1.
Когда спешишь из магазинища (бывшего супермаркета) домой, обязательно нарвешься на мелкие неприятности: то «Русбез» («Русская служба безопасности», аналог упраздненного ФСБ) начнет придирчиво проверять документы. То задержат под каким-нибудь дурацким предлогом шатающиеся тут и там интер-националисты (именно так они пишутся, черти, через дефис – соединяющиеся на просторах России националисты всех стран, разумеется, белых стран). Интернационалисты без дефиса были у большевиков, а у нас – с дефисом, чтоб не путали. Их еще полушепотом величают «интернацистами». Это близко к истине: в Европе всех этих беженцев в Россию, жертв политических гонений иначе как нацистами не называют. Вот и сегодня, как назло, наткнулся на этих оболтусов.
Из-за поворота вальяжной походкой вывалился немец (а мог быть фламандец, швед или еще фиг знает кто) в форме, до боли напоминавшей амуницию недоброй памяти вермахта, в какой-то нелепой фуражке с орлом, но без «дойче-коловрата» в когтях, в зубах губная гармоника. Прет прямо на меня и наигрывает «Лили Марлен». Я – в сторону, он – туда же.
Вынул из уст музыкальный инструмент, сунул в карман, сглотнул слюну.
- Аусвайс!
- Чего-чего? – делаю самое непонятливое выражение лица. Хоть чуть-чуть да подразню.
- Покаши документ!
- Ну так бы сразу и сказал, камрад. В русском городе надо говорить по-русски, усек? Наш президент об этом намедни опять напомнил. Всех касается! И белых западных братьев тоже, между прочим.
- Документ сюда! – фриц начинает терять терпение. Правая рука нашаривает кобуру.
- Вот, погляди. Гражданин Филимонов, русский, православный, в национально-освободительной революции не участвовал, против революции тоже не выступал, слава богу. Полюбуйся на мой аусвайс.
- Дафай! – выдергивает у меня паспорт, слюнявя палец, листает. Шевелятся рыжеватые выцветшие брови, бегают мелкие серенькие глазки, как две бесхвостых мышки, губы шевелятся. Долго разглядывает мою карточку, переводит взгляд серых мышат на мое лицо, потом опять тычет взглядом и острым узким носом в карточку, потом опять поднимает глаза на меня. Что ж, настоящий немец, педант!
- Фамилий Филимонов, так?
- Так! Так-перетак. Дмитрий Игоревич.
Коверкая русские слова, переспрашивает дату и место рождения. Вот гад, до чего пунктуальный камрад! Так и этак разглядывает паспорт. Еще б на зуб попробовал.
- Забирайте. Все в порядок! – возвращает мне документ. – Мошешь идить!
Наш «Русбез» не столь щепетилен при проверке. Для него главное, чтоб русской фамилии соответствовала русская же физиономия, чтоб без этих всяких, так сказать, переднеазиатских примесей. При несовпадении ФИО и фейса начинают выяснять: зачем псевдоним взял, да кто у тебя мама, мамины бабушка и дедушка. С себя бы начали. А то вот слушки ходят, что премьер наш и по совместительству директор «Русбеза» Котов
Николай Петрович на самом деле Кацман. Есть у него в роже что-то такое… Мне-то с мордой лица повезло, самый что ни на есть балтийский антропологический тип. Для таких, как я, главное – не попасть невзначай в списки неблагонадежных – оттуда недалеко и до зачисления в «апатриоты», «антипатриоты» или даже «русофобы». А это, сами понимаете, очень даже чревато…
Немец, снова вооружившись гармоникой, затянул что-то бравурное, из старого военного репертуара, свернул за следующий угол. Только шеврон «ГОА» («Германской Освободительной Армии») на рукаве мелькнул и скрылся. Откуда их столько налетело в последние месяцы? Еврооюз требует выдать их всех, а наш русский народный президент Игорь Ветлугин им фигу с маслом кажет. Политические беженцы, с Москвы выдачи нет!
Вот и дом показался… Черт бы их побрал, этих «беженцев». Чего им в Европе-то не жилось? Приедут в Россию, права качают, им сразу ссуда на обустройство – милости просим, господа интер-националисты! Не пущают только больных СПИДом и «голубых»; непонятно только, как вторых определяют – через тесты или в зад им заглядывают. Ну, еще психам путь в Россию закрыт – так официально говорится, на деле же у половины этих камрадов России не все дома. То стрельбу в магазинище затеет, то потасовку с русской народной полицией, то еще какой-нибудь номерок отколет. И ведь ни одного еще не депортировали. В кутузку посадят, подержат – и отпустят. Особо буйных – в психушку и там держат…И чего это я ударился в размышления? Скоро сам с собой заговорю. Вот и подъезд родной. Дверь-код-лифт-кнопка-этаж-дверь-ключ – и я в родном обиталище.
Красота – ушел и телевизор не выключил. Старею что ли, память слабеет? Слышно, как из комнаты Главный Верховод России (он же президент) Ветлугин вещает. Пока в желудке тихо, прохожу в свой рабочий кабинет. С экрана громко возглашает дорогой наш всенародный:
- Всем гражданам Великой Руси и федерированных с ней земель коренных народов необходимо ясно, раз и навсегда осознать…
Что ж такое нам надо осознать? Ага, опять про то, что инфляция – это временно, как инфекция, которую скоро преодолеет и опустит ниже всех плинтусов наше любимое правительство во главе с Первым Боярином (он же премьер-министр) Николаем Петровичем Котовым и персонально министром финансов…
Тьфу ты, каждый день дребедень! Убавляю звук. Переключать не стоит – по всем каналам
с двенадцати ноль-ноль до двенадцати тридцати одно и то же – «Разговор с народом». И почти всегда об одном и том же. Курица уже пятнадцать тыщ за кило, а они все норовят победить инфляцию. Ага, победят! С инфляцией бороться, это не с русофобией сражаться – тут кроме хорошо подвешенного языка мозги нужны, понимание сути экономических процессов. А у них одно краснобайство. Ну еще всякие полоумные инициативы вроде уголовной ответственности за отрицание татаро-монгольского ига – по этой статье уже с полсотни последователей Льва Гумилева арестовали, суды готовятся показательные. Это они умеют, хватать да судить – это куда проще, чем национальную экономику наладить.
Русобородое холеное лицо Главного Верховода России исчезает на миг и появляется образина истукана с золотыми усами и такой же точь-в-точь как у президента бородкой:
я и забыл, что сегодня Рождество Перуна согласно «Перунову Евангелию», бывшему экстремистскому сочинению, которое теперь на каждом углу продают за сущие гроши.
Я ведь и сам, признаюсь, пишу и публикую всякую дребедень о возрождении исконной религии русов-ариев – надо же как-то зарабатывать себе на хлеб насущный после того, как большинство общественных институтов, созданных «фиолетовой» революцией, быстро закрыли – и народ не противился. Надоела ему до черта вся эта катавасия. Тут хоть какой-то относительный порядок, хотя цены по-прежнему растут – еще быстрей прежнего, заводы закрываются, да еще на Севере неспокойно.
С чего все началось? Вы же знаете, как наш дорогой Верховод договорился с националами: я в ваши дела не встреваю, вы в мои тоже не лезьте, вот вам своя этническая территория – делайте там, что хотите, только демонстрируйте лояльность. И делают! И демонстрируют! Чрезвычайный закон о борьбе с русофобией там не работает. То есть иногда одного-другого не в меру горластого русофоба из местных тамошние спецслужбы прихватят – для видимости, для показухи. Иногда посадят даже. А так – вы сами по себе, мы сами по себе. И это особое положение «федерированных этносов» поддерживается через перераспределение средств: выкачивают из русской провинции и закачивают в бюджеты федератов. Что было и при прошлом режиме, и при позапрошлом – помните? А сколько там разворуют из перекачанного, одному только Богу (Аллаху, Будде) известно.
Ну, северянам, поморам этим, захотелось тоже быть федерированным этносом. Стали выступать публично – их приструнили было. А тут, как на грех, начались очередные заморочки на Кавказе. Пока там долго уговаривали и чуть-чуть усмиряли, про Поморье это как-то забыли. Ну, они и взбунтовались тут, обратились за поддержкой к мировому сообществу, в Страсбургский суд жалобу накатали. Европа на нашего Верховода всея Руси зуб имеет, потому Евросоюз дружно выступил в защиту поморов. А у них как раз новые лидеры вырисовались, которые до того в тени держались: Хаймусов и Майзеров. Я даже листовку видел в Москве: не верьте, мол, врагам русского народа и сепаратистам. Хаймовичу и Майзеру. Ага, верьте Котову-Кацману, чистопородному славянину! В общем, долго ли, коротко ли – дошло до того, что сквозь зубы, под давлением Европы признали-таки право поморов быть федерированными. Тут как раз и Страсбургское решение подоспело. Дело в том, что наш Верховод должен был важное соглашение подписывать по газопроводу. Европейцы ему условие поставили: или признай поморов как народ, или ветка газовая пойдет совсем другим путем, понятно? Еще и сибирских сепаратистов пригрозили поддержать (это было после того, как за Уралом дважды трубопровод рванули). Наш вождь порычал – и на попятную. Так что теперь Поморье в одном ряду с Татарстаном, Дагестаном, Якутией и прочими. И чудные дела твориться начали – объявился там под крылышком у этих Майзерова-Хаймусова Наследник собственной персоной, с претензией на престол. Сперва посмеялись, а потом… Начались аресты в Москве, в регионах, даже в некоторых республиках – брали бывших монархистов, даже тех, кто еще лет десять назад в идее легитимного престолонаследия разочаровался и забил большой болт на корону. А Наследник знай себе указы издает, теневой кабинет назначил. Его уж и арестовать пытались, и два покушения устроили – опять Европа вскипела, там же половина стран монархические. Не дадим, мол, повториться Ипатьевской трагедии! И снова нашему Верховоду условия стали ставить.
