Ой, ядрить пермангидрить.
Просто мозга вынос.
Лучше триппер подхватить,
Чем коронавирус.
Ох, ты! Ёпрст!
Александр Вулых. Частушка.
Стала писать девятую байку под названием «Сестрорецкий курорт». Для меня это был сложный период в жизни. То есть нахлебалась там впечатлений «выше крыши», по самое «не могу». И тут заболела коронавирусом. Болезнь протекала сложно и длительно, да еще и мужа в тяжелом состоянии увезли в ковидный госпиталь. Я же, вспомнив прошлогодний марафон по больницам, отказалась категорически. Если придется помирать «с музыкой», то хоть дома точно музыка есть. Может успею выбрать «по душе». Да и выбранная музыка некому не помешает, так как на этаже в нашем крыле рядом со мной две пустые квартиры. Выбросила в пакетике соседке ключи от дома и коридорной двери и наказала:
– Буду звонить каждое утро. Если звонка нет, то надевай маску и иди проверять. Если я валяюсь без сознания, то вызывай «Скорую». Если наступил абзац, то катафалк.
Так и договорились.
Я не знаю, откуда турагенства узнали, что скоро я переболею ковидом и смогу слоняться по миру, но меня стали наперебой зазывать в Занзибар, на Мальдивы, в Эмираты и в Шри-Ланка. Хотелось, чтобы они отстали, но телефон мне был нужен для связи. Туризм в такой ситуации не радовал, а даже раздражал. Но и частушка про то, что триппер лучше коронавируса, тоже бодрости не добавляла. У меня никогда триппера не было, и сравнить я не могла. Зато точно узнала, что корона все эти дни так «жала и давила», что привела меня в уныние, и писать грустную байку не хотелось. Поэтому я решила сделать отступление и написать несколько маленьких добреньких миниатюр на медицинскую тему.
Например, историю моего знакомства с замечательным врачом - офтальмологом. Имя у нее было редкое – Евфалия, с греческого переводится, как благоцветущая. И этот перевод ей очень подходил. Среди моих знакомых она – единственная женщина с таким именем.
После окончания "полимерного" факультета московского химического института мне предложили работу в лаборатории на оборонном предприятии в закрытом городе. И вот при устройстве на работу я должна была пройти полную медкомиссию в поликлинике предприятия. Мне дали «бегунок» и неделю времени для прохождения медосмотра.
Первый врач, к которому был талончик, оказался окулист. Окулист так окулист.
Надо сказать, что в молодые годы я любила носить обувь на высоких каблуках. Вот один из каблуков и решил сыграть со мной злую шутку. Когда я заходила в кабинет, то каблук зацепился за порог, и я полетела с выставленными вперед руками в надежде за что–нибудь ухватиться. Лететь пришлось недалеко: на моем пути стоял стол медсестры, покрытый оргстеклом, на котором колоннами выстроились медицинские карты пациентов. Многие из которых по толщине не уступали, если уж не четырем, то двум томам романа «Война и мир» Л.Н.Толстого. Мгновение спустя, я понимаю, что руки, которые должны были смягчить мое падение, сдвигают на пол оргстекло, и рухнувшие колонны теряют стройность и превращаются в гору бумаг на полу. А поскольку некоторые листы из карт наконец-то сумели обрести долгожданную свободу, то они почувствовали себя птицами и стали разлетаться в разные стороны и в углы кабинета. Я, врач и медсестра оценили масштаб катастрофы и дружно воскликнули: «Ой!».
Я первая бросилась ловить листки и поднимать карты, но неожиданно низким голосом кто-то рыкнул мне в ухо: «Не сметь!», и я бросила собранные карты снова на пол. В кабинете установилась гробовая тишина. По крайней мере, я подумала, что гробовая тишина должна быть такой. Все замерли, как в детской игре «Морская фигура, замри!» «Ух, ты! Какой низкий голос. Поди в хоре поет с таким контральто», – я успела так подумать, прежде чем услышала следующий приказ:
–Сядь! Ничего не трогай!
