Чужая кровь

 

Рассказ.                Анатолий Статейнов.

                Чужая кровь.

  Сначала был свет. Медленный, неуверенный, непонятный. В голове ни одной мысли.  Вроде ночь темная перед глазами, а потом по ней блики, невесть с чего родившиеся или откуда-то залетевшие.  Тусклое пятно покачивалось, расширялось, даже уплывало куда-то в сторону. Однако потом снова возвращалось, чтобы  тут же исчезнуть. Со светом приходило что-то знакомое, но пока неосмысленное. Наконец различимы стали чужие лица, белый потолок, металлически стук. Гиклев понял  - в больнице. К нему  низко наклонилось чье-то лицо.
 - Дышит ровно, до завтра ничего больше не ставьте, только обезболивающие. Слава богу, спасли. Если бы в деревне крови не нашли, привезли бы сразу в морг.  Вот так все и сложилось, счастливый.
    Потом лицо улыбнулось. Теперь уже Гиклеву.
  - Лежи спокойно, все страхи позади. Подштопали мы тебя надежно парень, надежно.
   От наркоза мутило и Гиклев не смог вдуматься в слово страх, о котором говорил доктор. Там, возле кузницы он и боли не почувствовал. Вроде кто-то другой  в заваруху попал. Показалось, наворожил кто, или специально подстроил.  А сам Гиклев на свою беду всего лишь со стороны смотрел.
  Работать начал как всегда. Осмотрел трактор, завел. Все это неспешно, привычно послушал двигатель, зевнул,  нажал на тормоза. Машина работала, как и положено у доброго хозяина. Настроение было рабочее.
  Зевнул ещё раз и  включил скорость, собрался было уже отъезжать от кузницы. Да глянул на капот. Вот те раз, капот не защелкнут. Другой бы  так и пометелил, от кузницы до  конторы триста метров, ничего капоту не сделается. Тем более трактору.  Чего лишний раз останавливаться. Но Гиклев не того склада мужик. НА порядке воспитан, порядка и придерживается. Вот и выскочил из кабины, минутное дело, неудобно греметь железом на всю улицу. В неожиданной  суете перемудрил что-то с тормозами.  Толи плохо прижал педаль крючком и крючок сорвался от вибрации, толи не прижал совсем. Сроду такого не было, а тут на тебе! Возраст, наверное, медленней стал думать, а что-то и вообще в память не заходит.  Только почувствовал, пошел капот куда-то вперед.  Он даже успел посмотреть в кабину, не балуется ли кто? В колесо уже наезжало на бедро, рвало ребрами шины мышцу ноги. Он ничего не чувствовал пока, ни какой боли не родилось. Одно недоразумение, с чего это капот из рук вывернулся..
 На пониженной скорости трактор медленно рвал ногу. Сзади висел культиватор, верная смерть. Потом уже, после больницы, Гиклеву скажут, что бабка  Маруся  Ларкина, все эти две недели тараторила по деревне, ничего случайного тут не открылось. Доказывала Ларчиха свою правду на соседских скамейках и в магазине, и конторе. Дескать, это бог послал мужику наказание, за паскудные грехи его. Время за пятьдесят, пора рассчитываться за  гонор. Чугунка а не человек, только себя видит. НЕ сеголдня, так завтра все равно бы ему судьба подножку подставила.   
 Ну её, бабку эту с ее мистикой. Серьезного ума за ней никогда не замечалось.  Гиклев и обсуждать эти мысли не стал. Не разевать рот нужно было, сразу отпрыгнуть в сторону. Ничего бы и не случилось. Замешкался, вот и угодил под колесо, курья голова.  Какую судьбу, в чем ее винить. Рот разевать меньше надо.
 Рассказывали ему позже и мужики, хорошо ещё, что вышел из кузницы механизатор. Бросился в трактор, выключил зажигание и нажал на тормоза. Снова быстренько завел и сдал чуть назад.  На шум тут же собралось полдеревни.  Сочувствовали, разводили руками, с умным видом рассуждали, что не нужно было торопиться, будто Гиклев сам всего этого не знал. С двадцати лет на тракторе. Бывает всякое, можно день в лесу с камня на камень прыгать и ничего,  а по случаю и на асфальте о горошину споткнешься.