А вы же знаете, что у нашей власти вполне приличные отношения с Китаем и Штатами: первому он Еврейскую автономную область подарил за здорово живешь – зачем, мол, нам, русским патриотам, еврейская автономия? Все равно евреев там кот наплакал. Хотя и в целом по России их теперь тоже с кошкины слезки осталось – улетели в обетованную. А китайцы и рады: вместо привычной ухмылки Будды – рот до ушей. А Штатам Чукотку в аренду сдал. Зачем нам эта Чукотка, что она дает, кроме анекдотов? Куда пойдет арендная плата – тайна, покрытая мраком полярной ночи. Зато две сверхдержавы нами довольны.
Пообщался вот сам с собою, отвел душу. Надо не забыть в дневник занести – веду его с самых первых дней «великой фиолетовой». Три тетрадки исписал. До «славной патриотической» вел его в Интернете – теперь не рискую, тетрадки прячу в надежном месте. Всякое ведь может быть. Даже «Контакту» свои мемуары не доверяю.
Вспомнился тут случай, накануне второй революции произошедший, вспомнился в связи с Наследником и всеми этими царским играми вокруг него. Дело было так. Пришел я, праздного любопытства ради, на собрание местных монархистов… Достаю тетрадку № 2.
«Ничто не предвещало скандала. В небольшом зале городского очага культуры набилось три десятка участников Монархической конференции, которых наскребли по всему району, десяток журналистов и полсотни любопытствующих для создания видимости широкого участия населения в обсуждении насущных проблем престолонаследия в России. (Замечание на полях – «это происходило задолго до явления особы Наследника»).
На трибуне – импозантный седовласый человек лет под 60, лидер легитимистов. Черно-злато-серебряный флаг на стене, такие же трехцветные повязки на рукавах активистов, среди которых почти нет молодежи, большинство – ровесники лидера. Регистрация, приветственная речь, выборы президиума. Чинное течение собрания нарушает группа молодых парней в черных куртках с «коловратами» на груди, в черных же бейсболках.
- Всем оставаться на своих местах! – это предводитель парней в черном выходит вперед, небрежным жестом отстраняет председателя собрания, завладевает микрофоном. В зале воцаряется смятение и переполох. Незваный гость вещает:
- Господа так называемые «патриоты» (криво ухмыляется), вас приветствует вождь организации «Славянские соколы» (сокращенно – СС) Виктор Скоробогатов. Попрошу сохранять порядок и соблюдать тишину в зале! Мы призваны вышними богами очистить
нашу святую и многострадальную землю от тех, кто обманом прокрался в патриотические ряды. Прошу предъявить черепа к осмотру!
Шум в зале усиливается, а двое соратников «сокола» бойко выныривают из фойе. В руках у них – краниометрические циркули. Тем временем вожак почти насильно забирает у перепуганных членов президиума список делегатов и начинает зачитывать ФИО:
- Итак, Плюхнин Игорь Алексеевич. Фамилия русская. Покажись-ка нам!
- Это форменное безобразие и самоуправство! – вскакивает пожилой монархист. – Вы по какому праву смеете…
- Смеем! – смеется предводитель СС. – По праву великой и могучей фиолетовой революции, уничтожившей старый режим, гнилую вертикаль и борьбу с экстремизмом.
Перекрывая шум и гвалт, соратники Скоробогатова громко аплодируют.
- Дедка, подставляй свою лысину под циркуль! – орет соратник справа.
- Это в высшей степени возмутительно! – задыхается от гнева монархист. – Я буду…
- Жаловаться самому царю-батюшке! – воздевает вверх указующий перст вожак. – А где он, кстати, царь-то? Ау!
Второй соратник, глумливо гогоча, заглядывает под стол. Кое-кто из присутствующих (кстати, вполне славянской наружности) пытается под шумок покинуть зал. Их решительно заставляют поворотить оглобли назад. Незадачливого монархиста хватают под белы ручки и усаживают в кресло методом жесткой посадки. Тот мотает головой, уклоняясь от циркуля.
- Ну, чего ты, все равно скрывать нечего, ни одной волосины. Простым глазом видно, что черепок у тебя скошенный, явно не арийский. Я просто удостовериться хочу, чтоб было строго по науке, - вожак пытается щелкнуть монархиста по лбу.
- Мы и царя твоего обмеряем! – соратник заносит циркуль над теменем как дамоклов меч.
- Это черт знает что! – вопит восточного облика секретарь конференции.
- У, а у тебя головушка явно переднеазиатского типа и нос саблей, - второй соратник растворяет циркуль и ловко приставляет его к голове секретаря.
- Что ж вы, олухи, русский флаг позорите? – восклицает степенный бородатый монархист, завидев на рукаве вожака бритых черно-злато-серебряный шеврон.
- Не тебе судить, дядя, - насмешливо бросает вожак. – Такие, как ты, профукали Россию еще сто лет назад, а мы ее возродим во всем, так сказать, блеске и во славе!
- Да, уж ты-то «возродишь»… - презрительно бросает монархист.
Жена испуганно одергивает его:
- Сядь, Володя! С ними же бесполезно спорить, только нарвешься на неприятности.
В президиуме тем временем завязывается потасовка. Секретарь конференции пытается вырвать циркуль из рук парня в черном.
- Эй, парень, хорош бузить! Нормальные мужики членами меряются, а не черепами! – это подает голос щуплый рыжеватый блондин с третьего ряда.
- Сейчас и это измеряем, у тебя-то наверняка обрезанный. Вот отведем тебя в сортир и проверим это дело, - парирует вожак.
- Там же и замочим, - весело кричит циркулист, норовящий измерить лысую голову.
- Ну, зачем же так грубо, - разводит руками вожак и с улыбкой обращается к залу. – А вы, господа, становитесь в очередь на измерение.
- Циркуль – масонская штука, атрибут мастера, - бросает сидящий рядом со мной какой-то «боец реставрации». – Правящие масоны всю эту шпану на нас науськивают.
Один из «славянских соколов» подлетает к деду и прямо в ухо орет:
- Заткнись, гнида, а то урою! Сам ты масонская рожа, урод старый!
Дальше – пробел. Не хотелось описывать дальнейшее. Короче, я, как член комиссии по люстрации (Чекалюстр) вмешался и потребовал от «Славянских соколов» удалиться вон,
в результате чего был крепко побит и выкинут в коридор. До того меня лупцевали язычники в церкви. Теперь там их капище, а вместо крестов сверкают под лучами пресветлого Ярилы коловраты – почти такие же, как и над башнями Кремля. К старым задубевшим ушибам добавились новые. Били меня теми самыми циркулями. Через неделю после описанных событий я покинул комиссию, а еще через три месяца грянула «великая национально-освободительная». Потом я случайно узнал, что наводивший страх на мирных монархистов Виктор Скоробогатов возглавил «Русбез» в Калужской области, туда же, наверно, слетелись и все его «соколики».
А вот и новостишки подоспели! Спасская башня с золоченым коловратом. Злопыхатели вроде меня про себя сравнивают эти штуки с гитлеровской свастикой. Нет большего оскорбления для символа новой России, обильно политого кровью национал-революционеров в горячие дни. Во-первых, у фюрера свастика была направлена противосолонь, а у новой власти – посолонь, по ходу ясного солнышка, пресветлого Ярилы. Впрочем, все зависит от того, под каким ракурсом рассматривать: встанешь так – благородный коловрат, встанешь иначе – свастика треклятая. Ну да ладно. Во-вторых, у нацистов концы свастики были изогнуты под прямым углом, у коловрата – под острым. В-
третьих, у немцев эта штука была черная, у наших – золотистая как волосы истинных славян, как пшеница в русских полях, как солнышко в небе.
Что там по телеку? Прибавлю звук. Ага, легки на помине наши монархисты. Опять митингуют на Манежке. Разгоняют их, как в недавнем прошлом демократов, будущих «фиолетовых». Что поделаешь, обидели мужиков. Поначалу пригласили в коалиционное правительство национального единства, а через месяц взяли, да и выперли оттуда. Вот они и обиделись, крепко обиделись. Сейчас в Архангельске собираются, в республике Поморье, уходят на Двину, как некогда белые офицеры на Дон. А тут и Наследник нарисовался. И чего он столько лет прятался? Мог бы пораньше вынырнуть из глубин исторического небытия. Перехватил бы инициативу у «фиолетовых», когда они только Вертикаль ниспровергали. Сейчас-то уж поздно, националисты у власти, режим мало-помалу твердеть и каменеть начинает. Если б не экономические неурядицы да фактическая независимость федерированных республик с Поморьем в придачу. Что ж, посмотрим, во что это выльется. А пока выключу телек и врублю комп.
