобы где-то в канонах было о том, что из этого сосуда нельзя пить вино, – сказал Ру, подвинув золотую чашу к себе. – Надо отдать всё это в храм. Как думаешь, Лукас?

                – Да. Осталось узнать, как? Думаешь, Оскару поверят, что были только эти предметы? – палач с задумчивым видом почесал лысеющий затылок. – Пусть судье отдаст. Тот решит, что делать. Скоро вестник дозора сообщит милорду о случае с сыном, к утру он будет здесь. Расскажи Оскар, что произошло в главной башне? То, что принц жив, но без памяти, понятно. Случайность? Оступился в темноте? Какого чёрта он пошёл наверх?

                Шут отодвинул свою чашу на середину стола.

                – Не хочется вина. Оно на кровь похоже, – сказал карлик, отвернувшись в сторону.


                – Не пей, – согласился Ру. – Рассказывай.

                – Когда Эльза осмотрела Гуго, она сказала, что сломаны кости рук, ног и, наверное, несколько рёбер. Голову, падая вниз, он закрывал руками. Шишки, ссадины, синяки, порезы на щеке. Прежде чем идти за вами к воротам замка, я поднялся к себе в комнату. Было интересно узнать, кто был там. Я слышал, как хлопнула единственная дверь, что ведёт на стену замка.

                – Там кто-то был? – сомневаясь, спросил Ру. – Ключи от твоей двери только у герцога и первого меча. Герцог на охоте, шевалье был у ворот.

                – Да, Де Кон был у ворот, но когда я отправился за Эльзой, там его не было. Ключ есть и у меня. Нашел случайно, – Оскар не стал выдавать тайну его появления. – Так вот, Гуго поднимался с арбалетом ко мне, вернуть хотел. Думал, что отец возьмёт его на охоту, не вышло. Арбалет, всегда заряженный, был пуст. Нашёл его на самом верху. Болта стрелы в арбалете не было, а спуск тетивы отжат. Был выстрел, вот так, друзья. Это значит, что наверху кто-то был, и Гуго выстрелил в него.

                – Хм-м… – задумчиво хмыкнул палач. – Завтра найди стрелу. Внимательно осмотри её. Принц молод, я согласен. Стрелять его учил Оглобля, по моему приказу. Он мне говорил, что Гуго стреляет не хуже, чем первый стрелок, – сказал Ру, допивая вино. – Если принц попал в цель, должен остаться след на "зубах" наконечника болта. Зазубрины там страшные.


               За окном послышался стук. Что-то упало. Гости, не сговариваясь, вышли из домика Марты. Двор был пуст, а на узенькой тропинке, ведущей в огород, валялись грабли.

               – Собака или кошка озоруют. Кому тут ещё быть в столь ранний час, – предположил Лукас. – Домой пора, скоро рассвет.


               Если бы кто-то из друзей заглянул в огород, то увидел бы на клумбе среди цветов спрятавшегося Натана. Это он наступил на грабли и сейчас еле сдерживал стон от невыносимой боли. Черенок попал точно в больной глаз, когда он, подсматривая в окно, сделал неосторожный шаг.

               
                Глава XXII

    

              Комната Гуго наполнилась  людом, спешащим за герцогом на запах лечебного разнотравья, в который вкрался неприятный запах серы. Мрачнее тучи, Генрих склонился над кроватью сына. Казалось, Гуго почувствовал приближение отца, его веки дрогнули, а из правого глаза по кровоточащей щеке скатилась слеза. Все замерли.

          – Я рядом, сын, – еле слышно прошептал Генрих, осторожно дотронувшись до руки Гуго.

         Мальчик глубоко вздохнул и отвернулся. С его горячего лба сползла мокрая ткань, свёрнутая в несколько слоёв. Не мешкая, Эльза сняла её, отжала над ковшом и, вновь смочив, положила на лоб.

         – Просился на охоту. Хотел похвастать стрельбой из арбалета. А я… – шептал герцог, подвергая себя жестокому суду собственной совести. 

         – Не ты виноват, Генрих. Я недоглядел. Меня вини… – сказал шут, безвольно опустив плечи. 

         – Кто допустил это дьявольское отродье к сыну сюзерена?! – раздался голос вошедшего в комнату святого отца.

         Аббат смотрел на Эльзу с нескрываемой злобой.

         – Господу нашему я молюсь за здравие сына Его юного. На коленях в псалмах  ночи провожу вместе с братией. А тут,  эта колдует. Кровь пьёт! Жизнь высасывает!!! К чему бдения наши? Вся мощь молитвы псу под хвост! Прости меня, Господь, за слова скверные! – говорил сквозь зубы аббат Аллен, пронзая девушку ненавидящим взглядом.

         Испуганная Эльза спряталась за спиной Оскара. Тот взял её руку и  посмел возразить аббату.

         – Спасли Гуго знания, смелость и решительность Эльзы, а не твои бдения. Бог  всё видит. Всё слышит! – пытался заступиться карлик, но был остановлен первым мечом охраны.

         – Тебя послушать, так и бабка её, ведьма старая, не убивала жену мастера закона и пса его. Так? – злобно спросил рыцарь.

         – Не так! – возразил Оскар. – Тебя тоже ждут сюрпризы, фарфоровые...

         – Крамола, Богом обиженная, Сатаной пригретая! Недочеловек! Как смеешь, мразь, эту чушь нести? Ты ответишь за свои слова! – с пеной у рта зашипел аббат.

         – Что ты к дураку пристал?  А у тебя,  кавалер, больше дел нет? – герцог строго посмотрел на Де Кона.

         Его мертвенную бледность Генрих отметил сразу, но объяснил это реакцией на свою излишнюю строгость. Де Кон, не возражая, вышел. За ним последовал аббат.
 
         – Что скажешь, Мишель? Было ли лечение правильным? – спросил герцог судью.

         Сеньор судья, проводив взглядом святого отца, тихо сказал:

         – Милорд, ты знаешь, что я из семьи лекаря. Не раз доказывал это в лечении твоих боевых ран. Так вот, молодость знахарки, может,  и порок, но руки её и умения завидны мне. Она спасла твоего сына от смерти.

         – Знаю. Сердцем чувствую, – прошептал герцог, погладив по голове дрожащую от страха Эльзу. – Будь ты трижды ведьмой, я должен благодарить тебя на коленях за сына, за пользу домену. Позже сочтёмся. Будь тут, пока Гуго в себя не придёт. А челядь вся – в помощь тебе. Пусть отдыхает сын. Идём, Оскар, разговор есть.

          На каменной террасе верхней части замка трудно быть незамеченным: ни  подойти, ни подслушать - всё взгляду открыто. Когда герцог желал уединиться и спокойно поговорить с визави не опасаясь поделиться секретом, он приходил сюда. Сегодняшний день был насыщен очень важными событиями. Они  заставили сюзерена нервничать и искать пути решения проблем. Генрих чувствовал, как  приближаются к его горлу холодные руки  инквизиции. Аббат Аллен явно не по своей воле искал повод  для скандала. После вступления в управление доменом герцогства, Ватикан стал проявлять к его персоне неподдельный интерес. Пока Генрих был под защитой красной мантии и белого креста, угрозы аббата были слабы, но теперь... Тяжело вздыхая и кутаясь в мантию, Генрих с надеждой смотрел на маленького друга. Только с ним можно было говорить, надеясь на добрый совет.

           Холодный осенний ветер заставил легко одетого Оскара искать убежище. Он встал в проём бойницы и посмотрел вниз, на площадь. Гулкий звук деревянных колёс тачек о камни мостовой, работа  угольщиков, заполняющих телегу углем, его интересовали мало. Просто тем он коротал время, пока герцог искал подходящие слова. Но сюзерен не спешил. Сморщив лоб, он о чём-то сосредоточенно думал, не обращая внимания на холод.
 
