ISBN 978-5-4491-0575-2 Д21 УДК 82-311.6 ББК 84(4Рос=Рус)6-44 М.: Де’Либри, 2020. — 568 с.
АННОТАЦИЯ
«ИСТОРИЯ ГЕРОЕВ, СРЕДИ КОТОРЫХ ХОЧЕТСЯ ЖИТЬ!»
— о войне и мире, счастье и трагедиях, крепкой дружбе и возвращении к истокам.
Наполненная весёлыми и драматическими эпизодами эпическая сага во многом автобиографична, и с собирательными образами положена на реальные исторические события, произошедшие в Афганистане в разное время.
Шесть её героев, боевые друзья: Костян (Константин Тевс), Руст (Рустам Тукаев), Монгол (Дархан Бадмаев), Стрела (Герман Стрельцов), Сидор (Сергей Сидоренко), Костёр (Иван Костров) — войсковые разведчики Ограниченного контингента советских войск в Афганистане, призванные в Советскую Армию осенью 1984 года из разных регионов СССР.
Вернувшись домой «из-за речки» солдаты необъявленной войны пройдут перипетии 1990-х и перевернут страницы истории.
Но кто сказал, что Афганистан остался в прошлом?! Однажды вошедший, останется в КРУГЕ КУНДУЗСКОМ навсегда!
История найдёт продолжение уже в нынешнее время, в 2000-е годы, на этапе присутствия в Афганистане объединённых сил западной коалиции ISAF и участия сына одного из героев романа, Бруно Тевса.
ОТ АВТОРА
Уважаемые читатели!
Роман соткан из множества историй афганского размирья 1980-х и 2000-х, российского безвременья 1990-х. Его цель донести сермягу тех далёких и недавних дней без прикрас, дабы вы их прочувствовали, а воины-афганцы узнали в героях самих себя и своих боевых товарищей. Не зря же эта страница жизни нам особенно дорога.
КУНДУЗСКИЙ КРУГ — это достопримечательность города на северо-востоке Афганистана, представляющая собой круглую площадь с торговыми рядами и вечной сутолокой. Метафорически, в круговороте событий произошедших в Кундузе, переплелись судьбы людей разных поколений и государств: афганцев, англичан, советских и германских военных. Начиная со времён басмачества, Второй мировой войны, Афганской (1979-1989), с 2001-2021 годы — Военной операции объединённых сил западной коалиции ISAF во главе с США и по нынешние дни, Кундуз был и остаётся стратегическим узлом на главном театре «Большой игры».
МЫ ВСЕ ВЕРНЁМСЯ!
Повесть I.
«Они прошли сквозь горнило той тяжелой войны и вынесли на своих юношеских плечах всю тяжесть этого непростого, а порой и неблагодарного труда. На всю оставшуюся жизнь — они для меня особая гордость, эталон высочайшего мужества и героизма». Генерал-полковник А.И. Скородумов
АЭРОДРОМ ГЕРАТ. АФГАНИСТАН. 26 августа 1986 года — ИТОГОВЫЙ ДЕНЬ ОПЕРАЦИИ «ЗАПАДНЯ»
На взлётно-посадочную полосу аэродрома, один за другим, приземлялись вертолёты Ми-8МТ, возвращавшие из района операции боевые роты. Тем, кому повезло — кто не погиб и не был ранен, — предстояло возвращение бортами Ан-12 в пункт постоянной дислокации в провинцию Кундуз. Разведчики расположились вскрай командно-диспетчерского пункта на пятачке, где провели ночь перед десантированием. Они с тугой вспоминали напряжённые дни операции и выбывших боевых товарищей. Повидаться с эвакуированными в госпиталь ранеными Рустом и Сидором по возвращению в Герат Костру не удалось, и мысль о том, что встреча с ними в Афганистане уже не сулила, зело бередила. Желая отстраниться от мирской суеты, он раскинулся в сторонке на плащ-палатке, положил за спину свой, Руста и Сидора рюкзаки, достал транзистор SANYO и, настроив на рабочую волну, впал в раздумье. Костра удручало, что из дружной шестёрки товарищей в строю остался лишь он один. Перед глазами, друг за другом, представали пятеро друзей — Руст, Сидор, Костян, Монгол и Стрела. Костёр вспомнил их между собой потасовку в поезде на пути в Сурхандарью, послужившую знакомству, и как всех их по прибытию в воинскую часть отобрали в учебную разведывательную роту; три тяжёлых месяца в учебке и совместное участие в череде операций Афганской войны. Вспомнились Костру драматические события прошлого дня — рассказ Руста о безногом деде Ахмадулле, его поутру подрыв на мине, прошитый пулей Сидор и переданная им в горах Кишима спасительная фляжка воды. Из непрерывного потока воспоминаний Костра вернула неожиданно начавшая звучать хорошо запомнившаяся песня авторов Стаса Намина и Игоря Шаферана «Мы желаем счастья вам»:
…Чтобы было легче в трудный час,
Нужно верить каждому из нас,
Нужно верить каждому,
В то, что счастье есть…
ТАШКЕНТСКИЙ ГОСПИТАЛЬ — ДОРОГА ДОМОЙ
ТАШКЕНТ. 340-й ОКРУЖНОЙ ВОЕННЫЙ ГОСПИТАЛЬ ТуркВО им. П.Ф. БОРОВСКОГО — два месяца спустя
Утро 29 октября 1986 года. От летнего зноя остались лишь воспоминания, но солнце всё ещё грело. День выдался погожий: +22оС. Руст и Сидор сидели на скамейке в аллее большого госпитального сада у стройных рядов вековых платанов. Мимо них, неспешно попарно прогуливались, лечившиеся военные в синей госпитальной робе. Их скорым шагом обгоняли спешившие по долгу службы офицеры в военной форме: майоры, подполковники, полковники с эмблемами военно-медицинской службы на петлицах. По случаю дня рождения Ленинского Комсомола в госпитале была суета. На фасадах корпусов развешаны красные флаги, с уличных громкоговорителей, воодушевляя на великие свершения, велегласно звучали бравурные комсомольские песни: «Товарищ Песня», «Песня о тревожной молодости», «Не расстанусь с комсомолом», «Любовь, Комсомол и Весна» и другие. На территорию госпиталя, одна за другой, заезжали персональные служебные чёрные «Волги» ГАЗ-24, прозванные в народе «чёрными вдовами» с крупными функционерами и автобусы с представительными делегациями из Ташкентских обкомов КПСС и ВЛКСМ. Они сбивались в группы с народными узбекскими артистами и вместе проходили праздничным шествием по госпитальным палатам, вручая раненым воинам-интернационалистам ценные подарки и памятные сувениры. За ними к входам госпитальных отделений на бортовых ЗИЛ-130 с огромными казанами плова и ящиками спелого винограда подъезжали сотрудники Ташгоробщепита в белых колпаках и халатах и спорко разгружали угощения. Руст и Сидор только что прошли медкомиссию и были признаны негодными к военной службе.
— Поздравляю! Вот и конец нашей ратной службе! — констатировал Русту понурый Сидор. — Получим законно положенные нам 317 рублей за тяжёлые ранения, и поеду в аэропорт за билетами.
— Нет! Так не пойдёт! — не одобрил Руст. — Давай-ка брат исполнимся долгом перед заведённой в роте традицией! Всё должно провести так, будто мы возвращаемся домой штатно, не из госпиталя. Короче говоря: сначала поедешь в аэропорт и купишь билеты на ближайшие дни. Затем селимся в гостиницу «Узбекистан», а вечером оденем парадки с наградами и пойдём отмечать в ресторан «Заравшан». Дембельскую коляску госпиталь мне уже предоставил, так что я теперь на новых колёсах!
Сидор сделал всё, как наустил Руст. Вечером он покатил коляску с ним в расположенный в 10 минутах ходьбы от гостиницы ресторан «Заравшан», но к их приходу свободных мест уже не было. Руст, полный решимости, вадно махнул администратору и когда тот наклонился, сунул в грудной карман его форменного костюма синюю пятёрку.
— Подбери для нас столик, любезный! — горделиво порядил он.
С кратчайшим током времени, по велению администратора два ухарских официанта принесли откуда-то круглый стол и, поставив между другими занятыми гостями и приподнятой сценой, предложили друзьям сесть. Тем временем, выступавший вокально-инструментальный ансамбль в ярких вотканных национальных халатах, начинал подводку к популярной песне авторов Ю.Энтина и Ф.Закирова «Учкудук — три колодца»:
Горячее солнце. Горячий песок.
Горячие губы — воды бы глоток.
В горячей пустыне не видно следа...
Скажи, караванщик, когда же вода?!
Учкудук — три колодца,
Защити, защити нас от солнца!
Ты в пустыне Ќ спасительный круг,
Учкудук!..
После исполнения песни, музыканты объявили короткий перерыв и покинули сцену. Пользуясь тишиной на эстраде, к друзьям подошёл молодой услужливый официант и наскоро принял заказ, принеся на аперитив бутылку советского шампанского. Гомон зала прервал вернувшийся с перерыва и начавший говорить в микрофон долговязый солист ансамбля с чёрными волнистыми волосами и пышными усами:
— Уважаемые друзья! Сегодня у нас в гостях воины-интернационалисты, разведчики Ограниченного контингента Советских войск в Афганистане Рустам и Сергей! От имени их командира роты, боевого друга и всех гостей сегодняшнего вечера поздравляем ребят с окончанием военной службы в Афганистане и желаем им успехов в мирной жизни! Для них прозвучит знаменитая песня военных лет «Смуглянка»!
Её жанр весьма разнился от предыдущих песен из репертуара ресторанного ВИА, и вызвал в зале оживление и аплодисменты.
Как-то летом на рассвете,
Заглянул в соседний сад,
Там смуглянка-молдаванка,
Собирает виноград.
Я краснею, я бледнею,
Захотелось вдруг сказать:
— Станем над рекою
Зорьки летние встречать?!
Раскудрявый клен зелёный, лист резной,
Я влюбленный и смущённый пред тобой,
Клен зеленый, да клен кудрявый,
Да раскудрявый, резной…
(авторы Шведов А.З., Новиков А.Г.)
Руст и Сидор огляделись по сторонам в поисках знакомых лиц. В это время из служебного помещения артистов вышли и спустились со сцены в парадной форме капитан Середа и Костёр. Публика тем временем уже дружно подпевала артистам: «Клен зеленый, да клен кудрявый, да раскудрявый резной…» Возликовавшие от неожиданной встречи, командир и подчинённые начали обниматься и хлопать друг друга по плечам.
— Вот так встреча! — возрадовался Костёр.
— Это всё Руст! — поведал Сидор. — Не будем, говорит, нарушать ротных традиций! Покуда все наши ротные дембеля домой так воротались, и мы так поедем!
— Правильно мыслил Тукаев! — одобрил командир Середа.
— А как вы прознали, что мы ноне тута?! — любопытствовал Сидор.
— Начнём с того, что, мы — как и вы, верны нашим ротным традициям! — патетично декларировал Костёр. — Поэтому, вечером запланировали пойти в «Заравшан». К тому же, при регистрации в гостинице нам сообщили, что двое афганцев час назад уже наводили справки, как туда пройти. По описанию, мы допустили: а чем чёрт не шутит? Вдруг это вы?!
— Да! — шутейно заметил Руст. — Верность традиции нас и выдала!
Тем временем к столу встретившихся боевых друзей официанты начали подносить бутылки шампанского и цветы, переданные от эмпативных гостей ресторана, приветствовавших их стоячими овациями. Друзья соборно встали и с благодарностью кивнули им в ответ. После шумного застолья с яркими воспоминаниями командир и друзья вернулись в гостиницу. Утром, встав пораньше, Костёр съездил за билетом на тот же авиарейс, которым летели Сидор и Руст. Посидев с капитаном Середой в гостиничном кафе на дорожку, друзья в парадной форме с орденами и медалями и скромными пожитками в дембельских дипломатах, двинулись на такси в аэропорт.
— Руст, ты подожди нас тут, — попросил Костёр, подкатив его на коляске к панорамному окну в зале Ташкентского аэропорта, — а мы с Сидором быстро узнаем, нет ли задержки рейса, и купим что-нибудь поесть. — С этими словами они приставили вплотную к колёсам коляски три дипломата и удалились.
В аэропорту была сутолока, виделось много возвращавшихся из Афганистана дембелей в парадной форме с однотипными дипломатами, в которых они везли родным подарки, а кто-то ещё скромные солдатские накопления чеков Внешпосылторга. Дембеля с пиететом приветствовали Руста, а некоторые инно подходили, чтобы пожать ему руку. Вместе с этим, Руст чувствовал на себе прикованные взгляды стоявших в сторонке и не внушавших доверия двух молодых людей. Они егозили, переводя взгляды от оставленных у коляски дипломатов на подогнутые брючины его культей, выжидая пока Костёр с Сидором отстранятся подальше. Инвалид на коляске, — полагали злокоманы, — не окажет им сопротивления. Когда Костёр и Сидор исчезли в толпе, они порато сорвались к дипломатам. Но Руст загодя разгадал их устремления и громко свистнул. Не успели байданщики, схватив за ручки дипломаты, рвануть с места, как он кинулся и вцепился мёртвой хваткой им в руки.
Неспособные освободиться от безногого инвалида, они волокли его по гранитному полу к выходу, отбиваясь кулаками и локтями. Но Руст держался стойко. Свист и шум потасовки донёсся до Костра и Сидора. Друзья рванули на помощь и, подбежав к байданщикам, стали их крепко бить. Это продолжалось недолго. Наскоре возникшие милицейские дежурные аэропорта — сбойливый старшина и черемный сержант, оттащили разъярённых друзей в сторону. Грабителей вывели из зала в наручниках и, посадив в жёлто-синий милицейский УАЗ-469, куда-то повезли. Но Сидор, Руст и Костёр сильно сомневались, что следующим днём эти же лица не станут орудовать в аэропорту вновь. Друзья дождались объявления посадки на рейс «Ташкент–Москва» и, сев в комфортный авиалайнер Ту-154, покинули Азию.
ПОЕЗДКА В ЛЕНИНГРАД
СПУСТЯ 8 МЕСЯЦЕВ ПОСЛЕ ВОЗВРАЩЕНИЯ СИДОРА, КОСТРА и РУСТА из АФГАНИСТАНА
МОСКВА-ЛЕНИНГРАД — середина лета 1987 года
Друзья, Сидор — Сергей Сидоренко, Руст — Рустам Тукаев и Костёр — Иван Костров в ноябре 1986 года вернулись с Афганской войны и, окунувшись в мирную жизнь, начали налаживать быт. Сидор — кавалер ордена «Красной Звезды» и двух медалей «За Отвагу», пользуясь преференцией ветерана войны, поступил на рабфак исторического факультета МГУ имени М.В. Ломоносова. Руст, пройдя вместе с ним череду госпиталей в Афганистане и Ташкенте, встал на протезы и восстановился на первый курс экономического факультета Московского института нефти и газа им И.М. Губкина, откуда призывался в армию. А Костёр, отмеченный двумя орденами «Красной Звезды», возвращаться в институт, откуда призывался в Армию, не стал, а решил поступить в Высшую школу КГБ СССР им. Ф.Э. Дзержинского. По предложению Руста, в дни студенческих каникул, друзья решили навестить в Ленинграде маму погибшего Стрелы — Людмилу Васильевну. Она приезжала к сыну в Сурхандарью на присягу и угощала всех шестерых — Костяна, Монгола, Стрелу, Руста, Костра и Сидора, купленными в местной базарной чайхане самсой и пловом. Поездка осложнялась тем, что записная книжка, содержавшая домашние телефон и адрес Стрелы, была утрачена раненым Рустом вместе с разрезанным медиками маскхалатом перед хирургической операцией в гарнизонном госпитале Шинданда. В его памяти, после перенесённой вместе с ранением, тяжёлой контузии, сохранилось лишь то, что жил Стрела на Полюстровском проспекте. Номер его дома, по отрывочным воспоминаниям, был то ли 20, а квартира 25, то ли наоборот, а может, и ни то, и ни другое.
Как бы то ни было, Руст, Сидор и Костёр, сев в поезд Москва-Ленинград тронулись в путь. Они заняли отдельное купе и, проговорив в пути всю ночь, утром прибыли на Московский вокзал северной столицы. Город встретил пасмурной погодой. На площади перед вокзалом, выстроясь в ряд, стояло десятка два такси со светящими зелёными огоньками. Одетые в модные по времени джинсы и куртки MONTANA и USTOP, купленные в афганских дуканах, в кроссовках ROMIKA и Аdidas, с яркими спортивными сумками наперевес, друзья привлекли внимание тщедушного, курносого, в потёртой кожаной куртке и несуразной оранжевой кепке таксиста.
— Куда ехать?! — спросил он с прищуром, цвиркнув в сторону.
— Полюстровский проспект, — с нежеланием ответил Руст, оценив моветон таксиста.
Название проспекта было единственное, что он помнил твёрдо.
— Какой дом? — спросил таксист.
— Давай пока на Полюстровский, — дал целеуказание Костёр, — а там будет видно. Начнём с дома 20!
Таксист поглядел на друзей с опаской и указал на свою белую Волгу ГАЗ-24 с шашечками. Руст сел вперёд, Сидор и Костёр на заднее сиденье. После сорока минут езды по широким проспектам и улицам Ленинграда такси въехало в безлюдную заброшенную промышленную зону со старинными, с царских времён, буро-кирпичными домами, с ожидавшими переселения жильцами. Друзья одновременно насторожились.
— Ты куда нас везёшь?! — с напором спросил Сидор.
— Так срежем. Путь будет короче, — ответил таксист, заметно егозя.
Проехав ещё немного, он остановил машину у железной телефонной будки и, посетовав, что забыл что-то выключить дома, отпросился срочно позвонить. Сняв трубку и начав с кем-то говорить, он отвернулся. Через некоторое время повернулся, пристально поглядел на ожидавших в машине друзей и, будто проведя рекогносцировку, кому-то о них доложил.
Друзья не ждали подвоха, пока четверо крепких молодцев, скоро вышедших из подъезда и обежавших вокруг такси, резко не открыли передние и задние двери, и не приставили к горлу каждого из друзей финские ножи:
— Деньги и ценности, выкладываем быстро! — прогорланил один из налётчиков. — Иначе порежем на ремни!
Паузы не было. Сидор, Костёр и Руст мгновенно мобилизовались, крепко схватив налётчиков за руки и, затянув в салон такси, начали жестоко бить и душить. Четвёртый член гоп-компании — акарёнок, сунувшийся в салон через водительскую дверь, тщетно старался нанести удары по молотившим его корешей кулаками и головами, Костру и Сидору, а затем разжать руки Руста, заключившего в клещи и заставившего хрипеть от удушья третьего подельника. Таксист с ужасом наблюдал за происходившим из телефонной будки. Драка внутри автомобиля вскоре перенеслась на тротуар, где, спустя пять минут, Сидор добивал крайнего налётчика, лицо которого напоминало мякоть переспевшего арбуза. Трое его подельников, к тому времени обработанные Костром и Рустом, смирились с разгромом и, бросив кореша, хромая, держась за бока и вытирая с лица кровь, поспешно удалились. Как только сковники покинули место нападения, из окон завешанного сохнувшим бельём дома послышался женский крик: «Бандиты! Ты посмотри, что средь бела дня делают, а?! Сейчас в милицию позвоним!»
— Вакханалия! — отметил Костёр, сплюнув на тротуар кровавую слюну.
— Видел бы покойный Стрела, как его родной Ленинград принимает ратных наперсников, непременно огорчился бы! — пригорюнился Сидор.
За этим разговором к машине вернулся таксист. Он был в смятении от неожиданного исхода и, не сумев скрыть взбуду, подтвердил подозрение друзей в своей причастности к налёту.
— Что, штопарь-закоульщик, привёз нас на гоп-стоп?! — припёр его Сидор. — Ты у них за тиуна?!
В ответ таксист стал без умолку лотошить, скабрёзно кляня приневоливших его басивал.
— Будешь теперь бисова нэвира возить нас по городу нашармака, пока не отыщем искомого адреса или наш крепко контуженый споборитель впрасол вдруг не встямится! Или нам огулом заслаться на съезжий двор?! Выбирай, клеврет презренный!
Таксист благоразумно выбрал первое. Друзья заехали сначала на Полюстровский проспект дом 20 квартира 25, потом в дом 25 квартира 20, а затем ещё и по другим со схожими цифрами 0,2,5, адресам, но не находили квартиры Стрельцовых. При проверке очередного места, друзья, направлявшиеся к подъезду дома, услышали за спиной визг шин, рванувшего с места такси.
— Сбросил кандалы, ракалия! — пошутил Сидор.
— Вот незадача! — затужил Костёр.
— Надо искать Районный военкомат РВК, к которому прикреплён Полюстровский проспект, — домекнул Руст.
— Верная мысль! — поддержал Сидор.
Узнав от одного из прохожих адрес ближайшего РВК, друзья тотчас направились в путь. Уже через пятнадцать минут они стояли у дверей военкомата.
Наступил вечер пятницы. Рабочий день к тому времени уже закончился, дверь в РВК была заперта и на стук никто не отвечал. Друзья обошли здание с тыльной стороны и, обнаружив служебный вход, постучались. Из-за двери без политеса коротко спросили:
— Чего надо?!
— Здравствуйте! Мы ветераны-афганцы. Приехали из Москвы навестить маму погибшего в Афганистане нашего товарища, — громко проговорил Руст. — Его звали Стрельцов Герман Владимирович. Могли бы вы дать нам домашний адрес Стрельцовых?
— Ничего не скажем! — ответил за дверью грубый мужской голос, — РВК таких сведений не даёт! Приходите в понедельник в 8.00 к дежурному.
— Вы наверно не поняли?! — вмешался Костёр. — Мы приехали из Москвы, и не можем ждать до понедельника. У нас в этом городе никого нет!
За дверью замолчали. Отчаявшись получить адрес Стрельцовых, друзья сели на ступеньки служебного входа и призадумались: что делать дальше? Внезапно, морок внутреннего двора РВК осветился яркими фарами, съезжих с двух сторон жёлто-синих милицейских УАЗ-469, с включёнными мигалками и сиренами. Слетевшие с них два наряда патрульно-постовой службы ППС из местного РОВД, ничего не выясняя, пустили в ход резиновые дубинки, не давая друзьям вставить даже слово. Остановить шквал ударов словами не удавалось. Чтобы умерить пыл запредельно усердствовавших блюстителей порядка, друзья прибегли к силовому сдерживанию. Однако силы были неравны. Прикрывая от ударов дубинками голени, лежавший на асфальте Руст прокричал: — Нам кто-то объяснит, в чём наша вина?! — Сейчас мы повезём вас в РОВД и там продолжим объяснять, в чём ваша вина! — изрёк дебелый старшина с чёрными усами в виде подковы, защёлкивая за спинами лежавших ничком друзей, наручники. — А ещё наши сотрудники снимут в травмпункте побои, и на вас откроют уголовное дело по статье 191 часть 1 — за неповиновение и оказание сопротивления сотрудникам милиции с применением насилия и угроз при исполнении ими обязанностей службы.
Друзей затолкнули в УАЗ-469, в отсек для задержанных. Дверь за ними, оглушительно клацнув, захлопнулась. Неутомимый злокоманный старшина прильнул потным круглым лицом с мефистофельской улыбкой к оконной решётке и желчно проговорил:
— А с учётом устойчивой группы, каждый из вас получит по пятёрке!
В ответ, Сидор приник вплотную лицом к сизому носу старшины и негромко пропел:
— «Рояль раскрыт, ты подошла, и ты промолвила:
«Твоя любовь запала в сердце глубоко»». Чудак кавайный! — балагурил он неунывно с измазанным лицом и рассечённой губой, отряхивая пыль с джинсовой куртки, пуговицы которой были вырваны с корнем.
— Ничего не скажешь, радушный приём! — поддержал юмор Костёр. — Сперва гопники, потом дежурный РВК, а под занавес и милиция родная поучаствовала. Что будет дальше, не берусь даже предположить.
— А мы не к ним приехали! — веско привёл Руст, сжимая от боли высунутые из протезов посиневшие культи голеней.
— Это верно! — согласился Костёр.
— Ну как ты?! – с эмпатией поинтересовался Сидор, взирая, как Руст вдевает культи обратно в протезы.
— Штатно! — по-военному ответил Руст. — В Герате было хуже!
Внедолге милицейский УАЗ-469 подъехал к районному ОВД, и друзей препроводили в камеру предварительного заключения, называвшуюся в ленинградском простонародье «Аквариумом». Сюда со всего района свозили участников чрезвычайных происшествий, внутрисемейных разладов и, прибывшую на матч 18-го тура 50-го юбилейного Чемпионата СССР с Ленинградским «Зенитом», пылкую торсиду Тбилисского «Динамо», успевшую рукоприкладно поспорить с автохтонными любителями футбола. Некоторых из них выводили на допрос, а о друзьях-афганцах совершенно позабыли, словно их и не существовало вовсе.
— Оно может и к лучшему, — мерекали они, — чего будить лихо.
Не докучая дежурному вопросами, Сидор, Руст и Костёр разлеглись на деревянных скамейках и, повспоминав события армейской службы, а в них и павших Стрелу, Монгола и Костяна, заснули.
Наступило утро. Дверь в камеру отворил заступивший на дежурство невысокого роста и интеллигентного вида, приязненный, светловолосый капитан.
— Тихо! Тихо! Посторонись! Уроженцев чайного края допросим последними! — иронично уведомил он смятых в кулачной сече неугомонно горланивших болельщиков «Динамо-Тбилиси» и, протиснувшись вглубь заполненной камеры к лежавшим на скамейках друзьям, спросил:
— А вы, камрады, за какой выдающийся подвиг к нам удостоены?!
— Да не было подвига! — отреагировал Руст.
— Не было, говоришь? — усомнился капитан. — Ну пойдём со мной, расскажешь всё обстоятельно. А дружки твои подождут пока в камере.
Руст прошёл за дежурным в комнату, где стоял мигавший лампами большой пульт и куча телефонов, трещавших без устали.
— Присаживайся! — предложил дежурный-капитан, и начал толковать, — в «Книге учёта лиц, доставленных в РОВД» и «Журнале учёта материалов об административном правонарушении» записано: «Вчера около 19.30, группа нарушителей общественного порядка била в дверь Районного военного комиссариата, требуя впустить их вовнутрь». На требование дежурного РВК удалиться, дебоширы не только не реагировали, а нецензурно выражались и грозили рукоприкладством. Что можешь пояснить по данному поводу? Только по существу!
— Не было этого, — препирался Руст, — мы вели себя пристойно. Объяснили, правдиво, как есть, что приехали из Москвы навестить маму погибшего в Афганистане друга. Поскольку номер дома и квартиры, где он жил у нас не сохранился, а только название проспекта, мы решили обратиться за помощью в райвоенкомат. А добраться до него обстоятельства позволили нам только вечером.
Вчера, как известно, была пятница — конец трудовой недели и короткий рабочий день. Военкомат к нашему прибытию был уже закрыт. Нам не оставалось ничего другого, как обратиться к дежурному РВК, чтобы он помог с адресом. Он оказался заскорузлым, не пожелав гуманно войти в наше положение и цинично послал до понедельника. В довесок вызвал два наряда милиции, задержавших нас жёстко с применением силы.
— Складно гуммируешь! — оценил необлыжный капитан. — Покажи-ка вначале свой паспорт и назови полное имя матери погибшего друга.
— Вот мой паспорт! — Руст протянул его капитану. — А маму покойного друга зовут Стрельцова Людмила Васильевна, она живёт на Полюстровском проспекте.
Капитан пролистнул паспорт, убедился в Московской временной студенческой прописке и вернул его.
— Сейчас я запрошу по базе, — сообщил он и, сняв трубку, проговорил: — База! Посмотрите мне, Стрельцова Людмила Васильевна, Полюстровский проспект.
Внедолге ему ответили. Он возбудился, прижал подбородком к плечу трубку и, спешно порвав чистый лист бумаги пополам, повторяя за голосом на линии, быстро написал адрес: дом 5 квартира 20 и номер домашнего телефона.
— Держи! Сейчас наберём ей по телефону, — намерился капитан.
— Не надо! — резко пресёк Руст. — Её лучше не бередить раньше времени. Мы подъедем и на месте всё решим.
— Как знаешь, — не возразил капитан.
Они вернулись к камере, капитан выпустил оттуда Сидора и Костра, и, сопроводив всех троих к выходу, приготовился закурить. В этот момент в дверях им встретился привёзший надысь друзей в РОВД, водитель УАЗ-469.
— Гриша! Подбрось афганцев на Полюстровский, 5! — по-свойски призвал капитан.
Сидор, Руст и Костёр переглянулись.
— Нет, спасибо! – с улыбкой отверг Руст. — Мы охотно своим ходом.
Утро было пасмурным. Откуда-то слышалась песня «Звёзды нас ждут сегодня» популярной в конце 1980-х группы «Мираж». Воодушевлённые обретённой свободой, друзья остановили такси и, купив по пути торт и цветы, приехали на Полюстровский, дом 5. Они легко нашли нужную квартиру, и Руст позвонил в дверь. Послышались шаги, и через несколько секунд дверь отворила высокая седая женщина.
«Глаза у мамы, как и у Стрелы — такие же голубые, голубые», — заметил про себя Руст:
— Здравствуйте Людмила Васильевна! Мы Герины армейские друзья! Вы нас помните?
— Боже мой, ну, конечно же, я вас помню! Проходите, ребята! — пригласила она войти.
Друзья заметили у Людмилы Васильевны кручину, наполнившую её очи слезами, и сконфузились. Костёр передал цветы и торт. Друзья помыли с дороги руки и направились в зал. Проходя мимо маленькой комнаты, их взгляд зацепился за висевший на стене большой портрет с улыбавшимся Стрелой. Друзья на мгновение оцепенели.
— Проходим дальше! — тихо скомандовал Руст.
Они зашли в зал и сели в мягкие кресла и диван. Наверху серванта в вертикальном положении стоял катушечный магнитофон МАЯК-203 с бобинами и заправленной лентой. Было ощущение, будто Стрела, поклонник творчества советских рок-групп: «Воскресенье», «Динамик», «Круиз», «Карнавал», лишь ненадолго вышел из комнаты, выключив его. За стеклом в рамке стояла коллективная школьная фотография.
— Ребята, помогите мне раздвинуть стол, — попросила, принёсшая вазу с цветами, Людмила Васильевна.
Друзья дружно встали, споро выдвинули, и, соединили воедино две столешницы, накрыв их скатертью и засервировав.
— Скоро будут готовы вареники с картошкой и творогом, Гера их обожал, — поделилась воспоминаниями из светлого прошлого Людмила Васильевна. — Я как чувствовала, налепила их с запасом и положила в морозильник. Герины одноклассники меня всё время навещают, и на кладбище к нему ездят. Бывает, поеду туда, а на могилке цветы свежие — помнят. Спасибо им!
Друзья, опустив взгляд, молчали. На их сердцах лежал тяжёлый камень — ведь они вернулись живыми, а её сын Герман — их товарищ Стрела, погиб. Каждый из них вспоминал тот бой в Хост-Ва-Ференге и думал, можно ли было предотвратить его гибель, а с ней, Монгола и Костяна.
Людмила Васильевна отлучилась недолго на кухню и, подав горячие вареники, пригласила всех за стол.
— Вот и собрались, — произнесла она сумно, утерев слезу.
— Мы хорошо помним, как вы приезжали к Герману на присягу в Сурхандарью, — начал Руст — как угощали нас шестерых пловом и самсой. Их вкус у нас до сих пор во рту.
Людмила Васильевна с грустью улыбнулась.
— Герман, наверняка писал вам о нас, и всё же, я напомню наши имена: я — Рустам Тукаев, справа от меня — Сергей Сидоренко, слева Иван Костров. Нас было шестеро, трое — ваш сын Герман, Константин Тевс и Дархан Бадмаев погибли. У нас нет для вас слов утешения, — продолжил Руст уже стоя — их ещё не придумали для матери, потерявшей единственного сына. Но мы втроём постараемся хотя бы частично заменить вам Германа.
Друзья встали и, молча, помянули друга. Затем, с разрешения Людмилы Васильевны, Сидор снял висевшую на стене гитару и, настроив, запел песню барда-афганца Юрия Кирсанова:
Не надо нам громких тостов,
Не надо бокалов звона,
Не в радость нам эта водка,
Что в кружках у нас сейчас.
Останутся в памяти нашей
Запыленные батальоны,
И погибшие наши ребята,
Что всегда будут жить среди нас.
Первый тост — за ушедших в вечность,
Пусть же будет земля им пухом.
Мы запомним их всех живыми,
Тихим словом помянем их.
Тост второй — за удачу и смелость,
За ребят наших, сильных духом,
Чтоб остались душой молодыми,
И друзей не бросали своих.
На суровой земле афганской,
Под чужим, неласковым небом,
Родилась наша крепкая дружба,
Что в бою выручала не раз!
За нее третий тост поднимем,
И поделимся солью и хлебом,
Пусть же вечная будет та дружба,
Здесь навеки связавшая нас!
Отведав любимых Гериных вареников и, поговорив за столом, друзья предложили Людмиле Васильевне поехать на его могилу. Было пасмурно, всё ждало дождя. Друзья взяли такси и выдвинулись к Северному кладбищу. В дороге, на проспектах и улицах города, спорадично встречались болельщики «Зенита», загодя сбивавшиеся в кагалы перед походом на стадион имени С.М. Кирова. Когда добрались до кладбища, к месту, где были похоронены погибшие в Афганистане воины-интернационалисты, взору друзей предстал длинный ряд свежих могил. С фотографии на памятнике одной из них, глядел молодой лейтенант-лётчик в парадной форме. Под его именем была высечена эпитафия:
«Ты моя радость, моё горе, моя любовь, моя печаль».
— Этого парня привезли давеча, и, памятник на могилу поставили тем же месяцем, не выдержав времени, пока земля осядет, — поведала Людмила Васильевна, проходя за спинами застывших у могилы с бередившей надписью на памятнике, Сидора, Костра и Руста.
Свежие захоронения воинов-афганцев заслонили могилу Стрелы, оставшуюся в глубине. Дойдя до неё, друзья увидели выгравированные в светло-бордовом граните фотографию и имя: «Стрельцов Герман Владимирович. Воин-интернационалист». На могиле лежали несколько букетов свежих роз и гвоздик.
«Молодцы одноклассники!» — подумали про себя Руст, Сидор и Костёр.
— Здравствуй сынок! Вот и друзья к тебе приехали, — спокойно произнесла Людмила Васильевна.
Она постояла недолго, глядя на фотографию сына, и, полив водой из бутылки на отрезок материи, начала вытирать памятник от пыли. На безмолвно взиравших из-за её спины друзей это произвело тягостное впечатление. С фотографии улыбался благодушный по жизни Стрела.
— Великая Отечественная война застала меня полугодовалым ребёнком в Пскове, — стала рассказывать Людмила Васильевна при выходе из кладбища, — кроме меня в семье были ещё старшие: сестра 1938-го и брат 1939 года рождения. Нас, троих маленьких детей и маму, немцы отправили в концентрационный лагерь близ Кенигсберга, а освободили из застенков части Красной армии. После войны, окончив среднюю школу, я поступила в Псковский политехнический институт, где познакомилась с будущим мужем Владимиром Стрельцовым. Вскоре мы поженились, и у нас родился сын Герман. Жили мы счастливо, пока в 1971 году Владимир не погиб в автомобильной катастрофе. Так я осталась вдовой с четырехлетним сыном на руках. Всю жизнь проработала на одном из крупных оборонных предприятий и не стремилась устроить личную жизнь, посвятив себя целиком Гере. Школу он окончил на хорошие оценки, однако в институт решил поступать уже после армии. В 18 лет, в октябре 1984 года, очевидно, как и всех вас — первой группой призывников, Геру направили в Туркестанский военный округ в Сурхандарью. Что произошло дальше, вам известно.
Вернувшись на Полюстровский проспект в квартиру Людмилы Васильевны, друзья сходили за продуктами, и Руст приготовил узбекский плов. За ужином вновь помянули Стрелу. Когда встали из-за стола и покинули зал, то заглянули в комнату с портретом друга. Войдя в неё, обратили внимание на следы обильного соседского затопления сверху. На потолке, углах и стыках стен виднелись большие высохшие подтёки и отклеившиеся обои.
— Да это наш новый сосед Яков Иткин, — без злости указала Людмила Васильевна, унося посуду на кухню, — затопил меня ещё в конце зимы. Он человек видный, — директор двух магазинов «Берёзка» на Морской набережной, где ватажутся все ленинградские фарцовщики. Иткин купил две смежные квартиры и объединил их в одну. Соседи говорят — подарок молодой любовнице, будущей оперной диве Мариинского театра. В глобальном ремонте Иткин решил поменять все трубы и отопительные батареи. А ремонтники его что-то недоглядели. За минувшие полгода я уже несколько раз ходила в ЖЭК и к нему лично обращалась, чтобы устранил последствия затопления — всё без толку.
— А мы с ним завтра непременно познакомимся, — заверил Руст, — и обязательно урегулируем этот вопрос.
В это время на стадионе им С.М. Кирова начался матч Чемпионата СССР по футболу между Ленинградским «Зенитом» и Тбилисским «Динамо». Костёр, яростный болельщик Московского «Спартака» — давнего соперника «Зенита», с интересом засел у телевизора, желая поглядеть его трансляцию. На стадионе было облачно +17С. В начале встречи хозяева поля неизменно теснили гостей и на 8-й минуте ведущий форвард «Зенита» Владимир Клементьев хлёстким ударом в верхний угол забил в ворота динамовцев Тбилиси зрелищный гол. Счёт стал 1:0. Из окон и с балконов ближайших домов раздались крики и свист ликовавших болельщиков «Зенита». Спустя короткое время шум стих, игра продолжилась. Людмила Васильевна, отказавшись от сторонней помощи, тем временем крутила мясной фарш для котлет, а Руст и Сидор, безразличные к футболу, остались в комнате Стрелы и продолжили вечер воспоминаний. Внезапно общение прервали доносившиеся сверху крики.
— Ты слышал?! — спросил Сидор у Руста.
— Слышал! — подтвердил Руст.
Через мгновенье голоса свыше заглушил усилившийся звук телевизора, транслировавшего футбольный матч.
— Сидор! А ну-ка кликни Костра, сходим, разведаем, что там происходит, — предложил Руст.
Ничего не сказав, они спешно обулись и покинули прихожую.
— Ребята, вы куда? — бросила им вслед Людмила Васильевна.
— Мы ненадолго, — заверил Руст, прикрывая за собой дверь.
Друзья торопко поднялись на этаж выше и, повернув ручку незапертой двери, вошли внутрь. В квартире стоял полумрак, пахло сигарным дымом. Свет исходил от тускло светивших в коридоре старинных бра и высокого торшера с жёлтой ажурной тканью в ближнем углу зала. Что происходило внутри него, было не видно. Зато заметилась под туалетной дверью полоска света. Руст обратил на это внимание Костра и, показав ему жестом остаться прикрыть, сам двинулся вперёд. Сидор шёл следом. Медленно ступая по фигурному ореховому паркету, вдоль стен, оклеенных финскими обоями Sandudd мимо комнат с антикварной мебелью в стиле Boulle эпохи короля Людовика XIV, они подошли к зале, где громко работал телевизор. Там, коротко стриженный высокий и плечистый битюг в джинсах Lee Cooper и ветровке Marimekko нависал над сидевшим в антикварном кресле эндоморфным мужчиной лет 35-ти с обильным волосяным покровом тела и трёхдневной щетиной. В руках громила держал подключенный к сети утюг. На терпельнике красовались цветастые семейные трусы и белая майка. Руки и ноги его были связаны, во рту был кляп. Чуть поодаль, в глубине залы на парном кресле сидела сходно упакованная, дивной красоты и изящных форм молодая дама. Локоны её волнистых каштановых волос были раскинуты на верхнем кружеве короткой, цвета маренго, шёлковой сорочки, стройные бёдра оголены. Сбочь на диване, закинув руки за голову и ногу на ногу, не отвлекаясь на неземную красоту, сидел ригидный акарёнок и, отрешенно следивший за ходом футбольного матча.
— Аха, их трое! — сообразил Руст — Чем же нам их ошеломить?!
В этот момент открылась дверь туалета и показался третий сообщник. Костёр, не дав ему опомниться, точным прямым ударом в подбородок втолкнул его обратно. Шла шестнадцатая минута матча, и на стадионе зарядил проливной дождь. В ходе игры из-за нарушения правил футболистом «Зенита» судья Эдуард Дидур назначил штрафной по воротам хозяев поля. Пробить его тренер тбилисцев Кахи Асатиани доверил Отару Коргалидзе. Сильным ударом тот поднял мяч над стенкой и направил в дальний от вратаря верхний угол. Раздосадованный пропущенным голом, акарёнок вскочил с дивана и проматерился, сподвигнув друзей к решительным действиям. Сидор рванулся в комнату и резко выдернул из электросети кабель телевизора, а Руст вытащил из грудного кармана джинсовой куртки красное удостоверение «инвалида войны» и плотно, чтобы не разглядеть надписи, приставил в развёрнутом виде к лицу остолбеневшего садюжника:
— ОБХСС! Отдел борьбы с хищением социалистической собственности! До подхода опергруппы и сотрудников прокуратуры, всем оставаться на своих местах! — истово прогорланил он, войдя в роль.
Притеснители были обескуражены:
«Вот мы попали! — подумали они, — по ходу директор «Берёзок» Иткин был в разработке в ОБХСС?! А нам паровозом за его грехи чалиться?» «Однако не слишком ли молоды и ладно одеты эти опера?! Скорее мошенники залётные», — смекнул их старший, битюг.
Выяснение личностей ОБХССников, вломившихся в квартиру, требовало времени. Не дав терзателям завершить умозаключения, Сидор схватил за горлышко матово-зелёную бутылку с объёмным теснением буквы «N» и золотистой надписью «CAMUS NAPOLEON», стоявшую на мраморной столешнице рядом с вазой, заполненной фруктами, и коробкой сигар Partagas, и замахнувшись ударил о голову битюга, расколов на мелкие осколки. Пытатель рухнул на пол к ногам хозяина квартиры. Янтарного цвета элитное питьё разлилось по полу, раздав дуновеньем букет ароматов переспевшего инжира, спелого персика и цветочной ванили с тонами грецкого ореха, древесными нотками тика и палисандра. Сидор посмотрел на него сверху и тихо пропел:
— «Рояль закрыт, и не звучит моё любимое,
Тобой забытое весеннее танго».
Потрясённый увиденным, акарёнок робко попытался встать с дивана, но увидев жест ладонью вытянутой руки и золый зрак Сидора, повелевшие не сходить с места, безропотно покорился. Руст переступил через распластанного посреди колотого стекла и разлитого коньяка тихо вывшего, державшегося за голову, битюга и, наклонившись вытащил из рта терпельника кляп.
— Телефон где? — спросил он коротко.
— Там! — кивнул головой в сторону связанной спутницы, жадно вдыхавший воздух мужчина.
Руст подозвал Сидора и на ухо тихо проговорил:
— Запри дверь и держи с Костром оборону! Так, чтобы никто не выскользнул! Отворишь, когда приедет милиция!
Руст отыскал переносную телефонную трубку и, прозорливо не развязав хозяина квартиры, нажал у него на глазах две кнопки — 02. Когда на обратной стороне связи ответили «Милиция», Руст приложил трубку к его щетинистой щеке и приказал: «Говорите!» Обрадованный не законоломностью второй группы, хозяин квартиры, грассировал без продыху:
— Приезжайте, пожалуйста, срочно! Моя фамилия Иткин, зовут Яков Ильич. На меня совершено нападение!
— Ваш адрес? — строго спросили на проводе.
— Полюстровский дом 5 квартира 24, — продиктовал Иткин.
— Наряд уже выезжает, ждите! — уведомили на линии.
Услышав разговор с милицией, сидевший на диване акарёнок, слегка поразмыслив, вскочил и метнулся к выходу, но был остановлен железным кулаком Костра и слёг в коридоре. Милиция прибыла скоро. Её сотрудники развязали сладкую парочку, а остальных фигурантов пассажа, в их числе — Руста, Сидора и Костра до выяснения обстоятельств заковали в наручники и повели к выходу. Услышав в подъезде шум и увидев во дворе милицейские машины, Людмила Васильевна с тревогой в сердце и мыслью — не стряслась ли с ребятами беда, вышла на лестничную площадку. В это время по ней в сопровождении вооружённых сотрудников милиции, с защёлкнутыми за спиной наручниками спускалось шестеро молодых людей. За ними шли прихрамывавший Яков Иткин и его очаровательная сошественница.
— Людмила Васильевна, не беспокойтесь! Ложитесь спать, — успокоил Руст, пообещав, — мы к утру непременно будем!
— Давай, давай! Не размусоливай! — вставил вперекор низкого роста неказистый старший лейтенант с тощим лицом, подталкивая задержанных до милицейского УАЗа.
В РОВД приехали быстро.
— О, старые знакомые! — обрадовался новой встрече куривший у входа в РОВД благожелательный капитан, завидев слезавших с УАЗ-469 Руста, Сидора и Костра. – Что, опять военкомат штурмовали?!
— В этот раз хоть не били! – выгодно заметил Сидор.
Их отпустили под утро — после письменных объяснений пострадальцев Якова Иткина, его пассии Киры Вайсман и, вмешавшихся в коллизию: Сидора, Руста и Костра. Когда, изнеможденные после ночной перипетии, они вышли из РОВД, уже светало. Иткин по телефону вызвал служебную чёрную «Волгу» ГАЗ-24 и, отпустив водителя, сам сел за руль. Гражданка Вайсман села вперёд, а Сидор, Руст и Костёр сзади. Скоро доехав на Полюстровский проспект компания вошла в подъезд. На лестничном марше у квартиры Людмилы Васильевны Иткин обратился к Русту:
— Предлагаю завтра в 13.00 прийти ко мне на обед!
Руст на мгновенье задумался, но изнавись вспомнив, что к Иткину есть вопрос по восстановительному ремонту, произнёс:
— Почему нет?! — допустил он, глядя на Костра и Сидора. — Полагаю, ребята тоже будут не против.
В ответ друзья промолчали. Утром они поспали подольше и, погуляв недолго по району, в условленное время вместе с Людмилой Васильевной поднялись к Иткину. К этому времени следы ночного происшествия были уже устранены. К обеденному столу были поданы доставленные из ресторана гостиницы «Астория» изысканные блюда и деликатесы, типа белужьей и кетовой икры, стерляди горячего копчения, сёмги и балыка. На горячее был судак «Орли» под соусом тартар и отбивные бараньи котлетки на косточке. Из спиртного — водка SMIRNOFF и французский коньяк CAMUS NAPOLEON. Иткин пригласил гостей за стол.
— О, да тут амброзия! — изумился Сидор.
Иткин разлил всем в бокалы напитки по предпочтению.
— Что же они хотели от вас, Яков Ильич? — поинтересовался у Иткина, не прикасавшийся к яству, Руст.
— Видите ли, — начал объяснение Иткин, — я директор двух магазинов «Берёзка» на Морской набережной, дома 9 и 15. Наши магазины торгуют аудио-, видео— и бытовой техникой, а также другими дефицитными товарами. Их оплата производится только валютой или чеками Внешпосылторга. Чеки — это такой вид денег. Им оплачивается труд граждан, работающих или служащих за границей.
— Мы знаем, что такое чеки Внешпосылторга, — сообщил Руст, — в Афганистане нам их давали, хоть и немного.
— Так вы афганцы?! — возбудился Иткин. — Ну, ладно. Давайте, сначала я отвечу на ваш вопрос. Недавними Постановлениями ЦК КПСС и Совета Министров СССР в связи с перестройкой и гласностью объявлена борьба с привилегиями — «за равенство и социальную справедливость». Правительство СССР — с первого января 1988 года решило ликвидировать систему торговли «Внешпосылторг» и закрыть все магазины «Берёзка». Это увеличило, и без того ажиотажный спрос на наши товары. Речь идёт об импортной видео- аудио — и бытовой технике, ну и одежде, конечно. У наших магазинов начали выстраиваться огромные очереди. Обладатели крупных сумм чеков готовы платить сверху много больше, лишь бы успеть их скорее отоварить. С 1988 года торговля в магазинах «Берёзка» будет осуществляться только по безналичному расчёту. Так вот, учитывая, что магазины, которыми я руковожу, находятся в так называемом «Бермудском треугольнике», месте, где вращаются самые разные элементы: от фарцовщиков и валютных путан до бандитствующих элементов, вчерашний инцидент — это лишнее тому подтверждение. Преступники стремятся установить контроль над очередью. Они используют льготные удостоверения ветеранов и инвалидов Афганской войны. Ведь афганцы, как вы сами сказали, получали чеки, пусть даже солдаты меньше, а офицеры больше, но все они по закону в равной степени обладают правом отоваривать их во всех магазинах «Внешпосылторга» в любой точке СССР. Разница между удостоверением «Ветерана войны» и «Инвалида войны», заключается в том, что инвалидов мы обязаны обслуживать вне очереди. Вы понимаете, как это упрощает задачу тем, кто замкнул на себя потоки держателей крупных сумм в чеках и валюте?
— Схема понятна! — внял Руст, не проявив к данной теме интереса. — Яков Ильич! У нас к вам житейский вопрос. Вы затопили квартиру многоуважаемой Людмилы Васильевны. — Руст по-сыновьи тепло поглядел на неё. — На протяжении полугода она безуспешно пытается добиться от вас восстановительного ремонта. У нас к вам компромиссное предложение в виде настоятельной рекомендации: обеспечьте нас приличными обоями, клеем, кисточками и другими сподручными средствами, а мы сами в ближайшие дни сделаем ремонт и снимем эту проблему. А то, знаете ли, дела в Москве не ждут. Установить площадь затопленной спальни труда вам не составит? Она идентична вашей. Поэтому, пожалуйста!
— Конечно, конечно! — взволнованно заверил Иткин. — Уже сегодня вечером у вас всё будет. Простите, мне очень неловко, что так получилось! Может , я всё же дам вам рабочих?
— Мы бы не хотели перекладывать эту почётную миссию на посторонних людей и с удовольствием выполним её сами. Так что только материалы! — с улыбкой заключил Руст, переглянувшись с друзьями.
На этом тема восстановительного ремонта была закрыта. В завершении обеда за чаем и десертами Яков Иткин положил руку на плечо Кире Вайсман и горделиво попросил:
— Душа моя! Спой нам, пожалуйста, мой любимый.
Дива с готовностью встала из-за стола и, взяв со специальной подставки акустическую гитару, начала играть перебором и меццо-сопрано исполнять романс «Белой акации гроздья душистые»:
Целую ночь соловей нам насвистывал,
Город молчал, и молчали дома.
Белой акации гроздья душистые
Ночь напролет нас сводили с ума.
Сад весь умыт был весенними ливнями,
В темных оврагах стояла вода.
Боже, какими мы были наивными!
Как же мы молоды были тогда!
Все слушали, наслаждаясь божественным голосом и исполнением, всецело согласующимся с внешностью. Когда романс был завершён, все дружно захлопали.
— Восхитительно, ничего не скажешь, — оценил Сидор. — А можно мне сыграть одну из наших? — предложил он.
— Ну конечно! — охотно согласился заинтригованный Иткин и передал ему гитару.
Руст и Костёр переглянулись. Сидор провёл пальцами по струнам и запел песню барда-афганца Игоря Морозова «Я братьев двух когда-то знал»:
Я братьев двух когда-то знал,
С одним в Афгане воевал,
Ходили к чёрту на рога и к ведьмам в зубы.
Стрелять он был большой мастак,
С десяти шагов менял пятак,
Был по натуре весельчак, хоть с виду грубый.
А старший был обществовед,
На все вопросы знал ответ,
Имел отдельный кабинет, машину, дачу,
Жил то в Париже, то в Москве,
Имел семь пядей в голове,
Но дело даже не в уме — поймал удачу.
И вот, когда, окончив срок,
Мы все покинули Восток,
Домой вернулись те, кто смог дойти до цели,
Явился к старшему меньшой
— Всё ж как-никак, а брат родной.
Тот накрывает стол большой — мол, ждал и верил…
После этого куплета Людмила Васильевна утерла слезу, сосредоточив на себе сострадательные взгляды Костра и Руста.
…Там спирт окопный глотки жёг,
А здесь — французский коньячок,
Икорка, сёмга, балычок, язык телячий.
И почему-то вспомнил я,
Как провожали нас друзья
— Чеснок, четыре сухаря и фляжка чачи.
Меньшой сидел и молча пил,
Тут старший тост провозгласил,
И выпил из последних сил «за тех, кто в море».
И, повертев на свет стакан,
Сказал икая: «Слышь, братан,
Да брось ты свой Афганистан, он не в фаворе.
Пройдёт каких-то пара лет,
Его забудут — был и нет,
Твой автомат и пистолет — глупцам забава.
Иные нынче времена, Другие мерки и цена,
Кому нужна твоя война, ну что ты, право.
Бери пример — ну вот с меня.
На фронте не был я ни дня,
А посмотри — моя семья в шелках и славе.
Имею в обществе престиж,
То в Лондон езжу, то в Париж,
То в Риме с месяц погостишь, а то — в Оттаве.»
Тут младшего тяжёлый взгляд,
Его прервал: «Отставить, брат.
Я не политик, я солдат, и мне до дверцы,
Вся философия твоя,
И золотая чешуя Гнилых сентенций.
Да что ты знаешь о войне?
Вы здесь погрязли в барахле,
И лозунг — «я тебе, ты мне» — как песня вам,
А на иного падлеца,
Вполне хватило бы свинца,
Неполных девять грамм.
Иной до титулов дорос,
А как дорос — ещё вопрос.
Здесь главное — по ветру нос держать умело.
А я хотел бы посмотреть,
Какие песни станет петь,
Он под обстрелом.
Чтоб ты в Европу ездить мог,
Дань кровью брал с меня Восток.
Я больше износил сапог, чем ты — штеблетов.
Ты здесь в арабскую кровать,
С женой ложился почивать,
А там привык на камне спать, я с пистолетом.»
Мой друг — не мастер говорить,
Умел он в спорах трезвым быть,
Но вижу — начал заводить его браточек,
И друга я увёл к себе Во избежание ЧП.
Мы с ним бродили по Москве до самой ночи.
Какая б ни была беда, Мы слёз не лили никогда.
Обиды горькая вода бойцу опасна.
Друг, стиснув зубы, соль глотал.
Что думал он, о чём гадал?
Я думал так же и молчал — всё было ясно.
Потом судьба нас развела,
Его на Север позвала,
Меня замучили дела, работа, дети.
А брат его, обществовед, В Париж уехал на пять лет,
Он там большой авторитет, в посольстве третий
Сидор закончил петь, повисла мрачная тишина.
— Ну, нам пора идти! — произнёс Руст.
Друзья и Людмила Васильевна дружно встали и, поблагодарив за вкусный обед, вышли из-за стола.
— Я провожу, — вызвался Иткин.
Когда гости подошли к порогу, Руст пропустил всех вперёд и, прикрыв за ними дверь, обратился к Иткину:
— Яков Ильич! Людмила Васильевна мама нашего погибшего в Афганистане друга. Она нам как Мать. Хотелось, чтобы вы приняли это к сведению.
— Я уже всё понял! — заверил Иткин.
Перед тем, как уйти, Руст крепко сжал его руку и, поглядев пронзительно в очи, дал понять, что скрепил этим достигнутую договорённость. Уже вечером в дверь квартиры Людмилы Васильевны позвонили уполномоченные Иткиным люди и сообщили, что привезли необходимые для ремонта материалы. Обои оказались той же фирмы, что и у Якова Иткина — финской Sandudd и не на одну комнату, а на всю квартиру. К ним прилагались клей и инструменты. Через три дня квартира Людмилы Васильевны была обклеена новыми обоями, а друзья Руст, Сидор и Костёр с чувством выполненного долга убыли в Москву.
Шло время. 15 февраля 1989 года Советские войска вышли из Афганистана. Генеральный секретарь ЦК НДПА Президент Афганистана Мохаммад Наджибулла сказал тогда: «Ваш Верховный Совет дал оценку решению о вводе Советских войск в Афганистан в декабре 1979 года. У политиков своя ответственность, и о ней уже достаточно сказано. Я же склоняю голову перед памятью советских людей, которые отдали свои жизни, выполняя воинский долг. Война принесла много горя. Она не сразу забудется. Но не забудется также многими и многими афганцами доброта и мужество советских людей, их бескорыстие и человечность».
Спустя 7 лет Мохаммад Наджибулла вместе с братом будет растерзан талибами в Кабуле.
СОБЫТИЯ ОКТЯБРЯ 1993 ГОДА. РОССТАНЬ
МОСКВА, КРАСНАЯ ПЛОЩАДЬ октябрь 1992 года
Советский Союз — скоро год, как прекратил существование. По кремлёвской брусчатке в сопровождении группы западных журналистов шагал радостный иностранный гражданин с открытой бутылкой шампанского в руке. Его имя Роберт Гейтс, он директор ЦРУ США. Под объективы видео— и вспышки фото-камер, он громко заявил: «Я совершаю индивидуальный парад победы, одержанной благодаря сотрудникам моего «управления», которые поняли, что сокрушить советскую империю можно, только организовав взрыв изнутри!»
ПРОШЛО 6 ЛЕТ ПОСЛЕ ПОЕЗДКИ ДРУЗЕЙ в ЛЕНИНГРАД
МОСКВА, КУТУЗОВСКИЙ ПРОСПЕКТ, дом 1. 21 сентября 1993 года
Было малооблачно, моросил мелкий дождь +12оС, к половине седьмого уже стемнело. На кухне просторной трёхкомнатной квартиры Руста собрались его боевые товарищи: Костёр и Сидор. Повод встречи радостный — у Руста 20 сентября родился второй сын — Самир. К этому времени Костёр окончил Высшую школу КГБ СССР им. Ф.Э. Дзержинского и отобрался в подразделение специального назначения — знаменитую «Альфу». Сидор успешно завершил обучение на историческом факультете МГУ, но по специальности работать не стал, поскольку ещё во время учёбы с конца 1980-х начала 1990-х годов с головой окунулся в бурно развивавшееся кооперативное движение. Занимался решением разноплановых задач: от стратегии перспективного развития до улаживания споров хозяйствующих субъектов. В личной жизни у Сидора также произошли подвижки. Он отыскал на Украине молоденькую медсестру из Кабульского госпиталя Нину Полюшкевич, которая после двух лет в Афганистане поступила в Киевский медицинский институт. На праздники и выходные он регулярно ездил к ней в гости.
Руст, вопреки полученному в Афганистане ранению, приведшему к ампутации обеих голеней, с отличием окончил экономический факультет Московского института нефти и газа им. И.М. Губкина. В конце 1980-х годов он принял активное участие в учреждении всесоюзных и общероссийских организаций ветеранов Афганской войны (1979–1989), разработке нормативной базы и программ по социально-бытовой и медицинской реабилитации инвалидов-афганцев, и материальной поддержки семей погибших.
В 1991 году создал и возглавил крупную региональную организацию — Московский городской союз ветеранов Афганистана, став, одновременно, первым заместителем председателя Российского союза ветеранов Афганистана (РСВА). Учреждённые городским союзом предприятия, используя налоговые преференции, зарабатывали денежные средства и направляли их на уставные задачи организации. В частности, всем инвалидам-ампутантам Москвы и Московской области, включая и себя, Руст заказал протезы германской фирмы OTTO-BOCK. Полученное высшее экономическое образование, наличие у РСВА квот на экспорт цветных металлов, нефтепродуктов и льготы на экспортную пошлину, позволили Русту заключить крупные внешнеэкономические контракты. Как только у него появились финансовые возможности, он решил реализовать давнюю, со времён Кабульского госпиталя, мечту. Он купил новую цвета морской волны ВАЗ-21065 и, подогнав к КПП-1 Центрального военного клинического госпиталя имени Бурденко Н.Н., вручил от неё ключи, многократно оперировавшему его в Кабуле хирургу подполковнику Александру Теплову.
Получив из роддома весть о рождении сына, Руст немедля поделился ею с друзьями Костром и Сидором, пригласив их к себе на плов. В условленный час гости с подарками и гостинцами поднялись к квартире на верхнем этаже. Это был их первый визит к Русту после его переезда в центр. Уведомив звонком и галасом о своём прибытии, друзья вошли. В ответ из дальней комнаты раздалось:
— Парни, проходите! Три минуты, и я к вам присоединюсь!
В квартире явствовал аппетитный запах мясного брашна. Сидор и Костёр оставили пакеты с продуктами на кухне и прошли вглубь, откуда доносилось глубокое мерное дыхание, занимавшегося физическими упражнениями, человека. Заглянув назирком в комнату, они увидели, как на распорном между полом и потолком турнике, Руст в тёмных трусах-боксерах, с отсутствовавшими по ровную линию голенями, бесперечь, чередуя, выполнял выходы силой и подъёмы переворотом. Каждый мускул на его сбитом теле был чётко выражен, точёная фигура и короткая стрижка отвечали армейскому габитусу.
— Я гляжу, наш друг, абулией и астенией не страдает, — пошутил Сидор.
Завершив упражнения, Руст проворно спустился с турника и, сделав несколько шажков на коленях, вёртко запрыгнул на низкий стул. Он не смутился от взоров друзей и, податно надел на культи голеней, стоявшие подле протезы:
— Парни! Вы пройдите в зал и садитесь за стол, а я пойду быстро ополоснусь.
Руст включил телевизор и отлучился в душ. Костёр и Сидор перешли в зал и сели за сервированный по праздничному случаю стол. Его украшали хрустальная ваза с фруктами, горка пышных тандырных лепёшек, посыпанных кунжутом, от которых исходил редкий аромат, менажница с изюмом и орехами, и, чайники с пиалами пахта. Руст появился спустя семь минут, одетый в новую белую рубашку и строгие чёрные брюки. Завязав за спиной фартук, он начал хлопотать на кухне: спорко наполнил чумечем три расписные косушки клокотавшей в кастрюле шурпой, положил в каждую по паре мясистых бараньих рёбрышек и, посыпав душистым укропом, подал к столу. Руст знал толк в восточной кухне, и когда посещало вдохновение охотно кашеварил. Вскоре дошёл и плов. Потомив внедолге, он снял нацело накрывавшую видалый чугунный казан большую тарелку и выпустил пар. Засим, сноровными движениями капкюрем наполнил риштанский ляган рассыпчатым янтарным рисом-девзира и жёлтой морковью-мшак, напитавшихся ароматом душистой зиры. В центр, отделив от косточек и мелко нарезав, сложил горку кусочков сочной мякоти молодого карачаевского ягнёнка, а край увенчал нарезанной спелой хурмой и багровыми зёрнами наливчатого граната.
— Да, ханская снедь! — отметил Костёр. — Я часто вспоминаю наше афганское бесхлебье и того огромного барана в Панджшерском ущелье, что свежевали переводчик Абдулло Кодиров и наш покойный Костян, — как до жути голодным из-за духовского налёта, нам не удалось его съесть.
Друзья улыбнулись и предались воспоминаниям.
— Ну вот, с нашего друга Костяна мы и начнём! — бравурно возгласил Руст и, накинув на плечи висевший на спинке стула строгий чёрный пиджак с орденской планкой из муаровых лент двух орденов «Красной Звезды» и медали «За Отвагу», продолжил: — Пусть это будет уже третий тост!
Руст уменьшил звук телевизора и все трое торжественно встали. Сидор наполнил всклень бокал, из принесённой им бутылки водки Smirnoff и, накрыв ломтиком лепёшки, поставил на край стола. Руст и Костёр, по разным причинам спиртное не потреблявшие, налили безалкогольное питьё по усмотрению. Руст выдержал короткую паузу и, проникновенно произнёс:
— Вечная память павшим в боях! В их числе нашим друзьям: Стреле, Костяну, Монголу.
За столом повисла тягостная тишина. Её нарушил Сидор:
— Наша вечная память, кто завидует ей?! Наша вечная слава не весёлый резон! Сокруха. Много наших братов скосил молох войны! — кручинно заметил он, начав проникновенно декламировать Александра Твардовского:
Летом горького года, я убит! — Для меня,
Ни известий, ни сводок после этого дня...
И во всём этом мире, до конца его дней—
Ни петлички, ни лычки с гимнастёрки моей...
Наши очи померкли, пламень сердца погас.
На земле, на поверке выкликают не нас.
Нам свои боевые, не носить ордена,
Вам всё это живые, нам отрада одна...
Мы за Родину пали, но она спасена!
После этих строк, Руст принёс из дальней комнаты гитару и, передав её Сидору, попросил:
— Спой песню Юрия Кирсанова «Над горами кружат вертолёты».
Сидор провёл большим пальцем по струнам и, настроив инструмент, начал петь:
Над горами, цепляя вершины, кружат вертолёты,
Где-то эхом вдали прогремели последние взрывы,
Только изредка ночью взорвут тишину пулемёты,
Проверяя, а все ли мы живы.
Афганистан, Афганистан, Афганистан, Афганистан.
По афганским дорогам пришлось нам проехать немало,
Мы тряслись в БТРах, нам небо служило палаткой,
И надолго под звездами твердым законом нам стало:
Не искать на земле жизни сладкой.
Афганистан, Афганистан, Афганистан, Афганистан.
Здесь про страх и опасность мы будто с тобою забыли,
И в минуту отчаянья мы научились смеяться,
И с друзьями, которых на целую жизнь полюбили,
Мы привыкли надолго прощаться.
Афганистан, Афганистан, Афганистан, Афганистан.
Время медленно шло, только быстро усы отрастали,
Снились ночью нам дети, любимые жены нам снились,
Но когда, расставаясь, с друзьями прощаться мы стали,
Почему-то опять загрустили.
Афганистан, Афганистан, Афганистан, Афганистан.
В момент, когда Сидор закончил петь песню, часы пробили 20.00 и на экране телевизора вещавшего со второго общероссийского канала ВГТРК, появилась ярко-синяя заставка с объявлением: «Обращение Президента РФ Б.Н. Ельцина к гражданам России». Через несколько секунд появился глава государства и поздоровался с гражданами.
— Это надо непременно послушать — приневолено растолковал Руст и, не встретив возражений, сделал звук громче, устремив взор на экран.
— Уважаемые Россияне! — начал Ельцин — Мной подписал Указ «О поэтапной конституционной реформе». В Российской Федерации сложилась политическая ситуация, угрожающая государственной и общественной безопасности страны...
Друзья озадаченно переглянулись.
— Съезд народных депутатов и Верховный Совет предпринимают систематические и всё более активные усилия узурпировать не только исполнительную, но и судебную функцию... Уже более года предпринимаются попытки найти компромисс с депутатским корпусом, с Верховным Советом. Россияне хорошо знают, сколько шагов навстречу делалось с моей стороны на последних съездах и между ними... Последние дни окончательно разрушили надежды на восстановление какого-либо конструктивного сотрудничества... Власть в Российском Верховном совете захвачена группой лиц, которые превратили его в штаб непримиримой оппозиции...
Сидор слушал выступление президента в негодовании. Он отводил и возвращал взгляд к экрану, от увлечённо слушавшего Руста и не выдававшего эмоций, Костра. Ельцин тем временем продолжал читать текст выступления:
— Верховный Совет, как государственный институт находится сейчас в состоянии политического разложения, он перестал считаться с Указами Президента, с его поправками к законопроектам, даже с конституционным правом вето... Единственным способом преодоления паралича государственной власти в Российской Федерации является её коренное обновление на основе принципов народовластия и конституционности. Действующая Конституция не позволяет этого сделать, поскольку, в ней не предусмотрен выход из сложившейся ситуации. Стремясь к ликвидации политического препятствия, не дающего народу самому решать свою судьбу; учитывая неудовлетворяющее парламентским стандартам качество работы Верховного Совета и Съезда народных депутатов РФ; принимая во внимание, что безопасность России, и её народов — более высокая ценность, нежели формальное следование противоречивым нормам, созданным законодательной ветвью власти...
В целях:
— сохранения единства и целостности Российской Федерации;
— вывода страны из экономического и политического кризиса...
После этих слов, Сидор пересел в кресло, поближе к телевизору и стал внимательно вслушиваться в речь.
Глава государства сделал короткую паузу и продолжил:
— Постановляю:
Прервать осуществление законодательной, распорядительной и контрольной функций Съездом народных депутатов Российской Федерации и Верховным Советом Российской Федерации... Настоящий Указ вступает в силу с момента подписания — Президент РФ Ельцин Б.Н.
— Во, как вывел! — воскликнул Сидор и резво вскочил с кресла — «... Принимая во внимание, что безопасность России, и её народов — более высокая ценность, нежели формальное следование противоречивым нормам, созданным законодательной ветвью власти... Стремясь к ликвидации политического препятствия, не дающего народу самому решать свою судьбу». А как же Конституция?! Могу компетентно заявить, этим Указом её гарант нарушил два пункта № 6 и 11 — 121-й статьи Конституцию РФ, а пунктом № 8 той же статьи, поставил себя вне Закона. Знал бы народ, тогда — в конце августа 1991 года, какую ошибку совершает, выходя на баррикады в поддержку Ельцина, против ГКЧП!
— Сидор! Ты ж вроде не коммунист, — с ехидцей напомнил Костёр, — я понимаю, если б возмущался Руст, получивший свой партбилет в 19 лет в Афганистане. Там, как известно, кого попало в КПСС не принимали. Он в отличие от политиков-ренегатов с раздорных сторон, в 1991 году свой партбилет не сжёг, и не выбросил! Ну, а ты-то, Сидор! Когда успел идеологией марксизма-ленинизма преисполниться. Мы тебя знаем другим!
Сидор опустил реплику Костра, продолжив каять:
— Лукавый краснобай шестилетним правлением вырыл могилу могучему государству, а крамольный прозелит забил в его домовину последний гвоздь. Беловежское соглашение декабря 1991 года — это беспрецедентный гешефт республиканских секретарей компартии, устремлённых урвать свой ломоть от разорванной империи с благословления победно возликовавших американцев. Прискорбно, что никакое аутодафе не вернёт нам утраченной великой страны. Мне вот интересно, — пылко порицал Сидор, — отчего это вдруг в ближайшем прошлом первый секретарь Свердловского обкома партии, секретарь ЦК КПСС и первый секретарь Московского горкома КПСС, внезапно и остервенело возненавидел всё коммунистическое?! Чем же это родная партия, наделившая властью, обеспечившая всеми благами и, зауряд с ней, верные соратники, с кем он обок до 60-ти лет боролся за высшие идеалы и строил светлое будущее, его обделили?!
Руст не пожелал дебатировать и искать оправдания, а Костёр, как человек системы, блюдший корректность, вотума своего не задекларировал. Однако все трое понимали, страна скатилась к глобальному потрясению. Руст выключил телевизор, и друзья под впечатлением вернулись к столу. Сидор неожиданно вспомнил о своём обещании позвонить студенческому товарищу по МГУ им. Ломоносова Игорю Малярову — основателю в 1989 году и первому секретарю Российского Союза Коммунистической молодёжи (РКСМ), ставшим к тому времени уже младшим научным сотрудником кафедры политэкономии МГУ. Он извинился перед друзьями и, взяв переносную трубку, устранился на кухню. Сидор и вправду был далёк от коммунистической идеологии, но не ломавший армейской службу Игорь Маляров относился к нему — ветерану-афганцу, кавалеру ордена «Красной Звезды» и двух медалей «За Отвагу» с пиететом. Еще в университете Игорь всячески стремился привлечь Сидора к деятельности в РКСМ и оповещал обо всех политических событиях.
— Игорь, привет! Как ваш I-й съезд РКСМ, намеченный на 27,28 сентября, в связи с телеобращением Ельцина уже перенесён на неопределённое время?! — полюбопытствовал Сидор. Но, не дождавшись ответа, продолжил расспрос: — Ты речь его слушал?! И каков будет ваш ответ Чемберлену?!
Разговор с Маляровым не занял много времени. Полученной информацией, Сидор тотчас поделился с Рустом и Костром:
— Наши университетские с филфака, истфака, других факультетов — активисты РКСМ, стягиваются к Дому Советов на митинг в поддержку Верховного Совета и Совета Народных депутатов. Указ № 1400 признан антиконституционным! Верховный Совет уже принял постановление о немедленном прекращения полномочий Президента и созыве на завтра VII-й экстренной сессии Верховного Совета с повесткой дня «о государственном перевороте». Этим же постановлением Верховный Совет созвал в ближайшие часы X-й Чрезвычайный внеочередной съезд народных депутатов с повесткой дня «о политическом положении в связи с совершённым государственным переворотом», который вестимо состоится в самые ближайшие дни!
С этими словами Сидор возбужденно вскочил с места и, упёршись ладонями в спинку стула, начал хронологично выводить:
— Уверен, что Верховный Совет, получив копию Указа № 1400 ещё до телеобращения Ельцина, тотчас запросил экспертное заключение Конституционного суда о его законности. А Конституционный суд, в свою очередь, незамедлительно созовёт экстренное заседание и подготовит экспертное заключение, которым признает данный Указ не отвечающим ряду статей действующей Конституции России и служащим основанием для отрешения Президента от власти. Апропо, другой Указ Бориса Николаевича — от 1 сентября сего года «О временном отстранении от исполнения обязанностей Вице-президента Руцкого А.В.», приостановленный Верховным Советом и, направленный в Конституционный суд для экспертного заключения, также, в ближайшие дни, будет признан антиконституционным. А созванный чрезвычайный X-й Съезд народных депутатов, незамедлительно, в числе первых своих решений выдвинет на должность Президента генерала Руцкого А.В. и разом утвердит!
— Тоже мне авгур! — оценил прогностический пафос Сидора, Костёр.
— А на данный момент, — пробавлял Сидор, — уже объявлено о принятии Верховным Советом постановления с обращением «К народам России, Содружеству Независимых государств, мировому сообществу, военнослужащим Российской Армии, сотрудникам силовых министерств, ко всем гражданам России с призывом пресечь государственный переворот, организованный Ельциным Б.Н. и его окружением», а также — создании штаба обороны Дома Советов. На стихийный митинг у стен Дома Советов собралось уже более тысячи человек и началось возведение заграждений. Милиция стягивает вокруг манифестантов плотное кольцо. Мы можем сами в этом убедиться, — Сидор кивнул на балкон.
Друзья встали из-за стола и вслед за Рустом вышли на балкон. Дождь к тому времени уже прекратился, но к ночи резко похолодало. Сказанное Сидором подтвердилось. Было видно, как к Дому Советов, где проходил стихийный митинг, с разных сторон стекались ручейки народа с плакатами и флагами и подтягивались подразделения МВД. В этот момент из квартиры послышался телефонный звонок. Руст зашёл вовнутрь и снял трубку. Звонил председатель Российского Союза ветеранов Афганистана (РСВА) Александр Котенёв:
— Рустам, здравствуй!
— Здравствуйте, Сан Саныч! — поприветствовал Руст.
— Ты следишь за новостями? — спросил Котенёв.
— Так точно, слежу! — уставно ответил Руст.
— В это непростое время мы обязаны поддержать Президента! — твёрдо толковал Котенёв. — Я написал текст заявления РСВА с решительной поддержкой политики Бориса Николаевича и резким осуждением деструктивных действий А.Руцкого и Р.Хасбулатова. Я уже отправил его по циркуляру в Администрацию Президента, Правительство, Минобороны, Верховный Совет и Совет Народных депутатов!
— Понимаю, Сан Саныч! — деликатно оценил Руст.
— Градус накаляется, наверняка потребуется наше участие. Ты оставайся в Москве и будь на связи! — командно призвал Котенёв.
— Буду в Москве, планов к отъезду нет! — взял к исполнению Руст и, под занавес разговора, корректно спросил:
— Сан Саныч! У меня вопрос.
— Спрашивай, — сказал Котенёв.
— Вы уверены, что в возникшем Конституционном кризисе, афганцам следует принять чью-либо сторону и оказаться на острие? Насколько мне известно, — сведуще довёл Руст, — на стороне Верховного Совета и Совета народных депутатов, также много афганцев.
— Я в курсе, — подтвердил Котенёв, — но сегодня каждый должен выбрать: с кем он! Борис Николаевич много сделал для афганцев, подписал Указ о социальной и медицинской реабилитации. Предательство постыдно и недопустимо!
— Я вас понял! — согласился с ним Руст.
— Молодец, что понял! До связи! — попрощался Котенёв и повесил трубку.
Руст снова вышел на балкон, но о разговоре с председателем РСВА, друзьям не рассказал. Постояв, вобизор глядя на сутолоку у стен Белого дома и, иззябнув, он предложил друзьям вернуться за стол.
— Да, зреет нешуточный переполох, — предрёк озадаченный Костёр, — нас уже перевели на усиленный режим.
— Руст, — прорицал с томлением Сидор, — РСВА, конечно же, встанет на сторону Ельцина? Ведь ваш председатель Котенёв близок к верховной власти. Хотя ею, уместно заметить, по Конституции России является Съезд Народных депутатов!
— И хорошо, что близок! – взъярился Руст. — Ветеранской организации нужна поддержка власти! Без её участия невозможно оказание насущной помощи тысячам искалеченным войной и потерявшим на ней своих близких.
— Но ведь это называется скрытым подкупом. — расценил Сидор.
— Как бы ты это не называл, — эмоционально парировал Руст, — инвалидам, нуждающимся в протезах и примитивном автотранспорте для передвижения, вдовам, оставшимся без мужского плеча, кому нужно поднять малолетних детей, выучить их, не интересны наши политические убеждения! Они пожертвовали самым дорогим — здоровьем и жизнями своих близких! Им нужна реальная помощь! — убеждал Руст. — Хотя, на мой взгляд, ветеранским организациям следовало бы держаться от политики подальше и существовать по принципу Ахимса.
— Могли ли мы, воины-интернационалисты, — повысил эмоциональный накал Сидор, — воюя плечом к плечу в Панджшере, Кунаре, Герате, Файзабаде предположить, что спустя уже пять лет будем иметь несходные политические убеждения, которые разведут нас по разные стороны баррикад?! На что рассчитывал президент, назначив вторым лицом государства героя-афганца — генерала авиа-штурмовика?! Хотел держать подле себя грума или бибабо?! Бередит его, и, камарильи сознание другой наш ретивый афганец — народный депутат, оспаривающий в Конституционном суде правомерность ратификации Верховным Советом Беловежского соглашения 1991 года, разрушившего СССР. И следует заметить, его притязания имеют высокие шансы.
— Послушай, Сидор! — закипел Руст. — Я боевых заслуг наших звёздных афганцев не умаляю! Там была одна жизнь, здесь другая! Однако мне не терпится узнать: какое сатори вдруг посетило наших мегаломанов и доморощенных апологетов заморской демократии из числа вчерашней партийной коммунистической номенклатуры засевших в Верховном Совете и Совете Народных депутатов, среди которых, замечу, есть и афганцы?! Не они ли, два года тому назад в августе 1991 года, сбившись в яростный кагал с остервенелым остракизмом, вынесли верховного главнокомандующего, президента Советского Союза Горбачёва.?! Неужели не понимали тогда, что гробят великую державу?! Какую цель они преследовали?! На что рассчитывали?! А я тебе отвечу: о сладких местах они мнили! Лично я так мыслю: если избранный народом национальный лидер взял тебя в свою команду и назначил вторым лицом государства — так будь ты приличным человеком, умерь свое альтер-эго и выполняй его указания! А не согласен с его политикой — так уходи! А изрекать на всю Вселенную: я честный, а мой начальник негодяй и оттого я собрал на него чемодан компромата, знаешь, по мне так, это — не комильфо! Какой бы героический человек этот не был!
— Надо прекратить этот безглуздый разлад! — зычно вмешался Костёр — Ваши эмоции уже зашкаливают! У каждого свои убеждения, и мы ими не торгуем! Предлагаю вспомнить для чего мы здесь собрались. Мы пришли, чтобы поздравить нашего друга с рождением второго наследника! И лучшим нашим пожеланием будет: вырастить отцу стержневую личность, достойного сына и защитника нашего Отечества! — с патетикой резюмировал Костёр.
Друзья посидели ещё немного и с холодком в отношениях разошлись.
Тем временем, растущий кризис власти погружал Москву в состояние тревожного ожидания. Пророчества Сидора оказались верными. Состоявшееся поздним вечером 21 сентября 1993 года экстренное заседание Конституционного суда признало Указ № 1400 и телеобращение президента по государственным каналам не соответствующими ряду статей действующей Конституции России и являющимися основанием для импичмента. Что было оглашено председателем Конституционного суда на открывшейся в полночь с 21 на 22 сентября VII-й экстренной сессии Верховного Совета РФ. Её решением были прекращены полномочия президента Б.Н Ельцина и переданы вице-президенту А.В.Руцкому, отменившему Указ № 1400 как антиконституционный. Одновременно с этим, Верховный Совет отдельными своими постановлениями, освободил от должности трёх министров — безопасности, обороны и внутренних дел, назначив вместо них новых. Выбранное Верховным Советом новое руководство Министерства обороны разослало в воинские части, соединения и военные ВУЗы телеграммы с требованием срочно прибыть к Дому Советов. В свою очередь, от Минобороны и Генштаба РФ исходил приказ подчиняться неизменно действующим руководителям.
Утро 22 сентября было облачным. Сидора разбудил телефонный звонок Игоря Малярова, тот сообщил время и место сбора РКСМцев у Дома Советов. Сидор ещё вечером твёрдо решил, что не останется в стороне от судьбоносных событий и подтвердил свое присутствие. Он сожалел о размолвке с Рустом и, желая примириться, пытался до него дозвониться. Но, не сумев с ним связаться, Сидор набрал номер Костра. Его телефон, также не отвечал, но Сидор оставил голосовое сообщение на автоответчике. В нём он просил передать Русту свои сожаления касательно эмоционального накала дискуссии и поведал о решении встать на защиту Дома Советов. Приехав к месту сбора, Сидор увидел, что число митинговавших к утру резко возросло. Манифестанты выкрикивали политические лозунги, размахивали красными и чёрно-жёлто-белыми флагами. У Дома Советов активисты РКСМ разбили палатку, в которой был образован штаб обороны. По приказу его руководства началась запись в добровольческий полк. В числе первых в его состав был зачислен и Сидор.
23 сентября стояла ненастная погода и сыпала морось, в 22.00 в Доме Советов, всупор подписанному Указу № 1400 открылся X-й Внеочередной чрезвычайный съезд народных депутатов, который утвердил новые кадровые назначения глав силовых ведомств. Безостановочный митинг у стен Дома Советов сопровождался прямой трансляцией заседания Х-го съезда, а число граждан, пришедших выразить солидарность Верховному Совету и народным депутатам, увеличивалось. В этот день в разных частях Москвы между манифестантами и подразделениями МВД, периодически вспыхивали вооружённые столкновения. Штаб обороны Дома Советов, ожидавший скорое начало штурма, распорядился раздать добровольческому полку около 100 единиц автоматов Калашникова АКСУ-74 из арсенала бывшего департамента охраны. На прилегавшей к Дому Советов территории, по периметру и внутри здания — на этажах, лестничных маршах и переходах установили посты и организовали круглосуточную караульную службу. Все подступы к зданию заблокировали бетонными плитами и баррикадами. Сидора, как ветерана, прошедшего через горячую точку, назначили командиром отряда численностью в сто человек.
24 сентября в Доме Советов отключили подачу воды, тепла и электроэнергии. Это усугубилось тем, что в ночь на 25 сентября резко похолодало, температура опустилась до нуля градусов, а утром пошел дождь со снегом. К тому времени Дом Советов уже оцепили кордонами подразделений МВД. Несмотря на обострение обстановки противоборствующие стороны: Администрация президента и правительство — с одной и, Верховный Совет с Советом народных депутатов — с другой, при посредничестве Патриарха Всея Руси и председателя Конституционного суда, искали возможные пути выхода из кризиса. Однако достичь компромисса всё же не удавалось.
26 сентября сохранялось холодная температура. Мощный дизельный генератор, вырабатывавший электроэнергию для Дома Советов, прекратил работу из-за отсутствия соляры. По этой же причине остановилась подача воды. И как завершающий аккорд, температура в ночь на 27 сентября, опустилась ниже минусовой отметки.
28 сентября зарядили холодные дожди, временами со снегом. Обстановка в городе ещё больше обострилась. Между манифестантами и подразделениями МВД в Центральном административном округе: на участке между Садовым и Бульварным кольцами; на станциях метро Краснопресненская, Баррикадная, площадь Восстания, Новый Арбат; на улицах — Дружинниковская, Садово-Кудринская и других местах — шли столкновения.
29 сентября погода ухудшилась, дул порывистый северный ветер, падал мокрый снег. Правительство предъявило ультиматум находившимся в Доме Советов сторонникам Верховного Совета и народных депутатов: до 4 октября сдать оружие, боеприпасы и покинуть здание. Личная безопасность им гарантировалась.
1 октября, черностоп -7С. Вечером, к оцеплению у Дома Советов стянулось более десяти единиц бронетехники МВД. Новыми местами противостояния сторонников Верховного Совета и подразделений МВД стали Смоленская и Октябрьская площади. Многолюдный митинг у памятника Ленину в центре Калужской площади превратился в массовое шествие, которое, словно лавина, двигалось по Садовому кольцу через Крымский мост и Зубовскую площадь к Новому Арбату. Оно сметало на своём пути заграждения, технику и подразделения МВД. Вскоре митингующие подошли к оцеплению у Дома Советов. Идущие позади стали напирать на тех, кто был в первых рядах. Оцепление подразделений МВД оказалось не в состоянии остановить напиравшую человеческую массу, оттеснившую его в глубь Конюшковской улицы между Домом Советов и зданием Мэрии до гостиницы «Мир». Изневесь, послышались треск автоматных очередей и разрывы гранат со слезоточивым газом. Возникла паника. В штабе обороны предположили, что стрельба велась из расположенной напротив Дома Советов Мэрии. Из окон её верхних этажей вся прилегающая территория легко простреливалась. Посему руководство штаба обороны решило захватить этот стратегический объект. Выполнение задачи возложили на группу под командованием Сидора. Во избежание гибели вверенных ему людей и военнослужащих МВД, Сидор провёл рекогносцировку и отобрал группу наиболее опытных, прошедших горячие точки молодых людей. Он поделил её на три подгруппы и поставил всем персональную задачу.
Согласно его плану 1-я и 2-я мобильные группы — каждая по десять человек — с исходных позиций должны совершить внезапный налёт на стоявшие перед зданием Мэрии три бронетранспортёра БТР-80 и два ЗИЛа-131. В развитии ситуации — безостановочной стрельбой над головами сидевших поверх брони и внутри кузовов военнослужащих МВД, мобильные группы Сидора втиснули их в центральный вход Мэрии, дав возможность рассеяться внутри здания. А сам он, с 3-й группой вошёл следом и, поднявшись практически на самый верх здания, блокировал подходы к окнам высотных этажей, дабы они не использовались для огневых точек при поражении защитников Дома Советов. После установления контроля над Мэрией Сидор оставил там необходимое количество своих людей, а сам с группой вернулся в Дом Советов. Так он выполнил приказ, избежав кровопролития. Тем временем напиравший на милицейское оцепление поток манифестантов, покинула группа излиха ретивых граждан, которая поднялась на площадку перед Мэрией и, забравшись на оставленные там БТР-80 и ЗИЛ-131, решила ввести их в действие.
Между тем, группе Сидора штабом обороны была поставлена новая задача: выдвинуться к гостинице «Мир» и захватить её. Она, также была выполнена без жертв. Утром того же 3 октября, погрузившись на автобусы спецподразделение «Альфа», в котором служил старший лейтенант Иван Костров, прибыло к Дому Советов. Из-за сложной обстановки Костёр в последние дни бывал дома лишь наездами. Однако, прослушав сообщение на автоответчике, он понял, что Сидор находится в стане защитников Дома Советов.
В это время по Садовому кольцу к Дому Советов следовало 40 грузовиков и автобусов с военнослужащими МВД, в небе барражировали вертолёты. Напряженность возрастала. Полагая, что защитникам Дома Советов придётся туго, Костёр беспокоился за Сидора. Он искал любую возможность для проникновения в Дом Советов, чтобы найти и вывести его оттуда. На удачу, к переговорам сторон привлекли офицеров «Альфы», получившим возможность проходить внутрь здания с выделенных подъездов.
Наступил полдень 3 октября. Вместе с другими заместителями председателя Российского Союза Ветеранов Афганистана и руководителями региональных организаций по созыву председателя Александра Котенёва Руст прибыл в центральный офис РСВА — особняк, входивший в комплекс зданий ГлавУпДК (главного управления по обслуживанию дипломатического корпуса при МИД РФ) в Царицыно. Там, следя за развитием событий и, ожидая команды выдвинуться к Дому Советов, он провёл весь день. Всё это время, выстроясь в цепь вдоль огороженной территории, ждали указаний арендованные по случаю автобусы ЛАЗ-695.
В 21.00 председатель РСВА Александр Котенёв поручил руководителям организаций обеспечить обязательное прибытие всех членов к зданию Министерства обороны РФ на улице Знаменка 14/1 у станции метро Новый Арбат. В промежутке между 22.00 и 23.00 в Москву вошла бронетехника Таманской, Кантемировской и Тульской дивизий. Тогда же Дом Советов покинули последние иностранные журналисты. Тем временем по Ленинскому проспекту через Садовое кольцо в направлении к Дому Советов стягивались коробки из 30 БТР и 40 грузовиков с личным составом отдельной мотострелковой бригады — бывшей Особой дивизии КГБ СССР. В 22.30 к зданию Минобороны в ЛАЗ-695 прибыл и Руст. Внутренний двор военного ведомства к тому времени уже заполнили молодые люди в гражданке. Вскоре из парадной вышел председатель РСВА Александр Котенёв и громко скомандовал:
— Товарищи афганцы! Слушай мою команду: в две шеренги становись!
Ветераны проворно построились.
— Равняйсь, смирно! — довершил он команды.
В эту минуту к нему подошёл министр обороны РФ Павел Грачёв. Он был спокоен и держался уверенно. Увидев перед собой афганцев и, узнав некоторых из них, он заметно приободрился:
— Вольно! — приказал министр обороны.