   Гиклев лежал уже, а кровушка капала, мочила землю, под мужиком застывала  красная лужа. Но он от боли был без сознания и не знал этого. Организм защитился от боли. Уже не сам Гиклев, а кто-то другой решал, жить мужику или нет.
    Так и затихнуть бы  ему от потери крови, но появилась фельдшерица.  Захлопотала, закомандовала. Гиклев и не слышал о приезде хирурга из района, шума очереди на переливание крови. И про операцию ему в районе на ноге тоже ничего не знал. Все это время он был без сознания, потом одыбывался от наркоза.  Это ещё тошнее, чем без сознания.
  Пришел в себя только в операционной. И первый, кто пытался с ним заговорить был хирург.  Что правда, то правда, не обманул врач. После наркоза дело сразу пошло на поправку. На третьи сутки к больному пустили жену. Перевели уже из реанимации в общую палату.
 Танюха, невысокого роста, сухая женщина, с маленьким, высохшим в кулачок лицом. С порога разрешилась слезами.
 - Реви, речи, дура, - покривил губы муж, -  ногу вон даже на подвеску не повесили. Надо же как угодило? Перед колесом какая-то железяка лежала, вот об нее вену и дернуло. Да ладно, все прошло. Вот думаю теперь, закрепил тормоза или нет?  Все в одно сошлось, как кто-то специально искал возможности моей смерти. Капот, железяка какая-то под ногами, тормоза эти. Понимаешь, Танюха, так все завязано, вроде кто-то другой тормоза с крючка сорвал.  Могла и жизнь закончиться.   Провал какой-то в  памяти. Старость это, мать.  Сейчас лежу и думаю, что обступила она меня. Ушли лучшие годы. Торопиться теперь некуда.
  - Санечка, - вроде оправдывалась жена, - так перепугалась, до сих пор в сердце что-то  екает. Нина говорит, пульс сбесился, таблеток заставила купить дорогих, пью.  Мне только сказали, не помню,  как к конторе прилетела. Увидела-то тебя уже на носилках. Лицо бледное. Главный инженер с Рыбного  нарисовался, матерится. Дескать, лучший механизатор, а не досмотрел.  Что вот теперь хозяин совхоза скажет? Лишит обеих премиальных, а это двести тысяч для тебя.
  Застиранный до асфальтового цвета носовой платок Танюхи влагу уже не впитывал. В доме Гиклева берегли все вещи, мужик любил и от всех требовал порядка. «Порядок» этот как сваркой резал нервы дочкам и жене. Ни кто его в доме не любил, только боялись. Жена в последнее время на слезы стала слабая. За долгие годы жизни Гиклев крепко перевоспитал ее в черт знает что.  Теперь Танюха квасилась часто и по - любому поводу. От той молодой и задорной хохотушки ничего не осталось. Разве что фотографии студенческие.  То новости рассказывала, то за сумку хваталась, тянула из неё что-то. Гиклев с зевотой и неудовольствием смотрел на ее бабью канитель.
  - Станок с лезвиями, папиросы, бумага, ручка, письма девкам писать, - бесперебойно совала она в тумбочку свертки, пакеты.
 -  Обойдусь пока, аппетита совсем нет, курица больше склюет. Наркоз этот, видно, яд один.  До сих пор в голове шум.  Скажи хоть, как там все получилось. Я помню, капот из рук  пошел, кто-то вроде легонечко так меня в спину толк. Это значит, меня трактором в бок садануло.  Я ведь как раз у защелки стоял, со стороны заднего колеса.
 - Нина, фельдшерица, говорит, если бы не Новиков, не выжить бы тебе. Толька тебя спас.
 - С какого боку? Он-то причем, чем  таким отличился, тошнотик. Я его и рядом с трактором не видел.