Я с интересом и с некоторой опаской посмотрела на дородную женщину высокого роста с красным от гнева лицом; мне так показалось. На вид ей было сорок с хвостиком. Черные кудри с трудом удерживали медицинскую шапочку, которая сбилась набок при попытке дамы спасти хоть одну колонну карт. Глядя на сотворенное мной безобразие, я понимала, что урон я нанесла значительный. Хотя моей вины в неблагополучном состоянии этих самых летающих и самых разлетающихся из виденных мной медицинских документов не было ни грамма. Я вообще в этой поликлинике была в первый раз, и лично моя карта была новенькой и крепенькой, словно молоденький гриб – боровик среди старых огромных трухлявых грибов.
–Сядь на стул!
Я нашла у стены стул, дрожащей от волнения рукой собрала с него листки и положила на стол. Я сидела с пылающими щеками и проклинала себя за неуклюжесть. Куда там слону из посудной лавки! Подумаешь, посуда, здесь у нас диагнозы могут поперепутаться. Это вам не шаляй – валяй, не тыры - пыры!
– Возьмите дощечку в правую руку и закройте правый глаз!
Но то ли я стала плохо слышать, то ли перестала соображать, дощечку-то я взяла в правую руку, но потом левой ладошкой закрыла левый глаз. Криво сидящая шапочка задвигалась слева – направо и немного вверх – вниз. Врач покачала головой. Тут и медсестра взялась мне помогать:
– Вам надо закрыть правый глаз!
Ну, вот, все понятно, я же не дебилка какая - нибудь. Я спокойно переложила дощечку в левую руку и правой ладошкой закрыла правый глаз.
Тут, после протяжного то ли вздоха, то ли стона врача, я услышала снова голос медсестры:
– Вы должны дощечкой закрывать глаз. Вам понятно?
Господи! Ну, что они на меня, как на тупую, смотрят! Конечно, понятно. Я спокойно закрыла левый глаз левой рукой с дощечкой, куда я накануне эту самую дощечку и пристроила.
– Право-лево совсем что ли не разбираешь? – посмотрев на меня в упор, произнесла врач.
И махнула рукой медсестре, которая решила еще раз меня проинструктировать.
– Ах, оставьте, Анна Ивановна. У нее всего два глаза. Пусть хоть с какого - то начнет.
Она, вроде бы, даже скривила губы в презрительной усмешке, что меня огорчило. Все-таки принимает меня за идиотку, и я решила, что пора мне себя защищать:
– Я понимаю, что вы мне говорите. С какого глаза надо начинать церемонию закрытия?
Я гордо подняла голову.
– Начнем с правого, – сказала медсестра.
– С правого так с правого – сказала я и закрыла правый глаз правой ладошкой, оставив дощечку в левой. «Это же от меня просят сделать?» – подумала я, но засомневалась, так в голове мелькнуло слово « дощечка». И я на всякий случай правую ладошку, которая прикрывала правый глаз, сверху закрыла левой рукой с дощечкой. Построение вышло громоздкое и совсем некультяпистое.
Дамы переглянулись.
– А куда вы устраиваетесь на работу? Ах, в лабораторию! И кем же? Инженером? Нет, Анна Ивановна, ты посмотри что творится! Я свою Верку, которая университет с красным дипломом закончила, не могу пристроить лаборанткой, а такая будет там инженерить. Давай, Анна Ивановна еще раз объясни ей, только медленно, а то мы тут до вечера цирк будем разводить, а за дверью очередь уже.
Я сконцентрировалась и все выполнила.
Когда я почти дошла до двери, чтобы покинуть ненавистный кабинет, врач меня спросила:
– И где ты училась?
Услышав, что в Москве, она сказала в никуда:
– Вот оно хваленое московское образование. Приезжие молодые специалисты считаются лучше, чем свои, местные. После таких наглядных примеров начинаешь сомневаться в профессионализме отдела кадров предприятия.
