Никаких эксцессов Элегия Витальевна от этой поездки не ждала. Знала бы – отменила стариковскую экскурсию и дело с концом. Но неприятности, как и стрелки на колготках, возникают именно тогда, когда нужны меньше всего. Например, в пятницу.
На экскурсию выходного дня набралось всего восемь желающих, пенсионеры по путёвке от совета ветеранов какого-то полумёртвого комбината. Жалко, восемь – это не шесть. Будь группа на два человека меньше, Волошина с лёгким сердцем отменила бы развлекательный вояж. Лишилась бы халтурки на пятьсот «гидовских» рублей, зато уже после обеда сидела бы дома, сберегла бы кучу нервов и всего остального.
Но если группа наполнена больше чем на треть, надо ехать. Шесть старушек и два старичка грузятся на экскурсионный борт возле бюро «Аккорд трэвел» на улице Скрябина. Дедушки – пожилые гусары - подсаживают престарелых дам на ступеньки, передают в салон сумки и держатся молодцами. Одна бабулька ковыляет на ходунках, у пары человек в ушах белые таблетки слуховых аппаратов, половина группы – с тростями, и почти все поголовно – в очках. Дряхлое, но оптимистичное воинство.
От большого автобуса Элегия отказалась, вызвала Борьку на 18-местном бордовом «Пежо». Приземляясь на боковое сиденье, шепчет в водительский отсек:
- Борис, у нас аптечка укомплектована? Тут сплошные гипертоники и ишемия.
Из-за высокой спинки кресла ей видна лишь макушка водителя в замасленной синей бейсболке. Бейсболка согласно кивает.
- Без аптечки никуда, Эля. Гаеры сразу сожрут и кишки на коленвал намотают. Всё по описи, даже грелка есть, и искусственный лёд. «Малый круг» поедем?
- Однозначно, малый! До речного вокзала и обратно. Не весь же день их катать, бензину больше сожжём.
- Я на газу, Элегия Витальевна.
- Значит, газу больше сожжём… Да ну тебя, юморист!
Поправив на поясе громкоговорящий «Оrator», Волошина накидывает дужку гарнитуры на пышную серо-сизую причёску. Лапка микрофона качается возле уголка губ. Рот Элегии Витальевны жирно и сладко выкрашен в перламутрово-ежевичный тон. Серо-фиолетовый оттенок помады пронизан сиянием, кажется, с нижней губы женщины вот-вот капнет живой ягодный сок.
Элегии нравится работать в паре с Борисом: мужик надёжный, шофёр рукастый, а в пути случается всякое. Особенно если под опекой у тебя целый салон детей или бабушек.
- Ламинатор ламинировал-ламинировал да не выламинировал, - Элегия разминает голосовой аппарат перед трёхчасовой лекцией. – Президенту резиденцию презентовали, да брезент на резиденции перезимовал…
Худощавый, чуть застенчивый Борис тоже симпатизирует экскурсоводу Волошиной. Дама она разведённая (таких сейчас обзывают РСП – «разведёнка с прицепом»), характерная, властная, грубоватая, но её крупная подвижная фигура, дерзкий рот и массивная грудь требуют безоглядно подчиниться этой властности и грубости. Вся Элегия состоит из монументальных объёмов: кувшины икр, корабельный силуэт бёдер, округлая сладость плеч, тёплые облачка щёк.
Есть у Элегии Витальевны забавный женский пунктик: из года в год она обводит в календаре 9 мая - и любит рассказывать, что именно на День Победы одержала двойную победу: одновременно бросила курить и мужа.
Её бывший Давид - помощник капитана на круизном теплоходе, где Элегия возила водные экскурсии. Там, по её выражению, они и «снюхались». Результатом романа стал сын Данил. Увы, скороспелый брак властной Элегии и бабника Давида оказался столь же непрочен, как обещания президента вывести нас на мировой уровень. После скандального развода речник Давид ненадолго возвращался к супруге, однако вновь был изгнан под лозунгом «Агонии отношений - нет!» Сын Данил благополучно вымахал в акселеративного ехидного отрока, не признающего никаких авторитетов, кроме мамы и «Рэд Хот Чили Пепперс».
Сегодня Элегия в облегающем бежевом джемпере и неизменной запахивающейся кожаной юбке – чёрные ленты спиралью обвивают тяжеловесные ляжки, звонко вибрируют от напряжения, когда экскурсовод нагибается или приседает, туго подчёркивают сзади выступающие кромки трусиков. Женственно, немарковито, универсально. Срез асимметричного подола «домиком» открывает лайкрово-глянцевые колени Волошиной. В колготках цвета обожжённой глины колени напоминают два ярких и жарких осенних солнца. Кремовые ботильоны едва не лопаются на гладких выпуклых икрах, похожих на овальные мячи для регби.
Когда изо дня в день работаешь с людьми, нельзя экономить на люксовых колготках, маникюре и туалетной воде. От пышной, помадно-кожаной Элегии головокружительно пахнет «Lacoste Touch of Spring» - если верить рекламе, это аромат свежести и влюблённости. Цветы айвы, ноты османтуса и шлейф водяной лилии заглушают старческий запах, исходящий от пожилых экскурсантов. Кажется, кто-то из бабушек до сих пор душится «Красной Москвой», а кому-то не мешало бы помыться.
Чёрная кожа брутально стискивает бёдра Элегии Витальевны, выдавливая в салон автобуса еле слышный букет смягчающего антиперспиранта и влажных ягодиц. Одёргивая юбку, Волошина замечает, как старички-гусары тайком поедают глазами её колени. Ещё бы – им за семьдесят, а ей и сорока пяти нет. Для них она совсем девочка, хоть и весит столько же, сколько оба дедка вместе взятые.
Колени у неё бодрые, сексуальные, аппетитно-плотные. Шелестящие лаковые колготки придают ногам томный блеск. В наиболее округлых местах бёдер, икр, коленных чашечек капрон мерцает молочными наплывами, а в ямочках и на сгибах набирает сочную медно-оранжевую густоту – так и манит зачерпнуть её пальцем и попробовать на вкус.
«Всё польза - дедушкам лишнее развлечение!» - мысленно усмехнувшись, женщина оставляет подол на коленях приподнятым. Включает гарнитуру, проверяет усилитель – всё в порядке, индикатор горит.
- Господа и дамы! – голос у полной Элегии Витальевны тоже полный, весомый, грамотно поставленный. - Туристическая фирма «Аккорд трэвел» рада вас приветствовать на борту нашего уютного автобуса! Сегодня нас немного, поэтому мест у окон всем хватит! Проходите, рассаживайтесь, пожалуйста. Меня зовут Элегия Витальевна, в ближайшие три часа я буду вашим гидом, справочником, консультантом и помощником. Отправление через пять минут!
- Элегия… - одышливый старик в галстуке пересаживается поближе к огненным коленкам экскурсовода. – Если память меня не подводит, элегия - лирический стихотворный жанр, у древних греков он выглядел как двустишие в гекзаметре. Имя редкое, славное и безумно вам идёт.
- Ещё шоколадные конфеты «Элегией» назывались! – лепечет из-за старика бабуля, покрытая сухими пигментными пятнами. – Очень были дорогие при Союзе, вечно очередь за ними, зато во рту таяли! А недавно купила в «Пятёрочке» по акции – дрянь! Сплошная соя и заменители сахара.
Гид Волошина дарит эрудированного дедушку профессиональной улыбкой. За сорок четыре года по её имени прохаживались столько раз, что она со счёту сбилась.
- Спасибо, хоть кто-то оценил. Мои родители любили древнюю поэзию. А одноклассники в детстве думали, что меня назвали в честь магнитофона.
- Выпускались такие, советские кассетники воронежского завода, - подтверждает памятливый старик. – Кстати, меня зовут Георгий Модестович. Но грешно сравнивать прекрасную даму с электронным ширпотребом! Магнитофончики «Элегия» носили третью группу сложности, красный цвет корпуса и бездарный звук на высоких частотах. Застать их вы не могли. Как я понимаю, к вашему рождению они давно были музейной редкостью.
Старый гусар безбожно льстит, экскурсовод не настолько молода. Советские магнитофоны «Элегия» Волошина очень даже застала, у их соседей на комоде жила красная «Элегия-302», и эта электронная тёзка ей нравилась. Магнитофон вам не корова, а солидный сложный агрегат, и в сходстве имён нет ничего обидного.
- Тонкий комплимент, Георгий Модестович! Благодарю! – Элегия улыбается бойкому деду ещё раз, тут Боря трогается с места и она приступает к экскурсионной программе. - А теперь, дорогие гости, наш автобус выходит на центральный бульвар и я прошу вас обратить внимание на панораму города по левую руку. Все вы, конечно, сотни раз видели наш Свято-Константиновский храм, который возвышается на холме. Его постройка датируется семнадцатым веком, если быть точным, то тысяча шестьсот пятьдесят восьмым годом, однако левый придел построен гораздо позднее, в тысяча семьсот одиннадцатом году. Пятикупольный силуэт и арочная архитектура с обильным декором относятся к периоду так называемого «нарышкинского барокко». Что значит «нарышкинское барокко»?… Борис, я прошу чуть сбавить скорость, чтобы дать нам возможность разглядеть ансамбль подробнее…
Обзорный текст экскурсии Элегия Витальевна выдаёт механически, он вызубрен до последней запятой. Развалины колокольни, мост, «дворянские палаты», бывший «каторжный этап», рабочая слобода… Весомый голос, усиленный поясным динамиком, заставляет стёкла «Пежо» слегка подрагивать. Бабушки глазеют в окна, изредка задают пустячные вопросы, кто-то дремлет и пускает пузыри.
