Арина перестала верить Богу, когда поняла, что мама за ней не приедет, сколько ни молись, сколько ни проси. Если бы она была круглой сиротой, было бы не так обидно. Мысль о том, что матери она не нужна, терзала ночами, не давала уснуть. И отпускала только когда приезжала Настя и наступало время учебных часов.
Учёба в гимназии давалась девочке легко. Двоек здесь не ставили, детей не унижали, слабых учеников не высмеивали, не называли бестолковыми и помогали им всем классом. Отношения между преподавателями и учащимися были скорее дружескими, чем покровительственными, а директриса приюта была дипломированным психологом и всегда находила ключик к детской душе.
Таким ключиком стало для Арины вышивание.
Устав выслушивать бесконечные жалобы сестры Ненилы на Арину — учиться не любит, на уроках смотрит в окно и мечтает, на занятиях в вокальном кружке не поёт, а только открывает рот — директриса приюта, она же директриса гимназии и настоятельница монастыря, не выдержала:
— А почему ко мне пришла ты, а не руководительница кружка? Она что, не знает об этом?
— Знает. Но оправдывает лентяйку, говорит, что у неё отсутствует слух, и девочка поёт шёпотом, чтобы не мешать остальным. Говорит, что не может ей запретить приходить в кружок. Не может она… Девчонка ни к чему не способна, руки-крюки, картошку чистит так, что от неё один горох остаётся, морковь если дашь — так она, вместо того чтобы нарезать да в чан сложить, сидит и жуёт. Не отнимешь, так всю сжуёт. Прорва!
— А на прогулке чего удумала! — распалялась сестра Ненила, ободрённая молчанием настоятельницы. — Юбку вовсе с себя сняла, и на шпагат садилась, и колесом складывалась, и гнулась по-змеиному. А подружки аплодировали. Грешно в страстную седмицу цирк устраивать, ноги к ушам задирать.
«Цирк» матушка Анисия проигнорировала, с руководительницей музыкального кружка обещала поговорить, а Арину велела отвести в вышивальную мастерскую и показать вышивки. Вдруг девочке понравится?
Понравится ей… Её бы в часовне на колени поставить, чтобы грех свой отмаливала, а не экскурсии устраивать, — размышляла Ненила, по паспорту Марина Сергеевна Злобина, фамилия говорила сама за себя. Но возразить настоятельнице не осмелилась. Да и нельзя — возражать.
И отвела Арину в вышивальную мастерскую.
С того дня думать о мамином предательстве и о своей никомуненужности стало некогда. Мир, вышитый на куске ткани обыкновенной иглой, становился живым. Удивлял. Восхищал. Завораживал. Если бы ей позволили, Арина проводила бы в мастерской весь день, наблюдая, как мастерицы кладут на ткань стежок за стежком. На ткань, а ей казалось — на душу, в которой становилось светло от шёлковой прохладной глади, а горькие мысли уступали место другим: научиться творить чудеса из ниток, лент и шнуров.
В восемь лет она вышивала крестом и бекстичем (контуром), в девять освоила художественную гладь. В двенадцать — могла рассказать о различных техниках вышивки: ковровая, бисерная, сутажная, строчевая, объёмная вышивка-плетение иглой, объёмная вышивка лентами, ажурная ришелье, тамбурная, гольбейн (блэкворк), квилтинг (создание орнаментов и целых картин), ассизская (когда вышивается только фон, а основной рисунок остаётся не заполненным стежками).
Больше всего Арине нравилась синель (вышивка бархатным шёлковым шнуром), аппликация (накладное шитьё) и пэчворк (лоскутное шитьё). Самой трудоёмкой считалась византийская золотная вышивка, из-за сильной скручиваемости нитей. Канитель (тонкая металлизированная нить) доверяли не всякой девочке. Но Арина добилась своего. Мастерицы восхищённо ахали, разглядывая её работу, и прочили девочке хлебное ремесло золотошвейки.
Арина о своём будущем была другого мнения, которое никому не высказывала.