Котенёв продублировал команду. После этого Грачёв произнёс напутственную речь:
— Товарищи афганцы — боевые друзья! Страна сейчас переживает тяжёлые времена. Верховный Совет и Съезд народных депутатов открыто игнорируют власть Президента! Руководствуясь личными мелкособственническими интересами, они блокируют здравые законодательные инициативы и назревшие экономические реформы. Они призывают российское общество к неповиновению и открытому противостоянию с верховной властью, ввергая в гражданскую войну. Я убеждён, что в этот ответственный момент, на кого действительно может положиться страна и наш президент, это вы! Спасибо вам, что откликнулись на зов и пришли, не обманув надежд президента. Ваша задача состоит в недопущении гибели гражданских лиц — выводе их из Дома Советов и отводе от мест огневого соприкосновения. От имени Верховного главнокомандующего Бориса Николаевича Ельцина, благодарю вас за личное мужество и гражданскую позицию!
В этот момент к министру подошёл его заместитель, генерал-полковник Георгий Кондратьев и доложил, что к зданию Минобороны на Новом Арбате, подошли коробки бронетехники Таманской дивизии. Объяснив задачу, Котенёв отдал афганцам команду грузиться на броню БТР и проследовать к Дому Советов. Когда они направились в сторону поджидавших на проспекте БТРов, Котенёв, окликнул шедшего замыкающим Руста и, подойдя близко, под сурдинку призвал:
– Не подставьтесь там! Береги людей!
— Обязательно, Сан Саныч! — с улыбкой пообещал Руст и поспешил догонять товарищей.
Наскоро преодолевшие путь от станции метро Новый Арбат до Дома Советов, и спешно промчавшие вдоль его фасада до стыка Краснопресненской набережной и Глубокого переулка, бронетранспортёры БТР-80 с афганцами подверглись обстрелу и были забросаны бутылками с зажигательной смесью. Спрыгнув с объятой пламенем брони, Руст с товарищами укрылся за широкими стволами вековых клёнов на пересечении Глубокого переулка и Краснопресненской набережной — по левому флангу от фасада Дома Советов. Спустя годы по возвращению из Афганистана, ветераны вновь окунулись в боевую среду. В этой обстановке их обескураживала собственная безоружность да так, что было уже не до политических предпочтений. Вернуться живым «из-за речки» и сгинуть на улицах Москвы — не весело. Тем временем, по параллельной Краснопресненской набережной — Рочдельческой улице, мимо баррикад с конца Глубокого переулка на высокой скорости неслись четыре БТР-80 дивизии им. Дзержинского. Они попали под обстрел защитников Дома Советов и ответили огнём из башенных пулемётов. Резво повернув на Глубокий переулок, БТРы «дзержинцев» направились вниз по уклону до пересечения с Краснопресненской набережной — к месту, где стояли БТРы Таманской дивизии. Увидев укрывавшихся за деревьями людей, они приняли их за сторонников Дома Советов и открыли по ним шквальный огонь. Стрельба шла отовсюду, нашлась работа и для снайперов, залёгших на чердаках и крышах ближайших к Дому Советов, домов. Пуля, вошедшая сверху в грудь Руста, вылетела из бедра. Колени подкосились, и он упал. Верный товарищ — Равиль Нигметзянов из Московского союза ветеранов Афганистана оттащил Руста за дерево и стал осматривать.
— Что у меня?! — насилу выговорил Руст.
— Вижу ногу прострели! — ответил Равиль, увидев источавшее кровь выходное отверстие на бедре.
— Нет! В районе живота! — толковал Руст.
Равиль расстегнул кожаную парку, приподнял свитер, рубашку и увидел входное отверстие в области живота. Аптечки с собой у него не было. Афганцы быстро дотащили Руста до ближайшего военного Урала-4320 и погрузили в кузов. То, что Равиль оказался рядом, было большим везением. Он был профессиональным медиком и сумел оценить критичность полученного Рустом ранения. Стремясь, как можно скорее доставить его на операционный стол, Равиль запрыгнул в кабину к водителю–солдату и, прогорланил: «Гони!»
— Как зовут?! — спросил он зычно, когда Урал-4320 уже набрал ход.
— Малхаз! — ответил водитель.
— Малхаз, летим на всех парах! — потребовал Равиль.
Они оставили за спиной милицейские кордоны и свернули с Нового Арбата на внутреннюю сторону Садового кольца в направлении НИИ скорой помощи им. Склифосовского, известного в народе как «Склиф». Равиль был стержневой личностью. Сбойливый, высокого роста шатен с голубыми глазами, он был намного старше Руста и других членов городской организации, но никогда этим себя не выделял. В молохе афганского размирья он потерял родного младшего брата Рината — молодого лейтенанта, едва начавшего службу в войсках после окончания Казанского высшего танкового командного училища. В то время Равиль только защитил кандидатскую диссертацию и был в татарской обкомовской больнице самым молодым заведующим отделением, — реабилитационным. Годом ранее он женился на дочери народной артистки Татарской АССР певицы Альфии Афзаловой — Зульфие. Однако трагическая судьба младшего брата не давала благополучному и перспективному специалисту покоя. Он всячески искал возможность направиться в Афганистан. Однажды в разговоре со своим другом, служившим в ту пору в Ленинградской военно-медицинской академии им. С.М. Кирова, Равиль узнал, что 650-й Военный клинический госпиталь 40-й Армии в Кабуле ищет специалиста по восстановительному лечению. Он, не мешкая, направился в Татарский республиканский военный комиссариат и оформил документы для командировки в Афганистан.
До самого дня отправки он скрывал от недоумевавших родных причину, почему оставляет завидное служебное место и летит в командировку в какую-то там Монголию, на самом деле оказавшейся Афганистаном. Прибыв в пункт назначения, в кратчайший срок Равиль наладил работу Службы реабилитации Кабульского госпиталя, регулярно выезжал в местные командировки в Кундуз, Джелалабад, Гардез, Кандагар, Шинданд и другие отдалённые регионы. За образцовую службу командование госпиталя его отметило орденом «Знак Почета».
Время в пути пролетело быстро. Когда вдали завиделся Склиф и, стоявшая подле его парадной военная техника с людьми в форме, Равиль сообразил: нет, ребята! Времени на объяснение сторонности в конфликте и обстоятельства ранения у нас нет!
— Сворачивай налево! — приказал он Малхазу. — Уйдём на проспект Мира и заедем с тыльной стороны. Я покажу путь.
Малхаз резким движением руля вогнал Урал-4320 на проспект Мира и, свернув через 300 метров направо в Грохольский переулок, объездными путями заехал на задний двор госпиталя. Там, в это время из нескольких карет скорой помощи медики перекладывали на каталки множество раненых у Дома Советов. Равиль и Малхаз выскочили из кабины и, забравшись в кузов, стали вытаскивать истекавшего кровью Руста. Увидев это, курившие у входа в приёмное отделение люди в белых халатах мгновенно подкатили каталку и, погрузив на неё Руста, срочно повезли в операционную. Равиль сел в кабину Урал-4320 только тогда, когда Руст уже был в руках оперирующего хирурга. Затем, он и Малхаз поспешили обратно к Дому Советов. Интенсивность движения на Садовом кольце в тот момент была слабой, и они быстро добрались до Нового Арбата. Проезжая сквозь милицейское оцепление на пересечении с Конюшковской улицей, Равиль увидел в пространстве между припаркованными автобусами, сбившихся в круг, ладно экипированных спецназовцев и узнал среди них Костра.
— Высади меня здесь! — попросил он Малхаза, и, поблагодарив за помощь крепким рукопожатием и сотенной купюрой долларов, спрыгнул с подножки автомобиля, клацнув на ходу закрывшейся дверью. Этот шум заставил Костра обернуться.
— О, Равиль! Ты чего здесь делаешь?! — удивился он.
— Да вот, говорят без берсерков из РСВА, никак не обойдутся! — с тугой ответил, Равиль.
— А ты чего такой мрачный? — почуял неладное Костёр. — Руст тоже здесь?!
— А с Рустом беда, — сумно сообщил Равиль, — он в Склифе!
— Что случилось? — потрясся Костёр.
— Подстрелили его! Два часа назад в Глубоком переулке, — поведал Равиль.
— И каково сейчас его состояние? — продолжал расспрос Костёр.
— Критическое! — ошеломил Равиль.
Костра бросило в жар. Он подробно расспросил об обстоятельствах ранения и разом вспомнил о Сидоре. Мысль, что с ним произойдёт нечто подобное, если ещё не хуже, стала навязчивой. Сидор и Костёр имели полярные темпераменты и разную среду взращения. У одного было трудное детство, он вырос без родительской ласки в Ростовском интернате. Второго взлелеяли в любви и заботе в семье московской научной интеллигенции. Но, несмотря на это они стали духовно близки. Их связывала какая-то невидимая нить. К тому ж, Костёр благодарно помнил о заветной фляжке воды, жертвованной Сидором в горах Кишима. Это был поступок.
— В Склифе, говоришь?! — вернулся из мыслей о Сидоре Костёр. — Предлагаю в ближайшие дни непременно навестить его. Поедем вместе?!
— Поддерживаю! — согласился Равиль, пожелав мысленно: нужно, чтобы он ещё выжил!
Внезапно послышалась команда старшего «Альфы» грузиться на БМД-2 тульских десантников и Костёр наскоро попрощавшись с Равилем убыл на задачу. Начинало светать.
Руста вскоре прооперировали и перевели в реанимацию. Пуля калибра 7.62, вошедшая в тело сверху повредила лёгкое и другие важные органы. В ходе сложной хирургической операции, Руст лишился большей части тонкого кишечника, селезёнки, одной почки и впал в кому. Вероятность, что он останется жив, была ничтожной.
Тем временем, события у Дома Советов перешли в драматическую фазу. В 6.30 10 танков Кантемировской дивизии выстроились на Новоарбатском мосту. Прикрывшиеся щитами, подразделения МВД начали оцепление Дома Советов. В 06.50 к зданию и прилегавшей территории вышли верные президенту Ельцину части Таманской, Кантемировской, внутренних войск им. Дзержинского дивизий, 119-го парашютно-десантного полка Тульской дивизии ВДВ и сотрудники Смоленского ОМОН.
Обойдя Дом Советов с тыла и, проникнув через разбитые окна внутрь, Костёр с двумя товарищами поднялся на третий этаж, где столкнулся с группой вооружённых людей, в числе которых был и Сидор:
— Бача! — прогорланил он.
Сидор обернулся и, что-то сказав товарищам, подошёл.
— Здорово! — ровно поприветствовал Сидор. — И вас привлекли?
— Как видишь! — ответил Костёр. — Сидор, ваше положение патовое! Кадухис! Танки заняли исходное положение. Будут бить прямой наводкой со всех стволов. Предлагаю тебе пока не поздно выйти со мной за оцепление. Я представлю тебя своим агентом.
— Благодарствуй Костёр! Но я не двинусь! Я здесь с 22 сентября, мы с парнягами из Приднестровья спознались и стали уже побратимами. Ну, как я им объясню свой уход?! Стреножен я! Ты давай иди, а там, как Бог положит, — отклонил призыв Сидор.
— Не будь безрассудным, безысход! — увещевал Костёр. — Когда запахнет жаренным, ваши дуче побегут сдаваться наперегонки! Помяни мои слова: у них не хватит мужества застрелиться! А вас рядовых поборников перебьют, как куропаток. С мёртвых спроса не будет, а пленных и раненных вряд ли пощадят!
Но Сидор был не преклонен.
Поняв бессмысленность уговоров, Костёр с тяжёлым сердцем оставил здание. Вскоре по верхним этажам начали прицельно бить танки Т-80. На верхних этажах вспыхнул пожар. К орудийным залпам присоединились пушки бронемашин БМП-2 и БМД-2 и стучавшие очередями зенитных установок КПВТ бронетранспортёры БТР-80. Одновременно с этим с разных сторон короткими перебежками к Дому Советов двинулись армейские мобильные группы, вошедшие в плотное огневое соприкосновение с его защитниками.
Жертвы с обеих сторон исчислялись уже сотнями и продолжали расти. В определённый момент по достигнутой между противоборствующими сторонами договорённости, для выхода из Дома Советов политиков, женщин и детей огонь был временно прекращён. Но вскоре он вспыхнул с новой силой. Сторонники Верховного Совета, удерживавшие здание Мэрии, прикладывали все усилия, чтобы прорваться на помощь Дому Советов, но всё безуспешно.
В 14.00 огонь стих. С тыльной стороны здания, защитники начали выносить раненных и убитых. Пользуясь моментом, Костёр повторно проник в здание. Он взмыл по лестнице вверх, поднимаясь с этажа на этаж и, пробегая по длинным коридорам мимо кабинетов, вглядывался в застывшие в разных позах, обгоревшие и бездыханные тела, но Сидора среди них не находил. И вот, взойдя на очередной этаж, почти отчаявшийся Костёр, увидел сквозь марево задымлённого коридора силуэт человека. Он сидел, прислонившись спиной к стене, опустив голову. На его раскинутых, изрешечённых осколками, окровавленных бёдрах лежал АКС-74. Это был Сидор. Услышав шаги, он старался сфокусировать взгляд и нацелить на приближавшегося оружье, но сил на это не было.
— Отставить! Свои! — проронил подсевший сбочь Костёр и, защёлкнув предохранитель, убрал АКС-74 Сидора в сторону. — Ну что паладин, сбылись мои пророчества?!
Но Сидор это не слышал. Костёр посидел внедолге обок, унесённый потоком мыслей в светлое прошлое — в Афганистан, когда в дружеской шестёрке были ещё живы Стрела, Костян, Монгол, но тут же опомнился:
— Надо уходить! А то не ровен час пристрелят — либо свои, либо чужие!
Костёр взвалил на плечо истекавшего кровью Сидора и стал спешно спускаться по лестнице. Когда он вышел из здания, к нему бойко подкатила карета скорой помощи, и споро подхватившие Сидора медики положили его на носилки. Костёр подошел к их старшему и, показав удостоверение офицера «Альфы», попросил поскорее доставить раненого в стационар. А сам вернулся к автобусам своего подразделения. Спустя короткое время, Костёр и его товарищи, сидя на броне БМД-2 возвращались с задания, следуя по Дружинниковской улице в направлении Дома Советов. На ставшем в дни противостояния опасным участке дороги они услышали стрельбу и увидели спрятавшуюся за телефонной будкой женщину с маленьким ребёнком. Под прикрытием брони спецназ вывел их с обстреливаемой зоны и эвакуировал в безопасное место. Затем их БМД-2 возобновила ход. Проехав небольшое расстояние, они увидели лежавшего вскрай проезжей части раненого солдата. Костёр на ходу спрыгнул с брони и, схватив за руку, стал тащить его к броне. В этот момент, с крыши одной из ближайших высоток по нему выстрелил снайпер. Ранение оказалось смертельным. У Костра осталась жена и маленькая дочь Маша.
В 17.00 4 октября 1993 года, благодаря участию в переговорном процессе офицеров спецназа «Альфа» и «Вымпел», защитники Дома Советов сдали оружие и, закинув за голову руки, покинули здание. Как и предрекал Костёр, их лидеры, воззвавшие иностранных послов предоставить им гарантии личной безопасности, думали только о себе.
ПИСЬМА КОСТРА БРАТУ-БЛИЗНЕЦУ АНДРЕЮ из УЧЕБКИ
ЗА 9 ЛЕТ ДО ЭТОГО - ПОЕЗД «МОСКВА-ТЕРМЕЗ» 1 октября 1984 года
Здравствуй Андрей!
Пишу тебе с поезда. С Московского городского пересыльного пункта на Угрешской улице, нас привезли на Курский жд-вокзал. Не стал вам об этом сообщать, попрощались ведь уже. Сюда, узнав о месте и времени отправки, довершить солдатские проводы приехала гурьба из родных и близких, друзей, любимых девушек и даже, некоторых призывников — жёны. Гулянья были шумные, весёлые. Всё, что не выпили и не съели на проводах, притащили и украдкой распивали и закусывали на перроне. Молодёжь горланила песни под гитару, а по соседству, заглушая гомон, громко играл магнитофон. Согласно случаю, звучала песня барда Александра Новикова «Вы уезжаете»:
Вы уезжаете, слова уже все сказаны,
Что впереди решили Вы давно.
Мы обменяемся двумя пустыми фразами,
Вы для приличия помашете в окно…
Когда прошла команда «По вагонам», мы спешно заняли места в купе, и состав тихонько тронулся. Звук магнитофона уже заглушил ход ускоряющегося поезда, а я продолжил про себя петь куплеты этой замечательной песни:
…Вы уезжаете под мерное стучание,
А я шагаю следом взять билет...
Мы с Вами встретимся, теперь уже случайно.
Туда где Вы, билетов в кассе нет…
Все новобранцы уже знают, что эшелон пойдёт на юг и, перед Афганистаном у нас будет учебка в Средней Азии. Но между собой это не обсуждают. Путь нам предстоит долгий, оттого я и занял место, с возможностью уединиться от непрекращающегося гвалта на верхней полке. Оттуда, временами отвлекаясь на виды за окном, и пишу тебе, брат, своё письмо. В поезде я познакомился с приличными парнями — Константином Тевсом из Джамбула — Костяном, с Германом Стрельцовым из Ленинграда — Стрелой, Сергеем Сидоренко из Ростова — Сидором, Рустамом Тукаевым из Татарии — Рустом, Дарханом Бадмаевым из Улан-Уде — Монголом. Правда, знакомство наше случилось после потасовки меж собой из-за верхних мест. О! По вагонам пошёл военный патруль — офицер и трое солдат, обыскивают сумки — ищут спиртное. Но, благо, это не по нашей части. Уже дошли до соседнего купе, прости брат, продолжу писать позже.
P.S. Привет, Андрей! Вернулся к письму.
Уже проехали прилично, за время в пути с интересом наблюдали, как сбросившие листву деревья, сменялись стройными тополями-раинами с всё ещё зелёными листьями на ветках, устремлёнными вверх. Остались позади пейзажи средней полосы и бескрайних просторов южно-российской степи, и колёса поезда постучали по выжженной солнцем пустыне Кызылкум и Каракум Западного Казахстана и Туркмении. Вдоль железнодорожного полотна, сродни вросшим вглубь партизанским землянкам, примостились казахские жилища. Из их амбразур на несущийся поезд, не отрывая очей, глядел кагал смуглой детворы. На пути взору представали множество кладбищ с монументальными некрополями и мазарами, барханы и двугорбые верблюды. Во время кратковременной остановки мы купили туркменские чуреки и кислое молоко. Было так вкусно, что не передать. Радушные они, эти — казахи, туркмены, узбеки. Порой и денег с нас не брали, угощали бесплатно лепёшками, яйцами, молоком, простоквашей. А ещё, в минуты стоянок на жд-станциях, из поездов, следовавших в обратном направлении, в наши открытые окна пассажиры забрасывали консервы, колбасу, чай, сигареты и другие полезные в дороге вещи. Вот такой наш советский народ сердечный.
P.S. Андрей, привет! Продолжаю писать своё письмо.
Прошло ещё два дня, мы уже как четвёртые сутки в пути. Поезд, бывает, днём часами простаивает в пустыне, а ночью пролетает населённые пункты без остановок. Вероятно, чтобы не привлекать лишнего внимания гражданского населения. Некоторое время назад въехали в южный Узбекистан и, проехав небольшое расстояние, остановились на тихом полустанке. Желая узнать его название, да и вообще, сверить время с внешним миром, прильнули к открытым окнам. Дальнейшие наблюдения, хочу тебе заметить, произвели на меня глубокое впечатление. Нашему взгляду предстал пустынный перрон, на котором было тихо и безлюдно. Была погожая туркестанская ночь, по небу расстелился ковёр из звёзд. На столбе, подталкиваемый тёплым ветерком, поскрипывая, мерно качался фонарь с тускло светившей лампой, слабо освещая платформу компактного одноэтажного вокзала.
Через минуту из здания вышел дембель в парадной форме — сбойливый старший сержант. Загорелый, подтянутый, фуражка задвинута на затылок, китель с золотыми пуговицами знатно подогнан и добротно выглажен. В петлицах танковые эмблемы, на груди сверкала медаль «За Отвагу». Не обращая внимания на остановившийся поезд и созерцавшие из окон лысые физиономии новобранцев, дембель встал, широко расставил ноги и, чиркнув спичкой прикурил сигарету. Вдохнув полной грудью дым, он вскинул голову вверх и, наслаждаясь красотой звёздного пейзажа, о чём-то задумался. Мы молча продолжали взирать за происходившим. Нежданно, ростовчанин Сидор, зычно, как только мог, чтобы дембель непременно услышал, крикнул:
— Служивый, ответь! Два — эти хреновы года, ведь быстро пролетят?!
Дембель, не опуская взгляда на Сидора, вновь затянулся и, едва улыбнувшись, застыл. Казалось, он пролистывал в памяти события ратной службы. Выйдя из круговорота воспоминаний, дембель направил взор в наше окно и, горделиво с неочевидностью протяжно произнёс:
— Хрен его знает!
Так, что «хрен его знает» брат, как быстро пролетят эти хреновы два года. У меня пока всё. Следующее письмо, надеюсь, напишу тебе уже из части. Обними Отца и поцелуй Маму. Твой брат-близнец Иван.
ПИСЬМО КОСТРА БРАТУ-БЛИЗНЕЦУ АНДРЕЮ
СУРХАНДАРЬИНСКАЯ ОБЛАСТЬ УЗБЕКСКАЯ ССР октябрь 1984 года — учебка ТуркВО
Привет из Сурхандарьи!
Здравствуй брат Андрей! Прошло уже три дня, как прибыли на самый юг Советского Союза, в приграничный с Афганистаном город Термез Сурхандарьинской области Узбекской ССР в учебную воинскую часть Туркестанского военного округа — ТуркВО. Здесь пройдём трёхмесячную подготовку перед отправкой в Афганистан. Младший сержант командир нашего отделения по приказу командира роты отвёл нам полчаса, чтобы написали домой письма и успокоили своих близких. По прибытии поздней ночью в Термез и построения на перроне жд-вокзала погрузились на КамАЗы и поехали куда-то в пустыню. Приблизительно в 3.15 утра стояли у штаба учебной воинской части, расположенной, как нам объяснили, в двух километрах от афганской границы. Нам также сообщили, что первый месяц нашей службы — курс молодого бойца КМБ и принятие Военной присяги пройдут здесь на полигоне в пустыне Термезского района. Два крайних месяца будем проходить подготовку в Горном учебном центре ГУЦ в Шерабадском районе согласно своей военно-учётной специальности. Едва прибыли в часть и построились перед штабом, как к нам тут же стянулись старослужащие, пришедшие чем-то поживиться. Заметив на запястье Сидора электронные часы Citizen с семью мелодиями, двое дедов предприняли попытку их у него отнять. Но Сидор оказался не из робкого десятка. Он левым крюком уложил одного из них, а второму сделал подсечку Стрела. В это время мимо строя проходили трое военных в маскхалатах без знаков отличия. Они заметили потасовку и, их старший, пониже ростом, скомандовал двоим:
— C этих потом и начнём!
Они встали перед строем и старший громогласно обратился:
— Спортсмены: мастера спорта; кандидаты в мастера спорта; разрядники — по боксу, самбо, борьбе, дзюдо, каратэ, а также — он сделал короткую паузу — те, кто по страшному недоразумению, как принято темнить, имел нестыковки с законом — шаг вперёд!
Ну, подумал я, пробил мой час — идёт отбор в какое-то специальное подразделение и, оказался прав. Первым делом, как наказал старший, они подошли к Сидору и Стреле:
— В разведроте служить хотите? — спросил старший.
— А ты кто?! — поинтересовался Сидор.
— Не ты, а вы! — поправил его старший. — Я командир 2-го взвода разведывательной роты лейтенант Крылов.
— А я обладатель коричневого пояса по каратэ! — горделиво поведал Сидор.
— Я кандидат в мастера спорта по дзюдо, — резво сообщил о себе ленинградец Стрела.
Лично я сомневаюсь в наличии у Сидора коричневого пояса, но рукопашным боем, он действительно владеет неплохо. Другие парни: Руст оказался кандидатом в мастера спорта по боксу, Монгол — мастером спорта по классической борьбе, Костян — кандидатом в мастера по боксу, ну и я, как тебе известно, мастером спорта по самбо и дзюдо. Когда лейтенант Крылов закончил отбор, он обратился ко всем разом:
— Товарищи курсанты! Служба в разведроте тяжела, но почётна! Уверены, что хотите там служить?!
Все в один голос, чётко ответили:
— Так точно!
Так что, брат Андрей, вшестером, мы: Сидор, Стрела, Руст, Монгол, Костян и я, Костёр, — попали служить в разведывательную роту учебного полка. После повторной переклички, в сопровождении двух разведчиков в маскхалатах, как выяснилось потом — сержантов, нас организованным строем повели в расположение разведывательной роты. При приближении к палаткам разведчиков, слышалась звучавшая из магнитофона песня барда Александра Новикова «Город древний»:
…Зря остроги и темницы,
Душу тешили царице,
Всё текло через границы,
За бесценок, задарма…
К нашему походу, из каптёрки, стоявшей напротив палаток разведроты, откуда доносилась музыка, по-пластунски выполз солдат в выцветшем галифе, без верхней формы и обуви. С разных сторон, не давая привстать, его осыпали тумаками двое бойцов в маскхалатах:
— Ползи, давай! Будешь знать, как к разведчикам лазить! Выпроваживая их, из каптёрки, навстречу нам вышел белокурый, красный, как варёный рак, с голым торсом, высокий, крепкого телосложения солдат. Он окинул нас взглядом и с важностью бросил:
— Видали?! Вот как бывает с теми, кто покушается на имущество разведчиков. Я — старшина разведроты Толстопёров. Из Томска, есть кто?!
Никто не откликнулся.
— Я из Красноярска! — сообщил кто-то.
Толстопёров не заинтересовался. Нас сразу распредели по трём взводам, и развели по палаткам. Учебная часть, где мне выпало служить на данном этапе, представляет собой военный городок из зелёных брезентовых палаток. Чтобы ты мог себе представить: сквозной проход, делит внутреннее пространство каждой такой палатки с залитым бетонным полом на две половины. Ширина его около двух метров. Это расстояние от изножий, выстроенных в два ряда двухъярусных кроватей с пустотелыми матрасами, выцветшими прохудившимися до дыр с асимметричными углами и торчащей бахромой одеялами, посеревшими от пыли простынями и бесформенными подушками. Когда по прибытию в роту зашли в палатку, было около 4.00 утра. Представившийся старшим сержантом заместитель командира нашего взвода Сергей Дмитриенко, строго скомандовал:
— Всем отбой! Быстро разделись и легли на свободные койки!
Уже светало. Не успели мы сомкнуть очи после бессонной ночи, как вдруг послышался горлан зашедшего в палатку старшины Толстопёрова:
— Рота, подъём!
Мы недоумевали: "Как же так?! Ведь только ж легли?!"
А старшина тем временем наращивал тембр:
— Рота, подъём! Выходи строиться!
«С корабля на бал», — подумал я про себя. Вот и началась моя служба. И вспомнился мне тот дембель на тихом жд-полустанке, ответивший Сидору: «Хрен его знает, как быстро пролетят эти два года».
Так младшие командиры, старшина и сержанты, приступили к нашей муштровке, приказав, ещё пять раз повторить команды:
— Рота, подъём! Выходи строиться! Рота отбой!
После многократных повторов, команды стали выполняться существенно быстрее. Тебе, Андрей, наверно смешно, а нам тут совсем не до веселья. За медлительность в выполнении этих команд, по приказу старшины и сержантов в рамках солидарной ответственности всей ротой исполняется целый комплекс штрафных физических упражнений. Одним из них является отжимание на кулаках, от плавящегося под знойным солнцем асфальта. На счёт «раз», упёршись кулаками в асфальт, с верхней позиции опускаем тело ровной линией предельно низко, но, ни в коем случае не касаемся, на счёт «два» поднимаем и держим в такой же линии на вытянутых руках. Смена команд «раз» на «два» происходит с протяжёнными паузами. И это, скажу тебе братец, здорово осложняет выполнение данного упражнения. Такие отжимания бывают подолгу — по часу, по два. Если кто-то из курсантов, не выдержав нагрузки, украдкой припадает к асфальту либо прильнув накоротке, переводит дух, и это заметил старшина или сержант, то он автоматически обрекает всю роту на дополнительное время. Это сразу вызывает недовольные возгласы и склоки. Вместе с тем, могу, брат, похвастаться общими достижениями роты в выполнении команд «подъём» и «отбой». За время, пока горит зажжённая старшиной или сержантом спичка, мы всей ротой, как один, успеваем раздеться до трусов, аккуратно сложить форму на табуреты, уложить на сапоги портянки, лечь в кровать и укрыться простынею. За это же время, успеваем всей ротой одеться, покинуть палатку и занять место в строю. Сейчас я с улыбкой вспоминаю, как Мама не могла нас добудиться, дабы выпроводить на первую пару занятий в институт. Да, хорошее было время. Только в армии начинаешь ценить гражданку с её вольной жизнью, сном и домашней пищей. Жаль, брат, что уровень твоего зрения не позволил нам пойти служить вместе. Вдвоём-то нам, несомненно, было бы легче. Но, учитывая, что нас через три месяца направят в Афган, это даже к лучшему. Да, вот ещё, успокой родителей. Чтобы не переживали, скажи, что меня вероятнее всего оставят в учебке сержантом. Ну, да ладно! Служить мне осталось уже не два года, а всего лишь год, одиннадцать месяцев и три недели. На этом у меня пока всё. Как представится возможность, напишу. А то уже слышу команду сержанта закругляться с письмами. Обними Отца и поцелуй Маму. Твой Брат-близнец Иван.
ПИСЬМО КОСТРА БРАТУ-БЛИЗНЕЦУ АНДРЕЮ
СУРХАНДАРЬИНСКАЯ ОБЛАСТЬ УЗБЕКСКАЯ ССР октябрь 1984 года — учебка ТуркВО
Привет из Сурхандарьи!
Здравствуй, брат Андрей! В учебку мы прибыли в утеплённой форме и пилотках. Всем ротам, за исключением нашей — разведывательной, уже неделю как вещевая служба части выдала новое обмундирование — х/б для жаркого климата. Громоздкие тяжёлые кирзовые сапоги заменили на короткие берцы, а пилотки, на спасавшие своими полями от палящего солнца панамы. На вопрос, когда же, наконец, и нам выдадут новое обмундирование, старшина ответил ясно: «Никогда! Разведрота всегда всё обмундирование добывает сама». Это был сигнал к действию. С наступлением ночи, выждав, когда дневальные других рот на посту прикорнут или временно куда-то отлучатся, в темени тайком прокрадывались вовнутрь палаток, унося с собой новую форму, панамы и берцы. Днём же, применив силу, забираем обмундирование у курсантов других рот в столовой, в пункте разлива чая, у умывальников, и, даже у сидевших в ряду по большой нужде в бесперегородочном отхожем месте. Крадём также у бойцов, заснувших на полковых киносеансах под открытым небом. Тебе наверно смешно? А куда деваться?! Не могу же я быть белой вороной. Приходится подстраиваться на ротный манер. Благодаря этим действиям уже через два дня на утреннем построении разведрота полностью стояла в новом обмундировании, тогда как в другие роты вернулась старая форма. Полевые занятия в нашей роте продолжительны и трудоёмки, а дисциплина строгая. Передвижения по расположению части осуществляем бегом или скорой ходьбой, без разброда и шатаний.
В расположении части есть три умывальника: у столовой, у чайханы и на окраине части, откуда мы выходим за пределы части на полевые занятия или совершаем марш-броски. Поскольку душевых в части нет, в умывальниках мы и моемся, и стираемся. С полевых занятий мы всегда возвращаемся бегущим строем с сильно разогретыми телами, залитые потом и пропитанной насквозь формой. Во рту сухо так, что язык кажется в нём лишним. К моменту нашего прибытия все умывальники по обыкновению бывают уже заняты, а моющиеся окружены плотным кольцом ожидающих своей очереди. Распуская строй роты, чтобы помыться, сержанты намеренно дают нам нереально короткое время. По его истечению рота в полном составе должна покинуть умывальники. Ограниченность кранов, тонкость струек воды, толпа, не внушают оптимизма. А если не сможешь помыться днём, теряешь возможность освежиться до позднего вечера. Температура воды в кранах к тому времени сильно опускается. В таких случаях мы пускаем в ход отработанный силовой приём. Связавшись руками, Костян, Руст, Монгол, Сидор, Стрела и я с разбегу вклиниваемся в пространство между умывальниками и моющимися, и, оттеснив, занимаем их места. Затем, сменяясь, становимся спиной к нашему моющемуся и отражаем контратаки оттеснённых. В заключение своего письма, прошу тебя, Брат-Андрей, передать всем нашим ребятам из группы большой привет. Особенно девчонкам: Марине, Свете и Виктории. На этом с тобой прощаюсь. Обними Отца, поцелуй Маму. Твой Брат-близнец Иван.
ПИСЬМО КОСТРА БРАТУ-БЛИЗНЕЦУ АНДРЕЮ
СУРХАНДАРЬИНСКАЯ ОБЛАСТЬ УЗБЕКСКАЯ ССР октябрь 1984 года — учебка ТуркВО
Привет из Сурхандарьи!
Здравствуй, брат Андрей! У меня всё хорошо. Погода у нас стоит сухая, хотя и октябрь. Солнце светит ярко и даже слегка припекает. Днём температура +25оС, а вот ночью уже прохладно +10оС. Служба моя идёт своим чередом. В нашей разведроте служат парни из Красноярского края, Казахстана, Свердловской области, Хакасии, Украины, Ставрополья, Молдавии, Крыма, Москвы, Риги, Ленинграда. За десять дней я уже успел со многими из них подружиться. Признаюсь тебе, сильно скучаю по маминым котлетам, борщу, пирогам и запеканке. До сих пор помню вкус капустного пирога, что мама испекла на мои проводы. В нашей солдатской столовой, точнее ангаре из профилированных листов стали, раскаляющейся под полуденным зноем, с жуткой духотой внутри, на стол для десятерых курсантов ставится чугунный котелок. В нём первое и второе одновременно. Говоря по существу, клейстер из кислой капусты и полусгнившей картошки. Через день на ужин дают бульон с кусками отварного свиного сала, вызывающего тошноту. На завтрак всегда жидкая каша на воде, без масла. Хлеб чёрный, белого не бывает. Для многих из нас, кто не может это есть, было б большим счастьем, хотя бы пять минут, отведённые на принятие, пищи спокойно посидеть, дожидаясь пока поедят другие. Но нет! Старшина Толстопёров и сержанты-замкомвзвода, отрабатывают в столовой команду 3/15 — аббревиатура 3 взвода/15 секунд.
Суть её состоит в том, что во время приёма пищи нам даётся команда 3/15 и начинается набатный отчёт: 15, 14, 13, 12... до нуля. Услышав 3/15, мы тотчас должны прекратить приём пищи, за 15 секунд покинуть столовую и занять место в строю у входа. А теперь представь себе такую картину: сидим за столами 100 курсантов-разведчиков. Едва разложили еду по тарелкам и не успели даже положить в рот одну ложку, как вдруг звучит команда 3/15. Все экстренно вскакивают с мест, перепрыгивают через столы и даже ступают поверх, смахивая на пол посуду и столовые приборы, и бегут к выходу, скапливаясь все в дверях. Нам нужно срочно протиснуться сквозь узкие двустворчатые двери и, покинув столовую, встать снаружи в строй. Задача затрудняется тем, что столы нашей разведроты, приходящей в столовую по обыкновению последней, находятся в глубине зала — в 50 метрах от выхода. В момент подачи команд 3/15 у дверей, словно в горловине бутыли, скапливается толпа завершивших приём пищи курсантов других рот. Старшина Толстопёров видит этот скоп и намеренно громогласно начинает ускорять отчёт: «7, 6, 5, 4, 3...» Взъярённые лишением возможности поесть, мы разбегаемся и вклиниваемся в толпу, усиливая весом давление на массивные двустворчатые двери. В итоге они выносятся вместе с косяком, словно пробка от бутылки шампанского. Видишь ли, Андрей, никто из роты не хочет остаться последним и навлечь на свой взвод коллективную кару. Команду 3/15 мы выполняем регулярно, повторяя часто по три, четыре раза за один приём пищи. Меня забавляет, что никто из командования части и хозяйственной службы не высказывает нашему старшине и сержантам недовольство в связи с ежедневным ремонтом дверей столовой. Чёрт с ним с повторением 3/15, но давка травмирует и приводит к стычкам меж самими разведчиками, опуская сцеп с курсантами из других рот. В одном из таких неумышленных столкновений при выполнении 3/15 сцепились два наших друга Руст и Стрела, но вскоре они помирились. Должен заметить, на этом издержки команд 3/15 ещё не заканчиваются. Каждый раз при выходе из столовой, после завтрака и обеда, мы убываем на полевые занятия и перед этим обязаны наполнить индивидуальные полторалитровые фляжки мутно-жёлтым чаем из верблюжьей колючки. Потратив время, отведённое для приёма пищи на многократное повторение команд 3/15, рота сильно озлобляется. Выйдя из столовой не поев, по приказу сержантов она направляется к чайхане, чтобы наполнить фляжки чаем. Там стоит непроходимая толпа, обступившая подходы для наливки чая. К тому же, распуская строй разведроты, сержанты громогласно объявляют лимит времени — 5 минут. Надо отметить: за отсутствие у кого-либо чая, всю роту ждёт коллективное наказание. Это мотивирует нас к решительным действиям. Мы группами вклиниваемся в толпу, и, заняв места напротив разливающих чай поваров-узбеков, допускаем к ним лишь своих. Иного выбора у нас не остаётся.
А с едой, брат, как-то выходим из положения, мы ведь разведчики. Поняв, что столовскую похлёбку есть невозможно, два дня назад, мы вшестером — Монгол, Стрела, Костян, Руст, Сидор и я, забежали в горячий цех на кухню и, столкнувшись с возмущёнными возгласами поваров, сделали им жёсткое внушение, заставив отдать съестные блюда, приготовленные для себя. Слово «разведрота» заставляет их теперь трепетать. С того дня на кухню мы заходим, как к себе домой, шарим по холодильникам и кладовкам, забираем продукты и готовую еду. Видишь ли, большая физическая нагрузка требует большого количества еды. Вот мы и добываем её везде, где возможно. Кстати, большое спасибо за посылку с моими любимыми конфетами: «Ласточка», «Мишка на Севере», «Красная шапочка», «Коровка», «Каракум» и юбилейным печеньем. Их вкус напомнил мне дом. Содержимое посылок мы делим на шестерых. Правда, адаптация организма средней полосы к данному региону проходит небыстро. Любое сладкое незамедлительно приводит к сбою в работе желудка, вызывая понос. Массовый всплеск диареи отражается на учебных занятиях. Потому, на построениях наш командир роты старший лейтенант Ровба сильно бранится, применяя для доходчивости выражение: «Ну что, обезьяны?! У солдата живота болита?! Повторяю ещё раз, если хоть одна обезьяна поест что-то за пределами столовой и выпьет что-нибудь вместо чая из колючки, спать и ходить под себя будете стоя!». Оттого, во избежание дизентерии, желтухи, тифа, малярии, едим мы не из тарелок, как это принято, а из индивидуальных алюминиевых солдатских котелков с крышками. Нижняя, глубокая их часть служит тарелкой, а верхняя крышка — чашкой. При этом сержанты строго следят, чтобы в котелки постоянно была налита дезинфицирующая хлорированная жидкость. Хранятся они до следующего приёма пищи на этажерках у входа в палатку. К примеру, если вдруг «хоть у одной обезьяны», как выражается наш ротный, в момент внезапной проверки хлорной жидкости в котелке не окажется, то будет всем разнос. Следует отметить, что питьевой воды, в нашем понимании, в части не бывает. Она здесь привозная и доставляется в ЗИЛах-водовозках. Одну её часть после кипячения используют в столовой для готовки пищи и заваривания чая из верблюжьей колючки. Этот чай единственное разрешённое здесь питьё. Другой частью привезённой воды наполняют три большие цилиндрические ёмкости, оборудованные на высоте шести метров и питающие длинные двадцатикрановые умывальники, в которых моется вся часть. Днём под лучами палящего солнца вода в цистернах становится горячей. Ночью от перепада температур она остужается и становится очень холодной. Пункт заваривания и розлива чая из верблюжьей колючки, названый вкратце «чайхана», находится сбоку от столовой. Это саманная постройка с шестью огромными углублёнными в ниши казанами и газовыми горелками. Исходящий от неё жар, смешиваясь с раскалённым от полуденного зноя воздухом, делает пребывание рядом невыносимым. Над клокочущим в казанах кипенем горделиво нависают субтильные повара-узбеки, залихватски мешая длинными армейскими черпаками с чугунными наконечниками кусты верблюжьей колючки. Прокипятив их подолгу, они сноровно заливают черпаками чай в горловины тысяч фляжек. Оказывается Андрей, чай из верблюжьей колючки обладает массой полезных свойств, в особенности сильным противомикробным действием нормализующим работу желудочно-кишечного тракта. К тому же он здорово утоляет жажду. Занятно, чтобы это узнать, мне надо было попасть в армию и оказаться в ТуркВО. Да что я, о себе, да о своей службе?! Как твоя учёба? Как наши девчонки из группы? Обо мне расспрашивают? Если да, то горячий им от меня привет! Я по всем скучаю. Напиши мне, какое новое кино показывают в кинотеатрах и по телевизору? Ты только не ленись. Пиши обо всех наших знакомых. Мне интересно всё. Обними Отца и поцелуй Маму. Твой Брат-близнец Иван.
ПИСЬМО КОСТРА БРАТУ-БЛИЗНЕЦУ АНДРЕЮ
СУРХАНДАРЬИНСКАЯ ОБЛАСТЬ УЗБЕКСКАЯ ССР октябрь 1984 года — учебка ТуркВО
Привет из Сурхандарьи!
Здравствуй, брат Андрей! У меня всё ладом. В службу можно сказать уже втянулся. Только что прибежали с многокилометрового марш-броска с полной выкладкой с рюкзаками, наполненными песком. Содержимое рюкзаков зависит от того, в какой местности бежим. В горах вместо песка - каменистая осыпь. Днём бегать хорошо, а ночью не очень. Вот тебе, к примеру, случай: два дня назад, приходим мы в палатку после команды «отбой» с умывальника уже помытые. В этот день мы смертельно устали от занятий на полигоне и мечтали, дойдя до коек упасть и вмиг заснуть. Вдруг старшину Толстопёрова переклинило. Его возмутило, что в тумбочке Сидора он обнаружил отсутствующий в списке разрешённого русско-английский разговорник. Он устроил всей роте нагоняй. В воздаяние за деликт, мы обхватили свёрнутые в матрасы одеяла и подушки и совершили ночной марш-бросок к афганской границе и назад. Общее расстояние шесть километров. До того три раза бегали по данному маршруту с прикроватными тумбочками. Представляю, как ты смеёшься. Порядок в палатке, это извечный повод для трёпки. Возможно ли сохранить в ней чистоту, если ветер-афганец через щели беспрестанно задувает песок из пустыни? Навести углы на утлых одеялах поверх прохудившихся бесформенных матрасов? Уложить каждому курсанту форму на табуретах, когда их попросту не хватает?! Любая из этих провинностей легко используется старшиной и сержантами для коллективного распекания. Повод, нужно отметить, часто притягивается ими искусственно. Вот тебе ещё один курьёз из наших весёлых солдатских будней: пока весь личный состав находился на полевых занятиях, дежурный и дневальные роты, перед лицом угрозы солидарной ответственности, как и полагается, скрупулёзно следили за чистотой и порядком в палатке. Когда рота вернулась с ужина перед вечерней поверкой под койками Монгола и Стрелы — некурящих, отмечу, старшина Толстопёров обнаружил два окурка сигарет «Ява». От находки он пришёл в притворное исступление, начав тотальный осмотр под койками во всех трёх палатках разведроты. В итоге, из-под коек Костяна и Сидора, к сведению, также некурящих, негодующе извлёк ещё два окурка «Явы». Сам старшина Толстопёров, замечу, курит именно «Яву». Смешно, правда?! Спустя часы, история с окурками нашла продолжение в массовом хорошо отрежиссированном театральном действе под названием «похороны бычков». После команды отбой, едва все заснули, старшина Толстопёров объявил роте тревогу и построение. Перед строем с серьёзным видом, он сообщил о проведении текущей ночью церемонии погребения бычков. Вопреки комичности причуды, он с серьёзным видом разделил сто курсантов роты на четыре группы и поставил каждой конкретные задачи.
Первая группа тридцать три курсанта — копатели ям. Старшим в ней назначили Руста. Его группе надлежало безотлагательно убыть на окраину части и вырыть два глубоких рва габаритом «2/2/2»: по одному на два окурка. Вторая группа из восемнадцати курсантов — были «носильщики гробов». На деле, курсанты, несущие простыни с окурками — условными покойниками. В неё вошли Костян и Стрела. Третья группа, самая многочисленная, — сорок два курсанта — «безутешные родственники» и сочувствующие. Большая их часть, была обязана истошно рыдать, стенать и причитать. Меньшая, нести траурные венки. В ней оказались Сидор и я. Четвёртая группа самая малочисленная, семь курсантов, была «похоронным оркестром». Он должен был «лабать Шопена». То бишь, играть траурный марш. Туда охотно напросился Монгол. Полтора часа пока группа Руста ретиво рыла беспрестанно осыпавшийся песочный грунт по приказу старшины Толстопёрова, столярный мастеровой Костян сколотил два больших креста с наклонными перекладинами. Мы со Стрелой подрезали с заборных ограждений стальную колючую проволоку, сплели из неё три каркаса ритуальных венков и обвили их отрезками чёрной и красной материи, загодя надписав белой зубной пастой. Сидор и Монгол по наведению старшины притащили откуда-то старый аккордеон, пробитый барабан, узбекские – дойру и гиджак, духовой горн, керосиновые лампы, парафиновые свечи и несколько простынь. Ожидая завершения землекопательных работ, сержанты ещё раз объяснили группам их задачи и отрепетировали отдельные элементы. Затем они выстроили в правильной последовательности траурную процессию, включавшую в себя, несущих тела, безутешных родственников и оркестр и стали ждать приказа старшины к началу движения.
Приблизительно в час ночи траурное шествие двинулось к месту назначения. Впереди шёл колоритный похоронный церемониймейстер — двухметровый, с благотишным ликом азербайджанец по имени Мамед. В вытянутых вперёд руках вместо портрета покойного он нёс жёсткую, с приоткрытым верхом, пачку сигарет «Ява». За ним следовали шесть курсантов, державшие по обе стороны три траурных венка от каждого из трёх взводов. Чёрные и красные отрезки материи, обвязавшие их окрест наискосок, были с белой надписью «скорбим». Далее шла группа, нёсшая на уровне плеч четыре белых простыни, растянутых в гладкое полотно. В центре каждой расположили четыре спичных коробка с окурками внутри. По сценарному замыслу старшины Толстопёрова, это были условные гробы с телами покойников. За ними двигалась группа из многочисленных родственников с зажжёнными свечами. Замыкал траурное шествие оркестр. Он издавал какофонию неизвестного музыкального произведения. Сбочь шествия, оббегая по кругу, и сердито горланя в рупорный громкоговоритель, шёл старшина Толстопёров. Он требовал от родственников большей искренности в безутешности: «Драмы не вижу! Горя больше, горя! Больше натуральности! Громче плачьте!» Видя чьи-то пересмешки и хихиканья, — Толстопёров сильно нервничал. Он подбегал к ним и, тяготя взглядом, грозил указательным пальцем либо приставлял кулак к носу. Вскоре, стоявшая по команде смирно у места погребения — двух глубоких рвов, команда копальщиков ям, увидела на горизонте скорбное шествие. Оно приближалось под зычное неблагозвучие вариации траурного марша, сращённого с шаманскими камланиями Монгола, и зоем терзавшихся родственников.
Прежде, чем опустить «тела с покойниками» в ямы, старшина произнёс траурную речь:
— Сегодня мы провожаем в последний путь четыре окурка, нагло и бесцеремонно брошенных под койки нерадивыми курсантами. Пусть эти похороны будут им уроком в поддержании чистоты и порядка в палатке! Вечная память!
После пламенной речи старшина провёл взглядом по курсантам, безмолвно принудив к повторению крайней фразы. Рота разом вслед проголосила:
— Вечная память!
Затем старшина Толстопёров кивнул головой, дав сигнал к окончательному прощанию с «покойными». По напоминанию сержантами регламента, погоготываясь и едва сдерживая смех, рота начала стоусто завывать. Старшина, неудовлетворённый зычностью, требовал её усилить. После укладки простыней на дно ям, родственники затушили свечи, а оркестру приказали временно не греметь. Первыми, чтобы бросить горсти песка в могилы, прошли родственники, за ними все остальные. Дождавшись, пока это сделают все, Толстопёров, подобно взыскательному дирижёру, навёл взор на оркестрантов и родственников и, взмахнув ладонями, возобновил жальливую сонату и стоустый голк рыдания. В увенчании траурной процедуры, все дружно взяли лопаты и наскоро забросали ямы песком. На могильных холмах установили кресты с датой захоронения и приставили к ним венки. После этого рота направилась спать. Уже через два часа, мы, как ни в чём не бывало, поднялись и совершили утреннюю пробежку. Но на этом наша театральная эпопея не закончилась. Через два дня наш друг Монгол, вовлёк нас в шаманские камлания. Говоря проще, в обряд изгнания злых духов. Для этого мы вшестером ушли ночью в пустыню, разожгли костёр, а он, облачившись в шаманские одеяния, шествовал вокруг костра, горланя и ударяя в бубен. А в остальном, служба идёт своим чередом. Очень по вас скучаю. Обнимай отца, целуй маму. Твой брат-близнец Иван.
МОНГОЛ
СУРХАНДАРЬИНСКАЯ ОБЛАСТЬ УЗБЕКСКАЯ ССР октябрь 1984 года — учебка ТуркВО за два месяца до отправки в Афганистан
ПАЛАТКА УЧЕБНОЙ РАЗВЕДРОТЫ на полигоне ТЕРМЕЗ 31 октября 1984 года
После вечерней поверки Монгол обошёл каждого из пятерых друзей — Костяна, Руста, Стрелу, Сидора, Костра и сообщил:
— Я договорился со старшиной Толстопёровым, что ночью он отпустит нас шестерых за пределы части в пустыню, дабы я смог совершить традиционный для конца октября обряд изгнания злых духов. Так что, будьте готовы выступить в 23.00, когда в роте все уже заснут!
У друзей это вызвало неподдельный интерес: что же Монгол посулил Толстопёрову за разрешение, которое могло ему стоить старшинских погон? Но не стали его допытывать, оставив расспросы на потом, и единогласно поддержали.
Монгол — Дархан Бадмаев, был бурятом, уроженцем города Улан-Удэ столицы Бурятской АССР. Он родился и вырос на берегу Байкала. По натуре секурс — верный, надёжный, честный и простодушный, зело благочестивый. Приметно, Монгол был рослым маштаком с азиатским типом лица и сломанными, как у многих борцов, ушами. Имя Дархан родители выбрали ему не случайно: Монгол принадлежал к сыздавна известной в Баргуджин-Токум — этнической Бурятии — династии кузнецов дархан удха, унаследовавшей также и шаманское мастерство боо удха. Из шаманских династий, это повелось в их в народе издревле, выходили как шаманы, так и кузнецы. По бурятским преданиям кузнечному ремеслу шаманов-кузнецов научили духи, спустившиеся с верхнего мира. Наличие «удха» — корня шаманского происхождения, позволяло Монголу стать шаманом — избранником бога, посредником между верующими и сверхъестественными силами. По отцовской халуунай линии, Монгол унаследовал «удха» белых шаманов — сагаанай удха, творивших благо. Посему в народе их род был почитаем. По линии матери-хари к Монголу перешёл корень чёрного шамана — харын удха. Сила его заключалась в покровительстве злых духов. Состоящие у них на службе, шаманы харын удха способны своими камланиями ранить души, нести болезнь и даже пагубу. Но у бурят принято считать, что харын удха, это не обязательно значит плохо. Просто у каждого удха свои задачи. В сущности же, Монгол принадлежал к хоёр тээшээ ябадалтай, обладавшим двумя силами одновременно: сагаанай удха и харын удха — белого и чёрного шаманов.
В 23.00, как и уговорились с Монголом, друзья собрались за палаткой разведроты. Дул порывистый ветер, моросил мелкий промозглый дождь. Накоротке, заглянув по просьбе Монгола в каптёрку, друзья достали из угла гремевший содержимым габаритный куль и лежавшие у выхода три больших связки досок. Распределив меж собой груз, они дошли до края части, просочились сквозь колючую проволоку и удалились вглубь пустыни.
— Монгол! Ты нам ничего не хочешь сказать? — прервал тишину Стрела.
— В конце октября открывается граница между мирами, — поведал Монгол, — и я обязан облегчить переселение духов умерших, витающих среди людей в исподний мир. В этой связи по традиции мне насущно исполнить тайлаган – камлания. Проще говоря, молебствия, сопровождающиеся ритуальными танцами вокруг костра с боем в бубен.
— Ты к доктору должен пойти и сказать — лекарство он даст, если болен! — пропел, фиглярничая, Сидор.
— Тайлаган проводят в культовом месте, — продолжил Монгол, не отвлекаясь на позёрство Сидора, — на берегу водоёма, у подножия горы, на её вершине, в пустыне. У нас сызвеку считают, что гора, большая вода, вековое древо, пустыня — имеют своего духа.
Кондибобер Монгола друзья исперва восприняли, как розыгрыш, но бессменность его серьёзного лица наскоре вызвала у друзей громкий смех.
— Хорошо! Это стародавняя традиция и обряд, — разделил приверженность Руст, — но мы-то здесь, что делаем?!
— Лично я предпочёл бы поспать, — выразил мнение всех Костян. — Завтра не свет ни заря подъём в пять утра и марш-бросок.
— Но мы ведь друзья! — произнёс потухшим голосом Монгол. — А обряд принято совершать в кругу близких и друзей.
— Допустим, — подключился Стрела, задав тут же вопрос: — Но как ты объяснил причину нашего отлучения старшине?
— Сказал, как есть! — ответил Монгол.
— Как есть?! — со взбудой переспросил Сидор. — То есть ты сказал: старшина Толстопёров! Сил никаких нет, хочется вокруг костра побегать и до одури в бубен постучать?! А он таки душевно проникся и на камлания тебя благословил, отпустив ночью в пустыню с пятью товарищами — так что ли?! — выпытывал Сидор.
— Но почему же? Не сразу, — стушевался Монгол, начав толмачить. — Я нашёл к старшине особый подход, и о многом с ним смог договориться. В том числе и о тайлагане.
— Давай, Монгол, батушно раскладывай, — напирал Сидор, — что это за особый подход такой?!
— Это не столь важно! — уклонился Монгол от ответа.
— Ну а всё-таки? — не унимался Сидор.
Монгол немного поразмыслил и сдался:
— Золото! — ответил он просто. — Я дал ему золото!
— Золото?! — воскликнул Сидор. — Какое золото?!
— Самое обыкновенное! Пластина червонного золота 999-й пробы весом 30 грамм, — пояснил Монгол.
— Да ты, Монгол, лакшевый фраер! — балагурил Сидор. — Во времена, а?! Бурятские нувориши в армию цветняк тащат!
— А как ещё старшину задобрить? — согласился с Монголом Руст. — Только так!
— Он шутит! — не поверил Костян.
— Совсем нет! — уверял Монгол. — Могу даже рассказать, как это было. Я дал ему золото, которое взял из дома и тайно хранил в разных местах.
— А не круто ли 30 грамм червонного золота старшине, а?! — изумлялся Стрела.
— Уходя в армию, я предвидел, что золото мне наверняка пригодится, — разоткровенничался Монгол, — в этом сентябре, я к сожалению пропустил тайлаган закрытия Небесных врат. Посему для меня важно это сделать сейчас. Поймите вы! — растолковывал он недоумевавшим друзьям. — Этот кусок золота — ничто по сравнению с моей душевной потребностью провести камлание! Оно сродни глотку воздуха. Это моя воля и стремление к жизни.
— Огни в моих топках совсем не горят, в котлах не сдержать мне уж пару, — пропел вновь отрывок из старой матросской песни, забавлявшийся Сидор.
— Вот старшина, а?! — негодовал Костёр.
— А що ви хочете?! Життя як воно є! — перешёл на братскую мову Сидор, предложив со стёбом. — Якщо тайлаган для нашого гарного бурятського хлопця цей важливий, то треба допомогти йому випустити пару, дивись, й нам від його розкошничества яка золота пластина обломиться.
— Монгол, ты нас потряс! — шеймил Руст. — Советский парень, комсомолец, мастер спорта по борьбе! Лучший выпускник улан-удинского медучилища! И на тебе!
— Лучший в таланном грядущем зубной техник и золотарь Забайкалья, — добавил с иронией Костян, — на поверку оказался примитивным шаманом.
Когда все желавшие высказались, Монгол, показал место, куда нужно сложить доски и разжёг костёр. Ветер быстро раздул языки пламени, а Монгол достал из куля рукодельные тоног — предметы шаманской утвари и облачился в боо хояг — шаманское платье, назвав его подлинно доспехом шамана. Друзья молча переглянулись и продолжили наблюдать. Боо хояг было изготовлено из новенькой плащ-палатки. Оно имело вырез для головы и подвязывалось тесёмками сзади. Спереди от груди вниз тянулись разноцветные длинные ленты с хонхо — колокольчиками на концах. На спине белым цветом изображено мировое древо, над ним жёлтое солнце, луна и звёзды. Низ боо хояг был обвешан то ли лисьими, то ли заячьими шкурками и обшит по краю рудой скатертной бахромой. К запястьям и локтям, а также поперек груди и спины окрест в ряд были подвешены десятки маленьких бубенцов и колокольчиков. На спине ниже плеч Монгол прикрепил гусиные перья, ассоциативно напоминавшие крылья. Они придавали надевшему боо хояг шаману птичий облик. Колокольчики и бубенцы при движении бряцали и создавали шум. На голове Монгола был майхабша — металлический венец из обода и двух изогнутых поперечен, на которые сверху были прикреплены рога джейрана. Пятеро друзей вновь переглянулись.
— Мама родная! — сквозь смех прогорланил Сидор. — Сгинь, нечистая сила!
— А как же азбука всего материализма, а за ним и марксизма?! — воспросил Стрела. — Монгол, ты вообще комсомолец?!
— Он враг коммунизма, он, в общем, аскет! — декламировал со смешками стихи песни Сидор. — Как все за границей, он ходит молиться, а где-то хранится, его партбилет.
Друзья пересмехнулись, но промолчали.
— Монгол! Это Толстопёр тебя обеспечил предметами для шаманской утвари? — догадался Руст. — Он?!
— А кто ж ещё?! — без сомнений утвердил Сидор. — А где бы наш батушный наперсник всё это жукнул? Да за 30 грамм червонного золота старшина и сам легко б облачился в боо хояг, да надев на голову майхабша с ветвистыми рогами, пустился в пляс коло костра, рьяно побивая в бубен.
Друзья расселись вокруг костра. Монгол достал из кармана варган — восточный щипковый музыкальный инструмент размером чуть длиннее спичного коробка, очевидно, привезённый тоже из дома, приложил его к зубам и, закатив зеницы лёгким касанием кончика среднего пальца — назад и вперёд, начал бой по тонкому металлическому язычку инструмента, издавая магический звук. В процессе игры он податно манипулировал губами, языком и гортанью, изменяя тональность бурдонного звука и вызывая артикуляционные звуки типа: эй-я, ой-я, ай-я, ий-я. Растягивая и прерывая вдох, он удлинял и укорачивал звук. А давя во время боя кончиками пальцев на диафрагму, вызывал его эхо-образность. Поиграв на варгане, Монгол взял в руки хэсэ — бубен, заимствованный у кого-то азиата в части, по факту, узбекская дойра и, прежде чем начать камлание, взялся несведущих в шаманском тяжании просвещать:
— Абы изгнать враждебных духов и исцелиться, я наперво, должен вселить их в себя. Это называется онгод ороод — погружением в состояние неистовства. Посему заранее прошу не робеть, — предупредил Монгол.
— Э, нет! Этот макабр не для меня! — сарказмировал Сидор. — А вдруг ты кони двинешь? Тебе будет уже всё нипочем. А нам одна дорога — в дисбат!
Монгол сохранил серьёзность и продолжил:
— Прежде чем выйти в ябдал — путешествие и начать движение вокруг костра, ударяя орба — колотушкой в хэсэ, я закрою лицо повязкой. Это нужно, чтобы злые духи меня вдруг не узнали и не забрали с собой. В это время необходимо, чтобы вы вытянули руки к огню и в ритм боя, переваливаясь с боку на бок, возглашали: «уа, уа, уа!» Когда же я остановлю движение, встану на одном месте, подниму над головой хэсэ и доведу бой до дроби, — он показал, как это будет и, продолжил, — в этот момент вы горланьте и топайте ногами — он показал паки, как оно должно выглядеть.
Друзья снова переглянулись и пересмехнулись.
— Но прежде, чем хэсэ — волшебный конь окажется в моих поводьях, и я начну в него бить, я должен призвать его дух снизойти ко мне и стать моим союзником — онгоном. А пока! — тут Монгол протянул Костру хэсэ и орба с меховым наконечником и изогнутой рукояткой — будет хорошо, если ты Костёр, загодя в него постучишь. Это не моя прихоть, — объяснил Монгол, — насущность!
Друзья пересмехнулись и посмотрели на Костра. Он слегка сконфузился, но просьбу выполнил. Послежде Монгол встал перед пылавшим костром, поднял голову к небу и постоял в ожидании духа бубна несколько секунд. В это время Костян и Стрела подбросили в костёр досок.
— Монгол! — прервал предвкушение полёта, Руст. — Я, так и быть останусь, но в тайлагане твоём участвовать не буду!
— Хорошо! — согласился, кивнув головой Монгол, и, закрыв лицо защитной повязкой, отправился в путешествие. Размеренно переваливаясь с ноги на ногу и качая головой, он неторопливо двинулся вокруг костра, ударяя в бубен и ведя горловое пение.
— Всё, началась парикрама! «Унылую песню заводит, про Родину что-то поёт», — со смешками лясничал Сидор.
Постепенно ритм боя в хэсэ, отождествлявший цокот копыт волшебного коня стал нарастать, сочетаясь с криками «уа, уа, уа» и бряцанием колокольчиков и бубенцов на боо хояг, создав общий шумовой фон и позволив сознанию Монгола единиться с духами. В кульминации дух бубна целиком овладел сознанием Монгола, управляя скоростью его движений и ритмом ударов, плавно погружая в состояние онгод ороод — глубокого транса. Участив бой до дроби и громко прокричав нечленораздельное, Монгол рухнул подле костра и начал биться в конвульсиях. Это ввело друзей в смятение. Они допустили, что у Монгола произошёл сбой. Тот же Сидор, короткое время назад потешавшийся над ним, оцепенел.
— Подождём! — предложил Руст, сдержав за рукав, вскочившего с места Костра, желавшего привести Монгола в чувство.
Спустя секунды, Монгол резко замер.
— Улетел! — с облегчением констатировал Костян.
— Да, уж! — выдохнул Стрела.
— Вот и вся недолга! — прокомментировал Сидор и пропел: — Увидел на миг осветительный свет, упал, сердце больше не билось.
Друзья взирали на распластанное неподвижное тело Монгола, не отводя взгляда. Их чувства разнились. Были весёлость, оторопь, ярость и сочувствие. Руст и Стрела неистовствовали. А Костян, Костёр и Сидор по-дружески забавлялись.
Ветер в пустыне внезапно стих. Угли костра, покрывшиеся серой золой, уже дотлевали. Изневесь, Монгол начал подавать признаки жизни. Он открыл очи, пошевелился, потянулся и медленно привстал. Как ни в чём не бывало и не помня произошедшего, лучившийся счастьем Монгол, молча достал из мешка десять банок сгущёнки и, подкрепляя благодарность крепким рукопожатием, стал раздавать каждому по две штуки. Когда дошёл до Руста, тот со словами «Да пошёл ты!», отвернулся.
— Не полошись, Монгол, не утратится шарахунка! Мы поделим её меж собой, — успокоил улыбавшийся Сидор и отрадно запел старую 1916 года песню:
— Ах, зачем эта ночь, так была хороша?! Не болела бы грудь, не страдала б душа…
На обратном пути друзья молча шли по пустыне, и каждый думал о своём. Впереди скорым шагом шли Руст и Стрела, за ними Костян и Костёр. Едва подотстав, в обнимку брели блаженный Монгол с кулем тоног за спиной и пресчастливый Сидор, напевавший по случаю старую 1880 года песню сибирских острожников: «По диким степям Забайкалья, где золото моют в горах, бродяга, судьбу проклиная, тащился с сумой на плечах». Когда друзья зашли в палатку, рота ещё спала. Услышав шебаршение, старшина Толстопёров с калгазой ожидавший возвращения друзей, привстал. Он окинул всех взглядом, визуально насчитав нужное количество и, проматерившись негромко, снова лёг, отвернувшись в другую сторону.
ПИСЬМО КОСТРА БРАТУ-БЛИЗНЕЦУ АНДРЕЮ
СУРХАНДАРЬИНСКАЯ ОБЛАСТЬ УЗБЕКСКАЯ ССР октябрь 1984 года — учебка ТуркВО
Привет из Сурхандарьи!
Здравствуй, брат Андрей! У меня всё хорошо. Служу честно, очень пригодилось то, что на гражданке занимался спортом. Рукопашному бою при подготовке войсковых разведчиков уделяется особое значение. На занятиях мы отрабатываем боевые приёмы с сильным противником, в том числе против группы. В реалиях мы практикуем их применение на учебных засадах к строптивым самоходам. Так у нас называют тех, кто в ночное время самовольно покидает часть для посещения продмага ближайшего кишлака. Дабы пресечь это пристрастие, командир части приказал нашему командиру роты, старшему лейтенанту Ровбе регулярно проводить такие засады. Задержанных на них военнослужащих приказано вести в штаб к дежурному по части. В монотонном учебном процессе засады для нас это отдушина. Участвуя в них, мы развиваем свои профессиональные навыки: учимся их организовывать, вести ночное наблюдение, совершать налёт и силовой захват. Перед выходом на засаду мы одеваем маскхалаты, затем разбиваемся на группы и под покровом ночи, скрытно выдвигаемся за пределы части. Там занимаем выгодные позиции, маскируемся, и ведём наблюдение. При обнаружении самоходов пропускаем их в кишлак и задерживаем на пути обратного следования уже с грузом. В случае оказания сопротивления применяем силу и связываем. Засады проводятся под управлением командиров взводов — лейтенантов. Нашими действиями руководят непосредственно сержанты. Задержанных самоходов, не озираясь на их звание и должность, мы сопровождаем в штаб и передаём дежурному по части. Спиртное, если оно бывает в наличии, остаётся в штабе, а продукты — это уже наш законный трофей. Его мы забираем себе. Командир, хоть и не командует действиями роты на засадах, полностью посвящён в их ход.
По завершении засад, он проводит разбор полётов, указывает на ошибки и объявляет отличившимся благодарность. Невзирая на плотную дневную загрузку, участие в ночных засадах вызывает у нас азарт. Такое ощущение, будто находишься на охоте. К тому же появляется редкая возможность поесть нормальную еду. При этом действия отдельных наших курсантов за пределами части часто бывают крайне рискованными. Взять, к примеру, казус после одной из ночных засад, когда в предрассветном полусвете Сидор, Костян и Стрела взялись вынести с колхозной бахчи арбузы под носом у вооружённой охраны. В процессе они чем-то себя обнаружили и, вызвав стрельбу из охотничьих ружей, едва не стали жертвами. Когда об этом узнал Ровба, наказание роте было суровым. Умение скрытно проникнуть и унести с собой злободневное, оставшись незамеченным, приветствуется. А за попадание отдельных курсантов в истории отвечает вся рота. Наши офицеры многое знают или предполагают об экспедициях своих солдат, но никогда их не сдают при внешнем разборе. В роте традиционно не приветствуют пребывание в очередях, где бы они ни были: на входе в столовую, у умывальников, в пунктах разлива чая во фляги или набора дезинфицирующей жидкости в котелки. В этих и других местах, применяя силу, дерзость, смекалку и, слаженно взаимодействуя, курсанты разведроты также обновляют себе всю амуницию: форму, панамы, кожаные ремни, фляжки. Это приводит к великому множеству потасовок и драк с курсантами из других рот, перерастающих порой в кулачные баталии. Под клич «разведка» из разных концов части сбегается вся разведрота. Каждый из нас обязан откликнуться на этот зов и прийти на помощь товарищам. Таков неписаный закон разведроты.
Однажды, притеснение разведчиками курсантов танкового батальона, целиком состоящего из армян после мелкой стычки переросло в массовый конфликт между подразделениями, распространившийся повсеместно. Крайнее побоище по принципу стенка на стенку мобилизовало 100 курсантов разведроты и 300 танкистов. Помимо кулаков в ход пошли все подручные средства: деревянные штакетники, солдатские кожаные ремни с заточенными рантами блях, и поварские черпаки с черенками длиной с лопату и увесистыми в три килограмма чугунными ковшами, отнятые у поступчивых поваров-узбеков. После жёстокой рубки, прерванной криком «Замполит!», на месте толковища остались переломленные битьём черенки с чугунными ковшами и по 10 курсантов с каждой из сторон, лежавшие вразброс с ушибами и кровоточащими ранами. Узнав, что конфликт разведроты и танкового батальона принял устойчивый характер, замполит части майор Каримов, за спиной которого было два года службы в Афганистане, назначил двум подразделениям общее построение. На нём он произнёс заветную фразу: «Скоро вам отправляться «за речку» и вместе идти в бой, а вы бьёте друг друга до полусмерти». После этих слов, он заставил стороны пожать друг другу руки и впредь никогда не конфликтовать. На этом Андрей, я заканчиваю своё письмо. Обними Отца, поцелуй Маму. Твой Брат-близнец Иван.
ГОРНЫЙ УЧЕБНЫЙ ЦЕНТР ШЕРАБАД
Был декабрь. Несмотря на зиму, погода в Сурхандарье редко сменялась на ненастье, оставаясь ведренной: +10 оС. После месячного курса молодого бойца и принятия военной присяги на Термезском полигоне, Костра, Сидора, Костяна, Стрелу, Руста и Монгола в составе разведроты направили в Горный учебный центр (ГУЦ) Шерабад, расположенный в 89 километрах северо-западнее. Там, в течение двух месяцев предстояла горная, тактико-специальная и огневая подготовки. На вершинах холмов ГУЦ были оборудованы палатки разведывательной и горно-стрелковых рот. Три палатки взводов разведроты стояли особняком на окраине тыльной части горного центра. Вскрай им для занятий по огневой и тактико-специальной подготовке находились стрельбище, и душманский городок, представлявший собой точное подобие афганского глинобитного кишлака с хижинами, строениями и узкими улочками. К расположенным в подоле солдатской столовой, умывальникам и киноклубу под открытым небом с ближайших холмов вели крутые узкие тропы.
ПИСЬМО КОСТРА БРАТУ-БЛИЗНЕЦУ АНДРЕЮ
Привет из Шерабада!
Здравствуй, брат Андрей! Уже декабрь. Прости, что какое-то время не писал. Не было возможности. Сообщаю брат, что рота наша сменила место дислокации и находится теперь в Горном учебном центре в Шерабадском районе. Уже потёмки и дали команду «Отбой», но я на свой риск сел под фонарь, освещающий пространство за нашей палаткой, и решил написать тебе письмо. Ночи в горах холодные. В палатках стоят буржуйки. Топим их углём посменно. Служба мчит стремительно — очевидно, из-за плотного графика занятий. Физические нагрузки большие. Оттого просыпаешься ночью от судороги ног, но крайне об этом сожалеешь. Смрад непроизвольного выброса углекислых газов и испарения потной влаги из солдатских портянок в нагретом за день воздухе внутри палатки просто непереносим. Для стабилизации работы сердца нам даже раздают специальные таблетки. Горная подготовка включает многократные стремительные восхождения, длительные горные переходы и крутые спуски — всё с полной выкладкой и дозагрузкой. Альтернативой команде «3/15» на полигоне в горах является «Сопка наша — сопка ваша». Это приказ к экстренному овладению вершиной.
А вообще, - как назидает нас командир роты старший лейтенант Ровба: «Самоидентичность разведчика формируется многими часами занятий по боевой, тактико-специальной, огневой и физической подготовке, а также рукопашному бою». Во время дневных и ночных стрельб, он постоянно находится с нами на стрельбище, выделяя каждому отдельное время. Учит меткой стрельбе с положений лёжа, с колена, на ходу, с короткой остановки, снайперски, а также по движущимся целям. Бывает, целый день проведём на стрельбище, вернёмся в палатку, не чувствуя ног, а после ужина нам вновь дают приказ получить оружие и выдвинуться на ночные стрельбы. Старший лейтенант Ровба объясняет, что в боевой подготовке разведчиков важная роль отводится огневой подготовке — совершенству владения разными видами оружия. На днях мы стреляли из станкового гранатомёта АГС-17 . До этого освоили технику метания ручных гранат РГД-5 . Ровба В. И. требует, чтобы у каждого курсанта-разведчика по огневой подготовке была пятёрка. Особенно интересно проходят занятия, на которых объясняет способы разведки целей, определение их дальности, способы управления огнём, а также назначение, боевые свойства, материальную часть оружия, правила и приёмы стрельбы. Вместе с этим он учит нас бережному отношению и уходу за оружием.
В перерывах между стрельбами Ровба В. И. охотно делится примерами из личного опыта участия в боевых действиях. По его мнению, выдержка, психологическая устойчивость, умение экономить время и боеприпасы на войне — это залог успеха. Например: «Вы высадились в горах и увидели бегущего между валунами «духа». В эйфории не палите очередями! Переведите стрельбу на одиночный режим и ведите цель на мушке. Определите укрытие, из-за которого он должен выскочить, прицельтесь и ждите. Он обязательно предстанет, и вы его настигните». Могу с гордостью сообщить: я на «отлично» овладел стрельбой из АКС-74 , ПКМ пулемёта Калашникова, гранатомёта АГС-17 и метанием ручных гранат РГД-5. Говоря о тактико-специальной подготовке разведчиков, рядом с палатками разведроты на окраине части сооружён предельно схожий с подлинным афганским кишлаком «душманский городок». Он состоит из множества глинобитных построек и обнесён по периметру высоким забором. В нём мы отрабатываем действия разведчиков в условиях, максимально приближённых к боевым: ведём наблюдение, осуществляем засады, налёты или отражаем их, также прочёсываем кишлак, снимаем часового, берём «языка».
На занятиях в горах мы проходим тактическую подготовку разведподразделений: двигаемся в боевом разведывательном дозоре в основной группе, учимся ведению боя в гористой местности. Во время многокилометровых марш-бросков с полной выкладкой к строю роты частенько присоединяется обладающий отличной спортивной формой и старший лейтенант. Он легко пробегает с нами расстояние до конечного пункта и обратно, сохраняя при этом силы и свежесть.
Старший лейтенант Ровба В. И., на мой взгляд, это и есть эталон советского офицера. Его по праву можно называть «советской военной угрозой»! Высокий, сухощавый, подтянутый, выцветшая от зноя полевая форма чиста и идеально выглажена, борта панамы слегка приподняты, ремень и портупея затянуты, на груди планка медали «За Отвагу». При разговоре сквозь русые усы проблёскивает стальная фикса. Он обладает редким даром — не ругается матерными словами, он ими разговаривает. Всем служащим под его началом разведчикам запомнятся его крылатые фразы, типа «на гражданке вор, в армии разведчик», «рождённый быть застреленным на мине не подорвётся». За строгий нрав, справедливость и тонкое чувство юмора, он снискал уважение многих призывов войсковых разведчиков, которых подготовил к службе в Республике Афганистан. В начале 80-х Ровба В. И. сам служил «за речкой» в провинции Газни. За боевые заслуги его наградили медалью «За Отвагу». Хочу тебе сказать, Андрей, для офицера эта награда особая. За храбрость ею принято награждать солдат. По возвращении из Афганистана старший лейтенант Ровба В. И. был назначен командиром разведывательной роты в нашем учебном полку. Он, командиры взводов Крылов, Певцов, Кара, старшина и сержанты прививают нам гордость за службу в разведке. Служить под его командованием для нас — Сидора, Монгола, Костяна, Руста, Стрелы и меня — высокая честь. О, брат! Мне уже машет старшина. Иду на ковёр. Обними отца, поцелуй маму. Твой брат-близнец Иван.
КИШЛАК МАЙДАН
Единственным местом рядом с ГУЦ «Шерабад», где вдали от цивилизации теплилась какая-то жизнь, был расположенный в трёх километрах кишлак Майдан. Он раскинулся в подножье гор, вскрай окаймлённого зарослями высокого густого камыша пруда, в котором водились мириады карасей. Рыбу в пруду никто не ловил, оттого что в пищу её не употребляли. Местные жители занимались скотоводством, выращиванием бахчевых культур и фруктов: арбузов, дынь, персиков, абрикосов, винограда, хурмы. Во многом структура шерабадского общества сохранила дореволюционный уклад. Здесь, на самом юге Узбекской ССР, рядом с афганской границей, советская власть была номинальной. Наследие басмачества явствовало здесь до середины 1960-х годов. К примеру, самой статусной персоной кишлака Майдан в середине 1980-х годов был заведующий крошечным продмагом. Он был сыном местного курбаши, перешедшего с ликвидацией басмачества на сторону советской власти. Между тем, истрата калорий тяжёлыми физическими нагрузками, отсутствие нормального питания, в особенности мучного и сладкого, наталкивали курсантов-разведчиков на мысль о целесообразности установления с жителями Майдана делового контакта. Почин ждал случая.
С первого же дня курсантской службы на Термезском полигоне Руст расположил к себе экипаж бронированной разведывательно-дозорной машины БРДМ разведроты — двух азиатов: механика-водителя Надира и наводчика-оператора Махмуда, уроженцев Средней Азии, прослуживших к тому времени уже полтора года. В силу азиатской ментальности Надир и Махмуд были людьми благотишными и в бившей ключом жизни разведроты держались особняком. Услышав их меж собой общение на узбекском языке, Руст удивился его сходству с родным татарским и в сжатые сроки решил им овладеть.
День за днём он вслушивался в узбекскую речь Надира и Махмуда, помногу общаясь с ними обоими и кругом их соотечественников во всей части: в столовой, в пункте розлива чая, на ночных земляческих посиделках в пустыне за готовкой плова. Повсюду, куда они его брали с собой. В беседах он фиксировал единство узбекских и татарских слов либо их различие. Услышав какие-то незнакомые слова, Руст неотложно уточнял их значения. Он не стеснялся ошибок в произношении. Говорил, поправлял себя и снова говорил. В кругу узбеков он вёл молвь исключительно на их языке. Как мог. Когда затруднялся подобрать узбекское слово, вставлял татарское. Надо отметить, в большинстве случаев это было к месту, поскольку слова совпадали. Так за короткое время Руст существенно увеличил словарный запас и расширил темы общения. Оценив его усердие в языкопознании, соответствие этикету и приверженность восточным традициям, Надир и Махмуд ввели Руста в узкий круг своеземцев, занимавших в части тёплые хозяйственные места: на складах, в столовой, чайхане. Потенциал по добытию продовольствия для себя и друзей Стрелы, Костяна, Сидора, Монгола и Костра на территории части кратно возрос, решаясь мирным путём.
Поддерживая постоянное общение с Надиром и Махмудом — уроженцами Узбекистана, первый из Кашкадарьинской области, второй — из Бухарской, Руст услышал, как в пылу, однажды, Надир инно назвал Махмуда таджиком. Руст поинтересовался, почему он так говорит узбеку. Надир растолковал:
— В городской черте Бухары, Самарканда, Термеза, а также в некоторых районах Кашкадарьи, Сурхандарьи и Ферганской долины Узбекской ССР главным языком населения является таджикский, он же фарси. Это их родной язык. Они же фарсы. Живут там издревле, задолго до нашествия в Азию тюркских племён. На фарси говорят в Таджикистане, Иране, Афганистане. Безусловно, в зависимости от региона он имеет различие некоторых слов и в произношении. В Афганистане, например, этот язык называют дари или фарси-кабули. Он один из их официальных языков.
— О! — отрадно воскликнул Руст. — Значит, родной язык Махмуда — это таджикский! И на нём также говорят в Афганистане?! Это же здорово! Получается, мне представился редкий случай нахвататься слов бытового общения и на нём.
Время покажет, что познания узбекского и таджикского языков весьма пригодятся Русту в Афганистане. А пока он усердно штудировал языки в пределах части. Так, волею случая, в один из дней, в беседе с местным жителем — водителем ЗИЛа-водовозки, привёзшим в ГУЦ воду, Руст узнал, что заведующий продмагом Майдана Хамидулла меняет рюкзак урюка на одно не новое солдатское одеяло, но бартер проводится только в кишлаке. В довесок к этому он выяснил подробную локацию магазина и дома Хамидуллы, и безотложно поделился информацией с Сидором, Монголом, Костяном, Костром и Стрелой.
— Одеяла я беру на себя! — посулил Сидор. — На подсоб мне будут нужны две пары рук. К примеру, ты, Стрела, и ты, Костёр.
Так и решили. Вечером после ужина в полковом кинотеатре под открытым небом показывали киноленту «Пираты ХХ века». На её просмотр поспешил весь личный состав ГУЦ, в том числе и заведующий вещевым складом старший прапорщик Несвитайло. Он занял место в среднем ряду и сразу охватился остросюжетностью боевика. Пока Несвитайло сопереживал попавшим в перипетию героям, споркий Сидор вытащил из его кармана связку ключей, открыл амбарный замок вещевого склада и вместе со Стрелой и Костяном вынес оттуда тридцать не новых солдатских одеял. Пока вся рота смотрела фильм, они занесли их в палатку и, плотно забив в шесть рюкзаков, спрятали под койками. Затем Сидор спешно вернулся к смотревшему фильм старшему прапорщику Несвитайло и тишком подложил к его ногам ключи. После вечерней поверки и наступления темноты, дождавшись, пока все заснут, Руст, Костёр и Монгол спешно двинули в путь.
— Парни! — толковал Костру и Монголу пролезший под колючей проволокой первым Руст. — К кишлаку ведут два пути: лёгкий и сложный. Лёгкий простирается по обочине асфальтовой дороги от контрольно-пропускного пункта КПП ГУЦ до восточной окраины Майдана. Он короче и удобнее, но! В дороге весьма вероятны встречи с офицерами части, грозящие большими неприятностями. Сложный пролегает по дну петляющего ущелья от душманского кишлака до стыка с тыльной частью кишлака Майдан. Он длиннее и труднее, но! В числе неугодных встреч никого, кроме шакалов, не предвещает.
— Не! — отверг с улыбкой Монгол. — Неприятности нам не нужны. Предлагаю двигаться по сложному пути. Лучше быть съеденными шакалами, чем обречь всю роту на распекание командиров.
— Соглашусь с тобой, — поддержал его Костёр.
— Хорошо, — резюмировал Руст, — идём по ущелью.
Путь к Майдану освещали яркий полумесяц и россыпь серебристых звёзд. Время в пути пролетело быстро. Спустя сорок минут горы расступились, явив долину.
— А вот и Майдан! — констатировал Руст.
— Как же в этой непроглядной тьме отыскать магазин, — недоумевал Костёр, — не говоря уже о доме завмага.
— Надо постучаться в ворота ближайшего из жилищ и попросить хозяев указать нам верный путь, — предложил Монгол.
— Так и сделаем, — согласился Руст.
Руст постучался в прикалиток ближайшего дома. Спустя минуту послышался скрип внутренней двери, и из ворот появился невысокого роста, коренастый бородатый мужчина. Он окинул служивых взглядом и, увидев на их плечах рюкзаки, спросил: «Магазин?» Друзья согласительно кивнули. Мужчина, бросив домашним слово, вышел и повёл их по холмистой местности. Вчетвером они молча спускались и поднимались по узким улочкам Майдана, пока Руст не прервал тишину и не заговорил по-узбекски:
— Я Рустам, а это Иван и Дархан.
— Моё имя Хасан, — представился проводник и продолжил ход.
Пройдя приблизительно пятьсот метров, Хасан и друзья подошли к высоким воротам, розного габаритами дома. Сильным стуком круглой кованой ручкой в прикалиток железных ворот Хасан разбудил хозяина дома. Спустя минуту к ним вышел среднего роста, смуглый, сухощавый мужчин, с гладковыбритой головой и густой чёрной бородой.
— АсСаламу Алейкум, Хамидулла-ока! — учтиво поздоровался Хасан, истово приложив ладонь десной к сердцу и слегка склонив голову. — Солдаты по вашу душу.
К разговору на узбекском языке тотчас подключился и Руст. Он представил себя, Костра и Монгола, объяснив следом причину позднего визита. Хамидулла зашёл за ключами и, разбудив пятнадцатилетнего сына Халима, соборно с друзьями направился к компактному глинобитному строению, расположенному на куполе ближайшего холма, с вывеской «Магазин». Хасан, посчитавший свою миссию выполненной, собрался было уже уходить, но заметивший это Руст попросил его:
— Хасан! Вы могли бы остаться ненадолго с нами? Мы хотим вас отблагодарить. И потом, выбраться с вашей помощью из кишлака нам будет гораздо легче.
Хасан замешкался.
— Ну, если Хамидулла-ока не будет возражать, — допустил он, поглядев на завмага.
Хамидулла кивком головы выразил согласие. Когда все уже стояли у магазина, он споро открыл грузный навесной замок, высунул дужку из проушины и, оттянув кованую перекладину, отворил дверь. Пройдя вовнутрь, Хамидулла включил свет и прошёл за длинный деревянный прилавок, вадно призвав Руста выложить на него все одеяла. Тихо напевая, он расправлял и тщательно осматривал в поисках порчи каждое. В итоге, три из тридцати одеял из-за мелких дырок забраковал.
— Итак, — с патетикой резюмировал Хамидулла, — к окончательному расчёту предлагаю двадцать семь рюкзаков урюка!
Руст, едва скрывая радость, вопрошающе поглядел на Костра и Монгола. Они единодушно кивнули головами.
«Неплохое начало, — одухотворился мысленно Руст, — главная задача выполнена! Деловые отношения завязались».
— А три эти, — Руст податно свернул вчетверо забракованные Хамидуллой одеяла и вручил Хасану, — мы с благодарностью передаём вам.
С этим Руст пожал ему руку. Было заметно, что Хасан испытывает лёгкую неловкость.
— Но это ещё не всё! — с усладой благовествовал Руст. — К этому будет и придаток.
В завершение сделки Хамидулла скомандовал сыну Халиму спешно наполнить рюкзаки урюком. Юноша тотчас удалился. Хамидулла, также был рад новому знакомству и общению Руста на узбекском языке.
— Мой рабочий день ненормирован, — информировал он, — когда дверь продмага заперта, меня можно отыскать дома. Ночью и днём я к вашим услугам!
Спустя короткое время появился Халим. С ним были связанные в цепь пять серых ишаков навьюченных двадцатью семью рюкзаками ароматного урюка. Халим держал за узду головного с готовностью сопроводить Руста, Костра и Монгола с грузом в часть. Поздравив друг друга с почином и выразив желание расширить сотрудничество, участники бартера попрощались. Друзья и Халим оставили Хасана у его дома, дополнив ему в благодарность рюкзак урюка, и торопко втянулись в ущелье.
Ночь шла на убыль. В расположение роты друзьям требовалось вернуться за час до команды подъём. Опоздание грозило столкновением с просыпавшимся по обыкновению раньше времени старшиной Толстопёровым и зауряд с проборкой, экспроприацией урюка нацело. К тому же, по прибытию рюкзаки следовало где-то успеть спрятать. Быстро добравшись до окраины ГУЦ и разгрузив в подоле ишаков, друзья попрощались с Халимом. Костёр и Монгол остались стеречь поклажу, а Руст поспешил зазвать Сидора, Стрелу и Костяна, чтобы поднять всё разом. Спавшая в ранний час рота проснулась от шума при заносе в палатку рюкзаков с урюком. Три из них друзья безотложно поднесли старшине и сержантам, дабы они не изъяли все. Остальные двадцать три распределили по трём взводам роты.
Сотрудничество Руста и Хамидуллы продолжилось, завязавшись в добрые отношения. Хамидулле импонировало, что Руст татарин, мусульманин, говорит по-узбекски и предприимчив. Узнав, что к нему должен приехать отец, Фархад Мисбахетдинович, Хамидулла настаивал, чтобы он непременно остановился в его доме. Впрасол к приезду отца «за успехи в боевой и политической подготовке» командир разведроты объявил Русту трое суток увольнительных. Хотя сутки и неполные: с утреннего развода до вечерней поверки, — ночи нужно было проводить в ГУЦ, всё же времени для общения с отцом было достаточно. По предложению Руста и уговорам Хамидуллы, Фархад Мисбахетдинович остановился в его доме. Вопреки отказу брать плату за проживание и питание Фархад Мисбахетдинович дал согласие, поставив это непреложным условием. Три дня, пока он гостил в Майдане, они с Рустом гуляли по округе, рыбачили на пруду, беседовали за чаем на топчане террасы, выходившей в сад, и много говорили о жизни.
— У тебя нет желания остаться? — спросил Руста Фархад Мисбахетдинович между делом, — Имею в виду, не лететь в Афганистан?
— Как ты это мыслишь?! — всполошился Руст. — Все мои друзья отправятся «за речку», а я останусь служить в Союзе? Это исключено! И прошу тебя, не предпринимай каких-либо действий на сей счёт. Это будет постыдным поступком, за который мне придётся корить себя всю жизнь.
— Ты исполнен романтики! — отметил Фархад Мисбахетдинович. — А понимаешь ли ты, что на войне люди гибнут?! Многие из тех, кому посчастливиться выжить, возвратятся домой искалеченными, как твой безногий дед Ахмадулла или другой твой дед Мисбахетдин, полностью оглохший. Будут среди них и целиком лишившиеся зрения. Ты хочешь себе такой участи?!
— Я понимаю твоё беспокойство, — проникся Руст. — Вместе с тем это моя жизнь. Афганистан — это вызов моему поколению! Почему же я должен быть в стороне?!