          – Письмо пришло из Иерусалима, – наконец сказал он.

          – От магистра или капитула? – спросил Оскар.

          – От обоих. Не сенешаль я более, – выдохнул Генрих. – Капитулом обет снят. Слава тебе, Господи! Почувствовал ты мою тревогу за домен, –продолжил он,  перекрестившись, и рукою отодвинул шута от бойницы. – Что там ты увидел? – герцог посмотрел вниз.

          Не заметив ничего интересного, он повернулся лицом к  Оскару  и  попытался улыбнуться.

          – Теперь  рассчитывать на помощь Ордена я не могу. М-да. Другая новость: шевалье Де Кон, оказывается, сын магистра барона Раймонда дю Пюи. Он написал, что по приезду в святую землю  черно-зелёный боров вручил ему письмо от особы, о которой я тебе ранее рассказывал. Помнишь? Из письма магистр узнал, что рыцарь - сын его.

          – Так шевалье – бастард? Сын барона рождён во грехе? – рассмеялся Оскар.

          – Да. Его кровь. Хотя верю с трудом. Король Филипп с ней тоже тесно общался, да и мне довелось взять грех на душу. Многие были близки с телом красавицы. Другое тут. С таким гербом, что у Де Кона, в святых землях делать нечего. Спасти его хотел мой друг барон. Вот и послал рыцаря подальше  с "заданием". Опасен стал шевалье. Дружбу завёл с аббатом... Недалеко от матери  ушёл. Та тоже любила вертеть сучьим хвостом перед носом папы. Мерзкий рыцарь, да, но он сын друга. Одно радует: не мой отпрыск.

          – Значит, не быть темплу? – безрадостно спросил шут.

          Герцог утвердительно кивнул.

          – Разрешено отпустить рыцаря на все четыре стороны вместе с казной братства. Если не брат я им более, то и дела казны тоже не мои. Пусть это золото станет откупом его отца - магистра. Сердце подсказывает, что он хотел этого, но сказать открыто не мог, чревато. Денег у братства святого Иоанна, поверь мне, меньше не станет.

          Оскар широко открытыми глазами смотрел на Генриха.

          "К чему теперь суета со смертью и происками рыцаря?!" – подумал шут. – «Один Натан не страшен. Не герцог его ставил бригадиром, не герцогу и убирать. С "уходом" рыцаря  Ру сделает это одним ударом топора! Новость надо обязательно рассказать рыжему шотландцу! То-то он обрадуется! Только не надо торопиться, всему своё время».

          – Ты не похож на тех угольщиков, Генрих. Между вами большая разница, – сказал шут серьёзно, показывая  пальцем на площадь. – У них забота о том, чтобы завтра телега с углем не была пустой, иначе на торгах потеряют деньги. А ты старательно выгружаешь из своей "телеги" ненужные домену проблемы, чтобы потом  хлам этот вывезти из замка. Итак, одна проблема решена. Отец святой - вот заноза. Как с ним быть?

          Генрих промолчал и взмахом руки отпустил Оскара.

          Когда Генрих спустился с лестницы, шут нащупал в кармане заветный ключ и с лёгким сердцем отправился к дверям своего убежища.



                *                *                *



           – Ты обещал не трогать тех, кто не причастен к смерти Бонне, – сказал Белый ангел, с тревогой прислушиваясь к биению сердца Гуго.

           По своему обыкновению  у одра больного, Раймонд стоял в изголовье. Здесь мысли смертного доступнее - душа и сердце рядом. Беспокоило другое. Ларго никогда не нарушал договора. Юный принц не был в круге противоборствующих сторон. Смерть смотрела на Гуго сквозь упавшие на глаза пряди чёрных волос. Взгляд Ларго не кричал о мести, его руки не касались мальчика. Сжав губы, ангел сделал шаг назад.

           – Не причастен к случившемуся. Не за принцем пришёл, – ответил он. – Так, праздное любопытство. Мысли разные. Как и обещал, мальчишка будет жить...


                Глава XXIII


        – Расскажи подробнее. Нужно знать каждую мелочь. Неверный шаг может погубить нас обоих. – похлопав Натана по плечу, шевалье уколол его острым пронизывающим взглядом. 

        От страха у Натана затряслись колени. Собравшись с силами, он отвёл глаза и сказал:
        – Точнее, совсем чёрного петуха в моём доме не было. Где его взять? Пришлось у того, что был, выдрать с десяток рыжих перьев. Дождался, когда знахарка уйдёт в замок, и  …сделал, как велено.

        – Халдейский колпак, что я у судьи в чулане нашёл, куда подевал? – спросил рыцарь.

        – Над кроватью повесил, поверх распятия. Закрыл его им. Жуткая картина получилась. А можно я скажу, что Ру пил вино из лампады? – заискивающим тоном попросил Натан.

        Де Кон, задумавшись, почесал подбородок.

        – Можешь. За эту ересь Ру точно пострадает. Всыплют ему плетей. Посидит с десяток дней в тюрьме на хлебе и воде. Попостится. Зато будет знать наверняка, кто за ним в ту ночь подсматривал. Понимаешь, о чём я? Если считаешь, что без головы будешь жить вечно, попробуй. Он устроит тебе такую жизнь с превеликим удовольствием, – рыцарь сопроводил речь злорадной улыбкой. – Всему своё время. Перебив всех и сразу, мы поднимем тут такой переполох... Справимся с ведьмой, а после займёмся палачом, шутом и шотландцем. Главное сейчас,  убрать с моей дороги молодую ведьму.

        – Зачем? – поинтересовался Натан.

        Рыцарь нахмурился.

        – Иди к отцу Аллену. Он в соборе. Доверительно сообщи, что ходил к знахарке по просьбе матушки. Дверь в дом закрытой оказалась. Ты посмотрел в окно и случайно увидел то, о чём рассказал мне. Понял? – добившись понимания, шевалье подошёл к стене, на которой висело его оружие и щит, снял с широкого поясного ремня кошель и отдал бригадиру. – За труды. Если всё пройдёт гладко, дам столько же. Иди! Да! После того, как девицу схватят и поместят в тюрьму, не дай Бог, к ведьме подойдёт посторонний!! Если она расскажет палачу или карлику то, чего они знать не должны, то шотландцу про лампаду я потом сам расскажу!


        После этих слов Натан не вышел, а вылетел из покоев. По пути в собор он сунул руку в кошель. Вытащив из него серебряный денарий, затем ещё и ещё, он насчитал двадцать семь монет. Натан сплюнул на мостовую. «Иисус дороже стоил», – подумал он и, удивившись собственной неслыханной ереси, перекрестился.


        Проводив бригадира, рыцарь почувствовал в плече ноющую боль. Скорчив страдальческую мину,  он присел на край кровати и задумался. Знахарка слышала бред принца. Мальчишка постоянно упоминал рыцаря и арбалет. Если она сделает выводы, поделится ими с шутом или палачом, то дни Де Кона сочтены. «Девчонку сжечь! Мальчишка без её помощи должен сдохнуть. Если нет, помогу. Зайду тихо под утро и задушу. Двери в покои не заперты, с охраной тоже порядок, нет её там», – размышлял шевалье, потирая ноющее плечо. Рана была небольшой: наконечник болта лишь глубоко поцарапал кожу, но она успела загноиться. Хорошо, что у судьи оставались запасы мази, которую он привёз из святой земли. Поделился без лишних вопросов.

        Наконечник порвал мантию,  и рыцарь решил отдать её Ажану в починку. Вспомнив, что слуга-оруженосец будет в замке только через несколько дней, рыцарь отложил этот вопрос до лучших времён. Не вовремя он отпустил Ажана домой для решения его собственных проблем. «Подождёт мантия», – подумал он и прилёг на кровать. Ждать оставалось не долго. Когда решится вопрос с колдуньей, время покажет, что делать дальше.