Старички-гусары Георгий Модестович и второй – Иван Клементьевич, в побитой интеллигентской шляпе, - мало интересуются исторической панорамой. Гораздо сильнее их привлекают духи, запахи, ежевичные губы и сдобные колени Элегии Витальевны, облитые медно-звенящим капроном. Пусть потешатся, гвардейцы, не жалко.
Повествуя о развитии и упадке городской кожевенной промышленности, Волошина краем глаза отмечает, что на улицах сегодня слишком много милицейских машин. Ещё по пути на работу её удивило, что инспектора ГАИ дежурят даже в тех проулках, где их сроду не бывало. Хмурые и задёрганные менты подозрительно смотрят на проезжающих, тормозят легковушки, заставляют открывать багажники.
Может, у них учения? Или генералы в МВД по случаю пятницы вспомнили, что у них не выполнен недельный план по штрафам, и вот – внеплановый рейд, облава, «палочная система» в действии?
Притворяясь, будто не замечает обжигающих и раздевающих стариковских глаз, экскурсовод Волошина по-дикторски чеканит вехи, цифры и факты дореволюционного городского жития, косится на кордоны бело-синих машин, а между делом размышляет о своём, о девичьем. Завтра суббота, пора покупать давно облюбованный плащ и записываться к Аньке на педикюр. Сын Данилка ищет какие-то крутые струны для гитары - надо бы позвонить знакомой училке из музыкальной школы. Ещё кажется, у неё побаливает левое ухо, как бы вовсе не надуло к вечеру. Но не срамиться же перед группой с ватой в ушной раковине? Она красивый и стильный экскурсовод, ради этого придётся потерпеть.
Мозжит висок и тянет мышцы в боку – к смене атмосферного давления, что ли? Фурнитура лифчика ощутимо давит подмышками, а вспотевшие трусики под юбкой, тонкие и острые как фольга, чуть-чуть сбились в сторону, раздражают Элегии её «дамскую сокровищницу». Однако под пристальным взором двух седых гусар между ног себе не залезешь. Ишь, уставились, сластолюбцы. По фиг им архитектурные реликвии, когда перед носом сверкают две мясистых женских ляжки в барабанно-тугом капроне.
- … конца восемнадцатого века, - мягко повествует Волошина в лапку микрофона. – Согласно найденным архивным документам, в этом здании бывали проездом композитор Глинка и писатель Короленко!
Прервавшись, Элегия Витальевна кладёт в рот смягчающую мятную пастилку. Голос – её хлеб, связки надо беречь. Половина экскурсии позади, осталось ещё полтора часа «малого круга». Сейчас сделаем короткую остановку возле музея, дадим старичкам отдохнуть и размяться.
Будто в такт её мыслям с заднего сиденья дребезжит бабка в коричневом берете:
- Товарищ экскурсовод, нельзя ли где-нибудь остановиться? Люди пожилые, может, кому-то пора в туалет?
- Совершенно верно! - Элегия ловко прижимает пастилку к десне, чтобы не портить дикцию. – Сейчас мы подъезжаем к музею старинных ремёсел. Экскурсию по нему мы совершим в другой раз, пока же к вашим услугам будут буфет и уборная. Кстати, уборная - бесплатно.
Слово «бесплатно» действует на старичков благотворно. У туристического бюро есть договорённость с девчонками из музея – их группу впустят без вопросов.
Бордовый экскурсионный «Пежо» вплывает в тенистый дворик у двухэтажного здания из красного, выщербленного веками кирпича. Элегия Витальевна выскакивает первой, предупредить о нашествии музейную вахтёршу Зину. Стучит пальчиком в стеклянную перегородку.
- Здравствуй, Зинуль, здравствуй, моя хорошая! Впусти старичков на оправку?
- Да ради бога, - в руках у Зины вечный полуразгаданный сканворд, на лбу – очки. – Что там в городе, Эля? Менты зверствуют?
- Ага, - Элегия Витальевна машет бабушкам, чтоб заходили. - Учения, наверно. На каждом углу «канарейки» стоят.
- Говорят, не учения. Нинке зять из управы по секрету шепнул: рецидивистов каких-то ловят… Слушай, как в старину назывался оберег из куриной косточки? Тут куча букв, четвёртая «а» и шестая «а»…
- «Вставаранка», Зина.
- Подходит! Спасибо, умница ты наша.
Заодно Элегия сама забегает в туалет справить женские дела. Уединившись в кабинке, с наслаждением чешет себя под лифчиком, «подмолаживает» перламутрово-ежевичные губы, тщательно разглаживает в паху нежно-розовые трусики, предельно туго подтягивает колготки, чтоб ни один шов, ни одна складка не нарушали её интимного уюта. За стенкой в соседних кабинках шаркают бабушки, стучат ходунки, кто-то принимает лекарство от печени и замеряет сахар в крови.
- Стоянка пятнадцать минут! – экскурсовод Элегия покидает туалет, на ходу брызгаясь из флакона, растирая между грудей несколько капель «Лакосты» с айвой и водяной лилией. – Через пятнадцать минут мы продолжим путешествие по исторической части города.
Подтянутая и прихорошенная, Элегия возвращается в автобус. Синей замасленной бейсболки в водительском закутке нет, видимо, Бориска тоже вышел побродить. Гид Волошина усаживается в замшевое кресло, ещё хранящее жар её тела и отпечаток тучных ягодиц, перечёркнутых трусиками. Подтыкает кожаную юбку, оглаживает руками тесную капроновую медь коленок, смахивает с ботильона прилипшую травинку. На всякий случай проверяет заряд батареи у «Orator», регулирует громкость. Можно ехать дальше.
Старички вразнобой тянутся в автобус, гусары Георгий Модестович и Иван Клементьевич вновь помогают бабушкам занять свои места, заносят ходунки самой маломобильной бабульки Натальи Матвеевны. Элегия считает пассажиров по головам: ага, все в сборе.
Впереди хлопает водительская дверца, мелькает синяя бейсболка Бори. Пассажирская дверь, кажется, тоже хлопнула. Наверное, Боря проверил замок.
- Вроде никого не забыли, - объявляет Волошина. - Поехали, Боря. Теперь в сторону водохранилища.
«Пежо» дёргается с места как-то непривычно зло и резко. Старичков встряхивает, ходунки бренчат о заднюю аварийную дверь. Зазевавшийся Иван Клементьевич в интеллигентской шляпе едва успевает придержать плохо подогнанную вставную челюсть. Обычно Борис водит машину плавно, поставь ему на капот стакан воды - не расплещет. Куда он заторопился?
- Извините, господа экскурсанты, - быстро говорит Элегия в микрофон. – Уважаемый водитель, пожалуйста, можно везти нас потише? Если вам нетрудно, спасибо. Итак, друзья, справа от нас открывается вид на … что такое, Борис? Куда вы летите?
***
Не разбирая дороги, «Пежо» с пожилой экскурсией несётся в какие-то переулки, совершенно не входящие в стандартный маршрут. Колёса подпрыгивают на бордюрах, выворачивают лужи наизнанку, ветки хлещут автобус по бортам. Старички пока ничего не понимают, должно быть, приняли гонку за часть сценария. Перепуганная Элегия Витальевна долбит толстым локтем в переборку, но синяя кепка за рулём не реагирует на стук.
- Борис! Борис Андреевич, что с вами приключилось? Вы напились, что ли? Прекратите самоуправство! Я немедленно звоню директору, чтобы вас сняли с рейса!
Приподнявшись на полусогнутых, Элегия неловко заглядывает в водительский отсек. Шофёр поворачивает голову – и ругательства застывают у неё на языке.
За рулём вовсе не Борис! Это какой-то мерзкий и неприятный тип в синей кепке Бориса. Сальные волосы, бледная кожа, под глазами – отечные водянистые круги наркомана.
Наркоман ухмыляется экскурсоводу, продолжая давить на газ. Зубы у него гнилые, жёлтые, один верхний клык слишком крупный и растёт криво, будто кто-то отодвинул планку в заборе и забыл вернуть на место.
Рядом с шофёром обнаруживается ещё один безбилетный чужак - бритоголовый, морщинистый гоблин в бурой обтерханной джинсовке. Вот почему хлопала пассажирская дверца! В чуткий нос Элегии бьёт запах табака, перегара и стоптанных носков. При аккуратном Борисе здесь никогда так не воняло.
Прежде чем экскурсовод успевает что-то сказать, джинсовый гоблин небрежно отталкивает её лицо пятернёй.
- Тихо, колобок! Мы с Зубом покатаемся немного.
«Пежо» подбрасывает на выбоине, Элегия Витальевна грузно падает обратно на сиденье. Обводит своих старичков беспомощным взглядом. Хватается за ручку, пытается отжать дверь на ходу – бесполезно, замок заблокирован.
«Рецидивистов каких-то по городу ловят, - вспоминаются слова вахтёрши Зины. – Нинке зять по секрету шепнул».
- Что-то не так? – участливо спрашивает Иван Клементьевич. – У нас сменился шофёр?
Лысый буро-джинсовый гоблин уже не скрывается. Ловко, по-змеиному, он просачивается к ним в салон через амбразуру водительского отсека. На Элегию Витальевну вновь напахивает вонючей одеждой и перегоревшим спиртом. Почему-то бандит кажется ей смутно знакомым, хотя она определённо никогда его раньше не видела. Плешивая голова, лишённое выражения лицо, смуглый загар, сутулая спина… Кого он ей напоминает?
Бандит вторгается в салон не с пустыми руками. В руке у него кривой самодельный тесак – жуткая копия армейского ножа. Этот нож наставлен прямо в пышную бежевую грудь Элегии Витальевны. Крепкая, здоровая и самая молодая, в автобусе она по сути единственная, кто способен оказать сколько-нибудь серьёзное сопротивление.
- Спокойно! У нас с собой взрывчатка, сиди молча.
