Некоторые проблемы редактирования - связаны со сканированием печатной версии, поэтому пишите в примечании свои замечания, что смогу - подправлю.
Также, в конце произведения рефрентная ссылка, которая помогает нам выжить в непростые времена.
Киев, 2021 год. В.Французов.
ГЕОРГИЙ ТАНИЧ
Под редакцией ВАЛЕРИЯ ТАНИЧА и Виталия ФРАНЦУЗОВА
Посвящается Вовочке – гитаристу и человеку.
ПОДВИЖНИКИ ЗЛОНРАВИЯ
РОМАН В ТРЕХ ЧАСТЯХ
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
«ТАТУ ПОВЕРХ ШИНЕЛИ»
От автора
Все началось со звонка.
Он позвонил поздно вечером и предложил встретиться немедленно.
Зайти в гости он категорически отказался, сказал, что ждет в кафе, напротив моего дома.
Его голос звучал встревожено и настойчиво. …
Я согласился.
В то время я работал в одной рекламно-производственной фирме и , признаться, совершенно не щадил себя. Вероятно, я это делал, чтобы продемонстрировать работодателю свою исключительную работоспособность, в надежде получить заветную прибавку к жалованию.
Кроме основной своей конструкторской деятельности брал на дом «леваки», пытаясь чуть больше заработать, но и это мало помогало.
Денег все равно катастрофически не хватало. Они бесследно исчезали в круговороте семейного бюджета, безжалостно расходовались на еду, одежду, предметы быта.
Но даже этого, у нас с женой, никогда не было вдоволь, всегда чего-нибудь не хватало, притом, что последнюю, перед получкой, неделю мы, и вовсе, проживали в режиме жесткой экономии.
Словом, я был, одержим одной единственной, совершенно безумной идеей, заработать хоть немного больше того, что приходилось тратить в процессе этого самого зарабатывания.
Тогда я еще искренне верил, что таким образом можно освободиться от унизительной и всеобъемлющей зависимости.
Зависимости от денег.
Я был наивным чукотским юношей.
Я рано вставал, целый день работал за компьютером, после ужина и короткого отдыха снова садился за работу.
Если удавалось, после прогулки с собакой старался пораньше лечь, что бы хоть немного, иногда, выспаться. Как-то незаметно для самого себя я превратился из свободного человека в каторжника, сосланного на галеры. Ощущение несвободы, помноженное на хроническую неудовлетворенность собственной жизнью, делало эту самую жизнь все более и более невыносимой. Как ни парадоксально, но чем выше я поднимался по иерархической лестнице, тем меньше испытывал от этого удовлетворения. Чем больше зарабатывал, в надежде освободиться от власти денег, тем больше ощущал несвободу.
Что бы подороже себя продать, нужно было производить на потенциального покупателя лучшее впечатление, а для этого просто необходимо больше на себя тратить, а для этого больше зарабатывать. …
Больше зарабатывать, что бы больше зарабатывать.
Как вырваться из этого порочного круга я не знал. Оставалась лишь смутная надежда на чудо. На то, что может быть придет кто-нибудь и перевернет, наконец, мою безрадостную рутинную жизнь с головы на ноги. …
И освободит.
Это был такой момент.
Он звонил, когда я уже сильно устал ждать чуда, но еще сосем чуточку верил – вырвусь, вырвусь, обязательно вырвусь..
С Димой мы не виделись более двадцати лет, с самого выпуска.
Поэтому его поздний звонок, нелепое, после двадцатилетнего перерыва, предложение встретиться немедленно, на ночь глядя, вызвали в моей душе бурю противоречивых чувств.
Это было банальное любопытство, побуждавшее немедленно выскочить из дому, чтобы посмотреть, во что превратила жизнь некогда жизнерадостного училищного разгильдяя (выражаясь прилично).
Это был страх, что сидящий в кафе напротив человек, в отличие от меня состоялся и в его присутствии станет совершенно очевидным мое собственное ничтожество. Или наоборот, человек этот сам окажется ничтожеством, причем уже сильно запущенным и порочным. Которому, может быть, просто не с кем или не на что выпить; который, чего доброго, еще попросит в долг денег и, …попробуй не дать.
А еще, была робкая надежда, что встреча с этим человеком, с которым мы, к слову, когда-то были большими друзьями, изменит что-то в моей постылой, переполненной рутиной жизни…
Жизни маленького человека.
Я согласился пообщаться с Димой, поборов в себе бессознательное желание отказаться от встречи, перенести ее на потом, скажем ; на завтра, а еще лучше ; на следующую неделю.