                *                *                *


        – Открыл глаза, говоришь? – спросил герцог Эльзу, склонившись над кроватью сына.

        Гуго увидел отца, и взгляд его потеплел.

        – Что произошло, сын? – спросил Генрих, слегка дотронувшись ладонью до лба мальчика. – Как ты мог упасть с лестницы?

        – Не помню… – ответил Гуго, пытаясь поднять забинтованную руку.
 
        Однако Эльза, недовольно покачав головой, положила руку на плечо мальчика, чем помешала его желанию обнять отца.

        – Не шевелись, рано ещё, – сказала она Гуго.

        За дверью послышались быстрые гулкие шаги. На пороге появился разгневанный аббат, трое братьев Церкви и Натан с двумя золотыми подсвечниками и серым остроконечным колпаком. В руках одного из братьев был мёртвый обезглавленный чёрный петух.

        – Что за маскарад?! – громко спросил Генрих, с удивлением рассматривая вошедших в комнату людей.

        Святой отец вытянул руки перед собой. Широкий рукав его сутаны оголил ладонь, на которой была лампада.

        – Эти святые вещи были украдены из лона Церкви. Не здесь, не узнаю их. Дело в другом. Посмотри, что на дне? – сказал аббат и сделал шаг вперёд. – Кровь! Ритуальная кровь вот этой бедной птицы! – палец аббата показал на петуха. – Использовать церковную утварь в своих чёрных делах! Неслыханная наглость... – прошипел аббат и, посмотрев на Эльзу, хищно улыбнулся. – Сгоришь! Сгоришь в огне инквизиции прямо в сей час, ведьма!

        – Я устал от твоих нападок, святой отец! Что ты несешь? Какая ведьма! – разозлился герцог.

        – Я сам напишу папе письмо. Он должен знать, какую ты прячешь ересь! Отлучу тебя от Церкви! Анафеме предам! Не дай Бог, если ты встанешь на моём пути! Взять ведьму! В саван сатанинский её! – крикнул он братьям.

        Братья швырнули Эльзу на пол, связали и обмякшее тело девушки завернули в простынь.

        – На эшафот! На площадь! Волоком! Не дайте ей коснуться грязными  руками ни одного камня в замке! А ты, герцог, не беспокойся, я уже распорядился о хворосте для ритуального костра. Прихожане несут его на площадь. Лучше не выходи из замка, милорд! Не доводи до греха! – гремел голос аббата, дико вращающего налитыми кровью глазами.

       Он подошёл к Эльзе, завёрнутой в простыню, и, вылив кровь из лампады на белую ткань, изо всех сил ударил бедную девушку ногой. Пособники аббата потащили Эльзу к выходу.

       – Не позволяй им, отец! – крикнул Гуго, пытаясь встать.

       В крайней степени волнения герцог замер посреди комнаты, его руки дрожали. Вошёл Оскар. Ничего не понимая, он показал пальцем на дверь.

       – Что произошло? Где Эльза? – спросил он.

       Но Генрих  ничего не ответил. Прижав руки к груди, судорожно глотая воздух,  он старался вздохнуть. Вошедший в комнату судья подвёл герцога к кровати и помог сесть.

       – Это сердце, милорд. Не вставай. Сейчас пошлю из челяди домой. Там есть настой, он поможет, – сказал судья, с тревогой всматриваясь в бледное лицо герцога. – Какой ужасный случай. Какой удар! – бормоча под нос, он встал и вышел из комнаты.

       Увидев растерянного Натана, стоявшего у двери с подсвечниками и с халдейским колпаком в руках, карлик обо всём догадался.

       – Так это ты! – бросился он на него с кулаками.

       Не мешкая, Натан выскочил из покоев и побежал вслед за священниками. Оскар добежал до двери, но был остановлен герцогом.

       – Стой, Оскар! – крикнул он, когда наконец-то сумел набрать в лёгкие воздух. – Один шаг  и ты, будешь сожжён вместе с Эльзой!

       Почувствовав безысходность, Оскар остановился.

       – Что делать, Генрих? Что делать?!! – сквозь слёзы бормотал он.

– Оскар, не делай глупостей. Оставь затею с местью, я читаю это в твоих глазах. Зажми волю в кулак! Месть - блюдо, которое подаётся со здравым умом и холодным рассудком, – тихо сказал герцог шуту.

       – Ты не сможешь её спасти? Нет? – наседал на отца Гуго и, прочитав в его глазах слово «НЕТ», потерял сознание.

 Вошёл сеньор Мишель. Судья ободряюще кивнул герцогу.

        – Я всё понял, милорд, – сказал он. – От меня никто никогда не услышит и слова. Это тот случай, когда Пилат обязан умыть руки. Мне надо идти. Я должен быть на казни. То, что Гуго сейчас ко всему безучастен, нам на руку. Его здоровью ничего не угрожает, пусть полежит так, а сознание вернётся. Что скажете, милорд? – спросил судья герцога.

        – Да, опасности для сына нет. Пусть он останется в неведении. Будь на казни. Не вмешивайся в происходящее. Лучше не будет, а повода для сумасбродного фанатика быть не должно… Идите, я побуду с сыном, – тихо ответил Генрих.


        Первое, что Оскару пришло на ум, взять арбалет и убить аббата. Он быстро поднялся к себе наверх и откинул угол одеяла. Грозное оружие ожидало хозяина. Погладив рукой ложе арбалета, Оскар вздохнул и, шепча молитву, поднял глаза: «Помоги мне, Господь! Дай разум! Дай сил!» Показалось? Неожиданно он услышал знакомый голос. "Терпи. Бог и я  рядом. Скорбим с тобой. Изменить ничего не сможешь. Но, если глянешь на потолок и с холодным рассудком примешь меры, то спасёшь от смерти себя, Гуго и своих друзей." Голос ангела эхом звучал в ушах, а взгляд карлика уже ощупывал мрачный, с пятнами плесени потолок башни. В деревянной балке  торчал болт его арбалета. Сняв берет, Оскар швырнул его в наконечник. Сбить получилось только после десятка бросков. Наконец болт упал на каменный пол и едва не скатился по лестнице. Подхватив тяжёлую стрелу, Оскар поднёс наконечник к глазам. История с падением Гуго  получила простое разъяснение. Тёмно-зелёный лоскут, прилипший к кривым иглам наконечника, мог принадлежать только одному человеку!

        Не отделяя лоскут от наконечника, Оскар спрятал болт под одеяло. Затем, вытащив из-под кровати пару болтов, один вставил в арбалет, а второй  спрятал за голенище сапога. Выйдя на крепостную стену через «свою» дверь, он оставил её приоткрытой и отправился на площадь.


                *               *                *


        Как ни странно, но площадь была полупустой. На эшафоте стояли судья и святой отец аббат Аллен. Наскоро собранный ритуальный костёр окружали братья Церкви. С последними словами о проклятых понтификом катарах, аббат бросил колпак к босым ногам худенькой, дрожащей, как осиновый лист, ведьмы. Привязанная к столбу, она стояла на куче хвороста и в голос молила Господа о том, чтобы смерть не была мучительной. За спинами священников, окружавших кучу хвороста с зажжёнными факелами, вдруг раздался детский крик:

        – Эльза! Я люблю тебя! Прости, что не могу по…

        Сильные руки мастера закона зажали рот Энцо.

        – Стой тихо, сын, – шептал Лукас, по щекам которого текли слёзы.

        Рядом, сжав кулаки и проклиная весь белый свет, стоял рыжий наёмник.

