Врачи между собой называли его Собачарой. Небольшого роста, широкого тела, которое в ширину ненамного уступало росту. Грубые черты почти круглого лица с мясистым курносым носом посредине. Грубый даже хамоватый в общении. Кандидат медицинских наук, официально он был ассистентом кафедры детской хирургии мединститута, но фактически вёл себя, так, будто был на доцентской должности, не вёл положенных ассистенту больных, не отрабатывал необходимых в месяц двух суточных дежурств. Правда, спустя долгое время, он, в конце концов, получил доцента. Был назначен парторгом кафедры. Клиникой руководил заведующий кафедрой, профессор, но со стороны было очевидно, что профессором руководит Собачара. Преподаватель был никакой. Практические занятия со студентами он проводил примитивно, часто заменяя их экскурсией в операционную или обходом того или иного отделения клиники, или передавал студенческую группу одному из заведующих отделениями. Не помню, чтобы он прочитал курсу хотя бы одну лекцию.
Хирургом тоже был слабым, но курировал ургентный оперблок и на «громкие» ургентные операции мылся обязательно в паре с доцентом кафедры или с кем-то из заведующих отделениями, реже с профессором. На его левой руке отсутствовали первые два пальца. По его версии отбитые дверью такси, а по информации, передаваемой шёпотом, отрезанные трамваем, когда Собачара пытался переползти трамвайную линию, подтягивал своё нелёгкое пьяное тело, схватившись за рельс. Кистевой хирург, лечивший его травму, совершил оригинальный трюк, позволивший Собачаре остаться в хирургии. Из кисти, потерявшей большой и указательный пальцы, удалил вторую пястную кость, благодаря чему первую пястную кость удалось превратить в мобильную фалангу, легко противопоставляющуюся оставшимся третьему-пятому пальцам. В результате Собачара без проблем справлялся с хирургическими зажимами, ножницами, пинцетами и крючками. Операционные сёстры готовили ему специальную левую перчатку с укороченным первым и без второго пальцев.
Однако вес Собачары в клинике и влияние на больничную жизнь, особенно на врачебный состав, были огромны, если не сказать, безграничны. Кабинет его размещался в маленькой комнатке в виде ниши из холла на последнем этаже, между операционными блоками, плановым и ургентным, на перекрёстке всех путей. Дверь в кабинет всегда была открыта и он видел все врачебные и сестринские передвижения. Собачара не скрывал, а даже бравировал своей связью с КГБ. Его гэбэшный куратор редко, но регулярно, приезжал открыто, занимал в его кабинете Собачарино место за письменным столом и в холодное время года даже не снимал своей норковой шапки с козырьком. Дверь в кабинет традиционно оставляли открытой.
Ряд больничных врачей поддерживали с Собачарой тесную связь, постоянно приходили к нему в кабинет и пользовались его благосклонностью к ним, внешне демонстрировавшейся в виде дружбы, добрых отношений. В результате Собачара был в курсе всех событий, происходивших в клинике. Однако все пятеро заведующих отделениями демонстрировали, якобы, свою отстранённость от Собачары, но на самом деле всецело зависели от него и подчинялись ему.
Благодаря своему членству в компартии и стукаческим заслугами перед КГБ он был неприкасаемым, а длительное не представление его на доцентство, возможно, было определённым тактическим ходом.
Природа наградила его волячьим здоровьем, что позволяло ему пить регулярно, порой, беспредельно, но, в отличие от его партнёров-собутыльников, крайне редко до потери контроля над собой. Алкоголь был его оружием. Он проводил в клинике политику открытого безнаказанного употребления алкоголя, безжалостно расправляясь с его помощью как с неугодными ему, так и со своими информаторами.
На кафедре он был обойдён доцентскими званием и должностью, которые достались более молодому и перспективному сотруднику, неплохому хирургу, бывшему спортсмену. Собачара втёрся к нему в доверие, стал ему другом и примитивно убил его водкой. Перспективный доцент и резерв на заведование кафедрой от каждодневных попоек стал быстро деградировать, допился до посещения его белочками и вскоре, не дотянув до пятидесяти лет, умер.
Ещё один доцент-интеллектуал пришёл на кафедру руководить курсом детской анестезиологии. Профессор, заведовавший кафедрой, очевидно, обрадовался появлению в коллективе хоть одного трезвенника. Собачара втянул новенького во всенощную пьянку, а бедняга, желавший быстро влиться в коллектив, не смог найти в себе силы уберечься. К утру кафедральный анестезиолог пребывал в состоянии дичайшего похмелья. Собачара же, заявившись утром в кабинет шефа и, твёрдо стоя на широко расставленных ногах, с пузом выставленным вперёд, выдавал его только выхлоп, доложил:
– Шеф, вы всё ставили нам в пример имярека, так вот можете на него посмотреть, полные дрова, он переплюнул даже меня.
Или взять доктора Гешу. Несмотря на свой молодой возраст, Геша был толковым врачом, ловко и быстро оперировавшим, талантливо и перспективно вошедшим в детскую травматологию и, кстати, сильно игравшим в шахматы. Геша мечтал попасть на кафедру, что ему и было клятвенно обещано Собачарой, стал одним из преданнейших его шестёрок, но мозг его не выдержал алкогольной нагрузки... Геша допился до увольнения из больницы и прямиком отправился под забор, где безвестно и сгинул.
Многие из тех, кто не смогли выскользнуть из-под Собачары, кончили плохо, но сам Собачара оставался в строю. Несмотря на длительный стаж алкоголизации, казалось, что алкоголь ему нипочём, хотя пару раз и случались эксцессы, когда среди ночи он выползал из кабинета, в чём мать родила, и начинал путешествовать по тихим ночным коридорам больницы, теряя жопой катяхи и распугивая единичных, случайно попадающихся навстречу бодрствующих мамок или медсестёр.
Если молодой врач избегал совместных попоек с Собачарой, появлялся в его кабинете лишь в крайних случаях по производственной необходимости, то против него разворачивалась воспитательная компания по организации непокорному поисков пятого угла. На каждой утренней планёрке тот или иной, шестерящий перед Собачарой, озвучивал какую-либо, пусть и мельчайшую, оплошность, допущенную приговорённым, а при отсутствии таковой, предъявлялись придуманные обвинения и такая травля могла длиться до месяца и дольше. Ни шеф клиники, ни администрация больницы её не пресекали, но наоборот включались в воспитательный процесс.
С наступлением перестройки, гласности и борьбы за трезвость стул под Собачарой зашатался, а как только сгинула руководящая и направляющая и ушло в небытиё КГБ этот мерзавец стух. Приходя на работу, он закрывался в своём кабинетике и тихо отсиживал в нём положенные жопочасы, исправно принимая, требуемую его организмом дозу спирта. Вскоре с Собачарой случился удар и он потерял дар речи, мог только нечленораздельно мычать и ещё через некоторое время отправился в Ад.
(2020)