— Ну, хорошо! Романтика романтикой, но о нас-то с мамой ты подумал?! — взывал Фархад Мисбахетдинович.
— Не переживайте! Всё будет хорошо! — уверял Руст.
— Хорошо! — отпустил отец. — Я сказал тебе своё мнение. Решай сам! Только гляди, не пришлось бы потом о своём решении пожалеть, — предостерёг отец.
Я не пожалею! — обязался Руст, абие спросив отца:
— А что сподвигло тебя к этому разговору?
Фархад Мисбахетдинович, взял паузу и, нехотя поведал:
— Вчера поздно вечером, когда ты ушёл в расположение роты, мы беседовали с Хамидуллой о жизни. С чего-то вдруг он со мной разоткровенничался и сообщил, что у него есть связи, позволяющие удержать тебя от отправки в Афганистан. Он сказал, что считает тебя перспективным парнем. Ему импонирует, что ты мусульманин, говоришь по-узбекски, учишься в Москве и так далее.
— Чего же он хотел взамен? — удивлённо спросил Руст.
— Я пропустил подводку к разговору, — ответил отец, — не хотел развивать тему, не зная твоей позиции.
— Спасибо тебе! — поблагодарил Руст.
Вечерело. Неожиданно появилась юная дочь Хамидуллы, Дильбар, принёсшая чайник горячего чая и менажницу, наполненную орехами и изюмом. Зримо ей было лет тринадцать-четырнадцать. Две её сплетённые чёрные косы при движении разлетались по сторонам либо достигали середины присущего Сурхандарье ярко-красного платья куйлак. В тон ему снизу выглядывали короткие, с орнаментальной каймой штаны лозим. На голове Дильбар была расшитая яркими нитками куполообразная тюбетейка дюппи. На протяжении всего времени, пока Фархад Мисбахетдинович гостил в доме Хамидуллы, она старательно ухаживала за ним и приходившим в увольнение Рустом: подавала еду, чай, не переставая хлопотать по хозяйству. Осталось так и неизвестно, что хотел от Фархада Мисбахетдиновича взамен Хамидулла, предлагая помочь его сыну избежать отправки в Афганистан. Но у Руста впереди были большие планы.
Время стремительно шло вперёд. Завершался трёхмесячный курс подготовки в Афганистан. Накануне в ГУЦ Шерабад из Ташкента прибыла группа старших офицеров разведотдела ТуркВО, курировавшая подготовку войсковых разведчиков. По итогам показательных выступлений по тактико-специальной подготовке и рукопашному бою, проведённым в душманском городке ГУЦ, подопечные старшего лейтенанта Ровбы были экзаменованы на высшую оценку. С завершением горной подготовки Сидор, Костян, Стрела, Костёр, Руст и Монгол вместе с другими курсантами из ГУЦ Шерабада возвратились на Термезский полигон и ждали отправки «за речку».
НЕ ПАРАДНЫМ КОРИДОРОМ
Повесть II.
И нашей памятью в те края
Облака плывут, облака...
А. Галич
АФГАНИСТАН. СОЛДАТСКАЯ ПАЛАТКА
СОВЕТСКО-АФГАНСКАЯ ГРАНИЦА СУРХАНДАРЬИНСКАЯ ОБЛАСТЬ ТЕРМЕЗСКИЙ РАЙОН у моста через реку АМУДАРЬЯ
Конец января 1985 года. Учебный период курсантов-разведчиков: Костяна, Стрелы, Костра, Руста, Сидора и Монгола завершился. За неделю до их возвращения из ГУЦ «Шерабад» на Термезский полигон, откуда предстояла отправка в Афганистан, всем курсантам сделали обязательную комплексную вакцинацию от инфекционных заболеваний: гепатита В и Е, тифа, дифтерии и малярии. После трёх месяцев изнурительных физических нагрузок и недоедания разведчикам дали три дня свободного режима. Подъем и отбой стали формальностью, построения отменили. Кормить стали значительно лучше. На столах появились компот, макароны, один раз даже выдали тушёнку и сгущёнку. Накануне передачи в штаб части списков воинов, направляемых в Афганистан, командир разведроты старший лейтенант Ровба В.И. перед строем спросил: «Желающие остаться в Союзе, выйти из строя!» Но таковых не нашлось. Каждый ждал избавления от изнурительных занятий учебного курса и муштры, в обмен на глоток свободы и испытание войной.
Первого февраля 1985 года началась переброска разведчиков в Афганистан. К знаменитому мосту «Дружба» через Амударью проводить подопечных прибыли все офицеры разведроты: старший лейтенант Ровба, лейтенанты Кара и Крылов. В строю перед ними стояли сто крепких восемнадцатилетних парней из разных уголков нашей Родины, готовых выполнить интернациональный долг. Три месяца подготовки по военно-учётной специальности в горном учебном центре Шерабад и на полигоне пустыни Сурхандарьи сделали из них настоящих воинов-разведчиков. Старший лейтенант В.И. Ровба произнёс короткую речь:
— Товарищи бойцы! Командный состав разведроты научил вас всему, что поможет вам достойно нести службу, сохранить свои и товарищей жизни. Служите честно! Не подведите нас!
В заключение, он обошёл вместе с командирами взводов весь строй, пожал руку и обнял каждого. Затем приказал грузиться на КамАЗы. Костян, Сидор, Стрела, Руст, Монгол и Костёр сели в один кузов. Севший у края борта Сидор запел старую матросскую песню автора А.Гурилёва «Раскинулось море широко»:
Раскинулось море широко,
И волны бушуют в дали,
Товарищ, мы едем далёко,
Подальше от нашей земли.
АФГАНО-СОВЕТСКАЯ ГРАНИЦА Хайратон — КУНДУЗ, АФГАНИСТАН 1 февраля 1985 года.
День выдался солнечный безветренный. Было свежо, но не холодно. КамАЗы с молодым пополнением пересекли советско-афганскую границу по мосту и, въехав на сопредельную территорию, высадили молодое пополнение на маленький аэродром приграничного с СССР афганского города Хайратон. Через два часа на его взлётно-посадочную полосу прилетели вертолёты Ми-8МТ, перебросившие Стрелу, Костра, Костяна, Руста, Монгола и Сидора на аэродром в провинции Кундуз на северо-востоке Афганистана. К этому времени на пересыльном пункте Кундуза, сбочь с аэродромом, новоприбывших ожидали начальник разведки полка капитан Василий Прохоров, командир разведывательной роты старший лейтенант Борис Налётов и старшина разведроты прапорщик Киселёв. Спешно отобрав пополнение для полковой разведывательной роты: Ивана Кострова, Константина Тевса, Дархана Бадмаева, Германа Стрельцова, Сергея Сидоренко и Рустама Тукаева, капитан Прохоров и старший лейтенант Налётов, удалились на постановку задачи к начальнику разведки дивизии. А прапорщик Киселёв повёл молодых разведчиков организованным строем напрямик через взлётно-посадочную полосу в стоявший по обратную сторону аэродрома полк.
Полковая разведывательная рота была задействована в разных по масштабу войсковых операциях, как на северо-востоке страны, так и в других её регионах, проводила засады и реализации разведданных. Прибыв в расположение части, молодое пополнение увидело, как на фоне выстроенных в ровную линию зелёных выцветших палаток, медленно тянулся строй не в ногу шагавших, изнемождённых рот — это осыпанный жёлтой пылью, с опустошёнными взглядами и потрескавшимися губами, увешанный грудой оружия и пулемётными лентами, полк возвращался с боевых действий. После прохождения банно-прачечных процедур в виде присущного горячего душа, прапорщик Киселёв привёл вновь прибывших к стоявшей в центре первого ряда палатке разведроты.
Вечерело. У входа двухметровый атлет ловко жонглировал двадцати четырёх килограммовой гирей. Окрест, на турнике беспрестанно совершал подъёмы с переворотом с голым торсом, стриженый налысо, акарёнок. Подле них, шаркая эмалированной кружкой из железного ведра, боец с высоты тоненькой струйкой поливал намыленного по пояс своего товарища. Увидев молодое пополнение, они прервались. Мывшийся выпрямился, вытер с глаз мыльную пену, молча окинул прибывших взглядом и, вадно махнув поливавшему рукой, продолжил помывку.
Прапорщик Киселёв, Костян, Сидор, Стрела, Руст, Стрела и Монгол вошли в палатку. Её пространство освещали, свисавшая на длинном проводе лампа и стоявшие вразброс, пять керосиновых ламп. На входе стояла цилиндрическая «буржуйка» с выходящим наверх дымоходом и два ведра, горкой наполненные каменным углём. От входа по обе стороны прохода стояли двухъярусные кровати. Находившиеся в палатке чем-то занимались. В ближнем углу, сидя у швейной машинки «Zinger», один — спорый портной, ушивал дембельский ПШ. Напротив него другой, сбойливый боец, упёршись ногами в ножки кровати, силой тянул за концы обёрнутую по кругу брезентовую ременную ленту, шлифуя плотно намотанный на изогнутую стальную трубу изножья кожаный ремень. Сидевший на той же кровати, третий, отрывом войлока, с пастой Гойи, золотил, закруглённую солдатскую пряжку. За буржуйкой в центре прохода — четвёртый, в длинных синих трусах и белых кроссовках, начёсывал металлическим гребнем, накинутую на себя шинель. Сбочь, поставив на табурет кирзовый сапог, ножом скашивал наращенный дембельский каблук пятый. Два таджика-тарджимона — переводчики с языка дари отрешённо играли в нарды, тихо общаясь на своём языке. Обапола лежал и читал книжку восьмой. Поодаль, лёжа, что-то курил и о чём-то думал, слушая портативный японский транзистор, девятый. В тыльном углу, обособившись от всех, десятый ваял одиннадцатому прилаженной бритвенной машинкой наколку на уровне сердца — группу крови на фоне патрона. Визави через проход, в другом углу семеро сидевших на ближних нижних койках и лежавших на верхнем ярусе слушали, как двенадцатый под игру перебором на гитаре декламировал подводку к песне Михаила Смурова «Я Воин-интернационалист»:
Я — Воин-интернационалист!
Хотя конечно дело даже, в общем, не в названье —
Пусть даже б назывался я расист,
Вам легче не стало бы от этого — ихване.
И после этого четверостишья, он перешёл на бой и надрывное пение:
Мне надоело нервничать, ведь нервы не сучок,
Я нажимаю ласково на спусковой крючок,
И хладнокровно трассеры по воздуху летят,
И я хочу того же, чего они хотят.
Дехканин изогнулся и дыбом стала шерсть,
Вот их осталось пятеро, а раньше было шесть,
Затем четвёртый, пятый, третий и второй упал.
А в первого мой Сашка друг, нечаянно попал.
И падают душманы на землю, а потом,
Мы складываем их рядышком ровненьким пластом,
Работаем на славу, и Сашка друг и я,
Нас где-то за кордоном зовут рукой Кремля.
К нам вообщем проявляют огромный интерес
Папаша Збив Бжезинский и дядя Сайрус Вэнс,
Винтовка М-16, китайский автомат,
Но нам ведь не сломаться, скажи — не правда ль, брат?!
И всё же лезут сволочи сюда в Афганистан,
Их словно плодоносит соседский Пакистан,
Ведь им война такая совсем не по нутру,
И морщатся от этого агенты ЦРУ.
Душман такая сволочь в окно в дувал залез,
Но здесь уж мне поможет родимый АКС,
Ведь он с плеча не слазит, сроднился он с плечом
И от меча погибнет, тот, кто пришёл с мечом.
А где-то дома, шурави духтар,
Цветёт сирень, в поход идут туристы,
А ты рассматриваешь в триплекс Чарикар,
И очень тихо слушаешь транзистор.
Певший снизил тембр и, вновь перейдя на игру перебором, продекламировал стихи из песни:
Опять звучит воинственный набат,
Мы в три минуты покидаем роту,
И вот опять летим в Джелалабад,
Всё, так как прежде, будто на работу.
— Гвардейцы! — обратил внимание находившихся в палатке бойцов прапорщик Киселёв. — Я привёл в роту молодое пополнение! Объясните им, что почём. Смотрите, только без рукоприкладства. Арманд, ты давно гражданский, проследи! — крикнул он напоследок, лежавшему с книжкой, лениво поглядевшему на молодых, бойцу.
С этими словами прапорщик хитро улыбнулся и покинул палатку. Но воины открыто проигнорировали появление шестерых новоприбывших, продолжив заниматься своими делами. Внимание молодых обратилось на две, стоявшие в середине левого ряда, кровати. Они были аккуратно застелены. Поверх одеял, от изголовья к изножью по диагонали был растянут белый кант. Вверху на железных спинках в деревянных рамках за стеклом были закреплены две фотографии. С них, на фоне бронетехники смотрели двое улыбавшихся молодых парней.
— Так, молодёжь! На эти кровати не садимся ещё двадцать дней, — предостерёг зашедший после физического занятия, атлет, — пока сороковины не истекут. Традиция здесь такая!
Молодые переглянулись, повисла тишина. Её нарушил гнусавый голос щуплого, невысокого роста бойца, с высоким лбом, утиным носом и выдвинутой вперёд нижней челюстью:
— Вешайтесь, духи! — произнёс он с ехидной улыбкой, уменьшив звук транзистора.
— Отвали, Лепёха! По нашей традиции у них есть десять суток вольных, — фундировал, вытиравшийся цветным полотенцем атлет, — парни, всё в порядке! Осмотритесь пока, войдите в курс дела. Я — Капуста! — представился он. — С Алтайского края есть кто?! — спросил он, вглядываясь в лица. Но молодые промолчали.
— Нет никого оттуда?! — переспросил Капуста и, не получив ответ, резюмировал. — А может оно и к лучшему.
— Располагайтесь. Теперь это ваш дом! — произнёс он по-доброму, усугубив. — Если повезёт, то на двадцать один месяц и до двух лет!
— Это, если повезёт! — подключился к наставлению сидевший спиной и строчивший на швейной машинке битюг с рябым лицом и наколкой с надписью «ОКСВА» на правом плече. Он выдержал паузу и продолжил, — а если не повезёт, то наименьше.
Чувствуя неловкость, молодые конфузливо расселись на стоявшие у изножья кроватей пары табуретов, скреплённые воедино.
Лепёха заметил в руках Монгола забитый под завязку рюкзак:
— А это что такое? — спросил он, и дёрнул рюкзак на себя.
Монгол держал его цепко и не выпускал из рук. Лепёха дёрнул рюкзак с усилием ещё раз. Завязалась потасовка. Монгол насупил брови и бросил Лепёху, как пушинку через туловище поворотом, распластав на бетонный пол. В мгновенье, с разных концов палатки, слетелись все, кто дотоле был чем-то занят, за исключением, продолжавших играть в нарды и не пожелавших участвовать в кафирской задыме, двух немотных тарджимонов и, лытавшего от мирской колокуты умиротворённого Арманда. Началась жёсткая сеча, на шестерых молодых — Монгола, Стрелу, Руста, Костяна, Сидора и Костра накинулось более тридцати человек. Учитывая физический потенциал новоприбывших и наносимый ими урон, старики пустили в ход, парные табуреты, пока стычку криком «Амба», не остановил Капуста. Он протиснулся меж зарубившихся сторон, плотно подступил к Монголу и, потянув вниз, поправил на нём х/б с выдранными верхними пуговицами. На оголившейся шее блеснули пять, с пятикопеечную монету, шаманских медных зеркал, висевших на чёрном кожаном шнуре.
— Я гляжу, вы все спортсмены, костоломы и даже шаманы, среди вас имеются, — начал менторским тоном Капуста, — извещаю напредки! Тратить время и силы на облом не будем! А попросим ротного убрать вас из подразделения — служите в другом месте!
Капуста на миг осёкся, окинув молодых пристальным взглядом, и продолжил наставление:
— В разведроте сызвеку вся ответственность лежит на старослужащих. Наши требования просты — техника должна быть на ходу, вооружение исправно, боеприпасы в достатке, провиант в избытке, палатка в чистоте, в полку разведчики дерзкие и меж собой спаянные. Толкую до тютельки! Ноне в роте четыре призыва: вы — духи, отслужившие три месяца и прибывшие сегодня из учебки в Афган. Затем те, кто старше вас на полгода — старые духи, прослужившие девять месяцев. После них идут черпаки, те, кто отдал Родине год с лишним. Замыкаем цепочку мы — деды, за спиной которых уже более полутора лет службы.
Я не беру в расчёт одного гражданского, то бишь — дембеля. В роте ещё остался один ихтиозавр, особо полюбившийся командованию, по кличке Арманд — вон он, на койке и читает книжку. Ему, и от него, ничего уже не нужно и ничто не грозит. Поэтому он лежит себе и плюёт в потолок. На операции он уже не ходит — не положено. До конца месяца по любому уволят — понеже, край. Далее — на боевых все равны! Нет ни стариков, не молодых! Пока рота находится в расположении, ватажимся по призывам — деды с дедами, черпаки с черпаками, а духи соборно — старые и новые. Ближайшие три месяца, пока сроку службы старых духов не исполнился год, они будут ломить наравне с вами.
Когда же начнёт веять Приказом Министра обороны СССР «О мобилизации и демобилизации из рядов СА СССР» — в конце марта, переводящим старых духов в черпаки, их взгляды на вас начнут суровиться, а щёки надуваться. Они преднамеренно начнут обострять с вашим призывом отношения, ведь духовщина для них будет уже пройденным этапом. А вам, отслужившим на тот момент всего полгода — предстоящие полгода, надлежит пахать уже одним. А вы учебку-то, где прошли? — отвлёкся от темы Капуста.
— В Шерабаде! — ответили молодые.
— А ротным, кто был, — спросил Капуста.
— Ровба! — в один голос ответили все шестеро.
— О, Ровба, — командир авторитетный! — К сведению, в палатке сейчас находятся только деды и черпаки, не считая Арманда. Старые духи бороздят просторы полка и окрестности дивизии. Поглядим, что намоют к концу дня, — задумавшись, произнёс Капуста и направился в конец палатки, где кололи группу крови.
Всё было ровно так, как и предрекал Капуста. Старые духи сначала высокомерно сторонились молодых, но деваться им было некуда, ведь задач стояло непочатый край. Посему, они постепенно начали вводить их в курс дела.
Утром после завтрака Капуста благовестил Арманду — его военный билет был оформлен для демобилизации, и ему надлежало выйти на прощание со знаменем полка. Обрадованный Арманд стал спешно переодеваться. На его парадном кителе сверкали орден «Красной Звезды» и медаль «За Отвагу». Проводить его высыпала вся разведрота.
В это время у штаба части скопилось более двух десятков таких, как и он, особо полюбившихся командованию дембелей с парадными шинелями и однотипными тёмно-серыми дипломатами. На их груди блистали ордена «Красной Звезды», медали «За Отвагу» и «За Боевые Заслуги». Вскоре, двое бойцов из комендантского взвода вынесли из штаба Боевое знамя полка. Вышедший за ними подтянутый офицер — начальник штаба полка в звании майора раздал дембелям военные билеты и дал приказ строиться. Они сложили дипломаты и шинели в сторонке и встали в две шеренги.
Зычно скомандовав: «Равняйсь! Смирно!», начштаба выступил с короткой напутственной речью и, выдержав паузу, приказал: «Развернуть Боевое Знамя! К прощанию с Боевым Знаменем полка приготовиться!». С этой командой, дембеля по очереди чётким строевым шагом подошли к священному полотнищу и, преклонив колено, приложились к нему губами. В завершении, из рупорного громкоговорителя, деявшего над дверью штаба полка, громко заиграл марш «Прощания Славянки», и дембеля, держа равнение на Знамя, чеканя шаг высоким подъёмом ноги, начали проходить торжественным маршем.
— Эта традиция повелась со дня формирования полка в 1941 году, — поведал молодым Капуста, — в суровые дни Великой Отечественной войны. Она сохранялась на этапах Венгерского восстания 1956-го и Пражской весны 1968-го годов, чтится гвардейцами и по сей день — уже в Афганистане.
Торжественность момента вызвала у друзей — Костяна, Монгола, Руста, Стрелу, Сидора и Костра трепет. Вместо дембелей с боевыми наградами, браво шагавших под аккомпанемент военного марша и равнявшихся на знамя полка, они представлял себя. Но мысль о том, что этот таланный момент зело далёк, дюже их бередил.
День затухал, солнце клонилось к закату. Выцветший под палящим солнцем зелёный палаточный городок, раскинутый в десяти шагах от взлётно-посадочной полосы аэродрома Кундуз, созерцал на десятки винтокрылых Ми-8МТ и Ми-24, устало склонивших свои лопасти и, набиравшихся сил перед новым днём. А друзьям — молодым разведчикам, тем временем, предстояло вхождение в боевую среду и испытание войной.
ЗАСАДА в АЛИАБАДЕ
КУНДУЗ, АФГАНИСТАН. РАЗВЕДОТДЕЛ ШТАБА ДИВИЗИИ — начало февраля 1985 года
По агентурным данным начальника разведки дивизии подполковника Захарова в один из кишлаков уезда Алиабад ожидалось прибытие каравана одной из исламских партий с оружием и боеприпасами. Он вызвал к себе начальника разведки полка капитана Прохорова и поставил задачу организовать засаду. В рамках выполнения данного приказа, командир разведроты Налётов приказал ответственным воинам зарядить аккумуляторные батареи радиостанций и бинокли БН-2 «Реликвия» для ведения разведки в ночное время, пополнить боеприпасы, получить сухой паёк и до вечера лечь отдыхать.
Надысь молодых закрепили на штатные должности: Монгола — Дархана Бадмаева, согласно его гражданской специальности, назначили разведчиком-санинструктором, Руста — Рустама Тукаева — старшим разведчиком, Сидора — Сергея Сидоренко — разведчиком-снайпером, а Костяна — Константина Тевса, Костра — Ивана Кострова и Стрелу — Германа Стрельцова — разведчиками-пулемётчиками.
Начало смеркаться. Переодетая для засады разведрота с оружием вышла на построение перед палаткой. Старший лейтенант Налётов ставил боевую задачу и проводил инструктаж:
— Объясняю в большей степени для молодых, — он посмотрел на Стрелу, Руста, Монгола, Костяна, Костра и Сидора, — после спешивания с брони, при выдвижении на рубеж, разведывательному дозору и основной группе строго держать интервал и дистанцию. Если дозор заметил что-то подозрительное, надо остановиться и поднять руку — вот так! — он показал, как это следует сделать и продолжил: — Это будет сигналом для всех — остановиться. Когда дозор сядет, то же самое делает и основная группа. В случае освещения местности ракетой, всем залечь и не вставать, пока она не догорит. Если в ходе наблюдения будет обнаружена группа противника до трёх человек, стараться брать живьём, если же их окажется больше, ликвидировать. На особый случай — всем необходимо запомнить пути отхода к месту, куда прибудет броня.
Начальник разведки капитан Прохоров, одетый в горный костюм и новенький бушлат, вместе с замполитом роты старшим лейтенантом Хромовым, командирами взводов старшим лейтенантом Демичевым и лейтенантом Викуловым, стоял за спиной старшего лейтенанта Налётова и глядел на разведчиков. После инструктажа, Демичев и Викулов тщательно осмотрели увешанных оружием и радиостанциями «Р-143», «Р-147», «Р-159», «Ромашка» разведчиков и чтобы исключить лишний шум, приказали по традиции попрыгать на дорожку. Затем разведчики сели на броню боевых машин БМП-2 и БРМ-1 и, выйдя на трассу «Кундуз-Баглан», на высокой скорости проследовали в южном направлении к плановому месту засады у одного из кишлаков уезда Алиабад. По прибытию в заданный район, разведчики на среднем ходу спрыгнули с брони, колонна развернулась и стремительно убыла в полк. После километра пути, разведрота остановилась и выбрала позицию на широком увале между двумя кишлаками. Рядом с Рустом, Сидором и Костяном, оказался и начальник разведки капитан Прохоров.
Стемнело. Руст включил бинокль ночного видения БН-2 и поочерёдно с Сидором и Костяном начал вести наблюдение. Удачно выбранная позиция давала широкий обзор местности, позволяя обнаружить автотранспорт или караван с вьючными животными мятежников ещё на дальних подступах. Молодых по обыкновению клонило ко сну. Руст, налив в ладони воду, опрыснул глаза, Костян ущипывал себя в грудь, а Сидор, не морщась, хрумкал сочной луковицей. Прошло три с лишним часа, уже брезжил рассвет, внезапно в извилистой рвине Руст увидел головной дозор мятежников.
— Идут, товарищ капитан! — возбуждённо сообщил он начальнику разведки.
— Сколько их?! — спросил взбодрившийся Прохоров.
— Впереди четверо, а за ними ещё человек двенадцать. Подходят с навьюченными лошадьми и верблюдами, — хладнокровно доложил Руст.
— На каком расстоянии?! — спросил капитан.
— Метров триста! — довёл Руст.
Капитан Прохоров сразу же передал по связи старшему лейтенанту Налётову, а тот дальше командирам взводов. По цепочке обратно донеслось: «Приготовиться к бою, без команды не стрелять!» Стали ждать, пока караван поравняется с занимаемой ротой позицией, чтобы максимально поразить его. Но нежданно по приближавшемуся каравану с одного из кишлаков открылся кинжальный огонь. В ответ на это, из глинобитных строений кишлака напротив, другой отряд, вероятно, тот, которому принадлежал груз, открыл ответный плотный огонь. Между двумя отрядами завязалась ожесточённая перестрелка, усилившаяся применением крупнокалиберного пулемёта, гранатомётов и миномёта. По радиосвязи повторился приказ старшего лейтенанта Налётова: «Огонь, ни в какую из сторон не открывать, ждать моей команды!» Молодые пребывали в недоумении:
— Что же всё-таки произошло?! Кто были те, стрелявшие по каравану, опередившие их в забое? Может это были свои, не знавшие о засадных действиях разведроты?
Терявшиеся в догадках Руст, Монгол, Стрела, Сидор, Костян и Костёр ждали приказа командира роты Налётова на открытие огня в указанном направлении. В ходе перестрелки конфликтовавших отрядов старший лейтенант Налётов вышел по радиостанции на связь с артдивизионом полка, указал географические координаты и, скорректировав точки нанесения дымовыми снарядами, вызвал удар артиллерии по окраинам обоих кишлаков. В результате, нарастившие себе урон советским артиллерийским огнём, два противоборствующих отряда мятежников спешно покинули местность.
— Без меня, меня женили, — иронично досадовал капитан Прохоров.
— Товарищ капитан! А что это было?! — поинтересовался Руст.
— Старая история. Им бы у себя внутри разобраться, — стал растолковывать Русту, Костру и Сидору начальник разведки полка капитан Прохоров. — Наряду с непримиримым джихадом против нас идёт междоусобная борьба между отрядами исламских партий моджахедов за контроль над территориями. В провинциях Кундуз, Баглан, Тахар отряды «Исламской партии Афганистана» Гульбеддина Хекматияра активно противостоят отрядам партии «Исламское общество Афганистана» Бурхануддина Раббани. Говоря по существу, первые блокируют вторым коммуникации из Панджшерского ущелья на север, парализуя взаимодействие Панджшерского фронта с северо-восточным, — охватывающим вышеназванные провинции. Этим же маршрутом осуществляется тыловое обеспечение отрядов партии «Исламское общество Афганистана» в северных провинциях — Фарьяб, Джаузджан, Балх, Сари-Пуль и Саманган. Схема проста: кто контролирует больше территории, тот получает больше иностранной помощи. В первую очередь от саудитов и американцев, — провёл короткий ликбез Прохоров.
Когда огонь стих, разведчики вызвали броню и, погрузив полтора десятка крупнокалиберных пулемётов ДШК, столько же миномётов, гранатомётов и другого вооружения, взятых с каравана, направились на сторожевую заставу, где базировался взвод одной из рот третьего батальона своего полка. Это было недалеко от места проведения засады, на кряже расположенном вскрай трассы «Кундуз-Баглан» в окрестности Алиабада.
— Да, хороший куш! — отметил с удовлетворением старший лейтенант Налётов, глядя как разведчики грузят трофей в десанты и поверх брони боевых машин.
— Всегда бы так! — пожелал капитан Прохоров, добавив: — вот, что значит хорошая работа агентуры! — и, немедля доложил об успешных итогах засады начальнику разведки дивизии подполковнику Захарову.
Когда засадные действия растягивались на несколько суток, на днёвку разведрота оставалась в расположении сторожевых застав и охранений полка, которые находились на удалении от его главных сил, в полной изоляции и враждебном окружении — в Алиабаде; в Северном, Центральном и Южном Баглане, Ханабаде, Талукане, на мосту Банги. Их трудные боевые будни, суровый окопный быт в ограниченном пространстве при слабом освещении керосиновых ламп, скудном однообразном питании, редкой передаче писем, под регулярным миномётным огнём и ударами реактивных снарядов вызывали у разведчиков сочувствие и уважение. Сторожевая застава в Алиабаде была оборудована на маленьком плато общей площадью около тридцати соток, высшей точке в гряде холмов. Она была огорожена глинобитным забором, с растянутой поверх колючей проволокой и окольцованного минным полем. Её гарнизон состоял из взвода роты 3-го батальона, взвода танкового батальона. На территории было несколько врытых в землю помещений и по единице бронетехники — танка Т-72 и БМП-1, скрытых маскировочной сеткой. Одним словом, служба здесь была не мёдом. Едва разведчики разгрузили трофейный арсенал, как по гарнизону начался обстрел мятежников из миномётов. Офицеры скомандовали: Всем в укрытие!
— Да, весело тут у вас! — заметил галасом Монгол, забежавшему за ним в землянку, с голым торсом дюже загорелому бойцу охранения.
— Привычное дело! То миномёты бьют, то РС-ы — знай себе, перебегай да тарься, — невозмутимо ответил боец, с ярко выраженным кубанским акцентом.
— И что часто бьют?! — поинтересовался Монгол.
— По-разному, — повестил боец, — бывает на дню по несколько раз, а то и неделю не колготят.
В это время в солдатскую землянку спешно спустился старший лейтенант Налётов. Он громко приказал старшине:
— Капустин! Когда миномётный огонь прекратится, всем помыться и сразу лечь отдыхать! — уведомив абие о ближайших планах, — вечером выходим на засаду.
С наступлением сумерек пришла броня и разведрота выступила на юг в направлении Джалавгира к предгорью Яккабадам.
Ночью существенно похолодало до +7оС. Добравшись до заданного района, разведчики спешились с брони и, разбившись на разведывательный дозор и основную группу, выдвинулись на задачу. Успев преодолеть несколько километров в потёмках, разведчики встретили рассвет. В сизой туманной дымке дозор оттянулся от основной группы, скрывшись за кромкой следующей сопки и, потеряв с ней радиосвязь.
— Тукаев! — обратился озадаченный Налётов к Русту.
— Я! — откликнулся Руст.
— Надо догнать дозор и остановить! Куда они разогнались?!
Руст быстро поднялся по косогору и также скоро спустился в подол. Когда он оказался в самом низу, то сквозь пелену марева разглядел обернувшихся на топот и остолбеневших от неожиданной сходки трёх вооружённых мятежников. Оценив численное превосходство, они не предприняли срочных мер по ликвидации Руста, очевидно, замышляя взять его живым. Когда же он припал на колено и резко изготовился к стрельбе, времени нанести ему поражение у мятежников уже не оставалось. Поняв это, они кинулись бежать по петлявшему подолу, не давая стрелявшему короткими очередями Русту прицелиться. Трассирующие пули из его АКС-74, как заколдованные, пролетали мимо их тел и между ног, но не попадали.
Руст продолжал преследовать мятежников и вести стрельбу. Увидев, что пуля Руста ранила в ногу одного из мятежников, двое других повесили его АКМ на плечи и, взвалив раненного на себя, побежали дальше. Когда основная группа и разведывательный дозор услышали стрельбу, то торопко поднялись на противоположные гребни и, дойдя по кромке до места над подолом, где она велась, открыли сверху шквальный огонь. В этот момент Руст понял, что дальнейшее преследования мятежников чревато гибелью от пуль своих, и, прибившись спиной к круче, выждал, пока стрельба свыше не прекратится. Вскоре разведчики спустились в подол и капитан Прохоров увидел, как из места, по которому минутами ранее он вёл интенсивный огонь, появился Руст. От нахлынувших эмоций, он схватил его за грудки и сильно оттолкнул.
— Ты что делаешь, солдат?! Я ж тебя чудом не убил! — исступлённо прогорланил Прохоров.
Руст понимал душевное состояние начальника разведки полка, и обиды не затаил. Мятежники скрылись, засада расстроилась, а разведрота сначала заехала на охранение в Алиабад за добытыми ранее трофеями, а затем возвратилась в расположение части. По прибытию, БМП-2 и БРМ-1 разведроты заехали в парк техники и заняли свои места. Парк был вторым после палатки местом постоянного обитания разведчиков. По ночам здесь кипела жизнь. Сюда несли добытые на стороне продукты питания, разводили огонь, готовили домашнюю еду — плов, оладьи, торты из галет и варёной сгущёнки, жарили, из сбитой в фарш тушёнки, котлеты, а из консервированного картофеля — белорусские драники.
СИДОР и КОМАНДИРСКАЯ КОЛБАСА
КУНДУЗ. РАСПОЛОЖЕНИЕ ВОИНСКОЙ ЧАСТИ. Воскресенье марта 1985 года — первые месяцы службы в Афганистане.
Костян и Сидор, отобедав, вышли из солдатской столовой и разговорились о жизни.
— Костян! Давно хотел тебя спросить, как твои пращуры в Казахстане оказались? — изневесть поинтересовался Сидор. — А то, я мерекаю: где та Германия, а где Казахстан?!
— Это давняя история, — проговорил улыбнувшийся Костян, — во времена своего правления Российская Императрица Екатерина II подписала в 1762 и 1763 годах манифесты «О дозволении всем иностранцам, въезжающим в Россию, селиться в разных губерниях по их выбору, их правах и льготах» и предложила Прусскому королю Фридриху II отпустить пожелавших переехать своих поданных.
Для свидетельства сведущности в вопросе, Костян с патетикой продекламировал внушительную выдержку из Манифеста Царицы Екатерина II от 22 июля 1763 года:
«Мы, ведая пространство земель Нашей Империи, между протчаго усматриваем наивыгоднейших к поселению и обитанию рода человеческого полезнейших мест, до сего еще праздно остающихся не малое число, из которых многия в недрах своих скрывают неисчерпаемое богатство разных металлов; а как лесов, рек, озер. и к коммерции подлежащих морей довольно, то и к размножению многих мануфактур, фабрик и протчих заводов способность великая... Всем иностранным дозволяем в Империю Нашу въезжать и селиться, где кто пожелает, во всех Наших Губерниях... Чтоб все желающие в Империи Нашей поселиться иностранные видели, сколь есть велико для пользы и выгодностей их Наше благоволение...»
— Глубокие познания! — похвалил Сидор. — И всё наизусть. Ну, и?
— В России тогда было не более 30 миллионов населения, а земли нужно было осваивать. – продолжал Костян. — Вот мои пра-пра-прадеды в числе первых немецких семей-переселенцев и прибыли. А расселились так, как было, доподлинно прописано в манифесте Царицы:
«От Саратова ж вниз по реке Волге, ниже речек Безъимянной; Еруслану; Камышевом и Ябланном буяраке; Мухар-Тарлика; Меньшаго и Большаго Тарлика, при довольной же пахотной земле десятин — столько-то, для сенокосов — столько-то, лесу дровянаго и для строения годнаго — столько-то... А всего таких способных и удобных к поселению мест более 70.000 десятин простирается».
Вот так мои древние предки, по преданию прибывшие с юго-запада Германии города Фрайбурга поселись в российском Поволжье в Саратовской губернии.
— С этим всё ясно, но в Казахстане-то вы как оказались?! — допросил Сидор.
— По злому року судьбы! С началом Великой Отечественной войны, 28 августа 1941 года вышел Указ Президиума Верховного Совета ПВС СССР «О переселении немцев, проживающих в районах Поволжья». Согласно ему была ликвидирована Автономная Республика немцев Поволжья — АССР НП. В соответствии с ним — с сентября 1941 года под конвоем подразделений дивизий НКВД в эшелонах началась тотальная депортация немцев на Урал, в Коми, Сибирь, Алтай и Казахстан. Общая численность выселенных немцев достигла до 1-го миллиона человек. Много стариков и детей умерло в пути. Мужчин возраста от 15 до 55 лет и женщин от 16 до 45 лет, у которых дети были старше 3 лет, призывали в Трудовую армию. Они строили заводы, фабрики, разрабатывали рудники и трудились на лесозаготовках. Согласно другому Указу ПВС СССР от 26 ноября 1948 года все выселенные в годы Великой Отечественной войны были приговорены к ссылке навечно.
— Да, подлинно злой рок! — выразил сострадание Сидор. — И что, никак нельзя было сбежать?
— За побег с мест обязательного поселения предусматривалось наказание в виде 20-летней каторги, — поведал Костян, продолжив своё повествование. — Моего деда по отцу звали Бруно. Он был военным. В 1932 году по комсомольской путёвке призвался в Красную Армию и поступил в 1-е Саратовское танковое училище. По окончании в звании лейтенанта в октябре 1936 года первой группой добровольцев офицеров-танкистов был направлен в Испанию и воевал в экипажах танков Т-26 и БТ-5 против фашистов генерала Франко до весны 1939 года. Был там тяжело ранен, горел в танке.
В начале лета 1939 года после короткой побывки в звании капитана деда Бруно перебросили в Монголию на Халхин-Гол, где он воевал и был инструктором, обучая военному делу экипажи Т-26 китайских танкистов. В июле 1939 года участвовал в сражении у горы Баин-Цаган. К сентябрю 1941 года — началу переселение немцев, дед уже как два месяца воевал на фронтах Великой Отечественной войны. В звании майора, в должности командира танкового батальона, участвовал в битве под Москвой. Затем Сталинград, Курская дуга, Вена... Был награждён шестью боевыми орденами и многими медалями. Закончил службу полковником. Это редкая биография для русского немца.
— А чего же семью героя-танкиста не отставили от переселения?! — недоумевал Сидор. — Неужто не могли сделать исключение?
— Но почему же нет?! — возразил Костян. — Были исключения. И семье деда Бруно НКВД было готово также его сделать, после того, как командование дивизии, в которой он воевал, вышло с таким ходатайством. Но моя бабушка Инесса — его жена, имела твёрдый нрав и не захотела оставаться в Поволжье, сочтя это предательством перед многочисленной роднёй и престарелыми родителями. С тремя детьми на руках, младшим из которых был мой отец, она отправилась в эшелоне в южный Казахстан.
За рассказом Костяна они с Сидором обошли по кругу три строения полковой столовой и оказались в их тыльной стороне. За распахнутыми дверями одного из служебных входов их внимание привлёк повар офицерской столовой, доставший на их глазах из холодильника овал колбасы и начавший его ловко нарезать. В Афганистан мясные продукты доставляли в консервированном виде. Колбаса же была исключительной редкостью. Костян, целиком погруженный в толкование предковых терний, не придал увиденному особого значения, в отличие от Сидора, абие унесённого мыслями прочь.
— Да, надсадная фама! — резюмировал он благовидно с отрешённым взглядом.
Уловив угасший к нарративу интерес, Костян снисходительно хлопнул Сидора по плечу и удалился. Утром объявили полковое построение. На нём командир полка подполковник Остроумов А.И. оповестил о предстоявшей армейской операции и дал командирам подразделений конкретные указания. После завершения официальной части Остроумов А.И. перешёл с серьёзного тона на благодушный, и поведал случай, приключившийся с ним накануне:
— Месяц назад, я попросил отъезжавшего в отпуск в Союз зампотыла полка навестить мою семью. Просьбу мою он выполнил, заодно передал мне вместе с письмами гостинец — приготовленную женой домашнюю колбасу. Желая угостить заместителей, да и самому попробовать, я передал её повару офицерской столовой. Попросил его нарезать и подать нам на командирский стол к ужину. За вечерним обсуждением с моими заместителями ближайших задач, я принял пищу и совсем забыл о переданной домашней колбасе. Прошлой ночью, я решил планово пройтись по палаткам подразделений и проверить, как отдыхает личный состав. Я обходил палатки одну за другой и добрался до расположения разведывательной роты. Разведчики уже отдыхали, а у обогревавшей палатку раскалённой буржуйки, вороша кочергой угли, истопником сидел молодой солдатик, — после этих слов командир полка устремил взгляд на строй разведывательной роты:
— Ну, где ты там, разведчик, — покажись нам! — обратился громким голосом Остроумов. — Выйди из строя!
Из заднего ряда, сделав три шага вперёд, вышел и повернулся лицом к строю Сидор. Он зарделся, опустил голову и с трудом сдерживал смех. Командир полка продолжал:
— В одной руке у него, значит, кочерга, а во второй — огромный такой бутерброд… с уложенными сверху нарезанными кусочками домашней колбасы. А он ещё меня не видит. Я незаметно приблизился из-за спины и, положив руку на его плечо, тихо спросил:
— Сынок! А ты колбасу-то, где взял? А он, повернулся вполоборота и, глядя на меня честными глазами, отвечает: «Нашёл».
После непродолжительной паузы, обращая вопрос к личному составу полка, командир спросил:
— Так подскажите мне, товарищи, где в Афганистане колбасу найти можно?!
Полк дружно зареготал. Сидор вернулся в строй и, с этого дня, он стал известной в полку личностью.
ОПЕРАЦИЯ в КИШИМЕ и ДЖАРМЕ АФГАНСКОГО БАДАХШАНА
КУНДУЗ. ПАЛАТКА РАЗВЕДРОТЫ — первая половина февраля 1985 года
День выдался ясный и безветренный, грело солнце. Три дня назад Костяну из дома пришло письмо с радостной вестью — у него родился сын. Костян был уверен, что будет именно сын и ещё до призыва в Армию заблаговременно подобрал имя — Бруно, в честь своего деда. Друзья решили это как-то отметить и, в отсутствие молодого папаши, собрались сзади палатки.
— Требуется-то от нас немного, — начал Сидор, — торжественно поздравить и вкусить разом доброго брашна.
Отметить событие договорились в парке техники, там планировалось разжечь очаг, приготовить на нём еду. И вообще, по ночам молодые чувствовали себя там комфортно. Понеже им никто не мешал приказами да указаниями. На праздничный стол планировалось подать: плов, жареные котлеты с пюре, оладьи и большой торт из волглых галет, слоёный варёной сгущёнкой. Для реализации замысла насущно было добыть достаточное количество банок говяжьей тушёнки, консервированных в стеклянной таре моркови и картофеля, говяжий жир, пару килограммов риса, репчатый лук, муки, а также галеты и сгущёнку. Места, где это можно достать были известны: полковой и дивизионный продуктовые склады. Друзья распределили меж собой искомый перечень продуктов и разошлись. Сидор предпочёл для поисков провианта расположение дивизии.
Вечером того же дня начальника разведки полка капитана Прохорова срочно вызвал к себе начальник разведки дивизии подполковник Захаров. В кротчайшее время в кабинет начальника разведотдела постучались.
— Здравия желаю, товарищ подполковник! Капитан Прохоров по вашему приказу прибыл! — уставно доложил начальник разведки полка.
Из-за стола, затушив сигарету, навстречу к нему вышел рослый широкоплечий с круглым лицом, усеянным веснушками, рудый подполковник Захаров и сразу перешёл к делу:
— Василий, — обратился он по-свойски, — тут один твой разведчик по фамилии Сидоренко фланировал мимо бани комсостава дивизии в момент, когда в ней безмятежно парились командир дивизии и приехавший с проверкой из штаба ТуркВО генерал-майор. Так вот, этот Сидоренко проник в раздевалку и покинул её в пришедшемся впору новом спортивном костюме «adidas» с тремястами чеками в кармане, принадлежавшими проверяющему. Оттуда прямиком направился в гарнизонный магазин и успел отовариться на полсуммы продуктами и одёжей. Хорошо, что вовремя спохватились. Дежурный по дивизии проявил сноровку, задержав злоумышленника со всем этим добром у выхода из расположения дивизии. На наше счастье, проверяющий оказался по натуре доброхотом. Узнав, что боец этот Сидоренко — разведчик, просил его крепко не наказывать. Комдив также пребывал в хорошем расположении. Поэтому отделался боец Сидоренко тремя сутками гауптвахты. Ты передай Налётову, если кто из его разведчиков вновь во что-нибудь вляпается, оставлю в Афганистане ещё на год. Хотя, о ком это я?! Он такому насланию только обрадуется. Отставить! О наказании не говори!
С тем и разошлись.
Прошло трое суток. Разведрота только что провела строевой смотр перед выходом на частную войсковую операцию в районах уездов Кишим и Джарм провинции Бадахшан. Перед строем, напротив палатки стояли командир роты старший лейтенант Борис Налётов, прибывший намедни, его заменщик старший лейтенант Леонид Петров, начальник разведки полка капитан Василий Прохоров, замполит роты старший лейтенант Хромов и командир взвода — старший лейтенант Демичев. Тем временем, со стороны расположения дивизии к ним приближались, отбывший на гауптвахте трое суток Сидор и, вызволивший его оттуда командир взвода лейтенант Викулов. Увидев их, рота пересмехнулась. Всем уже была известна история о похищенном у проверяющего из ТуркВО генерала спортивном костюме с тремястами чеков в кармане. Викулов легко коснулся ладонью плеча Сидора, и он спешно направился на доклад к командиру роты, отчеканив три крайних шага строевым:
— Товарищ старший лейтенант! Рядовой Сидоренко с гауптвахты прибыл!
Командир роты старший лейтенант Борис Налётов, высокий, с восточным типом лица, смольно-чёрными волосами и усами, приказал ему встать в строй и громко скомандовал:
— Рота! Равняйсь, смирно! Вольно.
Товарищи разведчики! — обратился он зычно. — Представляю вам старшего лейтенанта Петрова — с сегодняшнего дня, он ваш новый командир.
Я горд, что прошёл эту войну вместе с вами. Разница в чинах и званиях не мешали нам спасать друг другу жизнь, есть из одного котелка, делиться в горах последним глотком воды. Как командир роты, главной своей задачей в боевой обстановке, я считал сохранение жизней своих подчинённых! Пусть простят меня родные и близкие погибших наших товарищей, чьи жизни уберечь я не сумел. Желаю, чтобы, как и у меня, у каждого из вас, на этапе службы наступил счастливый момент прощания с Афганистаном. Вернувшись домой, мы с гордостью скажем: мы защищали южные рубежи нашей Родины и помогали афганскому народу строить справедливое общество. Но! — Налётов сделал короткую паузу. — Несмотря на то, что я уже не командир разведроты, выхожу с вами на крайнюю операцию. Это позволит скорее ввести в курс нового командира роты старшего лейтенанта Петрова.
Когда Налётов распустил строй, к нему подошёл начальник разведки капитан Прохоров:
— Борис Алексеевич! Плохая примета ехать на «боевые», когда заменщик уже в полку — временем проверено.
— Товарищ капитан! Петров в Афганистане второй день, — аргументировал Налётов, — и было бы полезным за несколько дней поделиться с ним накопленным опытом. Возможно, это сохранит жизни нашим бойцам.
— Вы уже за штатом, поэтому приказывать я не буду! Но с приметами на войне не шутят, — предостерёг Прохоров.
На этом вопрос был исчерпан. Перед выходом на боевые действия командир полка подполковник Остроумов в соответствии с боевым уставом вскрыл секретный конверт и зачитал перед личным составом в парке бронетехники приказ на совершение марша. Дослушав, сидевшая на собственной броне разведрота со старым и новым командирами — старшими лейтенантами Налётовым и Петровым, и начальником разведки полка капитаном Прохоровым встала в авангарде полковой колонны и начала покидать пункт постоянной дислокации южнее Кундуза. Боевые машины разведчиков: пять БМП-2 и три БРМ-1 разнились от техники других подразделений, привязанными к длинным антеннам лисьими хвостами, скоростным ходом, и сидевшими поверх брони бойцами в разнородной амуниции, подлинно согласовавшейся с речёвкой: «Форма одежды номер восемь — что добыли, то и носим». Она включала: маскхалаты, горные комбинезоны, свитера, олимпийки, и пёстрые, надетые поверх штанов до колен афганские шерстяные вязаные носки. На головах различные головные уборы от панам до спортивных шапок, а вместо берцев — белые кроссовки PUMA и ROMIKA.
Едва бронетехника преодолела контрольно-пропускной пункт, бывалые разведчики направили стволы своих оружий вверх, сняли их с предохранителей и передёрнули затворы. Молодые повторили за ними. Спустившись с плато, где располагался полк, броня проехала по длинной пихтовой аллее с высокими кронами пятьсот метров и, выйдя на трассу «Кундуз — Баглан», повернула на север. Старослужащие с серьёзными лицами указали молодым руками — смотреть в оба и приказали быть начеку. Молодёжь прониклась серьёзностью обстановки и мобилизовалась на боеготовность. Не пробывшим в Афганистане и месяца, молодым бойцам было интересно созерцать раскинутые вдоль трассы светло-жёлтые глинобитные жилища, рукотворные акведуки, орошавшие земельные наделы, тянувших гружёные арбы ишаков или за оглобли благоусердных дехкан. Им было любопытно наблюдать, как жители ближайших к трассе кишлаков, ожидавшие прибытия автотранспорта, кагалтились у дороги по гендерному признаку. Мужчины, беседуя друг с другом, горделиво стояли. Некоторые из них, вероятно, провожавшие или встречавшие, держали за узду ишаков. В большинстве своём афганцы благодушно с любопытством глядели на проезжавшую с рёвом моторов и лязгом гусениц броню шурави. Женщины, неизменно и повсеместно, приковывавшие к себе внимание советских солдат, садились в тесный круг, отступя с десяток метров от ватаги мужчин. Незамужние и молодые всегда располагались спиной к мужчинам, к дороге и уж тем более к неудержным шурави. Но когда внимание пестовавших ослабевало, они тишком глядели в сторону ловивших их взгляды сквозь сетку паранджи шурави. При подходе новых людей, как по команде, дружно вскакивали и также садились. Все женщины без исключения были в разного цвета парандже. Голубой цвет превалировал — одежды такого цвета носили дамы с изящными фигурами молодого и среднего возраста. Бордовые и темно-синие одеяния красовались на невысоких грузных женщинах преклонного возраста. Дождавшись подъезда бурбухайки — ряженого и раскрашенного, подобно хохломской росписи, стародревнего автотранспорта, навьюченного горой поклажи, весь народ с остановки набивался в него до предела, взгромождаясь ижна на крышу, и не быстро ехал. На подъезде к Кундузу количество придорожных ветхих деревянных лавок с выстроенными в ряд бутылками кока-колы и фанты возрастало. Зауряд с этим росло и число стоявших на обочине чумазых афганских пацанят — от младенцев, не начавших ещё говорить, до тринадцати, четырнадцатилетних юношей. При виде советских солдат каждый из них считал своим долгом сделать характерный жест вытянутой рукой, на которой был поднят большой палец и выпрямлен мизинец. Это означало: «Чарса купить не желаете?!»
При въезде в Кундуз по обе стороны дороги, друг за другом, тянулись одноэтажные и двухэтажные обветшалые здания. В них было большое количество лавок, дуканов, чайхан. У входов стояли их хозяева: пуштуны, таджики, сикхские индусы, этнические арабы, узбеки и хазарейцы, в большинстве своём занятые обслугой. От расположенных в торговом ряду чайхан исходил ароматный запах, приготовленных на углях хвороста, сочного шашлыка, кебаба и тандырных лепёшек. Хворост покупался тут же на улице. Фашины завешивали по обратную сторону чаш, на которых вместо весов клались гладкие камни. Железные весы кубыть были в дефиците. На знаменитом Кундузском кругу виделась сутолока из народа, навьюченных животных, бурбухаек, мотоциклистов. Стоявший в центре на постаменте регулировщик движения, одетый в белую форму с аксельбантом и фуражку с приподнятой тульей, активно манипулировал руками и беспрерывно дул в свисток. Едва воины внюхались в запахи яств, колонна на большой скорости промчала по центральной улице Кундуза и направилась на восток в сторону Ханабада. В ходе движения по трассе «Кундуз — Файзабад» колонна внезапно подверглась минно-взрывным поражениям и нападению с применением стрелкового и гранатомётного огня мятежников. В результате атак были потери личного состава и выведено из строя свыше десятка единиц бронированной и автомобильной техники полка.
К вечеру разведрота достигла местности в долине Дарайи-Вахши уезда Кишим. Там находилась площадка подскока для вертолётов Ми-8МТ, которые с восходом солнца должны были погрузить себе десантные группы и вылететь в район операции в горах. После ночлега на бронетехнике и демонтажа с башен БРМ-1 и БМП-2 крупнокалиберных пулемётов ДШК и автоматических гранатомётов АГС-17 для усиления огневой мощи десанта, разведрота высадилась в стиснутой высокими горами долине реки Машхад. Экипажи боевых машин тем временем остались ждать их возвращения на месте. Высаженная в заданном районе первой, разведрота сокрушила группу мятежников и захватила её арсенал. Боеприпасы, за исключением коробов со снаряжёнными лентами от ДШК, взорвали. А трофейное оружие распределили среди личного состава. Так, дополнительно, к штатному оружию и демонтированному с брони тяжёлому вооружению ДШК и АГС-17, добавились китайские ДШК и АКМ-47, ручные противотанковые гранатомёты РПГ-7, английские винтовки Lee-Enfiеld и Lee-Metford, называемые БУР. Через трое суток горного похода, физические силы разведчиков были истощены, запасы воды иссякли. Основная группа роты, следуя за разведывательным дозором, согласно поставленной задаче восходила на заданную высоту. В замыкании шёл пулемётчик Костёр. Последние тридцать метров давались ему нелегко. Идти в конце всегда было сложнее. Изневесть он услышал доносившийся сверху знакомый голос: «Машины не ходят туда, бредут, спотыкаясь, олени».
Это, свесив ноги с большого валуна, напевал песню колымских сидельцев отрадный Сидор.
— Сейчас я заберусь и прокачу тебя на олене! — пригрозил Костёр.
— Не надо на меня базлать! — призвал тешившийся Сидор. — Ты ноги свои пошустрее передвигай!
Когда Костёр взошёл на вершину, злость к Сидору куда-то улетучилась. На фоне всеобщего изнеможения, Сидор был свеж и пребывал в приподнятом настроении.
Увидев у Костра растрескавшиеся в кровь губы, он сменил весёлость на серьёзный тон:
— Дружаня! У тебя вода-то есть?!
— Нет у меня воды! — резко ответил Костёр.
— Да ты не ярись! На вот, возьми, — достал из рюкзака полную фляжку воды Сидор и, словно с барского плеча, передал Костру.
— Ого! — огорошился Костёр. — Ты хорошо подумал?! Воды может ёще долго не быть. Гляди не пожалей!
— Не отговаривай, а то передумаю! — шутейно погрозил Сидор.
Костру стало неловко. Но он взял воду. Минувшей ночью, когда он нёс караульную службу, кто-то залез в его рюкзак и похитил последние две фляжки с водой. Обнаружив пропажу, Костёр поднимать волну не стал. А начал назирком следить за бойцами, стараясь уловить егозу злоумышленника. Когда наблюдение перешло к сидевшим особняком на взгорке и снедавшим дедам, Костёр застал момент подноса Лепёхой в общий котёл двух фляжек с водой. Не удержав упорного взгляда Костра, Лепёха отвёл глаза и подтвердил его подозрения. Изобличение в таком неприглядном поступке грозили Лепёхе полной дискредитацией и изгнанием из разведроты. Но к несчастью Костра, фляжки не имели характерных отличий. Доказать вину было невозможно. Посему о пропаже фляжек с водой и своём подозрении Костёр никому не поведал. В итоге, аспиду Лепёхе, скабрёзная фитина сошла с рук. Теперь же, увидев добросердечность Сидора и его благородный жест с передачей Костру фляжки воды, не упускавший доселе случая напакостить молодым, Лепёха взлютовал:
— Ты чего, душара, тут куражишься! Воду разбазариваешь?!
— Твоё какое дело?! — дерзнул Сидор, не повернувшись к Лепёхе. — Моя вода! Что хочу, то и делаю! Захочу, вылью всю!
— А если ранен будет кто?! — продолжал Лепёха. — Вода понадобится. Откуда её брать, как не слиться?!
После этих слов оголтелый Лепёха торопко подступил сзади к сидевшему Сидору и ударил прикладом снайперской винтовки СВД в спину. К удивлению Костра, Монгола, Руста, Костяна, Стрелы, Сидор в ответ даже не шелохнулся. Он лишь зло усмехнулся и, не выдав эмоций, остался на месте в расслабленном состоянии. Но, дождавшись сумерек и отхода Лепёхи по нужде, Сидор скрытно прокрался к его месту в биваке, живо переложил в сторонку спальник. Откинул постеленную под ним плащ-палатку. Достал из кармана гранату Ф-1 и, выдернув кольцо, силой вдавил запалом в скальный грунт, зафиксировав на боевом взводе. Затем он расправил плащ-палатку, потянув за углы, сгладил складки, и, вернув на прежнее место лежавший сверху спальник, удалился. Сидор был убеждён: взорвавшуюся гранату беспременно примут за духовскую растяжку, оставленную незамеченной.
Всю ночь он не сводил очей с застывшего в одном положении спящего Лепёхи, ожидая, когда тот наконец сдвинется с места и прогремит взрыв. С восходом солнца прозвучала команда «подъём» и ничего не чаявший Лепёха начал свёртывать свою плащ-палатку в рулон. Оголив место, где лежала граната, он снял нагрузку со сжатой чеки, вдавленной в горную твердь, и послышался характерный щелчок. За мгновенье, Лепёха перевёл взгляд с гранаты на Сидора и вспять, а затем прыгнул и, схватив, бросил её в подол. Граната взорвалась в воздухе. Поняв, чьих это рук дело, Лепёха, вошёл в амок и, передёрнув затвор попавшегося под руку АКС-74, дал очередь над головой Сидора. На лице Сидора не дрогнул ни один нерв. Он остался невозмутимым и испепелял пребывавшего в исступлении Лепёху взглядом. На взрыв и стрельбу сбежались офицеры роты, но узнав суть произошедшего, оставили оргвыводы до прибытия в расположение. Молодым было известно, что в разведроту Лепёха попал за месяц до их прибытия в Афганистан в результате ротации в бывшей роте, попавшей в засаду мятежников и понёсшей значительные потери. Не получив в том бою даже царапины, Лепёха притворился мёртвым. Поразившие наших воинов мятежники спустились в подол, чтобы забрать их оружие и добить раненых. Они двигались в его сторону, переворачивая ногами тела и выстреливая дышавшим ещё раненым советским воинам в головы. Когда мятежники приблизились к лежавшему среди мёртвых тел Лепёхе, он резко вскочил и, с силой оттолкнув одного из них, рванулся по склону вверх, петляя и ускользая от автоматных очередей.
Между тем, в горном походе в провинции Бадахшан прошло трое суток. Последние запасы воды закончились сутки назад. Ночью впрасол выпал тонкий слой снега. Посему личный состав разведроты и приданные ей артиллерийские корректировщики и авианаводчики с помощниками в составе двух офицеров и двух солдат, разбились на группы и начали организованно соскабливать снег с валунов и каменистой осыпи, собирая в ёмкости. В течение часа Костян, Руст, Стрела, Монгол, Костёр и Сидор, вапти с солдатом помощником офицера-арткорректировщика, наполнили до середины оттаявшей бурой жидкостью крохотный заварочный чайник. Они вскипятили на сухом горючем эту жидкость, бросили туда дезинфицирующий пантоцид, лимонную кислоту, пакетик заварочного чая, кусочек сахара. Всё это имелось в наборе сухого пайка. Затем встали всемером в круг, делали маленький глоток и передавали следующему. Солдат-арткорректировщик, до которого дошла очередь, зримо старше всех шестерых друзей годами, кубыть призванный в Армию после института, произнёс проникновенную речь:
— Эти горы, этот чайник и этот наш круг, мы будем помнить всю свою жизнь!
— Интересно было б сюда вернуться через много лет, — представил Сидор.
– А по мне так, это ни к чему! — отметил старшак. По этому поводу есть мудрые стихи Геннадия Шпаликова:
По несчастью или к счастью, Истина проста:
Никогда не возвращайся в прежние места.
Даже если пепелище выглядит вполне,
Не найти того, что ищем, ни тебе, ни мне.
Путешествие в обратно, я бы запретил,
Я прошу тебя, как брата, душу не мути.
А не то рвану по следу — кто меня вернёт?
И на валенках уеду в 45-й год.
В 45-м пятом угадаю, там, где — боже мой!
Будет мама молодая и отец живой.
В скором времени задачи горного этапа были решены. Разведрота взошла на очередную вершину и, ожидая подлёта вертолётов Ми-8МТ, обозначила своё месторасположение сигнальными ракетами с оранжевым дымным следом. С коротким током времени, издалека стал доноситься стрекот Ми-8МТ, юрко маневрировавших в межгорном пространстве. В зависшие, едва касавшиеся колёсами горной тверди вертолёты, разведчики погрузили трофейный арсенал и покинули район. На площадке подскока, утомлённый горным походом десант ожидали ёмкости с питьевой водой и горячий обед, домовито наготовленный экипажами бронемашин. Бойцы десантных групп помылись, приняли пищу и продолжили марш дальше на восток — в район Сар-э-Санг уезда Джарм. К вечеру того же дня броня доставила десант на место новой площадки подскока. До наступления сумерек, старшие лейтенанты Налётов и Петров с командирами взводов провели рекогносцировку местности. На вероятном направлении подхода противника — в сообщавшихся с извилистым логом рвинах, стволами вперёд, старший лейтенант Налётов скрыл восемь единиц ротной бронетехники, возвратив на их башни, демонтированные для горного этапа, крупнокалиберные пулемёты ДШК.
— Ваша БРМ-1 встанет здесь! — указал Налётов старшине Капустину на ближайшую к предгорью рвину, пошутив по случаю. — Ежели пойдут ночью, с вами точно не разминутся.
После этих слов Налётов с новым командиром роты Петровым, ушёл ставить задачу другим экипажам. Разведчики распределили часы ночной караульной службы. Одни тотчас легли спать, другие заступили на дежурство. Первые часы по обыкновению выбрали старослужащие. Была промозглая ночь. В экипаже БРМ-1 под командованием старшины Капустина из молодых были Стрела и Монгол. К ним же каптировался новый командир роты старший лейтенант Петров. К тому времени он обошёл с Налётовым позиции роты и занял для отдыха один из десантов БРМ-1. Минула полночь. Пришла очередь дежурства молодых. Монгол добросовестно отстоял свои два часа и с трудом растолкал Стрелу:
— Стрела, вставай! Теперь твоя очередь!
Чтобы окончательно проснуться, Стрела помотал головой, смочил водой из фляжки глаза, достал целиком снаряжённую пулемётную ленту и заменил ею частично израсходованную. Затем он перезарядил свой ПКМ и с боеготовностью заступил на смену. Первый час дежурства, дабы не иззябнуть и не клониться ко сну, Стрела кружил у брони БРМ-1, меняя направления. Приседал и приплясывал. Когда заморосил мелкий дождь, он забрался на башню, накрылся с головой плащ-палаткой и, заняв место наводчика-оператора, свесил ноги в люк. Чтобы не заснуть, он решил себя чем-то активно занять и взялся за ручку крупнокалиберного ДШК, закреплённого на треноге к башне, начав водить его грузным телом из края в край, считая количество раз. При достижении числа девяноста пять, веки его сомкнулись, и он медленно припал головой к ручке пулемёта. Изневесть, как ударом тока его пробудило то ли фырканье лошади, то ли рык верблюда. Стрела вмиг раскрыл широко очи и увидел перед собой проходивший мимо караван. Более трёх десятков вьючных животных — верблюдов и лошадей в сопровождении двадцати вооружённых людей безмятежно двигались по логу, не замечая советской бронетехники. На талан Стрелы, механизм пулемёта ДШК был на боевом взводе и сразу им применился. Непрерывным кинжальным огнём в упор — фронтально и косоприцельно, Стрела укладывал в штабеля, стиснутых в тесном пространстве лога мятежников и несчастных животных, пока не закончилась пулемётная лента. В мгновенье, к расстрелу каравана из пушки БРМ-1, башенного пулемёта ПКТ , подключились Капуста и Монгол. Когда огонь прекратился и наступила тишина, к БРМ-1, с которого накалив докрасна ствол ДШК, уничтожался вражеский караван, первым подошёл Сидор. Он был в шлемофоне, обмотан пулемётной лентой, с ПКМ наперевес и, тихо напевал песню Михаила Смурова «Я — воин-интернационалист»:
Мне надоело нервничать, ведь нервы не сучок,
Я нажимаю ласково на спусковой крючок,
И хладнокровно трассеры по воздуху летят,
И я хочу того же, чего они хотят!
— Якiй жах! Ну, ты, Стрела, и накостробушил! — впечатлился он. — Намолотил, аж целую кучу! Я восе поблизу поблукаю, — отпросился Сидор и негромко запел снова: — Такая тишь над городком, таким покоем дышат дали…
Вскоре подтянулась и вся рота. Старший лейтенант Налётов скомандовал:
— Осмотреть содержимое каравана!
Рота, предвкушая поживу трофеем, стала активно вскрывать неподъёмные кули и корзины. Но к всеобщему разочарованию, за исключением оружия, которым были вооружены сопровождавшие, иного в караване не оказалось. Однако было обнаружено большое количество горного камня с крупными сине-фиолетовыми вкраплениями, о чём сразу было доложено командованию полка, а также начальникам разведки полка и дивизии. Утром к месту ликвидации каравана на вертолёте Ми-8МТ прибыли начальник разведки дивизии подполковник Захаров и начальник разведки полка капитан Прохоров. Личному составу разведроты приказали построиться.
— Рота равняйсь, смирно! — скомандовал старший лейтенант Налётов. — Равнение на середину!
Он строевым прошагал к начальнику разведки дивизии и доложил:
— Товарищ подполковник! Разведывательная рота по вашему приказу построена!
— Вольно! — скомандовал Захаров.
— Вольно! — повторил Налётов.
Офицеры роты встали за спинами большого начальства и слушали их речь перед строем. Говорил подполковник Захаров:
— Объявляю экипажу БРМ-1 благодарность! Командиру разведроты приказываю представить экипаж к правительственным наградам. Молодого бойца, подпустившего караван на близкое расстояние и открывшего по нему огонь, — после этих слов он повернулся к Налётову, — где он?! Выведите его из строя!
— Рядовой Стрельцов, выйти из строя! — скомандовал Налётов.
— Есть выйти из строя! — чётко ответил Стрела и, выйдя, повернулся к нему лицом.
— Рядового Стрельцова, — продолжил подполковник, положив ему руку на плечо, — за своевременное обнаружение сил противника, выдержку, хладнокровие и проявленную храбрость при ликвидации каравана, приказываю представить к ордену «Красной Звезды»! По прибытию с операции — наградной лист мне на подпись!
— Есть представить наградной лист на подпись, — принял к исполнению Налётов.
Затем подполковник Захаров начал проводить краткий ликбез:
— Товарищи разведчики! Довожу до вашего сведения: в забитом вами караване, принадлежавшем партии Исламское общество Афганистана (ИОА), перевозился добытый в недрах Сар-э-Санг афганский лазурит. Замечу: лучший по качеству в мире! Отсюда из уезда Джарм провинции афганский Бадахшан, отряды Ахмад Шах Масуда и Абдул Халеда Басира, контролирующие его разработку через перевал Дора, транспортируют сырьё в долину Читрал в Пакистан. Там он извлекается из скальной породы и пересылается в Пешавар. Оттуда расходится по всему миру. Вырученные от продажи средства, лидеры партии ИОА Бурхануддин Раббани и Ахмад Шах Масуд направляют на покупку вооружения, оснащая им свою группировку. Таким образом дестабилизируется обстановка в Афганистане.
Когда подполковник Захаров закончил, старший лейтенант Налётов распустил строй. Старшие призывом разведчики тут же разошлись, горделиво уклонившись от поздравления молодого с успехом, за исключением Капусты, подошедшего к Стреле первым:
— Молоток, Питерчанин! — отрадно произнёс он, хлопнув в рукопожатии. — Шаришь! Следом, Стрелу начали тепло поздравлять Костян, Сидор, Руст, Монгол и Костёр. Глядя на зардевшегося Стрелу, Сидор с улыбкой отметил: «Как Христос — и спокоен, и тих!»
Для Стрелы и Монгола забитый караван стал боевым крещением.
Посмотрев, на сложенный в сторонке груз с лазуритом, старший лейтенант Петров не удержался и спросил Налётова:
— На какую интересно здесь сумму?
— А зачем нам это знать?! Наше дело военное — воюй себе! — дежурно ответил Налётов.
В полдень из Кабула прибыли три транспортных вертолёта Ми-6 с группой офицеров афганской Службы госбезопасности ХАД. Они с ужасом осмотрели последствия боя. Затем, попросив разведчиков загрузить весь трофей с каравана на борта вертолётов, убыли назад. Спустя час с позиций снялась и разведрота. Путь её лежал сначала на запад к населённому пункту Кишим, а там надлежало изменить курс на север и выйти на трассу «Файзабад — Кундуз». Первой в колонне, поднимая клубы пыли, неслась командирская БРМ-1 старшего лейтенанта Бориса Налётова с тремя членами экипажа и пятью разведчиками, сидевшими поверх брони. Среди них были заменщик Налётова — старший лейтенант Петров, старшина роты прапорщик Геннадий Киселёв и три старослужащих сержанта. Второй шла БМП-2, в которой командирское место временно занял оставшийся с ротой начальник разведки полка капитан Василий Прохоров. На броне из молодых были Сидор, Костёр и Руст. За ними двигалась остальная бронетехника роты. Едва колонна прошла Кишим, как находившиеся сзади командирской БРМ-1 на броне БМП-2, воины были внезапно оглушены мощным взрывом и увидели, как впереди шедшая броня взлетела на воздух, а их самих закидали фрагменты человеческих тел, кусков материй и залило кровью. В ушах повис протяжный гул. Над объятой пламенем машиной вознёсся чёрный гриб дыма. Подорвав командирский БРМ-1, мятежники ударили по колонне стрелковым и гранатомётным огнём с двух сторон. Наводчики-операторы нырнули в люки бронемашин и ответили из башенных пушек и пулемётов. Сидевшие на броне разведчики спрыгнули и присоединились огнём. Капитан Прохоров немедля запросил поддержку авиации. Через пятнадцать минут к месту подрыва прилетела пара вертолётов Ми-24 и начала обрабатывать реактивными ракетами НУРС прилегавшие к трассе, заброшенные глинобитные постройки, откуда вели огонь мятежники. Стрельба вскоре прекратилась. Произошедшее произвело на молодых разведчиков удручающее впечатление. Разорванные части тел и личное оружие погибших, отброшенные на много метров, собрали и сложили в вертолёты Ми-8МТ, и вместе с ранеными эвакуировали в Кундуз. Один из выживших раненых разведчиков скончался в госпитале на следующее утро, а старшина роты прапорщик Киселёв, не приходя в сознание, — через неделю. Потери разведроты при подрыве на фугасе составили восемь человек убитыми. По прибытию в полк, встав на заре Капуста и взятые им в подручные Сидор, Костёр, Костян, Руст, Монгол и Стрела привезли в несколько ходок на санитарном УАЗ-452 «буханке» из гарнизонного морга восемь цинковых гробов с погибшими товарищами для прощания у палатки разведроты перед отправкой в «Чёрном тюльпане» в Союз.
КУНДУЗ. ПАЛАТКА РАЗВЕДРОТЫ
Непогодилось, капал мелкий дождь. Он стучал по установленным в ряд на табуретах цинковым гробам, заливая всклень рамки их стеклянных окошек. Разведрота построилась для прощания с товарищами и ждала подхода командования полка. Замполит роты старший лейтенант Хромов, командиры взводов старший лейтенант Демичев и лейтенант Викулов стояли перед строем и тихо разговаривали. Стоявший в заднем ряду, Сидор шёпотом декламировал стихи старой матросской песни «Раскинулось море широко»:
Проститься с товарищем утром пришли
Матросы, друзья кочегара.
Последний подарок ему поднесли—
Колосник обгорелый и ржавый…
— Идут! — оповестил кто-то из глубины строя.
Офицеры всполошились, и, спешно поправив форму, повернулись в сторону, откуда подходили командир полка подполковник Остроумов и начальник разведки полка капитан Прохоров. При их приближении старший лейтенант Хромов громко скомандовал:
— Рота! Равняйсь, смирно! Равнение налево!
И строевым шагом направился навстречу к командиру полка на доклад:
— Товарищ подполковник! Личный состав разведывательной роты для прощания с погибшими построен!
Завершив доклад, Хромов принял вправо и, развернувшись, встал сбочь командиру полка Остроумову лицом к строю.
— Вольно! — приказал подполковник Остроумов
— Вольно! — повторил за ним Хромов.
Командир полка с горечью начал прощальную речь:
— Товарищи разведчики! Сегодня мы провожаем в последний путь наших боевых товарищей: старших лейтенантов Налётова и Петрова, старшину роты прапорщика Киселёва и пять доблестных разведчиков. Все они с честью выполнили воинский и интернациональный долг, пожертвовав жизнями. Они останутся в наших сердцах навечно!
После подполковника Остроумова с последним словом выступил капитан Прохоров. Его очи наполнились влагой, к горлу подступил ком. В своей речи он был ещё кратче:
— Товарищи разведчики! — произнёс он с дрожью в голосе. — Сегодня у нас тяжёлый день. Мы скорбим по погибшим нашим товарищам. Вечная им память!
Капитан Прохоров считал каждого погибшего личной потерей. За время службы со старшим лейтенантом Борисом Налётовым и погибшими разведчиками он не единожды попадали в сложные ситуации. Но сегодня настал день горестного прощания. Офицеры и солдаты разведроты помнили, как Прохоров отговаривал Налётова выходить на последнюю операцию.
— Видно это был его фатум! — думал о том Прохоров.
Разведрота скорбела. Тем временем в заднем ряду строя Сидор продолжал неслышно нашёптывать строки из песни:
…Был тих, неподвижен в тот миг океан,
Как в зеркале воды блестели,
Явилось начальство, пришёл капитан,
И вечную память пропели.
После завершения прощания разведчики подняли на плечи восемь цинковых гробов и понесли на аэродром к ожидавшему груз-200 «Чёрному тюльпану». А Сидор, нёсший гроб с телом командира роты старшего лейтенанта Бориса Налётова, довершал декламировать шёпотом стихи старой матросской песни:
…Напрасно старушка ждет сына домой, —
Ей скажут, она зарыдает,
А волны бегут от винта за кормой,
И след их вдали пропадает.
НАЧАЛЬНИК РАЗВЕДКИ ПОЛКА КАПИТАН ВАСИЛИЙ ПРОХОРОВ
Капитан Василий Прохоров был невысоко роста маштаком, с круглым лицом и узким лбом. Его ярко-голубые глаза, русые волнистые волосы в тон густым чапаевским усам выдавали в нём типичного уроженца российского центрального Черноземья. Он родился в деревне Дёмино Курской области, восьмым по счёту ребёнком в семье ослепшего после ранения инвалида Великой Отечественной войны — Василия Кузьмича Прохорова. После восьмого класса поступил в Киевское суворовское военное училище, а затем на разведывательный факультет Киевского высшего военного общевойскового командного училища имени М.В. Фрунзе, которое окончил с отличием и стал офицером войсковой разведки.
Сказать, что карьера его очень успешна, нельзя. К тридцати годам он был ещё капитаном и поступить в Высшую Военную Академию имени М.В. Фрунзе не стремился. Вместе с тем, у разведчиков полка капитан Василий Прохоров пользовался большим уважением. Это была его вторая командировка в Афганистан. С 1980-го по 1982-й годы в должности командира взвода разведроты в звании старшего лейтенанта, он проходил службу в этом же полку. Поэтому, когда в 1983-м году, спустя год после возвращения в Союз, встал вопрос о возвращении в Афганистан или отправке в Германию, Венгрию, Чехословакию, он не раздумывая выбрал первое, попросившись в родной полк. За три неполных года участия в боевых действиях в Афганистане, он был награждён тремя боевыми орденами: «Красного Знамени» и двумя «Красной Звезды».
КУНАРСКАЯ ОПЕРАЦИЯ
ПЕШАВАР ПАКИСТАН. ОФИС МЕЖВЕДОМСТВЕННОЙ РАЗВЕДКИ ISI
В кабинете начальника афганского бюро пакистанской межведомственной разведки ISI полковника Юсуфа Ахтар-хана сидели девять полевых командиров «Исламской партии Афганистана (ИПА) Гульбеддина Хекматияра» и «Исламской партии Афганистана (ИПА) Юнуса Халеса» – все из провинций Кунар, Лагман и Нангархар.
- БисмилЛяхи Рахмани Рахим! – прочитал Басмалу Юсуф Ахтар-хан. - По нашим данным Советы готовят крупную войсковую операцию и стягивают к Пакистанской границе большое количество войск и военной техники из Кундуза, Кабула, Баграма, Газни, Гардеза и Джелалабада. В связи с этим, на повестке дня две важные задачи. Первая – это мобилизация в формирования моджахедов в приграничной полосе, вторая - оснащение их злободневным количеством вооружения. По первой задаче я уже дал распоряжение нашим сотрудникам и уполномоченным обеих исламских партий объехать все лагеря беженцев в Пакистане и центры подготовки моджахедов, действующие вдоль приграничной с Афганистаном полосы с целью призыва молодёжи на джихад и скорейшей переброски их в формирования провинций Кунар, Лагман и Нангархар. Теперь по второй задаче! В начале мая мы уже передали исламским партиям «Пешаварской семёрки» большое количество вооружения: ракетные комплексы ПЗРК «Стрела-2» Grail SA-7 и «Блоупайп»; безоткатные орудия; зенитные малокалиберные пушки «Эрликон»; ручные противотанковые гранатомёты РПГ-2, РПГ-7; миномёты разного калибра и модификаций; крупнокалиберные пулемёты ДШК; автоматы Калашникова АКМ-47. К указанному перечню вооружения переданы боеприпасы, а также противотанковые и противопехотные мины и радиостанции. Список и количество вам известны. Кроме того, ISI обеспечила исламские партии десятками единиц автогрузового транспорта и большим числом вьючных животных для транспортировки арсенала в Афганистан. Сообщаю новость, что на днях в порт Карачи из Индии, нашими партнёрами из ЦРУ США доставлена партия британских винтовок Lee-Enfield - 10 тысяч стволов с большим количеством патронов. Перевалка арсенала на склады в Пешавар займёт сутки. Мы распределим его между исламскими партиями по рациональному принципу – заверил Ахтар-хан:
Теперь о глобальной новости, относящейся ко второй задаче! ЦРУ США поставила в Пакистан партию ПЗРК «Стингер» FIM-92. В переводе с английского означает «жало». Это идеальное оружие для сухопутных сил против воздушных целей. С его появлением моджахеды воспряли духом. Каждая исламская партия союза Пешаварской семёрки просит нас как можно скорее предоставить им эти комплексы. К нашему общему сожалению, оснащение «Стингерами» затянулось на годы. Но отмечу, это произошло не по нашей вине, а политиков. В середине мая десять пакистанских военнослужащих, прошедших восьмимесячные курсы на полигоне Макгрегор базы Форт-Блисс штат Техас в США под наблюдением американских инструкторов за трёхнедельный срок подготовили первую группу операторов этого ПЗРК. Они прошли курс обучения на специальных тренажёрах, которыми теперь оснащена наша база в Равалпинди «Оджири Кэмп» под Исламабадом. По договорённости ЦРУ США и ISI в Пакистан ежегодно будет поставляться до 250 установок ПЗРК «Стингер» вместе с 1000-1200 ракетами. Мы создали условия для подготовки новых групп по их применению, посему ПЗРК и ракеты не будут скапливаться на складах в Пешаваре или в Кветте. Приоритетными целями для поражения ракетами «Стингер» выбраны транспортные самолёты Ил-76, Ан-12, Ан-26, ударные вертолёты Ми-24, транспортные Ми-8МТ, Ми-6А. Нам выпала высокая честь применить это высокоэффективное оружие в боевой обстановке против реального противника. Теми же, кому представилось почётное право произвести пуски ракет «Стингер», стали два боеспособных отряда из Исламской партии Афганистана Гульбеддина Хекматияра, действующих в районах аэродромов Кабула и Джелалабада. Для наиболее успешного применения ПЗРК против советской авиации нами разработана тактика двух групп. Первая должна заблаговременно подобраться на близкое расстояние к взлётно-посадочной полосе аэродрома и расположиться на направлении штатного захода авиамашин на посадку. Вторая, находясь на радиосвязи с первой, в условленное время должна начать обстрел реактивными снарядами РС либо миномётами ближайших к аэродрому, советских гарнизонов. Это вызовет поднятие в воздух советских ударных Ми-24, стремящихся поразить точки, откуда были выпущены РС-ы или мины. Таким способом, первой группе представятся цели для пусков ракет «Стингер». В районе аэродрома Джелалабада поражения планируется осуществить силами отряда инженера Джаффара из ИПА Гульбеддина Хекматияра на этапе начала крупной войсковой операции намеченной шурави в ближайшее время. Тогда на взлётно-посадочной полосе будет скапливаться большое число бортов Ил-76, Ан-12, Ми-6А, Ми-8МТ с прибывающими войсками. Это позволит нам поразить максимальное количество авиационной техники и живой силы противника.
АЭРОДРОМ КУНДУЗА. Солнце в дуб. +43С. Полк ждал погрузки на Ан-12 и вылета в Джелалабад на армейскую операцию в провинции Кунар. Разведрота собралась для коллективного фото, и лейтенант Викулов сделал несколько щелчков из своего фотоаппарата «Смена». Монгол, Стрела, Руст, Костян, Костёр и Сидор сели в круг, откинулись спинами на рюкзаки и, вытянув ноги, безмятежно беседовали о жизни. Изневесь прошла команда грузиться в самолёты и Сидор, взвалив на себя грузный рюкзак, по случаю пропел четверостишье из песни М.Смурова «Я воин-интернационалист»:
…Опять звучит воинственный набат,
Мы в три минуты покидаем роту,
И вот опять летим в Джелалабад,
Всё так, как и прежде, будто на работу.
Через час Ан-12 уже подлетал к аэродрому Джелалабада. Меж тем, инженер Джаффар, получивший накануне сведения о начале операции, провёл с помощниками топографическую рекогносцировку. Хорошее знание местности и наличие в рельефе скрытых проходов, позволили отряду Джаффара в тридцать пять мятежников с пятью ракетами «Стингер», под покровом ночи, незаметно прокрасться к заросшему кустарником взгорку на увале в километре северо-восточнее аэродрома Джелалабада. Выбранная лазутчиками позиция, открывала вид на взлётно-посадочную полосу, посты охранения и бронетранспортёры БТР-80, выставленные по периметру. С течением времени, около 15.00. на горизонте появились шесть советских вертолётов, проводивших воздушную разведку. Впереди шла пара огневой поддержки Ми-24, в середине пара Ми-8МТ, прикрывала их пара Ми-24. Приблизившиеся к аэродрому вертолёты начали облетать прилегавшие территории. В случае обнаружения сил противника, для обеспечения безопасного приземление транспортных самолётов с войсками, они должны были их уничтожить. Когда устойчивым курсом вертолёты стали приближаться к позициям залёгших мятежников, поняв неизбежность своего обнаружения и срыв плана применить ракеты по самолётам с войсками, Джаффар мгновенно решил направить их на пары Ми-24 и Ми-8. Он скомандовал по радиосвязи командирам трёх расчётов: «Готовьсь!», - и операторы подняли снаряженные установки на плечи. Они встали в позицию и навели ракеты с инфракрасными головками самонаведения на цель. Преобразовав импульсы теплового излучения двигателей Ми-24 в электронный сигнал, система «свой-чужой» прерывистыми звуками оповестила - объект взят под контроль, и мятежники приготовились к пуску. Один из них, которому была отведена важная роль видео-оператора, навёл объектив включенной видеокамеры на стремительно снижавшийся для нанесения удара Ми-24, стараясь запечатлеть непосредственно момент его поражения.
Стоявшие за спинами расчётов, мятежники приготовились к быстрой перезарядке ракет и осуществлению новых пусков. Когда ведущий Ми-24 начал снижение в районе первого разворота в 200-х метрах над землёй, Джаффар скомандовал: «Огонь!» И под возгласы такбир: «Аллах акбар» ракеты взмыли ввысь. Первая ракета не достигла цели. Вторая попала в область расходного бака Ми-8МТ и воспламенила его, заставив вращать падавшую вниз машину. Третья ракета ударила уже в объятый пламенем вертолёт, выбросив взрывной волной лётчика-штурмана из кабины. Он раскрыл парашют и приземлился на минном поле, откуда вскоре был эвакуирован наземными подразделениями. Расчёты мятежников немедля оснастили комплексы новыми ракетами и приготовились к заходу «на боевой», прилетевшей пары Ми-24. По ведомому вертолёту Ми-24, выполнившему разворот для нанесения удара, была выпущена четвёртая ракета, попавшая в главный редуктор и, повредившая половину отсеков лопастей несущего винта. Её командир приказал экипажу покинуть борт, а сам предпринял попытку посадить машину и приземлился в подконтрольной шурави зоне. Однако вследствие сильного повреждения несущего винта, возросшей вертикальной скорости и жёсткой посадки, командир Ми-24 получил ранение несовместимое с жизнью. Он скончался при эвакуации с места падения командиром звена вертолётов Ми-8МТ. Это был первый опыт применения ПЗРК «Стингер» в Афганистане: четыре выпущенных ракеты - три поражённые цели. Мятежники ликовали. Мелкие фрагменты сбитых машин разбросало на большое расстояние, а крупные, догорали, поднимая ввысь клубы черного дыма.
Тем временем на взлётно-посадочную полосу аэродрома Джелалабада садились транспортные Ан-12 из разных частей Афганистана, доставляя на Кунарскую операцию войска. Костян, Монгол, Сидор, Костёр, Стрела и Руст, сидевшие у иллюминаторов приземлявшегося Ан-12, видели, как к пылавшим вертолётам подъезжали пожарные машины и пытались их потушить. Они сошли с рампы и ощутили себя словно в финской парной. Волглый джелалабадский субтропический воздух мрел и был густой, как вата. Казалось, его можно разрезать. Он был насыщен ароматами эвкалипта и цитрусов. На ночлег разведчики расположились на окраине аэродрома, откуда были видны сгоревшие вертолёты, вызывавшие у них баттхёрт. Утром воинам предстоял десант в горах на границе с Пакистаном. Задача войск состояла в захвате складов вооружения и боеприпасов и уничтожении членов мятежных формирований. Едва рассвело, вертолёты Ми-8МТ наполнили борта четырьмя десантными группами разведроты и полетели в направлении строго на восток от города Асмар.
АФГАНО-ПАКИСТАНСКАЯ ГРАНИЦА, УЕЗД НАРАЙ ПРОВИНЦИЯ КУНАР
Сюрприз врагу — последняя граната.
И ждать, когда поближе подойдут...
Мы даже смерть приветствовали матом —
Как жаль, меня не многие поймут...
( М.Кошкош)
Высадка десанта была проведена у сопредельной линии Дюранда на вершине, нависшей над кишлаком Бар-Сур-Камар. Визави к ней на пакистанской территории возвышалась гора Сургулосар с отметкой 3236. Она была господствующей в окружении ближайших высот, включая и те, что были на афганской стороне. В недрах Сургулосар находился крупный арсенал, который переваливал из Пакистана в Афганистан партии оружия и боеприпасов. На вершине горы реяло тёмно-зелёное полотнище с белым полумесяцем и звездой государственного флага Пакистана и были оборудованы опорные пункты с огневыми точками. Их высотное превосходство позволяло поражать цели на вершинах гор, находившихся на афганской территории. Сургулосар имел свой гарнизон. Здесь проходили подготовку группы афганских моджахедов «Исламской партии Афганистана Юнуса Халеса» и базировались наёмники из различных исламских государств: Саудовской Аравии, Иордании, Египта, а также бойцы подразделений специального назначения пакистанской межведомственной разведки ISI. Накануне начала войсковой операции Советских войск в Кунаре по приказу начальника афганского бюро межведомственной разведки Пакистана ISI Юсуфа Ахтар-хана с арсенала Сургулосар на перевалочную базу Бар-Сур-Камар в Афганистане была переправлена крупная партия винтовок Lee Enfield и Lee Metford – 10 тысяч
стволов; крупнокалиберные пулемёты ДШК; автоматы Калашникова АКМ-47; миномёты разного калибра и модификаций; ручные противотанковые гранатомёты РПГ-2 и РПГ-7; ракетные комплексы ПЗРК «Стрела-2» Grail SA-7 и «Блоупайп»; безоткатные орудия; зенитные малокалиберные пушки «Эрликон» и другое вооружение.
Когда четыре вертолёта Ми-8МТ высадили десантные группы с разведчиками на высоту, находившуюся над кишлаком Бар-Сур-Камар, было слышно, как внизу шёл бой. Его вёло специальное подразделение правительственных войск армии ДРА «Коммандос» с превосходившим силами отрядом мятежников. Потери афганской армии к тому времени составляли уже свыше двадцати человек. Всё началось с того, что в уездном центре Нарай, прибывший из Пакистана отряд мятежников и иностранных наёмников захватил уездный партийный актив НДПА. По данным афганской Службы госбезопасности ХАД, отряд мятежников с захваченными пленными ретировался в направлении пакистанской границы к горе Сургулосар. Поднятый в связи с этим по тревоге батальон Коммандос начал в приграничной полосе поисковые действия, прочёсывая населённые пункты Зор-Баравуль и Бар-Сур-Камар. Обнаружив в последнем отряд мятежников, он ввязался в бой и стал его преследовать. В итоге попал к мятежникам в западню. При попытке вынести тела погибших товарищей, Коммандос столкнулся со шквальным огнём мятежников и потерял ещё десять человек. Это вынудило командование армии ДРА запросить помощь советских подразделений. На поддержку Коммандос были брошены десантные группы разведчиков под командованием старшего лейтенанта Середы.