        – Я не оставлю этого, Лукас, слышишь? – тихо говорил он, глядя на священников, с нетерпением ожидавших начала казни.

        – Аминь! – закончил речь аббат, и слово это стало сигналом для братии в длинных балахонах с надвинутыми на глаза капюшонами.

        Оскар подвинулся к краю бойницы. Наведя арбалет на аббата, он прицелился. Дым костра, поднявшийся клубами над площадью, закрывал святого отца. Палец,  застывший на пусковой скобе в ожидании, стал неметь. Вдруг Оскар почувствовал запах серы и чьё-то присутствие. Он оглянулся. За спиной стоял ангел смерти.

         – Убей его! Не представляешь, какое удовольствие ты мне доставишь! – услышал Оскар бархатный голос, тот самый, что слышал однажды у окна рыцаря.

         Оскар вытер слёзы. Они мешали ему, очень мешали. Он прицелился и нажал на спусковой крючок. Болт вошёл в грудь Эльзы…



                XXIV глава



             Оскар обвёл взглядом пустую таверну. Его друзья сидели за дальним столом. Карлик устроился рядом с Лукасом. Напротив, сжав кулаки, застыл в неудобной позе первый меч дозора. Отодвинув стоявший посреди стола кувшин с вином, Оскар положил на стол наконечник болта арбалета.

              – Как есть. Ничего лишнего сюда не добавил, – сказал он.

              Мастер закона поднёс наконечник к глазам.

              – Вырвать такой клок, не задев тела, невозможно. Должна остаться рана, –  сказал он, передавая  болт шотландцу.

              – Тёмно-зелёный бархат. М-да. Что будем делать? – спросил Ру друзей. – У шевалье сильный заступник - святой отец. Если раны у рыцаря нет, то наши слова расценят по-другому. Оскар, у тебя тоже есть одежда из такой ткани, верно?

              – Одежда есть, но она без изъяна, и у меня нет раны, – отозвался карлик. – Обыск в доме Эльзы не случаен. Помните, мы слышали стук за окном? Там кто-то был. Он следил за нами и увидел на столе золотую лампаду. Возвращаясь ночью домой, вы не заметили что-нибудь необычное?

              – Мне недалеко идти от дома Эльзы. Нет, ничего не помню, – Лукас пожал плечами.

              Ру поднял голову и заметно оживился.

              – Расскажу по порядку. По дороге на площадь я встретил ночной дозор. Помню, перекинулся со стражниками парой слов. Поинтересовался у Оглобли о меткости Гуго. Да… И тут, друзья, к нам подошёл Натан. Одной рукой он прикрывал глаз! – сказал первый меч дозора, не веря своей догадке. – Что эта крыса могла делать ночью на площади?

              – А не ударил ли ему в глаз черенок граблей, на которые он наступил под окном в доме Эльзы? – продолжил за него Лукас.

              Шотландец, слушая палача, одобрительно кивал.

              – Так и было. Как хотите, но я убью этого слизняка сегодня же, – наконец вынес Ру свой приговор. – Найду повод. Кстати, этой ночью он должен встретить дозор, а я в нём - старший.

              Оскар посмотрел на Ру долгим взглядом.

              – Ночь будет холодной. Если он и встретит вас, то не на площади, а в башне, – сказал Лукас. – Какие ещё фокусы можно от него ждать?

              – Нет. Натан всегда встречает дозор либо на площади, либо наблюдает за ним с крыши башни. Ему не нравится, что стража, прежде чем уйти в казарму, идёт за вином, – возразил Ру.


              – Убьёшь. Обещаю, этот грех тебе простит герцог. Наступил  момент, когда святой отец умоет руки. Есть план, – подвинувшись вплотную к палачу, Оскар перешёл на шёпот. – На пиру герцог подписал Указ о том, что я, пока горит огарок, могу быть судьёй.

        – Зачем? – наёмник в изумлении поднял бровь.

          – Я уже тогда знал, что просто так мы с рыцарем не разойдёмся. Убить его, значит,  навлечь на герцога несчастье. А что взять с меня, дурака? Шевалье прислан сюда Орденом - это  раз. Он друг аббата - это два. Единственно  верный способ - казнить по закону. После, все вопросы будут ко мне, а не к сюзерену. Да и свидетелей казни будет не мало. Заступятся. А нет, так тому и быть. Вот я и придумал фокус с Указом. Так, на всякий случай, – сказал Оскар и посмотрел на палача. – Ты  подчиняешься судье, верно?

              – Да, – ответил палач. – Если представится случай, я без сожаления, отрублю рыцарю голову. Лишь слово судьи, и казнь состоится. Но как вытащить кавалера из замка и уговорить положить голову на плаху?

              – Мерзавец сам взойдет на эшафот, это мои заботы. Хватит ли у нас сил поставить Де Кона на колени? – спросил Лукаса Оскар.

              – Я помогу! – ответил за него Ру.

              – Ты будешь занят Натаном. Не спускай с него глаз. Он отличный стрелок. Если мы ошибёмся, он перестреляет нас на эшафоте ещё до того, как погаснет огарок, – сказал Оскар шотландцу. – Всё произойдёт этой ночью. Как только ты вернёшься из дозора, будь с ним, не отходи ни на шаг от бригадира. Понял? Поднимется на крышу - иди за ним. Чуть что, убивай не думая.

              Ру решительным жестом убрал с глаз рыжие пряди.

              – Справимся, – ответил за него палач. – Убивать, думаю, не надо. Под пытками он расскажет правду. Где был, кто приказал…. А правда нужна, чтобы тебя не казнили, Оскар. Если обсудили всё, то пора готовиться к  встрече с рыцарем. Мне надо сходить в башню, незаметно взять меч и спрятать его под эшафотом. Ру, отвлечёшь Натана, пока я буду в оружейной?

              – Да. Есть у меня к нему вопрос по поводу синяка под глазом, – сказал Ру, не по-доброму ухмыльнувшись. – Неужели сегодня убью его? Какой день! Какая возможность!!

              – Кто был на пепелище ритуального костра? За дымом ничего не было видно, – Оскар напомнил о казни, мысли о которой не покидали его ни на минуту.

              – Если ты об этом? Забери, – ответил Лукас и протянул Оскару болт арбалета. – Нашёл на пепелище. Спасибо, что ты сделал это, Оскар. Если бы Эльза, корчась в огне, закричала, я бы не смог удержать сына. Ты поступил,  как настоящий друг!

              Оскар отвернулся, чтобы друзья не заметили его слёзы.

              – Помянём Эльзу. Осиротел ты, Оскар. Но есть мы! И мы сегодня отомстим негодяям по закону, – сказал, нахмурившись Ру, и поднял кружку с вином.

              Выпили. Помолчали. Наконец Оскар заговорил:

              – Давайте подробно обсудим наши дела, друзья. Если не сделаем задуманного сегодня ночью, не сделаем этого никогда. Завтра рыцаря в замке уже не будет.


                *                *                *



              Де Кон вошёл в тронный зал. Осмотревшись, он сделал шаг к трону. По правую руку от сюзерена стоял судья.

              – Здравия и сил, милорд! Я здесь по твоему приказу! – прижал он руку к сердцу, поклонившись. 

              Сюзерен положил свиток на стол, повернулся к рыцарю лицом и на приветствие ответил едва заметным движением руки. По озабоченному лицу герцога шевалье понял, что милорд о чём-то напряжённо размышлял. «Без улыбки на лице. Быть разносу», – подумал он, приготовившись к худшему из того, что могло быть. 

              – Я слышал, что ты ранен в плечо. Сеньор судья поведал мне. Как себя чувствуешь? – спокойно заговорил герцог.

              – Царапина, не стоящая твоего внимания, милорд, – с достоинством ответил шевалье.

