ФК

           Двадцать четвёртого октября две тысячи семнадцатого года, примерно в тринадцать десять, один из пассажиров метро, решил покончить с собой, бросившись под поезд. Он, а это был Ф. К., автор известного романа А., прошёл вперёд до конца платформы и приготовился прыгать, как только поезд тронется. Но машинист состава, проработавший на линии более двадцати лет, Осокин В. П., тут же заподозрил Ф. К. в незаконных действиях и вызвал полицейский наряд. Который, в свою очередь, сразу позвонил в «Скорую помощь». Рядовой Николаев набрал с мобильника. Давай, сказал, а это равнялось приказу, сержант Туполев, вызывай дурку. Николаев вызвал, объяснил ситуацию. У них связка – понимают друг друга беспрекословно. Почти беспрекословно. Вызвали и пошли на указанную платформу. Поезд стоял, нарушая график. Ф. К. примерялся к прыжку, ещё не понимая, что разоблачён. Наряд вывернул ему навстречу, через последнюю арку платформы. Ф. К. посмотрел на бодрых Николаева и Туполева и сделал шаг назад. Здравствуйте, сказали те и застенчиво улыбнулись. Стоящие вокруг люди, сразу стали снимать происходящее на свои мобильники. Вы что, скоты, удивился рядовой Николаев, говна объелись?! У человека вся жизнь кувырком, а вы репортажи снимать?! Но вокруг продолжали снимать. Тогда Ф. К. догадался, что раскрыт. Что? Спросил он тревожно и почувствовал, как подгибаются ноги. Это можно было объяснить с научной точки зрения. Мощно выделяемый последние двадцать минут адреналин, кончился и начался обратный эффект – слабость и дурнота. Спокойно, посоветовал и одновременно заверил Ф. К. сержант Туполев, всё хорошо. Да, подтвердил рядовой Николаев. Что? Опять тупо переспросил Ф. К. Всё! Хором ответили полицейские. И приблизились почти вплотную. Тут, наконец, у Ф. К. окончательно подогнулись ноги и он сел на грязный пол. Поезд немедленно тронулся, Осокин чертыхался в кабине, думая о премии. Вот и хорошо, согласился сержант Туполев. Да! Поддержал старшего по службе (да и по возрасту) рядовой Николаев. Одновременно с этим заявлением, на платформу вышла оперативно прибывшая бригада «Скорой помощи», во главе с врачом Игнатьевым. А ну берите, приказал он полицейским и те схватили Ф. К. за руки. Так, удовлетворенно констатировал Игнатьев и приказал медсестре по фамилии Сестра (что вызывало в бригаде, да и вообще во всей станции, старинные, но неизменные добрые шутки), дай ему нашатыря понюхать! Сестра дала. Подсунула под нос какую-то склянку. Ф. К. вдохнул и дернул головой назад. Проедемте, строго велел Игнатьев, сразу уверенно и привычно взяв на себя инициативу в командовании. Куда? Слабо проблеял Ф. К. Туда! Туда? Именно. Но за что? Попытка самоубийства. Да с чего вы взяли? Почти натурально возмутился Ф. К. Не надо, товарищ, окоротил Ф. К. Игнатьев и кивнул полицейским – пакуйте. Туполев и Николаев подхватили Ф. К. под руки и повели к эскалатору. Впереди его ждали смутные, но в любом случае, неприятные перспективы. Докажут ли врачи суицидальное намерение и начнут курс интенсивной терапии, или плюнут, сделав вид, что поверили заверениям Ф. К., неизвестно. В любом случае, желание человека свести счёты с жизнью, государство оценивает как отклонение от психической нормы и лечит в принудительно порядке. Именно эта мысль не давала покоя ведомому к карете «Скорой помощи» Ф. К. Эта и ещё, всё-таки, на самом дне, лёгкое облегчение, что роковой шаг опять отложен на неопределённое время. Но как же так? Не унимался, тренированный в схоластике и ежесекундном обмане самого себя, мозг несчастного, это же моя жизнь? Моя! И я имею права делать с ней что пожелаю! Что захочу! Нет. Нет. Твердил ему некто газообразный. Да. Да. Подтверждало нечто облакоподобное, в следующий раз – попробуй утопиться. Но это были тени его же мыслей. Точнее – тени теней, в свою очередь, являющиеся тенями предыдущих теней. И так до бесконечности. Которая кончалась за первым же поворотом.