Первыми высадились 1-я и 4-я группы, состоявшие, в основном, из старослужащих солдат разведроты под командованием старшего лейтенанта Демичева и лейтенанта Викулова. За ними 2-я и 3-я, куда вошли старший лейтенант Середа, старший лейтенант Хромов, старшина Капустин, Сидор, Монгол, Руст, Стрела, Костёр, Азим Ахмедов и другие. Разведчики сходу вступили в бой и безостановочным огнём прикрытия начали переносить рубежи в глубину, обеспечивая себе возможность приблизиться к позициям противника. При очередной смене позиций 2-я и 3-я группы не смогли закрепиться на рубеже и прикрыть дальнейшее продвижение 1-й и 4-й групп, что привело к сосредоточению на них плотного огня противника. 2-я и 3-я группы, продолжали вести устойчивый огонь с флангов, поддерживая 1-ю и 4-ю группы, однако усиленные подошедшей с Сургулосар свежей живой силой, мятежники нарастили по ним свою огневую мощь. В отряде, прибывшем из Пакистана, находились экипированные в чёрную униформу иностранные наёмники и бойцы пакистанского спецназа «Черные аисты». Они наступали на позицию 2-й группы, состоявшей из девяти бойцов, цепью в полный рост, рассчитывая этим сломить их моральный дух.
- Держите их на удалении! Не давайте подойти ближе! – командовал Капуста.
Костёр, Костян и Стрела, подавлявшие мощью своих пулемётов, выполнили приказ старшины и сдерживали натиск мятежников, не позволяя подступить ближе. Потеряв людей, противник залёг. Затем, оттащив своих убитых и раненных, переместился на рубеж, где шло противостояние с 1-й и 4-й группами.
Старший лейтенант Середа по радиостанции запросил помощь ударной авиации:
- У меня 200-е и 300-е, противник преобладает числом, нужна помощь авиации!
Но близились сумерки и воздушной поддержки так и не последовало. Вскоре стрельба прекратилась и наступила темень. Под покровом ночи, разведчики из 2-й и 3-й групп, организовав прикрытие, выдвинулись к позициям 1-й и 4-й групп. На месте они обнаружили погибших товарищей. Тела их были сильно изрешечены пулями. На рассвете прилетели пары штурмовиков Су-25 и обработали ударами позиции мятежников. С их удалением прибыли вертолёты Ми-8МТ и эвакуировали тела четырнадцати погибших разведчиков из 1-й и 4-й групп. По злому року судьбы все они были дембелями. Срок их службы истёк ещё полтора месяца назад, и они ждали отправки домой. 2-я и 3-я группы, с остатками 1-й и 4-й захватили арсенал в Бар-Сур-Камар и, переправив его вертолётами Ми-8МТ, были переброшены в район северо-западнее города Асадабад. Высадка десанта была проведена на высоте, находившейся над кишлаком Вотапур в долине реки Печдара. Оттуда разведрота с другими подразделениями полка следовала по маршруту, оставляя на пути кишлаки Пероне, Шамиркот, Паджигаль.
У кишлака Коньяк, два взвода четвёртой роты полка и приданные ей силы гранатомётного взвода и миномётной батареи, действуя в авангарде головной походной заставе второго батальона, оказались в хорошо подготовленной засаде мятежников, и приняли смертельный бой. Первым засаду обнаружил разведывательный дозор, он предупредил об этом основную группу и сосредоточил огонь мятежников на себя. Гвардейцы 4-й роты и приданные ей подразделения, стойко отражали натиск противника. Оставшийся прикрыть отход товарищей гвардии младший сержант Василий Кузнецов, раненый в ноги, расстрелял весь свой боекомплект и подпустил мятежников на шаговое расстояние. Когда мятежники взяли его в плотное кольцо, взрывом последней гранаты Ф-1, он взорвал их и себя. В бою у кишлака Коньяк погибли 22 воина Ограниченного контингента Советских войск в Афганистане. По возвращению в пункт постоянной дислокации в Кундуз, командир полка подполковник Остроумов А.И. организовал прощание однополчан с погибшими в Кунаре товарищами. Они подняли цинковые гробы на плечи и понесли по пыльной дороге к аэродрому Кундуза. Впереди несли гроб с телом командира 4-й роты гвардии капитана Перятинца А.В. На аэродроме подхода траурного шествия ожидал раскрывший рампу «Чёрный тюльпан». Когда командир полка произнёс прощальную речь, гвардейцы погрузили тела в самолёт, и он грузно взмыл в небо.
ПАНДЖШЕРСКАЯ ОПЕРАЦИЯ
ПИШГОР, ПАНДЖШЕРСКОЕ УЩЕЛЬЕ, июнь 1985 года. ВРЕМЕННАЯ СТАВКА ПАНДЖШЕРСКОГО ФРОНТА
Поздний вечер, 22.30. На горной террасе в одноэтажном строении, в плохо освещённой комнате, застеленной верблюжьим ширдаком, сложив по-турецки ноги, сидело более тридцати моджахедов. Шло заседание Наблюдательного совета Панджшерского и Северо-восточного фронтов. Обсуждался вопрос о боевом слаживании. Докладывал — полевой командир Сафиулла-хан из Панджшера:
— БисмиЛляхи Рахмани Рахим! — начал он истово с Басмалы. — Вчера отряд наших моджахедов провёл успешную операцию по захвату одного из пяти гарнизонов правительственных войск в Панджшерском ущелье. Речь идёт о батальоне «Коммандос» в Пишгоре численностью в 150 военнослужащих. Операция по захвату гарнизона состояла из нескольких этапов. Сначала, на протяжении месяца мы методично распространяли листовки со списками фамилий военнослужащих батальона и именами членов их семей с угрозами неминуемого возмездия. Дополнительно к этому, внутри гарнизона, наши люди сеяли панику, подстрекали к саботажу и вспышке мятежа. В дальнейшем, за две недели до захвата мы отрезали гарнизон от поставок продовольствия и горючего, привели в негодность каналы электроснабжения. Среди личного состава начало расти недовольство. Тем самым были созданы предпосылки для проникновения и малокровного захвата гарнизона. На заключительном этапе наша артиллерия нанесла удары по сторожевым заставам, расположенным на высотах господствующих над Пишгором и провела массированный обстрел гарнизона из миномётов. После этого мы начали штурм. В ходе него командир гарнизона, его заместитель и заместитель начальника центрального корпуса вооружённых сил ДРА генерал-майор Ахмад Ад-дин, находившийся в тот момент в Пишгоре, оказали вооружённое сопротивление и были убиты. Правительственная делегация в составе 11-ти человек, прибывшая намедни из Кабула в Пишгор, и 150 военнослужащих батальона «Коммандос» офицеров и солдат, сохранивших верность официальной власти, были арестованы и конвоированы нашими моджахедами в другое место. По итогам боя было подбито 4 танка, захвачено 400 автоматов АКМ-47, 10 миномётов, 4 артиллерийских орудия, 12 радиостанций, 6 автомобилей, значительный запас продовольствия и обмундирования. Выслушав все доклады, итоговое слово взял Ахмад Шах Масуд:
— Бисми Лляхи Рахмани Рахим! — начал Шах Масуд. — С взрывами складов в гарнизоне Руха и захватом гарнизона в Пишгоре, шурави неминуемо начнут в Панджшере крупную войсковую операцию. Первоочередная задача — гуманитарная. Она состоит в эвакуации жителей долины с особо опасных участков. Главной же военной задачей Панджшерского фронта вижу удержание второстепенных ущелий, прилегающих к главной долине. Для этого необходимо использовать огневую мощь наших опорных пунктов, сочетая с внезапными нападениями мобильных групп на растянутые по долине силы Советских войск — в тыл и с флангов, минировать дороги и устраивать завалы, склонив их к прекращению операции.
АЭРОДРОМ КУНДУЗ, раннее утро. Ясно +30оС. Десантные группы услышали гул запущенных двигателей и свист закрутившихся лопастей Ми-8МТ и, погрузившись на борта, полетели в район операции. Разведрота высадилась в низовье Панджшерской долины на высоту в районе населённого пункта Джарий-аб. Здесь издревле разрабатывались серебряные рудники, и в результате добычи металла, в горной породе образовалось большое количество выработанных брошенных шахт, в которых панджшерцы оборудовали свои мощные опорные и наблюдательные пункты. Задача разведроты состояла в недопущении стягивания на данном участке к главной долине атакующих мобильных групп мятежников из второстепенных ущелий. Боевой разведывательный дозор: Капуста, Стрела, Сидор и, пулемётчик-Костёр в замыкании, вели за собой основную группу: командира роты старшего лейтенанта Середу, приданного разведроте штатного переводчика полка с языка дари старшего лейтенанта Абдулло Кодирова, Лепёху, Монгола, Руста, Солодуху, Замятина, тарджимонов Ахмедова, Курбанова, Липкина, командиров взводов Демичева и Викулова, и остальную часть разведроты. В замыкании шёл пулемётчик Костян. Рота двигалась по оврингу, опоясывавшему крутой склон горы. Пройдя некоторое время в пути, дозор натолкнулся на пещеру-склад. О недавнем присутствии в ней мятежников свидетельствовали тлевшие угли очага, горячий чайник и приготовленная еда. В глубине пещеры Костян и Стрела обнаружили два десятка английских винтовок Ли-Энфилд и Ли-Мэтфорд — «Lee Enfield» & «Lee Metford», больше известных со времён англо-бурских войн 1880-1881, 1899-1892 годов под названием «БУР» с большим количеством ящиков с патронами калибра 7,74; а также два крупнокалиберных пулемёта ДШК и к ним несколько коробов со снаряжёнными лентами.
— Оружие и боеприпасы уносим с собой! — приказал капитан Середа.
Руст, стоявший особняком у дальнего ящика, начал доставать из него БУРы и заметил лежавшую среди винтовок чёрную матовую коробку с серебристым теснением «BERETTA 92». Он приоткрыл её, и увидел новенький пистолет. Вмиг поняв, что это лучше спрятать, Руст спешно запихнул коробку за пазуху. Пещерный арсенал разведчики забрали с собой, основную часть боеприпасов взорвали. Трофей шёл в копилку боевой деятельности разведроты. Пришедший на место погибшего в Кишиме старшего лейтенанта Леонида Петрова, новый командир роты старший лейтенант Середа, планировал представить его командованию полка и добиться для личного состава наград и поощрения. Так, к транспортируемым разведчиками личному оружию, боеприпасам и тяжёлому вооружению — ДШК и АГС-17, с их телами и треногами, добавился трофейный арсенал. На шеях и плечах появились соединённые льняной верёвкой пары коробов от ДШК со снаряжённой лентой и по паре винтовок БУР. При переброске вертолётами на другую высоту, выпрыгнувшим с этим грузом, сложно было не то, что встать, даже отползти в сторону. Прыгавшие следом сваливались им на головы. После окончания высадки, старший лейтенант Середа указал роте на вершину, куда надлежало взойти. Молодым разведчикам, загруженным горою оружия, её достижение казалось невероятным. Ближайшей задачей после высадки для них было просто встать. А уже потом, не думая — можешь или нет, взбираться в гору, неся на себе тяжёлую поклажу.
В эти часы, они спиной чувствовали прикованные взгляды старослужащих, наблюдавших за их преодолением. Одно дело дерзнуть в палатке, другое показать себя в горах. Твёрдой поступью, выдерживая темп, размеренно — за шагом шаг, тысячу раз, молодые разведчики повторяли про себя заученную в учебке Шерабаде фразу: «Врёшь, не возьмёшь!», и медленно поднимались в гору. В минуты общего привала не садились, ибо понимали — если сядут, встать, и идти потом будет значительно тяжелее. Посему в минуты роздыха, поставив БУРы прикладами на горную твердь, поддав тело вперёд, дабы распределить тяжесть груза с ног на спину, опирались ладонями о горную кручу и переводили дух стоя. А уже к вечеру, добравшись до конечной походного дня вершины, скидывали с себя рюкзаки, короба ДШК, БУРы и личное оружие и отдыхали без задних ног, запрокинув голову. Следующие дни оставались такими же продолжительными и трудными. Но молодые вошли в ритм, привыкли к тяжести и передвигались значительно легче. Фляжки их, к тому времени опустели. На пути, случаем встречались жёлтые лужи неизвестного происхождения — то ли не успевшие испариться дождевые осадки, то ли следы, опорожнившихся ишаков. Но тогда это было неважно. Жидкость набирали во фляжки вместе с мутной тиной, бросали в неё дезинфицирующий пантоцид, лимонную кислоту из сухпайка и спустя минуту пили.
ПРОШЛО ДВОЕ СУТОК. ШЁЛ ТРЕТИЙ ЭТАП ОПЕРАЦИИ
Разведроту перебросили вертолётами в верховье Панджшерского ущелья в район населённого пункта Пирьях юго-восточнее кишлака Пишгор. С рассветом, оставив на высоте один взвод с лейтенантом Викуловым, командир разведроты старший лейтенант Середа, приданный роте штатный переводчик полка с языка дари старший лейтенант Кодиров и два взвода со старшим лейтенантом Демичевым, спустились в долину для разведки местности и набора воды. Когда разведчики подошли к каменистой стремнине реки Панджшер, старший лейтенант Середа громко предупредил:
— Воды много не пить, иначе будет тяжело идти!
— Духи, это вас касается! — недобро прогорланил постылый Лепёха, презрительно поглядев на молодых.
Руст, стоявший выше всех по течению, не спеша помыл руки, потом лицо и стал было набирать в сложенные ладони воду для питья, как вдруг заметил её багровость. Он стряхнул ладони, привстал, и посмотрел вверх по течению.
— Товарищ старший лейтенант, глядите! — воскликнул он, показав рукой на воду.
Все враз перевели взгляд вверх по реке Панджшер, нёсшей в бурном потоке по всей ширине русла огромное количество тел расстрелянных афганцев. Они переворачивались, накоротке цеплялись за валуны, наваливались друг на друга и проплывали дальше.
— Это афганский батальон «Коммандос», уведённый людьми Ахмад Шаха из захваченного гарнизона в Пишгоре, — провестил с затугой Середа, — вот они и отыскались!
Разведчики были огорошены. Но расспрашивать командира роты не стали и, дождавшись пока течение унесёт тела, набрали во фляжки воду и покинули урез. Пройдя некоторое расстояние по долине, они вышли на местность, где столкнулись с глинобитными постройками брошенного афганского кишлака и, не корреспондирующейся с ним волейбольной площадкой. Складывалось впечатление, будто команды, недавно завершив игру, удалились в раздевалку. Весь инвентарь, скамейки для игроков и наблюдателей, судейская вышка и не снятая со стоек сетка, были в идеальном состоянии. Разведчики поняли — это база мятежников. У глинобитной постройки, служившей им казармой, стояли десять, привязанных к жердине ишаков. А вскрай на пажити блеяла и, пощипывая траву, медленно перетекала отара из двадцати овец. Судя по всему, она была предназначена для снедания мятежниками. Учитывая, что к завершению третьего дня этапа операции сухой паёк уже съели, вопрос с питанием решился сам собой.
Товарищ старший лейтенант, неплохо было бы мясца свежего отведать, — предложил, Капуста, не отводя взгляда от овец.
Вмале поразмыслив, ротный согласился:
— Кто у нас умелец по свежеванию овец? — спросил Середа подчинённых.
— Тевс Константин! — воскликнул Сидор — Он из южного Казахстана и мастерски этим владеет.
— Кодиров, берёшь рядового Тевса, ловите некрупного барана, спешно его свежеваете и покидаем местность! — приказал Середа переводчику.
— Товарищ старший лейтенант! А почему некрупного-то?! — недоумевал недовольный Лепёха. — Давайте наоборот — дебелого! Не мы, так духи их съедят.
Костян попросил Монгола достать из санитарной сумки, смотанную в круг, силиконовую трубку от капельницы и сделал два отрезка. Попытки догнать и схватить, хоть какого-то барана, успехом не венчались. Отара ускользала, уводя за собой вглубь ущелья и удаляя от сил роты. Отчаявшись поймать руками, Кодиров прибег к помощи оружия. Он выстрелил из своего АКМС-47 с ПБС — глушителем для бесшумной стрельбы в хвост отары и попал в одного из животных. Когда они с Тевсом подошли ближе, то увидели, что подстрелили самого крупного барана. Успев выпустить кровь, они уложили животное на спину, и Костян приступил к свежеванию. Сноровными движениями ножом он сделал надрезы в обе нижние части бараньей голени и, вонзив под шкуру трубку от капельницы, начал в каждую вдувать ртом воздух. Баран стал наскоро надуваться, а скопившийся под шкурой воздух отделил её от туши. Легкими похлопываниями, Костян равномерно распределил воздух по всей туше и, спорко, острым лезвием ножа, отделил шкуру от мяса.
В это время внезапу послышались, бьющие издали, одиночные выстрелы, скоро переросшие в короткие очереди. Кодиров и Костян живо сообразили — открытая местность не позволит им дотянуть до рубежа, где осталась ждать рота, и без слов, рванулись к ближайшему укрытию, находившемуся в ста пятидесяти метрах в противоположном направлении. Они бежали, крепко держа за ноги барана, но когда огонь мятежников достиг высокой плотности, и стало ясно, что с грузом не добежать, Кодиров крикнул: «Бросай барана!» Костян разжал пальцы и понёсся со своим ПКМ наперевес к ближайшему упалому дувалу уже налегке. Забежав за угол, он стоял, наклонясь, упёршись ладонями в колени, стараясь отдышаться, ожидая появления Кодирова. Но того всё не было. Зачуяв неладное, Костян выглянул из-за дувала и увидел, как за клубами садившейся пыли, поднимал руку, лежавший раненый Кодиров. Он оценил обстановку и, вобрав в лёгкие больше воздуха, порато срываясь на короткие перебежки, падая и переворачиваясь, по-пластунски дополз до раненого Кодирова. Костян погрузил на себя Кодирова и начал с ним быстро перемещаться. Для недопущения достижения ими рубежа взводов, разделявший их участок активно простреливался мятежниками. По ползшим на открытой местности в укрытие двум шурави, мятежники били с двух сторон. Взвода пытавшиеся прийти им на помощь, мятежники сдерживали устойчивым огнём, не давая высунуть головы. Когда Костян и Кодиров заползли за полуразрушенную глинобитную стену, возникла кратковременная пауза. Костян осмотрел рану Кодирова и вколол промедол.
— Ну что там?! — насилу проговорил занемогший от боли Кодиров.
— Пуля вошла в поясницу и спряталась глубоко! — сообщил, осмотрев пулевое отверстие Костян.
Затем он вынул из рамочного приклада АКМС-74 Кодирова индивидуальный перевязочный пакет, и наскоро наложил повязку. Тем временем отрезанным от основных сил Кодирову и Костяну, с противоположных склонов стали спешно спускаться мятежники. Костян притиснул приклад своего ПКМ к плечу и прицельно, экономя патроны, поражал цели короткими очередями. Сдерживаемые огнём мятежников, взводы вели непрерывный огонь по подножью, не давая им сойти со склонов и взять офицера и разведчика в плотное кольцо. Командир разведроты Середа вызвал на помощь авиацию. Через 20 минут прилетели две пары боевых Ми-24 и стали обрабатывать ближайшие склоны реактивными снарядами. Это вынудило мятежников срочно отступить. Когда удары по целям были отработаны, огонь прекратился. Вскоре под прикрытием пары Ми-24 в долине приземлился вертолёт Ми-8МТ, и переводчика Кодирова эвакуировали в госпиталь. Не возвращаясь за бараном, разведчики наполнили фляжки водой и вернулись на удерживаемую высоту. Все они оставались под впечатлением боя и проявленной храбрости Костяна. Друзья — Стрела, Руст Сидор, Монгол, Костян и Костёр расположились особняком. Сидор, словно посвящая единственному среди них женатому Костяну, запел песню барда-афганца И. Морозова «Этот мир без тебя»:
Этот мир без тебя — просто голые скалы,
От палящего солнца не спрятаться в тень.
Здесь душманские буры стерегут перевалы,
И в тревожных рассветах рождается день.
Этот мир без тебя перечёркнут ракетой,
И погибшим друзьям не закончился счёт.
Здесь отмерена жизнь пулемётною лентой,
Караванной тропою и чем-то ещё.
Этот мир без тебя — после рейда усталость,
Недописанных писем скупые слова.
Здесь в сердцах уживается ярость и жалость,
И по-прежнему в душах надежда жива.
Этот мир без тебя неизменен и вечен,
Мир нежданных разлук и случайных встреч.
Здесь ремни автоматов врезаются в плечи,
И звучит иностранная странная речь.
Этот мир без тебя — он расколот войною,
Эхо выстрелов скачет по склонам крутым.
Этот мир без тебя все же полон тобою,
И становишься ближе далёкая ты.
Близился вечер, но ещё не смеркалось. Уставшая после трудного горного перехода разведрота отдыхала. Бойцы рассредоточились на вершине столовой горы. Сидор и Костян, лежали откинувшись спинами на рюкзаки, Стрела и Костёр грели себе еду из горного пайка на сухом горючем, Руст и Монгол беседовали, глядя в дальнюю даль и, наслаждаясь баским горным пейзажем. Панджшер поражал величием. На горизонте под куполами плывших облаков, горделиво возвышались заснеженные вершины Гиндукуша, а плавно паривший в вышине в потоках тёплого воздуха огромный беркут, длиною в метр и размахом крыльев в два с половиной метра, вызывал у разведчиков взбуду. Не отводя взора от царь-птицы - Сидор, вдруг тихо запел душевную украинскую песню Петренко М.М.:
Дивлюсь я на небо та й думку гадаю:
Чому я не сокіл, чому не літаю,
Чому мені, боже, ти криллів не дав?
Я б землю покинув і в небо злітав!
Находившийся отступя от Монгола, Лепёха взял орла на прицел своей снайперской винтовки СВД.
— Не надо этого делать! — предостерёг Монгол. — Орёл — творец земной тверди, его изведение предвещает карачун.
— Плевал я на ваши шаманские запуки! — надменно процедил Лепёха, и точным выстрелом сразил птицу.
Монгол сумно покачал головой, но промолчал.
Смеркалось. Рота распределила время караульной службы и легла на отдых. Неожиданно тишину нарушила серия приглушённых взрывов в недрах горы.
— Что это?! — поинтересовался лейтенант Викулов у старшего лейтенанта Середы.
— В этой местности добывают бериллы, похоже, взрывают горную породу, — без воодушевления допустил Середа.
— Что добывают?! — переспросил Викулов.
— Изумруды! — уточнил Середа.
— Товарищ старший лейтенант!— воспалился Викулов. — Разрешите мне со взводом под прикрытием сверху до восхода солнца спуститься и разведать обстановку?
— Игорь! — сердито с недоумением воззвал Середа Викулова. — Я понимаю у солдат вечно шило в заднице! Но ты-то офицер видалый! Ты что, приключений на наши головы найти хочешь?!
— Да я не за бакшишами! — оправдывался Викулов. — Подумайте сами! Стали бы горняки рвать породу, знай, что в этот момент, над их головами находятся шурави?! Конечно, нет! Поэтому мы непременно застанем их врасплох. Глядишь, и трофеев возьмём!
— Разработку изумрудов ведут люди Ахмад Шах Масуда. Это крайне опасная затея! — предостерёг Середа. Но подумав внедолге, согласился. — Хорошо! Проверь, чтобы работала радиостанция! Обязательно возьми опытных бойцов и двух пулемётчиков. А мы вас прикроем сверху.
После короткого отдыха, поднявшись за два часа до рассвета, лейтенант Викулов, Капуста, Лепёха, Сидор, Монгол, Руст, Костян, Костёр, тарджимоны Ахмедов и Курбанов с личным оружием скорым шагом, но бесшумно, стали спускаться в подол. Когда до него оставалось меньше пятидесяти шагов, они увидели полоски светящихся фар белого микроавтобуса, направленные на широкий вход в рудник и загружавших в него что-то пятерых, невооружённых людей. Трое из них были в европейской одежде.
— Крикни им, чтобы остались на месте! — скомандовал Викулов Азиму Ахмедову.
Тот громко крикнул:
— «Дар джоятон биистед!
Они обернулись, но, увидев спускающихся к подножью шурави, запрыгнули в микроавтобус и дали ходу. Движение автосредства пресекли короткие очереди по колёсам и в заднюю дверь.
Услышав их, Середа вышел на связь:
— Викулов! Что у тебя там за стрельба?!
— Товарищ старший лейтенант! Задержали микроавтобус с людьми. Они без оружия, наскоро их обыщем, допросим и отпустим. Если разрешите, поверхностно, не углубляясь, осмотрим штрек и назад.
— Давай недолго! — приказал Середа и вышел из связи.
Когда разведчики подошли к расстрелянному автотранспорту и направили стволы на сидевших в нём людей, то из салона спешно высыпали трое европейцев, горланивших что-то по-немецки, дюже оробевший водитель-афганец и статный азиат. Последний одет в традиционный афганский перухан из дорогостоящей материи тёмно-синего цвета, богато расшитый войлочный жилет и пуштунский головной убор в виде пилотки из серебристой каракульчи. Он был хладнокровен и держался с достоинством. При осмотре микроавтобуса TOYOTA выяснилось, что это мобильная геммолого-минералогическая лаборатория, оснащённая современным западногерманским оборудованием. В его багажном отделении обнаружили карты местности, измерительные приборы, геммологические микроскопы, различный геологический инструмент, фирменные спальные мешки из гагачьего пуха, консервированные продукты и портативные японские радиостанции Yaesu.
— Бойцы! Слушай мою команду! — громко скомандовал лейтенант Викулов. — Стрельцов и Бадмаев, направили стволы на вход рудника! Тукаев и Тевс, встали за мою спину и держите на прицеле всех задержанных! Костров и Сидоренко, ведёте наблюдение за противоположным склоном! Ахмедов и Курбанов, допрашиваете водителя!
— Тевс! Ты же у нас немец?! Переведи, что они говорят! — приказал он.
Костян коротко опросил немцев и доложил Викулову:
— Они утверждают, что маркшейдеры — горные инженеры из ФРГ. Помогают панджшерцам разрабатывать руду, — перевёл Костян.
— Пусть покажут паспорта! — потребовал Викулов.
Костян перевёл приказ лейтенанта, немцы враз достали бордовые книжицы с изображение орла и передали Викулову.
Воодушевлённый задержанием европейцев, Викулов немедля вышел на связь с Середой:
— Товарищ старший лейтенант! — спешил он сообщить об удаче. — Мы немцев взяли! Инженеров-горняков!
— Хорошо! — ответил Середа, — не задерживайтесь, уходите!
В то время, как Викулов и Тевс занимались немцами, Ахмедов с Курбановым допрашивали водителя-афганца, Капуста осматривал салон подвижной лаборатории, а Костёр, Стрела, Монгол, Руст и Сидор держали задержанных под прицелом и вели наблюдение, Лепёха, учуяв нахлынувшую калгазу фешенебельного азиата, подвёл его к открытой задней двери автомобиля и, заставив положить ладони на кромку крыши кузова, начал активно обыскивать. Азиат защерился и стал ёрзать. В один момент он крепко схватил втиснутую во внутренний карман своего жилета Лепёхину руку, не давая что-то оттуда вынуть. Разбесновавшийся противлением Лепёха ударил его прикладом СВД в грудь и силой вытащил толстый кожаный бумажник с ярко-зелёной книжицей с надписью «ISLAMIC REPUBLIC OF PAKISTAN PASSPORT» и, приставив ко лбу ствол СВД, прошипел:
— Истад баш! — что означало — стой ровно! Товарищ лейтенант, у нас в руках пакистанец! — самодовольно доложил он Викулову, продолжая держать азиата под прицелом. — Вот его паспорт! — он передал документ Викулову, а бумажник оставил себе.
Утратив интерес к пакистанцу, Лепёха оттолкнул его в сторону и начал шарить в багажнике микроавтобуса, выбрасывая оттуда геологический инструмент, измерительные приборы, спальные мешки и другой скарб. Неожиданно его взору предстал спрятанный в углу небольшой алюминиевый ящик 40/30/20, связанный в петлях тонким тросом, кончики которого были соединены воедино и опломбированы сургучной печатью. На нём лежал большой плотный конверт, очевидно с сопроводительными документами. Он также был с сургучной печатью. Поживу заметил и келейно надзиравший Сидор. Почуяв большой куш, Лепёха пронзил пакистанца взглядом и, приняв его уструшни за подтверждение своей догадки, каверзно улыбнулся и неторопливо потянулся за ящиком. Вшайрай, резким наскоком пакистанец бросился на Лепёху и порато оттолкнул его в сторону. Засим приподнял плотный войлочный настил, достал припрятанный под ним АКМ-47 и дал по нему короткую очередь, тотчас сосредоточив на себя огонь из нескольких стволов. Лепёха схватился за живот и, тихо застонав, завалился у заднего колеса микроавтобуса, сразу войдя в агонию. Этой же очередью через заднюю дверь зацепило находившегося в салоне Капусту. Не выдержав драмы, водитель-афганец, метнулся по ущелью, но был настигнут короткой пулемётной очередью Костра.
— Этот готов! — констатировал гибель Лепёхи Монгол, определив отсутствие пульса на сонной артерии.
После этого он сразу перешёл к осмотру раны Капусты, который хрипел и тяжело дышал. Монгол вколол ему промедол и сделал перевязку.
— Пуля прошла в сантиметре над сердцем! Состояние ургентное! — сообщил Монгол Викулову.
Викулов незамедлительно вышел на связь с Середой.
— Почему снова стрельба?! — опередил доклад вопросом Середа.
— Товарищ старший лейтенант! У нас один двухсотый и один трёхсотый! — куце доложил Викулов.
— Японский транзистор! — выругался Середа.
И немедля приказал четверым ведущим на склоне наблюдение разведчикам взять две плащ-палатки и спуститься в ущелье для подсобы в эвакуации раненого и убитого. Тем временем Викулов приказал Костру и Стреле держать немцев на прицеле, а Сидору и Костяну взять из багажника TOYOTA смотанную в клубок верёвку и крепко связать им руки.
— Уходим! — скомандовал Викулов.
Спустившиеся разведчики переложили Капусту и Лепёху на плащ-палатки и, пустив вперёд конвоируемых немцев, стали спешно поднимать их наверх. Цепь замыкал прихвативший из микроавтобуса какие-то пожитки, Сидор. Светало. Едва рота поднялась на высоту, старший лейтенант Середа вызвал вертолёты. Состояние Капусты оставалось критическим, рота была удручена.
— Товарищ старший лейтенант, до госпиталя не дотянет! — предрёк Монгол, подойдя к Середе. — Разрешите попробовать нашим методом?!
— Каким ещё… вашим?! — нервозно бросил Середа.
— Шаманским ведовством, — повестил Монгол.
— Выбор невелик, — согласился Середа, — пробуй!
Монгол сел рядом с неподвижным телом Капусты, снял с шеи кожаный шнур, удерживавший на запаянных по реверсу петлях, пять круглых в пятикопеечную монету медных «толи» — шаманских зеркал, обвил его до предела и отпустил. Пока толи вращались, он исступлённо молился духам, прося их дарования Капусте жизни. Засим, Монгол достал из рюкзака фляжку с водой и положил её на аверсы пяти толи. Спустя минуту он вытащил толи, вытянул из петель шнур, положил все пять вдоль оси тела раненого Капусты от горла до пояса и аверсом каждой медной окружности стал поочерёдно прикладывать к ране Капусты и в том же порядке сложил их наземь. Наконец достал свёрнутые в тряпку три среза коры кедра, каждая размером в долонь, разжёг их сбочь тремя разными спичками и, приподняв ладонью десной за завоек Капусте голову, замахами шуйцы, стал задувать за выю клубы едкого кедрового дыма. Пока они воскуривали Капусту, Монгол приложил к зубам варган и, закатив зеницы, лёгким касанием пальца начал бой, издавая чародейные звуки: эй-я, ой-я, ай-я, ий-я. В увенчание, взяв в руки одну из головешек тлевшего кедра, он три раза обвёл коло тела Капусты. Когда кедр догорел, Монгол собрал весь попелуйник, всыпал во фляжку с водой, взболтал и, вновь приподняв Капусте голову, влил ему в уста. Изневесь, вдали послышался стрекот приближавшихся вертолётов Ми-8МТ и разведчики пустили сигнальные ракеты с оранжевым дымным следом, обозначив своё месторасположение. В повисшие в воздухе Ми-8МТ, едва касавшиеся колёсами горной тверди, разведчики погрузили погибшего Лепёху, раненого Капусту, трёх пленных немцев и трофейный арсенал, взгромождённый на гору, десятью вьюченными ишаками, уведёнными с базы мятежников. И дабы они ужотко не служили инсургентам, при отлёте застрелили.
С течением времени, вертолёты чередой приземлялись на аэродроме Кундуза. Стоял июньский зной +40С. В окне иллюминаторов были видны ожидавшие на взлётно-посадочной полосе две «буханки» санитарных УАЗ-452 и стоявшие отступя заместитель командира полка по политической части подполковник Скворцов и начальник особого отдела майор Семёнов.
Капусту выгрузили первым. Он тем временем аккурат пришёл в себя, и у разведчиков затеплилась надежда, что старшина выкарабкивается. За ним вынесли покойного Лепёху.
Из других бортов начали выгружать трофейный арсенал и высадили пленных немцев. Оттягивавший момент схода с борта Ми-8МТ и, остававшийся в числе последних, Сидор был всполошён. «Уже донесли», — досадовал он мысленно, твёрдо полагая, что встречавшие на взлётно-посадочной полосе замполит полка и начальник особого отдела, это «про ящик». Он наскоро прогнал в голове все варианты и окликнул, впередистоявшего Викулова:
— Товарищ лейтенант! — обратился Сидор. — Я уходил с рудника последним и забрал баул с тремя духовскими спальниками. Вы ж сами знаете цену спальникам в горах?! Когда я уже взошёл на вершину, внутри одного из них обнаружил вот этот алюминиевый ящик и какие-то ещё документы, — Сидор протянул их офицеру.
Лейтенант приподнял ящик за ручку и, оценив его увесистость, с ухмылкой, сквозь густые русые усы повторил, — обнаружил, говоришь?! Ну, конечно же, он ведь совсем невесомый! Ладом, эквилибрист! Потом всё разложишь! — резюмировал Викулов. А сам, сжав подмышкой конверт с документацией и, прихватив набитый ящик, спрыгнул с Ми-8МТ. Пока шла разгрузка трофейного арсенала, Викулов, подошёл к стоявшим в сторонке и ожидавшим дальнейших указаний, трём пленным немцам. Он всучил одному из них ящик и, пригрозив пальцем, предостерёг:
— Гляди не потеряй! А вы следите, чтобы этот Ганс ящик куда-нибудь не припрятал, — иронично наказал он, конвоировавшим немцев, Костру и Стреле.
Конверт с документами Викулов оставил себе. Тем временем, старший лейтенант Середа раздал роте приказы и направился на доклад к замполиту Скворцову и особисту Семёнову. Было зримо, что он тотчас попал под перекрёстный допрос и начал оправдываться. После недолгого разговора Середа приказал Костру и Стреле подвести к ним трёх пленных немцев, к которым на ходу каптировался и Викулов. Получив разрешение от старших по званию подполковника и майора обратиться к старшему лейтенанту Середе, Викулов коротко доложил командиру роты о находке, объяснив следом причину, не позволившую ему в суматохе своевременно о ней доложить. Подробно изложив суть событий произошедших у рудника, он передал вышестоящим офицерам конверт с документами. Затем бойко забрал из рук немца алюминиевый ящик и, положив на металлическое полотно взлётно-посадочной полосы, оттянул в стороны два конца тросика, скреплённые сургучной печатью воедино, и вскрыл его. Ящик был всклень наполнен зелёными камнями разного размера и формы. Замполит Скворцов и особист Семёнов изумились трофею. Глядя на их радостные лица, старший лейтенант Середа с облегчением выдохнул.
Панджшерская операция июня 1985 года завершилась взятием большого количества оружия и боеприпасов. Потери в разведроте полка были минимальными.
МАРМОЛЬСКАЯ ОПЕРАЦИЯ
ПАНДЖШЕРСКОЕ УЩЕЛЬЕ, кишлак БАЗАРАК. СТАВКА АХМАД ШАХА МАСУДА
Погожий августовский вечер. В небольшой комнате глинобитного строения на горной террасе встречи с Ахмад Шах Масудом ожидал прибывший из Балха молодой полевой командир Абдул Кадер, известный также, как Мохаммад Забиулло. Невысокого роста крепыш с круглым лицом и чёрной густой бородой, он 20-летним парнем в 1981 году, как наиболее перспективный полевой командир Панджшерского фронта, Ахмад Шах Масудом был направлен в северные провинции Балх и Саманган для организации вооружённой борьбы отрядов партии «Исламское общество Афганистана». Бывший школьный учитель богословия, Абдул Кадер имел аналитический ум и глубокие познания в теологии, был сдержан и харизматичен. К 1983 году он подчинил себе все разрозненные отряды Балха и Самангана и лично управлял большей частью боевых действий при нападении на советские колонны, войска, гарнизоны, органы государственной и исполнительной власти ДРА в северном регионе, поделив его на 73 территориальных сектора. В каждом из них назначил своего военачальника, управлявшего действиями вооружённых групп от 10 до 30 мятежников. Под управлением Абдул Кадера находились мощные укреплённые районы с перевалочными базами: Альбурс, Агарсай, Байрамшах, Шорча партии «Исламское общество Афганистана». В них хранился арсенал, питавший вооружённую оппозицию по всему северу. Правительство в Кабуле, не единожды предпринимало попытки подкупить Абдул Кадера деньгами или статусной должностью в обмен на прекращение им вооружённой борьбы. Но он оставался непреклонен. Ставка Абдул Кадера находилась в горном массиве Мармоль, называемом «ущельем красных скал». Оно пролегало южнее — юго-восточнее в 17-ти километрах от города Мазари-Шариф, перпендикулярно растянутому на 80 километров с запада на восток, глубокому каньону оранжево-бурого цвета, стиснутому с двух сторон крутыми склонами. Изнавись, Абдул Кадер услышал голоса и в комнату в обществе четырёх моджахедов вошёл Ахмад Шах Масуд. Он торопко встал и, приложив ладонь к сердцу, традиционно поприветствовал: «АсСаламу Алейкум!» Шах Масуд и сопровождавшие его сподвижники поздоровались в ответ, после чего все соборно прочитали молитву: «БисмиЛляяхи валяджна, вабисмил-ляяхи хараджнава'аляя раббинаа та-ваккяльнаа» — с именем Всевышнего мы вошли и с Его именем выходили. И только на Господа нашего мы уповаем.
Завершив молебства, моджахеды сели на ширдак — Ахмад Шах Масуд с соратниками по одну сторону, Абдул Кадер напротив.
— Как ваши успехи? — спросил Шах Масуд Абдул Кадера.
— Хвала Всевышнему! Ведём священную борьбу! — с патетикой ответил Абдул Кадер.
— Мы наслышаны о ваших успехах, — обратился на «Вы» Шах Масуд, — и у нас к вам ответственное поручение.
— Слушаю вас, достопочтенный Шах Масуд! — наполнился вниманием учтивый Абдул Кадер.
— Необходимо, чтобы ваша группировка на время отвлекла Советские войска от Панджшерского ущелья на север, — начал толковать Шах Масуд, переведя взгляд на помощника, сидевшего ошую, чтобы он изложил суть задачи.
— Нужно совершить резонансную акцию! — призвал смуглый щедровитый моджахед в коричневом паколь . — Одним из вариантов может быть похищение советских гражданских специалистов, работающих на хлебозаводе в Мазари-Шариф. По нашим данным их численность составляет 20 человек.
— Так и есть, — подтвердил Абдул Кадер, — их возят с противоположных окраин города на автобусе — из общежития на завод и, обратно. Они ездят в сопровождении двух вооружённых охранников. Какова должна быть их дальнейшая судьба? — поинтересовался Абдул Кадер, ожидая на сей счёт вводных.
— Это подскажет сложившаяся обстановка! — ответил помощник Шах Масуда.
Абдул Кадер принял приказ Ахмад Шах Масуда к исполнению. Понимая неотвратимость последствий акции с похищением советских граждан, проведением Советами войсковой операции, он в считанные дни усилил свою группировку, мобилизовав из населённых пунктов Мармоля ещё 1300 мужчин.
МАЗАРИ-ШАРИФ, НЕДЕЛЮ СПУСТЯ
Стоял жаркий августовский день. +41оС. Автобус ПАЗ-672 из партии автотранспорта некогда подаренных правительством Советского Союза братской Демократической Республике Афганистан возвращал с рабочей смены 16 советских специалистов: инженеров и рабочих — наладчиков конвейерного оборудования хлебозавода в Мазари-Шариф. Следует отметить, что хлебозавод был также построен на государственные средства и усилиями граждан СССР. Настроение специалистов было приподнятым. Впереди им предстояли празднества по случаю ввода в эксплуатацию нового конвейерного цеха. В машине громко звучала популярная среди афганцев песня «Sultoni Qalbam» в исполнении меметичного певца Ахмада Захира. Путь от хлебозавода до общежития пролегал по центру Мазари-Шариф. Оставив позади поражавшую видами знаменитую голубую джума-мечеть Хазрат Али, автобус выехал за пределы плотной застройки и уже находился на подъезде к пункту назначения. Изнавись, автобус обогнал легковой pickup «ISUZU» и, резко приняв вправо, преградил ему путь. Из ISUZU выскочили вооружённые люди и, угрожая оружием, потребовали водителя увести транспорт с пассажирами в указанном ими направлении.
СПРАВКА: Советский Союз оказывал Демократической Республике Афганистан значительную экономическую помощь в строительстве и эксплуатации заводов, фабрик, вузов. Это вызывало откровенную злобу у врагов Саурской (Апрельской) революции. Они не могли смириться с тем, как в Кабуле, Суруби, Герате, Пули-Хумри и других городах Афганистана советские гражданские специалисты конкретными делами завоёвывали расположение гражданского населения и выжидали случая нанести по ним удар. До похищения 16-ти советских специалистов в Мазари-Шариф, в их адрес неоднократно звучали угрозы мятежников с требованием покинуть Афганистан. Руководство СССР постановило — наказание за похищение советских граждан должно быть жёстким и неотвратимым.
КАБУЛ. АФГАНИСТАН. ШТАБ 40-й АРМИИ
В кабинете начальника оперативной группы Минобороны СССР в Афганистане маршала Советского Союза Соколова раздался звонок. Звонил военный советник зоны «Север», полковник.
— Здравия желаю, товарищ маршал Советского Союза!
— Здравствуйте, слушаю вас, — поздоровался Соколов.
— Шестнадцать наших гражданских специалистов, трудившихся по контракту на хлебозаводе в Мазари-Шариф, были похищены при возвращении с рабочей смены. Автобус, в котором осуществлялась их перевозка, был найден на южной окраине Мазари-Шариф. Внутри салона были обнаружены следы крови. По предварительным данным водитель был связан с похитителями. В ходе поисков в 5-ти километрах южнее Мазари-Шариф было найдено тело одного из наших специалистов. Судя по всему, он был ранен и не мог передвигаться. Поэтому мятежники его расстреляли. Собранные данные позволяют полагать, что специалистов увели в направлении горного массива Мармоль.
— Какие вы предприняли меры?! — строго спросил маршал СССР. — Похитившая группировка уже установлена?!
— На текущий момент ещё нет, товарищ маршал Советского Союза! — продолжал доклад военный советник. — Мы создали в Мазари-Шариф штаб и оперативную группу по их поиску. В неё вошли представители афганской Службы госбезопасности ХАД, Вооружённых сил ДРА и Народной милиции Царандой. Собираем разведывательные и агентурные данные. Проверяем их достоверность.
— Хорошо, — резюмировал Соколов, — наладьте взаимодействие с командованием 40-й Армии.
В свою очередь маршал СССР Соколов приказал командующему 40-й армии генерал-лейтенанту Генералову срочно разработать план войсковой операции и приступить к его реализации. Руководителем операции был назначен заместитель начальника штаба 40-й Армии генерал-майор Шевченко
КУНДУЗ. ПАЛАТКА РАЗВЕДРОТЫ
Жаркий день августа. +43оС. Разведрота возвратилась с засадных действий. Сидор, Костёр, Руст, Стрела, Костян и Монгол, прослужившие к тому времени «за речкой» уже более полугода, становились матёрыми воинами. Установив в парке на места бронетехнику и вставив оружие в пирамиду, осыпанные жёлтой пылью они вошли в палатку.
— Капуста! — возликовал Сидор, увидев встречавшего у входа, исхудавшего до неузнаваемости хвилого старшину.
— Мы знали, что ты выжил! — присоединился радостный Стрела. — Остались кожа да кости.
— Нам сообщили, что тебя направили в Кабульский госпиталь, и в роту ты уже не вернёшься. Оттуда прямиком в Союз! — поделился Костян.
— Ну как я мог с вами не попрощаться?! — пошутил Капуста. — Хотелось бы домой в парадке вернуться. Не в больничной робе и уж точно не в цинке!
— Резонно! — заметил улыбнувшийся Руст.
— «Кому повезёт — тот на двадцать один месяц и, до двух лет» — помнишь свои слова? — процитировал Капусте Костёр его же фразу произнесённую по прибытию друзей в Афганистан.
— Главное, что ты выжил! — выгодно заметил Руст.
— Исполать Монголу! — благодарно счёл Капуста. — Он набурханил! Доктора оценили. Говорят, мол, невидальщина. Пуля прошла в сантиметре от сердца. Апропо, где он сам?!
— Сейчас зайдёт, — объяснил Сидор, — подотстал трохи!
— Ну как вы тут без старшины?! — поинтересовался Капуста.
— Роту пополнили после потерь в Кунаре. Много новых парней прибыло, — сообщил Костёр.
— А вот и сам шаман! — конферансировал Стрела, вошедшему в палатку Монголу.
Увидев Капусту, Монгол сдержанно обрадовался и уставно прогорланил:
— Здравия желаю, товарищ старшина! С возвращением в роту! — После приветствия, Монгол не откладывая абие перешёл к просьбе: — По случаю удатного выживания и с целью полного исцеления, — воспользовался он доброхотством Капусты, — дозволь совершить сэржэм. Иными словами, провести в палатке шаманский обряд прошения помоги у онгонов — духов наших священных предков.
— Монгол, ты опять за старое?! — посмеялся Сидор с друзьями.
— Что нужно будет делать? — с готовностью поинтересовался Капуста, проверивший на себе чудотворность ведьмака-Монгола.
— В молебне я буду просить онгонов отвести пагубу от моих товарищей и твоего полного излечения. Это будет сопровождаться слитием воедино трёх напитков: молока, чая и водки и окроплением этой смесью стен нашей палатки.
Друзья Сидор, Руст, Стрела, Костёр и Костян с усмешкой переглянулись.
— А от нас-то что требуется?! — поинтересовался Капуста.
— Я обязан поднести онгонам жертвенный дар — сладости, например сгущёнку, сахар. Также необходимо — найти и налить, непременно в разную посуду молока, водки и чая. Проведём сэржэм после вечерней поверки, когда офицеры убудут на отдых.
— Ну что, парни, найдём молоко и водку?! — обратился за подсобой Капуста.
Авторитет старшины Капустина в разведроте был непреложным. А тут ещё всеобщая радость от его неожиданного возвращения в роту. Конечно же, все были за то, чтобы добыть насущное.
— С чаем проблем нет! Со сгущёнкой тоже! — по-хозяйски излагал Сидор. — Молоко можно добыть в дивизии. Там есть корова, кормящая комсостав дивизии молочными продуктами. А вместо водки — самогон сгодится?! Я бачил у сапёров. Они давеча гнали.
— Главное, чтобы спиртное было бесцветным, мутность допустима, — ориентировал Монгол.
— Первач, как стёклышко! — заверил Сидор. — Они знатные умельцы!
После этих слов Сидор созвал Костяна, Стрелу, Костра, Руста и Монгола и, предложив встретиться за палаткой, там объявил:
— В ночное время нужно перенести большой объём продуктов из расположения дивизии в полк. Там каждого наименования: сгущёнки, толстолобика, сливочного масла — по тридцать ящиков. Есть ещё десять мешков сахара. Нам потребуется несколько ночей и большое количество ходок. Время выхода определим после вечерней поверки.
Наступила ночь. По расположению дивизии друзья передвигались скрытно и по двое. Местом встречи Сидор установил палатку Ленинской комнаты Агитотряда дивизии. Когда все подтянулись, Сидор повлёк за собой вовнутрь и во мраке зажёг фонарь. Взору друзей предстали висевшие на стенах портреты генсеков ЦК НДПА Бабрака Кармаля и ЦК КПСС Черненко К.У., наглядная агитация советско-афганской дружбы, большой бюст Ленина и парты со скамейками для политзанятий. Сидор подошёл к ближнему из двенадцати квадратных окон и, скатав внутреннее прозрачное целлофановое полотно, зафиксировал рулон на подвязках. Затем придвинул вдоль стены скамейку и предложил кому-нибудь из друзей подняться на неё, чтобы заглянуть в проём между прорезиненным палаточным полотном и деревянным каркасом. Первым заинтересовался Стрела. Он встал на скамейку и, направив луч фонарика вовнутрь проёма, воздивился:
— Вуйма! Ну, Сидор наямился. Здесь же брашна до дембеля! Да ещё нашим молодым останется.
— Тихо ты! Чего горланишь?! — одёрнул его Руст.
Пространство в сорок с лишним сантиметров шириной и полтора метра высотой от пола до нижнего уровня окон в несколько рядов по всему периметру палатки было наполнено ящиками и мешками с провиантом. Технологически, оно служило воздушной подушкой для теплоизоляции. Летом сохраняло прохладу, а зимой тепло. Визави к палатке Ленинской комнаты Агитотряда — дверь в дверь, стоял огромный дивизионный склад, представлявший собой ангар, собранный из профилированных листов стали.
— Продукты со склада? — поинтересовался Руст у Сидора.
— А вовнутрь-то, ты как проник? — спросил Костян.
— Разобрал в кровельной части один лист, — неохотно признался Сидор.
— Не берусь даже представить, сколько после этого ампоше спишут ревизоры, — пошутил Костян.
— Как он эти неподъёмные мешки и ящики со склада поднял на крышу? — озадачился Монгол, насилу доставая из проёма мешок сахара.
— А с крыши, как спустил?! — удивлялся Стрела. — Да при этом ещё и не засветился.
— Надо ж было выбрать время и всё это ещё по периметру разложить?! — представлял Костёр.
— Без завсклада провернуть этот гешефт было бы сложно! — предположил Руст.
Розыск данного провианта вели повсеместно в расположении дивизии и полка. Но предположить, что он находится в стоявшей, дверь в дверь, палатке Ленинской комнаты агитотряда дивизии, не смог никто. Три ночи в несколько ходок — Стрела, Костёр, Монгол, Руст, Костян и Сидор переносили провиант из расположения дивизии, складывая его у себя в палатке сходно тому, как это было в Ленинской комнате агитотряда. Однако внедолге весь он был съеден разведчиками во время выходов на боевые действия.
КАМЛАНИЯ МОНГОЛА
«Вынув трубку длиной с его плечо, взяв кисет из черной овчины величиной с рукав,
он затолкал «мышиное ухо» (отломанный кусок скрученного табачного листа) в серебряную головку и, ударяя кресалом о кремень, подобно молнии, он дул,
завывая подобно ветру, подымая дым подобно костру».
«Сказание об Абае Гэсэре» — Сыне Неба и Покровителе Воинов
НОЧЬ. Душно +33оС. После знойного дня рота отдыхала. Накинутые на горячие тела мокрые простыни, источая лёгкую прохладу, минутами высыхали. И всё же чувствовалось дыхание скорой осени. В палатке тускло святили пять керосиновых ламп. Одна из них стояла на тумбочке, накрытой белой наволочкой, на которой в ряд были выстроены пять открытых банок сгущёнки. Впереди их были четыре глубокие алюминиевые тарелки. Одна была пустая, в три другие, всклень налиты молоко, самогон и чай. Рядом с каждой тарелкой лежала, предназначенная токмо для неё, столовая ложка. Монгол, уведомил товарищей о скором начале сэржэм, а сам ненадолго отлучился. Бойцы откинулись на железные спинки кроватей и ждали начала действа. Гомон в палатке прервал громкий бой колотушкой-орба в висевший на груди бубен-хэсэ облачённого в шаманское одеяние-боо хояг Монгола и треск вращаемой шигшуур-трещотки. Монгол мерно переваливался с ноги на ногу и, мотая головой, горланил шаманские камлания.
— «И голос этого гудка, я узнаю, как голос друга», — процитировал М. Матусовского, засмеявшийся Сидор.
Монгол продвигался по проходу палатки до конца и на обратном пути передал Сидору бубен, а Костру трещотку, попросив круговым жестом руки вперёд продолжать в том же духе. Сам же розными ложками из трёх тарелок поочерёдно наполнил четвёртую. Затем под зычный бой в хэсэ, треск шигшуур и громкое камлание стал ложкой окроплять стены палатки. Знавшие в роте силу ведовста Монгола на примере спасения Капусты, молча, наблюдали за погружавшимся в исступление Монголом, принимая его ритуал всерьёз. Новоприбывшие же едва сдерживали смех. Когда смеси в тарелке осталось на ложку, Монгол метнул её на потолок и, упав на колени со вскинутыми вверх руками, протяжно возгласил заклинание «Тоорэг!» Засим он достал из лежавшего под его койкой куля длинную деревянную курительную трубку, набитую им загодя и, раскурив, передал товарищам. Её пьянящий терпкий дым при передаче изручь наскоро расплылся по палатке, окутывая сизой мглой. Тем временем, Монгол приложил к зубам варган и, закатив зеницы, начал бой кончиком пальца по тонкому металлическому язычку инструмента, издавая надмирные звуки: эй-я, ой-я, ай-я, ий-я. Когда он закончил, возбуждённая сэржэмом рота обсуждала его, а Костян, Сидор, Монгол, Руст, Стрела и Монгол обступили койку старшины.
— Капуста, — обратился подсевший к старшине с гитарой Сидор, — старший лейтенант Середа не хочет брать тебя на операцию, ссылаясь на квёлость. А сам-то ты хотел — махнуть с нами в горы перед дембелем?
— Хотел, конечно! — признался Капуста. — Но горный поход, подлинно могу не сдюжить. Я часто вспоминаю нашего покойного ротного старшего лейтенанта Бориса Налётова — Царствие ему небесное! «Не стоит шутить на войне с приметами!» — убеждал его не выходить на последнюю операцию начальник разведки полка капитан Прохоров. Нет уж! Покуда талан в Панджшере мне уже представлялся, вряд ли он явится вдругорядь.
— Оно, верно, вдругорядь не явится! — согласился Сидор и запел песню Юрия Кирсанова «Письмо»:
Здравствуй, дорогая! Из Афганистана
Я пишу как прежде. Жив я и здоров.
Что в часы свободные ходим по дуканам.
Базарнее Кабула я не видел городов.
Не могу рассказывать о своей работе,
Что всегда с оружием в город я хожу,
Что бронежилеты среди нас в почёте,
О ночных дежурствах тебе я не скажу.
Я писать не стану о Кундузской пыли,
Тряске в БТР-ах, горных кишлаках,
Что во время рейдов в переделках были,
И ложились пули рядом в двух шагах.
Не скажу тебе я, как мы потеряли
Лучших из товарищей в этой стороне.
Зря своей судьбе они жизни доверяли
И лежать остались на стальной броне.
Лишь одно скажу тебе, ангел мой хранитель,
Что во всех походах ты была со мной.
Тысячью невидимых связаны мы нитей,
Я тебе обязан тем, что я живой.
Миновала ночь, на утреннем разводе роте было приказано подготовиться к выходу на операцию. Разведчики получили боеприпасы, сухой паёк и провели строевой смотр.
МАЗАРИ-ШАРИФ. ШТАБ ПО ПОИСКУ СОВЕТСКИХ СПЕЦИАЛИСТОВ
К поисками советских граждан по всему северному региону Афганистана были привлечены 40 единиц советской и афганской авиатехники: 20 транспортных вертолётов Ми-8МТ и столько же боевых МИ-24. По данным, полученным Службой госбезопасности ХАД из сочувствующей мятежникам социальной среды, похищенных советских специалистов лидеры оппозиции планировали переправить в Иран. Дополнительно к этому, одна из групп ХАДа, проводившая опрос гражданских лиц в населённых пунктах южнее Мазари-Шариф, разведала от владельца караван-сарая в Шадианской долине, что в одном из кишлаков урочища Коркудук в доме местного муллы видели группу пленных советских специалистов. На место срочно вылетели вертолёты Ми-8МТ с 50 сотрудниками ХАДа. Однако при подлёте к Коркудуку на перевале Шикаф советские борта были обстреляны крупнокалиберными пулемётами ДШК. Одна из машин получила серьёзные повреждения и едва дотянула до аэродрома Мазари-Шариф.
УРОЧИЩЕ КОРКУДУК между ШАДИАНСКИМ и ТАНГИМАРМОЛЬСКИМ УЩЕЛЬЯМИ
Оперативная группа штаба по розыску советских специалистов получила от хазарейцев Шадианского ущелья сведения о том, что намедни отряд мятежников конвоировал в Тангимармольское ущелье 15 советских гражданских лиц. Стало также известно, что командир отряда мятежников мулла Мир Саид, орудовавший в Мармоле, представил созванному из жилищ местному населению кишлака в Коркудуке гражданских специалистов, как советских военных:
— Перед вами стоят сбитые нашими моджахедами советские военные лётчики. Это они бомбили наши кишлаки! Они пришли в Афганистан, чтобы отвратить нас от нашей веры и вековых традиций. Всем нам, как одному, нужно подняться на священный джихад с кафирами и изгнать их с нашей священной земли!
Его эмотивное выступление вызвало бурю негодования и стремление свершить жестокое возмездие. В беззащитных советских специалистов полетели камни. Дикий средневековый ареопаг сорвали, изневесь, появившиеся в небе пара боевых Ми-24 и четыре Ми-8МТ с десантными группами разведроты под командованием старшего лейтенанта Середы. Вертолётчики Ми-24 отсекли очередями своих бортовых четырёхствольных крупнокалиберных пулемётов ЯкБ-12,7 группу мятежников и свирепую утугу, жаждавшую линчевания советских граждан. А подлетевшие вослед Ми-8МТ начали высадку десантных групп на горные террасы над кишлаком. Мятежники поняли, что их план по переправке похищенных советских гражданских специалистов в сопредельное исламское государство провалился и открыли по ним беспорядочный огонь. Вступившие в бой разведчики уничтожили нескольких мятежников, но большая их часть ретировалась в горы. Шесть советских специалистов мятежники смогли расстрелять. Другие девять были отбиты разведчиками. Их вместе с телами шестерых погибших на бортах Ми-8МТ эвакуировали в тыл. Преисполненные ярости и порыва расквитаться за распыл соотечественников, советские воины целиком овладели инициативой и стали преследовать мятежников, ломая их сопротивление. При подъёме на одну из вершин разведчики были встречены плотным пулемётным огнём противника. В толще горных складок и выдолбленных в скальной породе опорных пунктах мятежники оборудовали огневые точки, создав эшелонированную оборону. Чтобы сохранить людей, старший лейтенант Середа вызвал боевые Ми-24 и навёл их удары на оборонительные сооружениям противника. После подавления сопротивления разведчики продолжили движение по оврингу шириною в метр, проходя над горной кручей, и ворвались в пещеру. В её длинных лабиринтах, соединявших несколько пещер, был найден обширный арсенал, склады продовольствия, тюрьма со средневековыми дыбами и камерами, где лежали трупы истерзанных пытками афганских военных.
— С этим хозяйством можно жить, товарищ старший лейтенант! — обратился Сидор к старшему лейтенанту Середе, показывая банку тушёнки с надписью арабской вязью.
— С собой брать не более двух банок! — приказал Середа. — Весь провиант с боеприпасами и оружием взорвать!
Между тем, солнце уже клонилось к закату. Продвигаться в темени было опасно.
— На ночлег расположимся в пещере! — скомандовал Середа.
— Товарищ старший лейтенант! — обратился Сидор. — Внутри ж дышать нечем. Смрад стоит от птомаина.
— Трупы сбросить в пропасть! — приказал Середа.
— Не отрадная доля! — отметил Сидор.
— А вы бросьте жребий! Только решайте поскорей! — поторопил Середа. — Иначе назначу персонально.
Почуяв, что верно назначат его, Сидор взял к исполнению:
— Есть, бросить жребий!
Но Фарт в этот день был не на его и Костра стороне.
— Дёрнул же чёрт обратиться! Сам себе подсуропил. — распекался исполнивший приказ командира роты Сидор, унюхав прибившийся к маскхалату сладковатый трупный запах. — Забористый, хоть одёжу сбрасывай.
Изнавись послышался громкий приказ Середы:
— Рота! Распределить время ночного дежурства по два часовых и ложиться на отдых!
Первыми в караул, по собственной инициативе, заступили Руст и, пожелавший составить ему компанию, Монгол. А уставшая от боёв и горного перехода рота, зажгла оставленные мятежниками палки с просмолённой паклей и, углубившись в лабиринты пещеры, наскоро заснула. Руст и Монгол, пополнили магазины автоматов патронами из пачек в рюкзаке и, вытащив из пещеры фашины, чтобы комфортно на них усесться, насладились пейзажем.
Была прохладная ночь +20С. Гобина ярких звёзд и величавый полумесяц освещали всю округу. Взгляду друзей предстала, заполнившая весь горизонт и нависавшая с другой стороны теснины, высокая отвесная стена. Её гладкое сизое полотно схожее с местом обитания ласточек-береговушек было изрешечено тысячами вырубленных в скале первобытных жилищ, в которых светили очаги. Исполосовавшие скалу узкие овринги были единственной коммуникацией, связывавшей пещерных обитателей — хазарейцев, узбеков, туркмен и таджиков с внешним миром. Пещерный город, издревна обустроенный в расселине скалистых гор, растянулся на многие километры с запада на восток и поражал своей средневековой подлинностью.
— Мармоль — это былинное место, — поделился историческим познанием Руст, — здесь в бесчисленных пещерах и лабиринтах во времена Греко-Бактрийского царства, походов арабских завоевателей, покорения края ордой Чингисхана и Тамерлана, многие древние народы и воинства находили кров и убежище. Благодаря географическому расположению и труднодоступному горному ландшафту в пещерах Мармоля расквартировывал свои войска, пережидая суровую зиму, Александр Македонский.
— А ещё в этих местах, по исследованиям учёных, родился зороастрийский пророк и жрец Заратустра, которому явилось откровение божества Ахурамазды и здесь была написана основная часть священного писания Авесты, — поведал Монгол, — у нас шаманов, как и у зороастрийцев, огонь возведён в культ. По нашим поверьям, он возник в момент, когда суша отделялась от неба, и остался нам в дар для связи между мирами. Руст, ты заметил афганцев с монголоидными лицами? — спросил вдруг Монгол.
— Хазарейцы! — опередил он Монгола с растолкованием, — монгольский народ — потомки Чингисхана.
— Верно! — удивился Монгол и тотчас, отвлёкшись от темы разговора, начал принюхиваться. — Руст! Кто-то курит! Причём хорошие сигареты!
Откуда-то послышались негромкие женские голоса, говорившие по-французски.
— Ты слышал?! — спросил Монгол Руста.
— Cherchez la femme! — произнёс Руст по-французски. — Монгол давай живо к Середе! Доложи ему обстановку.
В считанные минуты Середа стоял с группой разведчиков, в числе которых были лейтенант Викулов, Костян, Сидор, Костёр и Стрела. Основная часть роты во главе со старшими лейтенантами Демичевым и Хромовым остались в пещере.
— Слушай мою команду! — приказал Середа. — Первыми пойдут пулемётчики Тевс, Костров и Стрельцов!
По приказу старшего лейтенанта Середы, разведчики выдвинулись от пещеры дальше по оврингу. Они шли во тьме, не отрываясь ладонями от горной кручи, чтобы не сойти с тропы и не провалиться в пропасть. Пройдя немного, они увидели вход в пещеру, откуда исходил электрический свет. Первыми в неё вошли Костян и Стрела, за ними Костёр. Сквозь шум работавшего дизельного генератора они изневесь услышали становившуюся всё более отчётливой мужскую речь на дари. В мгновенье перед ними предстала группа вооружённых мятежников, выносивших носилки с ранеными. Они спешно опустили носилки, взялись за оружие и изготовились к стрельбе. Костян, Стрела и Костёр не заставили себя ждать и скосили их очередями своих пулемётов. Мятежники упали у носилок с ранеными. Группа разведчиков по-прежнему оставалась у входа и ждала приказа старшего лейтенанта Середы войти в пещеру. После прекращения стрельбы послышался мужской и женский горлан на французском языке. Навстречу разведчикам в зелёной медицинской униформе — колпаках и масках, с поднятыми руками вышли мужчина, а за ним три женщины. Синего цвета медицинские перчатки мужчины и одной из женщин были в крови. Врач громко грассировал по-французски и активно жестикулировал.
Услышав его речь, в пещеру вошли остальные разведчики.
— Вот счастье привалило! — обрадовался нежданному рандеву с французскими дамами Сидор, начав их оглядывать и тихо по случаю напевать:
Как взглянула я на шурави,
Так в душе запели соловьи,
Позабыла стыд и шариат,
Говорю: «Пойдем со мной, солдат!
Пусть ты необрезанный кафир —
Только для тебя устрою пир,
Спать тебя с собою положу,
И сниму не только паранджу».
— Расскажешь кому по возвращению в Союз, вжись не поверят.
— Сидоренко, помолчи! — скомандовал старший лейтенант Середа.
— Он говорит, что они врачи из международной организации MSF «Врачи без границ», — перевёл командиру роты речь с французского Руст.
— Oui! Oui! IL en est ainsi! Nous sommes des medecins de Mеdecins sans frontieres! — эмоционально уверял француз («Мы врачи из организации «Врачи без границ»»).
— Надо представить паспорта! — скомандовал Середа.
Руст перевёл требование командира. Врач обратился к одной из женщин, и она наскоро принесла четыре бордовые книжицы с надписью «PASSEPORT REPUBLIQUE FRANCAISE».
Середа внимательно изучил каждый паспорт и, вычитав в одном из них мужское имя, обратился к французу:
— Люсьен! Это я оставлю у себя!
И убрал все паспорта в карман своего горника.
— Товарищ старший лейтенант! Здесь операционная с новейшим западным медоборудованием, склад медикаментов и три больничные палаты с чистым бельём, душевые, — доложил подошедший после осмотра лейтенант Викулов, — основную часть раненых, очевидно, ночью они эвакуировали. В палате осталось трое тяжёлораненых. Ещё один в критическом состоянии лежит на операционном столе.
— Тукаев! — назвал Руста старший лейтенант Середа, — переведи доктору: пусть возьмёт своих женщин, и продолжают оперировать. А раненых духов, что выносили на носилках и тех, кто выжил в перестрелке, — Середа отдал приказ разведчикам, — занесите в палату. Пусть им окажут медпомощь!
После этого он вышел из пещеры, связался по радиостанции с командованием полка, доложил обстановку и уточнил ему свои координаты.
— Такой случай! — загрустил Сидор. — Опять мимо. Я уж было чаял с французскими мадамами спознаться теснее. А то глядим здешним ханумкам в очи сквозь сетку паранджи, да по голым пяткам определяем их года да пригожесть. А ещё грешным делом трупы перетаскиваем, — он вновь принюхался к своему маскхалату и, отвратив нос, отметил, — вот напасть — не выветривается!
Стало светать. Туманная дымка в подоле рассеялась, и разведчики увидели брошенный мятежниками там автотранспорт: два вездехода УАЗ-469, грузовики КамАЗ и TATRA.
— Викулов! — окликнул командира взвода старший лейтенант Середа. — Возьми четырёх бойцов, противотанковые мины с духовского склада и взорвите всю их технику к чёртовой матери.
Лейтенант Викулов, Сидор, Костёр, Костян и Стрела под прикрытием сверху спустились в подол. Выяснилось, что вся техника была на ходу.
— Минировать будем не технику, а узкий проход в теснине, — придумал Викулов, — чего технику губить порожняком!
Викулов указал бойцам на места внутри и снаружи узкой горловины шириною 3,6 метра, куда следовало установить противотанковые мины и, когда всё было сделано, приказал покинуть подол. Разведчики взорвали в пещерных комплексах весь арсенал и содержимое складов, вывели из строя источники энергопитания и медоборудование госпиталя и, забрав с собой четверых французов с раненными мятежниками, взошли на вершину. Пока ждали вертолёты, друзья Сидор, Костян, Руст, Стрела, Костян, Монгол сели в сторонку и разожгли небольшой костёр. Монгол достал варган и, приложив его к зубам, начал издавать теургические звуки: эй-я, ой-я, ай-я, ий-я. С вершины горы друзьям представился прекрасный вид неповторимого Мармоля. Каждый вдруг почувствовал себя причастным к событиям многовековой давности, как останавливавшиеся здесь на бивак древние воины, за исключением Сидора, который не сводил с молодых француженок очей и негромко с улыбкой пел песню барда-афганца Юрия Кирсанова «Как у нас в уезде Чаквардак»:
Как у нас в уезде Чаквардак,
Среди женщин шум и кавардак —
Из Кабула к нам пришел отряд,
Под названьем кодовым «Каскад».
«Каскадеров» я пошла смотреть,
И стояла, скрывшись за мечеть.
Вдруг гляжу — идёт ко мне один
Синеглазый молодой блондин.
Как взглянула я на шурави,
Так в душе запели соловьи,
Позабыла стыд и шариат,
Говорю: «Пойдем со мной, солдат!
Пусть ты необрезанный кафир —
Только для тебя устрою пир,
Спать тебя с собою положу,
И сниму не только паранджу».
Но глядит печально шурави:— Ты меня, красотка, не зови,
Наш начальник — грозный «мужавер»,
Загоняет спать нас в БТР.
— Глупый, неразумный шурави!
Ты минуты радости лови!
Знаю я, в горах сидит душман,
Против русских точит ятаган.
Шурави смеется: Не пугай!
Всех душманов мы отправим в рай,
На земле афганской будет мир —
Вот тогда мы и устроим пир.
Пролетели дни как листопад
И ушёл в Кабул отряд «Каскад».
А я жду, сгораю от любви:
Где ж ты, синеглазый шурави?!
Вскоре прилетели вертолёты Ми-8МТ, забрав с высоты разведчиков вместе с пленными. По нашедшим подтверждение агентурным данным афганской Службы госбезопасности ХАД, на следующее утро в Мармоле, в результате подрыва на противотанковой мине УАЗ-469, погиб командующий северным фронтом Абдул Кадер.
ОПЕРАЦИЯ «МАНЁВР»
ЮГО-ВОСТОЧНАЯ ОКРАИНА КУНДУЗА. 20 мая 1986 года
Тёплая ночь. +25оС. К одному из домов кишлака Ибрахим-хейль съехались представители лидеров «Исламской партии Афганистана» (ИПА) Гульбеддина Хекматияра, партии «Исламское общество Афганистана» (ИОА) Бурхануддина Раббани и их полевые командиры — свыше двадцати человек. На повестке дня стоял вопрос о взаимодействии отрядов двух ведущих исламских партий в предстоявшей крупной войсковой операции Советских войск по проводке колонн из Кундуза в Файзабад. Первым с докладом выступил полевой командир ИПА в провинции Кундуз пуштун Шамсутдин по прозвищу доктор Шамс:
— БисмиЛляхи Рахмани Рахим! — начал он с Басмалы. — Кундуз— это стратегический узел на северо-востоке! Влиянием здесь преобладают отряды нашей партии. Поэтому мы считаем резонным решением взять командование операцией в свои руки.
Ему возразил статный полевой командир ИОА узбек Мохаммад Марзбон по прозвищу Кази Кабир, сходно прочитавший в начале Басмалу:
— Но восток провинции Кундуз, а также соседние Тахар и Бадахшан, по которым пройдут советские колонны дальше, находятся под контролем отрядов партии Исламское общество Афганистана.
— Да! — признал распалившийся доктор Шамс. — Но удастся ли вам сохранить этот контроль, перекрой мы коммуникации из Панджшерского ущелья в долины Андараб и Хост-Ва-Ференг?!
— Знаете ли, уважаемый Шамсутдин, — произнёс с присущей ему рассудительностью Кази Кабир, — совместные действия Северо-восточного и Панджшерского фронтов партии Исламское общество Афганистана прошли испытания временем. На этапах несения потерь, панджшерцы не единожды приходили нам на помощь, пополняя отряды ИОА здесь, на северо-востоке, резервами! Участие отрядов нашей партии в данной операции без единого управления ими Ахмад Шах Масудом исключается! Если следовать вашей инициативе, уважаемый Шамсутдин, численность группировки моджахедов, участвующих в данных боевых действиях, сократится кратно. Этим будет нанесён вред общему делу!
— Полно, полно! — снизил градус дискуссии поверенный Гульбеддина Хекматияра Карим Юзуфзай. — Мы не на подведении итогов боевой деятельности исламских партий альянса «Пешаварской семёрки» сотрудниками ЦРУ! Нашей главной задачей на предстоящей операции является нанесение максимального урона Советским войскам! В ходе крайнего разговора двух досточтимых лидеров исламских партий Бурхануддин Раббани привёл доводы, которые были приняты Гульбеддином Хекматияром. Он согласился, что для эффективности действий моджахедов в данной операции насущно единоначалие. Поэтому все отряды ИПА в Кундузе, Тахаре и Бадахшане, на этапах её проведения перейдут во временное подчинение Ахмад Шах Масуду.
ПРОВИНЦИИ КУНДУЗ, ТАХАР, БАДАХШАН. 9 июня 1986 года
В северо-восточной части республики Афганистан в провинциальном центре афганского Бадахшана Файзабаде и в уездах провинции Кишим и Бахарак на значительном удалении в 240 километров от основных сил Ограниченного контингента Советских войск в полной изоляции дислоцировались подразделения 860-го отдельного мотострелкового полка. Они выполняли задачи по блокированию караванных маршрутов из Пакистана и Китая вглубь Афганистана. К лету 1986 года возникла плановая необходимость в доставке значительного объёма грузов военного и гражданского назначения из Кундуза в Файзабад. С этой целью в первой половине июня 1986 года командование 40-й Армии проводило масштабную общевойсковую армейскую операцию с кодовым названием «Манёвр». Операция осложнялась тем, что регион в целом находился в руках вооружённой оппозиции. Её отряды регулярно нападали на советские транспортные колонны и гарнизоны, совершали диверсии против государственных органов власти ДРА, терроризировали гражданское население.
Операцию было решено провести в три этапа с 9 июня по 14 июля 1986 года на широком фронте равнинного и горного участков местности в провинциях Кундуз, Тахар и Бадахшан. Руководство ею было возложено на командующего 40-й армией генерал-майора Дубынина Общее командование во взаимодействии с вооружёнными силами ДРА осуществлял начальник оперативной группы Минобороны СССР в Афганистане генерал армии В.И. Варенников. К операции были привлечены значительные силы и средства ОКСВА и Вооружённых сил ДРА: 37 батальонов — 15 советских и 22 афганских из Кундуза, Кабула, Пули-Хумри, Ташкургана, Джелалабада, Гардеза, Газни. Для проводки транспортных колонн требовалось блокировать прилегавшие к трассе дороги и населенные пункты, а высаженный южнее трассы «Кундуз — Файзабад» в горных районах провинций Тахар и Баглан, тактический воздушный десант должен был ликвидировать базовые районы, снабжавшие отряды мятежников оружием и боеприпасами по всей протяжённости трассы. С началом первого этапа операции с 9 по 15 июня, в районе города Кундуз из разных регионов ДРА была сосредоточена достаточная группировка войск, скомплектованы и подготовлены транспортные колонны. Перед их выходом в зелёной зоне района между Кундузом и Ханабадом на участках вероятного выхода диверсионных групп мятежников к трассе для предотвращения нападений на колонны, разведывательная рота, совместно с частями афганской армии провела зачистку местности.
В завершении первого этапа операции экипажи БРМ-1 и БМП-2 — боевых машин разведроты по приказу её командира капитана Середы съехали с трассы и установили технику вплотную к глинобитным строениям крупного кишлака Мулла-Гулям на дистанции 300 метров друг от друга. Таким образом, разведчики блокировали прилегавший к трассе опасный участок дороги, исключали проникновение в кишлак дополнительных сил неприятеля и обеспечивали прикрытие колонн от вооружённых нападений. Командиром одного из этих экипажей БМП-2 был Руст, механиком-водителем Павел Гришин, наводчиком-оператором Семён Негода. На той же броне в составе пешей группы находились: тарджимон Азим Ахмедов и, прослужившие к тому времени в Афганистане без месяца полтора года, — Сидор, Костян, Костёр, Стрела и Монгол. БМП-2 друзей проследовала вдоль наделов рисовых чеков и встала на южной окраине кишлака Мулла-Гулям, оставив между бронёй и кишлаком постать житного поля.
Была уборочная страда, безжалостно палило солнце +42С. В высокой гуще золотой нивы спорадично возникали и вновь исчезали согнутые спины двух взрослых афганцев, благоусердно жавших серпом и увязывавших колосья в снопы — бородатого, с морщинистым лицом, мужчины лет пятидесяти и сгорбленной старухи с цветастой тканевой перевязью на спине, в которой находился младенец. Время от времени, они распрямлялись, брались ладонями за поясницы и, вытерев с лица пот, продолжали жатву. В поле им помогали двое мальцов восьми и десяти лет, сноровно складывавшие снопы в копны. Бросив недобрые взгляды на шурави, сидевших на грозной броне у кромки их поля, афганцы продолжили трудиться.
— Да, наш визит их явно не обрадовал! — посетовал Костян, выбравшемуся из командирского люка и снявшему шлемофон Русту.
— Что делать! — праздно бросил Руст и передал полученный по связи приказ командира роты. — Парни! Ротный приказал окопаться! Предупредил, что участок этот опасный, и надо быть готовыми к ухудшению обстановки. Поэтому окопы будем рыть в полный рост.
Довершив в багровом зареве заката день жнитвы, набравшийся смелости афганец — глава семейства, в сопровождении двух юных сыновей, направился к сидевшему на ребристом листе трансмиссионного отсека БМП-2 Русту. По какой-то стигме он счёл его главным. Афганцы робко подошли к броне. Из лежавшего на ней серебристого портативного транзистора SANYO в это время слышалась набиравшая популярность песня «Вернисаж» в исполнении В.Леонтьева и Л.Вайкуле:
Был так прекрасен вернисаж,
Но взор еще прекрасней ваш,
Но вы вдвоем вы не со мною.
Как за спасеньем к вам иду
Вы тот, кого давно я жду,
Но вы вдвоем, вы не со мною.
И я себя на том ловлю,
что вас почти уже люблю,
Но вы вдвоем, вы не со мной…
Руст увидел перед собой выше среднего роста, сухощавого и смуглолицего, с ярко зелёными глазами и густой, с проседью, бородой, дехканина. Он был в выгоревшей на солнце светло-коричневой чалме и палевом перухане , на котором виднелись белые волнистые разводы пота. Руст приглушил звук транзистора и согласно восточному этикету встал и поприветствовал его первым:
— АсСаламу Алейкум!
Афганец не ответил традиционным приветствием, со взбудой начав монолог на дари и языке жестов:
— Наступит ночь, — предрекал он, заметно егозя, — и вы начнёте стрелять в сторону кишлака и сожжёте наш хлеб. В итоге нас ждёт голодная смерть!
В ажитации он трясцой ухватывал скрюченными пальцами бороду и вытирал свисавшим на плечо отрезком чалмы с очей слёзы.
— У меня четверо детей: трое сыновей, один из которых инвалид, и младенец — девочка, осиротевшие после смерти в родах жены, да старуха-мать. Дайте нам хотя бы два дня, чтобы мы успели завершить страду.
Суть булгачившей афганца апории, Руст понял. Он лишь испоредь уточнял значение незнакомых слов у сидевшего рядом тарджимона Азима Ахмедова, понеже его родной таджикский язык был предельно схож с афганским дари. Ватарба афганца имела основание: известно, что ночной покой отдыхавшим воинам в боевых условиях в горах и зелёной зоне обеспечивался непрерывным беспокоящим огнём в направлении вероятной угрозы. Того требовала обстановка. Молвь афганца была сумной. Он глядел на Руста молящим взглядом и с надеждой. В какой-то момент ему даже чаялось, будто шурави проникся его назолой. Но, не получив зарок не открывать огонь, с безнадеждием махнул рукой и обречённо побрёл прочь.
— За два дня им не управиться! — прикинул, стоявший сбочь Стрела.
— Абсолютно! — согласился с ним подошедший Костян.
— Беспроторица! — поддержал Сидор.
— А что если всё же рискнуть?! — предложил Руст. — Мы разрядим магазины от трассирующих патронов и заменим их на обычные. Огонь будем открывать в случае острой злободневности и не по полю.
— Руст, это блажь! Ты же знаешь, — зиждился Сидор, — не будь ночью стрелкового огня, мы рискуем близко подпустить духов. Да и заснуть вероятность дюже возрастёт. Со стрельбой-то оно поспокойнее и караульному, и спящим! И вообще, — продолжил он, — как ты себе это представляешь: с других машин будут палить, а у нас тишь да гладь?! Ротный сразу почует неладное. Наконец, может возникнуть опасность того, что духи выберут именно наш участок для прорыва к трассе.
— А я великодушный помысел Руста поддерживаю! — изъявил вотум Монгол, растёрший в ладонях сорванный колос пшеницы и начавший жевать его зерно, — почему бы нам не сотворить благо?!
— Монгол! Вечно ты со своей шаманской добродетелью! — распалился Сидор. — Ты слышал, что по связи набаял ротный?! На БМП-2 отдельной бригады, прибывшей на эту операцию из удалённого региона, духи вырезали всех до единого — и экипаж, и десантную группу. Апропо, это произошло здесь поблизости. Вот они горькие последствия уклонения от устоев.
— У них заснул караульный! — поведал о происшествии Стрела.
— Да! — согласился Сидор. — Но веди он безотлыжную стрельбу, вряд ли б заснул!
— А ты раздели вопрос на две части! — предложил Сидору, безмятежный Монгол: на сон на посту и ночную стрельбу. Можно ведь и не стрелять. По крайней мере, если для того не будет острой нужды. Вместо одного часового можно выставить двух. А времени на дежурство отвести в два раза больше: не час, а два.
Руст оставался под впечатлением от безотрадного предвестия афганца:
— Парни, предлагаю всё же извлечь из магазинов все трассирующие патроны и заменить их обычными! — репетовал он свой призыв. — И огонь открывать в случае острой злободневности.
Поговорив вобизор, друзья пошли навстречу просьбе отца афганского семейства, постановив: без необходимости огонь не открываем! Ближе к ночи они распределили смены, как то предложил Монгол. На сон грядущий достали из десантов БМП-2 все плащ-палатки, постелили их на броню, положили сверху толстые из верблюжьей шерсти в цветастом шёлке, афганские одеяла и, ими же укрылись. Руст, как инициатор моратория на открытие огня, понимал личную ответственность перед товарищами, оттого большую часть ночи бодрствовал либо находился в полудрёме, постоянно окликая караульных, не заснули ли.
Была тихая тёплая ночь +32С. Гугол звёзд и сияющий серп луны наслаждали своим сказочным пейзажем. Однако время без стрельбы истекало медленно со взбудой. Отступя брони слышался неумолчный мотет протяжных воплей стаи шакалов схожий с многоголосием рюмивших младенцев. Скованные уговором в кромешной тьме не стрелять, друзья не решались пойти и отогнать их подальше. Наступившим утром продолжилось рытьё глубокой траншеи окрест БМП-2 и ведение наблюдения за местностью. Из транзистора, стоявшего на башне брони, слышалось:
Лето нам тепло дарило,
Чайка над волной парила,
Только нам луна светила,
Нам двоим на Земле.
Но куда ушло все это?
Не было и нет ответа.
И теперь, как две планеты,
Мы с тобой далеки…
Неожиданно к месту блокировки на высокой скорости подъехала командирская машина БМП-2 капитана Середы. На броне, кроме экипажа и трёх разведчиков, сидел с чапаевскими усами капитан, восей прибывший из Союза по замене.
— Ну, как тут у вас?! — спросил Середа у Руста.
— Без происшествий! — рапортовал Руст.
— Не слышал ночью стрельбы! Обстановку держите под контролем?! — допросил Середа, зорко воззрев на Руста.
— Так точно! — прогорланил Руст во избежание объяснения причин отсутствия стрельбы.
— Хорошо! — утолился Середа. — Я привёз к вам политическое командование — нового парторга полка гвардии капитана Шевчука. Глядите! Не посрамите разведку!
— Есть, не посрамить разведку! — посулил Руст с улыбкой.
Он истово представил парторгу полка личный состав разведывательного отделения, и заладил с ним в первые же часы, охотно приняв предложение вступить в члены КПСС и ажно приступил к изучению подаренного им Устава. В это время, не уповавшие на отклик шурави, жницы ломили жатву в приподнятом настроении. Выйдя на поле с денницей, они старались уложиться в указанные Русту двое суток. Время близилось к полудню, а солнце к зениту. Парторг сидел на башне БМП-2 спиной к кишлаку и читал книгу, впотай наблюдая за действиями разведчиков. Сидор и Монгол, вобизор впереди машины разжигали очаг, а Руст топором разбирал деревянный ящик от цинков с патронами на дрова. Из транзистора доносилось незабвенное "Комарово":
Hа недельку, до второго,
Я уеду в Комарово,
Hа воскресной электричке,
К вам на краешек земли.
Водолазы ищут клады,
Только кладов мне не надо –
Я за то, чтоб в синем море
Hе тонули корабли!
— Э, Бача! — окликнул, обвязывавшего сжатые колосья в сноп, главу семейства, Руст, вадно призвав топором в десной, — Инджо биё!
Афганец набатно поднял голову и поглядел против солнца из-под ладони в сторону БМП-2. Поняв, что кличут его, бросил фразу старушке и принуждённо побрёл к шурави.
— АсСаламу Алейкум! — добросердечно поприветствовал подошедшего афганца Руст. — Монгол! Налей, пожалуйста, нашему гостю чаю! — учтиво попросил он клавшего в это время в очаг дрова товарища.
Монгол наполнил горячим жасминовым чаем маленькую фарфоровую пиалу из трофейного китайского сервиза с кобальтовой бело-голубой росписью в стиле шинуазри, и преловко залил его обратно в чайник. Затем, наполнив на половину, протянул афганцу. Взяв одной рукой пиалу с чаем, афганец едва склонил голову и, традиционно приложив вторую ладонь к груди, сделал глоток.
— Как ваше имя, Ако?! — почтительно обратился Руст на дари.
— Шераги! Мое имя Шераги! — назвался афганец.
— Я Рустам, сын Фархада! — отобразился на восточный манер Руст и прочитал единоверную декламацию «Калима»: «Ля иляха илляЛлах, Мохаммадун — расулюЛлах».
— Далеко на севере, — начал просвещать Руст, — в самом центре России, где зимой бывает много снега, находится моя Родина — Татарстан. Там живут татары. Они, как и афганцы, — мусульмане. Наш язык очень близок к узбекскому и туркменскому языкам, на которых говорят в Кундузе, Тахаре и других северных провинциях. Мы с нашим товарищем из Самарканда, — Руст кивнул в сторону Азима Ахмедова, — говорим на узбекском и таджикском языках. Слушая Руста, было заметно, что Шераги открывал для себя много нового.
— Среди шурави много мусульман! — поделился под занавес разговора Руст и бравурно объявил Шераги, — в 21.00 мы ждём вас с сыновьями на плов!
В ответ, афганец смиренно покивал головой и направился в поле.
— Не придёт! — предрёк Стрела.
— Не посмеет! — возразил Костян. — На кону наша добрая воля — ночью не стрелять.
Завершив трудовой день в багряных сполохах заката, Шераги удалился с семьёй в кишлак. С наступлением морока он появился в условленное время, но один.
— Шераги! — приязненно поприветствовал его Руст, накрывая казан с пловом крышкой, дабы рис вобрал в себя оставшуюся влагу из зирвака, — а где ж твои сыновья?!
Шераги замялся и назирком заглянул под туго натянутый между столетними чинарами навес, сращённый из нескольких плащ-палаток. Там он увидел освещённый керосиновой лампой длинный стол, сооружённый из деревянных ящиков от артиллерийских снарядов, который был засервирован посудой и столовыми приборами.
— Иди за сыновьями, — благоволительно произнёс Руст, — мы будем вас ждать!
Поняв безысходность, Шераги удалился. Вскоре на советско-афганской агапе у хлебосольных шурави вапти с Шераги и тремя его сыновьями присутствовали механик-водитель Павел Гришин, наводчик-оператор Семён Негода, тарджимон Азим Ахмедов, парторг капитан Шевчук, а также Монгол, Руст, Стрела, Костян, Костёр и Сидор. Блюдом вечера был солдатский плов, ладно сготовленный в большом чугунном казане на костре. Руст поднял его крышку, выпустил пар и начал накладывать яство на два больших лягана, скрозь сопровождавших разведчиков на броне БМП-2 вместе с другой утварью. Поджаренная на фирменном пакистанском жиру советская, из жестяных банок, говяжья тушёнка с консервированной в стекле морковью и рассыпчатый, продолговатой формы рис, виделись бойцам амброзией. Костёр передал Шераги и его сыновьям большие ложки. Шурави глядели на афганцев и соборно ждали, пока на правах старшего гостя, первую ложку снимет Шераги. Было вдогляд, что афганцы испытывали конфуз. Руст уловил их сдержанность и, чтобы развеять сомнения о наличии в брашне запретной свинины, показал на вскрытой банке тушёнки изображение говяжьей головы. Шераги улыбнулся и, взыграв духом, снял пробу. За ним начали снедать разведчики, его сыновья и парторг. Впрасол плов получился отменным. Все были счастливы, за исключением ерзавшего на месте, баттхёртного парторга, дюже бередившего от несоблюдения устава внутренней службы. После плова всем налили горячего чая. В завершение вечера друзья вытащили из закромов десанта БМП-2 большой мешок трофейного риса и водрузили на спину благодарившего за вкусный ужин Шераги. Не ожидавший такой манны, растроганный Шераги, не верил своему счастью. Тем временем, со всех БМП-2 и БРМ-1 разведроты, блокировавших кишлак Мулла-Гулям, велась безостановочная стрельба. Лишь на участке, где стояла БМП-2 с Костяном, Рустом, Монголом, Сидором, Стрелой и Костром, была полная тишина. Совместные советско-афганские ужины за незатейливой дружеской беседой продолжались ещё несколько дней, пока не лопнуло терпение парторга.