              – Приятно слышать, кавалер, что ты привык к боли, – Генрих улыбнулся. – И всё же, что за рана? Откуда взялась?

              – Безделица, милорд, – стараясь казаться равнодушным, рыцарь развёл руками. – Спешил попасть в замок. Объезжал окрест в поиске места для темпла и не заметил, как стемнело. Подъезжая к воротам, увидел, что решётку опускают. Думал юркнуть мышью, коня пришпорил и проскочил бы, да конь испугался скрипа подъёмника. Встал в проёме на дыбы. Вот я и напоролся плечом на острие прута.

               Судья почувствовал взгляд сюзерена и, поклонившись, сказал:

              – Решётка в нижней её части особенно грязна, милорд, вот рана и загноилась.

              Герцог, изобразив на лице сочувствие, выслушал предположение судьи.

              – И никто не помог тебе? Некому было остановить решётку? – всё-таки решил уточнить он.

              – Никто не виноват, милорд. Если бы не конь, – заторопился с ответом Де Кон.

              – Мишель, мне нравится кротость рыцаря, забота о воинах, – герцог выразительно посмотрел на судью. – Он жалеет нерасторопных стражников, стоявших в карауле у главных ворот. Этим, он показывает своё истинное лицо и чистоту помыслов! Я не могу быть таким добрым. Слишком много у стражи  упущений. Прошу наказать виновных. Здесь и сейчас! Ты вынесешь им приговор за нерадивое отношение к службе. Получается, если бы не случай, шевалье был-бы убит, а я потерял-бы  верного помощника, свою правую руку! Верно?

              – Да, милорд! – ответил судья, поглаживая короткую седую бороду. – Шевалье! Кто охранял в тот вечер ворота? Не помните? Назовите время суток, час. Найти этих паршивцев не трудно.
 
              – Да, это не трудно. Сейчас отправим за ними слугу, допросим, плетей всыплем. Верно, судья? – поддержал сеньора Мишеля милорд.

              – Я простил их, милорд. Мне, благородному рыцарю гроба Господа нашего, будет неловко видеть наказание стражников, – Де Кон лихорадочно искал выход из создавшейся ситуации.

              – Что будем делать, судья? – спросил герцог.

              В ответ тот лишь пожал плечами.

              – Мантия твоя порвана, вижу. Тогда же? – герцог показал пальцем на дыру. – Неловко как-то.

              – Да,  мантия немного повреждена, – подтвердил рыцарь. – Но это не беда. Жду возвращения оруженосца. Он умелый. Отлично справляется с иглой, починит.

              – При мне отпрашивался экюйе, ваша светлость, – подтвердил судья. – В его доме свадьба. Брат женится.

              Услышав слова судьи, Генрих улыбнулся.

              – Хотелось узнать, дорогой кавалер, доверяешь ли ты моему шуту? Дурак, понятно, но вдруг у тебя к нему есть неприязнь, может, ненависть? – спросил герцог и, повернувшись к столу, передвинул пергаменты на край, чтобы взять один из них в руки.
 
              – К чему вопрос, милорд? Что можно ненавидеть в дураке? Его шутки? – ответил рыцарь на улыбку герцога улыбкой.

              Генрих развернул пергамент. На чистом листе лежал металлический стержень с наконечником. Такой рисунок зазубрин назывался "испанским" и был только на стрелах для арбалета шута.

              – Арбалет  испанский. Зазубрины  тоже. Других таких в герцогстве нет. Наконечники к болтам сделаны не нашим кузнецом. Болт этот торчал в балке крыши в спальне карлика прямо над головой. Что думаешь об этом? – герцог смотрел рыцарю в глаза.

              – Может, шуту во сне что-то страшное приснилось - выстрелил случайно, – предположил он, гордо подняв голову. – Наверху никогда не был. Откуда мне знать?  Шута спросите.

              – Мишель, что ты видишь на этом наконечнике? – Генрих протянул болт судье.

              – Кусочек ткани, милорд, – он отделил вырванный лоскут и поднёс к подслеповатым глазам. – Это тёмно-зелёный бархат. Из такой ткани сшита мантия рыцаря.

              – Не был там, говоришь? А приложи-ка, Мишель, этот кусочек к мантии, – тихим, но твёрдым голосом приказал герцог судье.

              Шевалье побледнел и положил руку на эфес меча.

              – Он не сделает это, милорд! Прикасаться ко мне «почти христианину» я не позволю! – грозно сказал рыцарь.

              – Я христианин, милорд! Дозволь мне! – послышался голос из-за трона.

              Оскар вышел из своего укрытия и направил арбалет в грудь рыцаря. На плечах шута была мантия тех же цветов, что у рыцаря.

              – Мой шутовской наряд цел. Без дыр. Прикладывать некуда. Руку с эфеса! – шут встал рядом с герцогом.

              Скрипнув зубами, рыцарь опустил руку.

              – В темноте ты не мог перепутать меня с Гуго. Он был с факелом, – Оскар смело бросил обвинение в лицо рыцаря. – Спроси его, Генрих, почему он хотел убить твоего сына?

              Генрих, сидя на троне, пристально смотрел на шевалье. Его высоко поднятые брови требовали от Де Кона немедленного ответа. Рыцарь поднёс руку к поясному ремню и отстегнул от него круглую трубку-пенал.

              – Ответ тут, милорд, – сказал он и хотел сделать шаг вперёд, чтобы положить пенал на стол.

              – Стой там, пока я не пробил тебе грудь, – послышалось грозное предупреждение. – Возьми, сеньор судья. Посмотри, что там лежит, – Оскар взглядом показал судье на пенал

              Мишель с опаской подошёл к рыцарю и принял трубку из его дрожащих рук. В пенале оказался скрученный бечевой пергамент.

              – Зачитать, милорд? – развернул он письмо.

              Шевалье, подняв руку, попросил слова.

              – Письмо только для твоих ушей и глаз. Оно от моей матушки, – сказал он после разрешения герцога.

              – Мне не надо этих знаний, Генрих! Бьюсь об заклад, что там то же, что было им отдано магистру! Он сын твой! По делам видно, – с усмешкой сказал шут сюзерену, сделав шаг в сторону, чтобы лучше видеть шевалье. Острие наконечника стрелы арбалета было по-прежнему направлено в грудь рыцаря.

              Герцог взял пергамент и поднёс к глазам. Через мгновение он опустил руку и, скомкав его, бросил к ногам Де Кона.


              – Ты прав, Оскар! Этот бессовестный бастард пытается словами своей матери-шлюхи утверждать, что он мой сын! Причём точь-в-точь теми же словами, что были в письме магистра! – негодовал герцог. – Вот змея! Даже текст не поменяла. Кому ещё приготовлено такое послание? Королю Филиппу? Папе Римскому? Я всех не знаю, с кем она спала, но догадываюсь. Слушай слово моё, бастард! На сборы даю времени до полуночи. Казну свою забери. Магистр щедр. Он оставил тебе это золото как откупное. Чтобы ты родство с ним забыл. Сорви крест с мантии. Ты больше не брат Ордену Святого Иоанна. Судья, проследи, чтобы духа, этого сына многих отцов, в замке после полуночи не было. Ключи отдай!

              Отстегнув от пояса связку ключей, шевалье бросил её на пол.

              – Как жаль, что не могу задушить тебя своими руками, мерзкий шут, – прошипел шевалье, глядя на улыбающегося Оскара.

              – Сегодня, поверь, гордый бастард, эта возможность представится! Я провожу тебя в дальний путь, – заверил его карлик.

              Когда двери за шевалье закрылись, Оскар опустил арбалет.

              – Ты подписал Указ, Генрих? Тот, что я давал тебе на пиру? – спросил он сюзерена.

              В куче пергаментных свитков герцог отыскал нужный.