В подтверждение своих слов джинсовый бандит бросает на свободное сиденье рядом с Георгием Модестовичем зачуханную спортивную торбу, в которой что-то гремит. Судя по всему, сумка очень тяжёлая. Одышливый Георгий Модестович пытается возразить, но бандит упреждающе взмахивает лезвием у него перед носом - пенсионер благоразумно замолкает.
- С новым гидом, старпёры! – объявляет гость, облокотясь на переборку. – А теперь – ша! Автобус едет дальше. Форточки не открывать, в окна никому не орать! Не высовываться, сидеть смирно! Мобильники – сдать сюда! За попытку звонка – сразу перо в глаз!
***
- Я не поняла, - бабушка в коричневом берете блаженно таращится то в окно, то на нового экскурсовода. – А мимо Вятско-Петровской часовни мы разве не поедем?
- Боюсь, что нет, - Георгий Модестович старается отодвинуться подальше от взрывоопасной сумки.
– Блин, тут половина глухих, што ли? – догадывается бандит с ножом. – Вот, сука, кладбище на выезде! Эй, лекторша! Дай свой матюгальник!
Автобус несётся переулками и закоулками, словно спасаясь от погони. Элегия Витальевна послушно отцепляет от пояса «Orator», снимает с серо-сизой причёски гарнитуру. Не опуская тесака, бандит криво напяливает наушники, плюётся в микрофон щербатым ртом.
- Включи его, живо!
- Он включен, - экскурсовод Волошина оглядывается на синюю кепку. – Куда вы нас везёте, тут же одни старики! Что вы сделали с Борисом, сволочи?
- Твой водила отдыхает в кустах за музеем. Мы с Зубом его малость причесали.
- Но что за …
- Бункер завали, колобок, пока ухо не отчекрыжил! Или сиську. Хочешь?
Держась одной рукой за поручень, бандит прижимает лезвие к монументальной груди гида Волошиной. Прижимает до того резко, что на бежевом свитере женщины лопаются узелки пряжи – тесак отлично наточен. Элегия вдруг понимает, что если автобус снова тряхнёт на колдобине, нож запросто отсечёт ей правую грудь. В лифчике нарастает неприятная мокрота.
Убедившись, что послание принято, джинсовый безбилетник отнимает оружие, но далеко не убирает.
- Короче, старичьё, тачка меняет маршрут! – объявляет он в микрофон. – С новым гидом вас, гы-гы-гы! Расклад такой: нам с друганом Зубом надо без палева свалить из города, но нас пасут злые менты. Поэтому мы едем с вами.
Старички в недоумении. Элегия Витальевна вцепилась в сумочку на коленях, жалея, что не может спрятаться за ней. Во рту опять пересохло, хочется съесть ещё одну мятную пастилку. Или даже целую горсть.
- Я так думаю, вы с другом бежали из «шестёрки»? – флегматично предполагает Георгий Модестович.
Экскурсовод Элегия Волошина знает родной город лучше, чем собственные трусики. СИЗО номер шесть (известный в городе как «шестёрка») стоит в одном районе с музеем. Изолятор располагается в угрюмом здании бывших скобяных складов купца Бочагина. Девятнадцатый век, стиль кирпичный историзм, колючая проволока, собачий лай, стоящие на приколе «Газели»-автозаки. Никакой архитектурной ценности СИЗО не имеет, поэтому стоит в стороне от экскурсионных маршрутов.
Джинсовый гоблин щурится на старичка в галстуке, тесак по-блатному вертится у него меж пальцев, словно пропеллер.
- Люблю понятливых! Короче, старичьё! Мы с Зубом… как бы это самое… типа гуманные и всё такое. Без дела никого не обидим, вы и так тут все одной ногой на райской шконке чалитесь. Нам лишнего мочилова не надо, верно, Зуб? Выедем за город подальше – бросим вас и уйдём своей дорогой.
Бандит пинает башмаком спортивную сумку. Слышится всё тот же звяк и бренчание.
- Будете залупаться – сначала кишки выпущу, потом взорву эту калошу на хрен! В торбе – тротил, нам терять нечего... Эй ты, чудо в шляпе! – оклик адресован Ивану Клементьевичу. – Бегом пробежался и собрал у всех мобилы! Свою тоже отдать не забудь. Слышали? Граждане туристы-онанисты, все мобильные телефоны сдаём вот этому перхотю в шляпе! Увижу, что кто-то куда-то звонит - сделаю больно!
Иван Клементьевич глупо хлопает выцветшими глазами. Элегия побаивается, как бы старого гусара не накрыл обширный инфаркт. Нерасторопность пенсионера злит бандита:
- Особого приглашения ждёшь? Иди собирай телефоны, кому сказано!
- Позвольте мне? – вызывается более храбрый и сообразительный Георгий Модестович.
- Заткнись, дятел! Я сказал – за телефонами идёт «шляпа»!
Утратив весь гусарский лоск, Иван Клементьевич послушно крадётся по проходу в конец автобуса и обратно, подставляя спутникам свою интеллигентскую шляпу. Он похож на нищего артиста, обходящего вагон первого класса. Избавившись от оцепенения, бабушки кидают ему сотовые телефоны. В основном дешёвые кнопочники, перешедшие по наследству от детей и внуков.
Каждый раз, когда в шляпу падает телефон, растерянный старик бормочет «спасибо». Завершив круг, Иван Клементьевич возвращается к бандиту, тот сам выхватывает мобильник из сумочки сидящей перед ним Элегии Витальевны и отправляет в общий котёл. Трубка экскурсовода - самая приличная из всех, марки «Самсунг-50», её помогал выбирать продвинутый сын Данилка.
- Посчитай, сколь насобирал, дед? Наклони свою каску и повороши, чтоб я видел! Раз, два, три… оп-па, косяк! Должно быть минимум девять штук. Почему только восемь? Кто трубу заныкал, старпёры?
Георгий Модестович примиряюще поднимает руки, кивает на бабульку с ходунками:
- Товарищ… не знаю как вас величать. Телефоны сдали все, у Натальи Матвеевны вообще нет мобильного. Не пользуется, не привыкла.
Лысый джинсовый гоблин недоверчиво изучает худосочную бабульку с артритными ногами, затем перекидывает шляпу с телефонами в водительский отсек – под охрану напарника.
- Ладно, старпёр, пока поверю. А теперь запоминаем хорошенько! Если кто затеет бузить – буду тут же резать … его соседа! Поняли?
Для наглядности бандит тычет тесаком в Георгия Модестовича и Ивана Клементьевича.
- Если ты, очкастый, запорешь нам подлянку – для начала я пырну под ливер твоего соседа в галстуке. И наоборот. Всем ясно? То есть как бы берегите себя и своих соседей.
Лысый бандит хрипло смеётся. Он ни на миг не упускает из виду гладкого монументального экскурсовода Волошину в кожаной юбке. Полуслепые и полуглухие старички не внушают ему опасений, им не меньше шестисот лет на восьмерых. А вот эта жирная лекторша в бежевой кофточке и с толстыми, красиво обтянутыми ляжками может обломать всю малину. Видно, что баба с характером и злая, зыркает исподлобья, пухлые щёки горят тёмным румянцем.
От похотливого бандитского взора Элегия Витальевна невольно вспыхивает, пытается прикрыть сумочкой бёдра, однако ридикюль чересчур мал, а корабельный обвод её ляжек слишком широк. Взбесившийся «Пежо» под управлением наркомана Зуба пролетает мимо старинного особняка графа Левицкого. Псевдорусский стиль, окна с уникальной деревянной инкрустацией, внутри пятнадцать комнат, во дворе – здание флигеля, начало девятнадцатого века. С этим домом связана очень любопытная история, но сегодня, похоже, гид Волошина её никому не расскажет.
- Зуб! – лысый гоблин с тесаком наклоняется к спине водителя. - Пошукай там на полу что-нибудь? Типа трос, верёвка, ремень?
- Тут аптечка есть! – напарник в синей кепке отколупывает защёлку аптечного ящика. – О, бинтов целая прорва. Жгуты есть.
«Без аптечки нельзя, Эля, - вспоминает Волошина Бориса. - Всё по описи, даже грелка и искусственный лёд».
Бандит принимает из водительского отсека кипу бинтов, разрывает упаковку зубами и взмахивает кривым тесаком в адрес Элегии Витальевны.
- Давай-ка, булка маковая! Руки назад, бегом! Подвяжем тебя, как самую молоденькую и особо опасную…
Её хотят связать? Элегия Витальевна в ужасе вжимается в угол, к заблокированной Зубом двери, но лысый не даёт времени на раздумья. Усмехнувшись, спокойно прикладывает нож к переносице Георгия Модестовича. Кажется, из-под лезвия даже выступила кровь.
- Я не шучу, колобок! За любую бузу ответит твой сосед! Выбирай: или вяжем тебе белы рученьки, или режем шнобель этому папаше?
Георгий Модестович сидит ни жив ни мёртв, тесак упирается ему меж седых редких бровей. Если автобус качнёт чуть сильнее, ножевое ранение старику обеспечено. Рецидивисту действительно нечего терять, они с подельником Зубом находятся в активном розыске, они пьяны или обкурены, напуганы, взвинчены и обложены милицией.
- Ну? – повторяет джинсовый бандит. - Руки назад!
Отпустив сумочку, Элегия Витальевна покорно поворачивается боком, заводит спелые руки за спину. Бандит подступает с наполовину размотанным бинтом. Плешивая голова, лишённое выражения лицо, смуглый загар, сутулая спина… Элегия Витальевна внезапно догадывается, кого напомнил ей бандит, захвативший их автобус.
Он похож на Черныша.
***
Как писал старина Ремарк, на личном фронте у Элегии Витальевны уже давно без перемен. После Давида гид Волошина заводила несколько коротких интрижек, пока не сделала вывод, что любовник – это хлопотно, нервно и ненадёжно. Звонки, записки, грязные носки, слюни, ревность… знаете, тут и на работе детского сада хватает.
