Колодец обледенел изрядно. Буквально всё: скамеечка, на которую ставить ведро, а самое главное — подход к нему — всё стало невозможно скользким. А виною всему — Зинаида. Да и как по-другому?.. Сама еле ноги волочит, и руки дрожат. Как прикажешь ведро держать в такой ситуации, чтобы из него хоть немного, но не плеснуть под ноги?
Следующим летом, коль доживёт, восемьдесят стукнет. Какой-никакой, а возраст. Пора и честь знать. Зажилась, видно. А Бог держит зачем-то, сама не поймёт, кому это надо? Одна век влачит. Рядом из родной кровушки никого: шаром покати. Ну чего об этом сейчас речь держать? Надо через зиму перевалить, а там и смотреть будем. А сейчас вода из вёдер выливается, и ничего с этим не поделаешь. Морозы, поди, месяц как не отпускают, вот всё и покрылось льдом. Самой как бы не окоченеть.
С одним ведром только мучиться — ходить, оно тебя всего перекашивает на один бок, аж позвоночник выламывает. Вот она и приспособила старые коромысла, ещё от матери ей доставшиеся — это сколько веков прошло, страшно подумать, а вот дождались своего часа. Люди в космос летают, а Зинаида с коромыслом за водой ходит, а падать ей никак нельзя. Падать — это, считай, в могилу ложись, и то, если сразу, чтобы своих никого не мучить... Они все занятые, поди. А земля-то сейчас — ломом не прошибить. Вот и скрипи теперь до лета, чтобы людям облегчение сделать...
Она слышала про какую-то «шейку бедра» и что её ломают при падении. Старики падают, а потом уже не поднимаются, так и лежат пластом, под себя ходят, пока Господь к себе не приберёт, но этого ещё заслужить надо. Вот раньше ни о какой «шейке» не слыхивали, и жили люди… Подолгу… А чего на воздухе не жить? Деревня народом полна была, детишками звенела! Петухи по утрам горланят так, что уши закладывает. Будильника не надо, сама в четыре утра вскакивала корову доить, а потом и на покос успеть надо бы, пока роса не сошла, но это уже после Петровок будет.
Зинаида, подойдя к колодцу, своим острым взглядом сразу прикинула, что вёдра на скамейку не станут — упадут. Лёд на ней настыл под углом — они и поедут сразу. Решила поставить внизу: пускай и тут лёд, но хотя бы ровный. Эх, как хорошо было с кнопочкой. Подошёл, нажал, а вода сама бежит, и упираться не надо, но когда это было? Лет пять уж прошло с лишним, как Петька Карякин, местный алкаш, царство ему небесное, моторчик вынул и сдал в утиль, а всего-то на бутылку выручил. Вот в том году и сгинул. А потом его в лесу нашли — звери таскать уже начали.
Бабка Зинаида, кряхтя и с трудом нагибаясь, опустила ведро в колодец. И потихоньку начала отматывать цепь. Что-то сильно стукало и скрежетало — это подшипники давно высохли, смазки требуют, вот и вопят во всю глотку. Спустить ведро вниз — небольшой труд, вот поднять — куда сложнее. Она не смотрит, что там внизу: набралось или нет. Так и до греха недалеко, ухнешься туда, небось, только к лету вытащат. Вот и тянет наверх, что Бог пошлёт. Иногда треть ведра приходит. Она и этим довольна.
После нескольких подъёмов Зинаида набирает почти полные вёдра. Да, тяжело, но лучше уж сразу отмучиться, чем по двадцать раз на эту «Голгофу» подниматься. Тем более день сегодня совсем непростой: век заканчивается. Завтра уже двадцать первый пойдёт. И чего делать теперь? Боязно становится: одни обещали коммунизм построить, другие конец света предсказывали?! Кому верить? Она, конечно, догадывалась, что верить одному Богу надобно! Тот знает, что делает: он и по головке погладит, и наказать по заслугам может. Всякое бывает. Но, видно, нехристи мы такие, что большее время в грехах прибываем, а выправиться — силы нет, всё что-то мешает нам.
Приступок в дом покосился и отошёл от основы, да и террасу всю повело, отчего дверь не запиралась на ключ, а притягивалась верёвочкой, как получится. Закрыть её совсем только к лету получалось, когда грунт полностью отмякнет и всё на место вернётся.
Зинаида поставила вёдра на проторённую дорожку: отдохнуть надо и к восхождению подготовиться. Как-никак, а четыре ступеньки. Скользят они все, а в террасу войдёшь — там ещё хуже: каток под наклоном, половицы ходуном ходят. Без груза и то намаешься равновесие держать, а тут два ведра, и оба поднять надо, при этом на пол бы не сыграть — вот незадача…
Деревня давно пустовала. Местные побросали всё и в город подались за лучшей жизнью, кое-какие дома были проданы за копейки, а новых хозяев в глаза никто не видал, так они и не приезжали ни разу, чего им терять, коль дело копеечное. Вот дома и стоят пустые с забитыми окнами. Ветшают потихоньку, кустарником да бурьяном зарастают.