За весной пришло лето. Занятия в гимназии окончились, Арина распрощалась с Настей на долгие три месяца, но жалеть себя больше не хотелось. После завтрака она устраивалась в уголке двора с пяльцами в руках — расшивала цветочным узором салфетку, которую подарит Насте на день рождения. После обеда отправлялась в вышивальную мастерскую, где оставалась до вечера.
Трудолюбивой воспитаннице доверяли многое. Арина вышивала бисером цитаты из Евангелия на скуфьях и стихарях, расшивала серебряной канителью голубые шёлковые поручи (короткие нарукавники), украшала фелони узорными крестами из бисера. И даже вышила аппликациями церковный возду;х (большой четырёхугольный платок-покров, символически изображающий плащаницу).
За годы, проведённые в приюте, девочка сильно изменилась. Плаксивая, вспыльчивая, дерзкая, она вынуждена была подчиняться монастырским правилам, что благотворно сказалось на характере. Несложные обязанности не тяготили, учёба в гимназии нравилась, как и учителя, а вышивание стало любимым занятием, в которое девочка вкладывала душу.
Она больше не устраивала показательных выступлений с гимнастикой, не дерзила в ответ на замечания, не доводила сестёр-воспитательниц до белого каления. При встрече с сестрой Агафьей, к которой она питала необъяснимую приязнь, склоняла голову, а при обращении называла матушкой. Двадцатипятилетней сестре Агафье это льстило: матушкой в монастыре принято называть только игуменью.
— Пойдём, милая. В трапезную уж звали, обедать. За тобой не придёшь, так ты здесь до вечера с иголкой просидишь, — мягко выговаривала девочке сестра Агафья.
Арина согласно кивала. Монахиня осторожно прикасалась рукой к синим колокольчикам и блёкло-голубым незабудкам, которые казались настоящими.
— Это аппликация, — объяснила Арина. — А есть ещё пэчворк, это когда из лоскутков шьют, и флорентийская объёмная барджелло, это когда лентами. А ещё гобеленовый шов, я умею, но мне не дают.
— Сегодня не дают, завтра дадут. Наберись терпения. Бог терпел и нам велел, — ласково вымолвила Агафья. И не выдержав, рассмеялась, прикрывая рукой рот. — Ты ж им такое устроила, с орлецами этими… Грех какой… Чисто цирк!
— Ничего не грех! И не цирк. Я красиво вышила! — упорствовала девочка, и сестре Агафье не хотелось ей возражать. Хотелось пожалеть. Арину тогда наказали за несдержанность в словах, а орлец отобрали и куда-то унесли. Арина так плакала…
Круглый коврик с изображением орла, парящего над городом, ей доверили вышить как лучшей ученице. Орлец постилается под ноги епископа во время богослужения и указывает на его должность (греческое «эпископос» = надзирающий, смотрящий), а также на высоту служения.
За дело она взялась с воодушевлением и очень старалась. Но вместо орла у Арины получился стервятник с хищно загнутым клювом, хитрым прищуром глаз и острыми как лезвия маховыми перьями, в которых монахини усмотрели нечто дьявольское. Где она такие видела?
— В энциклопедии, – призналась Арина.— Орёл-ягнятник, птица подвида стервятников, семейства ястребиных. Там картинка, я с неё и вышивала. И нитки под цвет перьев подобрала. Да вы сами посмотрите! Книжку возьмите и посмотрите!
Монахини потрясённо молчали. И тут бы Арине остановиться, а она продолжила:
— На самом деле он никогда не охотится на живых овец, а питается падалью. Так в энциклопедии написано. Ягнятники почти всё время находятся в небе, они моногамны, хотя иногда свободные самцы присоединяются к парам, создавая трио, — добросовестно вспоминала Арина.
Энциклопедию она отыскала в школьной библиотеке, где наводила порядок, протирая влажной тряпкой корешки книг. И читала её с упоением целый месяц. А память у неё была фотографическая.
ИЛЛЮСТРАЦИЯ из интернета, вышитый коврик-орлец.
ПРОДОЛЖЕНИЕ http://proza.ru/2021/01/07/1785