Когда я проработала месяц в лаборатории, у нас появилась новая лаборантка Верочка, а через полгода она стала младшим инженером в группе химиков. Я уже знала, что это та самая дочка врача-окулиста. Девушка оказалась напористой, исполнительной и… нервной. Оказалось, что в город к матери она вернулась с маленькой дочкой Аллочкой после развода с мужем. Студенческий брак не всегда имеет долгий срок эксплуатации. Вместе с дипломом Вера получила и свидетельство о разводе. Дочка была болезненной, крикливой и капризной. Сначала Вера не работала, так как не могла устроиться на предприятие. От мужа - студента алиментов не было, а дедушка и бабушка со стороны мужа легко расстались с внучкой от женщины, которая чуть не «загубила» блестящее будущее их сына. Вся эта ранняя семейная круговерть не позволяла их сыну делать научную карьеру. Так что Евфалие Павловне, которая в молодые годы тоже осталась без мужа, пришлось стать главой женской коммуны и зарабатывать на жизнь для четырех членов семьи. С ними еще жила ее мать, Верина бабушка, Аллочкина прабабушка. Она много лет была парализована после того, как узнала, что утонул ее муж. Евфалия Павловна еще и диссертацию сумела защитить. Она, как стойкая оловянная прапорщица, если смотреть на это женское умение выдерживать жизненные невзгоды с современных позиций, сумела сплотить семью и не дать никому раскиснуть от невзгод.
И еще один эпизод, связанной с историей жизни этого замечательного доктора, с которой мне удалось дружить долгие годы, несмотря на столь необычное начало нашего знакомства.
Этот эпизод произошел лет через тридцать после того памятного дня нашего знакомства. Судьба сыграла с нами злую шутку, и мы в одно время оказались в онкологической больнице Нижнего Новгорода. Правда, решали свои проблемы в разных отделениях: я лежала в хирургическом, а Евфалия Павловна в радиологическом. И вот когда я смогла выходить на улицу, то решила в одно из воскресений посетить ее в отделении и узнать, как идут у нее дела. Я вошла в палату, увидела лежащих на кроватях соседок Евфалии Павловны, и одну, тщательно застеленную постель, как раз ту, где мне хотелось бы увидеть мою знакомую. Сердце мое болезненно затрепыхалось, в голову впопыхах набежали плохие мысли. Но высказать их вслух или что-то спросить не могла: так сильно расстроилась. Хотя я понимала, что тяжелая гадостная болячка да еще в семьдесят пять лет могут оборвать нить жизни, но принять это не могла. Я, молча, стояла на пороге комнаты и широко распахнутыми глазами смотрела на безукоризненно заправленную кровать. «Как в армии перед приездом генерала», – подумала я. Еще какие-то мысли, словно ласточки, быстро проносились в голове, но додумывать их я не успевала. Я потерянно стояла на пороге и молчала, и даже не слышала, что мне что-то говорят. Вот оцепенение прошло, и я услышала:
– Так вы к кому?
– Я думала застать Евфалию Павловну, – и тяжело вздохнула.
– Нет. Не сможете.
При этих словах мои ногти непроизвольно и очень больно впились в ладошки, я напряглась.
– Она вернется поздно. Сегодня в Чкаловске авиашоу, вроде бы, Фестиваль скоростей "Русские крылья", и она уехала взглянуть на него, а то вдруг больше не получиться.
Я рассмеялась и про себя решила, что эта женщина даже крышку гроба не разрешить заколачивать до конца. Ей же надо будет посмотреть, что и как там вокруг все будет происходить.
А через некоторое время она вернулась к работе.
– На полставочки решили остаться, чтобы дома не скучать? – спросила я ее.
– С какой стати? Я же в онкологической клинике лечилась, а не от маразма и от старческой немощи и слабоумия. Я на работу хожу работать.
И она мне подмигнула.