              – Давай возьмём огарок размером больше. Этого может не хватить. Вдруг сгорит во время чтения приговора, – сказал герцог, отделяя малый огарок от пергамента.

              Карлик снял берет и в раздумье почесал затылок.

              – Спасибо, Генрих. Зачитывать обвинения придётся долго. Много их! Могу не успеть, – принял он предложение.

              Подвинув к стене скамью, Оскар встал на неё и выдернул понравившуюся свечу из настенного канделябра.

              – Побойся Бога, Оскар! Этой хватит на приговор для десятка "сыновей" многострадальной Отчизны! – пошутил герцог.

              После недолгих колебаний шут согласился. Откусив кусок свечи, как в прошлый раз, он выплюнул его на пол.


                *                *                *


              Шевалье встретил Натана у дверей дома судьи. Как и было велено, он ждал рыцаря.

              – Сегодня я покидаю замок. В Париже ждут дела Ордена. Со мной будет казна. Ты знаешь, что моего  оруженосца нет в замке? Понадобится твоя помощь в сопровождении, – сказал рыцарь, пряча глаза.

              В мозге Натана вспыхнул лучик тревоги. Уходить ночью из замка в этот собачий холод с золотом...   

              – В чём край,  монсеньор? Дождёмся утра и тронемся в путь, – предложил он рыцарю.
 
              – Так надо, – ответил тот, не ожидая возражений.

              Натан был не глупым, но жадным.

              – Чувствую, ты не вернёшься назад. Какой толк провожать тебя в Париж? Езжай сам, – сказал он, ухмыльнувшись, потому что бояться рыцаря теперь не было смысла. – Герцог понял, кто хотел убить его сына, верно?

              – Да, – ответил он, не обращая внимания на тон бригадира. – А идти со мной придётся. Шут понял, кто виноват в смерти Эльзы. Знает не только он, но и герцог. Надеюсь, ты  понял, что после моего ухода погибнешь от рук его друзей.

              Для Натана это была не самая приятная новость. Выхода нет. Придётся уходить вместе с рыцарем. Закатив глаза, Натан проклял тот день, когда согласился стать бригадиром охраны, но тут же принял предложение.
 
              – Ты сломал мою жизнь, рыцарь. Я не смогу вернуться назад, – сказал он сквозь зубы, чувствуя, как закипает  злость. – Дел с тобой иметь не хочу. Ты обещал мне денег. Отдашь, и расходимся в разные стороны.

             Шевалье участливо похлопал его по плечу.

             – Приедем в Париж, я дам столько золота, сколько поместится в твоих горстях. Устраивает предложение? – спросил Де Кон заискивающим тоном. – Купишь одежду и звание экюйе. Станешь оруженосцем у меня или у другого рыцаря. С деньгами, при деле. Не хочешь - купишь дом, женишься.

            Этот расклад Натана устраивал. Если рыцарь уйдёт из замка, а он останется, должность бригадира будет призрачной. Стать вновь мастером-лучником очень опасно. Его все ненавидят, презирают, будут издеваться, бить, унижать... И всё из-за рыцаря! " Что ж, тронемся в ночь, отъедем подальше, а там.... Один точный выстрел из лука, и я сам найду место, куда отправиться с золотом.  Тебе,  мёртвому, оно уже не пригодится!" – подумал он и ещё раз убедился в правильности выбора.

            – Ровно столько, сколько в ладонях удержу, так? – переспросил он на всякий случай.

            – Да, – подтвердил рыцарь и впервые при Натане перекрестился. – Теперь  веришь?

            – Верю. Когда в путь? – потребовал уточнения бригадир.

            – Пора собираться, осталась мелочь, – сказал шевалье, посмотрев по сторонам. – Хочу убить шута и его друзей. Своё обещание тебе я должен сдержать. Поможешь?

            Не веря своим ушам, Натан чуть не захлебнулся от счастья! Хотел ли он смерти своих врагов?

            – Что я должен сделать, монсеньор? – спросил он, затаив дыхание, и не заметил,  как перешёл в общении на уважительный тон.

            Увидев решимость Натана, оценив его уважение, шевалье улыбнулся.

            – Перестрелять из лука всех, на кого я покажу пальцем. Согласен? Да? Тогда слушай, что нужно делать.



                ЭПИЛОГ




                И после этого, все мысли были с сыном.
                Хотя косил как прежде жизни без стенания
                Ночами темными к нему летал незримым джином
                И мандолину подарил ему, как знак внимания.

                Сын вырос без отца опеки
                И стал, как водится, на скользкую дорожку.
                Меч палача забрал его от матери навеки,
                Хотя он ей оставил с моим знаком брошку

                И вот копаю я в слезах могилу сына,
                Коря себя, что жизнь его не уберег,
                Чтоб мандолину проглотила глина.
                Она его, и будет с ним, таков неумолимый рок.


               
             Последнее нота баллады растаяла в воздухе. Ларго, приподнявшись на плахе, одним движением убрал мандолину за спину. Ветер стих, лишь небо роняло на площадь редкие крупные снежинки.

             – Красивая песня, спасибо! – тихо поблагодарил белый ангел. – Не верится, что столь дивный голос и виртуозность исполнения принадлежат Смерти.

             – Да, Раймонд, – грустно согласился Ларго. – Ты так не сможешь. Был бы одним из нас, запел бы не так.

             Шутка удалась, Раймонд рассмеялся.

             – Ты получил всё, что хотел. Сколько в шлейфе твоей мантии запуталось невинных жертв? Этого мало? – упрекнул его белый ангел.

            Под тенью шляпы с лица Смерти исчезла улыбка, оставив лишь намёк на едва поднятых уголках губ.

            – Я оставил месть после встречи с рыцарем на могиле сына. Ненависть шевалье ко всему живому, алчность и хитрость превзошли мои. Он затеял свою игру. Не принимая моих советов и предупреждений, дорогой Раймонд, творил зло. Не для меня старался, поверь. Я зритель. Интересно, чем всё закончится? Сумеет ли рыцарь, такой сильный, надутый гордостью и в железе лат, победить шута?

            Раймонд с недоверием посмотрел на Ларго.

            – Ты хочешь сказать, что ничего не готовил? Что умыл руки? – спросил он.

            Глубоко вздохнув, ангел смерти опустил голову.

            – Мне будет стыдно. Не здесь, а там. – сказал он почти шёпотом. – Не хочу, чтобы думали, будто от горя потерял голову. Но и мешать не буду. Ни здесь, ни на суде. Пусть события идут своим чередом.


            –  Открыть ворота! – послышался голос рыцаря из-за чёрного прямоугольника решётки.

            Скрежет подъёмного барабана грохотом цепей известил присутствующих на площади о приближении финала истории.


                *                *                *



            Поднявшись в оружейную комнату, дозорные расставили копья и щиты по надлежащим местам, оставив при себе только мечи. Растирая  замёрзшие руки и щёки, они потянулись к выходу. Проследив за воинами, Натан, дождавшись, когда выйдет последний, закрыл дверь на ключ.

            – В обеденную комнату, друзья! Стол накрыт и ждёт! – сказал он неестественно приветливым голосом. – А ты, Ру, почему не оставил свой топор? Меча мало? Кровь викинга? Ла-адно, не возражаю!

            Стражи переглянулись. Воины не ожидали уважения к себе от человека жадного, скрытного, грубого. Непривычно. На то, что первый меч дозора оставил при себе топор, внимания не обратили. Всем казалось, что рыжий шотландец и спит, с ним не расставаясь. 

             – В чём смысл застолья? – насторожился  Ру.

            Бригадир дружески похлопал шотландца по плечу.

