Мои первые публикации о «Певцах окопной правды» вызвали достаточно бурную полемику в Фейсбуке. Сначала прорезался некий Игорь Томский: «Посылаю вам предупреждение за распространение фейковых материалов несущих признаки уголовного преступления, предусмотренного статьёй УК РФ "Клевета"». Я не стал серьёзно реагировать на эти провокационные наскоки, поскольку мой обзор был посвящён сравнительному анализу уже опубликованных книг, причём никого из авторов (В. Некрасов, В. Астафьев, А. Шумилин и Н. Никулин) этих книг я не возводил в кумиры и не низвергал в лжецы, - просто высказал свои, довольно уважительные мнения о прочитанном материале героев, прошедших весь ад Великой Отечественной, сидя в окопах на передовых линиях. Когда этот провокатор обозвал меня вором и дураком, я поступил, согласно неизменному правилу сетевого поведения: «Никогда не спорь с дураками!». Однако, затем мне дали ссылку на критику книги Никулина «Правда и ложь мемуаров», написанную Алексеем Пекаршем и Григорием Пернавским Я решил, что материал такого рода заслуживает внимательного прочтения и, возможно, даже ответа.
Критическая статья начинается весьма оригинальным замечанием: «Мемуары рядового солдата Великой Отечественной войны – событие относительно редкое. Сравнительно низкий уровень общей грамотности, тяжесть испытаний, отсутствие времени и возможности на то, чтобы вникнуть в происходящее, прямые запреты ведения дневников в годы войны – всё это делало вероятность появления воспоминаний рядовых и сержантов крайне низкой. Да и что может вспомнить простой солдат, если все его силы и энергия уходили на то, чтобы выполнить поставленную задачу и остаться при этом в живых? Война рядового – это 500 метров до противника, столько же в тыл, до командира батальона и несколько сот метров по фронту роты. Это задача вида «достигнуть ориентира № 3 – поваленная береза, окопаться и ждать распоряжений». Всё, больше ничего». Может быть, к некоторым мемуарам солдат-окопников это имеет какое-то отношение, но у меня к такого рода «критике» есть два замечания.
Во-первых, маститые «акулы пера», прочитавшие книгу Н. Никулина, не могли не знать, что автор этой книги не просто грамотный человек, но кандидат искусствоведения, профессор, заведующий кафедрой и член-корреспондент Российской академии художеств. Когда критики обвинют чохом такого человека в низком уровне общей грамотности, трудно поверить в объективность всей их дальнейшей критики.
Во-вторых, о цусимской трагедии написаны мемуары командира второй тихоокеанской эскадры вице-адмирала З.П. Рожественского и двухтомная книга «Цусима» простого баталёра А.С. Новикова-Прибоя. После выхода этой книги появилась критика, которая вопрошала: «Что может увидеть в этом великом сражении простой матрос из баталёрки?». Разумеется, при описании материала такого огромного объёма крючкотвор-историк может найти в ней множество неточностей в датах и в описании деталей длительного похода эскадры и самого сражения, но мы зададим себе иной, более содержательный вопрос: «Сколько человек прочитали мемуары Рожественского и сколько их читали книгу Новикова-Прибоя?». Моё личное мнение состоит в том, что человеку, интересующемуся историей России, нужно прочитать оба материала, поскольку книги эти несопоставимы по содержанию представленного в них материала: это взгляд с мостика флагманского броненосца и широкая панорама великого бедствия глазами тысяч матросов и старшин.
Далее наши высокоучёные критики уходят в проблемы психиатрии, протаскивая тезис о том, что наиболее психически травмированными за четыре года войны оказываются именно окопники, смертность среди которых до сих пор потрясает читателей военной литературы, а потому, делают они нехитрый вывод: стоит ли доверять объективности воспоминаний солдат-окопников. Простим им такое неуважение к героям-победителям, дошедшим до Берлина. Наверное этим, «критикам» удобнее доверять разного рода политрукам, руководимым Уставом ВКП(б). Вспомним лишь, кто именно написал самые правдивые книги о войнах в Афганистане и Чечне? Неужели политруки и генералы?