Зайду-ка я в «Контакт». Давно не был, целых три дня. Сегодня это – последнее свободное
пространство для дискуссий, хотя, надо сказать, социальную сеть периодически зачищают, а иных «контактеров» заметает «Русбез» за антипатриотизм и русофобию. Из моих виртуальных друзей пока что – тьфу-тьфу-тьфу! – никого.
За полчаса пробегаю с десяток групп из сотни, в которых состою, проверяю почту, обмениваюсь парой-тройкой сообщений. Снова совершаю пробежку по группам. Будучи под воздействием телесюжета о разгоне монархического митинга, захожу в группу «Россия. Царственное будущее». Ого, там нас уже сто шестьдесят восемь персон! С пополнением – два новых члена изъявили желание вступить в ряды подданных виртуального царства-государства. Так, что там новенького? Ага, Интернет-голосование:
кого вы хотели бы видеть на престоле? Дюжина потенциальных «царей», на первом месте – Виталий Прохоров из Самары (40 голосов), на втором – Георгий Сидоров из Можайска (23 голоса), на третьем…О славянские боги! Сам Наследник! Кстати, а среди участников группы его нет ли случайно. Впрочем, какое там: всем провайдерам Великой Руси и остальной России строжайше запрещено предоставлять доступ к архангельским Интернет-ресурсам. Так что, «коронуют» Наследника заочно. Я щелкаю против фамилии «монарха».
Никакой я не легитимист. Просто стеба ради. Я – пятый, кто проголосовал за Наследника.
В животе раздается музыка. Готовлю обед, опустошая скудные запасы холодильника, смотрю телевизор. Все одно и то же: несколько патриотических демонстраций в городах и весях, депортация незарегистрированных в столице дагестанцев в федерированную республику, речь Котова (зеваю), международное положение. Какой-то круто-патриотический боевик из времен Киевской Руси. Аресты в Саратове и Томске – ловят русофобов и сепаратистов. Открытие нового языческого мольбища в Калуге. Попы не возражают. Еще бы возражали. Их не трогают, пусть скажут спасибо, что живые. Концерт
русских рок-групп. Задолбал «ящик», поворачиваюсь к голубому экрану задом, к монитору передом. Ого, а за Наследника уже двадцать девять контактеров высказались!
Вечером сажусь за статью «Славянские корни Месопотамской цивилизации». Бред, конечно, но зарабатывать чем-то надо. Что бы такого забойного сочинить? Ага, Шумер – это от «шумел камыш», шумящие тростники в низовьях Евфрата. Вот откуда незатейливая песенка родилась. Напишу – и ведь поверят, ей-богу Сварогу поверят, как пить дать! Их, патриотов наших, хлебушком не корми – дай только что-нибудь такое, покрытое плесенью тысячелетий, чтоб русофобов навек посрамить! В прошлый раз про Египет байду гнал, теперь про шумеров сочиняю. На все уходит три часа.
Вечер-ужин-телевизор. Опять кого-то депортируют по месту компактного проживания этноса. Высылают вслед за миллиардами, выкачанными Москвой из русской провинции на ублажение федерированных. А как же! Мы, хоть и патриоты, и даже национал-, но не фашисты ведь! Отломим этническим элитам куски пожирнее – пускай подавятся. Лишь бы лояльность Кремлю демонстрировали да русских не обижали там у себя. А даже если и обижают…А чего тебе, Иванушка, делать в Махачкале или Черкесске? Рязанщина с Подмосковьем тебя ждут. Собирай пожитки – и вперед, на Великую Русь, да помогут тебе наши коренные боги! Взаимообмен, так сказать: националов – на историческую родину, русских – тоже на историческую. Сколько там в Казани славян на чемоданах ерзает? Вот так рассуждают наши правители, «призванные русским народом в тяжелую годину» (из речи Верховода). А с чего все началось-то? «Фиолетовые» сдуру кашу заварили. Решили
День народного единства отменить, чтобы, знаете ль, гопари бритоголовые не чудили. И не просто упразднить (нельзя ж народ без лишнего выходного оставить), а перенести этот самый выходной на День памяти жертв холокоста. Кстати, забыл, когда он? Помню, что где-то в январе – всего-то один раз и отметили дату. И сделали все это, как подобает демократической общественности, с благой целью – чтоб антисемитизм изжить. Ивану нашему лишний выходной – лишний повод. Сядут славяне за стол: «А за что пьем?» «Да
евреев поминаем!» Вот и будет бухой мужичок благодарить евреев за лишний свободный день календаря; неважно – красная дата в венке из роз или черная в траурной рамке. Ну, алкашам, понятно, до лампочки за что пить. А вот патриоты наши сразу взбунтовались: вертай обратно 4 ноября с русскими маршами! Взбунтовались раз – разогнали, два – тоже разогнали, но с большим трудом, а на третий раз Народная Самооборона не сдюжила, дала слабину – и поехало. Через месяц власть «фиолетовая» пала как перезрелый фрукт.
Временный Президент Николай Николаевич Куприянов вовремя успел покинуть Россию и теперь обличал новый режим, скрываясь на вилле где-то под Бирмингемом. Немало вчерашних пего приверженцев быстро перебежали под флаг новой власти. Впрочем, флаг оставался прежним – черно-золото-серебряным, только без диагональной фиолетовой полосы, которой победившие старый авторитарный режим демократы любили «перечеркивать» старый имперский прямоугольник. Ленту скоро сменил золотой «коловрат» с загнутыми под прямым углом концами, повернутый посолонь – чтоб не путали с нацистами. Кого-то из непримиримых арестовали, другим позволили эмигрировать, потом собрали в Кремле старейшин различных диаспор и поставили условия: мы не мешаем вам делать в родных республиках, все, что позволяет шариат и адат, вообще все, что заблагорассудится, будем, как прежде, подкармливать тамошние элиты за счет русской провинции. Только вывезите своих земляков на исторические родины – мы вам даже транспорт предоставим. Короче, всех, кто проживает в столице и крупных городах сверх квоты: один нацмен на тысячу граждан-славян. Начались возмущения, ропот, кое-где даже беспорядки, но с задачей справились в сжатые сроки.
А там уже наш Верховод начал чудить и куролесить! Не прошло и двух месяцев по воцарении – чрезвычайным декретом «сухой закон» ввели. С тех пор гоним и пьем. У меня у самого на кухне бражка стоит, на даче в погребе аппарат. «Великая Русь – трезвая Русь». За это предлагаю поднять стаканы. Я и сам скоро изопью бражки на сон грядущий.
Перед сном пытаюсь выйти в «Контакт». Черт возьми! Как ни бьюсь, не могу зайти на свою страницу. Может, пароль забыл? Да нет вроде. Опять какие- то сбои. Что ж, частенько так бывает. Все сегодня работает с перебоями. Выключаю компьютер, скромно, даже слишком скромно ужинаю и ложусь спать. Завтра с утра думаю еще раз поработать над статьей – чувствую, что чего-то в ней не хватает.
Ночью снится фиг знает что: Ленин в «Контакте» созывает товарищей на съезд – «это закрытая встреча, вход строго по приглашениям». Потом – митинг монархистов; бородатые мужики во главе с лысым черепом, который тщетно пытались измерить ультра-патриоты, с пением «Боже, царя храни» идут на Кремль – и ворота сами распахиваются перед ним. Улыбающийся Котов встречает апологетов престолонаследия и сам ведет их к самому Верховоду. Птичками порхают с башни на башню пшенично-золотые коловраты.
…Мой сон был грубо прерван настойчивым и требовательным трезвоном в дверь.
2.
Звонок заливался соловьем. Кого черт несет? Едва разлепив веки, гляжу на циферблат будильника. Без четверти семь. Кто же это может быть в такую-то рань? Шлепанцы-штаны-рубаха-коридор-дверь. Еще не успев глянуть в глазок, машинально произношу:
- Кто меня побеспокоил?
И в ответ – будто ледяным душем окатило:
- Откройте немедленно! Русская служба безопасности.
Сердце упало, и вслед за ним об пол брякнулась связка ключей. Глянул в глазок – точно, трое в штатском. Дрожащими руками поднял ключи, с третьего раза засунул в замочную скважину. На пороге вырос высокий, худощавый человек с короткими темно-русыми волосами вокруг огромной залысины, напоминавшей глубоко вдающийся в мелководное море залив, приплюснутым носом и тускло-серыми глазами, которые впились в меня:
- Гражданин Филимонов Дмитрий Игоревич?
- Да, я… - не узнаю свой голос, он упал вслед за сердцем.
Перед глазами как крылья бабочки-крапивницы раскрываются и тотчас захлопываются бордовые корочки, не успеваю разглядеть ФИО. Двое тем временем устремляются: один – на кухню, другой – в комнату.
- У нас имеется ордер на обыск в вашей квартире, - и ловко извлекает из папки ордер.
За спиной появляются четвертый «русбезовец», с ним двое понятых – соседи, такие же заспанные, как я: сегодня ж суббота.
Из кухни доносится торжествующий голос:
- У него тут бражка стоит!
- Русский народ спаивал? - тусклые глазки буравят мое лицо. – Пройдемте.
- Сам себя поил. Самогеноцидом занимался, - я еще пытаюсь шутить и прохожу, ноги подкашиваются. Второй «русбезовец» с густой, золотистой как у льва, гривой сразу усаживается за моим компьютером и принимается шарить в многочисленных папках.