Иногда Элегия возвращается домой рано, великовозрастный сын Данилка, когда-то зачатый в каюте прогулочного теплохода, ещё вовсю грызёт гранит науки во вторую смену: он десятиклассник, предвыпускник. Квартира встречает мадам Волошину пустотой и лёгким ароматом сыновнего одеколона – аккуратист Данил брился перед уроками.
Помыв руки и сняв густой рабочий макияж, Элегия проходит в свою спальню, на ходу стягивая с бёдер знаменитую кожаную юбку, выдирая потное тело из свитера или блузки. Натруженные ноги своим гудением исподтишка мстят хозяйке за долгую дневную беготню с экскурсантами, за натёршие на пятках туфли и за тесный панцирь нейлоновых колготок.
- Ура, свобода! – оставшись в бюстгальтере, колготках и трусиках, женщина рушится на кровать вниз лицом.
Вольно, вразброс раскинуты кувшины икр, утопают в перине громовые раскаты бёдер, подрагивают пудингом округло-сладкие плечи. Ноги в сером нейлоновом блеске и крапинках напоминают асфальт, сбрызнутый дождём. Сквозь колготки проступает указательная стрелка белых трусиков: обегая ягодицы, они втыкаются остриём между ног и пропадают. По волнам обнажённой спины Элегии Витальевны расплёскано созвездие родинок – бывший муж Давид утверждал, что эти шесть карих бусинок точь-в-точь повторяют Волопас Северного полушария. Когда Давид по ночам обводил их языком, Элегия таяла, текла, грызла подушку как безумная и отпускала мужу почти все его кобелиные грехи.
Кроватные пружины вскрикивают и успокаиваются, в тишине спальни слышно лишь несмелое потрескивание колготок, словно раскалённая, зеркально блестящая, напитанная телесными запахами гладь упавшего метеорита остывает после запредельных космических температур.
Некоторое время Элегия лежит недвижимо, переваривая все мелкие удачи и промахи прошедшего дня. Сегодня рассовала впрок пяток визиток потенциальным заказчикам – наверняка впустую, ну да ладно. Удачно запустила рекламный модуль в сетях, просмотры уже идут – с директора причитается бонус. Ко вторнику ей заказали статью в местную газету, в рубрику «Легенды моего города» - может, и гонорар перепадёт? Ещё Волошину пригласили посидеть в жюри краеведческого конкурса – тоска и бесполезная трата времени, жюри работает за спасибо, на общественных началах.
А вот Любка-сучка утащила из-под носа внеплановую экскурсию – жаль, опередила, шабашка бы очень пригодилась. Но девчонки шепнули, завтра тоже наклёвывается хлебный маршрут, ждут тургруппу из Сургута, всеми правдами и неправдами надо её перехватить.
Набойка у туфли болтается – минус, опять расходы. Побаловала себя в обед жирным бургером, но изжога о себе не напомнила – это хорошо. За день клиенты отпустили Элегии Витальевне штук восемь комплиментов по поводу внешности и профессионализма – приятно, хоть и бесплатно… В целом день был неплох, на «четвёрочку».
Напротив постели Элегии Витальевны – сувенирный вернисаж во всю стену. В идеальном порядке развешаны почётные грамоты, дипломы с каких-то туристических симпозиумов, благодарственные письма с золочёными печатями, есть даже пара международных. Полки ломятся от безделушек, статуэток, пресс-папье и прочей дребедени. Многие туристы считают своим долгом вручить что-нибудь на память интересному и симпатичному гиду Элегии Волошиной. Если честно, лучший подарок для Элегии - марочный коньяк и немецкий шоколад премиальных сортов. А надоевшие сувениры она тайком сдаёт в лавку при «Аккорд трэвел». Копейка лишней не бывает.
Полежав немного, грузная женщина переворачивается набок – крупный зад тяжело колышется, липкие полиамидные трусики глубже прикусывают ягодицы, расчерчивают плоть упругими дынными половинками. Колготки ворчливо бубнят между трущихся и шоркающих бёдер мадам Волошиной. На тумбочке у постели стоит ещё одна статуэтка – предмет постоянных шуток Данилки. Подарок от москвича, какого-то пожилого археолога, привезённый чуть ли не из Кении.
- Это чтоб твоя одинокая мама не забывала, где у мужчин что приделано, - парирует Элегия в ответ на подначки сына. Данилке уже семнадцатый год и на интимные темы они общаются совершенно свободно.
Московский археолог вручал подарок тщательно упакованным, но глазёнки при этом у него были хитрые-хитрые. Когда Элегия распечатала дома свёрток, она поняла, чему посмеивался старый хрыч.
Статуэтка прекрасно отполирована, она размером с аэрозольный баллончик. Из чёрного эбенового дерева вырезано мрачное человекообразное существо, обликом схожее с гориллой или австралопитеком. Сутулая фигура, абсолютно лысая голова, узкие плечи, кривые короткие ноги. В целом поделка сработана кустарно, будто по рисунку пятилетнего ребёнка, зато торчащий ниже живота орган не оставляет сомнений, что перед вами самец, причём дико возбуждённый. Спасибо археологу, удружил!
Из сетевой энциклопедии Элегия выяснила, что в мифологии кенийских народов меру это мрачное существо называется нгоямой, людоедом с железными когтями. Видимо, нгояма действительно крут, если даже у полудиких африканцев значится агрессивной и опасной скотиной. По преданиям, боги пытались перевоспитать стервеца, сделать его человеком, однако он всех послал подальше, обитает глубоко в джунглях, выдирает кишки путникам и вообще ведёт себя безобразно. А уж если нгояме в лесу попадается человеческая женщина…
- Привет, Черныш! – Элегия Витальевна укладывается на спину, кладёт себе руки на грудь. – Твоя Эля пришла с работы. Во что сегодня поиграем?
С гориллобразным нгоямой у них немало общих секретов. Одна из любимых фантазий Элегии – представить себя заблудившейся крестьянкой из племени меру. Усталая и измученная, в юбочке из кокосовых листьев, она бредёт по тропическим джунглям наугад. Солнце готовится скатиться за горизонт, тропы под ногами нет, тени становятся всё длиннее, зато женщину не покидает ощущение, что из зарослей за нею внимательно следят...
Охваченная ощущением надвигающейся беды, Элегия ускоряет шаг, затем бежит, спотыкается, прыгает через ручьи, уворачивается от веток, обнажённые груди бьются и скачут, словно шхуны при семибалльной качке, голые бёдра исцарапаны колючками, лёгким не хватает воздуха. Женщина ныряет под поваленные стволы, перебирается через нагромождения камней, взбирается на оплетённые лианами руины лестниц, натыкается на обломки ворот, пока не догадывается, что перед нею развалины затерянного древнего храма.
Здравый смысл подсказывает женщине, что если забиться в щель между глыб и затаиться, у неё будет шанс пережить ночь. Но сзади вдруг снова слышатся шорох, ворчание, треск сучьев, и ноги сами несут беглянку дальше, пока не выносят в центр старого святилища. Посередине площади с остатками мозаичного пола в небо вздымается каменный столб со свисающими цепями. Цепи качаются в безмолвном горячем воздухе, словно приглашая вложить в них руки, смириться и прекратить бесполезную гонку.
От этого места, от качающихся кованых уз в лицо Элегии веет невыносимым кошмаром. Другого выхода с площади нет, упавшие балки и камни окружают её плотным кольцом, замыкаются серо-зелёным амфитеатром. Сквозь листву и мох на стенах проступают оскаленные лица фресок, полустёртые письмена, сцены каких-то пыток и казней… Она забежала в тупик!
Чувствуя изнеможение во всём теле и склизкую сырость под юбочкой, беглянка испуганно пятится от цепей, но слишком поздно. Сзади её намертво обхватывают громадные чёрные руки с железными когтями, сдавливают локти, горло и талию, а шею обдаёт зловонное дыхание.
Это он – злой лесной дух нгояма! Он давно крался следом, забавлялся с нею, нарочно трещал кустами, пугал и изматывал свою аппетитную жертву, умело направляя её к своему логову в храме давно исчезнувших богов.
Нгояма нечеловечески силён, а добыча застыла от ужаса. Сломив слабое сопротивление, демон легко взваливает крупную полуголую женщину на плечо, тащит её к столбу, вдевает руки и ноги невольницы в бронзовые кандалы, набивает на горло ошейник. Тут же за столбом оживают неведомые старинные механизмы. Они вздымают распятую пленницу над землёй за шею, подмышки и кисти, выламывают ей локти, растягивают в стороны ноги.
Висящая Элегия издаёт последний душераздирающий вопль, когда ужасный чёрный монстр запечатывает её мокрый искусанный рот сорванной с бёдер кокосовой юбочкой…
***
Нет, развалины храма были в прошлый раз. Элегия Витальевна – властная и темпераментная дама, однако даже властные дамы порой мечтают побыть в роли покорной жертвы. С Чернышом-нгоямой Элегия Витальевна пережила уже немало приключений. В обрывочных снах дикий маньяк распинал её между пальмами, увозил связанной на необитаемый остров среди реки, кишащей крокодилами, пытал огнём и плетью, жарил над костром и насиловал миллионами способов.
Сегодня у Элегии Витальевны новое познавательное путешествие. Она вприщур смотрит на чёрного гориллоида с неправдоподобно большим пенисом, застывшим в вечной эрекции.
- Черныш, хочешь экскурсию по удивительным местам? К сожалению, должность гида пока вакантна, поэтому я проведу её сама, не возражаешь?