Анализируя текст книги Никулина, критики пишут: «Если человек в описании автора умелый воин и хороший специалист – следом он обязательно алкоголик, насильник, наделён физическими недостатками, и прочее». Я читал эту книгу внимательно, и таких выводов у автора не нашёл, хотя готов согласиться с тезисом: «Лучший воин – это человек, прошедший хорошую военную выучку, имеющий большой опыт ведения военных лействий и не склонный к самокопанию, то есть человек без комплексов». Сам автор к таким себя никогда не относил, достаточно самокритичен, что свидетельствует вовсе не о глубоких психических травмах, а о душевном здоровье.
Претензии на объективность своего анализи критики базируют на замечании: «Нами предпринимались попытки проанализировать книгу Никулина исключительно на основе документов Центрального архива Министерства обороны Российской Федерации». Это вовсе неплохо, только остаётся вопрос: Документы эти писались солдатами, шедшими а атаку в пешей цепи или штабистами и политруками? Можно ли в таком случае ожидать отражения «окопной правды» в подобных документах?
Объективность анализа книги проскальзывает у критиков в фразе: «Следует сразу сказать, что фотографическая точность при упоминании через 30 лет (книга написана в 1975 году) дат, фамилий, географических названий позволяют с большой уверенностью предположить, что автор мемуаров вёл на фронте дневниковые записи. Именно эпизоды, описанные с их использованием, очень хорошо «ложатся в документы» ЦАМО». Это несколько сглаживает претенциозность всего остального, написанного критиками, но ведь и я в своих публикациях подчеркнул, что дневниковая часть книги значительно отличается от позднее написанных, художественно оформленных новелл, особенно в части «безобразиев» советских солдат в Германии. Что же касается ходивших слухов, фронтовых баек, тот факт, что они снабжены замечанием «мне рассказывали», избавляет автора от обвинений во лжи, дезинформации и пр. В самом деле, разве читателю вовсе не интересно, какие именно слухи и настроения ходили в народе перед войной и во время её?
Далее следует многозначительное замечание критиков: «Абсолютно честное и точное замечание, которое должно насторожить тех, кто пытается представить книгу Никулина как истину в последней инстанции и как единственную правдивую книгу о войне. Однако это всего лишь один из взглядов на войну, где все люди – сволочи, завшивленные и вонючие, где все мысли – только о вкусной еде и тёплой постели, где кругом – только трупы и грязь». Я никогда не сталкивался ни лично, ни в сети с людьми, которые представляли бы книгу Никулина, как истину в последней инстанции или как единственно правдивую книгу о войне». Менее всех грешит этим и сам Николай Никулин. О ком же тогда рекут нам эти «народные витии» - правдоискатели? Почему они не назвали в этом месте ни одной фамилии, чтобы дискуссия могла бы стать содержательной? Или, может, им важно лишь прокукарекать, а там хоть солнце не вставай?
Далее наши доморощенные критики пишут: «Впрочем, существуют и другие точки зрения людей, справившихся с травмой иным способом или вообще избавившихся от неё. Прекрасным примером могут служить воспоминания Мансура Абдулина «От Сталинграда до Днепра», Василия Брюхова «Бронебойным, огонь!» и многие другие». Кто бы спорил о том, что есть другие точки зрения, только здесь критики выступают в роли вокзальных напёрсточников, поскольку они меняют тезис обсуждения. Все перечисленные мной авторы пишут об «окопной правде», в то время как Мансур Абдулин был миномётчиком, а Герой Советского Союза Василий Брюхов воевал танкистом. Всем известно, что миномётчики стреляют по навесным траекториям из закрытых позиций, танкисты воюют в танках, моряки на кораблях. Никто из них годами в окопах не сидит, но это вовсе не смущает критиков.
