в благоговейном трепете

я цвел. в мудрствовании я был слеп, и через металл проходила моя ночующая совесть, и кроты мне улыбались щемящей до ужаса тоской. так я цвел - предназначенный, литой, словно из сплошной массы льда, трепетный, хрупкий в своем величии. казалось тростинка камыша могла меня погубить, запев губительной, казнящей свирелью в моем пении текучем. звезды восторгались препятствиями слов, и, прозябающая, ложилась зима на ровный ход лет. я цвел, подобно тому как иней, приставая к коре дерев, прорастает дивными знаками, чудесными линиями запечатлевает свою ненависть. в грусти я утопал, незначимый, ни к чему не предопределенный. северные огни затухали над заревом полночи. медленно в стужу я опускался, как в земляную шахту, как в пропасть сладострастия, и мертвецы пели эту истлевшую песню, и буйволы были пьяны в этом кружеве раскатов. месяц пел тлением мыслей, холод дрожал на губах, север горел неистово, подымал мои вожжи и уносил меня вдаль, туда, где кончается север и холод, стужа и разврат преисподней. предержащими были эти окончания ветвей, в поникшем забвении они содрогались, увязывались в бой, динамили чутье птиц. холод ковал оружие, оружие для порабощения жизни, для закаления в горниле страстей. миллионами светил горели мои глаза, порожние от света, цветущие в дежурящих бликах. хлестко оступалась гроза меди, кованые литавры улыбались безотчетными лилиями, и кивок головы был равносилен познанию вселенной, раскрытию ее дольних тайн, затихших в кипящей воде, в погружении в молчаливую бесконечность. ветер по-свойски присвоил мое тление, присмирел в падкости своей на добро, и главное вошло в хрип лошадей, затопали копыта в порыве бури. из ледяных порывов выходил он, что лепет свой сровнял с рокотом небесных башен. шерсть гибла в распрях, клочья окутывали затихающую пустошь. в тишине отражения я нищал, соглашаясь с потоками ветра, с листьями взаперти, с почками в застенке, напротив моего присутствия. во рвах гибло сеющее пламя, равнины глубоко прижимались к груди, проискивая в шепоте летучем. месяц горел неистово, и порча летела сквозь него, сквозь его неистовый парус. деготь лился в открытые рты, и плащ стеллы улепетнул, и пригвоздился в чаянии востока. кромешным было марево бури, шелк лился в отточенные котлы, в шлифованные восходы. метла горела на ветру, ухищряясь в небесном присутствии. я растворял свое дыхание во смраде, я плакал, ущемленный неизбежностью света. и меч коснулся моих плеч, и я проснулся в благоговейном трепете.