            – Чувствую за собой вину: часто был несправедлив к вам. Не хочу, чтобы думали обо мне плохо. Служба - одно, а отношения - другое. Обиды ваши мне не нужны. Хочу быть уверенным, что в бою не получу кинжал в спину.

            Воины заговорили, зашумели, одобряя речь Натана. Улыбнулся и Ру, внимательно наблюдая за происходящим. Верить обычно жадному Натану он не собирался. Если кавалер покидает замок навсегда, то у этого парня скоро начнутся проблемы. Вот такое простое объяснение внезапно вспыхнувшей его дружбы.

            В обеденной комнате на единственном столе для дозора и его смены богатое угощение: два кувшина вина, два жареных гуся, ломти горячего хлеба, моченые яблоки… Голодные стражники, родом из бедных семей, где считали каждую медную монету, были удивлены. Когда кружки наполнились вином, Натан произнёс тост:

            – Братья! Мы выросли в соседних домах! Знаем друг о друге всё! Дружили, дрались, но в трудную минуту шли на помощь. Выпьем за дружбу! – он первым осушил кружку до дна. – Ешьте, пейте, друзья! Играйте в кости. Скоро вернусь. Дело к монсеньору - приказал оповестить его по возвращению дозора. На обратном пути возьму в таверне кувшин вина. Ру, – обратился он к шотландцу, – вернувшись, мы обязательно сразимся в кости. В моё отсутствие ты должен проследить за порядком.


            Натан надкусил хлебную горбушку, встал и вышел из комнаты. Он прикрыл дверь, прислушался к голосам пирующих воинов и поднялся на крышу башни. Холодный ветер встретил его неприветливо. Он попытался сбить Натана с ног, разворошил волосы, норовил пробраться под одежду. Ёжась от холода, бригадир прокрался к бойнице и, осторожно поднявшись во весь рост, с высоты оценил происходящее внизу.

            «Успел», – подумал он, услышав лязг цепей подъёмного барабана. Подтянув поближе к ногам колчан, он взял лук и вложил стрелу на тетиву.

            Рыцарь, кутаясь в мантию, выехал на мост и направил коня медленным шагом к площади. Рядом шёл судья. Судя по жестам всадника, они о чем то беседовали. На крупе коня, искрясь снежинками, лежали две вьючных поклажи с казной Ордена и нехитрыми пожитками, поверх которых были закреплены щит и копьё. Путники остановились у эшафота. Шум ветра не давал возможности услышать их разговор. Пришлось созерцать происходящее и ждать сигнала.

            – Сеньор Мишель, почему герцог велел тебе сопровождать  меня? – спросил рыцарь с не скрытой иронией.

            – Он много разного сказал, – ответил судья, не вдаваясь в подробности. – Простимся здесь, на площади. Неблизкий путь предстоит тебе, по холоду...

            Рыцарь, не придавая значения последним словам, важно кивнул:

            – Не страшен холод, да и с волками, думаю, разберусь. На прощание, судья, скажу доверительно. Эти земли не приглянулись мне. Холод, простора нет. Не развернуться, не выполнить долг перед Орденом в той мере, что лежит грузом ответственности. Лелеял мысль о встрече с шутом.  Да ладно, после увижусь. Прощайте.

           – Не торопись, монсеньор! Я же обещал проводить, – услышал рыцарь знакомый голос из-за телеги с углем.

            В свете фонарей эшафота появился карлик.

            – Ты хотел задушить меня своими сильными руками. А как ты это сделаешь, сидя на коне? – спросил он, направив арбалет на всадника.

            Рыцарь встрече не удивился. Спокойно спешившись, он накинул узду на крюк вбитый в опору виселицы.

            – Ты прав, я этого желаю, но ты имеешь преимущество. Несправедливо, не находишь? – спросил он, смело шагнув вперёд.

            В тусклом свете фонарей он увидел, как указательный палец шута стал медленно давить на спусковой крючок. Расстояние в три шага было слишком большим, чтобы прыгнуть на карлика, а металлический болт арбалета - не стрела из лука, сквозь щит он пробивает броню лат. Решив не рисковать, рыцарь остановился и спросил:

            – Чего ты хочешь?

            – Наконец-то я удостоен внимания, – рассмеялся Оскар. – Про справедливость из твоих уст слушать смешно. Из тебя получился бы прекрасный шут! Много за тобой дел добрых. Не могу оставить тебя без благодарности за них. Не забыл, что я судья? Поднимайся на эшафот, воздам почести! – приказал он рыцарю.

            Качнув арбалетом, он указал наконечником на ступени.

            – Ты?! Судья?! – рыцарь рассмеялся.

            Предупредительно покашляв, сеньор «судья», сдвинув берет на затылок, сказал:

            – В моих руках Указ, подписанный сюзереном, который гласит о том, что пока…

            –…горит огарок! Я помню эту шутку! – продолжил за него рыцарь, заливаясь смехом, и поднялся на эшафот.

            Наконец успокоившись, он поставил ногу на плаху. Оглядевшись вокруг, он обратился к Мишелю:

            – Если шут - судья, то приговор исполнишь ты? Верно?

            – Нет! Не он! – услышал рыцарь ответ из-за спины судьи.

            Это был голос мастера закона. С ритуальным мечом в руках Лукас вынырнул из тени казармы и подошёл к ступеням эшафота.

            – Если все в сборе, приступим! Вот только не уверен я, что всё будет так, как вам угодно. Точнее, шуту. Верно? – обратился рыцарь к Оскару. – Что хочет мне предъявить половина «судьи»?

            Пропустив намёк на физический недостаток, Оскар, подойдя к сеньору Мишелю, остановился в трёх шагах от эшафота.

            – Сеньор, покажи фарфоровую игрушку, – попросил он судью.

            Мишель вытянул руку и раскрыл ладонь, на которой лежал фарфоровый слоник.

            – Лукас, ты видел эту игрушку в руках оруженосца кавалера? – спросил карлик.

            – Похожую. Та, без ноги была, – ответил он.

            Карлик взял слоника у судьи, нашел место склеивания и отломил ногу. 

            – А теперь? – вновь спросил он.

            – Она! Других не видел, – ответил палач.

            – Игрушка привезена из Иерусалима вместе с другими безделушками. Она полая, и нога слона была с трещиной до поры, пока не попала в руки шевалье, так сказала моя жена, – пояснил сеньор Мишель.

            Увидев, что рыцарь положил руку на эфес меча, Оскар вновь направил на него арбалет.

            – Ты был сыном лекаря и знаком с ядами. Верно? – обратился Оскар к судье с вопросом и, увидев, что сеньор согласно кивнул, продолжил. – Скажи, чем была отравлена жена палача?

            Судья, не задумываясь, ответил:

            – Я видел много крови на месте смерти жены мастера закона. Чистой она была, без гноя и запаха. Так кровь идёт только из открытой раны. То же было и с мёртвой собакой. Кровь шла у пса горлом. Ни гноя, ни поноса. Отравление не вызвано ядом растений.

            – Знахарка Марта дала отвар из трав. Если не травами, то чем была отравлена бедная женщина? – удивился палач.

            – Знаю, чем! – сказал судья.

            Забрав у шута слоника,  он перевернул игрушку и показал на ладони несколько пылинок, игравших искрами даже при скудном освещении.

             – Алмазная пыль! Моя жена добавляла её в румяна. В её покоях, схитрив, шевалье остался один. Когда она вернулась, увидела в руках рыцаря слоника с отломленной ногой. Шевалье сказал, что случайно повредил игрушку и пообещал исправить казус. Когда он ушёл, супруга увидела плошку, в которой хранилась алмазная пыль. Она валялась на полу. Пыли в плошке почти не было. Видимо, порошок перед падением плошки был куда-то пересыпан. Для этого и пригодилась полость безделушки. Потом экюйе по приказу рыцаря высыпал яд в горшок с кашей. Попав с пищей в желудок, алмазная пыль разъела-стёрла его стенки, вызвала обильное кровотечение. При этом, отравленная женщина испытывала адские боли.