 -  Он же у трактора газ сбросил и заглушил его. Он и кровь первым дал. Редкая у тебя группа крови, Саша. От других мужиков не подходит.  И моя не подошла. Ещё хирург свою дал.  Вот этим литром ты и спасся. Сосуд зашили на месте, ввели кровь и быстро в район, на операцию.
  Танюха пошмыгала носом,  повозила платком по морщинам. Характером своим скрипучим, невыносимым заездил Гиклев жену, запугал. Но решилась все-таки   посоветовать мужу.
 -  Ты приедешь, так хоть спасибо Толи скажи. Он сам на ладан дышит, а на переливание лег без разговора. Шестьсот граммов у него взяли, а надо было четыреста по норме. Только четыреста для тебя мало, умереть ты мог.
 - Районная больница называется, крови у них нет. И Нина могла бы поторопиться, на машину и сюда. По асфальту двадцать минут. Она за что государственные деньги получает? У нас всегда так, народ  безмозглый.  Никто ничего делать не хочет, каждого нужно в спину пихать, или пинка хорошего засадить. Тогда только зевать начнут, а поднимут зад часа через два.
 - Не дожить бы тебе, Саня, до района без чужой крови. Это и Нина говорила, и врачи. Большой сосуд порвало. Слава богу, все прошло.  Поправляйся, за скотиной смотрим.  Супоросную свинью, как и говорил, отбили с девками в закуть. Не сегодня-завтра  опоросится. Она уже себе логово из соломы строит. Старую картошку быку и овцам режем. Сена овцам не дает, как ты велел, соломы да картошки хватит.
  Жена еще посидела немного, похлюпала, заспешила на обратный автобус.  Уйдет автобус, тогда хоть пешком двадцать пять километров отмеряй.
  Гиклев тут же забыл о ней. Другие заботы в кучу думки тянули .Кровь Толи Новикова беспокоила.  Подкузьмил, проклятый дистрофик. За живое укусил. Гиклев представил худющее  большеглазое лицо недруга.  Муха, а не мужик. Наотмашь сунь путем кулаком и ножки отвалятся. Только вот живучий, заноза ещё из тех.  Теперь к людям не  подходи, глаза выткнут укорами про доброту его.  Неудобно будет, девки уже невесты, все видят и слышат. Во как подло укусил, взять бы гада за шейку, тряхнуть, чтобы в головке треснуло. Плюнуть ему в рожу и забыть навсегда.
 - Не, а что я зря потею, - начал успокаивать он себя, -  все мы люди, спорим ругаемся, а приспичило в беде, поможем. Забудь про  все, помоги. И я бы Новикову кровь дал, и любой другой. Тут ведь случай.
 Сложил спасательную городушку, только под ней пропасть, а не твердая земля. Нескладуха какая-то в голове.  На другой бок повернулся, себя-то зачем обманывать. Была возможность проверить себя на вшивость. Лет пятнадцать назад Новиков попал в аварию. Разбил совхозную машину почти в пух. Её и не ремонтировали, на запчасти пустили.  Хотя, говорят, большой его беды в том не оказывалось. Шофер встречной машины был пьян в стельку. Новиков старался избежать столкновения, выехал на встречную полосу, тут его пьяница и подцепил в бок. Хорошо хоть в кузове никто не пострадал. Однако помощь у  виновника  в районном суде была крепкая.  Суд постановил выплатить Новикову за совхозную машину все до копеечки.  Деревня пожалела мужика, собрали помочь,  выручили. Остальное  хозяин  совхоза на себя взял. Мол, механизатор толковый, непьющий, отработает. Высчитали у Новикова только премиальные за уборку, тысяч триста. Гиклев один денег не дал.
  - Они рты разинут, посмеивался он у конторы, - а  я чешись за дураков. Новикову на свинье нельзя давать кататься, а директор машину  вручил. Нашел надежного шофера. Спал и спит за рулем, завтра опять куда-нибудь втешится, собирайте сразу вторую помочь.
 Оказалось потом, не дал он один.  Танюха со стыда неделю не показывалась на людях, неудобно было и самому, но ломать характера не стал.   