Стороной обошло новое время Зинаидину деревню. Осталось домов пять жилых. Остальные пустуют, о своих прежних хозяевах грустят. Иные на бок заваливаются, а потом и вовсе оседают, подписывая себе этим приговор — только на слом.
По правде сказать, ещё двое в деревне жили, но их и людьми назвать трудно — пьянчужки, да и только. В общем, парочка не разлей вода. И где они только деньги брали, чтобы каждый день под мухой ходить? Свой дом спалили по пьяни. Еле ноги унесли, чуть сами не сгорели. Так потом в соседском приюте нашли, а чего добру пропадать, так сохранней будет. После пожара протрезвели, что ли? Смотришь, дрова заготавливают. Поняли, наверное, что с морозом шутки плохи.
Вчера приезжал ларёк с продуктами. Как машина по такой целине добралась, один Бог знает. Зинаида сделала небольшие закупки: огурчики, колбасы кусочек, килек в томате — это, как всегда... хлеба пару батонов и бутылочку про запас взяла. Мало ли кого попросить придётся по хозяйству помочь. Да и так пускай на столе постоит — праздник поди...
День прошёл незаметно. Его и за день считать нельзя. В пять вечера солнце уже за лес уходит. Ещё подержится чуть своим багряным покрывалом, а потом темень беспроглядная. Уличные фонари побиты давно, а другие перегорели — кому менять? Мужиков нет в деревне — недоумок один да пара калек. Мужиков всегда не хватало. Это со времён окончания войны повелось так. А сейчас где найдёшь? Поговаривают, что и в городе их дефицит. Десять молодок одного делят. Разборки устраивают.
Но Зинаиду это мало волнует. Своего-то она лет пятнадцать назад на погост снесла. Год слёзы в подол собирала. Это только потом стало ясно, каким он помощником был и что одна осталась теперь. А с ним как за каменной стеной жила! Но всё ворчала, всё не по ней. А он на все руки мастер. На нём и дом держался. Это не то, что сейчас: в дырах весь, да скрипит, как телега несмазанная. А кроме мужа, кто ей подмога?
Младшего сына из Афгана в цинковом гробу получила, не поняла, кого хоронит, что там в окошечке мутном разглядеть можно. Да и слёзы глаза застилали: кроме планка зарёванного и черноты в душе — никого вокруг...
Старший всё кому-то мстить порывался после смерти брата. Вот так дорожка и привела его к браткам. А было это в начале девяностых. Через пару лет и его не стало... Теперь внучонок один где-то мается, но и о нём ни слуху ни духу. Так и живёт одна. Век до конца дотягивает.
Наварила картошки. Колбасы нарезала толстыми ломтями – вкуснее. Огурцы, килек банку открыла. Долго не решалась, но всё же открыла бутылку с водкой. Налила рюмку. Пора и за стол садиться – до начала Нового века десять минут оставалось.
Старая люстра освещала стол и неброский интерьер вокруг. В углу стоял давно неработающий телевизор, а над ним висела икона. Та, что от матери осталась, так и провисела всю жизнь здесь, в углу этом, — не тронуло её лихо. Под ней и стол обеденный стоял, и лавка с гробом мужа так две ночи и простояла, а соседка акафисты читать приходила... Зинаида знала Бога и боялась его, но такой, как мать, верующей не была…
Она перевела свой взгляд на фотографию под стеклом и в рамке. Там она молодая ещё, только сок набирает. Но стекло отсвечивало, разглядеть трудно. Она передвинулась чуть. Но только хуже стало: вместо молодой Зинаиды старуха вылезла — отражение её, словно в зеркале. Бабку как током прошибло — вот она, жизнь, в одну эту рамку вся уложилась: вот она молодая — после войны снимок сделан; а вот сейчас — в конце второго тысячелетия?!.. И всё тут… в одном месте..
Краем глаза увидела, что стрелки на старых часах совместились на двенадцати. Поднесла рюмку к губам, потом вдруг поставила. Кряхтя поднялась, подошла к окну. Отодвинув занавеску, решила на новый век посмотреть: какой он? А там темень беспроглядная, только Млечный Путь словно молоком небо помазал, да старуха стоит, в окно, прищурившись, смотрит.
- Так вот он какой, век новый? Ничего не видно… Только я одна.
Потом уселась за стол. Перекрестилась и чуть отпила из рюмки… гримасничала, долго махала рукой и нюхала хлеб. Заедала огурцом и мяла картошку… Кильку по одной укладывала на ломоть хлеба. Теплота разлилась по всему телу. Хорошо...
— А ничего этот… как его там?.. Миллениум… понравился?!
Зинаида тогда не знала ещё, что в новом году в стране сменятся президенты, а весной, на Красную горку, её не станет. Она просто не проснётся утром. Вот и всё... Аукнуться ей только на второй день, а на пятый внук похоронит, наводнив чёрными машинами всю деревню.
И людей много приедет с ним: все в чёрных костюмах. Молодые все, но с очень озабоченными лицами. Уезжая, он вынет из багажника ящик с водкой и оставит у крайнего дома... Не слова не сказав, уедет, и больше его никто не увидит.
Не знала она, что могилка её быстро зарастёт травой, а холмик над ней оседать начнёт. Но это уже будет новый век, век никому ещё неизвестный...
2021 г.