            – Так и было, сеньор судья! Жена кричала так, что я чуть не сошёл с ума. Вой отравленной собаки слышали все соседи. Теперь мне понятно, как произошло убийство! Оруженосец оставался в комнате один… – не успел закончить свою речь Лукас, как его перебил рыцарь.

            – Ложь, придуманная шутом! А ты, сеньор, удивил меня тем, что на стороне этого лгуна! – со злостью бросил он судье.

            – А ещё, я узнал Альбигойский колпак, что был сожжён на костре святым отцом. Во время казни я не знал, что это мой колпак. Он остался от отца как память и лежал в чулане. Однако там его не оказалось. Бедная девочка! Зачем ты приговорил её к позорной смерти?! – судья с ненавистью смотрел в глаза рыцаря. – Я дал кров чудовищу, сожалею…

            – Не хотел! Видит Бог - не хотел! Но ты не даёшь мне выбора, – сказал шевалье и показал пальцем на судью. – Ты, сдохнешь первым!!

            Увидев сигнал, Натан, натянув тетиву, выстрелил в спину судье, сделал шаг назад и затаился. «Первая жертва есть! Только непонятно, зачем я убил судью? – подумал Натан. – Да какая разница, кто первым умрёт, а кто последним. Этой ночью меня здесь уже не будет. И врагов моих тоже...», – успокоил он себя. Нащупав у ног колчан, лучник достал стрелу и выглянул из бойницы: судья мучился в агонии.

            Короткий свист заставил всех обернуться и посмотреть на крышу башни. По мелькнувшей тени узнали Натана. Громкий вздох и стон судьи, рухнувшего на колени, привлёк внимание Оскара. Опустив арбалет, он склонился над раненым, дотронулся до его руки.

            – Что с тобой, сеньор Мишель? – спросил он, уже догадавшись о самом страшном, что могло случиться.

            Судья медленно повалился набок. Расстояние не было большим,  и стрела, пущенная умелым стрелком, пронзила грудь насквозь.

            – Теперь моя очередь, шут! Судьёй буду Я! – выкрикнул, торжествуя, шевалье и показал пальцем на карлика.

            Шут шагнул в сторону и пригнулся. Чтобы в него попасть, Натану пришлось высунуться из бойницы, но странный шум шагов отвлёк стрелка, он оглянулся. Прямо на него с топором в руках бежал Ру! Времени для  разворота лука хватило лишь на неприцельный выстрел. Стрела вошла в живот шотландца. Выхватив из колчана новую стрелу, Натан успел вскинуть лук вверх, но топор, брошенный Ру, вошёл в грудь лучника. Широко раскрыв глаза, Натан выронил лук, упал на колени. В двух шагах, согнувшись от боли, остановился Ру. Сделав усилие, он обошёл Натана и попытался выглянуть из бойницы, но стрела, коснувшись стены, вызвала адскую боль.

            – Ты убил меня? – спросил, задыхаясь, Натан.

            Из последних сил он ухватился за сапог шотландца, потянул на себя. Сломав стрелу, Ру злобно посмотрел на Бригадира. Скользнув спиной по холодному камню стены, он опустился рядом.

            – Это ты придумал сцену с петухом? – задал шотландец свой вопрос.

            – Нет, придумал шевалье. Я лишь исполнил его приказ, – признался Натан, чередуя стоны и слова. – Я любил Эльзу. Понимаешь, любил! А он...

            С площади до них донёсся громкий голос рыцаря:

            – А теперь, сдохнешь ты!

            Вытирая с губ кровавую пену, Натан расхохотался. Кровь хлынула из горла и носа. Силы покидали его, он прошептал:

            – Сатана, ждёт моего выстрела…

            Тело Натана забилось в предсмертных судорогах.

            – Ждёт выстрела, – повторил Ру. – Раз ждёт, надо ему помочь...

            Дотянувшись сапогом до тетивы, он зацепил её носком и подтянул к себе. Собрав последние силы, Ру бросил лук через себя в проём бойницы. Сил, чтобы встать, у шотландца не было.

            Оскар, ожидая выстрел с крыши башни, направил арбалет вверх. Через мгновение, вылетев из бойницы и скользнув по воздуху  широкой дугой, на мощеный камень площади свалился лук. Ударившись, он подпрыгнул и упал на эшафот к ногам рыцаря. Сверху раздался громкий смех шотландца.

            Оскар направил арбалет на рыцаря:

            – Ты боялся, что о твоих кознях узнает Генрих? Успокою. Герцог знает всё! И о том, что сейчас происходит, тоже. На колени!!

            Скривив рот в кривой усмешке, рыцарь стал медленно вытягивать меч из ножен.

            – Это за Марту! – не ожидая следующих событий, Оскар выстрелил из арбалета.

            Болт, пробив железо лат, застрял чуть выше колена. От удара и боли рыцарь упал на здоровое колено. Сжав губы, по-звериному рыча, Де Кон выдернул болт, поднялся во весь рост и вытащил меч из ножен. На эшафот быстрым шагом поднялся мастер закона. Он встал рядом с рыцарем.

           – Голову на плаху, монсеньор! – приказал палач, занося меч над головой.

           – На коленях не умру! – гордо сказал рыцарь.

            Шагнув вперёд, он нанёс палачу рубящий боковой удар. Лукас отбил его, шагнул назад и приготовился к атаке. Размахнувшись, шевалье повторил удар. Эффект был тот же. Наступая, рыцарь стал теснить Лукаса к краю эшафота. Палачу ничего не оставалось, как сделать шаг навстречу. Отбив очередной удар, он толкнул рыцаря в защищённую панцирем грудь. Боль в ноге и сила толчка отбросили рыцаря назад. Он упал рядом с плахой. Короткий путь шевалье по эшафоту был отмечен стекавшей по ноге кровью. Не видя угрозы, палач замер, остановившись с занесённым над головой мечом. Де Кон стал медленно подниматься.

           – За жену Лукаса! – громко сказал Оскар, выстрелив из вновь заряженного арбалета в здоровую ногу рыцаря.

           Шевалье рухнул на колени. Подняться теперь, он не мог. Выронив меч, рыцарь попытался вытащить болт из ноги, но не удалось. Не обращая внимания на стоны и ругань тяжелораненного рыцаря, шут вытащил из кармана огарок свечи, поднялся на эшафот и подошёл к дыбе. Забравшись на пыточную скамью, он дотянулся до фонаря, снял с него колпак и поднёс огарок к фитилю. Прикрытый ладонью, огонёк затрепетал ярким пламенем.  Оскар установил его на балке дыбы, в месте, недоступном ветру.

           – Лукас, помоги рыцарю. Пусть положит голову на плаху. Я пока приговор зачитаю, – сказал Оскар, вновь влезая на пыточную скамью.

           – Давай сам, монсеньор, – обратился к шевалье палач. – Так, как есть сейчас, неудобно. Хоронить будут завтра. Мне неприятно будет показывать твоё тело с половиной головы.

           Натужно сопя, рыцарь подвинулся к плахе. Он обхватил чурбан руками и положил на него голову. Силы покидали его вместе с надеждой на жизнь.

           – Я помолюсь, – попросил он.

           – Помолись, – разрешил палач.

           Вскинув меч, Лукас посмотрел на шута.

           – За Эльзу... – тихо сказал Оскар.

           Сверкнув в свете фонарей, рассекая воздух, меч опустился на плаху. Голова рыцаря, отделившись от тела, упала с настила и шаром, в брызгах крови подпрыгивая на камнях, покатилась по мостовой.