Первый тем временем возвращается из кухни, где успел обследовать мои скромные запасы бражки, и начинает дергать ящики письменного стола.
- Ключ где? – вопрошает первый, а второй радостно потирает руками, обнаружив какой-то интересующий его файл.
- Ключ под бумагами, - указываю я дрожащей рукой.
- Бумагами тоже займемся, - он отпирает ящик, который тотчас летит на пол, и начинает потрошить его. Извлекает стопку тетрадей, скрепленных скотчем.
- Что это?
- Мемуары…Последние годы, - словно шелестящий лист слетает с моих уст.
- Понятно! Проверим, - тетради летят на журнальный столик.
Тем временем человек с залысиной и папкой заполняет бумаги. Ничего не понимающие понятые хлопают глазами. Четвертый, невысокий, молодой и прыщавый «русбезовец» тем временем изучает стеллаж с книгами. Взор его желтых глаз натыкается на «RUтопию» Вадима Штепы и давнишнюю книжку Дмитрия Верхотурова о сибирской самостийности.
- Ого, сепаратистские сочинения! – в глазах его вспыхивает алчный тигриный огонек.
- Вы хоть объясните мне…- нормальный тембр голоса понемногу возвращается.
- Проедемте с нами, там и объясним, - колышется гривистая голова. – Еще нашел…
Покопавшись еще в книгах, он переключился на лежавшие поверх стеллажа папки. Его руки машинально вытряхнули содержание первой попавшейся: вырезки из газет двухгодичной давности, листовка…Стоп! Русбезовец поднес ее к глазам, ехидно улыбнулся, положил на стол перед важным человеком с залысиной:
- Посмотрите вот это. Тоже сепаратистская штучка.
Заурядная прокламация, какими не столь давно были оклеены заборы и стены домов во всех городах России.
- Что это? – человек с залысиной двумя пальчиками брезгливо поднял бумажку:
- «Наш сибирский славный кот Моську запросто порвет», - механическим движением опустил ее на стопку тетрадей. – Мелочь. Да и старо уже, печаталось до национальной русской революции, чтоб «фиолетовых» подразнить. Нас не это интересует. Ищите еще!
«Уж не бывшие ли сотрудники центра «Э» в нашем управлении «Русбеза» окопались? – с ужасом думаю я. – А ведь наша комиссия их выявляла и вычищала тщательно. Нет, это исключено. Не может быть такого…Хотя, конечно, всякое возможно», - думаю я, и мурашки пробегают по коже.
Вот и все. Вынули жесткий диск, забрали тетради, с десяток книжек – официально не запрещенных новым режимом, но весьма предосудительного, по мнению русбезовцев, содержания, выполнили все необходимые формальности, заполнили протокол, опись изъятого – и вместе со всем этим добром доставили меня в городской офис «Русбеза». С крамольными материалами заодно конфисковали и две емкости с бражкой. Не стесняясь моего и понятых присутствия, смачно облизывались при этом и весело перемигивались.
Промчал по центральной улице элегантный черный джип, украшенный аббревиатурой «РСБ» и вгоняющей в трепет эмблемой: меч-кладенец с коловратом на рукояти, пригвождающий подколодную гадину – да вы, конечно, помните этот символ новой патриотической власти. Мимо одиноких прохожих, мимо шатающихся по тротуару каких-то вооруженных то ли шведов, то ли фламандцев, свернули в переулок, оттуда – на параллельную улицу. И вот я оказался в штаб-квартире «Русской службы безопасности».
Пока оформляли, пока определяли меня, мучительно тянулось время. Наконец, часов в пять вечера захлопнулась за мной тяжелая дверь с глазком и кормушкой. И вот я остался один на один со своими страхами и тревогами, унаследованными от поколений предков, мучительными сомнениями и раздумьями. Мозги сверлила одна и та же неотступная мысль: почему они сработали с такой невероятной оперативностью? Кто-то вовремя «стукнул»? Или они отслеживают денно и нощно, кто посещает монархическую группу?
А может, за мной следили уже давно? От этой догадки по моему телу опять пробежали мурашки. Неужели за каждым моим шагом неусыпно следили? Но что я сделал такого, кроме злосчастного нажатия на мышку, которое могло ведь быть и чистой случайностью?
Да оно и было случайностью, секундной прихотью – я мог нажать на какого-нибудь самозваного «кандидата в цари» Сидорова или Тропина, или еще кого… Это же просто игра, шалость. Там же наряду с Наследником еще Ктулху и Кащей Бессмертный были!
В семь принесли ужин, скромный и холодный. Пожевал вчерашние сырники, выпил некрепкого чаю, сходил на оправку. Пока вели по коридору, вспоминал: вот здесь некоторое время заседала комиссия по люстрации, когда бывший особняк бывшей правящей партии не отдали-таки под детсад. А потом грянул новый переворот, так что и охнуть не успели. Я тогда уже не был членом Чекалюстра: пока мои соратники разбирали очередные дела, я отлеживался после стычки с националистами, о чем рассказал выше.
Всю ночь ерзал на жестком матрасе, мой мозг, осаждаемый пестрым войском недобрых мыслей и предчувствий, отказывался подчиниться повелению царицы ночи и отправить мою душу странствовать по миру сновидений. Бодрствованию моего мозга весьма способствовала и багровая ночная лампочка, следившая за всеми мучительными метаниями и катаниями с боку на бок по узким нарам. Смежил веки я лишь под утро…чтобы через час (полчаса, двадцать минут?) быть разбуженным. Первое утро в заточении, первый допросный день.
3.
Я ожидал увидеть на месте следователя кого угодно, хоть самого дьявола, взошедшего по кругам ада прямо в кабинет, но только не этого человека. Да, тот самый – Ковылин Борис
Евгеньевич – один из полсотни тех, кого мне довелось выбросить из политической и чиновной жизни, то есть подвергнуть люстрации. И как же было не запасть в мою память этому трясущемуся, поминутно протирающему очки платком и облизывающему тонкие длинные губы человечку средних лет, повторявшему как рефрен:
- И как же мне теперь быть?
Иногда при этом добавлял:
- У меня трое отпрысков – Саша, Лена и Едропут. Так сказать, исправлял демографические перекосы…
При последнем имени я готов был прыснуть, но сдерживался.
Еще прибавлял Ковылин:
- У меня немалый опыт управленческой работы. Стоит ли так разбрасываться кадрами?
И вот теперь сквозь стекла все тех же очков пристально смотрят на зрачки – будто два черных перчика-кругляша на серо-зеленых лавровых листках в белых бульонных чашечках больших глаз. Не знаю, почему такое сравнение вдруг пришло на ум – может быть, в предвкушении обеда, который оказался еще холодней и безвкусней ужина.
В кабинете, где раньше располагалась какая-то вполне безобидная федеральная контора, был самый минимум мебели: массивный письменный стол, стулья, шкаф одежный и шкаф для дел, ноутбук, сейф; за спиной у человечка – черно-злато-серебряный флаг, двуглавый орел с коловратом на щите, но без монарших регалий (не забыли еще старый герб?); слева - календарь, где изображена Спасская башня, увенчанная коловратом, а на фоне ее – сам Верховод, облаченный в камуфляж, в какой-то «неуставной» серо-зеленой, как глаза следователя, фуражке с орлом и коловратом, рука вскинута над головой прямо – «Судьба нации превыше всего» (это фашисты и нацисты руку выбрасывали вперед и вверх, а мы – не они, у нас десница прямая, как перпендикуляр, и указывает на обитель вышних богов).
В этих вот интерьерах и допрашивал меня Ковылин. Сухим, деловитым тоном, без малейших намеков, что помнит меня. ФИО, национальность («- Разумеется, русский. А вы что хотели?»), партийность («- Бог миловал!» «- А состояли?» «- Было дело» «Конкретно?» «Демократическая перспектива», три месяца, потом вышел оттуда».), род деятельности («- Фрилансер». «- Говорите по-русски пожалуйста». «- Свободный журналист»), место жительства и т.д. Интересно, что о моей работе в составе городского Чекалюстра, следователь не вопрошал. Напротив, любопытствовал: не был ли я в прошлом каким-либо образом связан с правящей партией, центром «Э» и т.д. – те же вопросы, что и мы задавали в свое время всем проходящим фильтр Чекалюстра. Неужели он меня совсем не помнит. Иначе не стал бы с такой серьезной миной на лице интересоваться прошлыми порочащими гражданина-великоросса связями.
Дальше пошло интереснее – не то, что я ожидал поначалу.
- Гражданин-великоросс Тропин Сергей Павлович?
«Ага, - думаю я. – Началось. Сейчас потребует выложить всю подноготную про монархическую группу в «Контакте».
- Знаю заочно, не больше полугода. Друг-контактер. Обменялись парой сообщений, поздравили друг друга с Новым годом. Состоим в нескольких группах. Перечислить?
Он кивает годовой: «Да-да, конечно». В глазах блестит живое любопытство.
Перечисляю: «Россия. Царственное будущее», «Загадки отечественной истории»,
«Коренная Русь», «Тайны великих цивилизаций»… Вроде все? Ах, да, совсем запамятовал, - спохватываюсь я. - Еще «Имперская история России» и «Гиперборея».