Жутковатое африканское изваяние не возражает. Выстроив пальцы цепочкой, мадам Волошина медленно перебирает себя ладонями от плеч к грудной клетке. На ней комплект белья от «Милавицы», тугой парус белоснежного бюстгальтера – увлекательная конструкция из чашек, застёжек, дымчатых вставок - не позволяет грудям осесть, сползти, раскатиться по обе стороны лежащего тела. Добравшись до чашечек, Элегия крепко сжимает ладошками основания молочных желез.
- Дорогие гости, прошу обратить внимание на эти два купола, облицованных каким-то драгоценным эластичным материалом. О точной дате постройки куполов история умалчивает, однако они в превосходном состоянии и сейчас мы с вами, мистер Черныш, рассмотрим их поближе…
Эбеновая статуэтка с восставшим членом угрюмо наблюдает, как распластанная женщина поддевает пальцами края чашечек и стягивает их книзу. Околососковая периферия у Элегии похожа на оттиски двух чайных чашек, цвет кожи у сосков тоже похож на сильно разбавленный рыжеватый чай. Но стоит женщине «потанцевать» пальцами – и вот сосок привстал, подобрался в низком старте, его прозрачные поры распирает живым рубиновым светом.
- Как видите, купола увенчаны двумя маковками. Согласно старинной легенде, если потереть эти маковки и загадать желание… ха-ха-ха, дорогие друзья!... желание, может, и не сбудется, но появится – это точно!
Так же ловко Элегия вылавливает из бюстгальтера второй сосок, заправляет смятую чашку под грудь и десять пальцев-гостей устраивают ритуальную пляску вокруг двух маковок. Соски начинают дрожать и трепыхаться язычками алого пламени.
В комнате усиливается запах кисло-сладкого женского пота, возбуждённой плоти, тонущих в промежности трусиков, кипящих нейлоновых колготок. Схватив со столика Черныша, женщина обводит соски его полированным органом и захлёбывается от нарастающего крика.
- Это лишь начало, уважаемые гости… пройдёмте по экспозиции ниже. Здесь мы увидим крепостные валы, они тоже не новенькие, однако в реставрации пока не нуждаются.
Руки женщины, в одной из которых зажат Черныш, скользят от грудей к пупку. «Крепостными валами» выступают верхняя и нижняя складки сочного живота Элегии Витальевны, разделённые поперёк резинкой серых крапчатых колготок. «Верхний вал» покрыт тёплой матовой кожей, «нижний» мерцает тугим и скользким нейлоном. Вниз от пупка по колготкам убегает волнистая тесёмка шва. «Туристическая экскурсия» пальцев исследует эту тропинку, воровато возится под поясочком, играет в классики, бродит по впивающимся контурам белых трусиков, словно по тротуарным бордюрам.
Асфальтово-нейлоновые колготки с удовольствием включаются в игру, они изображают гололедицу, перемигиваются, поддакивают, посвистывают и шепчутся под ногами экскурсантов. Время от времени одна рука Элегии Витальевны возвращается проведать маковки-соски, трогает их, подбадривает и успокаивает, давая понять, что они не забыты.
- Спасибо, к крепостным валам мы можем вернуться ещё, - наконец командует Волошина масляным, тягучим голосом. - А сейчас прошу всех пройти на причал!
Элегия Витальевна сгибает полные ноги, ведёт руками по бёдрам, прислушиваясь к хрусту колготок. Колени, обтянутые крапчатой плёнкой, смотрят в потолок, нейлон тускло отсвечивает на самых крепких и мясистых частях ляжек.
- Что тут у нас, Черныш? О, это две огромных стовёсельных галеры водоизмещением в тысячу тонн. Здесь невольники, прикованные цепями, совершали бесконечные переходы через жаркое Средиземное море, и плети надсмотрщиков гуляли по их спинам… Ощутите, насколько гладкие поверхности у этих кораблей! Они отшлифованы ветрами, морскими волнами, солью и слезами рабов. Куда же направлены носы этих пришвартованных галер?
Свистнув ладонями по серебрящимся ляжкам, Элегия касается тонкого серпа вымокших трусиков.
- Галеры стоят на вечном якоре возле подземной сокровищницы! Да, мы приближаемся к настоящей подземной сокровищнице. Вход в неё задрапирован парчой, инкрустированной бриллиантами… Странно, я не заметила дождя, но портьера мокра насквозь. Этот экспонат можно потрогать, прошу!
Руководитель вымышленной экскурсии крепко, едва не до боли сгребает «портьеру» в кулак вместе с «молом и гаванью». Стовёсельные бёдра-галеры в серых колготках расходятся шире, освобождая доступ к островку ластовицы, к тропинке-шву, разделившей надвое вход в подземную сокровищницу. Публика восторженно рвёт и мнёт парчовые покровы, топает ножками, исполняет менуэты и каждый норовит вкрутить каблучок поглубже в выпирающие причальные створки. Кажется, сдави ещё немного – и между пальцев брызнет обжигающая сладость.
- Под этой парчовой портьерой, дорогие туристы, прячется Затопленный Город. Снаружи мало что видно, но внутри там всё уже плавает… ой! Извините, мой голос прерывается от восторга соприкосновения с великой историей! Буквально только что там подтопило ещё чуть-чуть! Сейчас я вам покажу!...
Непослушные колготки за день срослись с женскими боками и бёдрами, притёрлись, прилипли к сырой женской плоти. После развода Элегия исправно полнеет на два-три килограмма в год. Капрон почти невозможно отлепить от тела, он издаёт сердитое жирное чавканье. Элегия по-щенячьи скулит от нетерпения, словно сдирает ногтями слой старой краски, спуская тугую резинку с «крепостного вала» брюшины.
- Уважаемые туристы, если вы поможете мне избавиться от этого изумительного защитного слоя, вам откроются врата в неизведанное наслаждение…
Элегия чувствует, что внизу живота у неё действительно скрыт Затопленный Город. Это город живых стен и говорящих мостовых, где в закоулках вьются косяки мелких рыбёшек, а улочки ужасно тесны и чутко реагируют на любое движение. Иногда в недрах Города оживают водовороты и вулканы, где-то в неведомых глубинах зарождаются кипящие цунами, они несутся, набирают силу… с сокрушительной мощью выплёскиваются к самым причальным вратам. Тонкие трусики стонут от напора плоти и липкого прилива.
Возя тазом по кровати, Элегия Витальевна делает заключительный рывок: стаскивает потные колготки с белыми трусиками ниже лобка. Вряд ли безымянный африканский резчик, изготовлявший Черныша, предполагал, какая роль ждёт его статуэтку в будуаре экскурсовода Волошиной. А может, предполагал? Может, это игрушка для одиноких кениек, среди них ведь тоже живут одинокие женщины?
Скульптура нгоямы отшлифована до того же блеска, что и облитые колготками женские ноги. У неё почти нет ушей и носа, плечики узкие, покатые. Не считая подставки и торчащего отростка, чёрная сутулая фигурка не имеет ни единого лишнего выступа, ни единого заусенца, который может травмировать плоть. Она обтекаема как ракета.
- Чёрный демон уже близко… - шепчет Элегия Витальевна. – Он стучится, слышите?
Вытянутый эбеновый череп лихорадочно трётся о «причальные створки», высвобожденные из пресса трусиков. В животном восторге экскурсовод Волошина бьётся тазом о постель, пытается развести бёдра-галеры ещё шире, но пояс серых колготок стягивает их слишком туго. Левой рукой женщина жадно гладит крапчатый нейлон, издающий треск картофельных чипсов, а правой рукой направляет фигурку в нужное русло…
- Боооооожееее!...
Парчовый лепесток приспущенных трусиков распят между бёдер, словно морской вымпел. Груди в сползшем бюстгальтере исполняют судорожную пляску на извивающейся Элегии, её невидящие глаза устремлены в небо и до краёв наполнены криком.
Под своды Затопленного города врывается Он - Чёрный демон. Женская сокровищница многократно содрогается от подводного землетрясения, её улицы начисто сметает ураганной волной, ей вторят вопли перепуганных чаек и захмелевших от бесстыдства сирен, неизвестно кому салютуют сошедшие с ума корабельные орудия, и падают на морское дно тела лихих матросов, горящие мачты и обломки крыльев.
***
Наркоман Зуб наверняка из местных и неплохо ориентируется в здешних хитросплетениях улиц. Бордовый «Пежо» под его управлением петляет по переулкам, стремясь к восточному выезду из города. Несколько раз они минуют полицейские заставы. Люди в форме вскользь глядят на табличку «экскурсионный» под лобовым стеклом, на ряд старушечьих голов за стеклом - и беспрепятственно пропускают машину. Полиции и в голову не приходит, что у беглых бандитов хватит наглости захватить в плен целый автобус.
Злобный гоблин с тесаком поставил ногу на сумку со взрывчаткой и зорко следит за престарелыми пассажирами, чтобы никто не подал наружу сигнал бедствия. Милицейские заслоны снова остаются позади, вместе с надеждой на спасение.
- Зуб у нас таксистом бомбил! – уголовник пьёт водку из горлышка, смачно закусывает отобранным у Ивана Клементьевича помидором. – Зуб тут все ходы-выходы знает, все дырочки! Выедем на Черкасскую, а там гоним столько хватит… Горючки-то много, Зуб?
- Не очень, - бурчит наркоман. Из-под синей бориной кепки по впалым щекам градом бежит пот: похоже, у Зуба начинается ломка. – Километров на сорок от силы, дальше или на дозаправку надо, или бросать всё к херам… Гружёные же идём, одиннадцать морд на борту! Эта лайба жрёт как пароход.
- Нам и сорок ништяк! – ободряет лысый двойник нгоямы. - Главное, из города сдёрнуть. Верно, лекторша? Тебя спрашиваю! Как тебя звать-то?
- А вам какое дело?
Уголовник укоризненно качает лысой головой, взмах руки – и стальной тесак снова приставлен к пышной груди экскурсовода.