  Враждовали мужики давно.  С Тайки началось, жены Новикова.  Пока муж топтал армейкие сапоги, она ему сына родила от Александра Гиклева. Два года службы мужа любовник ходил в Тайкин дом, как в свой собственный.  Бабенка то слепой от счастья бегала: Сашенька, Сашенька, то мочила ночами слезами подушку, мужа жалко ей. Есть же такие дуры. Гиклев в минуты  разговоров о будущем плел ей  .небылицы: родишь, женимся. И она, и он понимали, вранье все это.  Кому нужна жена, готовая за любым в сторону броситься.  Не тот у Гиклева характер, чужой позор в свой дом привести. Да и в деревню к осени прислали молодую учительницу – Танюху. Тогда она была пухленькой хохотушкой, с короткой, в диковину для деревни, прической.
 Гиклев вначале чередовал калитки. Вечер к Танюхе, вечер - к Тайке. Потом выбрал Тайку. Образованная, прикроет его механизаторские корочки. К тому же неразбалованная ему досталась.
 К Тайке Гиклев похаживал и после приезда мужа, крутил любовь. Может от скуки, может чтобы геройство свое показать.  Люди узнали, слухи оживились, мужики подрались.
 Драка это только название, игрой для Гиклева она  оказалась.  Новиков с детства худющий, драница драницей. И руки – в  добрый год солома толще. Такого и в затиши качает, какой с него боец.
  Отпинал Гикев Толю в удовольствие. С неделю Новиков не вставал с кровати. Председатель сельсовета Иван Иванович  Ермилов сколько раз приходил, уговаривал подать в суд. Но Тайка сумела оттолкнуть беду от любовника. Упросила мужа не связываться с судом. Посмешище. Дескать, какой ты меня перед людьми выставишь.  А что сама в этом виновата, ни гу-гу. Она Новикова и за мужика-то не считала.  Правда, сельсовет все-таки выписал Гиклеву небольшой штраф, за хулиганство. На большее у сельсовета полномочий не было.
 Гиклев с этой квитанции принародно сделал самокрутку и закурил. Мол, в деревне сто пятьдесят дворов у меня заработки самые высокие, за всех ваших баба заплачу.
 - Теперь  бегемоты все вспомнят, - давился злобой на Новикова Санька, -  Оглоед этот Новиков. Как собака из-под тишка кусает.  У таких людей не стыда, ни совести. Хотел верную жену, взял бы оглоблю и по хребтине ей, а  он ходит как обоссанный, уговаривает. Не я виноват, она у тебя ветрогонка законченная. Правильно бабы говорят, молилась бы на этого Тольку.  Сына ей чужого вырастил, воспитал, В институте учится, кончает уже. В деревню приедет инженером. Хозяин совхоза образование его оплачивает, обязан по договору десять лет отработать в Татьяновке. Хотя знает, что Гиклев его истинный отец, а жмется к Новикову. Щенок был, а после той драки, подошел к Гиклеву и сказал.
 - Еще раз батю тронешь, подкараулю и убью.
 - Я твой батя.
 - Сука ты, а не батя.
  Стоял Гиклев как помоями облитый, от кого, от щенка терпел. Но если ты, сынок, такой умный и все понимаешь, скажи матери, чтобы она не таскалась. Тебя же позорит. Она в сто раз больше, чем я, виновата.
 Опять не вязалась ниточка. Тайка ведь иногда  жалела мужа, другой раз так ревела, глаза пухли. Но отплачется, вечером же бежит, куда Гиклев  поманит. Действительно не было в бабе устою. Понимала, что и мужу, и сыну позор, а бежала. От дурной привычки баба сроду не отучится. Оглобля лечит, но Новиков её сроду в руки не возьмет.
  Гиклев снял с тумбочки стакан с компотом, выпил чуточку. Хуже нет, во всех этих переживаниях копаться. Нудная какая-то боль сдавила сердце, не дай бог инфаркт.