- Не все. Еще «Траволечение», «Русские руны», «Туры на Алтай», «Золотое кольцо».
- Знаете? – выражаю неподдельное удивление осведомленностью Ковылина.
- Мы все о ваших контактах знаем, - невозмутимо произносит следователь. – Группа «Алая кровь» вам что-нибудь говорит?
- Впервые слышу. А что это? Какая-нибудь очередная рок-группа? Не знаю такой.
- А вы подумайте, вспомните, напрягите память, - впился в меня колючими глазками Ковылин. – «Алая кровь»? Что-нибудь говорит это название?
- Кровь…Алая, то есть красная, как у меня и у вас. Просто кровь? А что я должен вспомнить? – на моем лице отразилось такое искреннее недоумение, что следователь начал терять терпение.
- Послушайте, перестаньте, наконец, разыгрывать наивного простачка. Вы же все прекрасно знаете, - пальцы его правой руки сплясали джигу на кипе бумаг. – Группа в «Контакте», она же организация, ставящая антинациональные, подрывные цели.
- А-а-а… - протянул я. – Понимаю…
- Бе-е-е, - передразнил Ковылин. – Теперь смекнули, что к чему? Вижу, что вы ни сном, ни духом про «алых кровников». Что ж, тогда я вам поведаю вкратце, в двух-трех фразах. Так вот. Возникло это объединение не далее, как полгода назад. У истоков его, в качестве главного организатора и вдохновителя, стоял известный вам гражданин-великоросс Тропин Сергей Павлович, ваш контактер с тех самых пор, с которым вы «всего лишь» обменялись парой сообщений и поздравили друг дружку с Новым годом. К вашему сведению, этот господин совершил деяние, которое законами новой России карается весьма строго. Хотите знать, что именно? Вот, - он поднялся, прошествовал к сейфу, открыл его и извлек оттуда пухлую папку. Вернулся за стол, вытащил из папки еще одну.
- Дело о создании подрывной антирусской организации «Алая кровь». В короткий срок с помощью столь любимого вами «Контакта», была организована разветвленная сеть ячеек от Серпухова до Самары, от Коломны до Белгорода. «Алая кровь» - так именовали в старину русских – подчеркиваю это слово! – русских однодворцев. Так вот этот самый Тропин и еще три сотни ему подобных «контактеров» возмечтали возродить однодворческое сословие с тем, чтобы противопоставить его остальным русским – по их словам, неисправимым потомкам крепостных холопов. То есть сделать то же самое, в чем по нашему недосмотру преуспели поморы, чем занимаются сепаратистские кружки в Сибири и на Дону. Противопоставить русских друг другу и поссорить их между собой! – в его голосе зазвучали патетические нотки. – Расколоть, расчленить единое тело нации!
Меня лукавый дернул за язык. Сначала хотелось бросить ему в лицо ехидную реплику: «А когда ваши единомышленники раскалывали российскую гражданскую нацию, вычленяя один, пусть даже и самый многочисленный, доминирующий и, как это принято говорить, государствообразующий этнос, тогда вы чем думали?» Но вместо этого спросил только:
- А вы сами-то уверены, что эти ребята занимались подрывной деятельностью?
Вместо ожидаемой гневной отповеди: «Здесь я задаю вопросы!» последовал смешок:
- Да нет, никакой конкретной подрывной деятельности, конечно же. Кровь эту самую не проливали, газопроводы не минировали, даже митингов не пытались устраивать. Просто базарили в Интернете. Как мы в свое время. Но болезнь нужно лечить, как только обнаружились ее самые первые симптомы, а не тогда, когда шансы на исцеление начинают стремительно таять как снег под вешним солнцем.
«Да, ты-то уж «базарил» в Интернете, - подумал я. – Когда успел-то к национал-революционерам примкнуть, люстрат хренов, бывший куратор движения «Свои»?»
А между тем Ковылин продолжал:
- Эти соратнички придумали ни много, ни мало, как учредить виртуальную республику «Засечная Русь», создали сайт, который мы прихлопнули через пять дней после его появления и накрыли всех шибко горластых и писучих, - он неприятно захихикал. А вам про этот сайт что-нибудь известно?
Я замотал головой. Следователь откинулся на спинку стула, скрестил пальцы на затылке и внимательно рассматривал меня несколько минут. Ожидание вопроса явно затянулось, я заерзал на седалище.
- Хорошо, о Тропине вы имеете представление самое смутное. А фамилия Сулемин вам что-нибудь говорит?
Мой воспоминательный механизм принялся бурить мозговые недра. Опять молчание, на этот раз его инициировал я. Ковылин только пощелкивал пальцами да изредка шелестел ворохом бумаг на краю стола.
- Да, - прервал молчание я. – Есть такой среди моих друзей. Алексей-Патриот-Сулемин.
- Так и расскажите о нем поподробнее, я вас прошу, - Ковылин был подчеркнуто вежлив.
Я сообщил все, что я знал об этом человеке, с которым ни разу не встречался «в реале».
- Этот гражданин-великоросс нас не интересует. Проверяли – чист как дистиллированная вода, - удивил меня следователь. – Давайте перейдем к следующему по списку, - он полистал бумаги в папке. – Сергеев Максим Викторович. Тоже ваш друг по «Контакту».
Оказалось, что и этот гражданин-великоросс чист. Тут я сообразил, что Ковылин нарочно издевается надо мной, и будет допытываться, что я знаю обо всех и каждом из 268 моих виртуальных друзей. Ладно, посмотрим. Я решил не подавать виду, что разгадал замысел Ковылина. Следующие минут двадцать Ковылин, хитро ухмыляясь, допытывался, что я знаю о Марине Истоминой, потом еще столько же – о Николае Калиникове (я и не помнил про такого). И эти тоже ни к чему предосудительному не причастны. Когда очередь дошла до шестого виртуального «кореша», Игоря Данилина, я не стерпел:
- Сколько еще времени вы будете терзать меня, расспрашивая о людях, о которых я ровным счетом ничего не знаю?
Ковылин опять откинулся на спинку стула:
- Осталось еще двести шестьдесят пять ваших «друзей» плюс те, с кем вы хоть однажды списывались через «Контакт» за последние полгода. Таковых набирается (он заглянул в папку) – пятьдесят семь человек. А потом уже перейдем к вашей персоне.
- Может быть, лучше сразу перейти к моей персоне? И вообще – зачем вам знать что-то о моих случайных Интернет-знакомых, которых вы ни в чем не подозреваете?
- Это уж моя забота – с кого начинать и о чем спрашивать! – внушительно произнес бывший люстрированный. – А ваша задача – отвечать на поставленные вопросы.
Допрос продолжился до вечера. Из тридцати девяти следующих «друзей» тридцать пять не представляли никакого интереса для «Русбеза» ни с какой стороны. На каждого из них уходило от пяти до двадцати пяти минут. Оставшиеся четыре в совокупности заняли четыре с половиной часа. Двое были из «Алой крови», третий числился в уральской сепаратистской группе, четвертый осмеливался критиковать национальную политику.
За вычетом получасового обеда и двух хождений в сортир, остальное время я должен был беспрерывно ворочать языком. Под вечер я с трудом владел главным речевым органом.
Наконец, и следователь Ковылин, устало глянув на часы, позвал охрану. Меня препроводили в камеру. Голова кружилась, фамилии, имена набегали и отступали, как волны на песчаный берег, глаза слипались, приступы зевоты сводили челюстные мышцы, в ушах все звучали вопросы вроде: «Что вы можете рассказать следствию о гражданине-великороссе Терпугине Дмитрии Николаевиче?» Боже, зачем он так издевается надо мной? Неужели хочет отыграться за пережитые в Чекалюстре унижения? И при том – ни словом, ни намеком о том, что мы знакомы и при каких обстоятельствах. Я пожевал холодный омлет, хлебнул чаю той же температуры и скоро повалился на нары.
Новый день начался с новых расспросов, столь же ненужных и бессмысленных. За этот день успели «перемыть косточки» еще семидесяти семи «контактерам». Из них в поле зрения «Русбеза» находились девять, на них ушло в общей сложности шесть часов, по остальным проскакали словесным галопом. Из девятерых семь подозревались в русофобии, один в каком-то там (курском что ли? или орловском?) сепаратизме и порочащих связях со все тем же злосчастным Тропиным, один – в симпатиях к Наследнику. Это и был оставлен «на десерт». Ковылин ухмылялся широкой и зубастой крокодильей улыбкой:
- Вы, насколько мне известно, к монархии весьма и весьма неравнодушны. Что ж, все мы (он подчеркнул это слово) в душе монархисты. Но одно дело – Его Величество Принцип и совсем другое – конкретно-историческое воплощение этого Принципа в России. Что касается Наследника, то вы сами понимаете… - он опять улыбнулся хищной рептилией, -
само упоминание о существовании этого самого Наследника, в кавычках или без, создает там, - он поднял указательный палец, - ощущение дискомфорта. Так что расскажите мне, как вы вышли на гражданина-велико…(глянул в бумагу), ой, нет, гражданина-татарина
Гаисова Равиля Ахметовича, проживающего…
- Знаю! – почти выкрикнул я. – Через гражданина-контактера Бережного Ивана Вячеславовича, через которого я и вышел на эту монархическую группу, будь она трижды проклята! Могу рассказать по существу дела следующее…
- Да не торопитесь вы, в конце концов, - перебил он меня. – У нас впереди еще не один день и не один десяток фамилий. И чем так уж «проклята» эта монархическая группа?