— Тукаев! — окликнул он Руста. — Мы в Советской Армии или в израильском кибуце?! Это что за распорядок?! Каждый вечер плов с басмачами едим, надо прекратить этот балаган!
— Есть, товарищ капитан! — взял под козырек Руст. — Плов с басмачами есть не будем! Будем есть кашу с ПАКа!
Дождавшись удобного момента, когда парторг ослабил внимание к разведчикам, Сидор созвал к Русту — Костяна, Костра, Монгола, Стрелу и внёс предложение:
— Надо сконстролить парторгу сатьяграху!
— Что сделать? — не понял Монгол.
— Саботаж! — растолковал Стрела.
— Во-первых, — продолжил Сидор, — надо перестать его кормить горячей пищей, приготовленной на огне. Нехай довольствуется едью из полковой полевой кухни. Во-вторых — ночью, в ходе караульной службы, надо сымитировать повальный сон часовых на посту. От смены к смене Руст будет инспектировать бодрствование часовых окриком «Дневальный», а тот в ответ будет молчать, как рыба — якобы заснул. Руст будет подходить к нему и дюже браниться, приводя в приклад случай с вырезанным экипажем. И так каждую смену. Уверяю: сутки, максимум двое, парторг сам от нас сбежит.
Отстояв дежурство первым, Руст лёг на отдых и, находясь в полудрёме, регулярно окликал часового, но в ответ всегда была тишина. Капитан всё это слышал и, понимая возможный исход, пребывал в саспенсе. В соответствии с дневным распорядком каждое утро по всем БМП-2, блокировавшим трассу, развозился завтрак, приготовленный на полковой полевой кухне ПАК. Снедать его было возможно, но назвать зело аппетитным, едва ли. Парторг сидел на башне БМП-2 и, отвернувшись от разведчиков, поглощал в одиночестве холодную перловую кашу и говяжью тушенку из жестяной банки с затвердевшим жиром. В это же время на завтрак разведчикам благодарный Шераги принёс едва извлечённые из тандыра горячие лепёшки и полный балакирь прохладной простокваши. Не продержавшись при таком довольствии и двух суток, окончательно деморализованный отсутствием уставных отношений и нормального питания, парторг полка капитан Шевчук, оставив надписанный им на память Русту новенький Устав КПСС, убыл на КП полка. К вечеру о нём уже никто не вспоминал.
Служба вернулась в старое русло. Но изневесть зарано перед совместной трапезой у БМП-2 разведчиков появился мятущийся Шераги. Он забежал под навес, огляделся и, убедившись в отсутствии большого командора капитана Шевчука, предупредил: «Я сейчас вернусь». Спустя пять минут он возвратился с тремя бородатыми афганцами крепкого телосложения не похожими на местных торгашей или перекупщиков соляры:
— Рустам! Я доверяю вам и хочу, чтобы вы поговорили с этими людьми.
Руст и стоявшие рядом разведчики враз поняли, что это духи. Кишлак Мулла-Гулям, как и многие другие населённые пункты уезда Ханабад провинции Кундуз, с начала войны входил в зону влияния полевого командира ИПА доктора Шамса. На участке Мулла-Гулям, расположенном на трассе «Кундуз — Файзабад», местные отряды оппозиции беспрестанно минировали дороги, атаковали советские и афганские транспортные колонны. Руст предложил моджахедам пройти под навес и сесть. Сам же подозвал механика-водителя Павла Гришина и наводчика-оператора Семёна Негоду и, попросил их с брони вести наблюдение в направлении трассы и кишлака. В случае выхода кого-либо из кишлака или приближения БМП-2 командира роты капитана Середы, немедля ему сообщить. С появлением визитёров к навесу стянулись Сидор, Монгол, Костян, Стрела, Костёр и Азим Ахмедов.
— Мы бы хотели поговорить с вами наедине, — предпочёл сохранявший спокойствие, со строгим лицом статный моджахед, одетый в палевого цвета чалму и бежевый перухан.
Руст переглянулся с друзьями и согласительно кивнул головой.
— Мы не дадим им уйти! — бросил Русту, отходивший крайним Сидор.
— Не торопи события! — предостерёг его Руст.
По одну сторону от тлевшего очага расположились Руст и Азим Ахмедов, по другую трое моджахедов. Изневесь, Руста овеяло запахом дыма горевшего хвороста, присущего инсургентам. Лица их были смуглыми и сухощавыми. Он окинул всех взглядом и, молча, кивнул Азиму Ахмедову. Тот не спеша повернулся вполоборота, дотянулся до чайника и, наполнив до половины пиалы, истово прикладывая руку к груди, передал каждому бытчику. После первого глотка чая, Руст призывно воззрел на старшего зримо визитёра в ожидании начала разговора. Моджахед представился:
— Я Халфутдин из кишлака Мулла-Гулям, — горделиво начал статный моджахед, — нам известно, уважаемый командор Рустам, что вы мусульманин и хороший человек. Мы пришли сюда, чтобы предложить вам и тем, кому вы доверяете, уйти с нами, — излагал он на катаганском диалекте узбекского языка со спорадичным вкраплением слов на дари, пристально глядя Русту в очи. — Мы обеспечим вас кровом и поможем обзавестись афганской семьёй. Подумайте, зачем вам здесь умирать?! Это ведь не ваша земля! Вот вам, к примеру, последний случай, — он кивнул в сторону моджахеда, сидевшего по десную, — двое его молодых родственников были найдены в арыке, тут недалёко с прострелянными головами. Ответьте! Что нам остаётся после этого делать?!
— Почему вы уверены, что это дело рук шурави?! — опровергал Руст.
— А чьих же ещё?! — утверждал Халфутдин
— Это могли сделать моджахеды из других партий, — не исключал Руст, — между отрядами разных исламских партий идёт междоусобная война.
— Нет, это сделали шурави! — настаивал Халфутдин.
— Тогда с высокой долей вероятности предположу, что эти люди имели при себе оружие, — допустил Руст.
— А какое это имеет значение?! — спросил Халфутдин. — Они ведь на своей земле и вправе сами решать, как им ходить — с оружием или без.
— Большое! — заметил Руст. — Идёт необъявленная война и гибнут Советские воины! Мы здесь, чтобы помочь Саурской революции освободить афганский народ от гнёта.
— Нас ни от кого не нужно освобождать! – возражал Халфутдин, – Оставьте нас в покое! Наш уклад остаётся неизменен столетиями. Мы не умеем жить по-другому! А главное — не хотим! Самое дорогое, что у нас есть это наш Ислам. Вашему высшему руководству, прежде чем ввести сюда войска, следовало бы изучить историю Афганистана: свергнутый в 1973 году после сорокалетнего правления эмир Захир-шах повторил судьбу другого афганского правителя Амануллы-хана, потерявшего власть в 1929 году и, подобно ему, доживает свой век в изгнании. В обоих случаях виною всему были реформы: стремление построить светское общество, слепое подражание западу, СССР с его коммунистической идеологией, отказ от векового уклада и традиций предков, вплоть до отмены ношения афганскими женщинами чадры. Мы не хотим такого Афганистана!
Руст внимательно слушал речь моджахедов и, не прервав, дал каждому высказаться. В обрушившемся потоке контрдоводов он понимал бесперспективность холивара и спросил себя: на что инсургенты рассчитывали, придя к таким же, как они, убеждённым в своей правоте шурави?! Какие у них были основания считать, что со встречи они уйдут живыми? И если даже в них не разрядят рожок из автомата, точно не пленят? «Объяснение этому всё же есть, — домысливал Руст, — будучи сами воинами, они знали, что идут на разговор к воину. Одно дело — пуля, выпущенная в неприятеля в бою, другое — во время доверительно-го разговор. Да, — умозаключил он, — война войной, а благодеяния порождают благоволение». Словесный портрет командора-мусульманина Руста из рассказа Шераги вызвал у моджахедов кишлака Мулла-Гулям неподдельный интерес. Великодушие и милосердие, подобно силе и храбрости, испокон на Востоке имели собинную цену. Руст вежливо поблагодарил парламентёров и с безмятежностью поведал:
— Мой дом далеко на севере за Амударьёй, — растолковывал он, — Все шурави — мои братья! Я сам один из них! С ними я пришёл, с ними и уйду, если останусь жив, конечно.
— Это ваше решение, — выспренне принял Халфутдин, — единственное, что мы можем гарантировать: у кишлака Мулла-Гулям с вами этого не произойдет.
Руст прозорливо зарань предупредил Сидора и других товарищей об окончании разговора и попросил воздержаться от каких-либо неожиданных действий, дав парламентёрам безмятежно уйти. Поблагодарив за встречу, моджахеды разом встали и, пропустив вперёд Халфутдина, не спеша с контенансом направились к улочке, уводившей в глубь кишлака.
— Не могу поверить своим глазам! — крушился поступку Руста наспех зашедший под навес Сидор, провожая взглядом исчезающих в узком проходе кишлака моджахедов. — Ты их отпустил?! Попади ты им в руки, не приведи создатель, не отпустили б тебя! — высказал он убеждение.
— Попадись они мне в горах, — объяснял Руст, — без колебаний выполнил бы свою солдатскую работу, как делал это не раз. Но, когда они отправились к нам на разговор, они словно голову засовывали в пасть льву. Ведь рисковали переоценить нас, верно?! Ну как же можно было не отдать должное их храбрости и позволить нас переоценить?!
Сидор, задумавшись, промолчал.
На следующее утро Шераги вышел на поле позднее обыденного. Он был невесел. Угадывалось, что отказ Руста — самого или с кем-либо из товарищей уйти с моджахедами его огорчил. Было вестимо, в том крылся и личный резон Шераги. Как бы оно ни было, вечером того же дня капитан Середа объявил по связи всем экипажам, что в течение двух дней разведроте предстоит десантирование в горах, и приказал быть в готовности в любую минуту сняться с блокировки. Руст понимал, что всё в жизни имеет свой конец, и с Шераги, с которым они успели хорошо подружиться, скорее всего, больше уже не увидится. Напоследок он решил скрасить ему жизнь царским подарком. Пока командир разведроты Середа был на получении задачи у командира полка, Руст махнул на своём БМП-2 до полевой кухни ПАК и выменял добытый в Панджшере трофейный пистолет BERETTA 92 у прапорщика хозвзвода Притулы на два мешка — риса, муки и два ящика — масла и сгущенки. С началом нового дня пришёл приказ командира роты сниматься с блокировки у Мулла-Гулям. Руст попросил ребят построиться и, подозвав Шераги с тремя сыновьями, в торжественной обстановке вручил им всё, что было приблюдено для этого прощального мероприятия. Очи изумлённого Шераги наполнились слезой. Утерев её неловким движением рук, он обнял напоследок Руста и каждого шурави. Затем погрузил врученные ему гостинцы на хребты привлеченных для транспортировки ишаков и, взяв оставшуюся поклажу в свои и трёх сыновей руки, направился в кишлак. На пути домой, не веря своему счастью, он инно поворачивался назад, махая на прощание рукой. Больше Шераги друзья не видели.
Спустя много лет, — представляли они, — Мы будем с тёплым чувством вспоминать этот эпизод своей службы, задаваясь вопросом: «как теперь живётся этому простому афганскому дехканину. Жив ли? Сыновья, поди, будут совсем уже взрослыми». Советским воинам, побывавшим «за речкой», было не безразлично, какими их запомнят сотни тысяч афганцев подобных Шераги. Друзей же впереди ждал второй этап операции с высадкой тактического воздушного десанта в горах уезда Хост-Ва-Ференг провинции Баглан. Там им предстояло захватить базовый район противника, атаковавшего транспортные колонны, шедшие из Кундуза в Файзабад.
ГОРНЫЙ ЭТАП ОПЕРАЦИИ «МАНЁВР». 15 июня 1986 года
Он кончил школу сельскую, зачитывался Грином,
Вчера сидел за партою, сегодня первый бой,
Единственный оставшийся с горячим карабином,
С короткой биографией, с великою судьбой.
Ю. Визбор
КИШЛАК ХОДЖА БАХАУТДИН. ПРОВИНЦИЯ ТАХАР. ВРЕМЕННАЯ СТАВКА АХМАД ШАХ МАСУДА.
В одном из домов кишлака на совещании полевых командиров собрались: сам Шах Масуд, крупный полевой командир Кази Кабир и ещё шесть командиров различной партийной принадлежности из ИОА и ИПА.
— БисмилЛяхи Рахмани Рахим! — прочитал Басмалу Шах Масуд. — Наши действия на этапе движения советских колонн из Кундуза в Файзабад можно оценить, как вполне удовлетворительные. С первого дня мы регулярно атаковали и поражали их минами. Теперь надо приготовиться к ответным мерам Советов — высадке десанта на наши тыловые базы в горах. В связи с этим призываю всех командиров быть боеготовными.
В полдень прошлого дня разведрота снялась с блокирования у кишлака Мулла-Гулям и на броне совершила 30-ти километровый марш на юг провинции Тахар. Достигнув местности в предгорье, где была организована площадка подскока, заночевала. Едва ночная темень сменилась утренней зарёй рота разбилась на десантные группы и на вертолётах Ми-8МТ полетела в район операции в уезд Хост-Ва-Ференг. Целью высадки десанта на обширном участке горного массива в районах Мугулан, Чольбахир, Тали-Гобанг был разгром вскрытого разведкой базового района мятежников и захват арсенала. Меры по противодействию отвлекли живую силу мятежников от прилегавших к трассе равнинных участков, с которых атаковались транспортные колонны, к горному району. Местом высадки групп тактического воздушного десанта командованием операцией были выбраны господствующие высоты: Карбату 3161, Дехмиран 2781, Яфсадж 2540, Шастдара 4123 и другие.
Через 20 минут полётного времени вертолёт Ми-8МТ с первой десантной группой под командованием старшего лейтенанта Викулова, в которую также входили: Костян, Руст, Стрела, Замятин, Силкин, Мамаладзе, Липкин и приданные разведчикам сапёры, начал снижение и высадку на тесную седловину меж господствующих высот. Десант сразу столкнулся с интенсивной стрельбой и стал спешно покидать борт. Спрыгнувший крайним, пулемётчик Костян услышал за спиной резкий свист снаряда гранатомёта РПГ-7 и взрыв. Повернувшись, он увидел охваченный пламенем Ми-8МТ и выпрыгивавших из него пилотов. Точное попадание в бак привело к мгновенному воспламенению и быстрому распространению огня. Группа залегла в круговую оборону и вступила в бой. Старший лейтенант Викулов, немедля взял управление боем. Разведчики стали слаженно отражать натиск противника и сдерживать попытки окружения.
Тем временем на ту же площадку под непрерывным огнём противника следом подлетели два других Ми-8МТ, высадившие вторую и третью десантные группы со старшими лейтенантами Хромовым, Демичевым и разведчиками с ящиками боеприпасов. Сидор, Монгол, Костёр, Солодуха, Гуд, Саркисян, а также приданные разведчикам артиллерийский корректировщик и авиа-наводчик, находившиеся в четвёртом Ми-8МТ с командиром роты капитаном Середой, уже сведали о ввязывании роты в бой. На подлёте к месту высадки они увидели в иллюминаторах полыхавший внизу Ми-8МТ и услышали плотную стрельбу. Борт их резко снизился и завис в тридцати метрах от догоравшей машины. Торопившие десант с высадкой, булгачившие пилоты не дождались, пока разведчики заберут с борта крупнокалиберный пулемёт «Утёс» и станковый гранатомёт АГС-17 и начали резкий подъём. В этот момент, вертолёт подвергся точному попаданию снаряда из гранатомёта, став уже вторым поражённым. Он начал крениться и, зацепив лопастями горную твердь, рухнул на бок. Из бака Ми-8МТ толстой струёй стал бить керосин. Чтобы его поджечь, мятежники перешли на стрельбу трассирующими патронами.
— Японский транзистор! — выбранился капитан Середа. — На борту остался наш пулемёт «Утёс» и АГС-17 — без них нам придётся туго.
Между тем, — Костян, Стрела и Костёр огнём пулемётов существенно сковывали усилия неприятеля, став избранными целями снайпера. Одна из пуль пронзила Стреле бедро. Увидев это, находившийся поблизости Монгол под огнём прикрытия дополз к нему и спешно оттащил в укрытие.
— Полежи теперь спокойно! — призвал он, колготившегося болью Стрелу, — дай мне спокойно осмотреть рану!
Монгол спорко разрезал острым штык-ножом участок горного костюма и оголил рану.
— Кость разбита! — констатировал он про себя. — Это нездорово! Нужна срочная эвакуация.
— Ну, что там?! — отягощённо промолвил Стрела.
— А что там может быть?! — уклонился Монгол, не желая комментировать. — Ранение, как ранение. Стрела, тебе надо набраться терпения и поберечь силы. Полежи пока молча!
Стрела истекал кровью и побледнел. Монгол торопко размотал с приклада своего автомата резиновый жгут и, туго затянув его выше раны, написал на нём текущее время. Затем он достал из санитарной сумки промедол и вколол рядом с раной. Пулемёт Стрелы забрал капитан, командир экипажа первого сожжённого Ми-8МТ, немедля открыв из него безостановочный огонь. Однако позиция, откуда бил пилот, была уже пристреляна снайпером, сделавшим из него следующую жертву: пуля, вошедшая ему в бок, где не прикрывали защитные листы бронежилета, не оставив шанса выжить, стала роковой. Капитан Середа приказал по связи авиа-наводчику старшему лейтенанту — смольно-черноволосому маштаку навести штурмовую авиацию Су-25 для нанесения ударов по господствующим высотам. Наводчик одел наушники и незамедлительно вышел на радиосвязь с авиационным обеспечением. Слышимость в эфире была плохой. Пытаясь её как-то улучшить, авиа-наводчик стал перемещать радиостанцию с длинной антенной с места на место и, вытащив из укрытия, установил на открытом месте. Связь, от этого, на какое-то время улучшилась. Но не успел он довести в эфире координаты для удара, как через мгновение длинная пулемётная очередь прошила корпус радиостанции и его самого. В тот же отрезок времени на разных участках ружейно-пулемётным огнём были убиты командовавшие действиями групп старшие лейтенанты — командир взвода Демичев и замполит роты Хромов.
— Монгол! — призвал вполголоса находившийся с ним в укрытии Стрела. — У меня плохое предчувствие.
— С чего вдруг?! — притворно недоумевал взыскательный Монгол.
— Передай парням мою просьбу, — проговорил Стрела насилу, — пусть после дембеля заедут к маме в Ленинград. Домашний адрес есть у Руста и Костяна.
— Прекращай, Стрела! — одёрнул его Монгол. — Ты ж не в голову ранен или в живот. Поживём ещё! На свадьбу ко мне приедешь. Я тебе Байкал покажу. А потом ответно я к тебе. Мы в Финском заливе искупнёмся и тайлаган там проведём. Так что гони тугу!
Изневесь Стрела высоко вскинул подбородок, захрипел и резко расслабив тело, прекратил дышать. Его голубые очи остались открытыми. Монгол пальпировал лучевой пульс, но его уже не было.
— Ушёл! — с горечью произнёс Монгол, прогорланив следом находившимся поблизости воинам, — Стрела умер!
Бой продолжался. По радиосвязи с центром боевого управления капитан Середа отчаянно доказывал, что пилоты Ми-8МТ перепутали координаты высадки и десантные группы находятся совсем в другом месте. Но уровень аккумуляторных батарей командирской радиостанции был уже на минимальной отметке. В конце сеанса радиосвязи Середа успел передать своё личное предположение о фактических координатах места высадки. Непрекращавшийся в течении дня, с заходом солнца огонь стих. Убитых — капитана, командира первого сожженного Ми-8МТ, старших лейтенантов Хромова, Демичева, авианаводчика и Стрелу вместе с ранеными перенесли в одно укрытие. В потёмках капитан Середа обошёл все позиции и раздал разведчикам ближайшие задачи. Получившие с мороком возможность к временному передвижению Сидор, Костёр, Руст, Монгол, Костян, собрались у кромки вершины. Всех одолевала кручина.
— Монгол! — прервал скорбную тишину Костёр. — Почему Стрела умер?! Ведь он был ранен в бедро?
— Кость ему раздробило разрывной пулей, — поведал Монгол, предположив, — видно был сильный болевой шок. Как теперь установишь точную причину?!
— Мойра. — соболезновал Сидор. — Пред неминучей, Стрела молвил чего?
— Говорил, мол, предчувствие у него плохое, — припомнил Монгол, — просил нас маму его в Ленинграде навестить.
— Это непременно нужно сделать! — решительно вынес Костян.
— Единственный сын был у матери-вдовы! — напомнил Руст, посулив. — Поедем обязательно! Если самим повезёт вернуться живыми.
После этих слов друзья замолчали и в унисон помянули Стрелу. Костян достал из нагрудного кармана своего горника записную книжку, вытащил из неё фото с шестерыми друзьями и пристально вгляделся в стоявшего посредине Стрелу. Спустя какое-то время, он вложил его обратно и достал фотографию жены Розы. Светлый лик молоденькой русоволосой девушки с большими зелёными очами и причёской каре, сменил его мрачные мысли на любовь и надежду. Соглядатай Сидор внезапу прервал молчание:
— Костян! Всё было как-то невдомёк, а в горах вдруг захотелось спеть для тебя песню Юрия Кирсанова «Фото из блокнота». Ты ведь один из нас женатый. И отец, ноне только ты. Слушай! — Сидор негромко запел:
Я в кармане своей гимнастерки
Твое фото в блокноте храню,
И в афганских горах, на привалах,
На него я с надеждой смотрю.
Сколько сил мне дает милый образ
В этой проклятой богом стране,
От осколков и пуль сберегает
И укажет дорогу к воде.
Я душою с тобой не расстался,
И в далеком афганском краю,
Хоть недолго с тобою встречался,
Но тебя больше жизни люблю.
Ты везде и во всем помогаешь,
Может, этого ты не поймешь...
Вдруг, случится, я падаю духом—
Ты со мною в атаку идешь.
Да, мне выпала доля такая—
За афганский народ воевать,
Над обрывистой кручей ступая,
Пыль глотать и ночами не спать.
Здесь везде тебя смерть поджидает
И в укрытиях не спят снайпера:
Только шаг, лишний шаг твой оплошный,
И закроешь глаза навсегда.
В дрожь кидает, когда ты увидишь,
Что товарищ твой замертво пал.
Еще теплые руки сжимают
От гранаты холодный запал.
Еще крепче сожмешь рукоятку
И приклад ты притиснешь к плечу.
За кровь друга с огромнейшим гневом
Магазин ты подаришь врагу.
В голубой тишине на привале
Размышляю, за что мы льем кровь...
За всех вас, за тебя, дорогая,
Отправляемся в горы мы вновь!
Видно смерть меня очень боится,
Ведь с заданья вернулся я вновь.
Вот что делает милый твой образ,
Вот что делает наша любовь!
— Гляди в подол! — перебил пение Сидора, указавший рукой на дно ущелья Костёр.
Друзья резко встали. Они увидели, как в низине путь кому-то в кромешной тьме освещала цепочка факелов.
— Силы подтягивают! — высказал мнение Костян. — Знают, что мы вниз не ногой.
— Вниз нам никак нельзя, — заключил Руст, — там они нас со склонов вмиг уничтожат. А вот если двинуть наверх, — допустил он задумавшись.
— Резонно мерекаешь, Тукаев! — отметил подошедший к друзьям удручённый, но не надломленный итогами дневного боя, капитан Середа. — Об этом я уже думал. Однако риск большой!
— А что ещё остаётся?! — отстаивал вотум Руст. — Ждать пока нас перебьют в седловине?! Впотьмах из-за фактора внезапности им будет непросто нам противостоять.
Середа призадумался: связь с центром боевого управления отсутствовала, уточнение географических координат разведроты требовало дополнительного времени. Утро сулило продолжением боя и ростом потерь. Посему, решать требовалось на месте и безотложно, согласно сложившейся обстановке.
— Мы обсудим эту мысль со старшим лейтенантом Викуловым, — пообещал Середа, — а пока, закадыки, по местам! До рассвета всем почистить оружие и снарядить боекомплекты. Боеприпасы и воду расходовать экономно!
Воины подчинились и разошлись по позициям. В коротком токе времени, капитан Середа послушал мнение старшего лейтенанта Викулова касаемо дальнейших действий и принял решение: под покровом ночи штурмовать господствующую высоту и выбить с неё мятежников. Он вызвал к себе сержантов — заместителей командиров взводов и довёл своё решение:
— Из офицеров остались я и старший лейтенант Викулов. Поэтому задачу разбираем с вами. К утру помощи ещё не будет. Чтобы переломить ход боя нам надлежит во тьме штурмовать одну из двух господствующих высот, висящих над нами, — он обернулся и, кивнув головой в сторону одной из вершин, указал, — вот эту! На ней нужно закрепиться. Для выполнения задачи приказываю переговорить с личным составом и сформировать штурмовую группу из десяти добровольцев. Задачей группы будет: растянуться в длинную цепь и, обхватив гору, начать одновременное бесшумное восхождение. Продвигаться скрытно, пока не обнаружит противник. Как только это произойдёт, открыть огонь со всех стволов и, стремительно вбежав на вершину, уничтожить его силы. Командование группой возлагаю на старшего лейтенанта Викулова! — тот с важностью провёл по русым усам в стороны кончиком большого пальца. — Время на сбор 15 минут. В группу передать все пулемёты ПКМ. Выступаем сразу. Дистанцию меж собой установить не более 20 метров. Каждому взять по четыре наступательных гранаты РГД-5. Перед тем как бросить, чтобы все залегли, громко крикнуть: граната!
— Я пойду! — вызвался первым Костян.
— Разрешите мне?! — обратился Руст.
— Мы с Костром пойдём! — хлопотал за обоих Сидор. — Разрешите нам?!
— Медику, следует быть рядом! — мотивировал наличие Монгол.
В штурмовую группу также вошли Замятин, Мамаладзе, Гуд, Солодуха, Окунёв.
Разведчики выбрали дистанцию и начали бесшумный подъём. Каждый видел абрис восходивших по обе стороны товарищей. Когда группа была уже в 30 метрах от купола, поднимавшийся со стороны седловины Костян, попал в обзор нёсшего караульную службу, часового мятежников. Изумлённый его близостью, мятежник прогорланил такбир: «Аллаху Акбар» — и выстрелил очередью из АКМ-47. Костян упал и прокатился несколько метров по склону, упёршись в валун. Послышался гомон на дари и сверху открылся стрелковый огонь из нескольких стволов. Вслед за Костяном, другой очередью срезало взбиравшегося от него по шуйце старшего лейтенанта Викулова. Находившийся от Костяна по десную, Монгол, пригнувшись, порато бросился к сражённому товарищу и затащил его за валун. При осмотре изрешечённого Костяна, тот уже не дышал. Наполненный яростью и жаждой возмездия, Монгол встал в полный рост и с дерзновением рванулся вверх.
Едва он вбежал на купол горы, как столкнулся лицом к лицу с часовым, сразившим Костяна. Но мятежник на мгновение опередил Монгола, нажав на спусковой крючок своего АКМ первым. Короткая очередь отбросила Монгола назад к склону. Он упал навзничь, вниз головой, обнажив на шее пять шаманских толи. Через секунду Монгол вошёл в агонию и скончался. В развитии боя, сочтя направление седловины единственно угрожаемым, мятежники сосредоточили на нём все свои силы, оставив другие неприкрытыми. Сидор, Костёр Руст, Мамаладзе, Замятин, Гуд, Солодуха беспрепятственно вбежали на вершину с тыла, откуда их никто не ждал, и яростно, с матерной бранью, забросали мятежников гранатами, добив стрелковым огнём.
Внедолге, к закрепившейся на высоте штурмовой группе по приказу капитана Середы были подняты убитые и раненые. Едва рассвело, над разведчиками пролетела пара боевых Ми-24 и, уточнив их принадлежность пущенными ими оранжевыми дымами, нанесла по противоположной высоте, занятой мятежниками, удары реактивными снарядами. С отлётом винтокрылых, прибыла пара громозвучных штурмовиков Су-25 и обработала её дополнительно, окончательно сбив оттуда силы противника. Высаженные вертолётами десантные группы из других подразделений начали преследовать мятежников по всему горному району, захватывая их базы и арсенал. А разведчики погрузили своих раненых и убитых на борта Ми-8МТ и эвакуировались в тыл.
ШЛА ВТОРАЯ ПОЛОВИНА ИЮЛЯ. Вместо погибших на операции «Манёвр» – старших лейтенантов Демичева и Викулова в разведроту прибыли двое командиров взводов: лейтенанты Тышкевич и Шило. За ними в начале августа солдатский состав пополнила группа молодых бойцов из учебки в Шерабаде. Сидор, Руст и Костёр, к тому времени были уже старослужащими — дедами, ожидавшими скорого дембеля, и делились с молодыми боевым опытом и умением. Молодые, как и положено, постепенно погружались в боевую среду. В один из дней первой декады августа разведрота вернулась с засадных действий в провинции Баглан. Боевые машины пехоты БМП-2, боевые разведывательные машины БРМ-1 заехали в парк техники, и механики-водители заглушили двигатели. Молодёжь, по установившейся традиции, стала обметать броню от пыли.
По завершении, один из молодых стал доставать из люка десанта БМП-2 и складывать поверх брони автоматы своего экипажа. Уже вытащил все, но доставая последним свой АКС-74, надавил небрежно на спусковой крючок и произвёл выстрел. Изнеможённый первыми днями службы «за речкой», получив команду «разрядить оружие», молодой лишь отсоединил магазин, но не передёрнул затем затворную раму, и не поставил автомат на предохранитель. Пуля ударила в башню БМП-2 и, отрикошетив полетела мимо трёх бронемашин к БРМ-1, где пронзила сидевшему на башне за чтением письма лейтенанту Шило нос. Ошарашенный, он наклонился, собирая в ладони бившую ручьём кровь. К нему тотчас подбежала вся рота. Увидев, как прошла пуля все расплылись в улыбке:
— Бывает же такое! — изумлялись воины.
— Да ты, парень, в рубашке родился! — возрадовался, осмотрев рану, капитан Середа.
— Если б поведал мне, кто о таком фарте, не поверил бы! — восторгался Сидор, вскрыв индивидуальный перевязочный пакет из складного приклада АКС-74 и подложив его под нос лейтенанту Шило. Кровь наскоро напитала перевязочный материал, начав капать на броню. Благо, санчасть находилась вскрай парка. Подстреленный офицер в сопровождении Сидора спешно проследовал туда для оказания ему медицинской помощи. В те сутки произошёл ещё один казус – поздним вечером: механик-водитель Павел Гришин, чистивший трансмиссию БМП-2, поручил уже другому новоприбывшему бойцу сообщить ему уровень заправки машины. Тот, недолго думая, открыл бак и полез подсвечивать его спичкой, воспламенив этим пары соляры. В итоге, боец опалил себе волосы надо лбом, брови и едва не сжёг машину.
— Набрали на свою голову! — каял Сидор, слушая разнос капитана Середы на вечерней поверке.
— Ты тоже был не ангел! — напомнил Сидору Костёр. — Забыл, как угодил на гауптвахту, жукнув у проверяющего из ТуркВО генерала спортивный костюм adidas с 300-ми чеков?! У молодых всегда всё не в масть. Со временем освоятся, перестанут ошибаться!
Шло время, разведчики регулярно выходили на засады и реализации разведданных. Нос лейтенанта Шило наскоро зажил. А молодые глубже интегрировались в боевую деятельность. В ближайшее время разведроте предстоял вылет на крупную войсковую операцию.
ОПЕРАЦИЯ «ЗАПАДНЯ»
КУНДУЗ. ПАЛАТКА РАЗВЕДРОТЫ, 17 августа 1986 года — накануне вылета на войсковую операцию «Западня»
Поздний вечер. +35оС. Днём в разведроте провели строевой смотр: проверили оружие, обмундирование, наличие необходимого количества боеприпасов и провианта. После вечерней поверки разведчики отдыхали. Это было лучшее время, когда никто не дёргал и солдаты могли спокойно меж собой поговорить, написать домой письма, вспомнить гражданку, своих погибших товарищей и тех, кто ушёл на дембель. В палатке был полумрак, поместно пространство освещали керосиновые лампы. В середине левого ряда на трёх койках поверх одеял диагонально были растянуты белые канты. На изголовье средней из них, к железной спинке была прикреплена рамка с фотографией за стеклом. На фоне вертолёта стояли в обнимку улыбавшиеся друзья: Стрела, Костян и Монгол. Снимок этот сделал Костёр перед вылетом в район Хост-Ва-Ференг на последнюю для них операцию. Руст по суеверию фотографирование избегал, а Сидор, поспорив с Костром по какой-то мелочи, встать в кадр отказался. Вот и остались в нём только трое, словно предчувствовали свою пагубу. Шли дни их сороковин. Сидор, Руст и Костёр сидели в ряде, напротив, через проход и негромко беседовали. Рота уже спала, Сидор тихо играл на гитаре какую-то мелодию перебором, Руст, повернувшись вполоборота к тумбочке, писал письмо домой, а Костёр, пристально глядя на фотографию с погибшими друзьями, обратился к памяти.
— Я давеча вспомнил фразу Капусты, — привёл он изнавись эпизод, — когда мы вошли в палатку, прибыв из учебки в Афган: «Это ваш дом на 21 месяц, и, до двух лет, если повезёт!»
— Главное в этой фразе — «если повезёт!» — отметил Сидор, — далее было ещё досказано: «а если не повезёт, то — на меньше!» — привёл он всецело.
— Было досказано! — подтвердил Руст, вкладывая согнутые пополам листы в конверт.
— Вот планида! — с назолой заметил Сидор, — два месяца оставалось парням до дембеля. — И, тяжело выдохнув, начал петь под гитару песню барда-афганца Игоря Морозова «Прости меня»:
Прости, что я не добежал,
До вражеского ДЗОТа,
За сто шагов в прицел попал
Чужого пулемёта.
Прости за то, что в том бою,
Не думал о тебе.
В чужой стране, в чужом краю,
На выжженной земле.
Я жизнь любил, как никогда,
В походах ли, в атаках.
Моя звезда, твоя беда—
Поправка к зодиаку.
Прости за лучшие года,
Возможные с другим.
Прости за то, что никогда
Никто неповторим.
А тот студент, соперник мой—
Очкарик, книгочей.
Прости его, что он живой,
А я уже ничей.
Не доискаться до причин,
И смысла бытия,
Прости, что первенец — твой сын
Похож не на меня.
Когда придут мои друзья
Покаяться за брата,
Прости их, нежная моя,
Они не виноваты.
Что не спасли, не сберегли,
Поверь, не их вина.
Они свершили, что могли,
Но верх взяла война.
В одной шеренге с ними я,
Под пулями душман
Ходил в атаки за тебя
В стране Афганистан,
И свято верил в тот народ,
Который защищал.
Прости мне вражий пулемёт,
И что не добежал.
Едва он завершил исполнение, как в палатку зашёл командир роты капитан Середа. Руст скомандовал: «Смирно»,и разведчики встали.
— Вольно! — тихо произнёс ротный, махнув ладонью вниз, и, перейдя на тихий тон. — Наперсники! Вы почему до сих пор бодрствуете?! Завтра в 4.00 подъём, в 5.00 вылет и долгий полёт, — недовольствовал он. Но поглядев, и, угадав причину грусти, спросил:
– Вы родным-то Тевса, Стрельцова и Бадмаева письма написали?!
— Так точно, написали, — ответил Сидор, — как с операции вернулись, разом.
Потери, понесённые разведротой на операции «Манёвр» в горах Хост-Ва-Ференга были болью Середы. Ведь с погибшими офицерами роты, старшими лейтенантами: Демичевым, Викуловым, Хромовым и солдатами Костяном, Монголом, Стрелой он провоевал бок о бок более полутора лет. Желая развеять хандру, Середа обратился к Русту:
— Ну что, Тукаев, до Приказа министра обороны остался месяц! А там и дембель на подходе?!
— Если повезёт! — привёл, изъезженную оговорку Руст, оставив не довершённой.
Середа понимающе кивнул головой и, хлопнув себе ладонями по коленям, резко встал и произнёс:
— Что делать?! Ребят, к несчастью, уже не вернёшь. Но надо жить дальше! Завтра у нас будет насыщенный день. Поэтому, поскорее укладывайтесь и набирайтесь сил!
С этими словами он покинул палатку.
После короткого сна, разведрота в составе полка на самолётах Ан-12 вылетела на запад в провинцию Герат для участия в плановой общевойсковой операции «Западня».
КАБУЛ. ЛЕТО 1986 года — за два месяца до начала «Западни»
В начале мая 1986 года в должность Генерального секретаря ЦК НДПА, а значит и руководителя государства Афганистан, вступил Мохаммад Наджибулла. С самого начала войны с 1980 по 1985 годы Наджибулла был директором Службы государственной безопасности ХАД. Сотрудники его ведомства являлись оплотом Саурской революции, многие из них, отстаивая её завоевания, потеряли в пламени войны своих родных и близких. Их счёты с мятежниками базировались на кровном возмездии. Наджибулла был волевым человеком и надёжным товарищем. Он верно служил своему народу. В борьбе с вооружённой оппозицией был беспощаден, принципиален и последователен. Более пяти лет со дня ввода Советских войск в Афганистан, по многим военно-политическим вопросам Мохаммад Наджибулла взаимодействовал с генералом армии Валентином Варенниковым, скрепив рабочие отношения товарищескими.
ШТАБ 40-й АРМИИ
В кабинете начальника оперативной группы Минобороны СССР в Афганистане генерала армии Валентина Варенникова раздался звонок.
— Здравствуйте, товарищ генерал армии! — послышался знакомый голос с акцентом.
— Здравствуйте, товарищ Наджибулла! — обрадовался звонку Варенников В.И.
— Надеюсь у ваших родных и близких в Союзе всё хорошо? — непраздно поинтересовался президент Наджибулла.
— Спасибо, всё хорошо! — тепло ответил генерал.
— Я очень рад! Простите, но вынужден сразу перейти к делу, — извинился Наджибулла, — звоню по беспокоящему ЦК НДПА вопросу. В Герате крайне осложнилась обстановка. Только что мне позвонил губернатор провинции и сообщил, что город насыщен отрядами оппозиции. Средь бела дня, не озираясь на органы власти, они открыто ходят по городу с оружием, вступают друг другом в перестрелки, собирают дань с торговцев, терроризируют население, одним словом, ведут себя как хозяева.
— А что ваша 17-я пехотная дивизия, дислоцированная в Герате? — поинтересовался Варенников В.И.
— Она частично деморализована, и делать на неё ставку в текущий момент опасно. Есть угроза массового перехода её военнослужащих на сторону оппозиции. Мы решили, что не стоит повторять ошибок Гератского мятежа 1979 года, — объяснил Наджибулла. — ЦК НДПА убедительно просит вас провести в провинции Герат совместную с нашими вооружёнными силами масштабную войсковую операцию и уничтожить главную тыловую базу оппозиции на границе с Ираном «Кокари-Шаршари». Она оснащает мятежные формирования вооружением и боеприпасами по всему западу. Кроме того, необходимо провести зачистку непосредственно в черте самого Герата.
Завершив разговор, генерал армии Варенников В.И. связался с Москвой и доложил о просьбе Президента Наджибуллы. Спустя несколько дней, в середине июня 1986 года, после проведённых в Политбюро ЦК КПСС консультаций и анализа обстановки в Генеральном штабе Минобороны СССР, было принято решение о разработке командованием 40-й Армии, в условиях строгой секретности, плана крупной общевойсковой операции, получившей кодовое название «Западня». По замыслу советских военачальников, боевые действия предстояло провести с привлечением значительных сил и средств в три этапа на широком фронте, удалённых друг от друга на 180 километров районов равнинной и горной местности. На равнинном участке предстояла зачистить от отрядов мятежников все населенные пункты в окрестности Герата и частично в нём самом. На горном — овладеть крупным базовым районом «Кокари-Шаршари», являвшемся одновременно стратегической перевалочной базой и мощным опорным пунктом оппозиции на границе с Ираном.
МЕШХЕД ИРАН. ЗАСЕДАНИЕ ЛИДЕРОВ ШИИТСКИХ ПАРТИЙ МОДЖАХЕДОВ АФГАНИСТАНА, 1981 год — за пять лет до операции «Западня»
Был январский вечер. В конференц-зале гостиницы «Ahmadabad Homa Hotel» на одноимённом Ahmadabad boulevard собрались лидеры шиитских исламских партий: Наср, Хезбэ Алла, Корпус стражей Исламской революции Афганистана, Исламское движения Афганистана, Объединённый фронт Исламской революции, Исламское движение Афганистана, Совет Исламского согласия, Движение Исламской революции, Организации борцов за Ислам Афганистана, РААД-Гром; шейхи: Мохаммад Хусейн Садыки, Абдул Али Мазари и Шафак, Карим Ахмади як дастэ (Карим однорукий), Акбари, Мохаммад Асеф Мохсени (Асеф Кандагари), Мохсем Резаи и Сепаке Пасдар, Садек Хашеми, Саид Али Бехешти и Саид Мохаммад Хасан (Саид Джарган), Насрулла Мансур, Мосбах-зада и Сейид Абдул Джаффар Надири, Мохаммад Хазаи, Сеид Исмаил Балхи. После выступления лидеров исламских партий с речью, выступил командующий Западной объединённой группировкой моджахедов Мохаммад Исмаил-хан:
— БисмилЛяхи Рахмани Рахим! — начал он традиционно, — за последний год столкновения с Советскими войсками обрели регулярный и массовый характер. Часто в противостоянии с ними и Кабульской властью у нас не наличествует должное количество оружия, боеприпасов и продовольствия. Для организации масштабного сопротивления требуется наладить систему тыла — своевременную и достаточную количеством доставку оружия и боеприпасов. С этой целью, на границе с Ираном в труднодоступном горном районе необходимо построить крупную перевалочную базу, подобную «Джаваре» на границе с Пакистаном. Она должна обладать мощными оборонительными сооружениями и единой системой огня. Её задача состоит в переправке полученной из Ирана военной помощи на перевалочные пункты по всему западу в провинции Герат, Гор, Бадгис и Нимруз. Учитывая преимущественно равнинный рельеф афгано-иранского приграничья, лучшим местом для его размещения будет горный хребет Кухе-Сенге-Сурах. Он простирается из Ирана в провинцию Герат в районе Шаршари. Ближайшим к афганской границе на данном участке является иранский город Тайбад провинции Хорасан-Резави. Туда для оперативности действий предлагаю перенести штаб-квартиры всех исламско-шиитских партий из Кума, Мешхеда и Заболя.
БОНН, ФЕДЕРАТИВНАЯ РЕСПУБЛИКА ГЕРМАНИИ. ОФИС АРХИТЕКТУРНОГО БЮРО СТРОИТЕЛЬСТВА ВОЕННЫХ ОБЪЕКТОВ. ОТДЕЛ ФОРТИФИКАЦИОННЫХ СООРУЖЕНИЙ, февраль 1981 года
Накануне в бюро поступил заказ на проектирование фортификационного комплекса на западе Афганистана. Заказчик себя не раскрывал, авансовые средства на проект поступили со счёта одного из банков в Персидском заливе. Утром будничного дня руководитель отдела фортификаций Ульрих Клосс пребывал в приподнятом настроении. Он вызвал к себе трёх инженеров-проектировщиков и сообщил о полученном заказе:
— Уважаемые коллеги Гидо Кёлер, Олаф Леманн и Вальтер Дитмар! Спешу сообщить, что наше Бюро подписало контракт на проектирование и надзор на этапе строительства фортификационного комплекса. Но есть строгое условие заказчика: проект нужно завершить к началу этого лета. Это ответственное задание я решил поручить вашей группе — инженеры заметно оживились. Для подготовки предпроектной документации вам предстоит командировка в Иран, — с патетикой сообщил Клосс, — а если говорить точнее — в Афганистан. Однако есть один нюанс, — Клосс сделал короткую паузу, — проникновение на его территорию будет нелегальным.
Инженеры переглянулись и сконфузились.
— Не беспокойтесь, коллеги! Руководство бюро позаботится о вашей безопасности и о высоком финансовом стимуле, — мотивировал Клосс, сразу перейдя к сути командировки, — в рамках выполнения проектного задания вам надлежит самолётом прибыть в Тегеран. Там вас встретят и сопроводят на восток страны в провинцию Хорасан-Резави — приграничный город Тайбад. Там вы встретитесь с представителем заказчика и обсудите детали перехода границы. На местности необходимо будет провести топографическую съёмку и геодезические изыскания с тригонометрическим нивелированием.
ЗАПАДНЫЙ АФГАНИСТАН. ГОРНЫЙ РАЙОН ШАРШАРИ — НЕДЕЛЮ СПУСТЯ
Инженеры Кёлер, Леманн и Дитмар в сопровождении командира отряда моджахедов Хафиза Шариф-зада и переводчика Хасима взобрались на господствующую вершину горного массива на сопредельной афгано-иранской полосе, установили теодолит и определили высоту точек местности. После завершения работ старший группы Кёлер попросил Хасима перевести Хафизу Шариф-зада его слова:
— Уважаемый Шариф-зада! Передайте вашему начальнику, что физико-географическая характеристика данного района позволяют разместить на этом месте, расположенном на пограничной полосе Афганистана и Ирана, стратегический фортификационный комплекс. Уникальность его будет состоять в подземных коммуникациях, выводящих в Иран. Через них вы сможете скоро пополнять свои отряды вооружением, боеприпасами и живой силой. А в случае возникшей необходимости, скрыться в Иране. Другим важным преимуществом является то, что в случае продвижения войск неприятеля к фортификации, вы сможете разместить на иранской территории на максимально близком расстоянии от их эшелонов корректировщиков ударов вашей артиллерии.
ГЕРАТ. ЗАПАДНЫЙ АФГАНИСТАН — пять лет спустя
Вечер 18 августа 1986 года. Утром следующего дня Советским войскам предстояла масштабная войсковая операция под кодовым названием «Западня». Командование ею было возложено на заместителя командующего 40-й Армией генерал-майора Кондратьева, общее руководство по взаимодействию с вооружёнными силами ДРА на начальника оперативной группы Минобороны СССР в Афганистане генерала армии Варенникова. Прибывшие на аэродром Герата, разведчики расположились вскрай взлётно-посадочной полосы, разожгли костры и начали греть сухой паёк. К сидевшим у одного из очагов и о чём-то беседовавшим — Сидору, Русту и Костру, подсел, обходивший личный состав роты, капитан Середа.
— Гвардейцы, как настроение?! — спросил он с задором. — Завтра десант в вотчину Турана Исмаила, оного же — Исмаил-хана!
— А что о нём известно ещё, кроме двух звучных имён?! — поинтересовался Костёр.
— Туран означает «капитан», — начал толковать Середа, — таким было его крайнее воинское звание в годы службы в 17-й пехотной дивизии афганской армии, дислоцированной здесь, в Герате. В дни Гератского мятежа в марте 1979 года он перевёл вверенный ему артиллерийский дивизион на сторону антиправительственных сил, а с вводом нашего контингента подчинил себе свыше 200 разрозненных отрядов западных провинций общей численностью свыше пяти тысяч мятежников, став региональным эмиром. Одним словом — балом в Герате правит он!
— С Исмаил-ханом, как-нибудь разберёмся, — заверил Руст, — а вот, как идти в бой с прибывшей в начале месяца необстрелянной молодёжью — это вопрос. За две с половиной недели они были-то всего на трёх засадах да двух реализациях разведданных. В горы ещё не поднимались. За это короткое время по недоразумению они прострелили нос лейтенанту Шило, не убив его чудом, а ещё, решив проверить уровень соляры в баке БМП-2, посветили горящей спичкой, также чудом её не спалив. С ними, как на пороховой бочке. А тут им выпало счастье эмира Герата штурмовать!
— А ты вспомни нас, — подключился Костёр, — как мы преодолевали себя на горных этапах в Кишиме, Панджшере, Кунаре, Мармоле. И они преодолеют. В отличие от наших «стариков», мы доброжелательнее и во многом готовы им помочь.
— И это правильно, — согласился с Костром, намеревавшийся уже было уйти Середа, — а иначе, как нам овладеть укрепрайоном, захватить арсенал и не потерять людей — только спаянным коллективом.
— Да уж, товарищ капитан! Когда мы были молодыми, нас вы так не пестовали, — посетовал Сидор, всугонь спросив, — а в довесок к арсеналу на базе ничего не предвидится?! Имею в виду, какие-нибудь приятные сюрпризы. Сиречь изумруды, лазуриты, какие довелось взвидеть в Панджшере и Джарме? На край, французские врачи, желательно, чтобы все дамского полу. Сродни встренувшимся нам в Мармоле?! В общем, что-то зело экзотичное?!
— Не покоится тебе, Сидоренко. Втирчиво чудятся Офир, да Хатхор! Благоухающих француженок я не обещаю, а вот злобных потных басмачей гарантирую! — посулил, став суровее капитан и, приказав поскорее укладываться на ночлег, спешно удалился. До утра оставалось уже недолго, приняв пищу на сон грядущий, воины примостились на земной тверди под открытым небом. Сидор откинулся спиной на свой рюкзак и негромко запел неформальный гимн ветеранов-афганцев — знаменитую «Кукушку»:
Часто снится мне мой дом родной.
Лес, о чём-то о своем мечтает.
Серая кукушка за рекой,
Сколько жить осталось мне, считает.
Я прижался ласково к цветку,
Стебелек багульника примятый.
И звучит ленивое «ку-ку»,
Отмеряя жизни моей даты.
Снится мне опушка вся в цветах.
Вся в рябине тихая опушка.
Восемьдесят... Девяносто... Сто...
Что-то ты расщедрилась, кукушка?
Я тоскую по родной стране,
По её рассветам и закатам.
На афганской выжженной земле,
Спят тревожно русские солдаты.
Они тратят силы не скупясь,
Им знакомы холод и усталость.
Дни свои не копят про запас.
Кто им скажет сколько их осталось...
Так что ты кукушка, подожди
Мне дарить чужую долю чью-то.
У солдата вечность впереди,
Ты её со старостью не путай.
(В.Кочетков и Ю.Кирсанов)
Наступило утро. О начале операции возвестили гул запущенных двигателей и свист начавших вращаться винтов Ми-8МТ. Командир разведроты капитан Середа, получив боевую задачу от командира полка, разбил роту на десантные группы. Сидор, Руст и Костёр оказались в группе капитана Середы. Они погрузились на борт вертолёта Ми-8МТ и вылетели в район операции. В полёте к месту высадки они наблюдали в иллюминаторах низкий по афганским меркам горный массив, выжженную землю и обмелевший от зноя меандр реки Герируд, разделявший Афганистан и Иран. По обе стороны никаких пограничных постов. Ничего, что напоминало бы государственную границу. Чуть позже на афганской стороне показались два неогороженных и необитаемых, вытянутой формы глинобитных строения, дюже схожих с коровниками. Сличив увиденное в иллюминаторе с отметками на топографической карте, Середа озадачился:
– Неужели эти две халупы и есть полк 17-й пехотной дивизии афганцев, — размышлял он вслух.
Чтобы развеять сомнения, он с раскрытой картой удалился в кабину пилотов. С высоты виделось, как с сопредельной территории в Афганистан тянулся горный хребет, а за ним по всей ширине горизонта простиралась бескрайняя равнина. При подлёте к месту высадки перед снижением вертолёт завис. В этот момент послышался стук бивших по борту очередей и звон бившегося стекла иллюминаторов. От калгазы пилотов, борт начало мотать в стороны, и они заторопили десант с высадкой. Капитан Середа встал у двери Ми-8МТ и взял её ход под свой контроль. Дождавшись пока все выпрыгнут, он глянул вовнутрь — не оставили ли в булге оружия или боеприпасов, и спрыгнул крайним. Десант занял круговую оборону и вступил в бой. Капитан Середа доложил по радиосвязи командиру полка о высадке десанта и ввязывании в бой. Вскорости, к стрелковому и гранатомётному огню по разведчикам, добавился и миномётный. Мины ложились строго на площадку десантирования.
— Всем рассредоточиться! — скомандовал Середа.
Непрерывные, с короткими интервалами свисты мин, их разрывы и устойчивый стрелковый огонь мятежников, создавали у воинов нервное напряжение. Спустя 10 минут после высадки, трое солдат разведроты получили обширные осколочные ранения. Была необходима их срочная эвакуация. Середа вызвал по связи вертолёты.
— Шило! Оставь себе четверых бойцов и ждите вертолёта! — приказал он лейтенанту, командиру 1-го взвода. — Как погрузите раненых сразу за нами! Тукаев, Сидоренко, Мамаладзе, Солодуха, Замятин — приготовиться выступить в дозоре! Костров, ты идёшь в замыкании!
Наудачу, высадившие десант вертолёты, значительно не удалились и в скорости прилетели за ранеными.
— Основательно подготовились, участок пристреляли! — оценил вслух действия противника капитан Середа.
И вновь вышел на связь с командиром полка.
Сверив географические координаты с начальником артиллерии, Середа построил боевой порядок и прежде, чем отправить вперёд разведывательный дозор, проинструктировал:
— Следовать за разрывами наших снарядов, — далеко вперёд не забегать, но и не застаиваться, от тропы не отступать! Всем понятно?!
Наступление роты началось под заградительным огнём нашей артиллерии с преодолением участков минно-взрывных заграждений и выбиванием мятежников с тактических высот. Пограничная полоса проходила по горному району, и иногда это осложняло установление принадлежности гор к Ирану или Афганистану. Во избежание внешнеполитического конфликта СССР и Ирана, командование операцией запретило открывать огонь по сопредельной территории, а мятежники, умело этим пользуясь, корректировали удары своих миномётов и безоткатных орудий с ближайших высот из Ирана. Их было видно и можно было бы достать огнём, но приходилось с этим мириться. В ходе продвижения к укрепрайону при восхождении на одну из высот, с купола которой велась интенсивная стрельба, разведывательный дозор столкнулся с подразделением афганской армии, спрятавшимся за огромными валунами. Они наотрез отказывались идти вперёд и атаковать противника. Советские воины между собой называли их «зелёными» и часто «обезьянами».
По установленному порядку, на совместных боевых действиях афганские подразделения должны были идти впереди, а советские за ними. В реалии же всё было иначе. На спинах этих «зелёных» вместо разгрузки с боеприпасами были скатки шинелей, чтоб внезапу не замёрзнуть в горном походе, а на свисавших с поясов ремнях, болтались большие алюминиевые чайники. Боекомплект каждого из них не превышал одного магазина, будто они вышли на прогулку. Разгневанный Руст направил на «зелёных» свой АКС-74 и, сняв с предохранителя, строго потребовал: «Буру!» То есть — иди! На это «зелёные» вцепились мёртвой хваткой за валуны и торчавшие из скальных трещин стволы хазмофитов, не желая двинуться с места. Нежданно один из них, ничем по виду от других не отличавшийся, одетый схоже в афганскую форму, без знаков отличия, со смуглым лицом и щетиной, на чистом русском языке спросил:
— Бойцы, вода-то есть?
Воины опешили.
— Ты кто?! — спросил его Руст.
— Вообще-то, майор Советской армии, — сообщил он с улыбкой, — я военный советник командира афганского пехотного полка.
— С кем же ты, то есть вы, товарищ майор в бой идёте?! — спросил Руст, передав ему из рюкзака фляжку с водой. — Они ж враз вас духам сдадут.
— Не сдадут! — заверил советник, глотнув из фляжки.
— А нам, что с этими обезьянами делать?! — спросил Сидор у майора, кивнув головой на сарынь смертельно оробевших афганцев.
— Ничего вы с ними не сделаете! — предрёк сведавший майор. — Пока огонь не прекратиться, они с места не сдвинутся.
Зло поглядев на «зелёных» и, оттеснив их толчками от тропы, дозор, а за ним и основная группа в скорости вбежали на обстреливаемую высоту. Там их встретили шквальным огнём. Разведчики открыли ответный огонь и, чтобы укрыться от поражения, начали залегать в рельефных складках местности и за валунами. Мятежники предусмотрели это наперёд, и перед началом высадки советских десантных групп, заминировали укрытия противопехотными минами, превратив купол горы в сплошное минное поле. Наступление разведроты захлебнулось. Купол горы всецело простреливался устойчивым огнём с противоположной господствующей высоты, где были оборудованы опорные пункты с пулемётными точками, не позволявшими разведчикам поднять головы.
— Всем в укрытие! — закричал капитан Середа.
При занятии разведчиками огневых позиций, произошли подрывы троих солдат. Попытки перетащить их в укрытие для оказания первой медицинской помощи, мятежники пресекали прицельным огнём. В сложившейся обстановке, оказавшийся поблизости с позицией раненых, Руст не стал поручать опасное задание другим, а скомандовал взводу оставаться на своих местах и прикрывать его огнём. Сам же, взяв сапёрный щуп, полз и, в ходе боя, трижды вытаскивал из-под огня раненых в укрытие. Там перевязывал и вкалывал им обезболивающий промедол. Подрывы на минах имели тяжёлые последствия. Отрывы голеней, в разных случаях, отягощались разрывом паха и лишением глаз. Это психологически подавляло воинов. Чтобы укрыться от огня, было необходимо срочно оборудовать позиции в мелком сыпучем грунте.
— Всем срочно окопаться! — приказал капитан Середа.
Стояла страшная жара. Едва солнце отклонилось от зенита, по рупорному громкоговорителю мятежный муэдзин зычно предвестил азаном о начале полуденной молитвы Зухр. Стрельба резко прекратилась. Наступило временное огневое затишье.
— Шило, Тышкевич! — обратился капитан Середа к лейтенантам командирам взводов. — Выделить бойцов для эвакуации раненых. Погрузив раненых на плащ-палатки, их вынесли с высоты и передали подразделениям второго эшелона для отправки вертолётом в госпиталь.
Пекло +50С, воздух струился, расплываясь в очертаниях. Разведчики активно окапывались, Сидор и Костёр заняли позиции сбочь. Они молча и быстро выкапывали сыпучий грунт и утрамбовывали перед собой в бруствер. Картинки с разрывами ног, с ошмётками мягких тканей и торчавшими из них костями, муки, подорвавшихся на минах товарищей, оставались у Руста перед глазами. Вопреки критической обстановке, он достал из рюкзака неизменный спутник всех боевых походов — свой маленький японский транзистор SANYO и, настроив на короткую волну, положил на внутреннюю сторону бруствера. В эфире в это время шёл концерт по заявкам радиослушателей и звучала подводка к песне «Снег кружится»:
Сегодня целый день идет снег,
Он падает, тихо кружась.
Ты помнишь, тогда тоже все было засыпано снегом?
Это был снег нашей встречи.
Он лежал перед нами белый-белый,
Как чистый лист бумаги,
И мне казалось, что мы напишем
на этом листе повесть нашей любви.
Слова песни было слышно хорошо: Сидор и Костер переглянулись и с юмором сопоставили всё, о чём в ней пелось с иранским нагорьем. Так, «белые-белые» горы под ярким августовским солнцем, ассоциировались с «белым-белым снегом». А «засыпавший целый день снег» — это были снаряды нашей артиллерии, ударявшие по позициям басмачей. Повестью «нашей большой любви» — виделись друзьям шесть минувших лет Афганской войны. Звучавшую в эфире песню тут же подхватили находившиеся поблизости к Русту — Сидор, Костёр, а с ними и Замятин, Гуд, Магомедов, Липкин, Саркисян, Солодуха, Силкин и другие:
…Такого снегопада, такого снегопада,
Давно не помнят здешние места,
А снег не знал и падал, а снег не знал и падал
Земля была прекрасна, прекрасна и чиста…
Строки о том, что «такого снегопада, давно не помнили здешние места» — говорили о масштабе войсковой операции «Западня», которого не помнили местные басмачи.
…А снег не знал и падал,
А снег не знал и падал,
Зима была прекрасна,
Прекрасна и чиста…
Воины смеялись сквозь растрескавшиеся в кровь губы, ворочали сухим языком и, надрывая голоса, продолжали подпевать транзистору:
…И верю я, что скоро,
и верю я, что скоро
По снегу доберутся
Ко мне твои следы…
Этими строчками, они заверяли басмачей в том, что в ближайшее время непременно до них доберутся.
…Снег кружится,
Летает, летает,
И поземкою клубя,
Заметает зима, заметает,
Всё что было до тебя…
Какой к черту… снег?! Над кем он кружил? Кого заметал?
До разгрома басмачей было ещё далеко. Зажатые басмачами на простреливаемых вершинах, скованные в манёвре наступать, воины делали всё возможное чтобы:
Раскинулись просторы,
Раскинулись просторы,
До самой дальней утренней звезды,
И верили, что скоро,
И верили, что скоро
… победой завершатся, их ратные пути.
(Л.Козлова и С.Березин)
Концерт по заявкам радиослушателей вскоре закончился. И возобновился неумолкаемый бой, продлившийся до сумерек. Во мгле офицеры вызвали сержантов - замкомвзводов и приказали уточнить запасы боеприпасов и воды. После событий дня, одни воины, почистив оружие и отстояв смену в ночном карауле, свалились без задних ног, другие, впечатлённые ожесточённостью противостояния, обсуждали произошедшее, и не могли долго заснуть. С затишьем появилась возможность оглядеться по сторонам. Сидор смотрел вдаль, на иранскую сторону, где светили огоньки города Тайбад и, негромко затянув старую песню, о чём-то задумался:
Степь да степь кругом,
Путь далек лежит,
В той степи глухой
Умирал ямщик.
И, набравшись сил,
Чуя смертный час,
Он товарищу
Отдавал наказ:
Ты, товарищ мой,
Не попомни зла,
Здесь, в степи глухой,
Схорони меня!
(Суриков И.З. 1865(9) год, Садовский С.П.)
В Афганистане, тем временем, был мрак.
— Сидор, ты чего затужил?! Заунывную затянул, грусть-тоску на нас навеваешь?! — спросил с улыбкой чистивший во тьме АКС-74, соглядатай Руст, — Мог ли ты на гражданке представить, что сможешь вот так легко со стороны взирать на Иран?
— Не чаял, — ответил Сидор. — По правде, и не дюже алкал! А вот обозреть мир, имея за плечом рюкзак, набитый не боеприпасами с сухим пайком, как сейчас, а заморской валютой, верно, было бы в масть.
— И куда бы ты махнул, будь он ею наполнен? — поинтересовался Костёр.
— В ЮАР или Колумбию, — без паузы ответил Сидор.
Костёр с Рустом переглянулись.
— Так, так, — продолжил расспрос Костёр, — отчего такой экзотичный выбор?
— Секрета нет! — не отвратился сановно Сидор. — В ЮАР добывают алмазы, в Колумбии — изумруды!
Услышав ответ, Руст с Костром не сдержались, и в унисон громко расхохотались.
— Орлы, что там у вас стряслось?! — грозно спросил, находившийся отступя капитан Середа.
— Всё в порядке, товарищ капитан, — прояснил, еле укрощавший смех Костёр.
Через час забрезжил рассвет и воинственным набатом о начале Фаджр — утренней молитвы — истово возвестил мятежный муэдзин. По завершении молебна, словно со взмахом баттуты, массированным огнём с двух высот оркестр заиграл симфонию «Мела свинцовая метель». В завязке боя, раскалённые до багрового цвета непрерывной стрельбой оружейные стволы дымились, отдавая запахом жженой сметаны. В это время на главном театре военных действий на поддержку воинам, наряду с тяжёлой артиллерией пришла штурмовая авиация — самолёты Су-25. Их пары, сменяясь, пролетали над позицией разведроты в направлении Кокари-Шаршари и наносили по её опорным пунктам массированные бомбоштурмовые удары, сокрушая их. Каждая новая атака Су-25 вызывала у разведчиков восторг. Они пуще воспаряли духом. Неприятель встречал советские штурмовики огнём из зенитных установок ЗГУ-23-2, ракетных комплексов ПЗРК Blowpipe, одухотворяясь на удаль сурами из священнописания, протяжно звучавшими из мощного громкоговорителя. В кульминации боя, басмачи вскакивали из укрытий по всей ширине фронта и, представ во весь рост, выпускали снаряд гранатомёта или длинную пулемётную очередь. Так, бравируя своим бесстрашием, они стремились подавить моральный дух наших воинов.
— Ярко воюют! — отметил самодовольный Сидор, сняв снайперской винтовкой, выскочившего из укрытия, неприятельского пулемётчика. — Но мы-то, лучше! Покель дадим рахунку!
Переставший в какой-то момент работать под лучами гератского солнца, транзистор вдруг пробудился. Словно поняв ответственность момента, он насвежо заработал вновь, перейдя ко второй части концерта по заявкам радиослушателей. В эфире зазвучала песня «Мы желаем счастья вам» в исполнении ВИА «Самоцветы»:
В мире, где кружится снег шальной,
Где моря грозят крутой волной,
Где подолгу добрую
Ждем порой мы весть…
Глядя на очередной заход пары Су-25 на бомбоштурмовой удар, бойцы подхватывали строки из припева и громко до хрипоты, дружно пели:
Мы желаем счастья вам,
И оно должно быть таким,
Когда ты счастлив сам,
Счастьем поделись с другим…
Противостояние продолжалось. «Счастье», которым призывала делиться песня, по представлению обессилевших от обезвоживания и продолжительности боя воинов, были неуправляемые реактивные снаряды НУРСы и авиабомбы ФАБ-500. Окрылённые поддержкой с воздуха, они с улыбкой на лице усиливали стрельбу и, как могли, громко запевали:
… Мы желаем счастья вам,
Счастья в этом мире большом,
Как солнце по утрам,
Пусть оно заходит в дом.
Мы желаем счастья вам,
И оно должно быть таким,
Когда ты счастлив сам,
Счастьем поделись с другим.
Перед тем как достичь ближней к Кокари-Шаршари высоты воины с боями продвигались вперёд, теряя в боях боевых товарищей. Теперь они ждали подавления авиацией огневых точек противника и приказа наступать.
…Раскинутся просторы,
Раскинутся просторы,
До самой дальней утренней звезды,
И верю я, что скоро,
И верю я, что скоро
По снегу доберутся,
К тебе мои следы!
(С.Намин и И.Шаферан)
Всякий раз, с приближением припева, с дерзкой усмешкой и блеском в глазах, воины усиливали плотность огня и децибелы коллективного пения, желая неприятелю «счастья». В ходе атак штурмовиков Су-25 и боевых вертолётов Ми-24, оборонявшие Кокари-Шаршари мятежники не укрывались, а отчаянно отвечали шквальным огнём. В эти минуты воины накоротке прекращали вести стрельбу и следили за яростной схваткой.
— Заходят на удар, работают, как положено, вдоль пограничной полосы, — поделился наблюдением Руст, — всё верно, зачем им провоцировать политический конфликт с Ираном?!
— Гляди, как обороняются! Вот-вот, зацепят — хай им грець! На новом заходе Су-25, точно их достанут! — предрекал поражение ответным огнём по штурмовикам из зенитных комплексов Кокари-Шаршари в саспенсе Сидор.
— Будем надеяться, что не достанут! — уповал Костёр. — Видишь, не успевают долететь их ракеты, остаются за хвостом. Быстро летит штурмовик и высоко.
Дуэль неба и земли продолжалась. Пары Су-25 начали третий заход. Они сотрясли оборонительные сооружения Кокари-Шаршари, но, в этот момент из ПЗРК «Blowpipe» была выпущена реактивная ракета. Она вонзилась в ведомый Су-25 и воспламенила его. С позиций воинов послышались возгласы с русской матерной бранью.
— Японский транзистор! — прибавился капитан Середа. — Попали-таки черти!
Пилот Су-25 отвернул машину от Ирана и, направив вглубь, Афганистана, катапультировался. О том, что он жив, возвестил купол раскрывшегося парашюта. Он плавно опускался в лощину, сходившую с седловины между вершинами гор, на которых находились разведчики и оборонявшие Кокари-Шаршари мятежники. Спустя короткий отрезок времени, на капитана Середу по связи вышел командир полка подполковник Остроумов А.И.
— 01, я вас слушаю! — подтвердил присутствие в радио-эфире капитан Середа. — Так точно, приземлился в нашем районе! Есть, срочно выслать группу на выручку! — принял он к исполнению.
— Шило, Тышкевич! — вызвал к себе лейтенантов командиров взводов капитан Середа. — Срочно скомплектовать группу. Из каждого взвода отобрать по два бойца и по одному пулемётчику. Под твоим, Фёдор, командованием, — он обратился к Тышкевичу, — группе немедля спустится в лощину и сопроводить к нам на позицию высадившегося лётчика. Сделать это надо спешно, пока духи нас не опередили! Обязательно возьмите радиостанцию! Пулемётчиков в подол не спускай, оставь на склоне, пусть вас прикрывают. Группа разведчиков: Костёр, Сидор, Гуд, Солодуха, Щерба и Назимов под командованием лейтенанта Тышкевича стремительно стала спускаться в низину. Наскоро её достигнув, они увидели раскинутый у подножья склона парашют и услышали выстрелы из пистолета. Это лётчик Су-25 открыл огонь по приближавшимся с противоположной стороны мятежникам. Разведчики вступили с ними в бой и, уничтожив троих, а остальных обратив в бегство, вместе с пилотом — капитаном, возвратились на высоту.
— Отбили, товарищ капитан! — горделиво доложил лейтенант Тышкевич.
— Молодцы! — похвалил всю группу довольный Середа. — Всех представлю к правительственным наградам! — объявил он вдохновенно.
Огонь по высоте ненадолго стих. Но, начавшись вскоре с новой силой, не прекращался уже до сумерек. Завершился третий день противостояния. Все предыдущие сутки бои начинались с восходом солнца и стихали лишь к закату. Наступила ночь.
— А какой сегодня день?! — изнавись поинтересовался лейтенант Шило у снаряжавших магазины патронами Сидора, Костра и Руста.
Костёр вгляделся в запотевшее стекло своих часов Ricoh и сообщил:
— Уже 23 августа.
— О! — воскликнул Шило. — Для тех, кто несведущ в героической летописи нашей Родины, поясняю: 23 августа — это памятная дата в истории сражений, переломивших ход Великой Отечественной войны. 23 августа 1943 года ознаменовало победу Советской армии в битве на Курской дуге. А 23 августа 1942 года стало самым кровопролитным днём Сталинградской битвы. Утром того дня армада танкового корпуса Вермахта, прорвав оборону наших войск, с северного направления вошла в Сталинград. Лётчики Люфтваффе сбрасывали на улицы города сотни тысяч зажигательных, фугасных и осколочных бомб, стремясь уничтожить максимальное количество людей. Бои шли за каждую улицу, за каждый дом, переходя из рук в руки по нескольку раз. Каждый год 23 августа к Братской могиле на Площади Павших борцов города-героя Волгограда, к Мемориалу «Вечный Огонь» и к мемориальному камню «Город-герой Сталинград» в городе-герое Москве приходят ветераны Великой Отечественной Войны, жители Военного Сталинграда и благодарные потомки, чтобы почтить память погибших и возложить венки и цветы.
— Товарищ лейтенант! — обратился к Шило, вскрывавший в это время цинк с патронами, Руст — Лично я всё это знаю! И как сведущий в героической летописи нашей Родины, считаю должным также отметить, что вы пропустили ещё одно знаковое событие, произошедшее календарно 23 августа. В этот день в 1939 году за три года до этих судьбоносных кровопролитных битв Великой Отечественной войны в Москве был подписан пакт Молотова-Риббентропа о ненападении между СССР и Германией, который был вероломно нарушен фашистами 22 июня 1941 года.
— Так держать Тукаев! — похвалил подчинённого обрадованный его знанием истории лейтенант Шило.
— Знаете, товарищ лейтенант! — продолжил Руст, вдругорядь обратившись к Шило. — Много о войне мне рассказывал мой дед Ахмадулла, лишившийся ноги до уровня бедра в ходе прорыва из окружения на Брянском фронте в 1942 году. Хотя оба моих Деда участвовали в Великой Отечественной войне с самого начала. Дед по отцу Мисбахетдин, воевавший в артиллерии, был не многословен и суров норовом. В 1941 году он был ранен, а после лечения вернулся в строй и дошёл до Берлина, где получил сильную контузию и абсолютно потерял слух. А вот дед по матери Ахмадулла воевал в кавалерии. Он напротив, был очень добр и словоохотлив. Как-то в ненастный мартовский вечер 1979 года я с интересом наблюдал, как в течение несколько часов он, не вставая с рабочего места, нажимая единственной ногой на педаль ножной швейной машинки «Zinger»,шил к сроку очередной заказ — партию каракулевых шапок. Я обратил взор на обрубок его правой ноги, и подсев напротив, попросил рассказать какой-нибудь интересный случай, приключившийся с ним на войне. Он приподнял с влажного лба вытертую временем тюбетейку и, сказав, что не уверен, будет ли этот случай мне интересен, но тогда он чудом избежал смерти, начал своё повествование:
— В июле 1942 года 112-я кавалерийская дивизия, в которой он воевал, участвовала в сражениях у деревень Алёшки и Малые Борки. Кони тогда были сильно уставшими и голодными. Проезжая мимо одной из этих деревень, в центре поля Дед увидел несколько крупных скирд. Желая накормить коня, он подскакал к одному из них, стал стягивать верхний слой сена и сгребать его в кучу. Как выяснилось позже, это увидел председатель местного колхоза и пожаловался в особый отдел 112-й дивизии. Вечером, отыскав по его и коня приметам, Деда арестовали, обвинив в хищении колхозной собственности. Приговор, по Закону «о трёх колосках» от 7 августа 1932 года, также известный, как «Указ 7/8», Постановлением ЦИК и СНК СССР — за ущерб, превышавший стоимости трёх колосков, в условиях военного времени, предусматривал высшую меру наказания с полной конфискацией имущества и приводился в исполнение на месте. Изъяв личное оружие, обмундирование и, разув, Деда на ночь спустили в погреб одного из хат, приставив часового. С восходом солнца его подняли двое из расстрельной команды, связали за спиной руки и повели на распыл. Отведя за окраину деревни, они приготовились к выполнению приказа, но вняли к просьбе Деда дать ему перед смертью помолиться. Перед уходом в мир иной, чтобы облегчить себе душу, он спешно вполголоса провёл молебен и, только было произнёс такбир Аллаху Акбар, как вдруг услышал, доносившийся издали голос своего командира эскадрона — комэса, громко кричавшего: «Не стрелять, не стрелять!»
За ночь, комэс оббежал вышестоящее командование и начальство особого отдела, убедил их в отсутствии у Деда корысти и, назвав его отважным бойцом, лично за него поручился. Вот так, мой дед избежал приведения приговора в исполнение. Тогда, ещё двенадцати летний юноша, я не мог понять, зачем на войне стрелять в своего солдата, из-за какого-то сена. Желая поскорее отвлечься от тяжёлых воспоминаний, Дед взял в руки костыли, и пересел с рабочего места поближе к телевизору. В это время в телепередаче «Международная панорама» шёл репортаж из афганского города Герат. Голос за кадром рассказывал, что социально-экономические и политические реформы правительства Афганистана привели к всплеску социальной напряжённости на западе страны и радикально настроенные исламисты при поддержке местных военных и иностранном вмешательстве иранских шиитских кругов, используя недовольство части гражданского населения, подняли антиправительственный мятеж, повлёкший многочисленные жертвы. В числе погибших были, также три советских гражданина.
Я спросил тогда своего деда: к чему, по его мнению, приведут эти события. «К войне!» — ответил он незамедлительно. В конце декабря 1979-го года мой дед Ахмадулла скончался. В тот же день по телевизору объявили о начале ввода Советских войск в Афганистан. Вот такая сермяга. — заключил Руст.
— Верно, всякое бывало, и тем не менее! — подтвердил решительный настрой лейтенант Шило, дав установку Русту и сидевшими подле Костру и Сидору. — Завтрашний день нужно провести достойно.
— Мы приложим все усилия, а там, как судьба положит, — истово ответил за всех Сидор.
Ночью разведчики чистили оружие, отводя на сон редкие часы. А мятежники перегруппировывали силы, доставляли на свои огневые позиции боеприпасы и, обходя высоты, где закрепились Советские войска, минировали отходные тропы. Они понимали, что это жизненно важная артерия. По ним шла реверсная перевалка боеприпасов и воды на передний край и эвакуация погибших и раненных в тыл. Вместе с тем, сами боеприпасы были уже на исходе, боекомплекты снаряжены последними патронами из цинков. Вода закончилась накануне. Прицельный огонь мятежников по вертолётам Ми-8МТ, как по приоритетной цели не позволял им сбросить на передний край боеприпасы и воду, эвакуировать раненых. Посему эвакуация происходила в глубине от передовых позиций — на тыловых высотах. Это отвлекало резервы и снижало темп наступления. Когда одному Ми-8МТ всё же удалось с рассветом сбросить груз на тыловую высоту, командир роты Середа вызвал к себе Руста и приказал:
— Тукаев! Надо назначить из взвода четырёх бойцов, чтобы они отошли на тыловые высоты и транспортировали боеприпасы и воду на занимаемые позиции.
— Товарищ капитан! — объяснял Руст Середе. — Вы ж знаете, у меня в данный момент во взводе подавляющие числом молодые, необстрелянные. Они не прослужили «за речкой» и месяца. Разрешите собрать эту группу не из молодых, добрав из других взводов, и повести мне самому?!
— Ты мне нужен здесь! — отказал Середа.
— Три дня назад, если помните, — настаивал Руст, — следуя впереди разведывательного дозора, я вывёл роту на высоту и хорошо запомнил все тропы. Я уверен, это их знание, сохранит жизни. Разрешите мне повести группу?!
— Хорошо! — под напором согласился Середа.
Руст взял с собой Сидора, Костра, Мамаладзе и Солодуху. Спустя несколько часов, преодолев длительное расстояние до места, они с боеприпасами и тюками с водой, спускались с противоположного склона к подолу. Первым в группе шёл Руст. Он следовал, строго по сакме, никуда не отступая. В какой-то момент под его ногами прозвучал характерный щелчок. «Мина!» — понял он. Его охватил ужас: «Неужели?! Не может быть! Как это могло со мной произойти?!» В мгновение, от щелчка и до разрыва, Руст прогнал в голове главные для него мысли: о том, на какие тяжкие муки он обрёк своих родителей тем, что, не сказав им, напросился в Афганистан и получил там такое страшное увечье. Другой сумной мыслью было то, что увечье, не позволит ему вернуться на ринг и побороться за место на пьедестале первенства СССР по боксу и что ему уже никогда не овладеть сердцем девушки, с которой бы он, непременно, хотел связать свою судьбу. Последним, что заполнило мгновенье, была надежда: «Может, всё-таки нет?! Может это не мина?!» Но мысль прервали громкий разрыв и тяжёлый удар по ногам, обративший Руста во вращение. Он кубарем покатился вниз, в панике ожидая следующим кувырком навалиться на другую мину, которая разорвёт его уже в клочья, но не мог остановить себя в круговороте. Неимоверным усилием, на очередном витке Руст упёрся ладонями в горную осыпь, прекратив спуск по склону. Его шатало, в влаянии сменялись вершины нависших гор, глаза застилала густая пелена, в ушах повис протяжный звон. Он повалился на бок и увидел, как из рваных окровавленных мягких тканей его голеней торчали белые кости, из них капала светлая жидкость. Группа оцепенела.
— Не подходи! — были первые слова Руста, рванувшимся к нему Сидору и Костру. — Здесь, видно, всё заминировано!
Он помотал опалённой пороховой гарью головой и по-пластунски подполз к отброшенному взрывной волной своему АКС-74. Резко потянув за ремень и, сняв с предохранителя, он направил его на себя. Сидор в миг, разгадал его умысел и, сделав рывок, с силой вырвал оружие.
— Верни автомат! — требовал Руст. — Я всё равно уже не жилец! Пока меня дотащат до вертушки, другие подорвутся! Подошедший Костёр, молча вколол Русту двойной промедол и, располовинив ножом, отмотанный с приклада АКС-74 багровый резиновый жгут, затянул на обрубках его голеней, истово написав на нём текущее время.
Через пять минут Руст потерял сознание, его погрузили на плащ-палатку и переправили на тыловую высоту. Туда, где без последствий мог приземлиться вертолёт. А Сидор, Костёр и другие разведчики возвратились на позиции роты.
«23 августа 1942 года стал самым кровопролитным днём Сталинградской битвы!» — процитировал Костру фразу лейтенанта Шило удручённый увечьем Руста Сидор. — Поруха!
Между тем, транспортируемый в плащ-палатке Руст, спорадично приходил в сознание и видел над собой лица потрясённых обширностью его ранения, воинов из других рот. Вдругорядь, он очнулся, услышав стрекот приближавшихся вертолётов Ми-8МТ. Он приподнялся, упёрся на ладони и увидел в тени нависавшей горной стены длинную цепочку плащ-палаток с ожидавшими эвакуации раненными и убитыми. Спустя минуты, его лицо укалывала мелкая сыпуха, движимая потоком воздуха вращавшихся лопастей. Сквозь их звон, он слышал приказ офицера: «На первые вертушки грузим тяжёлых. За ними лёгких. 200-х в конце». Тем временем в зоне противостояния завершалось подавление авиацией последних очагов сопротивления и в кратчайшее время с различных направлений началось наступление на базу Кокари-Шаршари. Первой выступила разведрота. В её разведывательном дозоре шли Сидор, за ним Костёр и другие. От них, на расстоянии 30 метров шла основная группа. Изневесь по дозору была выпущена очередь из крупнокалиберного пулемёта ДШК. Двое разведчиков погибли на месте. Остальные залегли. Огонь мятежников не давал воинам поднять головы, продвижение вперёд было невозможно. Надо было открыть роте путь. Сидор, резко сошёл с тропы вниз, в волнении напевая под нос:
Ой, не видалай она,
Как я в церкви стоял,
Прислонившись к стене,
Безутешно рыдал.
Ой, прислонившись к стене,
Безутешно рыдал.
Звуки вальса неслись,
Веселился весь зал.
Он обошёл огневую точку с тыла, приблизившись к ней на расстояние, с которого можно было добросить гранату. Лёг набок, выдернул чеку гранаты РГД-5 и, слегка приподнявшись, с силой бросил. В это мгновение его пронзила пуля вражеского автоматчика. Она вошла под левую ключицу и, вылетев через лопатку, парализовала шуйцу. Огонь по разведчикам не прекращался. Сидор стиснул от боли зубы и, вытащив вторую гранату, насилу пропел:
Ой, не понравился ей.
Моей жизни — конец….
И с постылым назло
Мне пошла под венец.
Он выдернул зубами чеку и, собрав последние силы, повторил бросок. Пулемёт умолк. Сидора перевязали и вкололи промедол. Жизненно важных органов пуля не задела. Двух погибших разведчиков накрыли плащ-палаткой с головой и положили в укрытие. Там же остались Сидор и несколько воинов, обязанных погрузить раненого и погибших в ожидаемый вертолёт. Разведрота тем временем продолжила наступление. Мятежники уступили инициативу и начали беспорядочно отступать. Через три часа базовый район Кокари-Шаршари был взят. Формирование Исмаил-хана разбито. Сам мятежный эмир и когорта близких сподвижников скрылась в Иране. Когда стрельба стихла, на купол столовой горы, где была оборудована фортификация, на двух вертолётах приземлилось крупное военное начальство и командование операцией «Западня»: главнокомандующий войсками южного направления генерал армии Герой Советского Союза М.М Зайцев, начальник оперативной группы Минобороны СССР в Афганистане генерал армии В.И. Варенников, заместитель командующего 40-й Армией генерал-майор Г.Г. Кондратьев. Из Кабула для подготовки телерепортажа о взятии Кокари-Шаршари прибыла съёмочная группа под руководством собственного корреспондента Центрального телевидения СССР М.Б.Лещинского.
На территории фортификационного комплекса взгляду воинов предстала обширная площадка с системой эшелонированных опорных пунктов, соединённых ходами сообщений, брошенное оружие, боеприпасы, горы гильз, окровавленные куски материи, индивидуальные перевязочные пакеты, шприцы и тела более двухсот убитых мятежников. Стояли разбитые от ударов советской артиллерии и авиации дизельные генераторы, вырабатывавшие электроэнергию для жизнедеятельности Кокари-Шаршари. Все огневые точки имели средства связи и были соединены глубоко вырытыми траншеями. Фортификационный комплекс состоял из наземных и подземных сооружений с защитной толщей 15–20 метров. В его подземных помещениях на разном уровне размещались необходимые для боевой деятельности: командный пункт с узлом связи, столовая, помещения для обучения военному делу и коллективного молебна, многоместные казармы, арсенал, склады с продовольствием, ремонтные и оружейные мастерские, цех по сборки патронов к винтовкам БУР, операционная, оснащённая современным медицинским оборудованием, больничные палаты и тюремные камеры с кандалами. Были также предусмотрены помещения для лидеров исламско-шиитских партий. Для извлечения из горной породы питьевой воды, была пробурена глубокая скважина.
При обследовании разно-уровневых подземных помещений, группа разведчиков, в числе которых был Костёр, углубилась в длинные тоннели и обнаружила в них укрывшихся мятежников. Воины открыли по ним огонь и повергли в бегство. Когда афганские мятежники и наёмники из ряда исламских государств вышли на дневной свет с иранской территории по ним был открыт кинжальный огонь. Очевидно, после падения Кокари-Шаршари, кто-то из официальных лиц отдал приказ иранским пограничникам ликвидировать всех выходивших с афганской территории. Советские воины, ставшие свидетелями этого инцидента, прекратили преследование и возвратились по тоннелю на базу Кокари-Шаршари. Они собрали трофейное оружие, взорвали боеприпасы и убыли вертолётами на аэродром Герата. В награду за их тяжкий ратный труд, за веру, волю и победу, в свидетельство, что счастье всё же есть, ведь Кокари-Шаршари, хоть и ценою людских потерь, но всё же был взят, из транзистора в руках Костра звучала хорошо запомнившаяся воинам, песня:
…Чтобы было легче в трудный час,
Нужно верить каждому из нас,
Нужно верить каждому,
В то, что счастье есть…
…Мы желаем счастья вам,
Счастья в этом мире большом…
Услышав её, воины-разведчики с улыбкой стали громко петь:
В мире, где ветрам покоя нет,
Где бывает облачным рассвет,
Где в дороге дальней — часто снится дом.
Нужно и в грозу, и в снегопад,
Чтобы чей-то добрый взгляд,
Чей-то очень добрый взгляд — согревал теплом…
ГОСПИТАЛЬ ШИНДАНДА
После пяти часов, понадобившихся для эвакуации, Руст вновь пришёл в сознание. Ми-8МТ, в котором он находился, приземлился на аэродром Шинданда. На взлётно-посадочной полосе ожидала «буханка» медицинского УАЗ-452 с бригадой санитаров. Как только винты прекратили вращение, они немедля подступили с носилками к борту.
— Живых там вроде никого нет, — высказал домёк, вышедший из кабины пилот.
Руст лежал среди плащ-палаток с убитыми афганскими военными, не подавая признаков жизни.
— Хотя нет! Один, вижу, шевелится, — опроверг он мнение, увидев, как Руст внезапно повернулся на бок.
Санитары запрыгнули на борт и извлекли из сложенных в ряд плащ-палаток Руста первым. Уже вскоре его спешно везли на каталке по длинному коридору Шиндандского госпиталя, и он ощущал боль от глубокого остригания ногтей на руках и вставления в причинное место катетера. Руст был в трансе. Но, несмотря на его критическое состояние, бежавшая рядом медсестра, громко досаждала вопросами: «Фамилия, имя, отчество, звание, воинская часть?!» Спустя минуты он увидел белые кафельные стены операционной и ослепился от ярко светившей сверху лампы операционного светильника. Укол врача-анестезиолога на мгновенье представил Русту лик его безногого деда Ахмадуллы и вновь обратил в бессознательное состояние. Между тем, доставленному в госпиталь Шинданда Сидору, обработали рану и поместили в палату, в которой к тому времени уже проходили лечение трое бойцов-разведчиков с ампутациями коленей после подрывов на противопехотных минах в день высадки. Одного из них, у которого был разрыв паха, прошлым днём отправили срочным бортом в Союз. В Ленинграде в Высшей военно-медицинской академии им. С.М. Кирова ему сделали сложнейшую операцию и смогли сохранить детородный орган. У другого, из двух оставшихся в Шинданде разведчиков, в довесок к потерянной голени был вырван глаз. Всем троим за два дня до своего ранения, Руст оказывал первую медицинскую помощь, вытащив из-под обстрела. Через несколько суток из реанимации в эту палату перевели и самого Руста. Его состояние было тяжёлым. Врачи ампутировали ему обе голени.
ПРОШЛА НЕДЕЛЯ. Утром одного из дней на аэродром Шинданда приземлился медицинский борт-спасатель Ан-12. Чтобы проводить на дальнейшее лечение в Кабульский армейский госпиталь, лежавших на носилках Руста, Сидора, двух разведчиков, и других раненных в операции «Западня», врачи и медсёстры высыпали из госпитального модуля во двор.
— А тебе боец, надо запомнить главное! — напутствовал Руста подошедший вплотную, оперировавший его начальник хирургического отделения Шиндандского госпиталя подполковник медицинской службы Баглай. — Ранение твоё житейское, но всю дальнейшую жизнь ты обязан заниматься физкультурой, иначе раны скоро дадут о себе знать.
— Буду заниматься, товарищ подполковник! — твёрдо посулил Руст, поблагодарив на прощание, — спасибо за ваш почётный труд!
Самолёт с ранеными взмыл в небо и спустя пару часов приземлился в Кабуле.
КАБУЛЬСКИЙ ГОСПИТАЛЬ
Мне б вернуться на войну...
из-под капельниц — под пули.
Может, я тогда пойму,
проживаю жизнь — свою ли?!...
Там все просто: грязь и мат —
текст, в котором нет подтекста.
Каждый первый там — солдат,
а гражданским — нету места...