- Не понял… грубим, што ли? Зуб, может, всё-таки отрежем ей сиську?
- Элегия Витальевна, - госпожа Волошина охотно бы отсела от противной смуглой морды в дальний конец салона, но она крепко привязана к креслу.
- Аф-фигеть имечко! – бандит похабно ухмыляется. – Слышал, Зуб, кто с нами едет? Элегия – судейская коллегия, хы-хы. А я – Кила. Это типа моя арестантская погремуха. Будем знакомы, лекторша?
Старики-старушки молча жмутся по сиденьям, чаще обычного принимают успокоительные таблетки. Повезло, что пенсионеры народ запасливый, почти у всех при себе нужные лекарства, салфетки и питьевая вода. Падать в проход с сердечным приступом никто не собирается, это немного утешает. А как поступят бандиты, если с кем-то станет плохо?
Элегия Витальевна мрачно думает, что Кила и Зуб явно не спецы по оказанию первой медицинской помощи. Скорее, наоборот, всю жизнь прибавляют работы хирургам. Насколько она уловила из болтовни захмелевшей парочки, таксист Зуб попал в «шестёрку» за вооружённое ограбление своих же клиентов. Гоблин-Кила тоже не ангел милосердия: нанёс кому-то по пьянке тяжкие увечья.
Теперь Элегию сильно беспокоит судьба бедолаги Бориса. Кила шутовски поклялся, что «водилу вырубил по-божески, полежит парнишка за музеем и оклемается». Правда ли? Эх, несчастный застенчивый Борька. Может, вахтёрша Зина его найдёт?
Помимо прочего, экскурсоводу Волошиной надо бы подумать и о себе. Хотя… думай – не думай, а делу не поможешь. Мерзавец Кила намертво спеленал Элегию Витальевну бинтами: скрутил руки за спиной, крепко привязал к спинке автобусного сиденья поперёк груди и вдобавок примотал к ножкам за расставленные лодыжки. На то, чтоб нейтрализовать крупную и сильную Элегию, ушло четыре упаковки бинтов – двенадцать метров прочной марли.
Особенно заложницу бесит, что мерзавец Кила связал её ноги не вместе, а неприлично расставленными – прихватил за голени к разным ножкам автобусного кресла. Чёрная кожаная юбка с подолом-домиком приподнялась выше обычного, женские колени сияют на весь салон - бодрые, сексуальные, аппетитно-плотные. Шелестящие лаковые колготки придают ногам экскурсовода томный блеск. Гусары Георгий Модестович и Иван Клементьевич потупили глаза, деликатно не замечают, что между ног Элегии Витальевны теперь видны нежно-розовые трусики.
Одёрнуть юбку невозможно, Кила примотал пленницу грубо и туго. Руки Элегии ноют, выкрученные за спину, она со страхом чувствует, как в горячей тесноте лифчика наливаются соком черешни сосков. Если выпуклости проступят через бежевый джемпер – Кила непременно заметит. Он и без того беспрестанно сверлит глубоко посаженными глазками могучую фигуру, дерзкие ежевичные губы и массивный бюст связанной Волошиной. Того и гляди ущипнёт за скрипучую нейлоновую ляжку.
Связанность угнетает Элегию Витальевну. Дома в постели весело фантазировать, как тебя, полуобнажённую, крутит лианами чёрный лесной нгояма. А вот если тебя в рабочее время на виду у восьми стариков скручивает бинтами беглый уголовник, это неприятно и жутковато.
С другой стороны, подчинившись бандиту, Элегия спасла нос старого гусара Георгия Модестовича. Совершила христианский поступок. Может, на том свете ей зачтётся?
По скуле мчится жемчужинка пота, экскурсовод Волошина неловко трётся щекою о плечо. Сидеть в колготках, ботинках и свитере связанной по рукам и ногам совершенно невыносимо. Ломит стянутые бинтами запястья и сводит вывернутые локти. Нечем обмахнуть с лица пот и поправить врезавшийся в подмышку бюстгальтер. Центральная родинка из созвездия Волопаса на спине всегда причиняла Элегии неудобство: вечно попадает под стык защёлки лифчика, цепляется и зудит. Пленница пробует поцарапаться спиной о сиденье, но почесаться как следует не удаётся: Кила примотал её к креслу слишком плотно.
Марлевая обвязка туго впилась Элегии под грудь и в плечи, словно неумелый санитар наложил ей шину поперёк грудной клетки. Обвязка ещё сильнее выдавливает вперёд массивные груди-купола, через джемпер привязанной Волошиной нахально прорисовываются контуры бюстгальтера – швы, колечки, кружевная окантовка. Уголовник Кила, присматривая за салоном, нет-нет да облизывает взглядом приспущенный вырез её джемпера, где теснятся обильные перси – два крутых белых склона, разделённых узкой ложбиной. Берега ложбины соединяет двойная золотая нитка с каплевидным кулоном: можно подумать, неосторожный канатоходец сорвался и повис над пропастью.
На склоне левой груди у Элегии сидит ещё одна родинка, будто отбившаяся от стаи на спине. Чёрная капелька напоминает крохотного жучка – так и хочется его смахнуть! В молодости, когда Элегия Витальевна кормила грудью маленького Данилку, сын всегда хватал мать за эту родинку, даже порывался её сосать, но, не обнаружив молока, огорчённо выплёвывал.
В довершение всех бед соски-маковки Элегии не теряют времени даром. От жары и стянутости они требовательно распирают шёлковые покровы, стучатся лбами, утолщаются, хорохорятся, стремятся заявить о себе. Тайный бунт женских сосков не ускользает от ехидного бандита. Глотая водку, он жадно втягивает волосатыми ноздрями аромат сидящей рядом заложницы. От помадно-кожаной Элегии головокружительно пахнет «Lacoste Touch of Spring» - сладкие ноты свежести и влюблённости, окаймлённые красками айвы, османтуса и водяной лилии.
- Слушай, лекторша, - Кила доверительно шепчет на ухо, обдавая соседку вонью спирта и гнилой ротовой полости. – Даже обидно: почему бабий запах нельзя трахнуть, а? Ух, я бы твой запашок повалял! Гы-гы-гы!
Раздражённая сырыми колготками, Элегия Витальевна с трудом подавляет желание вцепиться зубами в смуглую бандитскую морду. В горле першит от гнусных выхлопов лже-Черныша, хочется съесть сразу горсть мятных пастилок, но связанной в сумочку не залезть. Не гоблина же просить?
«Пежо» без устали наматывает километры какими-то задворками, кто-то из старичков беззвучно молится, а Черныш-Кила уже ловко шинкует тесаком очередной помидор прямо на коленке. Сгребает дольки грязными табачными пальцами, неуклюже подносит ко рту Элегии:
- Угоститься не хочешь, лекторша? Водяры плеснуть тебе?
- Не пью, - мёртвым голосом отвечает Элегия. Вот от мятных конфет она бы и вправду не отказалась.
Кила не настаивает, высыпает помидоры себе в пасть, рассеянно запивает водкой. Толкает локтем в пышный бок:
- Может, мы за городом с Зубом с собой тебя прихватим, а? Хочешь вольной жизни, Элька? Бабки будут, не бойся. Не эти вот старпёрки, а настоящие бабки, бумажные! Надо мешок? Будет мешок! Два? Будет два!
Элегия пытается тайком сдвинуть ноги, но терпит фиаско: пухлые капроновые щиколотки в модных кремовых ботильонах прибинтованы по разные стороны сиденья. Когда автобус покачивается, огромные ляжки Волошиной звонко вибрируют от напряжения, облитые медно-звенящим капроном. Возникает впечатление, что ещё толчок – и колготки разорвёт изнутри гидродинамическим ударом, стиснутая плоть выплеснется наружу, шипящая и тяжёлая как электролит.
На правое бедро женщины ложится мужская ладонь с наколками червонных тузов на пальцах. Столкнуть эту ладонь нечем.
- Потрещи с нами, лекторша! – капризничает Кила. – Ты старпёрам на экскурсии чего треплешь? Даёшь культуру в массы! Просвети кентов, а то мы окромя Северов и не видали ни хрена! Зуб, подтверди! Ты вообще много в жизни видел?
- Угу, - нехотя отзывается Зуб. – Я старый турист! Тундра-мундра, все дела. Прошлый раз в Якутии чалился, в Хангаласском районе. Гады к полу примерзали, одеялка - к батарее. Романтика, бля…
- А я первоходком в Коми загорал! – подхватывает Кила. – Потом десятку - в Архангельской области, на Коряжме дыбал… слыхала, Элька, про такое место? Курорт строгого режима, пайка с ноготь, конвоиры – волки… Давай, залепи нам что-нибудь историческое, колобок! Где мы сейчас едем?
Покусывая ежевичный рот, чтоб не стошнило от омерзения, Волошина глядит в окно – мелькают жестяные заборы частного сектора, крыши с флюгерами, кучи гравия. Это улица Овражная, до выезда из города отсюда совсем недалеко.
- Вы уверены, что вам интересно? – скупо роняет она. – Сейчас мы движемся по улице Овражной, которая до тысяча девятьсот семнадцатого года называлась Подольский Вал. Первыми жителями улицы были мещанин Горохов и почтовый приказчик Николай Абакумович Шерстяных. Наиболее примечательными постройками девятнадцатого века здесь были мануфактурные склады купца…
Ладонь в наколках с гулким шлепком бьёт женщину по полной кожаной ляжке.
- Не! – обрывает Кила. – Скучно балакаешь, Элька, аж в сон тянет! Купцы-шмупцы… где они теперь? Сгнили давно и кости собаки растащили. Лучше зацени, как старпёры тебе под юбку зырят, а?