Я удивленно воззрился на следователя. Немая сцена: рука с ручкой, зависшая над протоколом, как стрекоза над озерной гладью, мои выпученные глаза и разинутый рот.
- Не удивляйтесь, что я задаю такой вопрос, - быстро нарушил тишину Ковылин. – В этой вашей группе немало милых и глубокоуважаемых лично мною людей. Человек эдак, - он почесал лоб, - семнадцать. Нет, двадцать.
Я хорошо запоминаю цифры, в чем вы могли уже убедиться выше. Именно так и было: он почесал свой не слишком впечатляющий лобик, в сотый раз протер очки – и вспомнил именно ТОЧНУЮ цифру «милых и уважаемых» лично им людей.
- Я отнюдь не сторонник так называемого Наследника, - оправдывался я. – Более того…
- И кликнул мышкой не там, где следовало бы, чисто случайно! – расплылся в улыбке Ковылин. – Я правильно воспроизвел ход ваших мыслей?
«Вот так, с разговорами и пришли к тому, с чего должны были начать», - подумал я.
Следователь опять принял любимую свою позу: откинулся назад, пальцы замком на затылке, взгляд из-под очков устремлен куда-то поверх моей макушки. Я машинально оглянулся через плечо. Из распахнутой форточки веял ветерок. Из переулка доносились шаги одиноких прохожих. Повернул голову – Ковылин все так же сидел напротив меня, ожидая, что я еще скажу в свое оправдание. Луч вечернего солнышка уткнулся в плакат на стене, как раз кремлевский коловрат, удачно вписавшийся в солнечный зайчик.
- Вы не ответили на мой вопрос…, - следователь разомкнул пальцы.
- О чем?.. Ах да, конечно: вы правильно прочли мои мысли.
- И я охотно верю вам. Вернемся к Равилю Ахметовичу Гаисову. Когда и при каких обстоятельствах вы познакомились с ним в «Контакте»?
Долгими были расспросы про этого Гаисова. Следователь доставал распечатки моих посланий и ответов виртуального монархиста. По каждому из этих сообщений Ковылин настойчиво и въедливо допытывался: по какому поводу написано? Что означает та или иная фраза? Нет ли здесь второго скрытого смысла, двойного дна? У меня с Гаисовым было несколько общих тем – не столько по истории российской монархии (увлекаюсь этим с вузовской скамьи), сколько по всякого рода таинственным и необъяснимым явлениям, случавшимся в человеческой истории, а, время от времени, происходящими и в
современном мире. Равиль был большим знатоком тайн и загадок Поволжья.
Долго растолковывал я каждое слово в своей переписке: от поиска кладов Стеньки Разина до явления НЛО в Альметьевске. Похоже, Ковылин не на шутку увлекся – он даже передвинул поближе к себе ноутбук, включил его, пробежался по «клаве» как пианист по клавишам рояля, пошарил мышкой, открыл какой-то сайт:
- Так и есть. Статья про находку останков двухметрового циклопа на левом берегу Камы.
Я равнодушно разглядывал плакат. «Сколько же будет мытарить меня чертов люстрат?» - думал я, уставившись в круг света, сместившийся к вскинутой ладони Верховода.
- Интересно, а вы сами-то в это верите? – неожиданно спросил следователь.
- Во что именно? – встрепенулся я. – Ах да, этот циклоп…Сильно сомневаюсь.
- Как и я тоже, - он пошарил еще по сайтам и выключил ноутбук. – Вернемся к нашим
баранам, ибо те, кто открыто симпатизирует Наследнику, и есть самые настоящие бараны.
«Любопытно, а Равиля тоже арестовали и допрашивают?» - подумал я.
Посередине нашего разговора о незадачливом «контактере» в зал комнату для допросов заглянул какой-то юркий озабоченный человечек, поздоровался с Ковылиным, не удостоив меня взглядом, спросил у следователя, не помешает ли и, не дожидаясь ответа, поманил его в угол кабинета, где, наклонившись к уху, что-то быстро зашептал. У Ковылина выражение лица стало бесстрастно-сосредоточенным; когда же внезапный гость прекратил шепот, он небрежным мановением руки указал ему на дверь и кивнул.
- Все идет по плану, - произнес он и вернулся за стол. – Итак, продолжим нашу беседу…
Я опять плохо спал ночью, томясь ожиданием: какой же сюрприз преподнесет мне завтра
некогда люстрированный мною следователь «Русбеза»? Заснуть сумел только под утро.
- Да у вас мешки под глазами, - участливо проговорил Ковылин, наклоняясь ко мне. – Что, тревожно на душе-то? Боязно? Самое интересное для вас еще впереди. Продолжим?
Этот день начался с тех, кому я хоть однажды написал в «Контакте»: от посланного далеко-далеко спамера, впаривавшего никому не нужные товары, до редактора сайта «Славянские древности», на котором я время от времени размещал не слишком-то научные изыскания. Протокол допросов все более распухал, превращаясь из короткого рассказа в повесть, из повести – в унылый роман, грозивший разрастись в эпопею.
- Германов Леонид Григорьевич, - называл очередную фамилию Ковылин. – Вы отправили ему сообщение (заглянул в папку) 11 апреля сего года.
- Даже и не припомню…, - я снова рассматривал плакат с Кремлем и Верховодом.
- А вы напрягите память. Зачем вам понадобилось в два часа ночи отправлять текст следующего содержания, - и он зачитал несколько ничего не значащих фраз.
- Я, кажется, книги заказывал?
- Вроде тех, которые у вас изъяли?
- Нет, те куплены давно. Это все те же тайны цивилизаций: Лемурия там и всякое прочее.
- «Всякое прочее», - попугайничал Ковылин. Ручка выписывала буквы, алел огонек записи следовательского диктофона. – А что конкретно, не припомните ли?
И я натужно припоминал. Игра кошки с мышкой явно затянулась. Еще восемь фамилий, из которых лишь одна «в поле зрения». Обед. Первая четвертьчасовая прогулка по безлюдному двору в форме неправильной трапеции, обнесенному высокой стеной с «колючкой» поверху. Значит, их выводят поодиночке? Я еще не видел ни одного задержанного здесь, хотя изредка слышал доносившиеся из камер глухие голоса. Особняк бывшей правящей и штаб-квартира бывшего Чекалюстра – здание вместительное, здесь может находиться два-три десятка таких бедолаг, как я. «Русбезовцы» мелькали постоянно, изредка равнодушно оглядываясь на меня. Сколько их здесь кормится?
Два часа пятнадцать минут. Я снова в кабинете. Обычно спокойного и даже невозмутимого, если не считать ухмылок, Ковылина я застал в неестественном возбуждении. Обсуждая детали моей переписки с очередным «контактером», он раз пять встал из-за стола и прошелся по кабинету, зачем-то выглянул в окно, задернул штору, потом отдернул обратно. Внезапно зазвонил мобильный телефон. Пока я маялся в этом кабинете, ему звонили редко: раз пять по стационарному и раз восемь по «Эрикссону»; отвечал он короткими малопонятными фразами; сам же звякнул лишь пару раз.
Приложив к уху мобильник, Ковылин долго внимал звонившему, лишь изредка вставляя «угу», «да», «конечно», «все понятно» и тому подобные ничего не значащие вне контекста беседы слова. Наконец, засунув телефон во внутренний карман, уставился на меня. Глаза его странно блестели:
- Итак, следующий ваш «друг», интересующий нас – гражданин-великоросс Дратвин Максим Федорович, с которым вы переписывались не далее, как недельку назад.
- Восемь писем, - устало пробормотал я. – Знаете, мне с детства легко дается запоминание всяческих цифр, а вот содержание – увы…
- В этом я сам имел возможность убедиться, когда вы весьма дотошно выспрашивали меня о деликатных моментах моей работы в качестве куратора движения «Свои». Так и сыпали датами, суммами, количество участников массовых акций…А вот содержание, суть – увы!
«А вот теперь начнется самое интересное, самое главное, - с тревогой подумал я. – До сих пор он просто отыгрывался за пережитое унижение. А сейчас он скажет, в чем же конкретно обвиняют меня его нынешние хозяева».
- Молчите, - в голосе зазвучали злорадные нотки. – Нечего сказать? Представьте, я на вас нисколько не обижен – вы просто выполняли тогда свою работенку, ибо к другой серьезной деятельности вряд ли способны. Ну, так и я выполняю теперь столь же малопочтенное занятие, допрашивая в этом кабинете заподозренных в русофобии и недостатке патриотизма. Думали, навсегда похороните мою карьеру? Последний взмах лопаты, последний ком земли на гроб моих надежд выслужиться, заработать приличную пенсию? Но у вас, при почти феноменальной памяти на цифры отсутствует способность к элементарному анализу фактов и тем паче прогнозированию событий. На ваших глазах набирала силу новая сила – пардон за каламбур! – и вот теперь уже не вы мучаете меня расспросами о том, сколько я выдал «свояку» Бултыхину в качестве платы за срыв митинга демократических сил, а я донимаю вас ненужными не вам, ни мне расспросами…
- Вам нравится мотать мои нервы? – прямодушно спросил я.
