В конце октября всех первокурсников отправили на овощехранилище перебирать картофель. К нам прикрепили троих преподавателей, двоих из которых уже нет в живых, зато третий сейчас выглядит точно так же, как и тридцать пять лет назад.
Преподаватели были разными и по темпераменту и по складу характеров. Тех двоих сближало их основательное физическое строение и угадываемое в глазах желание «бухнуть». На нас они смотрели с некоторой надеждой, но лишь до тех пор, пока не стало очевидно, что за спиртным никто из первокурсников не побежит, и преподаватели философски рассудили, что студент пошел уже не тот. Зато третий педагог, воодушевленный близостью Знаменского погоста, предлагал посетить могилу известного историка Щапова, и несколько первокурсниц, поддавшись эмоциональному порыву, после работы отправились на поиски, которые кажется увенчались успехом, во всяком случае, я помню последующее обсуждение этого похода и призывы учителя в ближайшие же выходные собраться вместе, чтобы посвятить несколько часов уходу за могилой историка.
Я же, обдумывая программу на предстоящие выходные, которые совпали с ноябрьскими праздниками, предложил троим своим товарищам отправиться в лес за кедровыми шишками. Двое поддержали мою идею, третий же благоразумно отказался, сославшись на врожденную ненависть к природе и любым мероприятиям вне города.
В лес решили отправиться с ночевкой. Дни стояли теплые, и это последнее осеннее тепло меня обмануло, я тогда еще не представлял себе всей суровости сибирской природы, и ночевка в лесу меня не пугала.
Я также никогда не бил в лесу шишек, но в компании был человек, который уже имел некоторый опыт и представление о том, в какую сторону следует ехать на промысел.
Ехать предстояло утром на электричке в сторону Байкала. Не доезжая несколько станций до Слюдянки, мы сошли с поезда и углубились в тайгу. Мы поднялись в гору и достигли густого кедрача, но к нашему огорчению здесь уже до нас побывали добытчики кедрового ореха, повсюду мы натыкались на следы их присутствия: огромные в человеческий рост колотушки, самодельные устройства для шелушения шишек и горы шелухи вокруг. Мы еще какое-то время побродили по окрестностям, предприняв несколько попыток обстучать обобранные деревья. Добыв с десяток шишек и этими скромными дарами леса удовлетворив свой охотничий азарт, мы разбили лагерь возле уже сложенного из камня кострища, и стали готовиться к ночлегу, собирая вокруг сухой валежник. Вечером мы зажгли костер, сварили на нем пшенную кашу, которая у нас пригорела, и открыли консервы. С собой мы взяли две чекушки водки, полагая, что этого спиртного будет достаточно, чтобы подогреть наши молодые организмы изнутри.
С заходом солнца температура резко упала. Мы открыли первую бутылку, выпили ее, и пошли вновь собирать валежник, так как запасы топлива сжирались огнем с непредсказуемой жадностью.
С собой мы не взяли ни спальников, ни палатки, надеясь, что тепла костра будет достаточно, чтобы до утра проспать на свежем воздухе, завернувшись в тулупы. Впрочем, тулуп был у меня одного, другой взял с собой обыкновенное одеяло, а третьему мать выделила новенькую телогрейку, строго на строго предупредив, чтобы он относился к ней бережно и ненароком не повредил в лесу, зацепившись за ветку.
Мы сидели у костра и пели песни, настроение было приподнятым, но для пущего веселья решили открыть вторую бутылку, после которой третий наш товарищ принялся выплясывать вокруг костра какие-то дикарские танцы, а затем устав, завернулся в одеяло, прилег на бревно и уснул. Как позже выяснилось, до этого случая он ни разу в своей жизни не пил водки.
Мы с приятелем сидели у костра и подбрасывали ветки, не давая пламени зачахнуть. Хмель быстро выветрился, мы попытались уснуть, но сон не шел, и кроме того, неожиданно повалил снег и вскоре весь лес из серого превратился в белый, но это чудо нас ничуть не радовало – теперь хворост приходилось добывать из-под слоя снега, и пока мы по нему пробирались, снег набивался в обувь, и вскоре в нее проникла бодрящая сырость, вынудившая нас разуться и вытянуть ноги к костру. В какой-то момент мне удалось забыться сном, но вскоре я был разбужен криком своего товарища, который с бранью пытался сбить тлеющее пламя со спины своей новенькой телогрейки, на которую упала вылетевшая из костра искра. Я вскочил на ноги и стал помогать попавшему в беду товарищу, поливая его водой из котелка. Третий приятель продолжал безмятечно почивать на бревне, на котором едва умещалось его тело.
Товарищ был крайне расстроен понесенными потерями, и уже в лицах представлял себе, как его будет отчитывать матушка за порчу телогрейки, вид которой и впрямь оставлял желать лучшего. Если в лес мы заходили бравыми гусарами, то наше возвращение домой напоминало бегство армии Наполеона из недружелюбной России. Единственным человеком, которого не затронули тяготы ночевки, был приятель, проспавший до утра под одеялом, - он не замерз, и чувствовал себя великолепно. Мы даже окрестили его «индейцем» за неприхотливость и легкую приспосабливаемость к суровым условиям ночевки.
Пострадавший от пожара товарищ, нашел где-то в лесу старую грязную майку и надел ее поверх телогрейки. На его долговязой фигуре, в сочетании с невозмутимым выражением лица, майка смотрелась уморительно. Тогда я не обратил внимания на экстравагантность поведения моего товарища, сочтя ее особой формой остроумия, но задним числом я вижу в этом поступке всплески тихого безумия, гулявшего в нем, как молодое вино.
Это был первый курс университета. Мы еще плохо знали друг друга, и едва ли могли себе представить то, что наше знакомство будет иметь последствия.
С приятелем, с которым я провел ночь у костра в лесу, меня свяжет кармическая дружба. Ее векторы будут разнонаправленны. Если он будет развивать в себе коммерческую жилку, пытаясь безуспешно продать мне различные вещи, в списке которых будет старый бобинный магнитофон и новые советские кроссовки, то я буду пытаться погубить его однообразную растительную жизнь, предлагая довольно рискованные способы проведения досуга.
Наконец спустя три года после нашего знакомства, звезды сойдутся и ему удастся продать мне за двадцать рублей самодельный пистолет, а я втяну его в идеологически сомнительное мероприятие, за которое он совершенно незаслуженно получит срок по статье «злостное хулиганство», а прицепом к ней пойдет статья за изготовление, хранение и ношение огнестрельного оружия, а тот, кого мы нарекли «индейцем» будет проходить по делу свидетелем.
Нам так и не удастся найти достойной альтернативы уходу за могилой старика Щапова. На следственные мероприятия и заседания суда приятеля будут возить в телогрейке, возможно той же, что мы тогда чуть было не сожгли в лесу. Вместе с нами будут возить и чудака, который отказался от поездки в лес под предлогом врожденной ненависти к природе, но того я и вовсе не знаю за что.