Схватившись за верхний поручень, опьяневший бандит встаёт во весь рост, нависает над Георгием Модестовичем и Иваном Клементьевичем, по очереди тычет в них тесаком, будто играет в детскую считалочку:
- Чо притихли, очкарики? Думаете, не вижу? Нравятся вам ляжки у лекторши? Баба сытая, знатная. А? Нравятся ляжки? Быстро отвечай, батон!
Вопрос обращён к Георгию Модестовичу. Старик мычит нечто интеллигентно-невразумительное, однако отделаться от Килы не так-то легко.
- Не финти, старый хрен! Отвечай чётко и ясно: нравится тебе Элька? Вон мясо-то какое козырное!
- Элегия Витальевна – образованная и красивая дама, - увиливает Георгий Модестович, стараясь не потерять лица. – И да, я рад, что нас сегодня обслуживает такой обходительный и грамотный экскурсовод…
- Ну, тогда любуйся дальше и выше! – Кила с тесаком нагибается к связанной Волошиной. – Подарок тебе, как от пацана пацану!
Слышится резкий треск кожи, старушки стыдливо ахают. Кила-нгояма точным надрезом распарывает на связанной Элегии знаменитую кожаную юбку – от подола до живота. Широким жестом разбрасывает части юбки нараспашку, давясь смехом от собственного остроумия.
- Гуляй, рванина, от рубля и выше!
***
Салон автобуса озаряется светом – на всеобщее обозрение вырываются две мясистых женских ляжки в барабанно-тугом капроне. Дико соблазнительные в своей женственной полноте и гладкости, они круглятся двумя стовёсельными галерами, отполированные морской солью и слезами гребцов. Колготки цвета обожжённой глины потрескивают, будто раскалённая, зеркально блестящая поверхность упавшего метеорита остывает после запредельных космических температур.
Среди пассажиров шок. Лишившись юбки, Элегия плачет от стыда и ярости, старички и старушки хватаются за головы, с бессильным осуждением взирают на охальника Килу, оголившего ноги пленного экскурсовода.
- Как не стыдно! Как вам не стыдно! – шамкает бабушка в коричневом берете. – Прекратите немедленно!
- Цыц! – Кила доволен своей выходкой. – Чухнул, дед? Смотри и наслаждайся, а то ещё трахнуть её прикажу! Меня не волнует, что старый. Жить хочешь - напрягись и сделай, гы-гы-гы!
Пылая от гнева, Элегия Витальевна бьётся в марлевых путах, а бёдра в колготках всё льют и льют жаркий свет, и в сумрачном ущелье под животиком закатным солнцем розовеет ломтик трусиков, почти спрятанный между ляжек, как между двух сверкающих солончаковых дюн.
Только Элегии известно, насколько мокры её трусики, тонкие и острые как фольга, и что они вновь чуть-чуть куда-то сбились, раздражая «причальные створки» Затопленного Города.
Только Элегии известно, что в Городе, скрытом внутри колготок, царит подлинное стихийное бедствие. В последние дни экскурсовод Волошина сильно устаёт на работе, ложится рано и забывает пошалить с Чернышом. Совсем никакой интимной жизни! Изредка возникает мыслишка приласкать себя под вечерним душем, однако проводить на себе «голые» экскурсии - ой, не то! Любить себя распятой и полуодетой куда интереснее.
Секс в полуспущенных колготках и раздраенном лифчике заводит Элегию гораздо круче, азартнее, жёстче. Хочется, чтоб её что-то везде облегало, чтоб капроновая резинка до боли стискивала бёдра, и трусики не давали развести колен, а поводья лифа путались в локтях, будто всеми силами удерживая хозяйку от запретного и жгучего сумасшествия...
Неверный змей Давид знал за Элегией эту слабость и всегда тащил её в постель раздетой лишь наполовину. Впервые он овладел будущей женой в своей теплоходной каюте, когда у гида Волошиной выдался получасовой перерыв в экскурсии. Покрывая поцелуями, задрал платье, заломил назад руки, навалил грудью на столик, заставленный рюмками и кофейными чашками… и судовые моторы с трудом заглушали треск растянутых колготок Элегии, а сквозь рёв дискотечной музыки на палубу упорно прорывались первобытные вопли торжествующей самки.
***
- Гаишники! – кричит вдруг впереди Зуб в синей кепке Бориса.
Разом протрезвевший Кила забывает о спелых молочных ляжках экскурсовода, прилипает животом к переборке водительского отсека.
- Где? Чо? Может, не тормознут?
- Поздняк, нас уже тормозят!
- Дебил! - стонет Кила. - Правила нарушил, что ли?
- Дык под знак для легковушек сейчас проскочил - они и усекли. Я сто лет на автобусах не гонял.
- Водила-мудила! Тормози, всё равно на этой калоше не уйдём! Да ещё с тобой, рукожопым.
Поникшие было старички оживают, начинают тайком вертеть головами, Георгий Модестович нервно потирает руки. Их остановила милиция! Может, Кила с Зубом сейчас сдадутся на милость дорожных инспекторов или выскочат и ударятся в бега? Может, сейчас всё кончится?
«Пежо» замедляет ход метрах в двадцати от машины ДПС. В заднее окно Элегия видит, как к автобусу бредёт гаишник в зелёной жилетке. Но Кила уже выставляет динамик «Oratorа» в поднятый вентиляционный люк на потолке.
- Эй, мент! – гремит из усилителя на крыше. – Назад, лейтёха! И машину отогнать на сто метров! На сто! Чухнул? Автобус заминирован! Здесь у меня девять заложников! Назад!
Сонный гаишник недоумённо смотрит на «Пежо», оглядывается на напарника, затем хватается за рацию на поясе. Начинает кого-то вызывать.
- Передай там своим: я – Килаев Сергей Анатольевич! – надрывается Кила в микрофон. От напряжения природная смуглость на его желваках уступает место голубоватой бледности. – Статья сто одиннадцатая, часть четвёртая, ночью спрыгнул с «шестёрки»! У меня тут до хрена тротила и восемь старпёров вместе с лектором! Чухнул? А теперь охраняй нас! Кто приблизится – рвану бомбу!
Наркоман Зуб стряхнул с себя абстинентную летаргию, крутит в гнезде ключ зажигания.
- Давай, Кила! Пугани их, чтоб на расстоянии держались, может, переулками оторвёмся?
- Стоять, дурила! – орёт в ответ Кила. – Горючки мало, на чём отрываться будем?
- Километров сорок-то протянем…
- Хрен там хватит! В переулках их и сожжёшь! Короче, стоим! Нам сейчас «Паккарда» подадут, понял? Или «Феррари»! Что хочешь?
- Съе…ся отсюда, вот что я хочу! Блин, ломает меня… дай водки.
Обстановка нагнетается. Гаишник уже оповестил кого надо, из подворотен выкатывают всё новые полицейские машины, сотрудники в бронежилетах отгоняют любопытных прохожих, встают в оцепление. Все глаза устремлены на тупорылый бордовый «Пежо» с динамиком «Оратора» на крыше.
- Эй, в автобусе! – над переулком летит глуховатый бас. – Я - подполковник Степанов, криминальный отдел! Вы готовы вести переговоры?
- А почему всего подпола прислали? – горланит Кила. – Не уважаете, што ли? Генерала хочу!
- Будет и генерал. Для начала объясните, Килаев: есть ли у вас раненые, нужна ли помощь? Еда, вода, медикаменты?
Несмотря на громкую связь, Элегия Витальевна слушает перекличку бандитов с полицией невнимательно, как бы издалека. Нгояма-Кила попивает водку, ругается, торгуется, требует немедля подать им с Зубом бронированный инкассаторский джип, два автомата и сто тысяч долларов «на дорожку».
Невидимый подполковник Степанов обещает всё исполнить, как только оперативный штаб наверху даст отмашку, а для начала предлагает себя в обмен на пожилых заложников.
- На хрен ты мне нужен, подпол с дулей в кармане! – кривляется Кила. – У меня тут такая бикса сидит!... Каждая сиська – с трамвай! Нет, меньше чем за генерала не отдам!
- Опомнись, Килаев! – по-отечески распекает подполковник. - Ты же не чеченский террорист, ты по жизни правильный каторжанин с понятиями.
- Все вы мягко стелете, суки. Что ты знаешь о понятиях, легавый? Ты со мной на Коряжме шконку не грел.
- Господин террорист, - вдруг вежливо кашляет Иван Клементьевич. – То есть, товарищ Килаев… У нас все пожилые… бабушки уже давно хотят в туалет.
- И этот туда же! Пошёл ты! – Кила отводит ото рта микрофон, торопливо закуривает под люком сигарету. Быстро соображает. – Хотя… короче, кому типа невтерпёж – ходим по одному в дальний конец салона. Строго по одному! Посуду ищите сами! Чухнули?
Пенсионеры некоторое время ёрзают и шушукаются, однако первым идти в импровизированную уборную никто не хочет. Элегия Витальевна с радостью сходила бы в туалет, если бы кто-то развязал на ней бинты. Между ляжек творится такой потоп, словно она уже сто раз обмочилась в свои розовые трусики. Это в створки райских врат колотится прибой Затопленного Города.
Кила и Степанов продолжают перепалку. Наверное, полицейский подполковник нарочно тянет время, пока на крышах не засядут снайпера. У Элегии больше нет сил слушать хрипатые выкрики живого двойника Черныша-ногямы.
Она делает единственное, что может сделать связанная и настрадавшаяся женщина: погружается в обморочное забытье.
***
…в этом рваном полусне она приезжает туристкой в Кению. Из всей Африки Элегия Витальевна бывала лишь в Египте: в первый раз с мужем Давидом и сыном, во второй – уже без мужа и сына, с женатым и бездарным любовником Осиповым (ничем кроме этой поездки он не запомнился). Впрочем, как дама начитанная и светская, Волошина без проблем может представить себе пейзаж Восточной Африки с высоты полёта: рифтовые долины, холмистые остаточные гряды, саванное редколесье акаций и ююб, кажется, у местных оно называется ньика.