Ковылин улыбнулся привычным крокодильим оскалом:
- Да нет же! Я просто хочу показать вам, как вчерашние хозяева человеческих судеб легко могут поменяться местами с теми, чью участь они решали. Всемогущий рок перевернул песочные часы – и теперь уже ваша будущность бежит струйкой в мою чашечку.
- А если завтра ваш песочек снова заструится сверху вниз?
- Этого не повторится! – убрав улыбку с лица, строгим деловым тоном повторил бывший люстрат. – Я быстро научился дуть на молоко. Советую и вам усвоить этот жизненный урок. Мое положение прочнее, чем вы можете себе представить. Да что там говорить, очень скоро (он машинально глянул на часы – маленькая стрелка давно перевалила за трехчасовую отметку), очень скоро вы в этом убедитесь.
- Так вы считаете себя непотопляемым? – я вперил взгляд в его хитрозадую физиономию.
- Просто я умею быстро выплывать, - и он опять глянул на часы.
4.
…Это произошло внезапно. В коридоре послышался шум, хлопанье дверей, топот ног, который с каждой секундой нарастал. Ковылин вздрогнул и обернулся на шум. Он напоминал сейчас охотничьего пса, принявшего стойку, сидя на стуле. Дверь кабинета следователя распахнулась, и на пороге ее выросли трое автоматчиков в камуфляже. На рукавах у них вместо привычных шевронов с орлом и коловратом красовался…герб Династии. Я оцепенел. Первый из троих, ворвавшийся в кабинет, был тем самым лысым монархистом, которого запомнился мне по инциденту почти двухгодичной давности.
- Вы – Борис Евгеньевич Ковылин? – обратился лысый монархист к следователю, который тотчас вскочил и выпрямился как Александровская колонна.
- Именно так, господин руководитель сотни…ваше благородие! – отбарабанил он.
Я тоже поднялся, потер затекшую поясницу и то, что ниже. Двое незнакомцев в камуфляже изумленно глазели на меня. Лысый перевел на меня взор холодных голубых глаз – и лицо его расплылось в улыбке:
- А-а, это тот самый люстратор, который за наших заступился, когда коричневая сволочь пыталась сорвать конференцию. Помню вас.
- И я вас запомнил, - улыбнулся я и добавил, - ваше благородие…
- Вам можно обращаться без титулов. Тем более что мы не в форме. Это же черт те, что такое, - он встряхнул рукавами камуфляжа. – Хорошо хоть догадались грифонов нашить.
Ковылин уступил место за столом лысому, но тот не стал садиться.
- Как этот человек оказался здесь? – недоуменно спросил он у Ковылина.
- Дело расследуем…по сепаратизму, - пробормотал тот.
- Какой он к чертовой бабушке сепаратист! – захохотал лысый.
- Так он…свидетель по делу… - замялся Ковылин, теребя бумаги на столе.
- Забираю его с собой, - решительно произнес монархист. – Был люстратором, теперь опять послужит. Будем фашей зачищать! – он подошел ко мне и похлопал по плечу. – Идемте с нами, дорогой друг и, надеюсь, соратник. Пора настала власть и самоуправление
чистить от всякой гнили. Ну вас-то чистка, конечно, не касается, - уверенно возгласил лысый, подмигнув сникшему Ковылину. - Вы с самого начала на нас работали, теперь это уже не секрет. Наследник три часа как в Кремле, наши в Москве последние очаги гасят.
- Да, это наш человек, - произнес я, пронзительно поглядев на следователя. – Я уже убедился. Кстати, как там мои вещички, включая жесткий диск от компа?
Ковылин на глазах стал съеживаться, а монархист с недоумением развел руками:
- Так он что же, выходит, арестованный? Да быть такого не может!
- Да, ошибочка вышла. Накуролесили «русбезы». Я его как раз отпустить собирался, -
скороговоркой пробарабанил Ковылин, машинально протирая очки.
- Правда, он ошибся? – монархист перевел прищуренный взгляд на меня.
- Правда. Его начальство меня отпускать не хотело, - не моргнув, ответствовал я.
- Его начальство сейчас в седьмом кабинете связанное лежит. Ребята пошли арестантов отпускать, их тут человек семь мается, - ответил молодой монархист, нежно поглаживая ствол автомата.
- Пошли! – поманил меня лысый. – А с вами вечером переговорим по насущным вопросам, - бросил он следователю, медленно осевшему на стул. – Будем создавать взамен чертова «Русбеза» нормальное охранное отделение.
За моей спиной захлопнулась дверь, и мы двинулись по коридору. Все двери были распахнуты, люди в камуфляже и с грифонами на рукавах рыскали в кабинетах, выворачивали содержимое столов, потрошили шкафы, рылись в недрах компьютеров.
Перед тем, как покинуть кабинет Ковылина, монархист-сотник сорвал плакат с портретом Ветлугина, поднес к нему зажигалку и бросил на пол. Пламя принялось пожирать бывшего Верховода. Ковылин вскочил и принялся затаптывать разгоравшийся плакат:
- Что вы, что вы…Пожар устроите! А здание вам еще пригодится. Оно вон и Чекалюстру послужило, - кивнул в мою сторону следователь. – И вам тоже понадобится.
…Суетливый и услужливый человечек – тот, что изымал у меня бражку, - вернул с «тысячей извинений» все мои вещи, кроме этой самой бражки.
- А ее вам привезут, непременно привезут, - заискивал он перед бывшим арестантом и его освободителями. – Сегодня же вечером.
- Спасибо. Выпейте ее за мое здоровье и за Наследника.
- Его Величества Государя, - поправил меня голос за спиной. Я обернулся. Это был тот самый человек, что забегал в кабинет Ковылина и шептался с ним.
Весело пронеслись мы в джипе по городу. Мимо гнали потрепанных фламандцев, немцев, еще каких-то европейцев.
- Их всех депортируют на историческую Родину, - улыбался Михаил Федорович Матвеев (так звали монархиста). – Евросоюз требует от нас возвратить всех так называемых «беженцев» последних лет. Эти остолопы думали, что Европа сгнила на корню, забывая, что большинство стран Западной Европы – монархии. Вопреки всему – вопреки легализованной марихуане, бракам педерастов и иной всякой левизне, принципы легитимизма остаются незыблемыми. Ясно, что подобное тянется к подобному. Потому лидеры Европы и решили сделать ставку на российских монархистов, в то время как бывший «патриотический» президент громоздил уродины-коловраты на кремлевские башни, депортировал черкесов в их федерированную республику, время от времени грозил перекрыть газовый кран и отдавал исконно российские территории – Чукотку и Среднее Приамурье – дружественным республикам: КНР и США.
Матвеев рассказал мне, как заварилась каша. Сначала поморские лидеры Хаймусов и Майзеров потребовали доли в возобновившейся добыче поморских алмазов. Ветлугин вскипел и велел арестовать их. Эта заварушка началась четыре месяца назад. Оба деятеля, глава Поморской республики и ее премьер, скрылись в неизвестном направлении. В Архангельске народ вышел на площадь. Тут вмешался Евросоюз, пригрозил санкциями – и Ветлугин – кажется, впервые, - отозвал свой указ. Вернулись эти два деятеля с какой-то дачи – и стали править у себя, как и прежде, договорившись полюбовно с алмазниками.
Вот тут и объявился в тех краях Наследник, вокруг которого стали концентрироваться всевозможные недовольные. Сформировался нигде официально не заявленный Северный блок из федерированных республик Карелии, Коми и Поморья. Москва хочет приструнить – да не может: европейцы давят, у них свои планы. Наследник стал уже свои указы издавать, дворянство даровать верноподданным своим. Кремль в это время начал закручивать гайки, ловить и давить всех подозрительных, одним из которых оказался и я.
Неожиданно, за каких-то пару месяцев во властных структурах возникли многочисленные группы сторонников реставрации: в армии, в полиции, в «Русбезе», в министерствах, на местах. Все происходило с лихорадочной быстротой, которая обычно сопровождает революции. Созрел заговор, охвативший в короткий срок большинство русских регионов и половину республик. Ни верховная власть, ни народ не подозревали о готовящемся перевороте, не замечая очевидное. Верховод купался в лучах славы, отражаемых золочеными коловратами, Котов ловил мнимых врагов режима и «русофобов», среди которых едва ли оказался хоть один подлинный заговорщик.
В день моего ареста командование федеральных войск, расположенных на территории Поморья, объявило о переподчинении главе республики Владимиру Хаймусову. Ветлугин выступил с обращением к армии и народу, обещая в кратчайший срок навести порядок. На следующий день еще несколько генералов в различных регионах России заявили о признании верховной власти Наследника. В ряде мест неизвестные лица обстреливали из гранатометов «Русбезы», захватывали оружейные склады. Вечером того же дня (первый день моего допроса) в Красноярске краевыми депутатами было провозглашено создание Сибирского царства. Ветлугин пек указы как блины, кое-кого в Москве и на местах даже арестовали. Спустя час Северный блок (который по аналогии журналисты тотчас же окрестили «Северным альянсом») официально объявил о своем существовании.