Очень оригинально они оценивают нюансы взаимодействия образованного Никулина с малообразованными, по их мнению, солдатами и сержантами: «Жизнь в предвоенные годы была трудна, так что с воспитанием у сержантов и старшин не всегда дело обстояло хорошо. И уж точно, им не за что было любить наглых юнцов, росших на всём готовом и закончивших среднюю школу, за что с 1940 года полагалось платить». При самом дотошном чтении книги Никулина я не смог обнаружить ни малейших признаков того, что автор книги был «наглым юнцом, выросшим на всём готовом». Эта фраза самым явным образом свидетельствует, что наши «критики-напёрсточники» не брезгуют никакими самыми грязными средствами, чтобы втоптать в грязь фронтовика, прошедшего добровольцем от первых дней войны в окопах от ленинградских болот до Берлина.
О мере ответственности военачальников, бросавших тысячи и тысячи солдат на верную смерть псевдокритики пишут: «Вот только генерал Федюнинский в своих мемуарах не умалчивает о неудаче, а посвящает ей целую главу своей книги «Поднятые по тревоге» с красноречивым названием «Этого могло не случиться»». Главный вопрос, который ставится солдатами и офицерами окопниками ставится вовсе не о причинах неудач, а о том, какова мера ответственности стратегов, воевавших на штабных картах, за бесцельную гибель сотен тысяч человеческих жизней, напрасно посланных на верную гибель? Ведь сам генерал армии И.И. Федюнинский, Герой Советского Союза, кавалер 15 советских, 12 зарубежных орденов, бесчисленного множества медалей, которые не помещаются целиком на парадном кителе, пославший тысячи солдат на верную смерть в Любанской операции, где войска понесли тяжёлые потери, спокойно, без тяжёлых ранений во время Великой Отечественной дожил до Парада Победы, написал две бравые книги о своих подвигах и мирно почил в 1977 году.
Особо отмечают критики Никулина его отношения к женщинам: «Как уже упоминалось, нет в книге Николая Никулина ни одного уважительного упоминания женщины на войне... Поскольку Николай Никулин из тех, кому не досталось на фронте женской ласки, то с сожалением приходится констатировать, что в своих мемуарах он встал на путь того самого «ославления» всех 800 000 женщин-участниц войны». Более наглой лжи придумать невозможно. Тот кто, прочёл книгу Никулина, отметит, что в ней описывается целый ряд случаев, когда однополчане, видя робость молодого солдата, предлагали ему женщин для «военной любви», но он каждый раз отвергал такие предложения. Он, действительно, не имел женской ласки на фронте, но вовсе не потому, что ему «не досталось», как это пытаются представить беспардонные «критики». Странно и то, что наши вьедливые «педанты», требующие от автора точности описания фронтовых событий не привели ни одной фамилии из тех 800 000 женщин, которых «ославил» Николай Никулин. Почему они «забыли» описать один из самых ярких эпизодов книги в городе Штеттине, где Никулин в течение нескольких дней спасал честь дочери аптекаря от солдат-насильников, а позже побывал в этом городе снова и узнал, что после ухода его части из Штеттина дочь эта была изнасилована пятью танкистами, после чего выбросилась из окна дома, где проживала.
Именно такие эпизоды ярко демонстрируют «объективность» наших доморощенных критиков. Анализируя записки фронтовика эти сытые и упитанные люди пишут: «Казалось бы – вот об этом и надо писать! Как ходил на «охоту», как вело бои отделение. Кто те люди, что легли в нашу землю, и почему они не перечислены поимённо? А скорее всего потому, что ничего этого не было». Я здесь вовсе не о том, что эти «грамотеи» пишут вводный оборот «скорее всего», не обрамляя его запятыми, а о том, что они не затрудняют себя доказательствами своих бредовых тезисов, а лишь бросают походя: «скорее всего, ничешго этого не было». Дальнейшие комментарии, как говорится, излишни.
Эти самодовольные критики о профессоре Николае Никулине отметились: «Сложно судить профессиональных качествах послевоенного искусствоведа Никулина». Зато об их профессиональных качествах судть достаточно просто, читая их тексты.
Жаль, что авторы фронтовых записок умерли и не смогут плюнуть в лицо своим наглым потомкам, за жизнь которых они отдавали свои собственные жизни.
7 декабря 2021 г.