Из аэропорта Найроби она приезжает в забронированный отель-пансион, расплачивается с таксистом кенийскими шиллингами. Таксист носит синюю кепку, у него кривой передний клык и впалые щёки наркомана. На Элегии всё тот же бежевый джемпер, кремовые ботильоны и колготки, зато нет ни юбки, ни багажа. Как же она собиралась, дура ненормальная?
Ах да, ведь её юбка по дороге приказала долго жить! Но ни в аэропорту, ни в пути никто не выказывает удивления, что трусики Волошиной едва прикрыты. Наверное, здесь насмотрелись всяких экстравагантных туристок.
Странно другое: во всём отеле, состоящем из дюжины бунгало, разбросанных под деревьями, нет ни единого постояльца. Европейцев здесь тоже нет. Чернокожий персонал подобострастно взирает на крупную белую женщину с монументальными объёмами: на её кувшины икр, корабельный силуэт бёдер, округлую сладость плеч, тугие купола грудей.
Никто из обслуги не понимает английского. Как ни пытается Элегия жестами выпросить переводчика, турагента или хотя бы номер местного консульства, портье и горничные в ответ лопочут что-то на суахили и продолжают таращиться на неё, словно на красивый говорящий экспонат.
Ничего не добившись, Элегия Витальевна выскакивает наружу. После кондиционированного воздуха на ресепшене уличный сухой зной обжигает ей дыхание. Саднит в боку и ноет в левом ухе – наверно, надуло коварным тропическим муссоном? Положение идиотское. В африканском небе собирается зловещая гроза, над кольцом далёких снежных гор уже вздрагивают прожилки молний, а у неё ни номера, ни полотенца, ни зонта! Ни юбки, ни кредитной карты! Ни дерьма, ни ложки. Какой чёрт её сюда принёс?
С первым ударом грома отельная прислуга вдруг обступает Элегию со всех сторон и торжественно, с песнопениями, ведёт под руки к каменному помосту. Волошиной уже безразлично, она послушно переставляет полные ноги по растрескавшейся бурой почве, колготки завораживающе переливаются в свете молний. В наиболее округлых местах бёдер, икр, коленных чашечек капрон мерцает молочными наплывами, а в ямочках и на сгибах набирает сочную медно-оранжевую густоту – так и манит зачерпнуть её пальцем и попробовать на вкус.
На помосте возвышается трон, вытесанный из цельного ствола. Безвольную белую туристку усаживают на него – дерево неожиданно оказывается мягким, как подушка автобусного сиденья. Женщине крепко связывают верёвкой руки за спину, пристёгивают ремнями к трону за щиколотки и раздвинутые ляжки.
В колготках цвета обожжённой глины колени Элегии Витальевны напоминают два ярких полуденных солнца. Кремовые ботильоны едва не лопаются на гладких выпуклых икрах, похожих на овальные мячи для регби. Внизу живота розовеет ломтик натёрших промежность трусиков.
Элегия понимает, что её используют для жертвоприношения. Из грозового облака должен спуститься злой лесной дух нгояма, которому полагается отдать прекрасную белую женщину. Она неуклюже ворочается в путах, щурит от ветра накрашенные ресницы, облизывает перламутрово-ежевичный рот. Создаётся впечатление, что с нижней губы женщины вот-вот капнет живой ягодный сок. Растрёпанная серо-сизая причёска сыплется на лицо, щекочет брови, уши, властный двойной подбородок.
И Он спускается, в отблесках молний и грохоте барабанного боя - высокий, уродливый, чёрный, лысый вытянутый череп обтекаем как ракета. Африканцы рушатся ниц – кто где стоял. У демона нгоямы железные когти, непропорционально короткие кривоватые ноги, а вместо детородного органа торчит кривой стальной тесак.
Чем ближе подходит чёрный демон, тем активнее Элегия Витальевна ищет спасения. Она пробует ногтями перепилить верёвки на запястьях, рвёт бёдра из ременной упряжи, пытается перекричать раскаты грома и тамтамов, наплевав на заботу о голосовых связках. Но чья-то рука запихивает ей кляп в жирно накрашенный рот – похоже, это специальный мешочек с глиной. Пленница чувствует на языке горькую слизь, пучит глаза от ненависти, яростнее извивается в верёвках.
Барабанит тропический ливень. Потоки воды окончательно разбивают женщине причёску, заставляют отяжелевший джемпер облепить соски, смывают толстый слой экскурсоводческого грима. Струи бегут по спине Элегии, обтекая шесть родинок в форме созвездия Волопаса, и ей кажется, что их снова целует муж Давид, заваливший её грудью на столик в крохотной теплоходной каюте.
В спущенном вырезе декольте громоздятся два крутых белых склона, разделённых узкой ложбиной. Берега ложбины соединяет двойная золотая нитка с каплевидным кулоном: словно неосторожный канатоходец сорвался и повис над пропастью. Фурнитура лифчика чётко проступила сквозь мокрую полупрозрачную шерсть, соски под бежевым джемпером уже привстали, напряглись в низком старте, их поры распирает живым рубиновым светом.
Когда чёрный демон в двух шагах от связанной женщины, с небес ударяет молния. Голубоватый клинок попадает в стальной пенис нгоямы-Черныща, злобно искрится и … рикошетит точь-в-точь между раздвинутых ног пленницы.
В центр розовых трусиков.
В подземную женскую сокровищницу.
Во врата Затопленного Города.
Прикушенный мешочек с глиной лопается у пленницы во рту. Элегия Витальевна тоже лопается как гигантская стеклянная лампочка, окропляя осколками всю саванну-ньика, поросшую акациями. Её сокровищница многократно гибнет и воскресает от подводного извержения, живые улочки испепеляются вулканическим облаком, начисто сносятся ураганной волной, рвутся от воплей перепуганных чаек и захмелевших от бесстыдства сирен. Разведённые галеры бёдер срываются с якорей и сгорают на погребальном костре. Неизвестно кому салютуют сошедшие с ума корабельные орудия, и падают на морское дно тела лихих матросов, горящие мачты и обломки крыльев.
***
Элегия Витальевна вдруг чувствует, что её отвязывают, в нос ударяет резкий запах нашатыря, кто-то осторожно хлопает ей по щекам.
- Очнитесь! Элегия Витальевна, очнитесь! Вы сильно кричали, вы в порядке? Всё кончилось!
- …ха, взрывчатка! – откуда-то хмыкает человек в защитной амуниции сапёра. – В сумке были кирпичи, помойный хлам и три пузыря водки! Хорош «тротил» у Килы!
Пенсионеры почти в полном составе сидят на своих местах, между ними хлопочут медики. Элегии чудится, что от её хлюпающих трусиков разит как от стаи спаривающихся орангутангов, однако никто этого не замечает или делает вид, что не замечает.
У маломобильной Натальи Матвеевны критично подскочило давление, кто-то из задних старушек всё-таки не стерпел и описался под себя, гусар Иван Клементьевич близок к обмороку, и лишь Георгий Модестович по-прежнему молодцом. Отвергнув врачебные услуги, он деятельно снимает бинтовые путы с Волошиной, режет узлы карманным ножиком.
- Представляете, как глупо попался этот лысый бандит? – старик весело морщит свой неотрезанный нос со ссадиной на переносице. – Болтал-болтал в микрофон, потом тоже захотел в туалет, разблокировал дверь и решил помочиться в щель со ступеньки. Ни выстрела, ни звука не было слышно, а мы и оглянуться не успели – он уже на пол сполз, спит со снятыми штанами, хи-хи-хи!
- Снайпер в шею транквилизатором шарахнул, - бывалым тоном поясняет кто-то. – А тот, который за рулём, сам спёкся. Его от ломки уже в дугу скрутило, хоть голыми руками бери.
- Наркоманы – напарники ненадёжные, - соглашается словоохотливый Георгий Модестович. – Это Кила маху дал, на наше счастье.
- Интересная экскурсия у «Аккорд трэвел» нынче получилась. Познавательная.
- Господа, простите! Я не поняла, - бабушка в коричневом берете блаженно наблюдает за суетой в салоне. – А мимо Вятско-Петровской часовни мы сегодня так и не поедем?
Бордовый «Пежо» вздрагивает от хохота. Георгий Модестович помогает освобождённому экскурсоводу укутать влажные капроновые бёдра чьей-то замусоленной ветровкой. Не до конца очнувшейся Элегии суют в рот какие-то таблетки, в руки - стакан горячего чая, и ласковый психолог в штатском уже предлагает ей эвакуироваться из злосчастного «Пежо», перейти для общения в более комфортабельное место.
- Бориса нашли? Он как? – судьба водителя - единственное, что волнует Элегию Витальевну в данный момент, не считая страшного зуда в плавках.
- Борис у вас молодец. Отлежался и сам дополз до вахтёрши. Травма неопасная. Теперь находится в больнице и очень беспокоится о вас.
Экскурсовод Волошина отлепляет от сиденья свои склеенные потом и капроном, истекающие влагой ягодицы. Равнодушно «эвакуируется» куда-то, придерживая края ветровки на талии.
Какие там у неё были планы на сегодня? Купить давно облюбованный плащ, записаться на педикюр, разузнать в музыкальной школе насчёт струн для Данилки?...
Нет, все бытовые мелочи обождут. Сейчас Элегия мечтает поскорее оказаться дома, запереть все двери и упасть поперёк родной постели – прямо как есть, растерзанной и липкой, в тесных розовых трусиках и раскалённых добела колготках.
Кажется, сегодня она придумала новую игру с Чернышом. Ему и предстоит довершить начатое.