Наследник вышел с воззванием на просторы Интернета, призывая народ отказать в повиновении «бессовестным узурпаторам, темным псевдоязычникам и разрушителям Великой России». Утром следующего дня (второй день изматывающих допросов) войска нескольких подмосковных гарнизонов двинулись на Москву. Верховод был в панике – он не ожидал столь стремительного развития событий. В девять тридцать, после бессонной ночи, он выступил во внеурочное время с обращением к народу, призвав всех, как один, встать на защиту «единственной в истории нашей многострадальной страны подлинно русской власти». В это же день в ряде городов людьми в камуфляже с грифонами на рукавах были захвачены администрации и законодательные собрания, сразу в десятке телестудий в эфир вышли «адепты монархического возрождения» (так называли они себя) и объявили низложенной власть «фашиствующих придурков». К полудню ни одна из федерированных республик не признавала уже власти Кремля. Прервалась спецсвязь с регионами Дальнего Востока и Сибири, где сторонников Наследника было особенно много. Человек, забежавший в тот день в кабинет Ковылина, принес одну из этих вестей.
Танки блокировали шоссе, ведущие к Москве. Насмерть перепуганный Ветлугин стал собирать вещички. Глава «Русбеза» и премьер-министр по совместительству пытался утешить его: мол, не все еще потеряно. В это время (вечер второго дня моих допросов) на улицы Москвы и ряда крупных городов вывалили тысячи сторонников падающего режима. Начались кровавые стычки. Монархисты принялись сбивать толпы обывателей,
раздраженных сухим законом и инфляцией, и направлять их гнев против штаб-квартир националистических организаций, редакций официальных газет и телекомпаний, в некоторых городах ясным пламенем полыхали «русбезы», в которых на беду для них не оказалось сторонников монархии. Громили и языческие капища (в большинстве своем - перестроенные храмы из новоделов, захваченных язычниками еще при «фиолетовом» режиме). Били националистов, жестоко расправлялись с «евробеженцами» (немцами, голландцами, шведами и т.д.). Поучаствовали в схватках, продолжавшихся до утра следующего дня, и представители республик, привезенные военными вертолетами на подмосковные военные аэродромы. Особенно отличились черкесы – эти с большим энтузиазмом резали бритых приверженцев режима. «Они всегда были опорой трона, что и требовалось доказать», - похвалил кавказцев Матвеев. Танки уже грохотали по Арбату, когда Ветлугин попытался на бронированном «Мерседесе» под усиленной охраной прорваться из Кремля. В мировую историю вошла короткая и яростная битва на Лубянской площади, когда танки буквально разнесли кортеж и заодно снесли 50-метровый «коловрат», стоявший там, где некогда грозно высился железный Феликс. А «Мерседес» Верховода превратился в смятую и раздавленную консервную банку, сочащуюся кровью. Чудом уцелевший Котов, выскочив из своей подбитой машины, под пулями ринулся в обжитое здание. Он мчался по коридорам, расталкивая «русбезовцев», ворвался в свой кабинет…и застыл на месте, увидев трех из пяти своих заместителей, собиравшихся арестовывать его. С классическим «врешь – не возьмешь!» он прыгнул в окно… Тем временем грузовики, груженные новенькими двуглавыми орлами, уже въезжали на Красную площадь под стрекот телекамер. Свастики на башнях доживали последние часы… А самолет с Наследником уже вылетел из архангельского аэропорта.
А я не ведал ни о чем, отвечая на глупые вопросы издевавшегося надо мной Ковылина, которому доставляло удовольствие мучить меня глупыми и ненужными вопросами. Он страстно желал, чтобы я ощутил себя на его месте – подавленным, смятенным, путающимся в мыслях и словах, не ведающим, что еще захочет выпытать у него тусклый, серый человечек. Не знаю, хотел ли он сдать меня новой власти как «сепаратиста» или просто ляпнул первое, что пришло ему в голову. Но как он переменился в лице, когда узнал, что у монархистов я на хорошем счету. Сначала он переиграл меня, сразу же после люстрации войдя в контакт с готовившими вторую революцию националистами (как и многие обиженные режимом временного президента Николая Николаевича Куприянова, который пал столь же быстро и неожиданно как теперь незадачливый Верховод). Теперь же я переиграл его, и на сердце Ковылина похолодело от мысли, что неизбежна вторая (и окончательная) люстрация. Не дрожи, спи спокойно – меня тоже учит жизнь. Служи, Борис Евгеньевич, теперь монархии. Может быть, она всерьез и надолго?
Джип пролетел мимо бывшего и нынешнего православного храма, возле которого какие-то парни жгли прямо на тротуаре идол Родобога. Прохожие вынуждены были, ворча и бранясь, сворачивать на проезжую часть. Интересно, сольются ли вновь воедино многочисленные Православные Церкви (в одном нашем городе их пять, а по России, кажется, уже девять)? Мимо промелькнул детсад, в котором я когда-то люстрировал, а до меня заседала правящая партия, само имя которой стало уже забываться после стольких перипетий. Автомобиль затормозил у подъезда. Прощаясь со мной, монархист предложил:
- Приходите к нам в комитет по проверке лояльности. Поверьте, с вашим опытом…
- Спасибо, - ответил я. – Этого самого опыта мне более чем достаточно.
Но перед тем как захлопнуть дверцу джипа, я задал вопрос, который совершенно естественно возник в моем сознании после всего пережитого за эти дни:
- Неужели вы и ваши единомышленники верите, что народ российский легко согласится со сменой образа правления? Ведь все режимы, сменявшиеся в России на протяжении последнего столетия, были республиканскими, монархия для миллионов – нелепый архаизм, присказка про царя-царевича, давно забытое прошлое, красивый миф…
- Ну-ну, заладили: «прошлое», «миф», «архаизм», - оборвал меня монархист. – И что с того? Вы думаете, народ воспротивится реставрации? Народ, который в огромном большинстве своем равнодушно воспринял и развал Союза, и ликвидацию КПСС, и разгон Верховного Совета, и всевозможные реформы, все эти приватизации с монетизациями, и дефолты с кризисами, и построение властной вертикали с ее последующим падением, и временное воцарение этих придурковатых «коловратчиков», и их низвержение…Вы думаете, что народ наш вдруг выкинет номер – возьмет и воспротивится реставрации монархии? Вы плохо знаете российское общество! У нашей с вами страны появился уникальный шанс вернуться в естественное тысячелетнее состояние. И кто будет теперь спрашивать мнение кучки убежденных республиканцев? И есть ли они такие, идейные поборники республиканства? Где вы их видели? Все те, кто резво бегал из КПСС в демократы, потом в просвещенные патриоты-державники, затем опять в демократы, потом в националисты – они что, «из принципиальных соображений» не объявят себя монархистами-легитимистами? Да они первыми разучат «Боже, царя храни» и наперегонки побегут присягать Наследнику! Неужели вы столь наивны, что…
Мне нечего было возразить. Я еще раз попрощался с монархистом, выразив признательность за свое скорое освобождение. Матвеев широко улыбнулся:
- И вам, друг мой, спасибо за тогдашнее заступничество. Это непременно зачтется. И все-таки жаль, что вы пока не с нами… Но время, чтобы определиться, у вас еще есть. Так что подумайте над моим предложением. С вами свяжутся в самое ближайшее время. Думайте!
Он совсем не походил на того лысого, стареющего дядечку, которого тогда, на конференции, терроризировали борцы за чистоту нации – стройный, моложавый, подтянутый, сбросивший лета и килограммы. Сегодня он был триумфатором. Вчерашние обидчики должны молить своего Родобога, чтобы ненароком не попасться на глаза торжествующему адепту воскресшей монархии. Настал черед новых чисток и люстраций.
Я поднялся в родное жилище. Достал из вместительного кулька, куда были свалены изъятые тетради, книги, жесткий диск, мобильник и флешки, ключ, открыл дверь и выступил на порог вывернутой наизнанку квартиры. На звук ключа из двери слева высунул голову сосед-понятой:
- Как…неужели так быстро?
- Ты чего, ничего не слышал? В стране же очередная…
- Да слышал. Телевизор смотрю, в Интернете шарю. Только вот не думал, что так сразу.
Разворошенная кипа бумаг на столе; распахнутый как плащ эксгибициониста шкаф бесстыдно демонстрирует наготу; на полу – вынутые ящики громоздятся баррикадой; на подоконнике – засохшая без полива герань – жалко цветочки… Включил телевизор.
Согнанные к стенам Кремля подъемные краны снимали с башен «коловраты» и водружали на их место горделивых серебристых орлов. Подобно низвергнутому с горних высот Деннице летела вниз под восторг собравшейся толпы свастика. Оцепление едва сдерживало напор многих тысяч любопытных. Стрекотали телекамеры.
Я наблюдал это зрелище, поглощая сметану – все, что у меня оставалось в холодильнике: хлеб засох, оставленный на столе кефир скис от жары. Неожиданно мобильник разразился первыми аккордами классической симфонии.
- Здравствуйте, это Сергей Павлович Тропин. Помните такого? Я ваш номер на странице в «Контакте» обнаружил. С вами все хорошо? Меня вот только что выпустили.
- И меня недавно выпустили. Про вас, кстати, расспрашивали.
- Когда меня допрашивали вашу фамилию тоже упоминали. Кто такой да откуда, не причастен ли к моей виртуальной организации?
«Ого, - подумал я, - значит, мой арест – был не личной инициативой мстительного Ковылина, а частью более широкой операции. Все куда как сложнее…»
Еще одна свастика под гомон толпы полетела вниз, выписывая причудливые зигзаги...