— В.Байкалов
КАБУЛ. 650-й ЦЕНТРАЛЬНЫЙ ВОЕННЫЙ КЛИНИЧЕСКИЙ ГОСПИТАЛЬ 40-й Армии — 1 сентября 1986 года
В приёмный покой Кабульского госпиталя на холодный бетонный пол, с редко сохранившейся плиткой, сложили десяток брезентовых носилок с лежачими ранеными, прибывшими санитарным авиабортом из Шинданда, среди которых были Сидор и Руст.
— Как мешки с картошкой разгрузили, — негодовал Сидор, привстав с носилок и поправив на груди перевязку.
— Работы кубыть и без нас хватает, — домекнул Руст.
Спустя какое-то время появились санитары.
— Э, адепты эскулапа, прислужники змеи на чаше! — агрился Сидор. — А гуманнее отнестись к хомо сапиенсу, заказано?!
Наскоре к раненым подошёл дежурный врач, и Сидор, поменявшись в тоне, попросил поместить их с Рустом на соседних койках, подвигая готовностью помогать медсёстрам в уходе за товарищем. После завершения оформления документов и внешнего осмотра, поступивших раненых безотложно распределили по палатам отделений. Ввиду переполненности госпиталя и чрезмерной загрузки медсестёр, упрос Сидора впрасол был удовлетворён. В итоге, каждый новоприбывший комбатант обрёл своё койко-место, госпитальную робу и новых побратимов. Внушительных размеров Кабульский госпиталь в 1980 году разместился в здании бывших конюшен офицерской гвардии короля Мохаммада Захир-шаха. Палаты отделений имели высоченные потолки и были заставлены одно и двухъярусными железными койками. Широкий коридор был оживлённой артерией, соединявшей отделения госпиталя с операционной, перевязочной и столовой. Первый ярус коек традиционно был закреплён за тяжелоранеными: ампутантами, незрячими, полосниками — ранеными в брюшную полость, а также в область позвоночника и головы. Были ранения с ампутациями обеих нижних конечностей, руки и ноги, двух рук, и полным лишением зрения. Много было раненых с раздроблением костей. На их конечностях устанавливали аппараты Илизарова — конструкции из стальных дисков и спиц, стягивавших два конца разбитой костной ткани. Встречались такие, у кого было два таких аппарата на разных конечностях. Много всего было… Свободные койко-места в палатах были редкостью. Они появлялись после эвакуации раненых в Ташкент и, по обыкновению, в тот же день обретали нового пользователя. В случае нарушения графика эвакуации в Союз и внезапного большого притока раненых из районов масштабных боевых действий койки с ранеными выставлялись в коридор. Сидор и Руст заняли соседние койки в глубине солдатской палаты II-го травматологического отделения, там, где она стыковалась с меньшей по размеру, офицерской. В первую ночь из неё доносились громкие стенания, спорадично переходившие на истошный галас.
— Сидор! — дрёмно окликнул Руст, — надо бы объяснить камраду: всем больно. Но надо потерпеть. Пусть возьмёт себя в руки!
Сидор спорко справился у молоденькой дежурной медсестры Нины Полюшкевич о терзавшемся болью раненом и тотчас поделился с Рустом:
— Сестра говорит, это молодой лейтенант из Кандагара. Он подорвался с танком на фугасе и приземлился на пятую точку. У него тазовая кость разошлась в стороны.
— Адская боль, подлинно! — эмпативно счёл Руст, смирившись с гвалтом. — Что ж сестра не уколет его, чем покрепче?!
— Всё сделали. Говорит, ничего не берёт, — объяснил Сидор.
К рассвету лейтенант-танкист утихомирился, умер. Его накрытое с головой тело, из офицерской палаты на каталке выкатили санитары. После снедания друзьями принесённых Сидором блюд завтрака, начался обход врачей. В другом конце палаты было видно, как по проходу перемещались, ненадолго останавливаясь у каждой койки, шесть военврачей в белых халатах и шапочках. Старшим среди них был начальник II-го травматологического отделения полковник А.Артемьев. И вот они достигли месторасположения коек Сидора и Руста. Статный с голубыми глазами майор медицинской службы Александр Теплов начал зачитывать историю болезни:
— Рядовой Сидоренко — сквозное ранение грудной клетки. Прибыл из Шинданда. Обрабатываем рану, делаем перевязки. Расстегните робу, покажите рану! — обратился майор Теплов, Сидор подчинился. — Идёт на поправку. На следующей неделе планируем эвакуировать в Ташкент.
Засим врачи сместились к лежавшему сбочь Русту.
— Старший сержант Тукаев, — начал зачитывать историю болезни майор Теплов, — в ходе боевых действий в провинции Герат подорвался на противопехотной мине. В госпитале Шинданда проведены ампутации нижних третей обеих голеней. Имеется также многооскольчатый разрыв мягких тканей обеих бёдер. Необходима дермапластика. После этих слов майор Теплов, желая показать ранение, откинул с ног Руста простыню, оголив перебинтованные культи, и скомандовал: Лягте на живот!
Вскипевший от амикошонства Руст, резким движением накинул простынь обратно и зычно произнёс:
— Товарищ майор! Я вам не телячья вырезка на базаре!
Теплов был обескуражен и переглянулся с полковником Артемьевым.
— Товарищ боец! — уставно отреагировал полковник Артемьев, повысив тон. — Не забывайтесь! Вы ещё не комиссованы, а значит находитесь в военном строю. Так что соблюдайте уставные отношения со старшими по званию!
Опустив инцидент, майор Теплов навёл на оконный свет рентгеновские снимки культей Руста и, показав их полковнику Артемьеву, кратко доложил о выбранных оперативных и лечебных мероприятиях.
— Товарищ майор, разрешите обратиться к товарищу полковнику?! — адресовал Сидор удалявшимся в офицерскую палату Теплову и Артемьеву. — Разрешите мне вернуться в свою часть!
— Сколько вам осталось служить, солдат?! — спросил Артемьев.
— Месяц! — ответил Сидор.
— Надо ещё подлечиться! — резюмировал Артемьев. — Ташкентский окружной военный госпиталь ТуркВО, в вашем случае, это то, что надо!
— Тогда разрешите в Союз вапти с Тукаевым, одной отправкой?! Я его до дома сопровожу, — фундировал Сидор.
Артемьев повернулся к Теплову и приказно кивнул головой.
Несмотря на инцидент в ходе обхода, атмосфера в палате была исключительно доброжелательной. Здесь проходили лечение воины из разных подразделений 40-й Армии: из Кундуза, Файзабада, Баграма, Кабула, Герата, Газни, Шинданда, Кандагара, Джелалабада, Гардеза, Асадабада и других мест. В дальнем углу палаты, напротив коек Руста и Сидора в верхней части стены работал цветной телевизор «Рубин». Такой роскоши в кундузской палатке у друзей не имелось. На экране друзья наблюдали страну, дюже разнившуюся от той, которую они покинули, направившись в Афганистан. После обхода врачей начиналось время перевязок — физически болезненное. Из перевязочной слышалась зычная матерная брань раненых. И для Руста обработка обширных участков открытых ран и швов ампутированных голеней была зело крутоломной. Чтобы приглушить издаваемый им гвалт, он брал с собой в перевязочную на каталке подушку. Когда становилось вдокон больно, Руст плотно забивал ею себе рот, превращая горлан в гулкий стон.
— Сейчас, братец Тукаев, придётся потерпеть, — предупредил майор Теплов и, обильно полив пропитанные высохшей кровью марлевые перевязки на швах культей и разорванных мягких тканях раствором фурацилина, стал наскоро сдирать.
Руст начал издавать гулкие вопли. Лоб его покрылся холодным потом.
— Ты не сердись на меня, — примирялся Теплов, — показывать рану на обходе — это святая обязанность больного.
После обработки ран он приступил к перевязыванию.
— Медсестра Полюшкевич докладывала, что ты студент, в Москве учишься? — уточнял Теплов.
— Так точно! Учусь в Москве! — подтвердил Руст. — В Московском институте нефти и газа. И вы, я слышал из Москвы? — поинтересовался Руст.
— Так точно! Служу в Главном военном клиническом госпитале Бурденко. В Афганистан командирован на два года, — поделился Теплов, вернувшись к теме лечения. — Как я и докладывал на обходе начальнику отделения полковнику Артемьеву, тебе необходима дермопластика — несколько операций по пересадке кожи. Мы снимем электрическим дерматомом у тебя со спины, других мест тела лоскуты кожи и наложим на лишённые кожного покрова участки. Затем будем ждать, пока они приживутся. Так что, братец, нужно будет набраться терпения, — резюмировал Теплов.
Когда с перевязкой закончили, Руст попросил Сидора не увозить его каталку обратно в палату, а оставить у перевязочной в коридоре, чтобы он мог побеседовать с ранеными, ожидавшими очереди сменить марлевые шарики на спицах аппаратов Илизарова. Током времени к перевязочной подошли сопровождавший поводырём наголо стриженный грацильный санитар и сбойливый боец с ампутированными выше локтей руками и бинокулярной повязкой на оба глаза. Его лицо, с многооскольчатым посечением, было измазано зелёнкой.
— Слышь, братан! — обратился он к санитару, заходя в перевязочную. — Повязку с глаз когда уже снимут?!
Но ответ на вопрос остался уже за дверью.
Оставив раненого, санитар вышел на поджид.
— Что за напасть?! — сумно спросил Сидор санитара.
— Это сапёр из Чарикара. Ночью прибыл. Был придан разведчикам, прочёсывавшим кишлак в районе Суруби, и проводил разминирование тропы. Так вот — мина рванула у него в руках.
— Несгода! — досадовал Сидор. — А с зенками что?!
— Нет у него глаз — зашито всё! — довёл санитар. — Не знает он ещё, а сказать ему никто не решается.
В палату Сидор и Руст вернулись с кручиной. Миновал день, наступила ночь. В палату Сидор и Руст вернулись с кручиной. Миновал день, наступила ночь. Неотступавшая фантомная боль ампутированных ног, стоны лежавших окрест раненых и рассказ санитара об ослепшем сапёре бередили Руста, не давая заснуть. Он поднял с подушки голову и увидел во тьме полуночной госпитальной палаты цепочку светивших огоньков сигарет. В угрюмом молчанье, устремив взор в бездонный потолок, такие же, как он, искалеченные войной молодые парни отрешённо искали ответ на мучивший их вопрос: как же теперь жить?! Каждым оголённым нервом он чувствовал гнетущую ауру, нависшую куполом над теми, кто остался наедине со своей бедой, утраченной верой и смыслом начать жить иначе. Русту, как и его деду Ахмадулле в молохе войны было суждено стать изувеченным, пройти череду операций в госпиталях и морально преодолеть физический недуг. Его это зело удручало. На некоторое время Руст забывался, но мысль о причинённой родителям боли при виде сына калеки, всё время возвращалась, терзая его совесть. Он подолгу думал, подбирая слова утешения, которые скажет им при первой встрече. Ведь мама Руста сама была дочерью безногого ветерана Великой Отечественной войны и не понаслышке знала о булгачившей довеку боли родных.
Руст вспоминал, как в 1970-е годы он гостил у деда Ахмадуллы и бабушки Каримы в городе Туймазы Башкирской АССР. Невзирая на дальность рубежей, достигнутых фашистскими дивизиями, многое на улице Чапаева, даже спустя 25 лет после Великой Победы напоминало о её жертвах. Пред ним предстала типичная втагода картина на базарах и рынках советских городов: десятки инвалидов войны, лишившиеся двух ног, двигались на обитых юфтем сидушках с колёсиками, приводимых в движение деревянными брусками с отверстиями для ухвата. Сродни тому и у ворот Туймазинского базара, едва отступя от улицы Чапаева, с раннего утра сбивались до двадцати таких ветеранов-инвалидов. Они ватажились у папиросной лавки. Одни в поисках халтуры, другие — дармовой выпивки. Руст помнил, как на прикалитках частных домов по улице Чапаева, краской по дереву в ряд, в диаметре десять сантиметров были нанесены красные звёзды — по количеству членов семьи, воевавших на фронтах войны. Помнил и то, что звёзды, обведённые чёрной каймой, вещали о сгинувшем на поле брани воине. Как прискорбно было им, кагалу внуков победителей зреть на соседнем с домом Деда прикалитке, пять звёзд из шести с чёрной каймой. По рассказам деда Ахмадуллы, летом 1941 года в городе Туймазы формировался 9-й запасной кавалерийский полк 112-й Башкирской кавалерийской дивизии, в его состав был зачислен и он. Маме Руста, старшей из детей, в день начала войны не исполнилось и четырёх лет.
Руст помнил рассказы бабушки Каримы о том, как после ухода деда Ахмадуллы на фронт его мама, Райса Ахмадулловна, целыми днями, с утра до вечера, как молитву всечасно твердила фразу: «Только бы отец вернулся домой живым!» По словам бабушки, это звучало так часто, что от этого даже болела голова. По её же мнению, возвращение деда Ахмадуллы с войны живым у Всевышнего вымолила именно она. В бою при прорыве из окружения на Брянском фронте в 1942 году дед Ахмадулла был тяжело ранен. Крупный осколок вражеского артиллерийского снаряда, разорвавшийся под его конём, глубоко вошёл в бедро, и на ноге началась гангрена. Врачи были вынуждены ампутировать верхнюю треть бедра. В октябре 1942-го года, пройдя лечение в полевом, а затем в госпитале Бурденко, дед Ахмадулла был комиссован и отправлен домой. Учитывая огромное количество изувеченных воинов, с целью оградить от душевных страданий, связанных с отказом редких родственников принять их с тяжёлым недугом, в годы Великой Отечественной войны действовал особый порядок сопровождения инвалидов к их семьям.
Процедура проводилась посредством уполномоченного от Наркомата обороны СССР и офицера горвоенкомата (ГВК). Деда Ахмадуллу и уполномоченного, прибывших на железнодорожный вокзал города Туймазы, на перроне встречал уведомлённый телефонограммой офицер ГВК. Он, взяв личные документы деда и оставив его ждать вместе с уполномоченным на вокзале, сам направился к его родным. Офицер ГВК рассказал им о полученном дедом Ахмадуллой увечье и выяснил готовность его принять. Не размышлявшая на сей счёт, бабушка Карима подписала соответствующий акт, после чего офицер возвратился на вокзал и вместе с сопровождающим привёл деда Ахмадуллу домой. В случае отказа семьи забрать инвалида, по инструкции его направляли в «Дом инвалидов». Их в годы Великой Отечественной войны в СССР было много. Невзирая на полученное тяжёлое увечье, деда Ахмадуллу с огромной радостью встретила его семья — бабушка Карима и двое детей. Другие семеро родились уже после 1943 года. Для родных и близких было главным, что дед остался жив.
Приближался к концу 1942 год — шла война. Надо было прокормить семью. Вернувшихся инвалидами было много, и привлечь их было не к чему. Найти работу ампутанту без ноги было особенно сложно. По подсказке прадеда Руста — Мухаммат-Вагиза Мухамметшарипова, дед Ахмадулла, с детства обученный скорняжному делу, стал шить кожаные и меховые предметы одежды и обувь: дублёнки, шапки, унты, сапоги, ботинки. Он покупал на базаре и у частных поставщиков пушнину, меховое и кожаное сырьё и, сутки напролёт шил, выделяя на сон редкие часы. Райса Ахмадулловна, как старшая из детей, помогала бабушке Кариме продавать эти изделия на базаре. Благодаря владению ремеслом и усердному труду, дед Ахмадулла и бабушка Карима смогли поднять и выучить 9 детей.
Вспомнился Русту и разговор с отцом, когда он приехал к нему в учебку в Шерабад за неделю до отправки в Афганистан. Отец спросил его тогда, нет ли у него желания остаться служить в Союзе и не лететь в Афганистан и понимает ли он, что на войне есть угроза погибнуть, либо вернуться, как его дед Ахмадулла, безногим или, как дед Мисбахетдин, полностью оглохшим. Среди этих и прочих вопросов и ответов Руст помнил вопрос Отца: подумал ли он о нём и матери, когда напрашивался в Афганистан. Как в ответ он убеждал Отца, что он не может остаться, когда все его друзья отправляются «за речку», что это было бы самым постыдным поступком, за который он корил бы себя всю жизнь. И, как в конце, отец предупредил его, чтобы он не пожалел потом о своём решении. Руст довеку помнил, что ответил тогда отцу: «Я не пожалею!»
Лежавший по соседству Сидор глядел в потолок и пролистывал в памяти свои детство и юность, проведённые в районе с характерным названием «Нахаловка» в Ростове-на-Дону. Он вспомнил измальство, когда в их дом пришло несгодье – его отца осудили на десять лет за причинение вреда здоровью, повлекшее неминучую оскорбившего его человека. С походом по этапу отца, внедолге умерла мать. Сидора сразу забрали в ростовский интернат. Он погрузился в жёсткую беспризорную среду. Школой жизни ему стала улица с её суровыми законами и вадившая молодняк воровская среда. Спустя долгие годы, отбыв тюремный срок, из заключения вернулся отец — Михаил Сергеевич. Первым делом, он забрал Сидора из интерната, а через месяц, привёл в дом молодую жену. Напряжённость без того сложных отношений с сыном возросла. Сидор часто не ночевал дома, отсутствовал в школе, состоял на учёте в детской комнате райотдела милиции. При этом он был книгочеем, интересовался историей, знал и пел огромное количество разножанровых песен. К лету 1981 года Сидор окончил восьмилетку и сдал экзамены. Вечером одного дня в их квартиру позвонил местный участковый капитан милиции Юрий Угрюмов. Некоторое время назад его семья попала в неприятную историю. В ночи на их дочь, возвращавшуюся с гостей, напали трое подпивших хулиганов. По горячим следам Угрюмов наскоро установил личности напавших и вступившегося за девушку 15-ти летнего Сидора — сына варнака Михаила Сидоренко. Конфликт четы Сидоренко с фемидой воздержал тогда Угрюмова от выражения слов благодарности. Однако повод для разговора вскоре всё же возник. Участковый представился и вошёл. В коридор из разных комнат вышли Сидор и отец. Мачеха — Ольга Никитична хлопотала на кухне.
— Здравствуй, Михаил Сергеевич! — поприветствовал Угрюмов, предупредив с порога. — Я не по твою душу! Мне известно, что ты надлежаще отмечаешься в райотделе и на работе к тебе нет нареканий. Так что всё в порядке! Мне надобно погутарить с меньшаком. Давай мы сядем с ним на кухне?
Отец заколготился, но взбуду скрыл и вопросов участковому не задал. Он согласительно кивнул и указал рукой на кухню. Сидор прошёл вослед Угрюмову и сел напротив.
— Чай заварить? — спросила Ольга Никитична.
— Нет, спасибо! Мы недолго! — ответил Угрюмов в ожидании, когда женщина покинет кухню. Поняв это, она выключила плиту и вышла, плотно прикрыв за собой дверь.
— Итак! — начал Угрюмов. — У меня мало времени, давай враз к делу. Я знаю: ночесь, ты с корешами-мазуриками сработал на огонёк в хате гагары Ривки Сойфер — завмага «Центрального Дома Тканей». Теперь слушай меня сюда: послежде, как сдашь всё до последней алтушки, — участковый отвёл указательным пальцем рукав форменной рубашки и посмотрел на время своих «командирских» часов, — в три утра у разваленной церкви, порато валишь из города с концами. Аже не, даю тебе зуб батушного мента — сандальнёшь сидельцем на Колыме.
Сидор всё понял и сделал, как было велено. Уже вечером следующего дня с аттестатом в чемодане он сидел в плацкартном вагоне поезда «Ростов — Москва» и воротиться в Ростов боле не загадывал. В Москве он поступил в профтехучилище, которое окончил с отличием. Затем в октябре 1984 года Сидор призвался в армию, и как пятеро друзей: Костян, Монгол, Стрела, Руст и Костёр, попал в группу «20А», направленную в учебку ТуркВО в Сурхандарье, где готовили в Афганистан.
Ночь шла на убыль, в больших окнах госпитальной палаты пробивались всполохи авроры. В палате, где лечились Сидор и Руст, врачи и медсёстры пользовались у раненых вящим почётом. Будучи профессиональными военными, они были верны военной присяге и одновременно клятве Гиппократа. Военные табели о рангах и служебная субординация не мешали им оставаться милосердными. Вечерами в свободное время медики часто усаживались у больничных коек в обществе раненых, расспрашивали о планах на гражданке, рассказывали какую-нибудь историю или анекдот.
— Сидор! Спой нам песню «Здесь под небом чужим», — попросил его в вечерний час, подсуетившийся с поиском гитары Руст, когда у их коек собрались раненые, и к ним подсела дежурная медсестра Нина Полюшкевич.
Сидор провёл большим пальцем по струнам и, начав игру боем в ритме танго, надсадно запел песню барда-афганца Юрия Кирсанова:
Здесь под небом чужим,
Под кабульской лазурью,
Слышны крики друзей,
Улетающих вдаль.
Ах, как хочется мне,
Заглянув в амбразуру,
Пулеметом глушить,
По России печаль.
День и ночь безразлучно
С боевым автоматом,
Пистолет под ремнем,
Как братишка родной.
Ах, как хочется здесь
Обложить землю матом,
Слезы радости лить
Над родимой землей.
Нас с «Зенитом» судьба
Очень крепко связала,
Нам в «Зените» друзей
Не забыть никогда.
Расплескали мы крови,
По Кабулу не мало,
И придется еще,
Коль возникнет нужда.
И приехав домой,
Не забудь эти встречи,
Прилетев, не забудь,
Как вершили дела.
Не забудь всех друзей,
Не забудь ты их плечи,
Их поддержка тебе
Счастья в бой принесла.
Здесь под небом чужим,
Под кабульской лазурью,
Слышны крики друзей,
Улетающих вдаль.
Ах, как хочется мне,
Заглянув в амбразуру,
Пулеметом глушить,
По России печаль.
Сидор допел. В это время к собравшимся раненым подошёл дежуривший по травматологическому отделению майор Теплов:
— Тукаев! — обратился он к Русту. — Послезавтра планируем тебя оперировать, готовься!
— Вот незадача! — пригорюнился Руст, — в аккурат послезавтра в госпиталь с концертом приезжает Иосиф Кобзон. А я буду отходить от наркоза.
— После операции необходим отдых, — резюмировал Теплов, — так что придётся пропустить! Сходишь на концерт Кобзона в Москве.
Но сущий огурства Руст остался при своих планах.
Между тем, доброжелательная среда, царившая в палате, помогала раненым воинам преодолевать тяготы госпитальных будней. Они обсуждали предстоявшие им хирургические операции, а возвращение с них принимали устойчивый торжественно-комичный характер. Те, кому в ближайшие дни предстояло плановое оперативное вмешательство, загодя, в лясах с юмором уведомлялись об ожидаемом от них концертном репертуаре. По заведённой традиции возвращение в палату больного, остававшегося ещё под действием анестезии, должно было проходить с исполнением им той или иной песни. Выезд же больного на операцию сопровождался подбадривающими выкриками, хлопаньем, стуком костылей и тростей об край кроватей и свистом. Если по неопытности или забывчивости госпитальных запук, санитар нарушал неписаные правила и выкатывал каталку с раненым вперёд ногами, в мгновенье, со всех сторон в него летели, костыли, трости, судна, графины, попавшиеся под руку. О завершении операции сообщал доносившийся из коридора громко поющий голос. Песни советской эстрады смешивались с матерной бранью в адрес толкавших каталку санитаров. Больной въезжал в палату, как бусой барин с воскресной ярмарки. Экспромт разно-жанровых песен въехавшего в палату раненого обретал коллективную поддержку подпевавших, стебавшихся товарищей. Однако анестезия, фертильно питавшая талантом, скромного в жизни парня, постепенно шла на убыль. На смену ей ступали ломка, депрессия и физическая боль.
В день выступления Иосифа Кобзона госпиталь находился в предвкушении большого культурного события. В его внутреннем дворике шли активные приготовления, была сооружена невысокая сцена, на которую разгружались музыкальные инструменты и звуковое оборудование. Руста успешно прооперировали. К вечеру действие наркоза тихо сошло на нет, и боль начала одолевать. Невзирая на это за час до начала концерта, как о том просил Руст, Сидор выкатил с ним каталку и поставил вскрай стульев напротив сцены, заняв лучшее для лежачих место. За час до начала концерта все места уже были заняты. От Руста наскоро выстроился ряд каталок с ранеными и стоявшими подле санитарами. Кому не хватило места, но позволяло здоровье, забирались на архаичные платаны и были готовы смотреть концерт даже сквозь их кроны.
— Теплов идёт! — известил Сидор. — Сейчас погонит нас в палату.
— А мы не исполним! — вынес Руст. — Что он нам сделает?! На гауптвахту что ли отправит?
Теплов сел на стул, который ему задолго насиживал санитар из травматологического отделения и стал оглядываться по сторонам. Изневесть он заметил на расположенной поблизости каталке Руста и стоявшего подле Сидора. Руст целиком сосредоточился на сцену, и игнорировал всё, что происходило вне её. Поэтому Теплову оставалось лишь пригрозить поймавшему его каявший взгляд Сидору указательным пальцем. Заиграла музыка, и на сцену вышел Иосиф Кобзон. Он был в строгом белом костюме с бабочкой.
— Добрый вечер, уважаемые воины-интернационалисты и военные медики! Я сердечно рад выступить сегодня перед вами и передать вам большой привет с Родины. Вас любят и ждут! Возвращайтесь живыми! Первой песней в моей концертной программе будет «Бой гремел в окрестностях Кабула» на стихи и мелодию Юрия Кирсанова:
Бой гремел в окрестностях Кабула,
Ночь сияла всплесками огня.
Не сломало нас и не согнуло,
Видно, люди крепче, чем броня.
Дипломаты мы не по призванию,
Нам милей, братишка, автомат,
Чёткие команды-приказания,
И в кармане парочка гранат.
Вспомним, товарищ, мы Афганистан,
Зарево пожарищ, горный океан.
Эти передряги жизни и войны,
Вспомним на просторах мирной тишины.
Вспомни с тобою, как мы шли в ночи,
Как от нас бежали в горы басмачи,
Как загрохотал твой грозный АКС...
Вспомним, товарищ, вспомним, наконец!
На костре в дыму трещали ветки,
В котелке варился крепкий чай.
Ты пришёл уставший из разведки,
Много пил и столько же молчал,
Синими замёрзшими руками,
Протирал вспотевший автомат,
И о чём-то думал временами,
Головой откинувшись назад...
Вспомним, товарищ, мы Афганистан,
Зарево пожарищ, горный океан.
Эти передряги жизни и войны,
Вспомним на просторах мирной тишины.
Вспомни с тобою, как мы шли в ночи,
Как от нас бежали в горы басмачи,
Как загрохотал твой грозный АКС...
Вспомним, товарищ, вспомним, наконец!
Самолёт заходит на посадку,
Тяжело моторами дыша.
Он привёз патроны и взрывчатку,
Это для тебя и для меня.
Знайте же, ребята-мусульмане,
Ваша сила в том, что мы за вас.
И не нужно лишних трепыханий—
В бой ходить нам не в последний раз...
Вспомним, товарищ, мы Афганистан,
Зарево пожарищ, горный океан.
Эти передряги жизни и войны,
Вспомним на просторах мирной тишины.
Вспомни с тобою, как мы шли в ночи,
Как от нас бежали в горы басмачи,
Как загрохотал твой грозный АКС...
Вспомним, товарищ, вспомним, наконец!
На следующее утро старшим в группе врачей при обходе был майор Теплов:
— Как вы себя чувствуете, Тукаев? — спросил он Руста, улыбаясь.
— Всё хорошо! — ответил Руст.
— Тукаев, у меня к вам деликатная просьба, — обратился Теплов, и, поручив коллегам продолжить обход без него, продолжил, — я пишу кандидатскую диссертацию по военно-полевой хирургии. Не возражаете, если я сфотографирую результаты своего труда с вашей дермапластикой?
Руст был огорошен, но в мгновение погасил сполох ущербности и с шуткой ответил: «Раз надо, так надо! Чего не сделаешь во имя советской военно-полевой хирургии?!»
Утром Русту обработали раны, но не перевязали как обычно, а оставили открытыми, накрыв простынёю. Сидор очень удивился согласию Руста, и по его просьбе выкатил каталку с ним во внутренний двор госпиталя. Там их уже ожидал Теплов, безотложно приступивший с разных ракурсов делать снимки. Русту стало не по себе. Но где-то на подсознательном уровне он понимал: разрешение на фотосъёмку его разорванного тела — первое волевое преодоление. Стать полноценным человеком он сможет, лишь победив комплекс физического недуга.
— Товарищ майор! — обратился Руст к Теплову, когда тот уже закончил, — дайте мне ваш адрес в Москве. Я непременно вас навещу и приглашу на плов.
— Хорошо! — согласился Теплов. — Я передам вам его завтра во время обхода.
Но в душе Теплов, всё же, сильно сомневался, что Руст к нему приедет. За два года службы в Кабульском госпитале через его руки прошло много раненых, но жизнь на гражданке благоволила к скорейшему забвению пережитого в госпитале. Вместе с тем, для многих воинов, долгое время не встававших с больничных коек, дорогими воспоминаниями остались минуты, когда обессилевшие, но крепкие волей, они поднимались. За шагом шаг, побеждая боль и немощность, опираясь на костыли иль хрупкие плечи медсестёр, заново учились ходить, приближая своё возвращение домой. Спустя недели или месяцы за их спинами оставался приснопамятный Кабульский госпиталь, его священное братство, где в забытьи от случившегося, они были лишь на подступе к точке невозврата. Не гремел ещё последний бой, не звучал роковой щелчок мины, не вылетала из БУРа зловещая пуля. Не парадным коридором, а грузом-300 на борту Ил-76 «МД-Скальпель» в назначенный срок лежавшие на носилках, укрытые солдатскими шинелями Сидор и Руст в крайний раз поднялись в афганское небо и, взяв курс к родным зарницам, полетели на встречу своей судьбе. Сражённым, но не поверженным, прошедшим коридорами афганских госпиталей, впереди им предстояли иные испытания — развенчавшая идеалы страна, чуждая их ценностям среда, где, повторно сражённые, они были обмануты, отвергнуты и забыты.
ПО ЗОВУ ИНТЕРНАЦИОНАЛЬНОГО ДОЛГА. РУСТ
Юность моя,
Ты гори – не сгорай!
Л.Ошанин
Руст родился в маленьком городке Азнакаево на юго-востоке Татарской АССР в семье с советскими ценностями и с традиционным татарско-мусульманским укладом жизни. Корни его исходили из двух татарских аулов Куктэка и Куштиряк, расположенных по обе стороны устья реки Ик, служившей административной границей Татарской и Башкирской автономных республик. Его детство и юность с переездами проходили в городских дворах полных детворой разного возраста, игравшей в футбол, хоккей, караван верблюдов, лапту и тому подобное. К началу каждой весны подростки собственноручно изготавливали рогатки, самострелы, поджиги. На кострах они плавили свинец и отливали из него в формах макеты маузеров и револьверов, с которыми играли в войнушку. С ближайших строек тащили у строителей карбид, клали его в ёмкости, а затем заливали водой и взрывали. Увлечения были разные, иногда даже очень опасные, приводившие к тяжёлым травмам. Но дворовых пацанов это не останавливало, такая у них была интересная жизнь. Постоянной средой их обитания служили хоккейная коробка, футбольные поля, подвалы и чердаки домов во дворах с самыми экзотичными названиями: «Ватикан», «Тяп-Ляп», «Союз», «Центр», «Шанхай», «Пьяный», «Нахальный» и другие. Несмотря на разницу в возрасте, пацаны были дружны и сплочённы. Но за пределами своего двора в стычках с другими сообществами, лидерство отвоёвывалось силой. Причина соперничества состояла в доминировании в местах общественно-культурного досуга: в кинотеатре «Восток», на летней танцевальной площадке, огороженной стальной сеткой в городском парке, у открытого летнего бассейна, на открытом хоккейном корте. Для начала конфликта использовались примитивные требования типа: «Дай закурить или прикурить!» У кассы кинотеатра «Восток» и на автовокзале пацаны из примыкающих к ним дворов сшибали у залётных карманную мелочь. Появление в стычках первой крови по неписаным законам улицы завершало противоборство.
Когда Русту было 10 лет в 1977 году его мама Райса Ахмадулловна, к тому времени «Заслуженный врач РСФСР» руководила Азнакаевским родильным домом. Высокая должность способствовала получению крупногабаритной трёхкомнатной квартиры в центре города на улице Ленина по линии райкома КПСС. Так Руст стал представителем одного из наиболее авторитетных дворовых сообществ под названием «Центр», состоявшего из сыновей городского начальства и местной интеллигенции. Все они были разносторонне развиты — физически и культурно, владели боевыми искусствами: самбо, борьбой, боксом, но при этом играли на различных музыкальных инструментах: гитаре, клавишных и ударных. Один из подвалов, принадлежащий начальнику городского производственного предприятия, его сын переоборудовал под спортивный зал: маты для борьбы, боксёрские мешки и груши, турник, штанги, гири, гантели — в общем, все что надо для занятий силовыми видами спорта. Другой, принадлежащий главному редактору городской газеты «МАЯК», на стенах которого висели постеры с изображением известных музыкантов групп: Rainbow, АВВА, KISS, Alice Cooper, Smokie был оснащён профессиональной музыкальной аппаратурой — усилителями, колонками, комплектом гитар, импортной ударной установкой с барабанами и тарелками — приобретенной специального для своего сына влиятельным отцом. По вечерам дворовые пацаны исполняли там песни популярной отечественной и англоязычной рок-музыки из репертуара Юрия Антонова, «Машины времени», Beatles, Deep Purple, Led Zeppelin, Pink Floyd, Elton John, Uriah Heep и других. Руст, как и многие его сверстники, увлекался игрой на гитаре. Но всё же, приоритетным для него был спорт. К моменту переезда в центр он уже два года занимался боксом. Так что по всем параметрам он приходился ко двору центровой братии. Пацанская среда Азнакаево была жёсткой — требовалось умение постоять за себя. Руст помнил, что будучи самым младшим, он уже тогда мгновенно реагировал на попытку притеснения старшими ребятами и вступал с ними в противостояние. Ввязавшись в него, не желая быть побеждёнными и дабы сохранить лицо, старшаки держались до последнего. Руст же не выпускал их из противоборства, не повергнув окончательно.
В секцию бокса он пришёл по примеру своих родных дядей, старше его всего шесть и восемь лет. Они были младшими сыновьями его деда по-матери Ахмадуллы и жили в городе Туймазы Башкирской АССР, расположенном в 75-ти километрах от Азнакаево. К тому моменту они оба получили первый разряд и считались перспективными спортсменами—призёрами юношеских и юниорских республиканских первенств, и во всём являлись для Руста примером. Бокс формировал в Русте и его товарищах по команде волю и мастерство. А смелость и решительность испытывались в активной среде улицы. Боксёрское сообщество в городе было представлено двумя школами: Добровольным спортивным обществом «Труд» в «Доме Физкультуры» и «Трудовыми резервами» в городском профтехучилище ГПТУ №28. Боксеры из обеих спортшкол хорошо знали друг друга. По традиции, взрослея, они становились наставниками младшим, передавали им опыт и мастерство. Одновременно с занятиями в секции бокса, Руст посещал музыкальную школу по классу аккордеон. Его родители считали, что физическое развитие необходимо уравновешивать культурным, а их решение Руст неизменно брал к исполнению. Музыкальная школа располагалась в небольшом двухэтажном здании над районным отделением милиции. После занятий по музыке Руст мчался на тренировку по боксу в «Дом физкультуры», который находился на расстоянии ста метров от школы. Нужно было только миновать пространство, застроенное частными гаражами. Там, в одной из расщелин, он оставлял папку с нотами и брал сумку со спортивной формой. Бокс поглощал Руста без остатка. Приходя домой после школы, он быстро делал домашнее задание и бежал в спортивный зал, где по полной выкладывался на тренировках и спаррингах.
В 1980-м году Азнакаевский район потрясло трагическое событие: в морском боевом походе геройски погиб его уроженец старшина 2 статьи командир отделения газотурбинистов сторожевого корабля СКР-87 130-й бригады Краснознамённого Северного Флота Альберт Шайхутдинов. В наградном листе орденом «Красной Звезды» было написано: «При аварии на газотурбинной установке старшина 2 статьи Шайхутдинов А.З. не растерялся и не оставил свой боевой пост. Охваченный пламенем он бросился к пульту управления и в аварийной обстановке остановил машины, чем предотвратил более тяжелые последствия —аварийный взрыв корабля. Он погиб, выполнив свой воинский долг до конца, с честью, как герой» . Указом Президиума Верховного Совета СССР от 18 февраля 1981 года за №3939-х: старшина 2 статьи Шайхутдинов Альберт Зайнутдинович за проявленное мужество был награждён орденом «Красной Звезды» (посмертно). Награда и орденская книжка в торжественной обстановке были вручены комиссаром Азнакаевского райвоенкомата отцу награждённого.
Для увековечивания памяти героического земляка в городе Азнакаево был учреждён ежегодный межреспубликанский турнир по боксу среди младших и старших юношей памяти Альберта Шайхутдинова. Руст трижды становился победителем турнира, и вместе с товарищами по команде, с нетерпением ожидал его начала, как и других соревнований в городе и на выезде. Особенно эмоциональный подъём юноши испытывали при визите их тренера Нияза Хабибулловича Хамидуллина к директору школы со списком спортсменов, освобождаемых на время соревнований от занятий. Помногу тренируясь, сгоняя вес, участвуя в первенствах, Руст хорошо успевал в школе. Всякий раз, уезжая на соревнования или спортивные сборы, он брал с собой учебники и, в свободное от тренировок и состязаний время, занимался самостоятельно. В школу Руст возвращался зная наперёд две, три темы, и неизменно садился за первую парту. Под глазом синяк, на лице ссадины или рассечение, но он не смущался, а активно работал на уроке и уверенно отвечал. Это позволило Русту учиться на пятёрки.
ЮНОШЕСКИЕ БЛАГОДЕЯНИЯ
В каникулы, в выходные и праздничные дни, Руст часто приезжал с родителями погостить к деду Ахмадулле (по-татарски «бабаю») и бабушке Кариме (по-татарски «эби») в Туймазы. Этот город был ему таким же родным, как и Азнакаево. Улица Василия Чапаева, где находился дом его деда Ахмадуллы, проходила по частному сектору от соседних новостроек до железнодорожного вокзала. Её жители тесно общались меж собой, а в случае нужды всегда помогали друг другу. После Победы в Великой Отечественной войне прошло тогда более 25 лет. Но, несмотря на удалённость фронта, многое на улице Чапаева тогда напоминало о той страшной трагедии и её жертвах. В дни, когда Руст – старший из внуков, гостил у деда Ахмадуллы, с двоюродными братьями и «чапаевскими» сверстниками усердно помогал матерям и вдовам погибших, жившим на этой улице. Газ в частные дома тогда не подавался, поэтому топили дровами. Ребята спиливали в ближайшей округе высохшие деревья, кололи дрова, вскапывали и засаживали огороды, красили фасады домов и заборы, носили из колодцев воду. За более чем три десятка лет со дня начала Великой Отечественной войны дома вдов без мужских хозяйских рук сильно обветшали и заметно отличались от остальных. Поэтому Руст с ребятами приводили их в приличный вид. Постаревшие вдовы были растроганы проявленной заботой и душевно благодарили их за помощь. Карима-эби, услышав от соседей похвалу за воспитанных внуков, в шутку говорила дома: «А я ведь тоже жена одноногого инвалида войны. Помогли бы и мне по хозяйству!» Благодеяния, нашедшие своё отражение в произведении Аркадия Гайдара «Тимур и его команда», не были втагода явлением выдающимся, скорее обычным, свидетельствуя о наличии в советских людях понятия о неоплатном долге перед старшими поколениями, заплатившими во имя спасения Родины своими жизнями и здоровьем.
АЗНАКАЕВО, 1984 год
Мир перед нами велик и широк!
Легендарного времени крестники
Поднимаются рядом ровесники
За любовь и за мир, поколение моё!
Л. Ошанин
Прошло пять лет
Весной 1984 года Руст окончил среднюю школу на отлично и получил разряд «Кандидат в мастера спорта СССР» по боксу.
Во вторник 17 апреля 1984 года у ребят 10 «А» класса, с которыми он учился в учебно-производственном комбинате (УПК), проходило занятие по электротехнике. Среди них был и тёзка Руста Рустам Гильфанов, младший брат Фаниса Гильфанова , старшего товарища и наставника Руста по секции бокса. Сам Фанис в это время выполнял воинский и интернациональный долг в республике Афганистан. При любом удобном случае Руст подробно расспрашивал Рустама Гильфанова о месте службы Фаниса в ДРА, и о его боевых буднях. Как будущему призывнику, Русту это было очень интересно. Он помнил, как в конце марта 1982 года Фанис пришёл на последнюю тренировку налысо стриженным. Повадно стриглись перед призывом в Армию. После заключительной гимнастики Фанис подсел к ребятам в раздевалке и с патетикой в голосе сообщил: «Всё, парни, это моя крайняя тренировка! Медкомиссию я уже прошёл. Ухожу в Армию! Увидимся через два года!»
Фанис, как его младший брат Рустам и Руст, учился в городской средней школе №2. Семья их рано потеряла отца. Мама Дания-апа («апа» — старшая по возрасту женщина; старшая сестра) одна поднимала троих детей: старшую дочь и двух сыновей: Фаниса и Рустама. По окончанию десяти классов в 1981 году перед уходом в Армию Фанис устроился на работу в Управление буровых работ. Вечерами после работы он приходил на тренировки. Невзирая на разницу в возрасте (целых три года!) Фанис относился к Русту по-дружески. Для подраставшей молодёжи Фанис служил примером в спорте и на улице.
Шло время. В конце марта 1984 года истекли два года его армейской службы, а Фанис всё не возвращался. В начале апреля его брат-Рустам сообщил Русту, что некоторое время назад, батальон Фаниса был ротирован из Асадабада в Джелалабад, и в своём последнем письме Фанис просил родных ему больше не писать. Он объяснял это скорой демобилизацией. В апреле 1984 года, родные ждали возвращения Фаниса домой.
В школе прозвенел звонок. Ученики сели за парты, начался урок. Спустя минуту в дверь класса постучали. Затем она чуть приоткрылась и кто-то негромко попросил седовласого преподавателя выйти. В коридоре стояли старший офицер Районного Военного Комиссариата (РВК) в звании майор и две сотрудницы Районного горисполкома. После короткой беседы преподаватель вернулся в класс заметно подавленным. Он негромко подозвал Гильфанова Рустама, попросил забрать свой портфель и вышел вместе с ним. В коридоре визитёры сообщили Рустаму о чём-то чрезвычайном. Преподаватель вернулся в класс, быстро оставил учащимся рабочее задание и, предупредив, что ненадолго отлучится, пошёл проводить визитёров и Рустама Гильфанова. Дождавшись, пока преподаватель удалиться, в класс буквально вбежал опоздавший с перемены Фаяз Латыпов . Он был близким другом Рустама Гильфанова. Невольно услышав в коридоре скорбную весть, он тотчас поделился ею с одноклассниками: «Брат Рустама, Фанис Гильфанов, погиб в Афганистане. Привезли цинковый гроб».
ФАНИС ГИЛЬФАНОВ
В конце марта 1982 года Фанис Гильфанов в составе первой группы призывников из Азнакаево был распределён в сержантскую учебку Туркестанского Военного Округа в Ашхабад Туркменской ССР. Спустя шесть месяцев в октябре 1982 года, окончив сержантские курсы, он в звании младшего сержанта для дальнейшего прохождения службы был направлен в состав Ограниченного контингента Советских войск в республике Афганистан в 66-ю отдельную мотострелковую бригаду (66 ОМСБр) в 7-ю мотострелковую роту 3-го мотострелкового батальона, дислоцированного в городе Асадабад провинции Кунар. Провинция расположена на востоке республики Афганистан на границе с Исламской республикой Пакистан. Контроль над этой приграничной территорией в войне официального Кабула с незаконными вооружёнными формированиями афганской оппозиции (мятежниками) имел стратегическое значение. В боевых действиях против Советских войск на стороне мятежников участвовали иностранные наёмники из Пакистана, Иордании, Египта, Саудовской Аравии и других стран. Из Пакистана через провинцию Кунар вглубь территории ДРА, мятежным формированиям поступала постоянная военная помощь. 7-я рота 3-го мотострелкового батальона 66-й ОМСБр, где проходил службу Фанис Гильфанов, принимала активное участие в боевых действиях. Находясь в полной изоляции и на значительном удалении от главных сил 66-й ОМСБр и других частей ОКСВА в близости к Пакистанской границе, 3-й Асадабадский мотострелковый батальон наряду с участием в войсковых операциях в составе бригады в зоне её ответственности, в рамках частной боевой деятельности проводил регулярные самостоятельные рейды и засады в провинциях Кунар и Лагман.
За период службы старшего сержанта Гильфанова Фаниса с октября 1982 года по апрель 1984 года в 7-й мотострелковой роте, не выбиравшейся из боевых действий, погибло более тридцати пяти военнослужащих. В бою у населённого пункта Ганджгаль в провинции Кунар 16 мая 1983 года его рота понесла безвозвратные потери в количестве 17 воинов, а 11 апреля 1984 года у населённого пункта Суруби в упорном боестолкновении понесла потери по разным данным от 12 до 15 погибшими. Подавляющее число погибших солдат в том бою, в числе которых был и заместитель командира 1-го взвода Гильфанов Фанис, являлись по сути уже демобилизованными. Срок их службы истёк, и они ждали отправки домой. Четверо военнослужащих 7-й мотострелковой роты 66-й ОМСБр, с которыми более полутора лет плечом к плечу воевал старший сержант Фанис Гильфанов за мужество и героизм, проявленные при выполнении воинского долга в республике Афганистан были удостоены званий Героя Советского Союза и Героя Российской Федерации: лейтенант Александр Стовба (посмертно); лейтенант Георгий Демченко (посмертно), старший лейтенант Сергей Амосов (посмертно), рядовой Нухидин Гаджиев (посмертно).
В Книге Памяти погибших в Афганистане о Фанисе написано: «ГИЛЬФАНОВ Фанис Азгамович 1963 года рождения, младший сержант, командир отделения. В Республике Афганистан с октября 1982 г. Неоднократно принимал участие в боевых операциях. 11.04.1984 г. подразделение, в составе которого он находился, выполняло боевую задачу и попало в засаду. В завязавшемся бою Гильфанов погиб. За мужество и отвагу, Гильфанов Ф.А. награждён орденом «Красной Звезды» (посмертно)».
Провожали Фаниса в последний путь всем городом. Проститься с ним пришли преподаватели школы, все, с кем он рос, учился, дружил, занимался боксом. Остались на время похорон и сопровождавшие гроб военнослужащие Советской Армии: офицер и два солдата. В Афганистане они служили не с Фанисом, а в другом подразделении, но им не повезло — поступил приказ доставить тело погибшего воина на Родину. Многие азнакаевцы подходили к ним, расспрашивали об обстоятельствах гибели Фаниса и вообще о той войне. Траурная колонна прошла мимо средней школы №2, в которой десять лет учился Фанис. В дальнейшем судьба распорядится так, что спустя полгода или год пятеро ребят из класса Руста призовутся на срочную военную службу в Вооружённые силы СССР и направятся служить в Демократическую Республику Афганистан. Невзирая на гибель в Афганистане родного брата Фаниса, Рустам Гильфанов, оставшись единственным сыном у матери, спустя год, по исполнении 18-ти лет, весной 1985 года, не встретив её возражения, вместе с товарищами отправится служить в Армию.
МОСКВА.ИНСТИТУТ
Прошло два месяца.
Настал конец июня 1984 года. К этому времени, оставив позади учёбу в школе и выпускные экзамены, Руст получил аттестат с отличием и поехал в столицу попытать счастья в Московском институте нефти и газа им. И.М. Губкина. Успешно преодолев вступительные экзамены и, будучи зачисленным на первый курс, Руст поселился в трёхместной комнате студенческого общежития, построенного к открытию Летних Олимпийских игр 1980 года, на улице Бутлерова. Его соседями по комнате стали только что приехавшие со стройотряда из Норильска студенты третьего курса. Они уже прошли армейскую службу и закончили рабфак. Один из соседей по национальности был туркмен. Его часто навещал земляк из соседнего района, хромающий и немногословный. Как-то раз, во время очередного визита Руст поинтересовался, что у него с ногой. Тот поведал, что в Афганистане в районе Газни их взвод попал в засаду, и в том бою выжили лишь он и ослепший от ранения командир. Это сильно потрясло Руста. К его кручине в связи с гибелью в Афганистане Фаниса Гильфанова добавились новые впечатления. Несмотря на то что жизнь в столице и учёба в институте Русту нравились, мысли его постоянно возвращались к Афганской войне. Стремясь узнать о ней больше, поздними вечерами он впотай слушал по транзистору передачи западных радиостанций «Свобода» или «BBC», в которых выступали бывшие советские военнослужащие, при разных обстоятельствах попавшие в плен к афганским мятежникам. По рассказам, из Афганистана через Пакистан их переправляли дальше в страны Западной Европы, Канаду и США. В радиоэфире они повествовали о якобы многотысячных потерях Советского военного контингента в Афганистане, о жестоких неуставных взаимоотношениях, бесчинствах советских военных и значительных жертвах среди гражданского населения. У каждого выступавшего — своя история. Руст не давал оценку их поступкам, при этом он не испытывал к ним сочувствия или неприязни. Их выбор ему был непонятен. События, произошедшие в его жизни в 1984 году: гибель Фаниса, история хромого ветерана-туркмена, интервью бывших советских солдат, а также то, что в это время его ровесники с оружием в руках защищали южные рубежи Родины, выполняя интернациональный долг, не давали ему покоя, всё больше укрепляя в нём стремление оказаться на Афганской войне.
МОСКВА. БРЕЖНЕВСКИЙ РАЙОННЫЙ ВОЕНКОМАТ
Пусть нам бессонные вьюги грозят,
Но мы не знаем дороги назад.
Время светит надеждами новыми,
На борьбу и на подвиг готовыми,
За любовь и за мир поколенье моё!
Л. Ошанин
Середина сентября 1984 года
Внезапно в студенческой среде СССР появилась информация, что в соответствии с приказом министра обороны СССР Маршалом Советского Союза Устиновым Д.Ф. о мобилизации и демобилизации из рядов Вооружённых сил СССР из гражданских высших учебных заведений страны будет осуществлён призыв в Армию студентов, достигших призывного возраста, годных к военной службе. Это удачно совпало с планами Руста, которому в середине сентября уже исполнилось 18 лет. Обрадованный этим обстоятельством, он тотчас направился в отдел призыва Брежневского районного военного комиссариата РВК города Москвы и подал заявление с просьбой направить его служить в Демократическую Республику Афганистан. Там его действия сочли весьма странными и ход заявлению не дали. Поняв, что обращение застопорилось, Руст написал новое, но уже на имя Военного комиссара Брежневского РВК полковника Бедзины Антоновича Накашидзе и одновременно записался к нему на приём. Полковник Руста принял, внимательно прочитал заявление, а затем спросил: верно ли, он понял его просьбу. Получив утвердительный ответ, Накашидзе. тут же порвал заявление, а Руста выгнал. Несмотря на это, Руст день за днём продолжал приходить в военкомат и мозолить глаза. Как-то утром он нос к носу столкнулся с полковником у входа в РВК. Поняв, что Руст твёрд в своём намерении, Накашидзе пригласил его к себе кабинет и, решив поговорить дипломатично, по-отцовски, стал взывать к здравому смыслу:
— Не понимаю я тебя! Ты что, смерти ищешь?! Многие, как могут, пытаются уклониться, а ты добровольцем на войну рвёшься? Ты ведь у нас студент — верно?!
— Да! — ответил Руст.
— Вот иди и учись! — наставлял комиссар. — Надо будет, мы сами тебя вызовем. А иначе позвоню твоему ректору, он с тобой вмиг разберётся!
И опять порвал заявление Руста. На это Руст спорко достал из портфеля другой экземпляр заявления, положил полковнику на стол, прихлопнув сверху ладонью, и с пафосом произнёс:
— У меня их много, целый портфель!
Полковник закипел, вскочил с места, взял Руста под локоть и порато повлёк к выходу из кабинета:
— Пойдём!
Он вывел его в забитую народом приёмную и, стараясь сохранить спокойный тон, едва сдерживаясь, проговорил:
— Посмотри: вся приёмная — мои земляки. Они пришли сюда, чтобы отмазать от армии своих сыновей да племянников, а ты добровольно на войну просишься.
На это Руст ему твёрдо заявил:
— Я всё равно туда пойду!
Поняв, что уговоры бессмысленны, Накашидзе Б.А. с присущим ему южным темпераментом махнул рукой, быстро, широким шагом вернулся к письменному столу, с силой надавил пером на бумагу, наложил короткую резолюцию и вынес показать Русту:
— Вот, видишь?! Подписал! Чёрт с тобой! Будешь ты по этим горам бегать!
ФАНУЗ ГАРЕЕВ
Конец сентября, 1984 года
Пройдя военно-врачебную комиссию в РВК, Руст уехал домой в Азнакаево попрощаться с родными. В купейный вагон фирменного поезда «Башкортостан», следовавшего по маршруту «Москва — Уфа», в котором он ехал, зашёл высокий крепкий парень, показавшийся ему знакомым. Парень пристально посмотрел на Руста и, чтобы развеять сомнения, окликнул его по имени. Руст подтверждающе кивнул, сам тотчас же его вспомнив. Это был один из членов туймазинской сборной по боксу по имени Тахир. Он, как и Руст, ехал домой повидаться с родственниками перед отправкой в армию. Но только ехал он через Москву транзитом из Ленинграда. Из рассказа Тахира Руст узнал, что всю их боксёрскую сборную юношей и юниоров перевёз туда туймазинский тренер Николай Исаев. Под стук вагонных колёс между старыми знакомыми за-вязалась долгая беседа. Тахир, также сообщил Русту горькую весть о гибели в Афганистане в мае 1984 года их общего товарища Фануза Гареева, капитана туймазинской сборной по боксу. С Фанузом Руст был хорошо знаком и даже приятельствовал. Это был техничный и перспективный боксёр, которого ждали высокие пьедесталы. Во время летних школьных каникул, находясь в гостях у деда Ахмадуллы, дабы не останавливать тренировочный процесс, Руст посещал тренировки в туймазинском спорткомплексе «Химмаш» и в кинотеатре «Космос», и поддерживал с туймазинскими боксёрами дружеские отношения. Но в товарищеских встречах городских команд он всегда выступал за Азнакаево.
Тахир поведал Русту, что, окончив десятилетку, Фануз отправился в Узбекистан в город Фергану в Школу высшего спортивного мастерства. Оттуда он был призван в армию в войска Туркестанского Военного округа. В учебной воинской части, куда попал служить Фануз, он продолжал заниматься боксом и стал победителем Первенства Вооружённых сил СССР 1983 года, достигнув звания «Мастер Спорта СССР». Однако после окончания учебки, как честный и волевой парень, Фануз не прикрылся высокими спортивными достижениями, чтобы отлынить от отправки в Афганистан, а отсрочил спортивную карьеру до возвращения из армии.
В Афганистане Фануз Гареев, как и погибший за месяц до него в апреле 1984 года Фанис Гильфанов, был зачислен в состав 66-й отдельной мотострелковой бригады в Джелалабаде, но только в разведывательную роту. Он погиб в бою в мае 1984 года в ходе общевойсковой операции в провинции Панджшер.
В Книге Памяти погибших в Афганистане о Фанузе написано: «В ходе выполнения боевой задачи отделение Гареева Ф.Т. находясь в головном дозоре, продвигалось по заданному маршруту. На одном из его участков дозор был обстрелян противником. Проявив высокие профессиональные навыки, Гареев Ф.Т. организовал оборону отделения и обеспечил вступление в бой главных сил подразделения. В ходе выполнения боевой задачи Гареев Ф.Т. был тяжело ранен и от полученных ран 20.05.1984 скончался. За мужество и отвагу он был награждён орденом «Красной Звезды» (посмертно).
НИКОЛАЙ КАНДАУРОВ
За год до призыва Руста в Армию. 1983 год. «Дом физкультуры» ДЮСШ города Азнакаево
После возвращения с победой с первенства Татарской АССР по боксу среди юношей, первую тренировку Русту тренер Нияз Хамидуллин объявил разгрузочной и, вместе с командой направил в баскетбольный зал, находившийся этажом выше на товарищеский матч с городской юношеской сборной по волейболу. С самого начала игра взяла быстрый темп. Каждой команде нужна была только победа. В одном из эпизодов игры Руст добежал до щита соперника и ждал передачи для броска в корзину. Увидев летевший в его сторону мяч, он прыгнул, как мог высоко, чтобы его достать, но в полёте был снесён капитаном команды сборной волейболистов Николаем Кандауровым . Рухнув на пол, Руст ощутил в правой лодыжке острую боль. Встать на ногу он уже не мог.
Николай Кандауров был его давним товарищем. Они хоть и росли в разных концах улицы, с детства вместе играли в футбол и хоккей, часто встречались на разных соревнованиях, болели друг за друга на состязаниях с иногородними соперниками. Взяв Руста под руки, Николай и товарищи из секции бокса помогли ему дойти до штатного врача ДЮСШ. Ощупав ногу, врач констатировал высокую вероятность перелома лодыжки. Этот диагноз в последствие подтвердили рентгеновские снимки, сделанные в районной больнице.
Прошёл год
Руста призвали в армию и направили служить в Афганистан. Связь с Николаем, окончившим учёбу в городском профтехучилище ГПТУ №28 в Азнакаево, была утеряна. Спустя год службы, в одном из писем, мама Руста Райса Ахмадулловна написала, что накануне в Азнакаево похоронили погибшего в середине декабря 1985 года в Афганистане Николая Кандаурова. Его родители работали на одном нефте-транспортном предприятии с отцом Руста. Простые, но достойные люди. В памяти Руста Николай остался добродушным, жизнелюбивым и отзывчивым парнем, с которым они вместе росли, дружили, тренировались и в одно время служили в Афганистане.
В наградном листе орденом Ленина (посмертно) Кандаурова Николая Петровича 1966 года рождения, пулемётчика 345-го отдельного гвардейского парашютно-десантного полка написано: «При оказании интернациональной помощи афганскому народу в деле защиты завоеваний Апрельской революции в ДРА, проявил мужество и героизм. Принимал участие в 15 боевых операциях, гвардии рядовой, пулемётчик. 14 декабря 1985 года при ведении боевых действий в районе пересечения Панджшерской долины и ущелья Хазара рядовой Кандауров Н.П. действовал в составе разведдозора батальона. Выдвигаясь в заданный район, дозор обнаружил передвижение крупной банды мятежников, которые занимали позицию для нападения на основные силы батальона. Сообщив об этом на командный пункт батальона, дозор занял выгодную для боя позицию и открыл по мятежникам прицельный огонь, сорвав их планы внезапного нападения на основные силы батальона. Мятежники ответили сильным обстрелом позиции дозора из стрелкового оружия и безоткатных орудий. Завязался упорный бой. В ходе боя командир дозора получил ранение, двое солдат погибли, сам рядовой Кандауров Н.П. был ранен в обе ноги. Истекая кровью, он продолжал огнем своего пулемета сдерживать натиск мятежников, превосходящих по численности. Однако мятежники продолжали наступать уже с трех сторон. Рядовой Кандауров Н.П. дал команду оставшимся в живых выносить командира из-под огня противника. Оставшись на позиции один, рядовой Кандауров Н.П. до последнего патрона вёл бой с мятежниками, а когда у него кончились патроны, то удерживал противника гранатами. Поняв, что у десантника кончились патроны, мятежники решили захватить его в плен. С последней гранатой рядовой Кандауров Н.П. оставался на своей позиции. Когда мятежники окружили его, отважный гвардеец, дав им возможность приблизиться на минимальное расстояние, подорвал себя, уничтожив при этом семь мятежников. Проявив хладнокровие, мужество и героизм, рядовой Кандауров Н.П. погиб, до конца выполнив свой воинский и интернациональный долг».
В бою на Пизгаранском кресте в ущелье Хазара 14 и 15 декабря 1985 года вместе с гвардии рядовым Николаем Кандауровым из состава 8-й и 9-й парашютно-десантных рот, а также приданных сил 3-го парашютно-десантного батальона 345-го парашютно-десантного полка, погибло по разным данным от 13 до 15 человек.
Указами Президиума Верховного Совета СССР «За мужество, героизм и самопожертвование Указами Президиума Верховного Совета СССР гвардии рядовой Николай Кандауров был награждён медалью «За Отвагу» и Орденом Ленина (посмертно).
Фаяз Латыпов
В ряды Вооружённых сил СССР Фаяза Латыпова призвали в октябре 1985 года. Руст к тому времени прослужил в Армии уже год. После трех месяцев подготовки в военном учебном подразделении в гарнизонах Термез и Шерабад на юге Узбекской ССР Фаяза для дальнейшего прохождения службы в феврале 1986 года направили в состав Ограниченного контингента Советских войск в Афганистан в 191-й отдельный мотострелковый полк в провинции Газни. Спустя три месяца службы, в апреле 1986 года, он в составе подразделения участвовал в крупной войсковой операции в провинции Пактия на афгано-пакистанской границе, сопровождая на горном участке маршрута мимо населённого пункта Чамкани транспортную колонну автомашин и бронетехники. Боевое охранение головной части и замыкания обеспечивалось грозными зенитными установками ЗУ-23-2 в кузовах трёх КамАЗов. Рядовой Латыпов входил в боевой расчёт одной из них. Учитывая, что зенитки представляли для атаковавших советские колонны мятежников наибольшую опасность, поражение их боевых расчётов являлось приоритетной задачей при начале атаки. С ближайших гор по КАМАЗу, в котором находился Фаяз, открыли шквальный огонь. Первым ранили водителя. Обездвижив КАМАЗ, мятежники заблокировали дальнейшее движение советской колонны и начали её расстреливать. Несмотря на непрекращающийся огонь, Фаяз не растерялся, быстро определил местонахождение огневых точек противника и открыл по ним огонь из зенитной установки. В огневом противостоянии он получил сквозное пулёвое ранение в живот и скончался при эвакуации в госпиталь 14 апреля 1986 года. В Книге Памяти погибших в Афганистане о Фаязе написано: «Латыпов Фаяз Мазгарович 1967 года рождения рядовой, радиотелефонист. В Республике Афганистан с февраля 1986 года. В ходе боевой операции мотострелковая рота, в которой он служил, преодолевала ущелье и была обстреляна. Под огнём противника Латыпов Ф.М. действовал смело и решительно. При смене огневой позиции он получил тяжелое ранение и 14.04.1986 скончался от ран. За мужество и отвагу Указом Президиума Верховного Совета Латыпов Ф.М. был награждён орденом «Красной Звезды» (посмертно)».
ЦУГЦВАНГ ОБЕР-ЛЕЙТЕНАНТА БРУНО ТЕВСА.
Повесть III.
Цугцванг – шахматный термин, означающий принуждение к губительному ходу
25 ЛЕТ СПУСТЯ.
КАЛЬВ.
ОКРУГ КАРЛСРУЭ,
ЗЕМЛЯ БАДЕН ВЮРТЕМБЕРГ,
ЮГО-ЗАПАД ФРГ.
ЗАМОК ГРАФА ЦЕППЕЛИН,
АВГУСТ 2009 ГОДА
Живописный ландшафт с большим прудом и вековыми дубами, фасад замка подсвечен.
Центр сил специальных операций «KSK» (Kommando Spezialkr;fte), Бундесвер. Комната в бункере — стены окрашены в ахроматический цвет, тускло светят круглые плафоны, в одну из стен вмонтировано стекло-шпион «гезелла». В центре сидит обессилевший молодой мужчина с десятидневной щетиной. Его руки прикованы наручниками к сидушке стула. Он не спал ночь. Накануне совершил недельный 160-ти километровый марш-бросок по болотистой местности, а затем многие часы подвергался поочерёдному воздействию внешних раздражителей — ослеплению светом мощного прожектора, охлаждению напором ледяной воды и оглушению рок-н-ролльным звуком. Из смотровой комнаты за испытанием следит комиссия руководителей направлений KSK. Внезапно в смотровую входит руководитель KSK — бригадный генерал Маркус Нойманн. Увидев начальника, офицеры встали. Он приветственно кивнул головой и, махнув рукой, предложил сесть.
— Ну как он?! — спросил Нойманн, у кадровика KSK оберста (полковника) Курта Воллмера, не отводя взгляда от происходившего за стеклом.
— Держится неплохо, — господин бригадный генерал.
— Зачитайте мне его личное дело, Воллмер, — приказал Нойманн.
— Слушаюсь, господин бригадный генерал, — ответил Воллмер.
Бруно Тевс 1985 года рождения. В ФРГ прибыл в 1989 году из Казахстана СССР города Джамбул в возрасте 4-х лет вместе с матерью и многочисленными родственниками по Федеральному закону о делах переселённых лиц — «Bundesvertriebenengesetz» (BVFG). Семья поселилась во Фрайбурге. С отличием окончил среднюю школу, целенаправленно готовился к службе в Армии. В совершенстве владеет русским языком и английским. Члены семьи: отец — Константин Тевс 1966-го года рождения, поволжский немец, погиб в Афганистане 17 июня 1986-го года в районе Хост-Ва-Ференг провинции Баглан. Мать, также поволжская немка, Роза Тевс, вдова. Живёт во Фрайбурге, искусствовед.
Военная служба: по окончанию школы, проходил срочную службу в 26-й воздушно-десантной бригаде в 263-м десантном батальоне в городе Цвайбрюккен земля Рейнланд-Пфальц. Оттуда обер-штабс-еврейтор Тевс поступил в высшую офицерскую школу. В 2008-м году получил военную специальность армейского разведчика и звание лейтенанта. В том же году был отобран в состав KSK, проходил службу в должности командира группы в дивизии сил быстрого реагирования в Штадталлендорфе. Звание обер-лейтенанта присвоено досрочно. Спортсмен, победитель Бундесвера по боксу. В начале января 2009-го года обратился к командованию KSK с просьбой направить для дальнейшего прохождения службы в оперативную группу «Task Force-47» в составе объединённых сил западной коалиции ISAF в Афганистане.
— Какие будут мнения? — спросил Нойманн.
— По всем дисциплинам и этапам пройденных испытаний обер-лейтенант Бруно Тевс аттестован наивысшими баллами, господин бригадный генерал, — довёл Воллмер, — уровень профессиональной подготовки даёт основания считать его одним из лучших начинающих армейских разведчиков Бундесвер и рекомендовать к ротации в Афганистан.
— Соглашусь с вами Курт! — резюмировал Нойманн и подписал документ о рокировке.
МАЗАРИ-ШАРИФ,
АФГАНИСТАН.
АВИАБАЗА БУНДЕСВЕРА,
ШТАБ РЕГИОНАЛЬНОГО КОМАНДОВАНИЯ ЗОНЫ «СЕВЕР»
ОБЪЕДИНЁННЫХ СИЛ ЗАПАДНОЙ КОАЛИЦИИ ISAF
На взлётно-посадочную полосу приземлился военно-транспортный самолёт «С.160D Transall» из рампы вышел высокий, спортивного телосложения, светловолосый молодой обер-лейтенант в парадной форме цвета гейнсборо. Его имя Бруно Тевс. Афганистан встречал ясной погодой. Озарённый солнцем, Бруно с прищуром поглядел в голубое небо и вдохнул тёплого воздуха. Тем временем, к гудевшему сбочь медицинскому самолёту «Bombardier Learjet 55» белого цвета с изображением красного полумесяца и надписи «Medecins Sans Frontieres» MSF (гуманитарная миссия «Врачи без границ») вёртко подкатили две кареты «Скорой помощи» Bucher (MOWAG) Duro IIIP с включенными проблесковыми маячками. Высадившаяся из них, группа медиков в зелёной униформе, начала эвакуацию на авиаборт четырёх больных на носилках. Бруно увидел, как у сопровождавшей последнего больного, молодой докторицы, силой воздушного потока авиадвигателя выдавило из подмышки папку с бумагами, вероятно «историями болезней», и разбросало на многие метры. Бруно скинул с плеч рюкзак и взялся помочь со сбором. Когда поднял последний лист, передал все докторице, пристально посмотрев в очи. Прекрасная собой, она зарделась, опустив их и, благодарно кивнула. Проводив взглядом до входа её в самолёт, Бруно направился в штаб группировки «Север», быстро зарегистрировался и вернулся назад. В ожидании вертолёта, доставляющего к месту службы «Task Force-47» (секретное разведывательное антитеррористическое подразделение сил специальных операций Бундесвера в ISAF в Кундузе), Бруно раскинулся в кресле, достал книгу и начал читать.
14 апреля 1929 года. СОВЕТСКО-АФГАНСКАЯ ГРАНИЦА
Теплая апрельская ночь вот-вот должна смениться утром, чувствовалось лёгкое дуновение бриза и слышался шум воды. На юру северного берега пограничной реки Амударьи, за два часа до денницы стоял строй особого отряда РККА (Рабоче-крестьянской Красной Армии, переодетый в афганскую военную форму). Его командир — комкор Виталий Примаков с позывным «Витмар» зачитывал боевой приказ о проникновении на сопредельную афганскую территорию для выполнения ответственного правительственного задания. Тем временем передовая группа отряда уже преодолела водную преграду и, бесшумно сняв афганскую пограничную заставу, обеспечила условия для переброски «за речку» основных сил: двух тысяч бойцов-красноармейцев из числа русских, казаков, узбеков, туркмен, таджиков, казахов, киргизов, уйгуров кавалерийского и горно-стрелкового полков, конно-горного артиллерийского дивизиона. Все они — из состава национальных частей Среднеазиатского военного округа (САВО).
На вооружении особого отряда было четыре горных орудия, двенадцать станковых и двендацатьручных пулемётов, мощная подвижная радиостанция и достаточный запас провианта. Командиры подразделений отряда Витмара получили мусульманские имена, которыми им надлежало пользоваться в присутствии афганского населения. Витмару достался псевдоним турецкого офицера Рагим-бей. На моторных лодках, баржах и каюках особый отряд РККА форсировал Амударью и, проникнув на сопредельную территорию, двинулся на юг. Одновременно с его переброской в районе населённого пункта Термез Узбекской ССР, советско-афганскую границу пересекли шесть аэропланов САВО, оснащённых бомбами и пулемётами. Дважды облетев по кругу афганский погранпост Патта-Гиссар, они снизились и совершили на него мощный огневой налёт, уничтожив казармы и весь личный состав. Из 50 афганских пограничников уцелели лишь двое, которые кинулись на соседний погранпост Сия-Герт, находившийся в 20 верстах и сообщили о нападении.
Выступивший из Сиях-Герт в Патта-Гиссар отряд из стаафганских пограничников, предпринял попытку блокировать проникновение извне, но, не преодолев и шести вёрст, был уничтожен огнём пулемётов отряда Витмара. 16 апреля, продолжив продвижение вглубь афганской территории, отряд Витмара подступил к городу Келиф. Оборонявшие Келиф афганские армейские формирования, отчаянно отражали атаки особого отряда, но после первых же пушечных выстрелов и пулемётных очередей морально сломились и сложили оружие.
ПРЕДШЕСТВОВАШИЕ СОБЫТИЯ
В начале апреля 1929 года к советскому руководству с просьбой о содействии в возвращении к власти свергнутого короля Амануллы-хана обратился генеральный консул Афганистана в Ташкенте, в прошлом военный министр эмирата генерал Гулям Наби-хан. Важно отметить, что свергнутый король Аманулла-хан был первым из лидеров иностранных государств, установившим с молодой советской республикой РСФСР дипломатические отношения, подтвердив тем самым независимость обеих стран и обязавшись не заключать им в ущерб с третьей державой военного или политического соглашения. В 1921 году королём Амануллой-ханом был подписан первый советско-афганский «договор о Дружбе», а в 1926 году «договор о нейтралитете и взаимном ненападении». В связи с обращением представителей Амануллы-хана, Генеральный секретарь ЦК ВКП (б) И.В. Сталин принял в Кремле делегацию — министра иностранных дел королевства Афганистан Гуляма Сидык-хана Чархи, генерального консула Афганистана в СССР Гуляма Наби-хана и военного атташе СССР в Афганистане Виталия Примакова.
В обращении была просьба о формировании в Среднеазиатском военном округе специального отряда из красноармейцев и покинувших страну афганских военных. В нём также сообщалось, что после пересечения данным отрядом советско-афганской границы, он пополнится тысячами сторонников Амануллы-хана. Посему операцию по возвращению короля к власти в Кабуле было решено провести силами небольшого конного отряда с участием афганских военных и при активной поддержке местного населения. По итогам встречи вышел секретный приказ, телеграфированный из Москвы в Ташкент:
«В целях оказания военной помощи сверженному королю Аманулле-хану, срочно сформировать в Среднеазиатском военном округе особый отряд РККА из числа коммунистов и комсомольцев для участия в апреле 1929 года специальной операции в Афганистане».
Важно отметить, что сам свергнутый король Аманулла-хан в это время, прихватив с собой казну, с когортой верных себе людей бежал на юг — в родовое гнездо в Кандагар. Между тем, спецоперация набирала обороты — 17 апреля отряд Витмара овладел городом Ханабад провинции Балх, а 22 апреля разнёс ударами прямой наводкой своих артиллерийских орудий ворота крепости Мазари-Шариф и ворвался в город. Защитники захваченного гарнизона бежали в крепость Дейдади и Ташкурган. Потери афганцев в Мазари-Шариф превысили 3 тысячи человек, притом, что в отряде Витмара они были лишь единичными. В донесении, отправленном в Штаб САВО и Москву, телеграфировалось: «Мазар занят отрядом Витмара». Советский генеральный консул, находившийся в момент штурма отрядом Витмара Мазари-Шариф в черте города, вспоминал: «Пехота, бросившаяся в город, забыла, что ей нужно было играть роль афганцев, и пошла в атаку с традиционным русским «Ура».
Подтвердил сие утверждение и нелегальный представитель разведывательного управления в Мазари-Шарифе Матвеев: «Несмотря на то, что по отряду было отдано распоряжение по-русски не разговаривать, после занятия Мазари-Шариф на улицах сплошь и рядом раздавалась русская нецензурная брань. Наши аэропланы самым бесцеремонным образом, даже не закрасив звёзд на крыльях, ежедневно совершали полёты в районе противника и бросали бомбы».
За неделю боевых действий к отряду Витмара присоединились 500 местных хазарейцев, дезертировавших из афганских воинских частей в Балхе. Из них в отряде Витмара сформировали отдельный батальон. Узурпировавший монарший трон 11 декабря 1928 года в результате вооружённого восстания и свержения короля Амануллы-хана, таджик по имени Хабибулла Калакани, нарёкший себя «падишахом Афганистана — эмиром Хабибуллой II» и поддерживавшее его высшее духовенство эмирата, объявили вторгшемуся в Афганистан отряду Витмара, джихад. На священную войну под зелёным знаменем Ислама началась мобилизация ополчения и подготовка сил к контрнаступлению. 24 апреля операция вошла в активную фазу: афганские племенные формирования, дислоцированные в крепости Дейдади (Дехдади) расположенной южнее, предприняли попытку выбить отряд Витмара из Мазари-Шариф.
Большие по численности, но плохо организованные, они возобновляли атаки на открытой местности, наступая плотным строем на встречный орудийный и пулемётный огонь витмаровцев. Однако к ночи их атаки захлебнулись. Отчаявшись овладеть Мазари-Шариф штурмом, афганцы взяли его в плотное кольцо и, перекрыв арыки и акведуки, питавшие город водой, перевели на осадное положение. С осложнением обстановки, в афганском подразделении отряда Витмара под командованием генерала Гуляма Наби-хана, возникли упаднические настроения и началась паника. Для поддержки осаждённого отряда Витмара 26 апреля аэропланы САВО доставили в Мазари-Шариф дополнительное вооружение: 10 пулемётов и 200 снарядов к артиллерийским орудиям. Витмар, в свою очередь, телеграфировал в Ташкент донесение:
«Нужна помощь! Окончательное решение задачи лежит в овладении Дейдади и Балхом. Живой силы для этого нет. Необходима техника. Вопрос был бы решён, если бы я получил к орудиям 200 газовых гранат, начинённых ипритом (200 хлоровых гранат мало). Кроме того необходимо сделать отряд более манёвроспособным, дать мне эскадрон головорезов... Мне отказано в эскадроне, авиации, газовых гранатах. Отказ нарушает основное условие: возьмите Мазар, потом легально поможем. Если можно ожидать, что ситуация изменится и мы получим помощь, я буду оборонять город. Если на помощь рассчитывать нельзя, то я буду играть ва-банк и пойду брать Дейдади. Возьму, значит, мы хозяева положения, нет — обратимся в банду и ищем пути домой».
В ответ на донесение Витмара, на следующий день на поддержку особого отряда был направлен эскадрон с пулемётами, однако приблизившись к Мазари-Шариф, он столкнулся с превосходившим численностью формированием афганской армии и возвратился на советскую территорию. А 5-6 мая авиация САВО нанесла массированные бомбоштурмовые удары по позициям осаждавшего противника. Одновременно с этим, форсировав Амударью и завершая двухдневный марш, к Мазари-Шариф подходил эскадрон 2-го туркменского кавалерийского полка туркменской бригады из 400 красноармейцев, с 6 орудиями и 8 пулемётами, также переодетый в афганскую военную форму. Им командовал комполка Петров И.Е. с мусульманским именем Зелим-хан. На ближнем подступе к Мазари-Шариф эскадрон Петрова И.Е. встретился с преобладавшими силами афганскими формированиями, однако в считанные минуты смёл их орудийно-пулемётным огнём. Соединившись, отряды Витмара-Петрова отбросили осаждавшие силы афганцев в крепость Дейдади. 8 мая после массированных ударов авиации и натиска отряда Витмара-Петрова, крепость Дейдади пала, оставив много трофеев: 50 орудий, 20 пулемётов и большое количество стрелкового оружия с боеприпасами.
ИЗ МАТЕРИАЛОВ РАЗВЕДОТДЕЛА СРЕДНЕАЗИАТСКОГО ВОЕННОГО ОКРУГА, 1929 год:
«Провозгласивший себя падишахом Афганистана, афганский таджик Хабибулла Калакани по кличке Бачаи Сакао — сын водоноса, в юности был садовником. После прохождения срочной военной службы, вновь был призван в армию, но уже резервистом. В промежутках между этапами военной службы в начале 1922 года участвовал в восстании против Советской власти в Восточной Бухаре (юго-восточной части современного Таджикистана) в составе добровольческого отряда из Панджшерского ущелья под командованием турецкого офицера и предводителя басмачества Энвера-паши».
Восстановив силы, через двое суток отряд Витмара-Петрова несколькими колоннами продолжил движение на юг. Тем временем, с двух сторон: с востока — из Кундуза и с юга — из Кабула, на разгром вторгшихся отрядов РККА, двигались 3000 басмачей узбекского курбаши Ибрагим-бека и 1500 национальных гвардейцев Хабибуллы II под командованием военного министра генерала Сеида Хусейна. С течением времени, 11 мая на пути к заданной цели, передовой отряд Витмара-Петрова из 350 красноармейцев обнаружил надвигавшееся формирование Ибрагим-бека и тотчас на главном направлении выставил восемь артиллерийских орудий. Дополнительно к этому, с обеих сторон дороги на расстоянии 200-ти метров красноармейцы установили по два пулемёта и взяли её участок под прицелы. Подпустив кавалерию Ибрагим-бека на расстояние 500 метров, отряд Витмара-Петрова открыл по ней артиллерийский огонь прямой наводкой. Три орудия били в головную часть его колонны, три — в замыкавшую, а два — в центр. С укрытий на флангах по басмачам открыли огонь пулемёты.
ИЗ МАТЕРИАЛОВ РАЗВЕДОТДЕЛА СРЕДНЕАЗИАТСКОГО ВОЕННОГО ОКРУГА, 1929 год:
«Известно, что эмир Хабибулла II наладил тесное взаимодействие с находящимся в эмиграции в Кабуле эмиром Бухары Сейидом Алим-ханом и крупнейшим лидером басмачества курбаши Ибрагим-беком, выдавленным отрядами РККА за Амударью в северные районы Афганистана, помогая в подготовке военного похода на Бухару».
Басмачи Ибрагим-бека оказывали отряду Витмара-Петрова ожесточённое сопротивление. Однако уже через два часа, застигнутая врасплох кавалерия курбаши, была наголо разбита. Бежавшие с места боя басмачи были настигнуты и уничтожены, а те немногие, кто смог уйти от погони, рассеялись по местности. Спустя полчаса после разгрома отряда Ибрагим-бека, стало известно, что навстречу отряду Витмара-Петрова надвигается многочисленное формирование национальной гвардии под командованием Сеида Хусейна.
Оценив кратное превосходство сил противника, комполка Петров И.Е. решил оказать на его командира психологическое воздействие. Он приказал направить к Сеиду Хусейну трёх раненных пленных из отряда Ибрагим-бека, чтобы они сообщили ему о жертвах, понесённых басмачами в столкновении с красноармейцами, составившими 2500 убитыми, 176 пленёнными и 300 повергнутыми в бегство. Реляция удручила Сеида Хусейна. Он отдал приказ своим гвардейцам сложить оружие, а сам бежал. Важно отметить, что общие силы формирований Ибрагим-бека и Сеида Хусейна двенадцатикрано численно превосходили отряда Витмара-Петрова. Вступи они в бой единовременно, либо прибудь Сеид Хусейн со своим формированием ещё до разгрома отряда Ибрагим-бека, исход для особого отряда был бы иным.
ИЗ МАТЕРИАЛОВ РАЗВЕДОТДЕЛА СРЕДНЕАЗИАТСКОГО ВОЕННОГО ОКРУГА, 1929 год:
«...На этапе своей военной службы уже резервистом, Хабибулла Калакани был обвинён военным комендантом Кабула в попытке присвоить денежное вознаграждение за ликвидацию находившегося в розыске бандита. За это его поместили в тюрьму Пули-Чархи, из которой он бежал и был признан дезертиром. Определённое время Калакани скрывался от властей, но впоследствии, примкнул к участникам народных волнений в провинции Лагман — пуштунам и таджикам, выступавшими против реформ короля Амануллы-хана, влёкших по их убеждению отступление от канонов ислама. Благодаря своим ораторским способностям, Хабибулла Калакани возглавил вооружённое восстание и, изгнав из Кабула афганского монарха, занял его трон».
В ходе дальнейшего продвижения на юг, 12 мая отряд Витмара–Петрова овладел городом Балх, а на следующий день — городом Ташкурган. Изневесть 18 мая Витмар получил из Ташкента приказ спецавиабортом срочно вылететь в Москву. Командование отрядом принял на себя Александр Черепанов, получивший на время операции афганское имя «Али Авзаль-хан». По приказу Витмара, Черепанов А.И. продолжил продвижение особого отряда РККА на юг, в сторону Кабула. Тем временем в Кундузе на северо-востоке Афганистана проводился сход старейшин, духовенства и чиновников. На его заседании, также присутствовали, опекавшие басмачей, резиденты английской разведки. По его итогам было подготовлено «Воззвание к афганскому народу»: «...В связи с нападением на Мазари-Шариф и Катаган прекратить раздор и выступить единым фронтом на джихад против кафиров». Между тем, в штабе САВО было принято решение о выполнении ударами авиации сразу двух стратегических задач: взаимодействие с отрядом Черепанова А.И. и ликвидацию органов тылового обеспечения отрядов басмачей, совершавших регулярные вооружённые вылазки на Советскую территорию. Благо, регион был один и тот же. Так, 23 мая 1929 года с воздуха были нанесены бомбо-штурмовые удары по тыловым базам в городах Ханабад, Талукан, Хазрати-Имам, Алиабад и Андараб.
ИЗ МАТЕРИАЛОВ РАЗВЕДОТДЕЛА СРЕДНЕАЗИАТСКОГО ВОЕННОГО ОКРУГА, 1929 год:
«Развёрнутая правительством эмира Хабибуллы II политика укрепляет враждебные Советскому Союзу силы, создавая угрозу стабильности по обе стороны границы. Отмечается резкое повышение активности, выдавленных РККА в северный Афганистан, басмаческих формирований, участились случаи нарушения ими советско-афганской границы».
На этапе дальнейших действий отряда РККА на территории Афганистана дивизия национальной гвардии под командованием Сеида Хусейна в составе двух пехотных полков и двух кавалерийских эскадронов, неожиданно атаковала и вернула под свой контроль город Ташкурган, лишив отряд Черепанова тылового обеспечения. Это возобновило панику в афганском подразделении генерала Гуляма Наби-хана. Младшие командиры, бросив оружие и своих подчинённых, бежали к советской границе, а Черепанов с отрядом возвратился назад, чтобы вернуть контроль над Ташкурганом. Утром 25 мая после авиационных и артиллерийских ударов, особый отряд ворвался в город и ввязался в ожесточённые уличные бои. За два дня противостояния, Ташкурган трижды переходил из рук в руки. Окончательно выбив противника из Ташкургана, отряд Черепанова вернул управление городом себе. В сражении за Ташкурган погибло 10 командиров и красноармейцев и 74 хазарейца; 30 красноармейцев и 117 хазарейцев были ранены. Были израсходованы практически все боеприпасы, большая часть единиц вооружения выработала свой ресурс и стала непригодна.
ИЗ МАТЕРИАЛОВ РАЗВЕДОТДЕЛА СРЕДНЕАЗИАТСКОГО ВОЕННОГО ОКРУГА, 1929 год:
«Правящий Афганистаном более восьми месяцев Хабибулла II, на случай потери им верховной власти в Кабуле, планирует при военной поддержке курбаши Ибрагим-бека образовать на севере Афганистана отдельное таджикско-узбекское государство».
Вопреки заверениям генерала Гуляма Наби-хана советскому руководству об ожидавшей особый отряд РККА повсеместной поддержке автохтонного населения, всё произошло ровным счётом наоборот. Он столкнулся с открытой враждебностью. В государствах Европы, Турции и Персии в одночасье узнали о вторжении Красной Армии в Афганистан. Бегство свергнутого короля Амануллы-хана после поражения его войска на юге под Кандагаром лишило особый отряд РККА легитимности пребывания на сопредельной территории и расценивалось международным сообществом, как военная агрессия СССР против суверенного Афганистана. В сложившейся обстановке 28 мая 1929 года руководство ВКП (б) отдало приказ штабу САВО отозвать особый отряд на Родину.
На этом месте, Бруно отложил чтение, вытянул ноги, закинул руки за затылок и задумался: «Да! Повоевали парни. Спецназам нашего поколения и не снилось. А ведь всё описанное в книге, судя по названиям населённых пунктов, произошло именно здесь — в Мазари-Шариф, Келифе, Дейдади, Ташкургане, Кундузе». Из полёта мыслей его вернул голос дежурного офицера аэродрома, вызвавшего на выход к ожидавшему на взлётно-посадочной полосе вертолёту.
КУНДУЗ. ПУНКТ ДИСЛОКАЦИИ TF-47
Место постоянной дислокации Task Force-47, с аббревиатурой TF-47, находилось на северо-западной окраине города Кундуз. На участке более двух гектаров, огороженном двухметровым забором с колючей проволокой, был разбит штаб командования, автономная вертолётная площадка, парк техники, стрельбище, спортивный городок, корпуса с кубриками для двух офицеров, общей комнатой отдыха, фитнесс-залом и сауной. Службу в TF-47 несли офицеры из подразделений сил специальных операций, быстрого реагирования и армейской разведки Бундесвер в количестве свыше 200 человек. Командиром подразделения был оберст Георг Юнг — невысокого роста, сухощавый, немногословный, очевидно, в силу своего гамбургского происхождения, с пронзительным взглядом, офицер-разведчик в третьем поколении. Он глубоко знал своё дело, сумев за короткий срок развить обширную агентурную сеть и наладить работу разведки. Едва бронетранспортёр с Бруно Тевсом въехал на территорию TF-47, как на крыльцо штаба встречать его вышел оберст Георг Юнг, знавший к тому моменту о нём практически всё. Выпорхнув из брони, Бруно надлежаще подошёл и доложил о прибытии. Юнг принял доклад и, улыбнувшись, поприветствовал:
— Добро пожаловать в Афганистан! Читал ваше личное дело обер-лейтенант — хорошее начало. Ответьте, только откровенно, — допросил оберст, — ваше стремление оказаться в TF-47, как-то связано с гибелью здесь вашего отца?
Не дав Бруно ответить, он продолжил:
— Хочется всё же верить, что печальное событие многолетней давности не повредит карьере, молодого перспективного обер-лейтенанта. Кстати, где это произошло?
— В провинции Баглан, господин оберст, — с тоской ответил Бруно, уточнив детали: их полк стоял здесь, в Кундузе.
— Понятно, — с эмпатией отметил Юнг, — к вашему сведению, Баглан тоже здесь неподалёку — соседняя провинция, южнее. Она, как и Кундуз, Тахар и Бадахшан входит в историческую область Катаган, всё это наша зона ответственности «Север». А что вы сейчас читаете? — полюбопытствовал оберст, увидев в руках Бруно толстую книжку на русском языке.
— «Большая игра в Афганистан» Ильяса Дауди, — ответил Бруно.
— Ясно, — произнёс Юнг, и подозрительно посмотрев на Бруно, продолжил расспрос, — скажите обер-лейтенант, когда и из какой части Германии ваши предки перебрались в Россию? Вам об этом известно?
— Так точно! — уставно доложил Бруно. — В период правления Прусского короля Фридриха II по Манифестам Российской Императрицы Екатерины II — княгини Софии Августы Фредерики Ангольт-Цербстской от 1762 и 1763 годов. В числе первых немецких семей они поселись в Поволжье в Саратовской губернии. А выехали они в Россию с юго-запада Германии города Фрайбурга, куда спустя столетия в 1989 году и вернулись.
— Да! 227 лет срок не малый! — задумчиво произнёс оберст Юнг. — Историю семьи и народа надо знать! О’кей, сначала решите все формальности в штабе, а затем я представлю вас вашей группе. Завтра в 9.00 совещание командиров групп в ЦБУ — Центре боевого управления. Да, и ещё — выберите себе позывной и вымышленное имя, здесь так принято, — с этими словами и разошлись.