 - С Тайкой и моя вина есть, издевался я над ней, веревок только не вязал. А Танюху бил из-за неё зачем? Чтобы она не в свои дела не рыпалась, понятно. И не зря требовал уважения.  Шолохов правильно сказал: сучка не захочет, кобель не вскочит. Моя же Танюха ни куда не побежала.  Знает, сунулась бы, на месте задавлю.
   Лежал на кровати терпел небольшую боль.  Хоть так ряди, хоть эдак. Не простит Толя. Тайка   эта для него сейчас чистая зверина.  Она его  и за человека не всегда считает.  Есть, говорят, сам себе варит.  Начнет Тайка рубашки стирать, орет на всю деревню:  извозил всю, на брюхе, что-ли, по полю ползаешь? А я тут ковыряйся в твоей грязи.
    С того, поди, и Толя у ней такой справный: кожа да кости.  Жизнь она ему устроила, не приведи господи. Сам виноват, я то причем?  Че ты к ней с добром всегда, че терпишь? Рука не поднимается, значит терпи, пока не сдохнешь. Она тебя быстро, куда надо утартанит.
  - Браток, - Гиклев обернулся,  оказывается, обращался к нему сосед по кровати. – чего лежишь, куксишься. Недели через две зайчиком поскачешь. Тут вон, с какими операциями и то держатся, а ты в слезы.
 - Да я терплю, -   Новиков улыбнулся соседу, -  это от радости и есть. Трактор все-таки, четыре колеса, а сзади культиватор, сразу бы в кусочки.
 Ходила в нем кровь Новикова, мыла душу, сердце и голову. Совсем другая кровь. Очищение Саня переносил плохо.
 -  Занозу им в бок, врачам этим. Попал под трактор, значит, судьба и так за пятьдесят перешагнул. Нет, бегают, спасают, чужую кровь ищут. Нужна она мне, как комары кобыле.  Героя нашли, Новикова. Я, быть может и сам оклемался, не надорванный, выдюжил бы
 В полночь пришла медсестра, поставила укол, шепнула.
 -  Теперь уснете, еще день-два и боли не будет. Нога успокоится.
 - Главное, чтобы душа была спокойной, - подумал про себя Гиклев. -  Из-за двух дураков мозги себе ломаю. Защучить бы где-нибудь Новикова одного и в рыло. Ты че, свинья, в душу лезешь, че себя христосиком выставляешь. Научись сначала с бабой своей разговаривать, моя ни к кому не побежит.
  Он еще поворочался, лежать нужно только на спине, чтобы ногу не поднимать, порвутся, не дай бог, швы. Опять кровотечение. Но здесь умереть не дадут.
 - Как говорят, обойди лужу, чтобы сапоги  чистыми остались. – твердо решил  забыть дураков.  -  Оба они безголовые. В их сторону и смотреть больше не нужно. Таких и дрыном не перевоспитаешь.
   Хирург, видно, грамотный мужик. Страхи остались позади. Организм крепкий, работал, своя кровь потихоньку вытесняла чужую, временную.  Жизнь становилась устойчивой, привычной, понятной.  Гиклев зевнул и заснул. После сна от ночных переживаний остались только зевота и заботы по дому. Надо было сказать Танюхе, чтобы соломы побольше свинье натащили, пусть в ней поросята прячутся. Весна весной, а могут и заморозки. Застудятся поросята, потеряют рост, кто их купит? А быку нужно комбикорму побольше сыпать.  Его недели через три резать  самое время. Шутка в деле, уже сейчас живой вес девятьсот килограммов. Это, считай, триста пятьдесят, четыреста килограммов чистого веса. Да четыреста точно будет.  Может удастся и больше.. Сто двадцать тысяч, если по триста рублей за килограмм. В магазинах говядина четыреста. Может по триста пятьдесят удастся продать.  Старшая Тамара  в этом году поступать хочет. Уже накоплено на неё, есть чем помочь, ну и бык не лишний.
  Своих забот много, ими голова забита. Все остальное забудется. Он допил компот, посмотрел на ногу, не болела. Шов затянулся, синий-синий. Отойдет со временем.  Может через недельку и выпишут