Утром в ЦБУ TF-47 — помещении с большим количеством телефонов и военных карт, на которых были очерчены границы провинций и уездов, отмечены названия населённых пунктов, собрался командный состав во главе с оберстом Георгом Юнгом. Обсуждались, вскрытые агентурой TF-47 планы лидеров движения талибан моулави Шамсутдина и муллы Абдул Рахмана, связанные с сериями нападений на колонны германской автогрузовой и бронированной техники, а также с террористической атакой на гарнизон Бундесвера в Кундузе. По итогам совещания TF-47 приступил к разработке плана операции с кодовым названием «Джокер».
ОПЕРАЦИЯ «ДЖОКЕР»
В ходе подготовки плана операции офицеры TF-47 провели оперативный сбор агентурных и разведывательных данных. Их совпадение и проведённый анализ, с высокой долей вероятности? указали на места постоянного пребывания и явок лидеров талибан Шамсутдина и Абдула Рахмана. За объектами установили круглосуточное наблюдение. Невзирая на отсутствие у обер-лейтенанта Бруно Тевса практического опыта в планировании и участии в реальных спецоперациях, с целью скорейшего погружения в боевую среду, оберст Юнг включил его в круг разработчиков плана операции «Джокер» и на этапе реализации это себя оправдало.
Между тем, в полученном TF-47 свежем агентурном донесении сообщалось: «Шамсутдин, получивший накануне духовный сан моулави и статус лидера талибан провинции Кундуз, отдал приказ подконтрольным себе отрядам атаковать колонны германской автогрузовой техники и захватывать крупнотоннажные грузовики. Талибы рассчитывали начинить их крупной взрывчаткой и посредством водителя-смертника, прорвавшего кордоны безопасности, направить вовнутрь гарнизона Бундесвер к местам скопления военнослужащих и жилым строениям и там взорвать. Атаку планировалось продолжить стрелковым и гранатомётным огнём, вторгшихся следом, мобильных групп талибов».
На следующий день в штабе TF-47 получили сигнал: совершено вооружённое нападение на колонну Бундесвера в районе Алиабада на трассе «Кундуз — Баглан». Тело водителя крупнотоннажного грузовика талибы бросили в кювет, а сам транспорт угнали в неизвестном направлении. Атака подтвердила достоверность сведений агентуры. По горячим следам был задержан рядовой талиб, принимавший участие в нападении на колонну. Данные им показания выявили лидеров отрядов талибов среднего и нижнего звена, и TF-47 взял их в оперативную разработку. В прошествии нескольких дней, в начале сентября была вновь атакована колонна Бундесвера, угнаны два 50-ти тонных автоналивника, до отказа наполненные дизельным топливом. В стремлении поскорее покинуть место нападения на оживленной автотрассе, талибы стали перегонять наливники по просёлочной дороге на северо-запад в направлении к Чахар-даре.
При переправе через бурно текущую речку Кундуз, наливники застряли в гравийно-песочном грунте. Чтобы вытащить технику, из находившегося по близости кишлака Умар-хейль, талибы пригнали, переданные в 1980-е годы правительством СССР народу ДРА, два трактора «Беларусь» с тросами, а заодно и бросили клич местным жителям пополнить личные запасы соляры. Таким способом талибы решили избавить брутто от нетто и вытащить застрявшие наливники. Спустя полчаса, по данному поводу у цистерн скопилась длинная очередь из местных дехкан с канистрами и другими ёмкостями. Командовавший операцией «Джокер» оберст Георг Юнг направил запрос в региональный штаб зоны «Север» в Мазари-Шариф на проведение аэрофотосъёмки местности беспилотными летательными аппаратами и установление точного месторасположения угнанной техники. В скором времени, 5 сентября 2009 года, в ЦБУ TF-47 получили фотоснимки с месторасположения застрявших наливников, окружённых толпой гражданского населения.
КОРРЕСПОНДЕНТ «DER SPIEGEL» ОТТО ГРИНБЕРГ
За три недели до этого, в город Кундуз прибыл собственный корреспондент германского журнала Der Spiegel Отто Гринберг. Это был интеллигентный, хорошо образованный и видалый журналист со стажем. Он был среднего роста со светлокожим лицом и чёрными волнистыми волосами. Его высокий лоб, с горбинкой нос и большие чёрные глаза явствовали о греческих или еврейских корнях. Несмотря на свой сорокалетний возраст, по причине постоянных и длительных командировок, Отто был холост. При этом следил за собой, был подтянут, регулярно гладко побрит и со вкусом одет. В обязанности его службы входила отправка в издательство в Гамбурге материалов о событиях, происходивших на северо-востоке Афганистана. Наряду с этой задачей ему было поручено собрать интервью к развёрнутой статье, в связи с предстоявшей 20-ти летней годовщиной вывода Советских войск из Афганистана.
В поисках материала для статьи, он объезжал десятки населённых пунктов северо-восточной части страны, находившихся в зоне боевых действий советского контингента на удалении свыше ста километров от Кундуза — в уездах провинций Балх, Саманган, Сари-пуль, Тахар, Кундуз, Баглан, Бадахшан, встречаясь с участниками тех давних драматических событий — полевыми командирами и рядовыми моджахедами уже ушедшими на покой или продолжавшими воевать против ISAF. Так, 2 сентября 2009 года, в одной из местных командировок в уезд Хост-Ва-Ференг в горах на северо-востоке провинции Баглан, Отто познакомился с бывшим моджахедом по имени Исматулла, воевавшим в отряде полевого командира Мохаммада Марзбона, больше известного по прозвищу Кази Кабир — сподвижника Ахмад Шаха Масуда по партии «Исламское общество Афганистана» в провинции Тахар. Исматулла поведал Отто историю одного драматического боя в июне 1986-го года с советскими десантными группами, понёсшими существенные потери в горном массиве Мугулан, Чольбахир и Тали Гобанг. В завершении своего повествования, Исматулла передал Отто записную книжку и две находившиеся в ней фотографии, принадлежавшие советскому солдату, найденные им под валунами — на месте, где шурави складывали своих убитых и раненных.
ОБЕД в ЧАЙХАНЕ ЯКУБ-ХАНА
4 сентября Отто вернулся из поездки в Хост-Ва-Ференг сильно проголодавшимся и решил пойти пообедать в чайхану на знаменитом Кундузском кругу — центральной площади города с множеством лавок и дуканов, закусочных, пунктов сервиса и быта. Чайхана, где он снимал номер, находилась в двух шагах от гостиницы «Спинзар», принадлежавшей одноимённой текстильной компании, основанной в Кундузе в середине 1920-х годов Шер-Ханом Наширом. За две недели пребывания в Кундузе, он уже успел стать её постоянным гостем. Хозяином заведение являлся Якуб—хан — бывший моджахед пуштун-гильзай сорока пяти годов, в чёрной чалме и с чёрным кожаным овалом на правом глазу, которого лишился в ходе боёв за Кундуз в августе 1988-го года. В годы Афганской войны 1979–1989 Якуб-хан командовал небольшим отрядом в группировке Шамсутдина из Исламской партии Афганистана, больше известным по прозвищу доктор Шамс. Чайхану Якуб-хан получил в дар от Шамса за преданность и храбрость.
Несмотря на многие годы участия в боях, Якуб-хан был доброхотом и радушно привечал Отто на входе в чайхану, снискав ответное расположение немца. Вот и на сей раз, увидев Отто, Якуб-хан расплылся в улыбке и истово приложил ладонь к сердцу. Отто, громко поздоровался с ним и сидевшими у входа посетителями традиционным «АсСаламу Алейкум» и, на ходу сделав заказ, проследовал вглубь зала. Его излюбленным местом был угловой топчан, расположенный под охлаждавшим кондиционером. Он разулся и, забравшись на застеленную кошмой тахту, вытянул ноги. В тот день Отто здорово устал. Он огляделся в тесном продолговатом пространстве зала и увидел, как с потолка, медленно вращая лопастями, гнали потоки воздуха три вентилятора. На топчанах, мирно беседуя, снедали и пили чай люди в афганских национальных одеждах и традиционных головных уборах. За всей этой мирской суетой с большого портрета на стене взирал присный им улыбавшийся Ахмад Шах Масуд.
Гостей обслуживал сын Якуб-хана — Залмай. Зримо, это был спорый смуглый юноша лет тринадцати, с расшитой кандахари (пуштунской тюбетейкой с куполообразным разрезом спереди) на чёрных волнистых волосах, одетый в узорчатый жилет поверх традиционной афганской рубахи перухан. Он не заставил Отто долго ждать и сразу принёс весь заказ, только что снятый с мангала и продолжавший шкварчить шашлык из бараньих рёбрышек с прослойками курдючного сала с лёгким запахом дымка, горячую тандырную лепёшку и чайник зелёного чая. «Да, — думал Отто, отдыхая на широком топчане от не смолкавшего уличного гвалта, созерцая на сутолоку средневековых лиц в традиционных одеждах, бойкий базарный торг, ишачий и конный извоз, брички, повозки и прибывший издалёка караван двугорбых верблюдов-великанов, навьюченных огромными тюками товара, — время здесь остановило свой ход, ещё со времён владычества Мохаммада Мурад-бека 1815-1842 из рода Катаган — правителя Кундузского ханства 1800-1859». Отто завершил трапезу и, прислонив затылок к стене, закрыл от усталости глаза. Сквозь дрёму, он слышал мерный скрип лопастей вентиляторов, звон посуды, стук костей и шарканье шашек «шеш-беш», разноязычный гомон собеседников и душевную песню «Khuda Bowad Yarat» культового афганского певца Ахмада Захира, доносившуюся из аудиоколонки.
В ЭТО ЖЕ ВРЕМЯ. КУНДУЗ ЦБУ TF-47, 5 сентября 2009 года. После обнаружения угнанных германских наливников и получения аэрофотоснимков с места их расположения, оберст Георг Юнг принял решение нанести по ним удар авиацией ISAF. В результате налёта истребителей-бомбардировщиков F-15ES, по разным оценкам, погибло от ста до ста шестидесяти скопившихся у техники гражданских лиц, в числе которых были женщины и дети.
АВИАУДАР ISAF в УМАР-ХЕЙЛЕ
Дрёму Отто прервал громкий шум низко пролетевших реактивных самолётов и упавших неподалёку тяжёлых бомб, сотрясших землю. Через пять минут послышался вой сирен десятка карет скорой помощи, мчавшихся по центральной улице мимо чайханы на высокой скорости. Всполошённый Якуб-хан вышел на улицу, проводил их взглядом и, зайдя обратно в чайхану, настроил радиоприёмник на новостную волну. Он прибавил звук и вслушался в текст экстренного выпуска. В течение нескольких секунд, он заметно поменялся в лице и побледнел.
Отто почувствовал его кручень и спросил:
— Что произошло?!
— Сообщили, что самолёты ISAF нанесли авиаудар в окрестностях кишлака Умар-хейль в уезде Чахар-дара, приведший к большому числу жертв мирного населения, — поделился Якуб-хан.
— Как далеко расположен Умар-хейль?! — напористо спросил Отто.
— Это рядом! — ответил Якуб-хан. — на границе с уездом Алиабад. От Кундуза нужно ехать два километра на юг, затем повернуть на запад и проехать приблизительно столько же.
Отто оставил деньги за еду и спешно покинул заведение. Он взял на кундузском кругу такси и вскорости прибыл на место авиаудара. К тому времени территория была уже оцеплена полицейскими и служащими афганских сил содействия ISAF. Взору предстали перевёрнутые сгоревшие грузовики с цистернами и разбросанные на сотни метров фрагменты человеческих тел. Отто сделал несколько снимков, но поговорить с кем-либо из очевидцев не сумел. Он решил приехать на место на следующий день, чтобы проникнуть в глубь кишлака Умар-хейль и расспросить о происшествии местное население.
Отто вернулся в гостиницу и узнал из новостных программ телевидения ФРГ, что в результате ударов натовской авиации в уезде Чахар-дара провинции Кундуз погибло более ста мирных афганцев. В ISAF же заявили, что семьдесят из них были талибы и всего лишь тридцать гражданское население — женщины и дети. Это количество существенно расходилось с данными афганских и международных правозащитных организаций.
ПОХИЩЕНИЕ ОТТО ГРИНБЕРГА и СУЛТАНА МУХАДИ
Рано утром Отто вызвал в гостиницу Султана Мухади, переводчика, сопровождавшего его во всех поездках по провинциям, и, сев с ним в такси, направился к месту вчерашней трагедии, в Умар-хейль. По приезду, перед тем, как выйти из автомобиля, Отто рассчитался за поездку в обе стороны, и обратился к водителю с просьбой:
— Если к 20.00 из кишлака мы не выйдем, сообщите об этом администрации гостиницы «Спинзар».
Гринберг и Мухади вышли из машины и скрылись в глубине кишлака. За короткий промежуток времени Отто хорошо примелькался талибам Катагана и в Умар-хейле после сбора нескольких интервью при входе в очередное жилище их с Султаном Мухади ждала засада. Трое вооружённых талибов навели на них дула своих автоматов и связали руки.
— Этот европеец журналист немецкого журнала «Der Spiegel»! — известил талибов Султан Мухади. — Он не военный!
— Думай о себе, — пригрозил старший талибов. — И моли Всевышнего, чтобы дети твои не осиротели!
Талибы посадили пленников в легковой автомобиль и увезли в неизвестном направлении. Об их местонахождении какое-то время никто не знал. Таксист, не дождавшись Гринберга и Мухади из кишлака, отправился в гостиницу «Спинзар» и сообщил, как было велено администрации.
НОВАЯ ФАЗА ОПЕРАЦИИ «ДЖОКЕР»
Трагедия в Умар-хейле, унёсшая жизни десятков афганских граждан и вызвавшая широкий международный резонанс, не отменила операцию TF-47 «Джокер». Ликвидация организаторов нападений на колонны Бундесвер моулави Шамсутдина и муллы Абдула Рахмана, продолжавших вынашивать план нападения на гарнизон Бундесвер в Кундузе, оставалась для TF-47 приоритетной задачей. Агентурные и разведывательные данные о местонахождении лидеров талибан, стекавшие в ЦБУ TF-47 в течение месяца, постоянно разнились. Однако в один из дней оба источника дали схожие сведения. Исходя из них, моулави Шамсутдин в сопровождении двадцати пяти особо преданных талибов в назначенное время должен был прибыть в кишлак Халазай уезда Чахар-дара провинции Кундуз. В TF-47 экстренно приступили к разработке новой фазы операции «Джокер».
Операцию решили начать за час до азана на фаджр — призыва муэдзина к предрассветной молитве, что позволяло застать талибов врасплох. Однако в последний момент выяснилось, что пункт прибытия Шамсутдина с отрядом в кишлак Халазай совпадал с местом содержания заложников, в числе которых были также собственный корреспондент германского журнала Der Spiegel Отто Гринберг и переводчик-афганец Султан Мухади. Задача спецназа TF-47 существенно осложнилась тем, что ликвидацию Шамсутдина и его людей требовалось осуществить, не допустив гибели заложников. Её выполнение оберст Георг Юнг решил поручить группе обер-лейтенанта Бруно Тевса. Он вызвал его в ЦБУ, и они склонились над картой, начав подробно обсуждать план действий с учётом вероятного изменения обстановки.
— Залог вашего успеха, — толковал оберст Юнг, — заключается в факторе внезапности и слаженности действий. После высадки важно экстренно и точно установить, в каких помещениях находятся талибы, а где содержатся заложники. Это продиктует плотность огня. Работать нужно ювелирно. Первое, что предпримут талибы, когда вы вломитесь в помещения, начнут расстреливать заложников, даже если не планировали этого делать загодя, — предупредил оберст Юнг.
— Я вас понял, господин оберст! Постараемся выполнить задачу ювелирно! — принял к исполнению Бруно.
После завершения инструктажа, оберст Юнг и обер-лейтенант Тевс направились к вертолётной площадке. Стрелки на часах миновали отметку 02.15, на дворе было уже по-осеннему прохладно, но безветренно. На площадке вылета на операцию с лёгким волнением ожидали два экипажа вертолётов NHI NH90 и две группы спецназа — по 20 бойцов каждая.
— Удачи, обер-лейтенант! — прогорланил оберст Юнг, стремясь быть услышанным сквозь шум работавших двигателей и вращавшихся лопастей. — Берегите людей!
— Так точно! — ответил Бруно и запрыгнул в начавший подниматься вертолёт, встав вскрай с вскинутой ладонью, пока борттехник не оттеснил его вовнутрь борта и не захлопнул дверь. Время в полёте заняло несколько минут.
В кишлак Халазай спецназ нагрянул внезапно и действовал молниеносно. Тевс и его группа выбивали ногами и оружейными прикладами двери, врывались в помещения глинобитных строений, открывали огонь по талибам, стараясь в суете не зацепить заложников, но получили яростный отпор. Заложники метнулись в сторону и забились в углы, пытаясь укрыться от перекрёстного огня. Бой длился менее десяти минут, когда стрельба прекратилась, Тевс приказал подчинённым уточнить потери. А сам, достав из нагрудного кармана фотографию, начал искать среди убитых талибов лидера Шамсутдина, но его там не оказалось.
— Ушёл! — с досадой прошипел Бруно.
После уточнения потерь, он вышел на связь с Юнгом:
— Господин оберст, завершили! У меня один убитый и трое раненых, с различной степенью. Один из них корреспондент Der Spiegel… — будь он не ладен!
Повисла пауза.
— Что с Шамсутдином?! — безмятежно спросил Юнг.
— Среди погибших его нет. Но из периметра никто не вышел. Не пойму, как мы его упустили! — досадовал Бруно.
В эфире вновь повисла тишина. Было заметно, что итог операции огорчил Юнга.
— Плохо! — вернулся к разговору Юнг. — О’кей, по возвращению на базу — разбор полётов. Теперь по эвакуации нашего погибшего и раненых — их в вертолёт и в Мазари-Шариф, а корреспондента DerSpiegel грузите на бронетранспортёр и везите в Кундуз в гражданский госпиталь MSF «Врачи без границ» — нечего ему в нашем военном госпитале делать, он и так нам операцию сломал.
Пока Тевс докладывал командованию об итогах операции, к месту её проведения стянулись пять бронетранспортёров ATF DINGO-2. Медики спецназа TF-47 сразу же сделали Отто Гринбергу обезболивающий укол, а прошитое пулей бедро затянули жгутом и перевязали. В докладе обер-лейтенанта Бруно Тевсаоберсту Юнгу о потерях в операции «Джокер» не прозвучало имя переводчика-афганца Султана Мухади, получившего в перестрелке пулю в голову и скончавшегося на месте. Визит в кишлак Умар-хейль за интервью стоил ему жизни. Вину за его гибель Отто Гринберг возлагал исключительно на себя.
Дождавшись эвакуации погибшего и двух раненных бойцов вертолётом в Мазари-Шариф, Бруно приказал двум спецназовцам из его группы погрузить Отто Гринберга в бронетранспортёр и вместе с ним отправиться сопроводить в госпиталь MSF в Кундуз. Он сел на переднее сидение сбочь водителю, а Гринберг и два спецназовца на заднее. Некоторое время в пути, уставившись стеклянным взглядом вперёд, неистовавший Бруно ехал молча, но при въезде в Кундуз, резко повернулся и обрушился на Отто Гринберга с зычной бранью:
— Вы чего сюда припёрлись?! Чего вам дома не сиделось?! Вы нам операцию сорвали! Бойца из-за вас потеряли, двух ещё ранило, Шамсутдина упустили!
Бледный от болевого шока, потери крови и действия анальгетика Отто Гринберг решительно ответил:
— Вы делаете свою работу, а я свою!
Получив твёрдый ответ, Бруно подостыл.
ГОСПИТАЛЬ MSF «ВРАЧИ без ГРАНИЦ»
Бронетранспортёр ATF-DINGO-2 с раненным Отто Гринбергом юрко заехал во двор госпиталя «Врачи без границ» MSF. Сопровождавшие спецназовцы помогли ему слезть и, уложив на носилки, занесли в приёмный покой. Вслед за ними вошёл и Бруно.
— Да! — подумал он. — После кундузского зноя здесь настоящий рай — белоснежные стены, прохлада от кондиционеров, персонал в глаженых одеждах и аппетитный запах из столовой. Вот он островок цивилизованной Европы в средневековой стране!
В приёмном покое была суматоха, врачи прибегали, потом опять убегали — до раненого Гринберга, казалось, никому не было дела. Бруно сильно нервничал и искал глазами, кому бы поскорее его передать. Заметив, что самочувствие корреспондента ухудшается, Бруно стал отвлекать житейскими вопросами.
— В Германии, где живёте? — спросил он уже подобрев.
— В Мюнхене, — ответил Отто, опустив шквал обвинений.
— Здорово! И я с юга — с Фрайбурга! — поделился Бруно.
— А в Афганистане что делаете? — спросил Бруно.
— В данный момент собираю интервью для статьи, посвящённой 20-летию вывода Советских войск из Афганистана.
— К юбилею вывода Советских войск?! — переспросил Бруно, выдав свой интерес к данной теме, — О’кей! Но Советские войска ушли двадцать лет назад и, как это связано с событиями в Умар-хейле? Туда-то вас, каким ветром занесло?!
— Я журналист! Моё место там, где происходят события, — невозмутимо ответил Отто.
Заметив, что Бруно оттаял, Отто рискнул спросить:
— Обер-лейтенант, простите за бестактность, могу ли я вас попросить об одном деле?
— Надеюсь, что это не написать за вас статью?! — пошутил Бруно. — При всём моём желании быть вам полезным, надо помнить, что я военнослужащий группировки ISAF и у меня куча обязанностей, как-то, вверенное подразделение и требовательное начальство.
— Просьба проста, — нужно заехать в гостиницу «Спинзар», где я снимаю номер, и забрать оттуда мою большую дорожную сумку. В ней вся моя поклажа: одежда и сменное бельё, — объяснил её суть Отто, — номер оплачен до конца месяца, поэтому проблем с доступом не будет. И вот ещё что: в верхней шуфлядке прикроватной тумбочки лежит старая, потрёпанная записная книжка. Положите, пожалуйста, её в сумку.
Неожиданно из-за спины Бруно послышался приятный женский голос на безупречном немецком языке, попросивший переложить раненого Отто Гринберга на каталку, чтобы санитар мог его увезти в операционную. Бруно с любопытством повернулся и увидел перед собой высокую красивую восточную девушку. Её большие тёмно-карие очи, длинные ресницы и густые брови на фоне светлокожего лика, а также свитая в кольцо толстая чёрная коса, произвели на Бруно незабвенное впечатление. Приметно ей было не боле 25 лет. Она была явно не похожа на типичную немку. Скорее это была афганка. Однако, её характерный баварский диалект явствовал о длительном периоде, прожитом в Германии. Ладный зелёный медицинский костюм — брюки и куртка, к которой был прикреплён бейджик «Dr.Akhmadzai», — подчёркивал тонкую талию, поджарые чресла и другие достоинства женской фигуры. Прямая осанка, расправленные плечи и манера держаться выдавали видную родовитость.
— Фрау Ахмадзай, какой сюрприз, вы прекрасно говорите по-немецки, — отметил владение языком очарованный Бруно. — Жаль, что я узнал об этом только сейчас. На аэродроме вы были, мягко говоря, совсем немногословны.
— Это мой второй язык, — призналась девушка.
— Странно, — удивился Бруно, — а я был уверен, что первый.
— Я родилась, и до прошлого года жила в Германии — Мюнхене.
В этот момент, появился санитар-афганец, прикативший каталку, непреднамеренно уткнув её Бруно в бок. Он слегка отстранился.
— Простите, мне надо идти, — объяснила доктор.
Она негромко скомандовала санитару на дари, чтобы он вёз каталку в операционную,
а сама величавой павой поплыла рядом.
Взыгравший чувствами Бруно, ощутил прилив в голову крови.
— Обер-лейтенант! — отвлёк оцепеневшего, провожавшего взглядом доктора Ахмадзай Бруно, отъезжавший на каталке Отто. — Так как моя просьба?!
Я должен сюда непременно вернуться! — посулил про себя Бруно, допустив, что просьба Гринберга, вероятно, и есть божий промысел, позволявший ему вновь здесь оказаться и, не отрывая взгляда от пленительной афганки, без промедления проголосил:
- Хорошо! Предупредите администрацию гостиницы телефонным звонком. Постараюсь сделать это на днях.
С этого момента доктор Ахмадзай уже не выходила из головы Бруно. «Что же я имени её не спросил». — корил он себя. Выполнив поручение командования по эвакуации Отто Гринберга, Бруно и сопровождавшие его спецназовцы возвратились на базу. К этому моменту в штабе TF-47 для подведения итогов операции «Джокер» оберст Юнг собрал командиров групп. Обер-лейтенант Бруно Тевс подробно доложил о ходе операции — ликвидации горстки талибов, исчезновении Шамсутдина, а также об освобождении корреспондента журнала Der Spiegel Отто Гринберга. После завершения доклада, он остался в кабинете оберста Юнга и поведал об упросе раненого корреспондента Отто Гринберге:
— Господин оберст! Этот журналист из Spiegel — Отто Гринберг обратился ко мне с бытовой просьбой, требующей, в случае вашего не возражения, двух часов времени.
— Корреспондент очень даже может нам пригодиться! — допустил оберст Юнг вслух и, о чём-то призадумавшись, не спросив сути просьбы, добавил. — О’кей! Полагаюсь на вашу ответственность обер-лейтенант. Вы свободны!
Вечером, чтобы избавиться от накопившейся усталости, Бруно направился в тренажёрный зал — пробежал на беговой дорожке, сделал жимы штангой лёжа и, приняв душ, зашёл в свой кубрик. Его соседом по комнате был командир группы медиков TF-47, обер-лейтенант Хельмут Зиммер. Уходивший день был насыщен событиями — операция «Джокер» обернулась гибелью спецназовца, упущением Шамсутдина и знакомством с причинником сиих напастей, раненным корреспондентом Отто Гринбергом. Вместе с тем, Бруно понимал, что не возникни Отто, он бы не встретил в госпитале MSF «Врачи без границ» прекрасную афганку — доктора Ахмадзай. Зело утомлённый, он завалился на койку, и чтобы немного отвлечься, достал из тумбочки книгу «Большая игра в Афганистан» и погрузился в чтение:
СОВЕТСКО-АФГАНСКАЯ ГРАНИЦА, ИЮНЬ 1930 года
Душная июньская ночь. +31оС, в небе висел ковёр из звёзд, а сиявший полумесяц, отражался в водах Амударьи. На яру у приграничного поста Айвадж перед началом военной операции на сопредельной территории сводный отряд туркменской кавалерийской бригады РККА слушал инструктаж комбрига Якова Мелькумова с мусульманским именем Якуб Тура. Колоритный уроженец Закавказья с гладко выбритой головой, усами щёточкой и ярко выраженным кавказским акцентом, инструктировал личный состав особого отряда РККА о принципах взаимоотношений с афганским населением в ходе спецоперации: «К местному населению, к их национальной и религиозной принадлежности быть уважительными, а к их хозяйству и имуществу — бережными. На случаи оказания ими услуг или непреднамеренной порчи их имущества, предупреждаю всех — отряд обеспечен достаточными для расчётов казёнными денежными средствами».
Операция была согласована с пришедшим к власти в Кабуле более полугода назад — середине октября 1929 года королём Мохаммадом Надир-шахом, свергшим правителя Хабибуллу Калакани.
Задача отряда Мелькумова Я.А. состояла в ликвидации тыловых баз и членов басмачества на территории северо-восточного Афганистана. После форсирования реки Амударьи на плавательных средствах, отряд Мелькумова Я.А. ступил на афганскую территорию. Тем же днём он углубился более чем на 70 километров, не встретив сопротивления регулярной армии и местного населения. Более того, автохтонное население северо-востока Афганистана, недовольное наплывом с советской территории эмигрантов — членов басмаческих формирований с их семьями, впопад организовавшими свой быт и, завладевшими, по их мнению, лучшими наделами земли, охотно сотрудничало с отрядом Мелькумова.
ПРЕДШЕСТВОВАВШИЕ СОБЫТИЯ
Обширная территория по обе стороны реки Амударьи, ставшая советско-афганской пограничной полосой, четыре века назад входила в Бухарское ханство (1500—1785) и издревле была населена родственными племенами, входящими в общность народов, — узбеков, туркмен, казахов, киргизов, таджиков и памирских народов. Со свершением Великой Октябрьской Социалистической революции 1917 года и укреплением Советской власти в Афганистан из Средней Азии — с территории Советских — Туркменской, Узбекской и Таджикской — республик, хлынул поток беженцев превысивший более полумиллиона человек. Многочисленная эмиграция наладила быт в приграничных с СССР провинциях Северного Афганистана — Герате, Бадгисе, Фарьябе, Джаузджане, Балхе, Сари-Пуле, Самангане, Кундузе, Тахаре, Бадахшане, Баглане. Политическое убежище получил и бежавший в Кабул вместе с казной, многочисленными родственниками и придворными слугами свергнутый Советской властью эмир Бухары Сеид Алим-хан. В числе перешедших на сопредельную территорию оказалось большое число членов басмаческих формирований, разбитых или вытесненных отрядами РККА. Они развернули на севере Афганистана свои тыловые базы и регулярно совершали набеги на советскую территорию. Начиная с периода правления короля Амануллы-хана (20.02.1919—14.01.1929) Москва неоднократно высказывала Кабулу претензии о размещении на его территории враждебных себе сил. Одним из наиболее крупных басмаческих предводителей (курбаши) в Северном и Северо-Восточном Афганистане в 1920-е годы, был узбек-локаец Ибрагим-бек, другими значимыми лидерам басмачества — туркменские курбаши: Ишан Халифа Кызыл-аяк и Джунаид-хан.
В октябре 1929 года, после свержения восьмимесячного правителя Хабибуллы II (Калакани), власть в Кабуле вернулась к пуштунской династии Баракзай. На королевский престол взошёл Мохаммад Надир-шах — бывший министр обороны и дальний родственник свергнутого эмира Амануллы-хана. В рамках требований Москвы и своих государственных интересов, король Надир-шах потребовал от эмира Бухары Сеида Алим-хана, воздействовать на курбаши Ибрагим-бека, находившегося в прошлом у него на военной службе, чтобы тот не покидал пределов афганской столицы. Такой мерой он обезглавливал неподконтрольные себе басмаческие формирования, дестабилизирующие обстановку на севере, и наносившие вред отношениям с соседним государством. Совокупность этих и других причин, связанных с извечным конфликтом севера и юга, привели к эскалации напряжённости в регионе. Провинция Катаган и Бадахшан погрузилась в беспорядки — один кишлак шёл на другой войной, сводя старые счёты. Надиршах видел в Ибрагим-беке реальную опасность целостности страны. По его приказу на борьбу с Ибрагим-беком в марте 1930 года губернатор провинции Катагана и Бадахшана Мир Мохаммад Сафар-хан провёл широкую мобилизацию в отряды ополчения в Андарабе. Образованная курбаши Ибрагим-беком, многочисленная и хорошо организованная группировка в действительности придерживалась сепаратистских идей и представляла угрозу отторжения северных территорий. Басмачи из её отрядов продолжали совершать вооружённые вылазки на советскую территорию, дестабилизировали обстановку в республиках Советской Средней Азии и осложняли межгосударственные отношения Афганистана и СССР. Москва давно вынашивала планы их ликвидации вместе с их системой тылового обеспечения, но ждала для этого удачного момента.
В череде событий, в марте 1930 года по приказу короля Мохаммада Надир-шаха в Кундузе было созвано собрание старейшин. На нём с речью выступил премьер-министр Афганистана Мохаммад Хашим-хан:
— Именем Святейшего эмира Мохаммада Надир-шаха, требую от Ибрагим-бека и других курбаши, сложить всё имеющееся у них оружие!
Вышедший с ответным словом Ибрагим-бек, оглядев представительный состав старейшин и видных туркменских и узбекских курбаши — Ишана Халифу Кызыл-аяка, Утан-бека, Махмуд-бека и других, — велеречиво заявил:
— Мое оружие не направлено против Афганистана. Оно наше, мы его добыли в бою!
Через некоторое время совпадение интересов двух держав сподвигло короля Мохаммада Надир-шах к согласию на проведение на севере Афганистана спецоперации отряда РККА. В конце июня 1930 года в штабе войск САВО был разработан план по уничтожению в уездах Кундуза и Тахара тыловых баз басмачества и её членов. В ходе его реализации, командовавший отрядом комбриг Мелькумов столкнулся с необходимостью в проводниках с глубоким знанием местности. Учитывая, что средства у отряда имелись, эти и другие услуги автохтонному населению, оплачивались на месте и сполна. А ущерба их имуществу вообще удалось избежать. К примеру, афганцы оказали отряду Мелькумова помощь при переправе через реку Ханабад, затем за денежные средства пополнили запасы провианта.
Узнав о вторжении в Афганистан особого отряда РККА, Ибрагим-бек сперва уточнил его силы, а затем направился к наибуль-хукуму — генерал-губернатору Катагано- Бадахшанской провинции Миру Мохаммад Сафар-хану. Тот выслушал Ибрагим-бека и, представив ему полученную намедни из Кабула депешу с королевским гербом, сообщил:
— Святейший эмир Мохаммад Надир-шах требует, чтобы вы, досточтимый Ибрагим-бек незамедлительно атаковали кафиров! Ведь Афганистан теперь и ваша земля! Когда Красная армия громила ваши отряды, вы нашли спасение за Амударьёй. Мы приняли ваши семьи, дав вам кров и наделив землёй. Пришло время отплатить за добро!
— Высокочтимый Сафар-хан, мы это помним и никогда не забудем! — заверил Ибрагим-бек. — Однако хотелось бы знать, отчего нарушившие границу кафиры, не встретили сопротивления регулярных войск и беспрепятственно дошли до Кундуза?! На мой взгляд, всё очевидно! — Ибрагим-бек сам ответил на свой вопрос. — Кабул и не планировал воевать с кафирами! Советам было разрешено провести операцию на афганской территории, чтобы уничтожить нас их руками.
Ничего не пообещав Сафар-хану, Ибрагим-бек решил переждать и скрылся с отрядом в горах Хост-Ва-Ференг. Его примеру последовал и другой узбекский курбашиУтан-бек.
ИЗ МАТЕРИАЛОВ РАЗВЕДОТДЕЛА СРЕДНЕАЗИАТСКОГО ВОЕННОГО ОКРУГА 1930 год:
«Курбаши Ибрагим-бек, вытесненный отрядами РККА за Амударью в 1926 году, за короткий срок организовал в северо-восточном Афганистане боевую деятельность — развернул тыловые базы и наладил мобилизацию в свои отряды из числа эмигрантов и местного населения. Зоной его влияния является обширный участок северо-восточной части афганской территории от Фарьяба до Бадахшана — с запада на восток и до Андараба на юге».
Справка:
Курбаши Ибрагим-бек. Полное имя Мохаммад Ибрагим-бек Чакабаев, выходец из рода Исан-ходжа племени Локай — крупного дашти-кипчакского племени узбеков. До революции 1917 года служил Гиссарскому беку в чине караул-беги — поручика. Басмаческую деятельность начал в отряде своего тестя КаюмаПарвоначи. Непродолжительное время служил у Бухарского Эмира Сеида Алим-хана. Борьбу с советской властью начал в 1919 году на территории Восточной Бухары. После бегства эмира Сеида Алим-хана в Афганистан, собрал в Бальджувоне отряд из 500 бойцов и вернулся в Кокташ, где был провозглашён беком Локая. До 1922 года был фактическим правителем Гиссарской долины. В 1921-1925 годы боролся за возвращение на престол свергнутого Эмира Бухары Сеида Алим-хана. Его отряды совершали регулярные набеги на Бухарскую народную социалистическую республику (БНСР). Местом сосредоточения отрядов Ибрагим-бека в СССР было левобережье реки Вахш — юг Таджикской ССР. В июне 1926 года его группировка в Советской Средней Азии была разгромлена, а сам он с частью уцелевшего отряда выдавлен в Северо-Восточный Афганистан, где расположил свои тыловые базы. Оттуда продолжал вооруженные вылазки на территории Узбекской ССР и Таджикской ССР. Главная ставка в Афганистане первоначально находилась в Ханабаде, затем перенеслась в Алиабад. Басмачи из его отрядов с семьями расселились в Талукане, Ханабаде, Чардаре, Ак-тюбе, но в большей степени в Алиабаде, увеличив его численность до более двадцати тысяч жителей и четырех тысяч хозяйств.
Поддерживает тесный контакт с поселившимся в Кабуле, Эмиром Бухары Сеидом Алим-ханом. За предводительство басмачества в борьбе против Советской власти и личную преданность, эмир жаловал ему пенсию — 1500 рупий в месяц, ещё 500 рупий платит афганское правительство. Требования короля Амануллы-хана прекратить налёты на Советскую территорию игнорирует. После свержения в 1929 году Амануллы-хана, установил тесный контакт с новым правителем Хабибуллой II, получив широкую свободу действий на севере страны и в управление — войско с 20-тью тысячами узбеков. В Чахар-даре — в юго-западной окрестности Кундуза сформировал отряд из 400 туркмен, 500 узбеков-кунгратов, узбеков-дурмен и узбеков-локайцев.
В ходе боевого рейда отряда Мелькумова Я. А. в уездах Кундуза и Тахара летом 1930 года он не встретил организованного сопротивления басмаческих формирований, уничтожив лишь отдельные малочисленные группы численностью в 30—40 басмачей, охранявших жилища и имущество басмачей под Ханабадом и Алиабадом. Урон, причинённый тыловой инфраструктуре басмачей отрядом Мелькумова Я.А., сильно ударили по их боеспособности, однако, скрывшись в горах, Ибрагим-бек смог сохранить людей.
Итогом спецоперации стало сожжение и разрушение всех кишлаков и юрт, заселённых эмигрантами из-за Амударьи: узбеками — локайцами, дурменами; кунградцами, казахами, коныратами; туркменами; киргизами в долине реки Кундуз-дарья протяжённостью 35 километров. Были полностью уничтожены их жилища в кишлаках Алиабад и Ак-Тепе, но афганские оставлены не тронутыми. Общие потери басмачей составили 839 человек убитыми. Был захвачен арсенал — 40 винтовок и 17 тысяч патронов, который был взорван. Был сожжён весь запас хлеба басмачей, уничтожен и частично угнан скот. Возвращаясь с задания, отряд Мелькумова Я.А. привёл с собой 200 верблюдов, 80 лошадей и 400 баранов.
Дочитав главу, Бруно убрал книгу и задумался:
— Этот притягательный Афганистан! Здесь сложил голову мой Отец, теперь воюю я. Отчего всех нас тянет сюда?!
С этим сложным вопросом, Бруно вдруг вспомнил о прекрасной афганской девушке — докторе Ахмадзай, и с надеждой её увидеть вновь, лёг спать.
ЗАПИСНАЯ КНИЖКА и СТАРЫЕ ФОТО
Через день, как и обещал Отто Гринбергу, Бруно заехал в гостиницу «Спинзар». Администратор, был уже предупреждён. Бруно поднялся в номер, достал из шкафа большую дорожную сумку, положил её на кровать и подошёл к тумбочке за записной книжкой. Потянув за ручку шуфлядки, он достал старую, в коричневом кожаном переплёте с потрёпанными краями записную книжку и небрежно бросил вовнутрь сумки. Из упавшей поверх вещей записной книжки, выступили края двух пожелтевших фотографий с потёками высохшей крови. Бруно заметил в этих клочках фото, что-то сильно знакомое, родное.
Он раскрыл записную книжку и увидел на одном из снимков свою молоденькую маму в девичестве — Розу Шмидт, на другом — стоявших в обнимку шестерых советских солдат. С левого края, улыбаясь, смотрел погибший в Афганистане отец — Константин Тевс. Копия этого коллективного фото стояла в рамке на серванте в гостиной во Фрайбурге. Константин прислал этот снимок в письме домой — в Джамбул в начале 1985 года, в первый месяц пребывания в Афганистане. В углу на обратной стороне фото наискосок было написано: «Моей любимой жене Розе и нашему сыну, которого мы назовём Бруно, от Папы. Кундуз. Афганистан, февраль 1985 года».
Бруно был изумлён. Не помня себя, он помчал в госпиталь к Отто Гринбергу, чтобы расспросить его, откуда взялись записная книжка и фотографии. Когда он вбежал в палату, Отто лежал на кровати и мирно обедал. Бруно забрал из его рук тарелку с супом и, достав из кармана фотографии, произнёс: «Откуда?!»
Отто возмутился:
— Известно ли вам, господин обер-лейтенант, что рыться в чужих вещах неприлично?! — Но, скоро поняв, что исступлённость Бруно связана с фотографиями из записной книжки, очевидно имевшими к нему прямое отношение, чистосердечно ответил: — От моджахедов!
— Собирайтесь! Поедем... и покажете того, кто вам это передал, — самоуправствовал Бруно.
— Во-первых, сейчас это невозможно, — спокойно ответил Отто, — поскольку я не могу ходить. Во-вторых, свои источники я никогда не раскрываю, это профессиональная этика! — объяснил он.
Речь Бруно, на высоких тонах напугала, лежавших на соседних койках трёх гражданских афганцев и медперсонал. Спустя минуту, в палату вошли дежурная медсестра и врач Ахмадзай.
— Что происходит? — твёрдым голосом спросила Ахмадзай.
Бруно, поняв, что ситуация вышла из-под контроля и её необходимо срочно нормализовать, успокоил:
— Всё в порядке, фрау, мы уточняли служебные вопросы.
— Это не военный госпиталь, где могут проводить служебные расследования. Прошу вас сейчас же покинуть палату! — потребовала Ахмадзай, притязательно указав рукой на выход.
Бруно понял, что обстановка накалена и лучше уйти:
— Хорошо, я уйду.
С этими словами он вышел из палаты и направился к выходу.
Отто связал эмоции Бруно с вескими причинами и, оперевшись на костыли, поспешил его остановить. Выступив за пределы палаты, он крикнул вслед достигшему конца длинного коридора, Бруно:
— Подождите!
Бруно остановился. Они вместе вышли в госпитальный сад, сели на скамейку и разговорились.
— Это вещи моего погибшего отца, — с горечью поведал Бруно, глаза его наполнились влагой.
— Так ваш отец был советским солдатом и погиб в Хост-Ва-Ференге?! — потрясся Отто.
— Да! — ответил Бруно. — После его гибели, мы с мамой переехали в Германию.
— Вон оно что! — постиг Отто с эмпатией и тут же сердечно посулил. — Обещаю вам! Как только я переду на трость, мы непременно поедем с вами в кишлак в Хост-Ва-Ференге к тому моджахеду, который передал мне эти фото и записную книжку. А теперь, в рамках моего обещания у меня к вам две просьбы. Первая — нужно заехать к брату погибшего переводчика Султана Мухади, Яхъе, и передать его семье от меня деньги, а заодно и предложить ему поработать в качестве переводчика на время нашей поездки в Хост-Ва-Ференг в горы. Вторая — настоятельно прошу в поездку переодеться из военной формы в гражданскую. А ещё лучше в традиционную афганскую одежду. Мой личный опыт после недавней трагедии в Умар-хейле показал, что не стоит вызывать у талибов и простых афганцев злобу.
Они вернулись в палату, Отто объяснил, где можно будет отыскать брата погибшего переводчика Яхъю Мухади и, достав из дорожной сумки запечатанный конверт с деньгами, передал Бруно.
ПОЕЗДКА в ХОСТ-ВА-ФЕРЕНГ
Рана Отто начала заживать, и он уже мог передвигаться, опираясь на трость. Исполняя данное Бруно обещание, в условленный день, едва забрезжил рассвет, они взяли такси и, заехав за переводчиком Яхъёй Мухади, направились на восток из Кундуза в Талукан. Оттуда повернули на юг в горный район уезда Хост-Ва-Ференг. Без труда, отыскав в одном из глинобитных жилищ кишлака Яхчан-Хурд, Исматуллу — невысокого роста, сухощавого с побритой головой, рыжебородого таджика, зримо лет 45-ти, Отто представил ему Бруно, как сына одного из шурави, погибших в бою, о котором он ему поведал. Исматулла с сочувствием поглядел в глаза Бруно и, приложив правую ладонь к сердцу, склонив голову, поприветствовал — «АсСаламу Алейкум». Левый рукав его перухана был завязан тесёмкой, на уровне выше отсутствующего локтя. Переводчик Мухади приготовился переводить.
— Искренне соболезную, — сопереживательно произнёс Исматулла, — много в том бою погибло воинов — и моджахедов, и шурави. Видите! — Исматулла демонстративно вытянул культю левой руки, — на той войне и мне крепко досталось.
Изнавись Исматуллу окружила ватага ребятишек возраста от семи до одиннадцати лет. Трое из них — два мальчика и помладше девочка, взяли его в поясе в тесные объятия.
— Ваши?! — поинтересовался Бруно.
— Аль-Хамду ли-Лляхи, это младшие! — поблагодарил тахмидом Всевышнего Исматулла.
Бруно достал из кармана три сотенные купюры евро и передал каждому. Дети взяли деньги, но тут же передали их отцу. «Хорошее воспитание!» — подумал про себя Бруно.
— Ташакур! — поблагодарил растроганный Исматулла, смущённо проговорив: — Это было совсем не обязательно.
Затем он пригласил гостей пройти во внутренний дворик. Увидев посторонних мужчин, женщины спешно удалились на свою половину. Хозяин и гости разулись и расселись на пёстром ширдаке. Один из сыновей принёс чай, и когда он был разлит по пиалам, Исматулла начал своё повествование:
— Была середина июня 1986 года. Шурави тянули колонны из Кундуза в Файзабад. Наш духовный лидер Бурхануддин Раббани и Гульбеддин Хекматияр тогда пришли к соглашению, что на время операции шурави распри отрядов партий «Исламского общества Афганистана» и «Исламской партии Афганистана» на время прекратить и выступить единым фронтом. Общее руководство действиями моджахедов вёл крупный панджшерский командир Ахмад Шах Масуд. К тому времени, вдоль трассы «Кундуз — Файзабад» сосредоточилось большое число отрядов, участвовавших в минной войне и нападении на колонны. Наш отряд под командованием Кази Кабира — Мохаммада Марзбона находился южнее трассы в горном районе Мугулан, Чольбахир и Тали-Гобанг — на границе уездов Хост-Ва-Ференг, Бурка и Ишкамыш провинций Баглан и Тахар, непосредственно в базовом районе. Оружие и боеприпасы со здешних складов переправлялись на равнину к отрядам, ведущим бои на участке трассы «Ханабад — талукан». Наш отряд ждал приказа командира Кази Кабира, в случае необходимости спуститься с гор и усилить их дополнительной живой силой.
Ранним утром 16 июня 1986 года мы услышали звук приближавшихся вертолётов и увидели высаживавшийся десант. Место высадки пилотами, очевидно, было выбрано ошибочно, поскольку шурави оказались на площадке, находившейся под полным контролем наших огневых точек. Мы открыли прицельный огонь и в короткий отрезок времени сожгли два их вертолёта. Инициатива была в наших руках, бой длился весь день и возобновился ночью. С обеих сторон были погибшие и раненые. Но у шурави их было много. Наши снайперы попали в несколько их командиров, отдававших в бою приказы, и вывели из строя радиостанцию. Ночью шурави организовали налёт на вершину, с которой днём мы поражали их огнём. Тогда я только заступил на караульное дежурство — был часовым. Во тьме я услышал осыпь мелкого камня и увидел крадущегося снизу высокого крепкого парня и тут же выпустил в него автоматную очередь, сразив наповал. — Бруно внимательно слушал рассказ моджахеда, стараясь в эпизодах уловить детали, способные раскрыть обстоятельства гибели его отца. — Весь наш отряд проснулся и взялся за оружие, — продолжал Исматулла, — начав стрелять в низину, где находились шурави. Но они наступали с разных сторон, и мы уже были не в силах их остановить. Один шурави, схожий лицом с нашими хазарейцами, вбежал на вершину и был также сражён мною короткой очередью. Пока мы поражали поднимавшихся из седловины, внезапно увидели за спиной нескольких шурави, зашедших нам в тыл оттуда, где мы их не ждали. Они стали забрасывать нас гранатами и поражать огнём пулемётов. Разрывом одной из гранат мне срезало руку. Она висела на сухожилиях. Но, несмотря на ранение, при сторонней помощи, мне с горсткой моджахедов посчастливилось бежать.
Утром прилетели вертолёты, а затем самолёты, они стали бомбить все высоты и наши моджахеды покинули район. Спустя два месяца лечения в Пакистане я вернулся в отряд. Это совпало со временем, когда моджахеды восстанавливали разрушенную базу. На месте, где шурави складывали своих убитых и раненных — под валунами, я нашёл выпавшую из кармана одного из шурави — записную книжку и вложенные в неё две фотографии — шести, стоявших в обнимку шурави и красивой русской девушки. Записная книжка была залита кровью. В день, когда в Яхчан-Хурд приехал ваш друг, обещавший написать правду об Афганской войне, я рассказал ему о том драматичном бое и передал эти реликвии. Русские были смелыми войнами, не то, что эти боягузы — из ISAF.
Отто и Бруно переглянулись.
— Мы можем добраться до того места?! — спросил Бруно.
— Да! Это недалеко отсюда, — ответил Исматулла. Он приподнял с запотевшего лба бежевый паколь и условился, — если конечно вы готовы переночевать в горах.
— Мы готовы! — ответил за всех Бруно.
На ночлег примостились во дворе дома Исматуллы. С утренней зарёй, оставив Отто в Яхчан-Хурде, Исматулла, Бруно и переводчик Яхъя Мухади, нагрузив двух ишаков кошмой, одеялами, взяв с собой провиант — в кожаных тюках воду, сухофрукты и лепёшки, — двинулись в путь. Они прошли несколько километров на юг по глубокому ущелью, зажатому горными хребтами в устьях узких, стремительно текущих рек — сначала Явур, потом Джарав мимо кишлака Мирхейль и вышли к кишлаку Дехмиран. Он раскинулся в долине у подножья южного склона горы с отметкой 2781, припёртой с обратной стороны пологой седловиной. К этому времени наступили сумерки. Экспедиция разбила бивак. Исматулла разжёг костёр и, посидев недолго за чаем, улеглись спать. С восходом солнца Исматулла повёл группу в гору. Взойдя на вершину и спустившись в седловину, лежавшую меж двух гор, он остановился:
— Вот сюда высаживались шурави и здесь мы сожгли два их вертолёта.
Бруно увидел сохранившиеся свидетельства боя — проржавевшие фрагменты сожжённых советских вертолётов, израсходованные пулемётные ленты и россыпи гильз. Подобно искушённому туристическому гиду, Исматулла скрупулёзно передавал эпизоды боя, оставшиеся в его памяти. Бруно внимательно слушал синхронный перевод Яхъи Мухади и чувствовал учащение пульсирования у себя висках. Отрешённый подробным рассказом участника боя, Бруно перенёсся мыслями в июнь 1986 года. Он ощутил себя очевидцем противостояния, взиравшим на подлетавшие к площадке вертолёты, как они зависали перед высадкой десанта и в них с неприятельских позиций прицельно ударили гранатомёты, как из объятых пламенем винтокрылых машин выпрыгивали шурави и сразу вступали в бой. Сквозь треск очередей и грохот разрывов, Бруно слышал приказы командиров и их доклады по радиостанции в центр боевого управления. Он видел, как росло число убитых и раненых, и самоотверженно бил пулемёт его отца, спасая жизни боевым товарищам. Весь этот видеоряд пробегал у Бруно перед глазами.
— В верху этого склона располагались наши огневые точки, — продолжал Исматулла, — С них мы простреливали всё ближайшее пространство. — С этими словами он повернулся лицом к одной из вершин, прикрыв ладонью глаза от ослеплявшего из-за кромки горы солнца. — А вот здесь, в ночи, передо мной предстал тот крепкий шурави, такой же мощный, как и вы. — Он притопнул на месте, где стоял советский солдат.
Автоматная очередь, оборвавшая жизнь солдата с горным эхом в ночи отозвалась в сердце Бруно, в груди сильно защемило. Внутреннее чувство подсказывало, что по всей видимости, это был его отец. Бруно виделось, как на следующий день его с головой накрытое тело, вместе с другими погибшими и ранеными грузили на борт Ми-8МТ и отправляли в тыл. Исматулла закончил. Бруно стоял молча, глубоко вдыхая горный воздух, и мысленно общался со своим отцом. Перед уходом он собрал большую горсть земли с места, где был застрелен советский солдат, и убрал в рюкзак. К возвращению Исматуллы, Бруно и Яхъи Мухади в Яхчан-Хурд уже смеркалось. Пришло время прощаться. Исматулла с покаянным видом протянул Бруно руку для рукопожатия и произнёс:
— Простите нас и не держите зла. Годы, минувшие после ухода шурави, раскрыли нам глаза на многое. Прозрение, даже если оно и приходит через десятилетия, имеет смысл.
Исматулла вышел проводить гостей за ворота со всеми своими детьми и передал Бруно пакет гостинцев с хурмой и сушёной курагой. Когда гости тронулись в путь, он ещё долго оставался стоять у дороги, о чём-то думая и махая вслед удалявшемуся такси, пока оно совсем не исчезло на горизонте.
СИТА АХМАДЗАЙ
Возвращение из поездки в Хост-Ва-Ференг пришлось на полночь. Такси сначала оставило у дома Яхью Мухади, затем направилось в госпиталь MSF, чтобы завезти Отто. По прибытию в MSF, Бруно взялся помочь хромавшему Отто донести гостинцы Исматуллы до палаты, заодно с оказией свидеться с феерической докторицей Ахмадзай. Во избежание нареканий за поздний визит от медперсонала, он бесшумно пробирался по узкому коридору, пока у ординаторской, изнавись не столкнулся лицом к лицу с дежурившей в ночь — Ахмадзай. Обвеянный дуновеньем тонких ноток ванили, ландыша и сандала, Бруно на мгновение оцепенел, но тотчас собрался и произнёс:
— Фрау Ахмадзай, как я рад вас видеть! С момента нашей предыдущей встречи корю себя, что не спросил вашего имени. Хочу исправить эту ошибку.
С этими словами Бруно улыбнулся, а девушка приняла их без эмоций.
— Моё имя Сита, — представилась она.
— Красивое имя — Сита! — повторил Бруно.
— Ваши родители родом из Кундуза? — спросил Бруно.
— Да, из Имам-Сахиба, уезда севернее Кундуза.
— Вы сами таджичка? — продолжил расспрос Бруно
— Нет, я пуштунка из племени гильзай. Мои корни на юго-востоке — в Пактии. Предки наши переехали в Кундуз во времена Эмира Амануллы-хана в 1925 году, тогда была государственная политика пуштунизации северных территорий. Народы севера — таджики, узбеки, хазарейцы перемещались на юг и юго-восток — в Кандагар, Газни, Джелалабад — в места традиционного проживания пуштунских племён, а пуштуны гильзаи и карлани — на северо-восток в Катаган, — растолковала Сита.
— А в Германии вы как оказались? — поинтересовался Бруно
— В 1980 году после ввода Советских войск мои родители с малолетними старшими братьями перебрались в Мюнхен, где спустя несколько лет родилась и я, — поделилась Сита.
Бруно был несказанно рад завязавшемуся разговору. Шум в коридоре мешал благоволившей к общению обстановки. Желая успеть расспросить девушку о многом, он чуть привзял её за локоть и увлёк в сторону. Сита мгновенно выдернула руку и укорила Бруно:
— В Афганистане так не принято! Это не Германия!
— Простите, Сита! — понял свой моветон Бруно.
Она опустила этот казус и продолжила:
– После школы я окончила медицинский факультет Мюнхенского университета. А в 2008 году после прохождения собеседования меня приняли на работу в медицинскую гуманитарную организацию MSF «Врачи без границ». Это всё, что я сейчас готова о себе рассказать. А теперь мне нужно идти, – Сита улыбнулась и ушла в одну из палат.
«Это лучший день в моей жизни», — думал Бруно, возвращаясь в расположение части. С этого дня мысли о Сите его не покидали. Их встречи стали регулярными, возбудив глубокие отношения.
КОНЕЦ ОПЕРАЦИИ «ДЖОКЕР»
Прошёл месяц. Поиски моулави Шамсутдина и достигшего к тому времени статуса теневого губернатора провинции Кундуз муллы Абдул Рахмана результата не приносили. Изневесть на ЦБУ TF-47 по агентурным каналам поступили сведения, что в ночь с 18 на 19 октября в кишлаке Гундай уезда Чахар-дара провинции Кундуз под председательством Абдул Рахмана состоится собрание руководящего звена движения талибан. На нём планировалось обсудить налаживание взаимодействия отрядов талибов при нападении на силы германского контингента ISAF. В кратчайший срок в штабе TF-47 был разработан план операции. Согласно ему группа спецназа обер-лейтенанта Бруно Тевса вылетела на вертолётах NHI NH90 в район операции к кишлаку Гундай и, нависнув над строением, где проходила встреча лидеров талибан, начала уничтожать их огнём из бортовых пулемётов. Подавив активные очаги сопротивления, группа Тевса высадилась и, окружив помещение, приступила к ликвидации, предпочетших не сдаваться в плен талибов. В числе выбравших иной исход, оказался и мулла Абдул Рахман. Его и других выживших талибов, посадив на вертолёты NHI NH90, перевезли на базу TF-47.
АВИАУДАР ПО МЕДРЕСЕ в КИШЛАКЕ ДАФТАНИ
Излечение Отто Гринберга шло своим чередом. На предложение руководства DER SPIEGEL вернуться в Германию он ответил отказом. Несмотря на ограниченность в передвижении, он активно работал из госпиталя — назначал в его внутреннем саду встречи и накоротке выезжал за пределы. Вот и сейчас в ожидании Яхъи Мухади, Отто заблаговременно вышел в сад подышать свежим осенним воздухом. Солнце уже не так припекало, но было тепло. «Осень в Кундузе прекрасное время», — думал Отто. Мысли его прервал телефонный звонок из Гамбурга.
В издательстве интересовались состоянием его здоровья и ходом лечения. Едва Отто завершил разговор, как вдруг послышался громкий звук и над землёй низко пролетели два ударных вертолёта с изображением национального флага Афганистана. Вслед за этим вскоре донёсся грохот тяжёлых разрывов. Скорым хромающим шагом, опираясь на трость, Отто проследовал в середину госпитального коридора, где находился стол дежурной медсестры, чтобы справиться о случившемся. Никто ещё ничего не знал, но предчувствия были нерадужные. Первым, что пришло в голову Отто, была аналогия трагедии в Умар-хейле. Спустя несколько минут, набатно зазвонили телефоны, и начался переполох.
По госпитальному коридору к выходу побежал медперсонал, который грузился в кареты скорой помощи и, включив зычные сирены, спешно выехал на вызов. Спросить о случившемся по-прежнему было не у кого. Оставалось ждать официальных новостей. В скором времени в местных теленовостях сообщили, что около 11.00 часов утра афганская военная авиация при поддержке сил ISAF нанесла авиаудар по кишлаку Дафтани уезда Дашти-е-Арчи, северо-восточнее города Кундуз. Сообщалось также, что в момент авиаудара в медресе Дафтани проводились празднества по случаю итогов конкурса чтецов Корана — хафизов среди детей от шести до тринадцати лет. В торжественной обстановке им вручали дипломы и подарки. Отто стал торопко думать, как же ему попасть на место трагедии и взять интервью у местных — очевидцев и пострадавших от авиаудара. «Рассчитывать на правдивость сведений от глашатаев из ISAF и афганских официальных источников, бессмысленно, — думал Отто, — особенно если учесть, что уезд Дашти-е-Арчи целиком подконтролен талибам. Единственно верным решением, — полагал Бруно, — остаётся войти с ними в контакт». Внезапно его осенило, он изнавись вспомнил, одноглазого Якуб-хана — владельца чайханы на Кундузском кругу, который в 1980-е годы командовал одним из отрядов в группировке Шамсутдина. «Это должно быть самый верный ход!»— допустил Отто, решив через него установить связь с талибами и получить их санкции на журналистское расследование. В этот момент к госпиталю подъехал Яхъя Мухади и они тотчас направились в чайхану Якуб-хана.
— Поймите меня правильно, — искренничал Якуб-хан, — во многом я осуждаю политику и действия движения талибан и не во всём согласен с самим достопочтенным Шамсутдином, оттого держусь от них подальше. Рекомендовал бы вам также учесть, — напомнил Якуб-хан, — что при освобождении заложников в кишлаке Халазай, в числе которых были и вы господин Отто — погибли люди Шамсутдина. А сам он, важно отметить, чудом уцелел. Поэтому вряд ли они будут рады видеть вас живым.
— А вы объясните им, что я журналист, — учил Отто, — и моя работа — это сбор подлинного материала. Я прошу их лишь допустить меня к автохтонному населению Дафтани, к потерпевшим, лишившимся своих детей, — упрашивал он.
— Хорошо. Я буду пытаться, — посулил Якуб-хан. Однако по выражению его лица слабо верилось в перспективу сией затеи.
Отто же дал себе установку, не покидать чайхану, пока не получит контакта с талибами. Пока Якуб-хан договаривался о встрече с кем-то по телефону, он прошёл с Яхъёй Мухади вглубь чайханы и, заняв привычный топчан, сделал заказ. Назирком наблюдая за оставшимся у входа Якуб-ханом и заходившими в чайхану посетителями, Отто и Яхъя неспешно снедали бараний кебаб, лепёшку и пили чай.
Внедолге к чайхане Якуб-хана подошёл седобородый мужчина лет пятидесяти в синем перухане и светлой чалме. Якуб-хан подвёл его к топчану, где сидели Отто и Яхъя и, указав ладонью на гостя, негромко промолвил: «Это тот, кто вам нужен». Отто и Яхъя учтиво сошли с топчана и пригласили гостя присесть. Якуб-хан заказал для пришедшего гостя чайник чая и вернулся на вход. Гость молча разулся и взобрался на топчан, усевшись в угол.
— Я корреспондент германского журнала Der Spiegel Отто Гринберг, — представился он гостю, — а это мой переводчик Яхъя Мухади. Его брат Султан Мухади был одним из заложников в кишлаке Халазай. Он погиб при освобождении.
Яхъя перевёл слова Отто доподлинно и без запинок. Гость кивнул головой и, истово положив ладонь к сердцу, высказал Яхъе на дари своё соболезнование, после чего представился:
— Я Халфутдин. Что вы хотите? — спросил он сухо.
— Я прошу допустить меня в кишлак Дафтани, чтобы я смог взять интервью у местных жителей, а если удастся, то и у семей погибших, — выразил устремление Отто.
— Хорошо! Мы проведём вас в Дафтани и даже готовы обеспечить вашу безопасность, — допустил Халфутдин, — взамен мы должны получить правдивое освещение этого бесчинства, без искажений. Ровно так, как это есть.
— Я обещаю вам снять репортаж на фото— и видеокамеры и передать его в редакцию вместе с письменным материалом, сильно осложнив этим попытку фальсификации, — посулил Отто.
На этом и условились. Халфутдин безотложно назначил место и время встречи на южной окраине кишлака Дафтани в 6.00. Покидая чайхану, приободрившийся Отто тепло поблагодарил Якуб-хана за организацию встречи и, податно хлопнув в рукопожатии, оставил в его ладони несколько сотен евро. Засим он сел в вызванное Залмаем такси и направился в госпиталь MSF. Ко времени прибытия Отто в MSF, его внутренний двор был заполнен каретами скорой помощи и более чем сотней афганцев. Слышались мужской гомон и женские рыдания. Госпиталь MSF «Врачи без границ» и два других госпиталя Кундуза были заполнены детьми из Дафтани. С тугой дождавшись наступления утра, удручённый массовой трагедией Отто и Яхъя Мухади в условленный час на такси подъехали к южной окраине Дафтани. Халфутдин был уже на месте. Он бесстрастно поздоровался и, пронзительно поглядев Отто в очи, спросил:
— Вы подтверждаете выполнение наших требований?!
— Я подтверждаю! — убеждённо ответил Отто и Халфутдин повёл их с Яхъёй по узким улочкам Дафтани. Пройдя вмале, они подошли к зданию старой мечети. Её фасад был изрешечён тысячью осколков от бомб. Вскрай виделись покосившийся каркас возведённого по случаю празднеств шатра, сорванная взрывом крыша и оставленные после трагедии минувшего дня кучи пар детской обуви. Отто достал из сумки камеру и, установив на экране текущее время, начал всё снимать. Место, где во время торжеств находились дети, обильно было залито кровью. Кругом были разбросаны отрывки тканей одежды и мелкие фрагменты человеческих тел. Отто плавно вёл камерой, стараясь ничего не упустить. К этому времени у мечети уже собрался большой кагал мужчин, которые пылко обсуждали вчерашнюю трагедию. Халфутдин подвёл к ним Отто и Яхъю и перед тем, как позволить собирать интервью, прикрыл своё лицо отрезком чалмы, оставив лишь очи и произнёс на камеру проникновенную речь:
— Продажные правительственные чиновники заявили, что силы ВВС Афганистана нанесли по кишлаку Дафтани провинции Кундуз точечный авиаудар, уничтожив учебный центр талибан и тридцать его боевиков, в числе которых якобы были прибывший из Кветтской Шуры лидер талибана мулла Берьяни и девять полевых командиров. Было также отмечено, что никто из гражданских лиц при авиаударе не пострадал. Вы сами убедитесь, что это было массовое убийство детей.
Послед Халфутдину выступил житель Дафтани — долговязый Мохаммад Ишан, одетый в коричневый перухан и бежевый паколь:
— Когда в небе появились вертолёты, дети испугались и стали кричать: «Они сбросят на нас бомбы! Они сбросят на нас бомбы!», а взрослые их успокаивали: «Этого не произойдёт! Не бойтесь!» Однако это случилось! — эмоционально рассказывал Мохаммад Ишан, утирая слезы рукавами своего перухана. — На церемонии присутствовало более двух сот детей. Им было лет по одиннадцать, двенадцать, были и чуть постарше. Благодаря тому, что я стоял чуть поодаль, мне чудом удалось выжить.
После Мохаммада Ишана, с дрожью в голосе и скорбью в глазах выступил живущий подле медресе костистый дехканин по имени Хаджи Гулям, державший за уздечку серого ишака с фашинами.
Взяв ещё несколько интервью на месте падения бомб, Халфутдин повёл Отто и Яхъю дальше по узким улочкам мимо жилищ кишлака Дафтани. Из каждого двора доносились женские стенания и плач. Родители и близкие прощались с погибшими детьми перед их выносом на кладбище. Заходя во дворы, во избежание суда Линча, Халфутдин поднимал руку, давая понять жителям Дафтани, что кафиры Отто и Яхъя — это его люди. Отто был безмятежен и продолжал снимать на камеру всё, что перед ним представало.
— Моему сыну было всего тринадцать лет! — произнёс сидевший у тела своего сына Абдул Халид, кузнец кишлака Дафтани, вытерев растрескавшимися скрюченными пальцами слёзы с глаз. — Он выучил Коран наизусть и его пригласили на церемонию награждения чтецов-хафизов. В тот день он был празднично одет и особенно счастлив.
— Два моих сына выучили Коран наизусть. Наконец настал долгожданный день их награждения дипломами и участия в церемонии повязывания чалмы, — поведала о своём бездолье облачённая в бордовую паранджу мать двух погибших братьев, — они так этого желали. Накануне они принесли домой два цветочных венка, которые я должна была надеть на них по возвращении с торжеств. Я вышла встречать их на улицу, держа в руках приготовленные ими венки, а их всё не было. Внезапно в небе низко пролетели два вертолёта, и я услышала четыре громких взрыва, а после них крики. Спустя немного времени, их отец возвращался, неся на своих плечах тела двух наших сыновей. Зайдя в дом, он сказал мне: «Наши сыновья выучили книгу Всевышнего наизусть и сразу отправились к нему на встречу».
Халфутдин вновь прикрыл лицо отрезком чалмы и выступил на камеру:
— Среди погибших при авиаударе в Дафтани погиб сто один ребёнок, ранено более ста. Тридцать семь детей будут сегодня похоронены в Дафтани. Тела детей из других кишлаков уже забрали их родители для погребения в других местах. Обращаю внимание всех! — он поднял вверх указательный палец. — Среди погибших и раненых при авиаударе в Дафтани не было ни одного боевика движения талибан, а только мирные жители.
Миссию в Дафтани Отто и Яхъя Мухади выполнили. Они возвращались подавленными и опустошёнными. Вместе с тем, Отто испытывал чувство глубокого удовлетворения, оттого что смог выполнить свою работу. Его одолевали два вопроса: от кого поступили данные о наличии в Дафтани лидеров талибан?! И кто отдал приказ на нанесение авиаудара афганским ВВС?!
НЕДЕЛЮ СПУСТЯ, ШТАБ TF-47
В кабинете оберста Георга Юнга зазвонил телефон. На обратной линии связи был город Кальв (ФРГ) оперативный штаб KSK, бригадный генерал Маркус Нойманн.
— Здравствуйте, господин бригадный генерал, — опередил приветствие с той стороны оберст Юнг.
— Здравствуйте, оберст! — поздоровался Нойманн и задал вопрос: — Скажите, кто из германских журналистов в данный момент у вас там околачивается? Отто Крюгер из "Der Spiegel", есть?!
— Отто Гринберг! — поправил Юнг, предвкушая проблему.
— Это его мы из плена вызволяли?! — спросил Нойманн.
— Так точно, господин бригадный генерал, его! — подтвердил Юнг.
— Его статья в Der Spiegel об авиаударе в Дафтани, наделала много шума. В Бундестаге, ISAF, Пентагоне, Бундесвере — все сильно нервничают, — поведал Нойманн.
— Он же был ранен, насколько я помню? — вспомнил Нойманн.
— Так точно, господин бригадный генерал, был! — удостоверил Юнг.
— А что он до сих пор там делает?! — интересовался Нойманн.
— Лечится в госпитале MSF, господин бригадный генерал, — доложил Юнг.
— Так вышлите его к чёртовой матери в Германию, — скомандовал Нойманн повысив тон.
— Не могу, господин бригадный генерал. Госпиталь MSF — международное гражданское учреждение. А Гринбергу я не начальник. У него своё руководство в Гамбурге. И вообще, предлагаю подумать — стоит ли нам вздорить со Spiegel. Журналисты народ скандальный, с ними лучше не сцепляться. Иначе начнут ходить по пятам, вынюхивая жареное, разрушая годами выстроенную агентурную сеть.
— Ну хорошо, — согласился Нойманн, — тогда заблокируйте им доступ к местам происшествий и местному населению для сбора ими вредоносной информации, — приказал Нойманн.
— Это невозможно, господин бригадный генерал, — отвечал Юнг, — к сожалению, у них свои источники информации и они свободны в передвижении.
— К сожалению! — досадовал Нойманн, но освобождаем-то из плена их мы и, зачастую, жертвуя нашими людьми!
— Я подумаю, — пообещал Юнг, — и попробую что-нибудь предпринять, господин бригадный генерал.
— Хорошо, оберст! — уповал Нойманн, приказав напоследок, — Держите меня в курсе.
Оберст Юнг положил трубку и тут же позвонил помощнику.
— Срочно вызовите ко мне обер-лейтенанта Тевса.
Через пять минут в кабинет Юнга постучались.
— Господин оберст, обер-лейтенант Тевс по вашему приказу прибыл! — истово доложил Бруно.
— Обер-лейтенант, — начал вышедший из-за большого рабочего стола оберст Юнг, предложив жестом руки присесть Бруно на парное кожаное кресло у журнального столика, — насколько я знаю, вы поддерживаете контакт с журналистом Отто Гринбергом?
— Так точно, господин оберст, поддерживаю!
— А где он в данный момент находится? — спросил оберст Юнг.
— По-прежнему на излечении в госпитале MSF «Врачи без границ», — довёл Бруно.
— Этот Гринберг своим материалом об авиаударе в Дафтани поднял большой переполох в обществе. Некоторое время назад из Кальва мне позвонило большое начальство, там крайне негодуют выходу его статьи в «Der Spiegel». Считаю необходимым, — притязал Юнг, — вам сейчас же направиться к этому Гринбергу в госпиталь MSF «Врачи без границ» и, как рисковавшему своей и жизнями своих подчинённых во имя его спасения, настоять, чтобы он безотлагательно покинул Афганистан.
— Слушаюсь, господин оберст! — принял к исполнению Бруно, не зная, как подступиться к решению этой задачи.
Вдобавок к здравым аргументам оберста Юнга, приведённым в телефонном разговоре бригадному генералу Нойманну, у Бруно с Отто к тому времени уже установились добрые отношения и возникли некие моральные обязательства. Ведь благодаря появлению Отто Бруно получил реликвии — фотографии и записную книжку своего отца, переданные моджахедом Исматуллой, рассказавшем об обстоятельствах гибельного боя группы советских разведчиков в горах Хост-Ва-Ференг. Дивная афганка Сита Ахмадзай, ошеломившая Бруно с первого взгляда, также появилась в жизни Бруно благодаря Отто. Как бы то ни было, через полчаса он сидел напротив Отто Гринберга в его палате в госпитале MSF.
— Отто, мы успели с тобой хорошо подружиться. Я искренне не желаю портить с тобой отношения, но от меня ждут результата, — объяснял Бруно.
В это время в палату, словно луч солнца, заглянула Сита Ахмадзай, вид у неё был усталый и подавленный.
— Сита! — обрадовался Бруно и встал.
— Фрау Ахмадзай! — оживился Отто. — Как кстати! У вас есть отдельная комната, куда бы мы могли втроём ненадолго уединиться?
Странная просьба несколько обескуражила Бруно. Сита призадумалась и скоро вспомнила о комнате старшей медсестры. Пока она ходила за ключами, Отто попросил Бруно взять его видеокамеру, и они направились сквозь узкий проход госпитального коридора, заполненного множеством коек с ранеными детьми из Дафтани и их близкими. Проходя по коридору, они обратили внимание на молодую афганку с откинутой голубой паранджой, стоявшей у двери в операционную. К ней вышел врач-европеец и, сняв маску, посредством перевода медсестры на дари сообщил, что её сын скончался. Тишину в коридоре разорвал вопль несчастной матери, перешедший в истошное рыдание. Когда Отто и Бруно подошли к комнате старшей медсестры, подтянулась и Сита. Она открыла комнату и включила свет. Заметив, что Сита собирается уйти, Отто попросил:
— Сита, прошу вас, останьтесь ненадолго. — И предложил ей сесть.
Сита предпочла не садиться и, взглянув на часы, предупредила:
— Хорошо, только недолго.
Отто взял из рук Бруно видеокамеру, положил на стол и включил её. На маленьком экране с непрерывно мелькавшей в нижнем углу датой съёмки предстал кишлак Дафтани: повреждённый взрывом фасад местной мечети, покосившаяся конструкция праздничного шатра с сорванной крышей, залитая кровью площадка с большим количеством пар детской обуви, оставленными на месте после трагедии минувшего дня, и мелкие фрагменты человеческих тел. За этими кадрами шли интервью местных жителей, собравшихся у мечети, родителей, сидевших у тел своих погибших детей. Отто ничего не комментировал. Бруно глядел на экран, не отводя глаз. Сита стояла, опёршись о стенку и молча вытирала слёзы.
— Бруно! — произнёс Отто. — Коалиция ISAF предпочитает скрыть это бесчеловечное преступление — с ними всё ясно. А что касаемо этого циничного авиаудара думаешь лично ты?! Ты также считаешь, что в XXI веке допустимы такие преступления? Чем же они отличаются от фашистов третьего рейха, стёрших с лица земли тысячи городов и сёл на твоей Родине СССР, истребив двадцать шесть миллионов людей, заклеймивших немецкий народ проклятиями и извечной виной перед человечеством?!
Бруно молчал. Кадры с детской обувью и прощание родителей со своими детьми потрясли его. Он уже не думал, что доложит оберсту Юнгу.
— Отто, сколько вы планируете пробыть в Кундузе? — изневесть спросил Бруно, интуитивно чувствуя угрозу его жизни. — Вам бы всерьёз задуматься о личной безопасности. Своей журналистской деятельностью вы стали неугодны не только ISAF, но и афганскому правительству. Устранить вас руками специалистов из ISAF или подкупленных талибов легко выполнимая задача.
— Я должен закончить сбор материала о присутствии советских войск, — объяснил Отто, — полагаю, это займёт ещё месяц.
Бруно принял это к сведению, но в готовности Отто покинуть Афганистан сильно сомневался. Он проводил его в палату и пригласил Ситу недолго посидеть в госпитальном саду.
— Вы родились в Советском Союзе? — неожиданно спросила Сита.
— Да, в Казахстане, — ответил Бруно. — В городе Джамбул. Мы немцы. В Россию из Германии мои предки перебрались в 1762 году, а вернулись мы в 1989-м.
— Это правда, что ваш отец погиб в Афганистане? — сочувствующе поинтересовалась Сита. — мне об этом сообщил господин Гринберг.
— Правда, — подтвердил Бруно.
— И где же это произошло? — спросила Сита.
— Здесь неподалёку, в горах Хост-Ва-Ференга. — уточнил Бруно.
— Мне очень жаль, — соболезновала Сита и, желая сменить тему, продолжила, — Представляю изумлённые лица моих родных, узнающих об ухаживаниях за мной сына шурави.
— Разве это усугубит положение после того, что я военнослужащий ISAF? — с улыбкой привёл Бруно.
— Знаете, отношение афганцев к шурави разное, неоднозначное. — начала объяснять Сита, — Да, война в 1980-е годы его сильно подпортила. Но ведь было и много хорошего. Родители рассказывали, что Советский Союз до войны в Афганистане на свои средства строил фабрики, заводы, комбинаты, крупную гидроэлектростанцию Наглу, основал в Кабуле политехнический институт, проложил тоннель на Саланге.
— Значит у меня всё же есть облегчающие обстоятельства? — с улыбкой полагался Бруно.
Повисла пауза. Бруно взял в свои с выступавшими венами натруженные руки ладони Ситы и пристально посмотрел ей в очи. Она почувствовала неловкость, опустила взгляд и, отнимая руки, обратила внимание на время на часах Бруно.
— О, мне уже пора бежать, — набатно оповестила Сита и, дойдя с Бруно до дверей госпиталя, исчезла в толчее коридора.
Шли дни, при каждом удобном случае Бруно приезжал в MSF, чтобы зарядиться душевным теплом Ситы. Их встречи были урывками, но ожидались обоими с нетерпением. За короткий промежуток времени Бруно без остатка овладел сердцем Ситы. Она же, проникшись искренностью его чувств, отправила родным в Мюнхен письмо, с вложенным в него фото. В письме Сита сообщала, что молодой человек на фотоснимке – немец Бруно Тевс офицер Бундесвера из ISAF, испытывает к ней глубокие нежные чувства и просит у них её руки.
В полученном вскоре ответном письме, отец Ситы разрешил ей встречаться с Бруно и думать о свадьбе, требуя неукоснительного соблюдения мусульманских традиций.
В расположение TF-47 Бруно прибыл уже поздно вечером. Дежурный по подразделению сообщил ему, что утром к оберсту Юнгу приехал навестить его сын Альфред, курсант Мюнхенской военно-медицинской академии. Бруно обрадовался этому обстоятельству, посчитав его основанием отсрочить доклад, касающийся убытия Отто в Германию. Он зашёл в кубрик, выдвинул шуфлядку, достал книгу «Большая игра в Афганистан» и продолжил её чтение.
СЕВЕРО-ВОСТОЧНЫЙ АФГАНИСТАН 1930-1931 год
ИЗ МАТЕРИАЛОВ РАЗВЕДОТДЕЛА СРЕДНЕАЗИАТСКОГО ВОЕННОГО ОКРУГА 1930 год:
«На территории юга Советской Средней Азии и северо-востоке Афганистана курбаши Ибрагим-бек планирует создать независимое узбекско-таджикское государство во главе со свергнутым эмиром Бухары Сеидом Алим-ханом. С этой целью в начале июня 1930 года в афганской провинции Катагана и Бадахшана, Ибрагим-бек поднял народное восстание, создав в подконтрольных себе районах собственную администрацию».
Сподвигнутый интересом правительств Афганистана и СССР — рейд сводного отряда РККА под командованием комбрига Я.А. Мелькумова вглубь афганской территории в конце июня 1930 года, привёл к уничтожению оставленной беззащитной тыловой инфраструктуру басмачей, но не их самих. Ибрагим-бек, дабы сохранить своих людей, скрылся от губительного боестолкновения в горах. Посему — осенью 1930 года, эмир Мохаммад Надир-шах, сохранивший резон разгромить отряды строптивого локайца направил на северо-восток части регулярной армии под командованием военного министра Шаха Махмуд-хана. Боевые действия афганцев и басмачей охватили широкий фронт от Меймене до Рустака. Первое поражение от отрядов Ибрагим-бека правительственные войска под началом Сафар-хана — губернатора Катагана и Бадахшана потерпели под Хазарбагом. Во втором — они потеряли до 2,5 тысячи погибшими. Афганские узбеки и таджики встали на сторону Ибрагим-бека и влили в его войско двадцать отрядов ополчения общей численностью около 2,5 тысячи воинов — 2,150 узбеков и 300 таджиков. Каждому члену формирований Ибрагим-бека, в качестве месячного денежного довольствия, местное население выделяло по 45 рупий. Наиболее активное сопротивление кабульской власти, из числа местного населения, оказали узбеки-катаганцы.
Ибрагим-бек, тем временем, продолжал развивать успех. Потери правительственных войск в боестолкновении под Ханабадом составили 700 погибших, а в Алиабаде — 280. Во взятых под контроль районах: Рустаке, Чахи-абе, Талукане, Имам-Сахибе, Ибрагим-бек назначил своих наместников — беков. Отряд из кишлака Банги, укомплектованный афганскими узбеками и таджиками, а также союзные Ибрагим-беку формирования курбаши Куган-бека, Мулло Холдора, Мулло Джура Дахана захватили кишлаки Янги-кала и Джульчу, осадив также крепость Рустакского гарнизона и Талукан. По всей полосе боевых действий, растянувшейся от Кундуза до Файзабада, Ибрагим-бек обыгрывал Махмуд-хана в манёвре, атакуя внезапно. На этапе данных событий, Эмир Бухары Сеид Алим-хан под давлением помощников Надир-шаха, отправил Ибрагим-беку гневное письмо с требованием прекратить борьбу, сдать оружие и явиться в Кабул. Но Курбаши расценил это наказ, как личное оскорбление и завлечение в западню. Следующее послание Ибрагим-беку пришло уже от короля Мохаммада Надир-шаха, оно было в подчёркнуто вежливом тоне. В нём Надир-шах призывал Ибрагим-бека разоружить свои отряды и без охраны прибыть в Кабул. В случае выполнения этих условий, Ибрагим-беку предлагалась должность заместителя губернатора провинции Катагана и Бадахшана. Посовещавшись с соплеменниками и союзными туркменскими курбаши, Ибрагим-бек отверг предложение афганского правителя.
С целью увеличить своё влияние на короля Мохаммада Надир-шаха, Англия резонно решила поддержать терпевшие поражения правительственные войска, предоставив афганской монархии заёмные денежные средства и большую партию оружия. Так, в помощь правительственным войскам, в декабре 1930 года военный министр Шах Махмуд-хан стянул дополнительные силы, скомплектованные из ополченцев пуштунских племён: мангалов, масудов, вазиров, дауров, джадранов с юго-востока страны. В ходе сражений к ним присоединились формирования местных хазарейцев. Узбеки, таджики, туркмены, пришедшие с советской территории, наладившие быт в северных территориях, а также их афганские соплеменники в одинаковой степени испытали на себе жестокость правительственных войск и пуштунских племенных формирований. Чинимые ими жертвы и разрушения, насилие и грабежи значительно обострили межэтнический конфликт севера и юга, сплотив вокруг Ибрагим-бека основное население Катагана и Бадахшана. Между тем, власть в Кабуле придумала, как внести раскол в сплочённость басмаческих отрядов и лишить их поддержки автохтонного населения. Она подкупила ряд курбаши недовольных единоначалием Ибрагим-бека, жалуя им титулы беков. Алчущие обогащения, прокабульские беки начали обирать и сгнетать население, разрушая сочувствие к басмачеству.
К началу марта 1931 года военный министр Шах Махмуд-хан усилил правительственную группировку и 6 марта в районе Талукана нанёс сокрушительный удар по крупному отряду Ибрагим-бека, понёсшему потери убитыми 315 человек. Оттеснив силы Ибрагим-бека от Ханабада к приграничной полосе, Махмуд-хан восстановил в мятежном районе центральную власть. Вследствие этого, 16 марта в Ханабаде были публично казнены 35 пленных басмачей Ибрагим-бека. Тогда же его отряд предательски атаковала кавалерия одного из туркменских курбаши, подкупленного афганским правительством. Уже к середине марта 1931 года правительственные войска и пуштунские племенные формирования преследовали отряды Ибрагим-бека по всему северу, не давая восстановить силы. Населения Афганского Туркестана и соплеменники Ибрагим-бека, участвовавшие в сражениях с правительственными войсками устали от войны, резервы басмачей иссякали. Тем временем, сам Ибрагим-бек, рассматривавший территорию республик Средней Азии, как дополнительный плацдарм, следил за социально-политической обстановкой в ходе проведения сплошной коллективизации и был осведомлён об эскалации напряжённости в отдельно взятых районах.
Теснимый афганскими правительственными войсками, Ибрагим-бек, рассчитывал получить поддержку населения на Родине и 30 марта 1931 года со своим отрядом, по некоторым оценкам от 600-800 до 1500 человек, перешёл через Амударью и вторгся на советскую территорию. При попытке углубиться, он был оттеснён советскими пограничниками к порубежной полосе. На помощь к нему из Афганистана выступил отряд курбаши Утан-бека — 250 всадников. Однако встреченные огнём пограничников, басмачи с потерями отступили. Невзирая на неудачи, Ибрагим-бек всё же не оставлял реваншистских планов похода в СССР. Посему в начале мая 1931 года в своей ставке в Алиабаде встретился с предводителем туркменской эмиграции — союзным курбаши Ишаном Халифой Кызыл-аяком, подтвердившим намерения о кооперации. Однако дальнейший ход событий внёс свои коррективы. В июньском письме к Ибрагим-беку Ишан Халифа Кызыл-аяк писал: «Оставаться в Афганистане нельзя, надо уходить в Иран». В подтверждение своих слов, в середине лета 1931 года, посулив Кабулу не усиливать боле Ибрагим-бека, Кызыл-аяк получил право отступить с войском в Иран. К тому времени большинство дружественных Ибрагим-беку отрядов были разоружены либо перешли на службу к эмиру Надир-шаху. Отказавшихся сложить оружие — уничтожили. В начале июня 1931 года Кабул потребовал от Ибрагим-бека засвидетельствовать Мохаммаду Надир-шаху полноту его королевской власти и распустить своё 1.5 тысячное войско, оставив лишь 200 воинов. Курбаши подчинился, но не отказался от плана создания на севере независимого узбекско-таджикского государства.
Между тем, межгосударственные отношения Афганистана и СССР укреплялись. 24 июня 1931 года был подписан договор о недопущении на своей территории вооружённых формирований и организаций, враждебных другой стороне. Согласно ему государства развили взаимодействие, подавляя остатки басмаческих отрядов на афганской территории. В рамках своих обязательств, афганское правительство направило в северные территории дополнительные военные силы. Летом 1931 года правительственные войска продолжали наносить урон формированиям Ибрагим-бека. К началу июня 1931 года в боях с войсками РККА курбаши потерял 1224 басмача убитыми, 75 было пленено, 314 сами сложили оружие. Значительно сократилась помощь уставшего от войны автохтонного населения и состоятельной среднеазиатской эмиграции. Ибрагим-бек нёс одно за другим поражения и выдавливался афганскими правительственными войсками за Амударью. В итоге он принял решение вместе с отрядом верных себе локайцев перейти государственную границу СССР и пробиться в район долины реки Кафирниган.
Для противодействия формированию Ибрагим-бека РККА сформировала группировку в составе: 3-й Туркестанской стрелковой дивизии; 7-й, 8-й Туркестанских и Узбекской кавалерийских бригад; 83-го кавалерийского полка; Таджикского стрелкового батальона; Киргизского кавалерийского дивизиона; 35-го отдельного авиаотряда и других подразделений. Район боевых действий отрядов РККА и Ибрагим-бека в долине реки Кафирниган охватил участки горного массива Байсунтог, Актау (Актаг), Бабатаг. Исходом боя под Дербентом 23 июня 1931 года в 30-ти километрах западнее Байсуна, стал разгром специальным отрядом ОГПУ под командованием Мукума Султанова формирования Ибрагим-бека. Сам курбаши Ибрагим-бек по одним данным был пленён колхозником Гюль-Ходжа Назаром в районе кишлака Бульбулон при переправе на правый берег реки Кафирниган. После сопровождения в кишлак Ляур, самолётом "Юнкерс Ф-13" его конвоировали в город Сталинабад — Душанбе, а оттуда в Ташкент. Там Ибрагим-бек предстал перед судом и 13 апреля 1932 года был приговорён к высшей мере наказания — расстрелу. Многие басмачи из отрядов Ибрагим-бека даже после казни своего курбаши продолжили вооружённую борьбу против Советской власти.
Военнослужащие регулярных частей афганской армии и члены пуштунских племенных формирований, участвовавшие в северо-восточном военном походе против отрядов Ибрагим-бека, были награждены специально учреждённой афганским правительством медалью «За разгром мятежников Катагана и Бадахшана» и премированы денежными средствами. Доподлинно неизвестно, говорил ли их в действительности Ибрагим-бек, но ему приписывают такие слова: «Куда бы мы ни поехали, от нас везде требуют сдать оружие, лучшее направление для нас — советская территория. Там, в родных местах, сдадим оружие советской власти... Пусть лучше меня убьют большевики, чем афганцы».
Бруно читал книгу «Большая игра в Афганистан» и сталкивался с множеством названий хорошо ему известных населённых пунктов провинции Кундуз: Чардара, Ханабад, Алиабад, Талукан, Банги, Умар-хейль и другие. Он думал, как же мало, спустя почти столетие, здесь изменилось. Тем временем талибы, как и TF-47, внимательно следили за событиями в стане противника. О приезде в Кундуз младшего Юнга, сразу же стало известно лидеру талибов моулави Шамсутдину. Он начал искать удобного случая для его похищения. И в скором времени, он ему представился. Талибы, ведущие постоянное наблюдение за гарнизоном TF-47 из ближайшей окрестности, зафиксировали выезд из части бронетранспортёра ATF-DINGO-2 с Альфредом Юнгом и сопровождавшими его двумя спецназовцами, установив за ними слежку на автотранспорте с радиосвязью. Воспользовавшись остановкой бронетранспортёра на кундузском кругу, площади в центре города, для покупки младшим Юнгом сувениров, талибы с двух сторон совершили огневой налёт небольшой группой. Сначала они застрелили спецназовцев, а затем затолкали младшего Юнга в малоприметный автомобиль и увезли в неизвестном направлении. О местонахождении Альфреда Юнга было неизвестно. Оберст Георг Юнг пал в отчаянье. Всю ночь он провёл в своём кабинете, не сомкнув глаз в ожидании хоть какой-то весточки о сыне. После утреннего развода в кабинет оберста постучал Бруно:
— Разрешите войти, господин оберст?!
— Проходите, обер-лейтенант, — сумно ответил Юнг.
— Помните скандальную статью об авиаударе по Дафтани в «Der Spiegel», вызвавшую международный общественный резонанс? — сразу перешёл к делу Бруно.
— Помню, как не помнить, — ответил оберст докучавшему, как он полагал, несвоевременным вопросом Бруно.
— Так вот, — продолжил Бруно, — я полагаю, собрать материал её автору — корреспонденту Отто Гринбергу без помощи талибов было бы невозможно. Я более чем уверен в наличии у Гринберга контактов с талибами.
— Резонно мыслите, обер-лейтенант, — приободрился оберст, — вот эта карта в колоде нам и пригодилась.
— Разрешите мне отлучиться в госпиталь MSF и уговорить его привлечь свои контакты для поиска вашего сына? — обратился Бруно.
— Разумеется, обер-лейтенант! — согласился Юнг. — Буду вам сердечно благодарен!
Внедолге переодетый в гражданскую одежду Бруно был в госпитале MSF. В палате Отто он не нашёл и по подсказке дежурной медсестры отыскал его в госпитальной столовой.
— Отто! — обратился Бруно, подсев за стол во время его трапезы. — Вчера в Кундузе талибы расстреляли двух наших спецназовцев и захватили сына оберста Юнга — Альфреда.
— Я слышал об этом, — сочувственно произнёс Отто, — неприятная история.
— После авиаудара по кишлаку Дафтани ты поехал на место и сделал объёмный репортаж?! — продолжил Бруно.
— Я журналист, это моя работа! — с пафосом ответил Отто. — И что?!
— Ведь это не возможно было сделать без содействия талибов, верно?! — допрашивал Бруно и, придвинувшись вплотную к снедавшему горячее Отто, начал говорить под сурдинку. — Кто, если не талибы, провели тебя в кишлак, обеспечили личную безопасность и предоставили возможность всё отснять? — резонно изложил Бруно.
— Ну, допустим, — не стал отказываться Отто.
— Прошу тебя, Отто, — обратился Бруно, — подними свои контакты, узнай о месторасположении младшего Юнга и условиях его освобождения.
— Я не возьмусь! — не думая отклонил просьбу Отто. — Оберст Юнг виновник гибели более чем ста мирных афганцев, о талибах я даже не говорю.
Бруно откинулся на спинку стула и, повернувшись вполоборота, с отчаянием стал глядеть в окно.
— Между прочим, операция по твоему освобождению в Халазай проводилась под командованием оберста Юнга. В ней он потерял двух своих подчинённых, — эмотивно резюмировал Бруно.
Повисла пауза.
— Хорошо! — неохотно согласился Отто. — Я попытаюсь. Но сразу предупреждаю: ничего не обещаю!
— Спасибо, Отто! — сердечно обрадовался Бруно, я был уверен, что ты не останешься равнодушен. Пока ты будешь собираться, я забегу накоротке к Сите и через 15 минут буду ждать тебя у выхода.
В эйфории Бруно покинул столовую и подался искать Ситу.
— Спасибо, Отто! — возликовал Бруно. — Я был уверен, что ты не останешься равнодушен. Пока ты будешь собираться, я забегу накоротке к Сите и через 15 минут буду ждать тебя у выхода. В эйфории Бруно покинул столовую и подался искать Ситу.
— Бруно! — обрадовалась она, встретившись в коридоре. — Я получила письмо от родных из Мюнхена. Отец разрешил мне встречаться с «немцем – Бруно» и даже планировать свадьбу. – Сита взяла паузу – Но непреложным условием к этому остаётся соблюдение наших исконных традиций, не допускающих физической близости до вхождения в брачные узы. Ты к этому готов, Бруно? – спросила она хитро улыбаясь.
Бесконечно счастливый Бруно вспрыгнул на месте и не совладав с эмоциями, чуть было не обнял Ситу прилюдно. Однако вовремя остановился.
– Ну конечно готов! – воскликнул Бруно и, вскинув руки вверх. – Как я счастлив Сита, как я счастлив! – вспомнив что-то, он досадой посмотрел на часы. – Сейчас мне нужно бежать. Но расскажешь мне всё подробно, когда вернусь, хорошо?!
С этими словами непомнящий себя Бруно покинул стены госпиталя. Отто к тому времени уже переоделся, позвонил переводчику Яхъе Мухади и, подтвердив встречу в чайхане Якуб-хана, ждал у дороги подъезда такси. Они сели с Бруно на заднее сидение подъехавшего авто и выдвинулись к «кундузскому кругу».
– Отто! У меня отличные новости! – известил с отрадой Бруно.
– Какие сейчас могут быть хорошие новости! – удивился Отто.
– Родители Ситы готовы отдать мне её в жёны. – сообщил Бруно. – Это немыслимо Отто!
– Действительно немыслимо! – согласился Отто, разделяя радость и шутя по случаю. – Это редкая удача для немецкого офицера из ISAF!
– Я предложу Сите провести торжества бракосочетания в двух городах – во Фрайбурге и Мюнхене. – поделился планами не веривший своей фортуне Бруно. – Отто, дай мне зарок присутствовать! А ещё пообещай поехать со мной в Россию, чтобы по адресам из записной книжки мы отыскали друзей отца!
– Обещаю Бруно! – посулил улыбнувшийся Отто.
Время в пути пролетело быстро. Такси остановилось на обратной стороне дороги напротив чайханы. Якуб-хан по обыкновению стоял на входе. Увидев выходивших из такси Отто с товарищем, он отрадно махнул рукой. Они пропустили поток сигналивших машин и перешли дорогу. К этой минуте подошёл и Яхъя Мухади.
— АсСаламу Алейкум! — поздоровался Отто.
В ответ Якуб-хан с улыбкой кивнул головой и приложил ладонь к сердцу. После статьи Отто Гринберга в крупнейшем мировом издании с подлинным освещением трагедии в Дафтани, он стал для талибов и Якуб-хана человеком слова. Помнилось Якуб-хану и персональное денежное вознаграждение от Отто за связь с талибами. Он проводил гостей до привычного Отто топчана и, позвав сына Залмая, принял у них заказ.
— Якуб-хан! — обратился к стоявшему подле топчана хозяину чайханы Отто. — Вы вероятно в курсе, что на днях в Кундузе был атакован бронетранспортёр Бундесвер? Двое военных погибло, и был похищен сын командора Юнга из TF-47 — молодой человек 20-ти лет?!
Яхъя Мухади перевёл слова Отто. Якуб-хан сочувственно кивнул головой. Отто продолжил:
— У меня к вам просьба: свяжитесь с людьми Шамсутдина, наверняка им известно, кто это сделал. Мы передадим их условия в TF-47, — Отто кивнул на доселе незнакомого ему Бруно, — я верю, что сторонам удастся найти компромисс.
— Не могу что-либо обещать, — безотрадно произнёс Якуб-хан, — предлагаю встретиться завтра в это же время. Возможно, я смогу что-то прояснить.
Беседу прервал расторопный Залмай, принёсший гостям заказанные блюда: большой ляган плова, бараний шашлык и горячие лепёшки. Гости отложили обсуждение и под звучавшую из колонок задушевную «Dast az talab nadara» преславного певца Ахмада Захира приступили к трапезе. Завершив, Бруно рассчитался за еду и, договорившись с Отто и Яхъёй Мухади о встрече в чайхане на следующий день в условленное время, зазвал для них ожидавшее через дорогу такси.
— Отто! Вы езжайте, — попрощался Бруно, — а я пойду купить Сите подарок.
Бруно спешно направился в расположенный в 30-ти шагах с большими панорамными окнами и яркими витринами, ювелирный магазин. На входе его встречал хозяин – пожилой индус–сикх в чёрном дастар , белоснежных курте и чуридарах из дорогой ткани.
— АсСаламу Алейкум! — позитивно поздоровался Бруно.
— Guten morgen! — поприветствовал индус.
Бруно прошёл вовнутрь. Других покупателей не было. Он подошёл к витрине с множеством украшений – с изумрудами, рубинами, сапфирами, лазуритом и другими камнями. Индус прошёл по внутренней стороне витрин и встал визави.
— Хотите что-то себе выбрать? — услужливо спросил индус.
— Не себе! Невесте! — ответил Бруно.
— Замечательно! — возбудился индус и выспренне продолжил — У нас есть всё, чтобы завоевать сердце прекрасной девушки! Она немка?! Сколько ей лет?!
— Она афганка 25-ти лет! — уточнил Бруно.
— Афганка?! — изумился индус.
— Неважно! — уклонился Бруно, поняв, излишнее. — Мне нужен подарок. Кольцо!
Индус окинул взглядом изделия под стеклом и, потянув на себя лоток, с пафосом проговорил:
— Золото белое, жёлтое, розовое?! На взыскательный вкус — лучшие в Афганистане драгоценные камни: памирские рубины, панджшерские изумруды, — не хуже колумбийских, замечу я вам! — Индус пристально поглядел на растерянного Бруно. — На какую сумму вы рассчитываете?
Бруно озадачился. Индус окликнул помощника и распорядился подать кофе.
— Вот, афгано-бадахшанский лазурит из Джарма! — не давал индус опомниться.
Он достал из-под стекла на подставке серебряный гарнитур из изящных серёг и кольца с овалами синего лазурита и передал Бруно.
— Прекрасное качество камня! — восхвалял индус. — К вашему сведению, афганский лазурит лучший в мире. При раскопках он найден даже в гробницах фараонов!
Бруно заинтересовался, абие вообразив украшения на Сите.
— Я куплю это! — посулил он, востребовав. — Сколько вы готовы уступить в цене?!
— Если Вы купите ещё что-нибудь, — призвал индус, — скидка очевидно будет больше!
— О’кей! — взыграл духом Бруно. Он провёл взглядом по витрине и, указав на изделие под стеклом, попросил. — Вот это жёлтое кольцо с зелёным камнем.
— О! Это прекрасный выбор для будущей супруги — матери ваших детей! — продолжил панегирик индус. — Золотое кольцо с изумрудом! Панджшерские изумруды славятся на мировых биржах и не уступают качеством замбийским и бразильским.
— Какова будет ваша скидка?! — прервал тираду Бруно, изучив ценники на ниточной привязи.
Индус сановно постучал пальцами на калькуляторе и выдал:
— 25% — это максимальная!
— Несерьёзно! — отклонил Бруно — 35%!
— 30%! — поступился индус.
— Уговорил! — согласился Бруно.
Индус озарился улыбкой и, взяв изручь у Бруно кредитную карточку «VISA», прокатал в терминале. Затем он сложил украшения в маленький рекламный пакет с надписью арабской вязью и передал Бруно. Тот сразу достал их обратно и переложил в свой форменный рюкзак. Поблагодарив, Бруно уже приблизился к выходу, как вдруг благодарный индус, пользуясь отсутствием покупателей пожелал дать ему полезный совет:
— Молодой человек! При первой же возможности берите свою невесту и бегите из Афганистана! Счастья здесь не видать!
— Отчего это вдруг?! — вернулся Бруно к индусу.
— Меня зовут Икбал Сингх! — представился он, истово приложив руку к сердцу.
— Моё подлинное имя вам знать не желательно! — улыбнувшись откликнулся Бруно. — Зовите меня Константин!
— Мистер Константин! — продолжил Сингх, — Мои предки приехали из Пенджаба в Афганистан более двух столетий назад. Я родился и вырос в Кундузе, где в большинстве своём, на моей памяти, жили пуштуны, затем узбеки, за ними таджики, туркмены, этнические арабы и, в ничтожной степени, мы, пенджабские сикхи!
Я окончил в Кундузе школу, затем в Кабуле университет. Афганцы и индусы всегда сосуществовали в Кундузе мирно, как и в Файзабаде, Джелалабаде, Кабуле, Гардезе, Кандагаре. В афганском обществе была абсолютная толерантность к религиозным традициям, тех же хазарейцев–шиитов, памирцев–исмаилитов, индусов–сикхов. Следует отметить, что живущие в Афганистане сикхи с издревле занимались высокобюджетной торговлей и были людьми небедными. В их владения входили большие магазины и базары, дети сикхов получали престижное образование за границей в университетах Исламабада, Дели, Лондона, Нью-Йорка и были высокообразованы!
Однако с приходом к власти в Кабуле радикального движения Талибан, в дальнейшем к индусам и их традициям стала проявляться злобная нетерпимость. Из 150-ти тысячной общины сикхов Афганистана 1970-х годов в текущий момент не наберётся и 4-х тысяч! Афганским детям запрещают играть вместе с нашими, учиться в одной школе и в иных учебных заведениях. Наших детей афганские оскорбляют, обзывают и унижают, равно как и взрослых. Сикхи уважают свою свободу, как и свободу других людей!
В день, когда скончалась моя незабвенная супруга Амрит Сингх, да отведётся ей в раю лучшее место, мы с моими выросшими детьми и представителями сикхской общины провожали её в последний путь с соблюдением религиозных традиций. На пути к существовавшему исстари месту кремации соплеменников нас встретила неистовствовавшая толпа молодых людей. Со скабрёзными выкриками, на глазах у почтенных горожан, похоронную процессию закидали камнями и гнилыми овощами, потребовав убраться прочь в Индию. Нам не осталось ничего, как стерпеть это унижение, укротив гордыню и пожертвовав достоинством. Ужас в том, — распекался Икбал Сингх, — что ни один из старейшин, видевших это бесчинство, не укротил и не осудил их!
Бруно сочувственно кивнул.
— Спасибо, мистер Сингх, я учту ваши наставления! Но мыслями Бруно был уже рядом с Ситой. Желая поскорее увидеть её счастливые глаза, он пожелал индусам благополучия и спешно покинул ювелирный магазин. Просочившись сквозь движущийся транспорт, Бруно бойко запрыгнул в стоящее по обратную сторону дороги такси и наскоре прибыл в госпиталь «MSF».
Въехав во внутренний двор MSF, Бруно высадился, обратив внимание на смонтированную в глубине госпитального сада эстрадную сцену, ферму с осветительными приборами, звуковое оборудование и настраивающих музыкальную аппаратуру артистов. Он прошёл по госпитальному коридору и отыскал в «ординаторской» сидевшую в одиночестве за изучением «историй болезни» Ситу. Бруно приковал к ней любящий взгляд и, приналёгши спиной к двери, заперся. Сита так же смотрела с любовью, ожидая его дальнейших действий. Бруно подошёл, не отводя глаз, нежно взял за руку и вывел её из-за стола. Повернув спиной и закрыв ладонью шуйцы Сите очи, десной достал из рюкзака коробки с украшениями и в открытом виде положил на стол. Когда Бруно убрал ладонь, Сите представились серебряный гарнитур с лазуритом и золотое кольцо с изумрудом.
— Сита, прошу тебя, примерь это! — попросил Бруно.
Сита с застенчивостью вставила стержни серёг в ушные проколы и надела оба кольца на безымянные пальцы рук. С дразнящей улыбкой она дважды сменила профиль, показав в ушах серьги и подняв пальцами вверх внешние стороны ладоней, продемонстрировала кольца.
— Ну как?! — интересовалась Сита.
— Это мои предсвадебные подарки! — декларировал Бруно, пояснив. — Жёлтое с зелёным камнем — обручальное кольцо!
— На свадьбу деньги остались? — пошутила Сита.
Бруно подался вперёд, чтобы поцеловать её.
Сита слегка оттянулась назад и прикрыла его губы ладонью.
— Ещё рано! — препятствовала она. — Отец согласился на долгие уговоры, мои и мамы, выйти за тебя замуж. Но! — сообщила Сита условия. — При непременном сохранении целомудрия до вхождения в брак. Девичья честность — это главное богатство незамужней девушки! Придётся потерпеть, Бруно!
— Куда деваться! — сожалел он. — Потерпеть, так потерпеть!
— Бруно! — сменила тему Сита. — Вечером в MSF с благотворительным концертом выступит известный и всеми любимый Шафик Мюрид (Shafiq Mureed) — афганский певец и музыкант. Приглашаю тебя на концертную программу. Только сесть нужно будет среди докторов – мужчин. Афганские традиции, — напомнила она улыбнувшись, — строги и неизменны! Иначе это вызовет негодование здешних моих родственников и местных жителей.
— Что ж тут поделать?! — согласился Бруно. — К мужчинам так к мужчинам!
Концерт ждал своего начала. На стульях перед сценой сидел докторский состав «MSF», разделённый по гендерному признаку и переодетый в не лечебные одежды. Бруно сидел в центре в первого ряда. Сита — в четвёртом с краю. Синее красивое платье на ней согласовывалось с лазуритом в украшениях. Больные госпиталя расположились в дальних рядах, женщин среди них не было. Изнавись, к заигравшим на сцене музыкантам вышел невысокого роста в чёрном паколе и соцветном перухане меметичный Шафик Мюрид. Зрители встретили артиста аплодисментами. Мюрид начал проникновенно исполнять народные песни. Вскоре под бой табла ансамбль заиграл ритмичную музыку, зазывая на танец перед сценой активных зрителей. Европейские сотрудницы «MSF», знавшие о пуштунском происхождении Ситы стали теснить её к сцене, приневолив к танцу. Сита вынужденно вошла в ритм, зажигательно затанцевав и воодушевив хлопавших в такт зрителей и артистов. Восторженный её грацией, Бруно хлопал громче всех.
На базу TF-47 Бруно возвратился поздно вечером. В первую очередь направился к оберсту Юнгу и доложил о прошедшей и предстоящей с представителем талибов встречах. На следующий день в назначенный час Отто, Бруно и Яхъя Мухади вновь прибыли в чайхану. У входа их встретил извечно приветливый Якуб-хан. Они прошли в зал и забрались на привычный топчан. Изневесть они увидели, как к Якуб-хану подошёл старый знакомый Отто и Яхъи Мухади — эмиссар талибов Халфутдин. Якуб-хан подвёл его к топчану, где сидели гости. Увидев незнакомого европейца, Халфутдин без политес спросил:
— Кто это?!
Якуб-хан вопросительно посмотрел на Отто, и он посредством перевода Мухади, пояснил:
— Это офицер Бундесвер, уполномоченный оберста Юнга.
Халфутдин посмотрел на Бруно недобро и стребовал:
— Пусть подождёт, пока мы переговорим.
Мухади перевёл настояние, и Отто внял ему. Дабы построить конструктивный разговор, он попросил Бруно подождать за чаем, пока они с Яхъёй переговорят с Халфутдином. По предложению Якуб-хана они вчетвером устранились в служебное помещение. Бруно остался сидеть на топчане и с любопытством созерцал уличную суматоху. «Когда-то улицы Кундуза, изумляли своей архаичностью и моего Отца», — думал Бруно. Изнавись появился Залмай и сноровно поднёс чайник зелёного чая. Бруно дважды перелил его из пиалы обратно в чайник и, наполнив до половины, сделал глоток. Пока он дожидался завершения разговора Отто и Халфутдина, с топчана напротив сошёл типичный смуглый афганец в белой чалме и бежевом перухан. Он подошёл поближе и, став боком, не отводя взгляда от двери в служебное помещение, на хорошем русском проговорил:
— Советую вам уклониться от личного участия в обмене сына Юнга на лидеров талибан. И ещё: о ваших близких отношениях с племянницей Шамсутдина — доктором госпиталя MSF «Врачи без границ» Ситой Ахмадзай известно талибам. Это опасно!
— Кто вы?! — удивился русской речи Бруно.
Незнакомец пропустил вопрос и спешно направился к заменившему Отца на входе, Залмаю и, сунув ему на ходу купюру, исчез в потоке прохожих. Тем временем в разговоре в служебном помещении Халфутдин сообщал:
— Сын командора Юнга находится у Шамсутдина. Налёт на бронетранспортёр и его похищение стало ответом за гибель детей в кишлаке Дафтани. С молодым человеком обращаются нормально — дают воду и еду.
— Какие у Шамсутдина на него планы?! — спросил Отто.
— Шамсутдин человек великодушный! Не будем исключать вариант обмена, — одалживающе допустил Халфутдин.
— Кого же он хочет получить взамен?! — поинтересовался Отто.
— Шамсутдин готов обменять сына командора Юнга на муллу Абдула Рахмана, пленённого в кишлаке Гундай и пятерых лидеров талибан из Кундуза, Баглана, Тахара и Бадахшана, арестованных TF-47! — довёл предложение Шамсутдина Халфутдин. — Список имён написан здесь! — Он передал Отто свёрнутый пополам лист бумаги и продолжил: — Там же указаны дата и место, где должен состояться обмен.
Отто раскрыл смятый лист и увидел текст корявым шрифтом на немецком языке. После списка фамилий и имён талибов, были написаны дата, время и место: спустя неделю в 6.00 утра у съезда с трассы «Кундуз – Баглан» на пустыре окраины города Алиабад.
— Безопасность обмена, — продолжил Халфутдин, — по требованию Шамсутдина должна быть гарантирована вашей жизнью и кого-то из приближённых оберста Юнга. Вы и ещё кто-то от командора Юнга на время обмена будете взяты в заложники. Это продиктовано тем, что обращение об обмене поступило от вас. В заключение, мне велено передать, что предпринимать какие-либо шаги по поиску младшего Юнга не нужно! Жизнь его целиком зависит от воли Шамсутдина.
На этом разговор завершился. Вчетвером они вышли в зал, Якуб-хан пошёл провожать Халфутдина к выходу, а Отто и Яхъя Мухади присоединились к Бруно, и за пересказом состоявшегося разговора стали пить чай.
— Вот такие условия, Бруно! — резюмировал Отто, поведав требования талибов.
— Я считаю неправильным втягивать тебя в это дело! — высказал мнение Бруно. — Буду я и офицер из TF-47.
— Условия в данном случае ставят талибы, — напомнил Отто.
Бруно не смог этому возразить. Когда он возвратился в расположение TF-47, то сразу зашёл в кабинет к оберсту Юнгу и обстоятельно пересказал разговор с Халфутдином, передав ему лист бумаги со списком талибов, местом и временем обмена. Оттуда Бруно направился в свой кубрик и, чтобы немного отвлечься, достал из тумбочки книгу «Большая игра в Афганистан» и стал читать:
КУНДУЗ. СЕВЕРО-ВОСТОЧНЫЙ АФГАНИСТАН 1941-1942 годы
ИЗ ДОКЛАДА СРЕДНЕ-ВОСТОЧНОГО ОТДЕЛА НАРОДНОГО КОМИССАРИАТА ИНОСТРАННЫХ ДЕЛ от 4 апреля 1942 года:
«Группа афганских военных во главе с прогерманским принцем Мохаммадом Даудом разработала план нападения на Советский Союз. Кабул считает переброску частей РККА с советско-афганской границы на фронты ВОВ делом ближайшего времени. По мнению М.Дауда это позволит эмирату Афганистан, силами одной дивизии, сформированной из басмаческих формирований на севере страны, овладеть Хивой и Бухарой. С этой целью, король Захир-шах заключил с живущим в эмиграции в Кабуле сверженным Эмиром Бухары Сеидом Алим-ханом секретное соглашение».
С началом Великой Отечественной войны в июне 1941 года Абвер создал в Афганистане антисоветскую и антисоюзническую разведывательно-диверсионную организацию «Унион». Её целью был сбор секретных сведений о военно-политической обстановке в республиках Советской Средней Азии и подготовка басмаческих формирований на севере Афганистана для нападения на среднеазиатские республики СССР. К лету 1941 года германская и японская дипломатические миссии установили тесный контакт со всеми крупными курбаши среднеазиатского басмачества. Резиденты Абвера Дитрих Витцель и Курт Расмус, числившиеся сотрудниками германской дипломатической миссии в Кабуле гарантировали им деньги, оружие и лошадей. Весь спектр взаимодействия Абвера и лидеров басмачей проходил при молчаливом согласии афганского правительства и никак им не пресекался.
ЮЖНАЯ ОКРАИНА КУНДУЗА, 15 сентября 1941 года.
Вечер. В доме зажиточного афганца встретились узбекский курбаши Махмуд-бек и двое сотрудников германской дипломатической миссии в Кабуле, на деле резиденты Абвера – штурмбаннфюрер Курт Расмус и обер-лейтенант Дитрих Витцель.
— Уважаемый Махмуд-бек! — начал с патетикой Витцель. — Мы ценим вашу многолетнюю упорную борьбу с Советской властью, наличие у вас крупного собственного отряда и авторитета среди курбаши узбекского и туркменского басмачества. Но в большей степени на данном этапе для нас важна ваша обширная агентурная сеть в республиках Средней Азии и северном Афганистане. После утверждения «Центром» в сентябре 1941 года вашей кандидатуры во главе организации Унион, прошло уже три месяца. Если помните: на предыдущей нашей встрече, мы изложили вам перечень главных задач первого этапа деятельности Унион? Их было четыре:
1. Расширение агентурной сети в южных районах республик Средней Азии — Туркменской ССР, Таджикской ССР и Узбекской ССР.
2. Установление подлинной численности басмаческих формирований в северном Афганистане согласно их национальной принадлежности, места их дислокации, уровень влияния на местное население по обе стороны реки Амударьи, имена их курбаши.
3. Создание под Кундузом опорного пункта для германских диверсионных групп с целью переброски на территорию СССР.
4. Подготовка диверсионных групп из числа басмачей.
К сказанному уместно добавить о получении вами на эти цели транша размером 40 тысяч афгани, а также то, что помимо нас, вы успешно, обеспечиваете секретными сведениями разведки наших союзников по Оси — Италии и Японии и сколотили на этом приличное состояние.
ИЗ МАТЕРИАЛОВ РАЗВЕДОТДЕЛА СРЕДНЕАЗИАТСКОГО ВОЕННОГО ОКРУГА, 1942 год: «Махмуд-бек (Шир Мохаммад-бек Гази, прозвище Курширмат) — уроженец Ферганской долины 1895 года рождения, Махмуд-бек в юности был мирабом1(сноска «мираб» – ведающий оросительной системой и порядком пользования водой), позже стал беком. Дослужился до визиря при дворе Кокандского хана Худояра.
Лидер ферганского басмачества, один из наиболее влиятельных курбаши в среде узбекской и туркменской эмиграции в северном Афганистане. В сентябре 1941 года назначен главой антисоветской агентурно-диверсионной организации с кодовым названием «Унион».
С 1920-х годов известен своей непримиримостью с Советской властью. Осенью 1921 года объединил разрозненные отряды в формирование 1500 сабель и влился в группировку предводителей басмачества — турецкого офицера Энвера-паши и туркменского курбаши Джунаид-хана, захватив с ней значительную часть Бухарской народной советской республики.
В том же году потерпел ряд поражений, скрывшись с остатком своего отряда в Восточной Бухаре. В 1922 году вновь стал во главе басмачества Ферганской долины. Стремясь овладеть ею, был наголо разбит частями Красной Армией и скрылся с отрядом в Афганистане. Осел там в Ханабаде.
Из-за рубежа руководит разветвлённой агентурной сетью в Среднеазиатских республиках. Собранные секретные сведения продаёт разведкам стран Оси. Известно о тесном сотрудничестве Махмуд-бека с бывшим эмиром Бухары Сеидом Алим-ханом и покровительстве над ним турецкой дипмиссии в Кабуле».
Махмуд-бек невозмутимо дослушал покровителей и по-восточному начал с пафосной подводки:
— Нападение фашистской Германии на СССР в среднеазиатской эмигрантской среде на севере Афганистана и в столице Кабуле, было встречено с воодушевлением. Моджахеды, все как один, по зову сердца готовы выступить за Амударью против Красной Армии, чтобы шагнуть на родную твердь и вернуть наши святыни Бухару, Самарканд, Хиву и Фергану! Далее, касаемо задачи расширения агентурной сети и полученных мною на это средств, сообщаю: база наших агентов в трёх среднеазиатских республиках существенно возросла. Помимо торных дехкан в неё вошли деятели исполнительной и государственной власти Советов, военные из национальных формирований Среднеазиатского военного округа РККА, разного уровня. Касаемо претензий в отношении моих контактов с разведками стран Оси: насколько мне известно, этим августом, германский посол в Кабуле Ганс Пильгер, не без вашего уважаемые господа Витцель и Расмус участия, организовал встречу японского поверенного Кацуби с Бухарским эмиром Сеидом Алим-ханом?! Внешне соблюдающий приверженность королю Захир-шаху и его политике нейтралитета, эмир Сеид Алим-хан на этой встрече уклонился от предложенного сотрудничества.
Однако агенты разведок Японии, Италии, Турции, в скором времени, преловко установили контакт с его близким окружением и договорились о денежной и военной помощи. Их личности всем хорошо известны, это сын эмира Сеид Умар-хан, личный представитель Хаджи Вафа, сват Сеид Мубашир-хан Тирази, а также ряд узбекских и туркменских курбаши — Ишан Халифа Кызыл-аяк, Сеид Кудратулла, Нурмамад, Салах и Абдул Ахад Кара, Мухитдин-хан Тура, Абдулла Керим Минбаши, Абдурахман Максум, Мулла Клыч Ага, Коушут-бай и Давлет Сердар. Со своей стороны, считаю полезным напомнить, что на этапе организации Унион, я был утверждён вами главнокомандующим формированиями басмачества в Афганистане. Между нами также существует договорённость, что вся помощь басмачеству будет осуществляться через меня. Но прецедент с эмиром Бухары говорит об обратном. Мои планы прозрачны и всем известны — это захват территорий Бухарского эмирата и Хивинского ханства и возвращение на их престолы свергнутых правителей!
Теперь об отчёте средств на создание в Кундузе опорного пункта для диверсионных сил III-го рейха: вместо одного, я создал два. Второй в Баглане. Их руководителем до вашего утверждения временно назначен подконтрольный мне бывший офицер афганской армии Хамра Гуль-бек. Следующий вопрос о подлинной численности басмаческих формирований на севере Афганистана: исходя из собранных у курбаши данных по десяти афганским городам и их районам, она составила 22.300 — двадцать две тысячи триста басмачей, из которых надлежаще вооружены лишь 15 тысяч. После оглашения этих данных, Махмуд-бека прервал вопрос К.Расмуса:
— Но данные туркменского курбаши Ишана Халифы Кызыл-аяка, приведённые им в письме афганскому премьер-министру Мохаммеду Хашим-хану в августе сего года, существенно разнятся с вашими! Кызыл-аяк пишет о готовности поставить под ружьё 40 тысячную группировку туркмен. Столько же, по его словам, вольётся в случае поставок нами дополнительного вооружения и денежных средств. Однако по нашим данным, Кызыл-аяк обладает войском, не превышающим 11 тысяч басмачей. Дабы получить больше помощи, он умышленно завышает цифру в 4 раза.
— Это одно из пагубных последствий разрушенного вами моего единоначалия! — сетовал Махмуд-бек. — По моим данным, общая численность туркменских формирований, базирующихся на левом берегу Амударьи с началом 1939-го по осень 1941 года возросла вдвое. Надо учесть, что туркменская эмиграция самая многочисленная, оттого и отряды у неё крупные. По вопросу подготовки диверсионных групп из числа басмачей: нами определён список наиболее боеспособных отрядов, откуда в сжатые сроки можно будет провести отбор. Их численность и умение зависят исключительно от ваших средств! В заключение хотелось бы отметить: верховная власть в Кабуле следит за событиями на фронтах Второй мировой войны, ожидая взятия вермахтом Москвы, Ленинграда и начала падения СССР. Если, или же когда, это произойдёт, они не упустят исторического случая, штыками вторгшихся басмачей, установить власть над территориями Бухарского Эмирата и Хивинского Ханства. Посему король Захир-шах вынужден терпеть наше многотысячное войско на своих северных территориях, не предпринимая шагов по установлению над ними контроля. В отличие от Кабульской власти, у басмачей нет другого выбора, как не «поставить» на рейх. Только с ним мы можем вернуться к нашим родным очагам! Мы чужие здесь в Афганистане! Кабул всех нас использует: вас как — денежный мешок, нас — как пушечное мясо!
Завершив доклад, уяснив ближайшие задачи и, получив очередной транш, Махмуд-бек удалился. После его ухода, не спешивший выйти в путь до Кабула Витцель, разлил в пиалы принесённый хозяином дома зелёный чай, достал курительную трубку шестигранный «бульдог» Bruyeregarantie, наполнил её табаком BREMARIA бременской фирмы BRINKMANN и раскурил.
— Дитрих, а ведь прав Махмуд-бек! — заметил Витцелю Расмус. — Не верю я их королю Захир-шаху и всей его камарильи из династии Баракзай — они извечная креатура англичан. Я целиком согласен с рейх-министром Риббентропом, считающим его замену изгнанным эмиром Амануллой-ханом, злободневной. В обмен на присоединение в войне к странам Оси, они требуют от Германии гарантии передачи им территорий республик Советской Средней Азии, а на юге — выхода к Индийскому океану к портовому городу Карачи. В дополнении к этому, поставки большого количества военных самолётов, артиллерийских орудий и танков. Не через чур ли это много?! По мне так их алчность не имеет предела!
Известно ли вам, обер-лейтенант, — спросил Расмус Витцеля, — что к апрелю 1941 года начальник Генерального штаба вермахта Франц Гальдер по приказу фюрера разработал план операции «Аманулла»?! Согласно ему, четыре тысячи десантников должны овладеть Кабулом и сменить режим короля Захир-шаха. Затем войска вермахта направятся к границам Британской Индии и при поддержке восставших пуштунских племён захватят её. Для реализации этой задачи планируется привлечь силы семнадцати дивизий: шести горнострелковых, четырех пехотных, четырех моторизованных и трёх других подвижных соединений. А созданная нами в Афганистане база будет использована, как плацдарм для наступления на Индию. Для адаптации личного состава к операции в стране с жарким климатом в Греции сформировано специальное ударное подразделение вермахта — «соединение Ф». К вышеупомянутым дивизиям присоединится и тюркская дивизия, сформированная из числа советских военнопленных-мусульман, уроженцев Средней Азии.
В Польше близ города Вроцлав функционирует секретная тренировочная база под названием «Лесной лагерь СС-20» или «Главный лагерь Туркестан». На ней готовят диверсантов. Для идеологической обработки в подразделениях, состоящих из мусульман, специально подобраны войсковые муллы. Диверсионные группы «Туркестанского легиона» из созданных нами опорных пунктов в Баглане и Кундузе, будут переброшены в среднеазиатские советские республики. Вооружение в Северный Афганистан доставят самолётами люфтваффе.
События шли своим чередом. В начале весны 1942 году Махмуд-бек был перевербован Советской внешней разведкой, а в мае того же года арестован официальной властью в Кабуле по требованию Англии. Арест Махмуд-бека на короткое время дезорганизовал управление Абвера басмачеством. С выводом его из игры, «Унион» был переименован в «Фаал», а следующим её руководителем Абвер назначил Сеида Мубашир-хана Тирази.
ИЗ МАТЕРИАЛОВ СОВЕТСКОЙ ВНЕШНЕЙ РАЗВЕДКИ, 1942 год: «В 1938 году Германия предоставила афганскому правительству крупный беспроцентный заём на закупку своей техники и вооружений. А в торговом соглашении 1939 года закрепила за собой право на использование при строительстве объектов промышленности и коммуникаций в Афганистане необходимого числа немецких специалистов.
На текущий момент – дипломатический, промышленный и торговый корпус германских специалистов в Афганистане по сравнению с другими иностранными представительствами наибольший - свыше 300 сотрудников. Они наличествуют во всех министерствах и ведомствах, вооружённых силах. Немцы обладают в Афганистане привилегированным положением. Из иностранцев, только им разрешено ношение огнестрельного оружия и контакт с местным населением. По закону королевства: связь его граждан с иностранцами уголовно наказуема и грозит тюрьмой.
Протокольные связи руководства «нейтрального» Афганистана с сотрудниками дипломатической миссии и торгового представительства Германии – по факту резидентами Абвер под прикрытием, давно вышли за рамки существующих международных норм. Агентами влияния III–го рейха являются высшие должностные лица правительства и командования армии королевства. Их подкуп и поощрение с целью противодействия СССР и Англии, Абвер называет «заботой фюрера в борьбе с истинными врагами Ислама».
Торжественные мероприятия, организованные германским посольством в Кабуле в качестве почётных гостей посещает весь высший командный состав афганской армии: военный министр Шах Махмуд-хан, начальник генерального штаба Мустафа-хан, руководитель оперативного управления генштаба Сиражуддин-хан, начальник управления военной разведки Мохаммад Анвар-хан, командир центрального армейского корпуса Дауд-хан, командир кавалерийской бригады Султан Ахмед-хан.
Для укрепления стратегического партнёрства в июле 1941 года министр иностранных дел Германии Иохим фон Риббентроп поручил послу в Кабуле Гансу Пильгеру убедить короля Захир-шаха подписать афгано-германский договор сотрудничества. Это значило отказ королевства от традиционного нейтралитета и грозило втягиванием во Вторую мировую войну.
Однако Король Захир-шах предусмотрительно уклонился от его подписания и делегировал принятие решения Лойя Джирге (Всеафганскому совету старейшин, представленному авторитетными вождями пуштунских племён, высшим духовенством и членами Правительства). 1 ноября 1941 года Лойя Джирга постановила:
«Никакому иностранному государству ни в какой форме не будет позволено занять всю или часть афганской территории или использовать нашу дорогую родину для проведения военных действий, или получить у нас какие-либо привилегии во время войны».
Бруно дочитал главу и, отложив книгу, подумал:
– Да, история возвращается на круги своя! Могли ли эти офицеры Абвера — Расмус и Витцель в далёком 1942 году предположить, что через два с лишним года в мае 1945 года Советские войска войдут в Берлин и фашистская Германия подпишет акт капитуляции? Что спустя почти 60 лет — в декабре 2001 года Бундесверу, в отличие от Вермахта, удастся войти и закрепиться в Афганистане? Что зоной его ответственности в составе объединённых сил западной коалиции ISAF станет северо-восточная часть страны — провинции Кундуз, Баглан, Тахар, Бадахшан, где когда-то базировались формирования басмачей, взаимодействовавших с Абвером? Что в Кундузе будет дислоцироваться специальное разведывательное подразделение TF-47?
Бруно осмысливал вековой ход афганской истории, но в промежутках беспрестанно возвращался к милой сердцу Сите.
АВИАУДАР ПО ГОСПИТАЛЮ MSF «ВРАЧИ БЕЗ ГРАНИЦ»
Истекал сентябрь. В Кундузе по-летнему грело солнце, было сухо и безветренно. До назначенной моулави Шамсутдином даты обмена Альфреда Юнга на лидеров движения талибан оставалось шесть дней. Утром следующего дня по приказу командующего группировкой «Север» бригадного генерала Ханса Штрука все командиры групп TF-47 вертолётами NHI NH90 были переброшены в центральный штаб в Мазари-Шариф на инструктаж по обеспечению мер безопасности во время краткосрочного визита в Афганистан министра обороны ФРГ. Тем временем обстановка в Кундузе резко ухудшилась. Вопреки тому, что провинция не входила в зону ответственности США, её подразделения стали проводить здесь рейды в поисках членов талибского подполья. Учитывая близость их проведения к жилым и общественным местам, во избежание попадания госпиталя MSF «Врачи без границ» в зону огневого удара, 29 сентября его руководство, предусмотрительно представило американцам свои GPS-данные. Однако, не вняв данному оповещению, 2 октября авиация США из объединённых сил западной коалиции ISAF нанесла по MSF удары в момент, когда в нём находилось 89 врачей и свыше 100 пациентов. Первый удар воспламенил главное здание госпиталя, второй пришёлся по корпусу, где находились больничные палаты. Шанс спастись представился не многим, большое число больных сгорели заживо. Находившийся в это время на перевязке, Отто экстренно эвакуировался в промежутке между авиаударами в госпитальный бункер, но связаться с кем-либо оттуда не смог. Весть об авиаударе по госпиталю MSF мгновенно разнеслась по округе. Вскоре о событии узнал и находившийся в Мазари-Шариф Бруно. Огорошенный, он беспрестанно начал звонить Сите в Кундуз. Но номер дежурной медсестры и другие телефоны госпиталя не отвечали. Тогда он связался со штаб-квартирой MSF «Врачи без границ» в Женеве.
— Добрый вечер! — ответил приятный женский голос. — Офис международной медицинской организации «Врачи без границ». Чем я могу вам помочь?!
— Здравствуйте! — поздоровался Бруно и проговорил. — Я не могу дозвониться до своей невесты — вашей сотрудницы, работающей в госпитале MSF Кундузе. Её зовут Сита Ахмадзай. Я хотел бы убедиться, что с ней всё в порядке.
— Оставайтесь, пожалуйста, на линии, — попросила сотрудница MSF и поставила звонок на ожидание. Спустя три минуты она вернулась к контакту с Бруно. — Спасибо за ожидание! В данный момент имена пострадавших уточняются. Попробуйте позвонить нам через два часа. Надеюсь, что к этому времени обстановка прояснится, — предположила она и повесила трубку.
Через два часа Бруно повторил звонок. Трубку сняла та же сотрудница, она сразу узнала голос Бруно.
– Простите, очень много звонков, напомните, пожалуйста, фамилию вашей невесты, — любезно попросила она.
— Ахмадзай! Сита Ахмадзай! — чётко произнёс Бруно.
— Оставайтесь, пожалуйста, на линии, — попросила она и вновь перевела звонок на ожидание. К разговору она вернулась потухшим голосом, проговорив с прискорбием: — Сожалею, но у меня для вас плохие новости. Доктор Сита Ахмадзай указана в списке погибших. «...Сита Ахмадзай указана в списке погибших...» — отозвалось эхом в ушах ошарашенного Бруно.
— Оставьте, пожалуйста, свой контактный телефон, — попросила девушка, — мы непременно вам позвоним.
Но этих слов Бруно уже не слышал. Он был сокрушён и повесил трубку.
Через некоторое время на связь с Бруно вышел Отто:
— Бруно, ты уже знаешь?! — спросил он скорбно.
— Как это случилось?! — в ответ с тугой спросил Бруно.
— Когда начался налёт, Сита находилась в главном корпусе на летучке. Бомба разорвалась прямо под их окном. Взрывом выбило стёкла. Осколки бомбы поразили всех, кто там находился. Никто не выжил! — поведал Отто. — Выражаю тебе своё соболезнование, Бруно!
По скромным официальным оценкам, под бомбами ВВС США погибло сорок два человека, ещё тридцать семь были ранены. На следующий день из Мюнхена в Мазари-Шариф прилетела семья Ахмадзай — родители и старшие братья Ситы. По прибытию в Кундуз, они без лишних формальностей получили тело Ситы в госпитале MSF. Придать его земле было решено в уезде Имам-Сахиб провинции Кундуз на кладбище у мавзолея «Баба Хатим Зиярат» рядом с предками и сородичами. Руками родственных женщин ночью совершили омовение и тело обернули в саван. Едва рассвело, Бруно и Отто подъехали к распахнутым воротам большого дома в Имам-Сахибе. Там уже было большое скопление народа и беспрерывно подъезжали легковые автомобили, высаживавшие вооружённых мужчин. Выстроясь в очередь, они входили во двор и выражали семье Ахмадзай свои соболезнования. Был среди них и Халфутдин. Он прошёл мимо подошедших Бруно и Отто, сделав вид, будто с ними незнаком. Тут Бруно изневесть вспомнил слова смуглого незнакомца в белой чалме и бежевом перухан в чайхане Якуб-хана, сообщившего по-русски, что о его отношениях с племянницей Шамсутдина Ситой Ахмадзай знают талибы, и это опасно.
— Так вот почему здесь так много вооружённых людей, — смикитил Бруно, — Шамсутдин, очевидно, тоже здесь.
Бруно и Отто стояли у ворот дома, обратив на себя суровые взоры мужчин и проклятья стенавших женщин, не решаясь пройти внутрь двора. В глазах скорбевших родственников — немцы Бруно и Отто были солидарно виновны в гибели Ситы и других афганцев в авиаударах ISAF. Обстановка накалялась. Изнавись к воротам проводить группу старейшин вышел разбитый горем отец Ситы Аюб Ахмадзай. Он увидел европейцев и, узнав в одном из них по присланной дочерью фотографии её жениха, подошёл и по-немецки деликатно попросил:
— Будет лучше, если вы сейчас уйдёте!
Бруно и Отто, понимающе кивнули и удалились. На душе у них было скверно.
К кручине, испытываемой Бруно от потери любимой Ситы, как и Отто, его переполняло чувство вины за муки афганского народа от коалиции ISAF, заставляя её переоценить. Как бы то ни было, по условиям моулави Шамсутдина — им обоим в ближайшие дни предстояло участие в обмене пленных лидеров талибан на похищенного сына оберста Юнга, Альфреда. Потратив полчаса на перевоз Отто с вещами с разрушенного госпиталя в гостиницу «Спинзар», Бруно возвратился на базу TF-47.
ОБМЕН АЛЬФРЕДА ЮНГА
Было раннее утро. Туманилось. В условленное время к пустырю на окраине уездного центра Алиабад, расположенного южнее Кундуза подъехало такси, из которого вышли Бруно Тевс и Отто Гринберг. К ним тотчас, в соответствии с условиями обмена, установленными Шамсутдином, подошли трое вооружённых талибов. Они связали им за спиной руки и глаза и отвели за ближайшие глинобитные постройки. Вскоре на горизонте появилась колонна из пяти единиц германской бронетехники: четыре броневика ATF DINGO-2 с группами спецназа, посредине ехал бронированный грузовик MUNGO. В его кузове находился мулла Абдул Рахман, с ним пять лидеров движения талибан и охрана TF-47. Колонна чинно съехала с трассы и встала в ожидании подвода Альфреда Юнга. Из головного броневика спешились оберст Георг Юнг и два офицера из высшего командования TF-47. Спецназ обступил своих командиров. Туман к тому времени уже рассеялся. Оберст Юнг был напряжён. Спустя короткое время к месту встречи на двух мотоциклах подъехали трое афганцев с радиостанциями. Их задачей была идентификация пленных талибов и доклад об этом командиру.
Оберст Юнг жестом руки приказал опустить тент на кузове MUNGO, чтобы мотоциклисты смогли убедиться в наличии пленных. Они обменялись меж собой несколькими фразами и, доложив начальству по радиосвязи, что всё в порядке, уехали. Через короткий промежуток времени, на пустырь из-за глинобитной постройки, куда были уведены Бруно и Отто, вышел Халфутдин. Опять же, по условиям Шамсутдина, он забрал с собой Абдула Рахмана и пятерых пленных талибов. Они исчезли за постройкой, откуда тотчас показался Альфред Юнг. Он был одет в традиционную афганскую одежду — коричневый перухан и бежевый паколь. Увидев Отца, Альфред засиял улыбкой и скорым шагом направился к нему. За ним, подотстав сзади, степенно шли Бруно и Отто. Нежданно, в небе появились ударные вертолёты EC-665 Tiger HAP и начали поражать постройки, за которыми едва скрылись талибы. Из построек открылась ответная стрельба по вертолётам и, одновременно, по Бруно и Отто. Они пригнулись и перешли на бег, стремясь скорее покинуть зону обстрела. Но длинная пулемётная очередь талибов сразила Отто в спину. Его ноги подкосились, и он упал. Когда подбежал Бруно, Отто был ещё жив. Он собрал последние силы и с трудом произнёс:
— Нельзя было верить Юнгу!
Бруно позвал медика спецназа, но было уже поздно. Он склонился у тела Отто и, вскинув к небу голову, исступлённо прокричал:
— Почему?!
Вертолёты улетели на базу. Бруно всё ещё оставался сидеть подле погибшего Отто, пока спецназовцы его группы не погрузили тело в кузов MUNGO и не увели его самого. Когда Бруно вернулся в расположение TF-47, он прямиком направился в кабинет оберста Юнга. Не постучав в дверь, он бесцеремонно проследовал в глубь кабинета и, склонившись вплотную к сидевшему за столом оберсту, повышенным тоном спросил:
— Почему вы навели авиацию?!
— Успокойтесь, обер-лейтенант! Это было не моё решение! — виновато оправдывался Юнг. — Мы на войне, и надо мной есть командиры!
— Отто Гринберг спас вашему сыну жизнь! Почему он поплатился за это своей?! — спросил с напором Бруно. — Цинизм и бесчеловечность ISAF не имеет границ! Вы, господин оберст, персональный виновник многочисленных жертв мирного населения в Умар-хейле, а командование американских сил и армии продажного афганского правительства — в госпитале MSF «Врачи без границ» и детей в кишлаке Дафтани!
С этими словами Бруно громко хлопнул дверью и покинул кабинет оберста Юнга. Очевидно, это конец моей службы! — полагал Бруно, не жалея о своём демарше. — Да и чёрт с ним!
Однако ряд имевших место обстоятельств — ведущая роль Бруно в освобождении Альфреда Юнга, трагическая гибель Ситы, а главное, начало расследования парламентской комиссией Бундестага и министра обороны ФРГ массовой гибели населения в Умар-хейле, воздержали оберста Георга Юнга от рокировки его в Германию. Тогда ему было совсем не до восставшего обер-лейтенанта Тевса.
ПРИЕЗД БРУНО В МОСКВУ
Шло время. Душевная рана Бруно постепенно заживала. Он пробыл в Афганистане положенный период и по возвращении в Германию уволился из Армии.
Проведя дома во Фрайбурге неделю, Бруно, как и размечал, полетел к себе на Родину, в Джамбул. Находясь ещё в Афганистане, он порывался посетить могилы своих предков. Он углубился в территорию старого немецкого кладбища и подступил к могиле с бордовой мраморной плитой. С фото на ней глядел улыбавшийся молодой отец. Вверху памятника были изображены два ордена «Красной Звезды» и написано ВОИН-ИТЕРНАЦИОНАЛИСТ. В центре, имя – Константин Оскарович Тевс, ниже — даты рождения и смерти (1966 –1986). Бруно пристально глядел в отцовское фото по стойке смирно о чём-то думая. Через минуту он достал из кармана кожаной куртки прозрачный целлофановый пакет с горстью афганской земли, собранной на месте гибельного боя и высыпал перед памятником.
После завершения в Джамбуле всех дел, Бруно купил билет на самолёт и полетел в Москву.
Накануне, он позвонил по телефонным номерам из отцовской записной книжки — Сидору, Костру и Русту, но ответили лишь по номеру Руста. Жившие в его отцовском доме в Татарстане родственники сообщили, что на родине он бывает регулярными наездами, но живёт постоянно в столице и дали его номер телефона.
МОСКВА 2011 год. Октябрь. Пасмурно. +4оС, морось. В квартире на Кутузовском проспекте раздался телефонный звонок. К аппарату подошла женщина.
— Слушаю вас!
— Здравствуйте! — послышался мужской голос. — Меня зовут Бруно Тевс. Мне нужен Рустам Тукаев.
— Здравствуйте, — поздоровалась женщина, — Рустам живёт в другом месте, это его мама, Райса Ахмадулловна. Что ему передать?
— Передайте, пожалуйста, — просил мужчина с лёгким западноевропейским акцентом, — что звонил сын его погибшего в Афганистане друга Константина Тевса — Бруно. Я сейчас в Москве и был бы рад его увидеть.
Райса Ахмадулловна оживилась:
— Конечно, передам! Но я готова дать вам его номер. Если он вдруг не ответит, такое бывает, когда он находится на каком-то совещании, то приезжайте сюда на Кутузовский проспект. А он заберёт вас отсюда к себе. Рустам много рассказывал о вашем отце Косте. Он очень обрадуется вашему приезду.
Райса Ахмадулловна продиктовала номер телефона Руста и адрес. Руст вправду не ответил, и Бруно из аэропорта направился на Кутузовский проспект. Он поднялся на верхний этаж и позвонил в квартиру с добротной металлической дверью. Ему открыла Райса Ахмадулловна.
— Здравствуйте Бруно! – сердечно поприветствовала она. — Проходите.
Бруно прошёл в светлый зал и, увидев на комоде в рамке знакомую фотографию ненадолго задержал свой взгляд.
— Проходите на кухню, — пригласила Райса Ахмадулловна. Она заварила чай и подала вместе с золотистым чак-чаком. Вы впервые в Москве? – спросила она у Бруно.
— Можно сказать и так, когда мне было четыре года мы с мамой улетали в Германию на постоянное место жительства и делали пересадку в Москве.
— О! — заинтересовалась Райса Ахмадулловна. — А как же вы сохранили хорошее знание языка?
— Стараниями мамы, читавшей мне в детстве русские сказки, — ответил Бруно. — Повзрослев я сам прочитал книги всех русских классиков: Пушкина, Лермонтова, Толстого, Чехова, Достоевского, Гоголя и других. Чтобы не потерять разговорных навыков мы с родственниками стараемся общаться на русском. Правда, немецкий язык его активно вытесняет. Он доминирует, ведь мы живём в Германии, — улыбнулся Бруно. — Я звонил из Джамбула по всем телефонным номерам из отцовской записной книжки, — сменил тему Бруно, — но ни один из них так и не ответил, за исключением одного в Татарстане. По нем, один ваш родственник любезно продиктовал мне номер, по которому я с вами и связался.
— Вы, вероятно, не знаете? — сумно допустила Райса Ахмадулловна. — Ванечка Костров погиб в октябре 1993 года у Дома Советов, Серёжа Сидоренко отбывает срок в колонии и, надеемся, на днях уже освободится.
— Это здорово, что и его мне удастся повидать, — обрадовался Бруно. — Знаете, — разоткровенничался он, — я ведь тоже служил в Афганистане. Но это было в составе сил западной коалиции ISAF — в группировке блока НАТО. Сейчас я уволился с военной службы. Слетал на Родину в Джамбул. Увидел дома, где родились и жили мои родители, сходил на могилу отца, высыпал на неё горсть земли, собранной с места боя, в котором погибли он, Монгол и Стрела.
Глаза Райсы Ахмадулловны наполнились слезами:
— Вы служили в Афганистане?! – удивилась она. — Как же мама вас туда отпустила?
Внезапно, беседу прервал телефонный звонок. Это был Руст.
— Рустик, ты где?! — зычно спросила Райса Ахмадулловна. — Ты знаешь, кто к нам приехал?! Бруно — сын Кости Тевса!
В трубке послышалось изумление. Руст попросил маму передать ему трубку:
— Guten Abend! — поздоровался Руст по-немецки.
— Guten Abend! — отзеркалил Бруно.
— Какими судьбами?! — спросил Руст.
— Захотелось увидеть друзей отца, — признался Бруно.
— Это похвально! — одобрил Руст — Сейчас за тобой приедет мой водитель, и мы поужинаем в городе. Передай трубку маме.
— Рустик! Как же так, — огорчилась Райса Ахмадулловна, — я уже тесто раскатала для кыстыбый. Почему бы дома не поужинать?
— Мама, прости, пожалуйста! Мы посидим в «Чёрной кошке». К нам ещё подъедут люди. Бруно остановится у меня.
Этими словами Руст закончил разговор.
Спустя некоторое время водитель Руста подвёз Бруно к трактиру «Чёрная кошка», находившемуся рядом со станцией метро Таганская. У дверей заведения, стилизованного под 1940-е годы, его вместе с длиннобородым в форменной одежде типажным гардеробщиком, встречал Руст. Он крепко обнял Бруно и пригласил войти.
— Визуально трактир поделён на две зоны, — начал свою экскурсию со входа в тематическое заведение воодушевлённый Руст, — по левому флангу «бандитская малина», по правому «Петровка, 38». «Малина» оформлена по подобию городского жилища Москвы 1930-1940 годов, где собирались разные уголовные элементы. «Петровка 38» как бы состоит из кабинетов Московского уголовного розыска МУРа.
Бруно увидел на стенах «малины» винтажные гобелены, настенные часы с кукушкой, рамки, внутри которых за стеклом был представлен весь воровской подручный инструмент: фомки, свёрла, заточки, отмычки, монеты с заточенными рантами, разрезавшие дамские сумки и карманы, а также множество скреплённых в ряды, прошловековых карманных часов-луковиц с рабочими механизмами, живописно оформленные эскизы воровских наколок с семантикой и словарь уголовных терминов «по фене». Сводчатый потолок в разброс был исписан крылатыми фразами из романа братьев Вайнеров «Эра милосердия», по мотивам которого Станислав Говорухин снял знаменитый художественный фильм «Место встречи изменить нельзя».
В расположенной напротив зоне «Петровки, 38» на стенах в рамках были развешаны групповые фото сотрудников МУРа 1920-1940 годов, служебные инструкции, агитационные плакаты, карты города Москвы, кожаные кобуры пистолетов, портупеи, закреплённые наискось немецкий аккордеон и печатные машинки. Её пространство освещали свисавшие низко оригинальные люстры в стиле модерн и равноудалённые, с зелёными плафонами, кабинетные настольные лампы.
— Знаковое место «Петровки, 38» — это кабинет оперативников МУРа Глеба Жеглова и Владимира Шарапова, — продолжал увлечённо рассказывать Руст, — они главные герои фильма «Место встречи изменить нельзя».
Подлинность атмосфере 1940-х годов добавляли костюмированные соттуду споркие официанты и трио задорных музыкантов с балалайкой-контрабасом, скрипкой и гитарой, сходно исполнявших давние популярные песни и танго: «У Чёрного моря», «Катюша», «Чёрные глаза», «Осень, прозрачное утро», «Мой костёр», «Голубые глаза», «Ночь светла», «Светит месяц», «Окрасился месяц багрянцем» и другие, огнисто спетые советскими артистами: Георгием Виноградовым, Валентиной Батищевой, Марком Бернесом, Леонидом Утёсовым, Вадимом Козиным, Клавдией Шульженко, Петром Лещенко, Лидией Руслановой, Соломоном Хромченко и другими. В трактире царила радушная атмосфера. Руст подвёл Бруно к накрытому столу, на который уже были поданы холодные закуски: говяжий студень, малосольная сёмга, осетрина горячего копчения, жирная селёдка с синим лучком и отварной картошкой, салат «Столичный», бородинский хлеб, графины морса, кваса и другие напитки, но сесть не предложил. Чувствовалось, что он ждал ещё кого-то.
— Ну, дай мне на тебя поглядеть, — восторгался Руст представшим Бруно, — похож на Отца! Как две капли воды! Мама в порядке? – поинтересовался Руст.
— Всё хорошо! — ответил Бруно. — После гибели отца она не захотела устраивать жизнь с другим человеком.
Руст понимающе кивнул головой.
— Знаешь, ты очень вовремя, — сменил он тему разговора, — друг твоего отца и мой, конечно же, — Сидор на днях должен пополнить наши стройные ряды. Я планирую отправиться ему на встречу. Не желаешь составить мне компанию?
— А куда нужно ехать? — спросил Бруно.
— Недалеко! — ответил Руст. — В Архангельскую область.
— У меня через неделю самолёт, — сообщил Бруно, — успеем обернуться?
— Полагаю, да! — допустил улыбнувшийся Руст.
Через минуту в трактир вошли двое поджарых мужчин с военной выправкой и, увидев Руста с незнакомым молодым человеком, направились к ним.
— Знакомься, Бруно! — громогласно, чтобы было услышано сквозь звучавшую «Бессарабянку» прогорланил Руст. — Наш командир роты в Афганистане Середа Григорий Семёнович и переводчик нашего полка с языка дари Абдулло Кодиров.
После представления гостей друг другу, Руст пригласил всех за стол. Бруно вдруг показалось, что он где-то уже встречал представленного только что смуглолицего азиата Абдулло Кодирова, и попытался вспомнить. В это время между столами трактира юрко проплывала девушка-цветочница с охапкой букетов белых и алых роз. Руст зазвал её и, купив один из них, попросил официантку поместить в вазу с водой.
— А ведь ваш отец спас мне жизнь! — с сердечностью поведал Абдулло Кодиров задумавшемуся Бруно. — В июне 1985 года в Панджшерском ущелье мы попали в засаду. Я был тогда ранен и остался лежать в зоне обстрела, а Костя Тевс вернулся за мной и под пулями протащил приличное расстояние до укрытия. Там оказал мне первую медицинскую помощь и долго оборонял.
Голос Абдулло и характерный говор также показались Бруно знакомыми. Где же я его слышал? — старательно вспоминал он.
— Я знаю о том случае, — отвлёкся от мыслей Бруно. Когда отец погиб, его друзья Сидор, Руст и Костёр написали нам об этом. Мама до сих пор хранит все письма.
— Тевс был хорошим солдатом! — горделиво произнёс Григорий Середа. — Все мы оставили в Афганистане частицу себя, свои души. Война единственное, что у нас есть — плохое и хорошее.
— Это верно! — согласился Руст. — Григорий Семёнович и Абдулло продолжают служить нашей Родине. А полковник Кодиров, — выделил он Абдулло, — бессменно на афганском направлении. Они как были в разведке, так в ней и остались!
Эти слова осенили Бруно. Абдулло изневесть напомнил ему того смуглого афганца в белой чалме и бежевом перухан впотай подошедшему к нему в чайхане одноглазого Якуб-хана, и по-русски посоветовавшему уклониться от личного участия в обмене Альфреда Юнга на муллу Абдул Рахмана и пятерых региональных лидеров талибан, а также прекратить ухаживания за племянницей моулави Шамсутдина — Ситой Ахмадзай, поскольку это опасно.
— Ну, из разведки скажем не только мы, — возвратил Бруно из потока мыслей сосредоточивший на него взгляд позитивный Абдулло, — насколько мне известно, семья Тевсов — это уже династия!
— Я вас вспомнил! — возликовал Бруно. — В чайхане Якуб-хана, это были вы!
— Возможно! — допустил Абдулло с улыбкой. — Так, удаётся TF-47 решать текущие задачи в Афганистане?!
— В целом, да! — признался Бруно, сообщив. — Но я уже не служу в этом подразделении.
В трактире вновь заиграли музыканты, начав исполнять танго «Голубые глаза»:
Голубые глаза, вы пленили меня,
Средь ночной тишины
Ярким блеском маня.
Голубые глаза, в вас так много огня,
Вы влечете к себе, голубые глаза,
Страсть и нежность тая.
Голубые глаза, в вас горит бирюза,
И ваш взор голубой,
Словно небо весной.
Голубые глаза, столько страсти и огня
В этих чудных глазах.
Голубые глаза покорили меня.
Когда танго близилось к завершению, в зал вошла молодая, высокая красивая девушка и стала взглядом кого-то искать. Она абие обратила на себя взоры всех присутствовавших в зале мужчин. Её стройная фигура, распущенные длинные русые волосы и большие голубые очи производили впечатление. Увидев её, Руст встал из-за стола, достал из вазы цветы и направился навстречу. Он подвёл девушку к столу и, усадив визави Бруно, представил гостям:
— Знакомьтесь! Это Маша Кострова — дочь дорогого нам Костра. Она студентка журфака МГУ. Но в скором будущем с высокой вероятностью — руководитель ИТАР ТАСС.
Маша зарделась патетичным представлением Руста.
— Маша, — обратился знакомивший Руст, — а этот крепкий мужчина, сын равно дорогого нам Кости Тевса — Бруно.
Бруно тут же встал и учтиво кивнул головой.
— Чувствуется порода, галантен как отец, — отметил озарившийся улыбкой Середа, откидываясь на спинку стула.
— Бруно живёт в Германии. Два года прослужил в Афганистане. В той же зоне, что и мы когда-то, — поведал Руст с улыбкой и, поглядев на Абдулло, спросил, — я правильно понял?!
Абдулло улыбчиво кивнул головой.
— Ничего не скажешь, хорошо работает российская военная разведка! — отметил Бруно. — Действительно, зоной ответственности Бундесвер являются Кундуз, Баглан, Тахар, Бадахшан, Саманган и Балх. А подразделение, в котором я непосредственно служил, находится в Кундузе.
— А что вас побудило к службе в армии и уж тем более к отправке в Афганистан? — интеллигентно с серьёзностью поинтересовался Середа. — Ведь для вашей семьи служба отца «за речкой» обернулась трагедией.
— Во-первых, мой прадед по-отцу, в честь которого отец дал мне имя, был полковником Советской армии, — поведал о героическом предке Бруно. — Он воевал в Испании, на Халхин-Голе, на фронтах Великой Отечественной войны и увенчал свой боевой путь взятием Вены. Он не единожды был ранен, горел в танке. Его награды хранятся у нас дома во Фрайбурге как реликвии. Когда отцу исполнилось 18 лет, он уговорил деда Бруно, снискавшего своими ратными делами почёт у городского военного комиссара, чтобы тот попросил включить его в группу, направлявшуюся после учебки в Афганистан. Выселенных в Казахстан и Сибирь немцев, как известно, в советские военные контингенты за границей не направляли — не доверяли. Прадед Бруно, к счастью не узнал о гибели в Афганистане своего внука. Он скончался за полгода до его гибели. Полученные в боях раны дали о себе знать. Во-вторых, — продолжил толковать Бруно. — Отец в своих письмах из Афганистана с гордостью писал, что служит в войсковой разведке и выполняет ответственные правительственные задачи. Когда я стал взрослеть, не желая бередить маму тяжёлыми воспоминаниями, тайком доставал и перечитывал отцовские и его друзей письма. В определённый момент я твёрдо решил, что хочу стать военным разведчиком, как мой отец. Когда я достиг призывного возраста, то призвался в воздушно-десантную бригаду в Цвайбрюккене. На завершающем этапе службы поступил на офицерские курсы, окончив их, прошёл отбор в специальное разведывательное подразделение KSK. Прослужив какое-то время в Германии, я обратился к командованию с просьбой направить меня служить в Афганистан в TF-47 — подразделение, о котором упомянул Абдулло. Вот собственно и всё. Но всё это уже в прошлом, — резюмировал Бруно с лёгкой улыбкой и грустью.
— Какие у вас дальнейшие планы? — заинтересовался Середа.
— Пока ещё не решил, — ответил Бруно.
— А то может… к нам?! — пошутил Абдулло.
— Оставь парня в покое! — пресёк иронию Середа и, встав с наполненным бокалом, велегласно провозгласил тост: — За нашу Советскую Родину! СССР это или Россия — для нас равнозначно! За тех, кто служил и служит этому государству!
Когда очередь дошла до третьего тоста, все молча встали и вновь велеречиво выступил Середа:
— Дорогие боевые друзья и дети наших погибших товарищей! Чувство вины за то, что мы живы, а ваших Отцов с нами нет, всегда будет нас угнетать. Мы свято верили в то, что делали и что жертвы были не напрасны. Такие храбрые воины, как Тевс, Стрельцов, Бадмаев и Костров и есть ангелы-хранители России!
Осушив бокалы, гости сели.
— У меня, наудачу, есть два билета в «Большой» на «Жизель», — изневесть перевёл тему разговора Руст, — Маша, не откажешь Бруно в намерении сводить тебя в театр? Время как раз выходить, мой водитель доставит вас на место.
Маша смутилась, Бруно решительно встал и взглядом на девушку удостоверил это предложение. Когда молодые уехали, Середа, Абдулло и Руст, посидев немного, разошлись. Утром, как и договорились, Руст и Бруно сели на Ярославском вокзале в СВ поезда «Москва-Архангельск» и двинулись на встречу освобождавшемуся из заключения Сидору.
ПОЕЗД МОСКВА-АРХАНГЕЛЬСК
Столица осталась уже позади, а скорый поезд, набрав ход, двигался строго на север. Проводница подала чай, и под мерный стук колёс Бруно спросил Руста:
— А что стряслось с Сидором, что он так надолго сел?
— Издержки российского бизнеса 1990-х годов! — толковал Руст, начав длинное повествование. — История Сидора началась с того, что по возвращению в Союз, мы втроём — он, я и Костёр поехали в Ленинград, чтобы навестить маму погибшего друга Стрелы — Людмилу Васильевну. Этот зарок в случае, если вернёмся домой живыми, мы пятеро дали себе ещё в Афганистане. Вослед Стреле, ночью тех суток, погибли твой отец и Монгол. Так нас осталось трое. Домашний адрес Стрелы сохранился в моей памяти лишь отрывочно. Оттого в поездке мы столкнулись с перипетиями. Преодолев их, мы отыскали квартиру Людмилы Васильевны, съездили днём, как и планировали, на могилу Стрелы, а вечером, истово помянув, вели душевную беседу. Неожиданно, из квартиры этажом выше послышались крики. Мы поднялись наверх и, проникнув вовнутрь, увидели, как три лиходея пытали горячим утюгом мужчину средних лет и молодую казистую даму. Избавление от притеснения послужило нашему с ними знакомству. Мужчина оказался директором двух внешпосылторговских магазинов «Берёзка» Яковом Ильичом Иткиным, а дама его спутницей Кирой. В последствие, Сидор завязал с Яковом Ильичом деловые отношения и неделями стал пропадать в Ленинграде. По предложенной Иткиным схеме и посредством его обширных связей, они привлекали в оборот крупные заёмные средства.
Обменивая их у теневых держателей внешпосылторговских чеков, они скупали партии импортной бытовой, видео-, аудио— техники и фирменной одежды и сбывали перекупщикам из больших городов, а также в Сибирь и на Кавказ. Существенным фактором в схеме Иткина-Сидора была образцовая отчётность. У покупателей товаров в магазинах «Берёзок» обязательно должны были быть документы, подтверждавшие законность обладания внешпосылторговскими чеками. Удостоверения «Ветерана боевых действий» и «Инвалида войны» были для этого идеальным вариантом. В 1980-е годы такие удостоверения имелись лишь у военных, проходивших службу за пределами СССР — в Афганистане, Анголе, Мозамбике, Эфиопии, а значит ежемесячно получавших чеки. Ветераны-афганцы имели среди них подавляющее большинство. Причём, удостоверение инвалида имело преимущество над ветеранским внеочередным обслуживанием. Обеспечением необходимым количеством персональных данных из реально существовавших льготных удостоверений занимался непосредственно Сидор. Являясь сам инвалидом войны II-й группы, он наладил контакт с теми, кто стабильно обеспечивал его такими данными из архивов районных военкоматов Москвы и Ленинграда. Получив их, он предлагал каждому ветерану или инвалиду за пользование его льготным удостоверением половину от их с Иткиным заработка. Это было непреложным условием Сидора Иткину. На мой взгляд, честно и достойно. Вознаграждения ветеранам составляли приличные для того времени суммы.
В начале 1988 года Правительство СССР ликвидировало систему торговли «Берёзка» и бизнес партнёров себя исчерпал. Яков Ильич продал имевшуюся у него в Ленинграде жилую недвижимость и перебрался в Москву. В 1991 году великий и могучий СССР распался. Сидор к тому времени был уже выпускником МГУ и целиком интегрировался в деловую среду. Во время политического кризиса в октябре 1993 года, каждый из нас согласно своим политическим убеждениям и моральным обязательствам выбрал свою сторону конфликта. Сидор — Верховный Совет, я — президента Ельцина. Оба мы были подранены. Наш товарищ Костёр в те дни выполнял со своим спецподразделением задачи у Дома Советов и вытащил из пылавшего здания раненого Сидора, чем спас ему жизнь. Спустя два часа, при выносе раненого солдата из-под обстрела, Костёр погиб. У него осталась годовалая дочка Маша. Весной 1994 года после многомесячного излечения Сидор возобновил с Яковом Иткиным совместную деятельность, начав строить алмазно-бриллиантовый бизнес.
СОБЫТИЯ, ПРОИЗОШЕДШИЕ В ОДНО ВРЕМЯ 14 ЛЕТ НАЗАД
АНТВЕРПЕН БЕЛЬГИЯ. БРИЛЛИАНТОВЫЙ КВАРТАЛ DIAMOND QUARTER — май 1997 года
Приближался вечер пятницы, а с ним и священный Шаббат. Хозяин крупной ограночной компании советский эмигрант начала 1970-х годов Шмуэль Брандвайн, желая поспеть к зажжению своей супругой субботних свеч, убрал в сейфовую комнату находившиеся в работе у мастеров драгоценные камни, и отпустил их пораньше. Перед уходом он обошёл все мастерские, поставил офис на сигнализацию и, закрыв с кодом толстую бронированную дверь, слился с потоком улицы Pelikaanstraat. Он шёл скорым шагом. За ним, стараясь не упустить из виду, в бежевом плаще с длинными русыми волосами следовал мужчина лет 30-ти. По достижению Брандвайна, он достал пистолет и, окликнув его по имени, выстрелил в упор. Завершив устранение контрольным в голову, мужчина исчез в галавере.
МОСКВА. МЕЖДУНАРОДНЫЙ АЭРОПОРТ ШЕРЕМЕТЬЕВО-2. Майский день. Тепло, в столице ощущалось приближение лета. В зале отлета немноголюдно. Бывший советский гражданин — американец Наум Нудель ждал объявления регистрации на рейс Москва–Нью-Йорк. Изневесть к нему подошли четверо мужчин в тёмных пальто со строгими лицами. Они показали Нуделю служебные удостоверения и, взяв его под руки, повели к ожидавшей снаружи чёрной «Волге» ГАЗ-3102. Клацнув дверьми и резво сорвавшись с места, они покинули пределы аэропорта. Долгое время местонахождение Наума Нуделя было неизвестно. Близкие подали его в розыск. Спустя три месяца их вызвали сотрудники МУРа и повезли в морг для опознания. В поднятом со дна Яузы теле мужчины, к несгодью, они узнали Наума Нуделя.
МОСКВА. ПОСЛЕДНИЙ ПЕРЕУЛОК, дом 1. В квартиру на верхнем этаже сталинского дома, принадлежавшую бизнесмену Якову Ильичу Иткину позвонили неизвестные. Предположительно их было трое. Дверь открыла супруга Иткина, Кира. Она провела гостей в зал к сидевшему в кресле и смотревшему телевизор мужу, а сама удалилась на кухню. Визитёры сели окрест и начали разговор. В какой-то момент один из них встал, обошёл Иткина сзади и выстрелил из пистолета с глушителем ему в затылок. После этого преступники зашли на кухню и застрелили его супругу Киру.
ПОЕЗД МОСКВА-АРХАНГЕЛЬСК
Руст продолжал рассказывать Бруно историю Сидора:
— Благодаря чутью и коммерческой жилке Иткина и Сидора, они открыли первые в стране российско—американское, —бельгийское и —голландское совместные предприятия, начали импортировать драгоценные камни — бриллианты, рубины, изумруды, сапфиры. Сидор уже в Армии был к ним не равнодушен. А тут глобальный масштаб, гигантские суммы. Надо отдать должное, он в сжатые сроки получил профессиональные знания в геммологии, стал квалифицированным специалистом в огранке и кабошоне. Сидор подолгу отсутствовал в России, находясь в командировках в Анголе, Намибии, ЮАР, Мадагаскаре, Нью-Йорке, Лондоне, Антверпене, Амстердаме и других местах. Большие деньги Сидора не испортили, однако со временем его стали окружать особы с весьма специфичным миропониманием. Крайним для него разом, стал случай, когда он переправил солидную партию алмазов с рудника близ Куллинан в ЮАР своим партнёрам в Антверпен. Они занимались их огранкой. Взамен от них по отработанной модели компания Сидора-Иткина должна была получить условленное количество ограненных бриллиантов на сумму 100 миллионов долларов.
Известно точно, что в Антверпене сырьё получили. Однако хозяин ограночной компании Шмуэль Брандвайн, переправлявший бриллианты компании Иткина-Сидора в Россию, накануне был застрелен при возвращении с работы на глазах у изумлённой публики на площади четырех бриллиантовых бирж в самом центре Антверпена. В короткий отрезок времени, произошли ещё три злоключения: в международном аэропорту Шереметьево-2 четыре человека в штатском, выдав себя за сотрудников силовых структур, вывели из зала вылета и увезли в неизвестном направлении другого бизнес-партнёра Иткина-Сидора — Наума Нуделя, бывшего советского эмигранта, подданного США. Он привлёк в торговый оборот совместного с Иткиным и Сидором российско-американского предприятия многомиллионные долларовые средства крупных иностранных инвесторов. Спустя три месяца поисков труп Нуделя извлекли из реки Яузы. В дни исчезновения Нуделя, в Москве в квартире в Последнем переулке было совершено двойное убийство — Якова Ильича и его супруги Киры Вайсман. Сидор, к своей неудольности, за несколько часов до убийства заходил к ним домой. Они обсуждали гибель Брандвайна в Антверпене, похищение Нуделя из Шереметьево-2, судьбу пропавших камней и, пытаясь связать эти события в логическую цепочку, искали всему объяснение. Но для Сидора это были ещё не все злыдни.
Поздно вечером того дня, не ведавший ещё о гибели Иткиных, Сидор возвращался домой из театра с супругой Ниной Полюшкевич, находившейся в положении.
Она служила в кабульском госпитале медсестрой во время нашего с Сидором излечения. Когда супруги поднялись на свою лестничную площадку, Сидор начал открывать в квартиру дверь.
В это время свыше послышалась дробь шагов спускавшегося по лестнице и сближавшегося с супружеской парой, человека.
Нина, заслонявшая Сидора, повернулась на шум и увидела в вытянутой руке мужчины пистолет с глушителем. Их взгляды сошлись и Нина хорошо разглядела его лицо. Преступник в мгновении решил для удобного выстрела в «объект» прежде устранить свидетеля и первый выстрел произвёл в Нину.
Сидор резко повернулся и, подхватив падавшую навзничь Нину, медленно опустил её на пол. Теперь, условия для ликвидации Сидора были исчерпывающие.
Преступник хладнокровно навёл на его лоб ствол пистолета и нажал на спусковой крючок. Но вместо выстрела прозвучал щелчок, пистолет дал осечку. Сидор, не мешкая, рванулся к преступнику, вцепился ему в шею и разжал пальцы, когда тот уже замер. Потом он сразу вернулся к Нине, но она уже не дышала. В одночасье погибли она и их неродившийся ребёнок.
Сидора задержали на месяц. За это время оперативники активно искали улики, чтобы доказать его причастность к убийствам в Москве Якова Иткина и Киры Вайсман, в Антверпене Шмуэля Брандвайна и похищении из аэропорта Шереметьево-2 Наума Нуделя, но не нашли. После изъятия в ходе обыска в офисе компании ценных минералов на несколько миллионов долларов, незадекларированных при прохождении российской таможни, Сидора осудили по статье за незаконный оборот драгоценных камней в особо крупном размере, назначив ему наказание предельно длительный срок.
Поезд тем временем продолжал своё движение, приближаясь к пункту назначения. За окнами уже показались будки загородных дач и частные домовые строения. Внезапно в дверь СВ, в котором ехали Руст и Бруно, постучались.
— Чай или кофе заказывать будете? — спросила молодая в форменной одежде проводница. — А то уже через полчаса наш поезд прибывает на вокзал Архангельска.
Руст поглядел на Бруно. Оба желания к чаепитию не изъявили и поблагодарили проводницу.
— Как ваш с Машей поход в Большой театр? — неожиданно спросил Руст у Бруно. — Я уж стал беспокоиться твоему длительному исчезновению. Звонить тебе не стал. Ты уже взрослый человек. Подумал, в Москве тоже сам во всём разберёшься.
— Замечательно! — ответил Бруно. — После спектакля мы всю ночь гуляли по Москве. Сбылась, наконец, моя детская мечта — я побывал на Красной площади. Жаль, только к Ленину попасть не удалось. Зашли в ГУМе в ресторан. За трапезой искренне рассказали друг другу о себе.
После этих слов Бруно сделал паузу и продолжил: — Как только я увидел в «Чёрной кошке» Машу, — потерял голову. Влюбился с первого взгляда. Вы, верно, сочтёте мой поступок недопустимым, но под утро я сделал Маше предложение и мы поехали к её маме Наталье Константиновне попросить её благословения.
Руст воодушевился:
— Это же счастье, парень! — воскликнул он. — Как я рад, что это случилось!
Вот встретим Сидора и организацию свадьбы, как близкий друг твоего отца, я беру на себя!
В это время в окнах СВ показался перрон и встречающий прибывший поезд народ.
Руст и Бруно вышли из поезда и, сев в пригнанный водителем Муниром из Москвы чёрный крупногабаритный джип, направились в Котлас. Там находилась колония строго режима, в которой отбывал срок заключения Сидор. Достигнув места в назначенный час, они подъехали на площадку перед огороженной колючей проволокой территорией. На КПП стояли вооружённые автоматами солдаты с собаками. Изневесь из-за ворот вышел в спортивном костюме и кожаной куртке налысо стриженый мужчина с баулом. Это был Сидор. Руст и Бруно спрыгнули из машины и направились ему на встречу.
— От звонка до звонка! — бравурно возгласил подошедший к нему улыбавшийся Руст.
— На войне побывал! Видно, и тюрьму пройти было написано! — философски заметил Сидор, слегка смутившись присутствию незнакомого молодого человека.
— Фаталист! — усмехнулся Руст и, желая снять конфуз, спросил:
— Никого не напоминает?!
Сидор вгляделся.
— Я сын Константина Тевса! — облегчил ему домёк Бруно.
— А ведь похож на Костяна, а Руст?! — возрадовался Сидор.
— Сын ведь, — улыбнулся Руст, — как не быть похожим на Отца?! Но это ещё не все хорошие новости! — с отрадой заинтриговал Руст. — В ближайшее время он женится на Маше Костровой!
— Надо же! — изумился Сидор. — Это подлинно благая весть! Жаль только, отцы ваши не дожили до этого удатного дня — с назолой произнёс Сидор.
Повисло короткое молчание.
— Ну, что садимся?! — предложил Руст и, сев в машину, друзья поехали обратно в Архангельск. В пути Сидор рассказывал о том, как он сидел, и чем будет заниматься на воле. Изнавись их джип на высокой скорости стал обгонять раскатисто сигналивший свадебный кортеж. Из открытых окон четырёх белых представительских иномарок махала руками повесничавшая навеселе молодёжь. Разделяя их благостный душевный подъём, друзья дружно помахали в ответ. Преодолев недолгий путь, их джип подъехал к железнодорожному переезду на окраине небольшого населённого пункта. Шлагбаум на нём к тому времени был опущен. Первым, вплотную к нему, выстроился свадебный кортеж. На крыше стоявшего последним лимузина были закреплены два разные по размеру декоративные золотистые кольца. Внутри на заднем кожаном сиденье расположились счастливые молодожёны: сбойливый молодой парень в чёрном смокинге с бабочкой и миловидная девушка в пышном свадебном платье с фатой. За ними встал КамАЗ, всклень наполненный мешками пескобетона. Вослед ему джип Руста: с водителем, им самим, Сидором и Бруно. Пользуясь вынужденной остановкой, из автомобилей кортежа гулко высыпали празднично одетые молодые люди. Парни открывали бутылки шампанского, оглушительно выстреливая пробками вверх и обрызгивая пеной повизгивающих девушек с бокалами. За этим занятием они огулом подтанцовывали под звучавшую из машины хорошо запомнившуюся Русту и Сидору с Гератской операции в Афганистане песню «Мы желаем счастья вам»:
… Мы желаем счастья вам,
Счастья в этом мире большом,
Как солнце по утрам,
Пусть оно заходит в дом.
Мы желаем счастья вам,
И оно должно быть таким,
Когда ты счастлив сам,
Счастьем поделись с другим.
Друзья переглянулись и молча улыбнулись. У Бруно это вызвало ассоциации с предстоящей его свадьбой с Машей. Но изнавись ему вспомнилась погибшая при авиаударе американских сил Западной коалиции ISAF по госпиталю MSF «Врачи без границ» в Кундузе его невеста афганка Сита Ахмадзай. Бруно в душе вдруг почувствовал тугу, виня себя перед её памятью.
— Ничего! — оживился, глядя на веселье Руст. — Скоро и нашей улице состоится такое знаменательное событие. Правда, Бруно?!
Бруно скрыл кручень и в ответ улыбнулся. Прошло какое-то время — поезда всё не было. Водители свадебного кортежа, вестимо уставшие ждать, экстренно призвали всех пассажиров садиться и, один за другим начали ход, объезжая шлагбаум и переезжая через железнодорожный путь. Увидев это, из будки выскочила бойкая дежурная в оранжевой униформе. Она кричала и махала жезлом. Как раз в это время вдали показался мчавшийся на большой скорости пассажирский поезд. В это время вторая машина кортежа в хвосте у первой едва преодолела переезд. Все четверо в джипе Руста, набатно следившие за происходившим, одновременно выскочили из машины. Предвидя неминуемую драму, водитель произнёс:
— Сумасшедшие! Убьются же!
Стремительно приближавшийся к переезду поезд начал издавать пронзительные гудки. В это время вслед за второй машиной кортежа двигалась третья. За ней, объезжая шлагбаум ехал лимузин с молодожёнами. Но едва он заехал на деревянный настил для рельсового пути, как заглох и стал недвижим. Послышался скрежет металла, тормозившего отступя поезда. Увидев это, Сидор рванулся к впереди стоявшему КамАЗу, резко открыл дверь кабины, сбросил наземь сидевшего в ней водителя и, заняв его место, дал по газам, тараня с железнодорожного пути машину с молодожёнами. Скользивший по тормозному пути поезд, ударил КамАЗу в бок кузова и перевернул его. Когда состав остановился, по другую сторону железнодорожного полотна Руст, Бруно и Мунир увидели на обочине лимузин с кольцами со сплющенным багажником и сбросивший свой груз КамАЗ со смятой кабиной. Бруно и Мунир извлекли оттуда посечённого битым стеклом Сидора и повезли в травмпункт районной больницы. Туда же вскоре прибыли и сотрудники полиции для выяснения обстоятельств ЧП. Врач к тому времени уже осмотрел раны Сидора и, не найдя серьезных травм, после перевязки отпустил. Соблюдя все формальности и подписав протокол допроса, к ожидавшим в приёмном покое друзьям вышел прихрамывавший Сидор:
— Придётся тебе одолжить мне денег из своих авуаров, — не шутейно обратился он к Русту, — чтобы я возместил ущерб камазисту.
— Решим как-то! — посулил с улыбкой Руст.
Друзья сели в чёрный внедорожник и продолжили путь в Архангельск, а оттуда в поезде в Москву.
СОДЕРЖАНИЕ
МЫ ВСЕ ВЕРНЁМСЯ! Повесть
1. ТАШКЕНТСКИЙ ГОСПИТАЛЬ – ДОРОГА ДОМОЙ
2. ПОЕЗДКА В ЛЕНИНГРАД
3. СОБЫТИЯ октября 1993 года
НЕ ПАРАДНЫМ КОРИДОРОМ. Повесть
4. ПИСЬМА КОСТРА БРАТУ-БЛИЗНЕЦУ АНДРЕЮ из УЧЕБКИ
5. ГОРНЫЙ УЧЕБНЫЙ ЦЕНТР ШЕРАБАД
6. АФГАНИСТАН. СОЛДАТСКАЯ ПАЛАТКА
7. ЗАСАДА в АЛИАБАДЕ
8. ОПЕРАЦИЯ в КИШИМЕ и ДЖАРМЕ АФГАНСКОГО БАДАХШАНА
9. КУНАРСКАЯ ОПЕРАЦИЯ
10. ПАНДЖШЕРСКАЯ ОПЕРАЦИЯ июня 1985 года
11. МАРМОЛЬСКАЯ ОПЕРАЦИЯ
12. ОПЕРАЦИЯ «МАНЁВР»
13. ОПЕРАЦИЯ «ЗАПАДНЯ»
14. КАБУЛЬСКИЙ ГОСПИТАЛЬ
15. ПО ЗОВУ ИНТЕРНАЦИОНАЛЬНОГО ДОЛГА. РУСТ
ЦУГЦВАНГ ОБЕР-ЛЕЙТЕНАНТА БРУНО ТЕВСА. Повесть
16. АВИАБАЗА БУНДЕСВЕР в МАЗАРИ-ШАРИФ АФГАНИСТА
17. 14 АПРЕЛЯ 1929 года. СОВЕТСКО-АФГАНСКАЯ ГРАНИЦА
18. ОПЕРАЦИЯ «ДЖОКЕР»
19. КОРРЕСПОНДЕНТ «DER SPIEGEL» ОТТО ГРИНБЕРГ
20. ОБЕД в ЧАЙХАНЕ ЯКУБ-ХАНА
21. АВИА-УДАР ISAF в УМАР-ХЕЙЛ
22. ПОХИЩЕНИЕ ОТТО ГРИНБЕРГА и СУЛТАНА МУХАДИ
23. НОВАЯ ФАЗА ОПЕРАЦИИ «ДЖОКЕР»
24. ГОСПИТАЛЬ «ВРАЧИ без ГРАНИЦ» MSF
25. ИЮНЬ 1930 года. СОВЕТСКО-АФГАНСКАЯ ГРАНИЦА
26. ЗАПИСНАЯ КНИЖКА И СТАРЫЕ ФОТО
27. ПОЕЗДКА в ХОСТ-ВА-ФЕРЕНГ
28. СИТА АХМАДЗАЙ
29. КОНЕЦ ОПЕРАЦИИ «ДЖОКЕР»
30. АВИАУДАР по медресе в кишлаке ДАФТАНИ
31. СЕВЕРО-ВОСТОЧНЫЙ АФГАНИСТАН 1930-1931 год
32. КУНДУЗ северо-восточный АФГАНИСТАН 1942 год
33. АВИАУДАР по ГОСПИТАЛЮ «ВРАЧИ без ГРАНИЦ» MSF
34. ОБМЕН АЛЬФРЕДА ЮНГА
35. ПРИЕЗД БРУНО В МОСКВУ