Была еще одна сложность. Факт нежданной встречи очень огорчил жену, которая вполне обоснованно опасалась, что встреча с приятелем юности выльется в банальную пьянку, такую - как и полагается, продлившись до утра, поэтому выбьет меня дня на три из привычного рабочего ритма. То есть – отберет у семьи сразу два ресурса – средства и здоровье главного добытчика…
Признаться, этого я больше всего боялся и сам.
Именно так и заканчивались все мои предыдущие контакты с людьми из прошлого. Что поделаешь, такова печальная особенность моего поколения.
Мы ; is Loser Generation, поколение неудачи. Правда, когда-то думающие, что мы – поколение Пепси.
А чего можно ожидать от неудачников, кроме пьяных соплей?
То, что мы такие, не удивительно. Даже закономерно.
Мы начали жить не с начала.
Мы слишком поздно стартовали.
Мало того, всякий раз, когда мы пробовали стартовать заново, нам объявляли фальстарт.
Мы, начавшие жизнь в эпоху развитого социализма, с молоком матери впитавшие единственно верный для того страшного времени принцип, ; не высовываться, тем не менее выросли романтиками, немного наивными искателями правды.
Вопреки воспитанию, в юности, мы все-таки пытались искать альтернативу навязанному нам образу жизни, все-таки пытались высовываться, хотя бы дозировано, хотя бы для собственного самоутверждения.
За это нас наказывали, ломали, безжалостно перекраивали. В конце концов, нас исправили. Повзрослев, мы перестали бунтовать, научились приспосабливаться, многие из нас начали делать карьеру. И, наконец, некоторые, кажется, стали весьма успешными людьми.
И вот, тогда ; все рухнуло, внешне ; рухнуло здание социализма.
Рухнул мир, к которому, с невероятным трудом мы только-только начали привыкать.
Перестало существовать общество «свободно собравшихся». Когда-то якобы собравшихся ради свободного совместного труда.
Идеалы общества пролетариев канули в лету, а самого гегемона теперь называли обидным словом «лох».
Быть разбойником стало намного престижнее, чем, скажем, главным инженером НИИ авиастроения и космонавтики, а на шикарно одетую валютную проститутку с завистью глядели выпускницы престижных столичных вузов.
Слова убить, ограбить, обобрать, в одночасье утратили свой истинный, страшный смысл.
Теперь повсюду «валили», «бомбили», и «кидали», поспешно сколачивая стартовые капиталы.
В ресторанах, в которые раньше не впускали без галстука, теперь прожигали жизнь бритоголовые молодцы в спортивных костюмах.
В возникшем, на руинах старого, новом обществе нужно было заново учиться ходить.
Многие мои ровесники не сумели перешагнуть через себя еще раз, так навсегда и оставшись в прошлом. Другие же смело, с головой ринулись в пучину бизнеса, в кровавую, порой смертельную, борьбу за становление рынка, за свой формирующийся капитал.
…Многие, очень многие, проиграли в этой борьбе. Некоторые погибли. Некоторые, наиболее сильные, выиграли.
…Погибших хоронили. Проигравшие плакали, поспешно устраиваясь к победителям на работу. Победители праздновали победу. …Слишком рано, как выяснилось.
Ибо надвигалась новая война. Война за перераздел собственности.
Ибо рынок, созданный этими мужественными людьми, этими пионерами нашего, все еще ущербного, капитализма, снова менялся.
Укрупнялся капитал. Разбойники поспешно переоблачались в народных избранников, в честных служителей капитала. Люди, совсем еще недавно укравшие и отнявшие у других сотни тысяч, да что там, миллионы долларов, теперь законопослушно декларировали доходы, занимались благотворительностью и меценатством. Бандитские наезды сменились бюрократическим прессингом и юридическими махинациями. Спортивные костюмы, ; брючными парами и безукоризненными сорочками. Победителям опять нужно было учиться ходить заново. Прятать подальше свои золотые цепи и боевые шрамы.
…Многие опять не смогли.
Оставшихся же на плаву, на сей раз, можно было сосчитать по пальцам. Впрочем, считать было некогда, в Украине уже назревала «оранжевая революция».
Мальчики и девочки с оранжевыми ленточками, скандирующие на улицах города «Кучму, ; геть!» искренне считали себя борцами за свободу и процветание родной страны.
На самом же деле надвигалась очередная война за перераздел собственности.
Все оказалось совсем иначе. Дима был деловит. Просто посмотрел мне в глаза, отдал пакет и сказал: «Вот, напиши об этом…».
Оказывается ; Дима вел дневники. Душевные, таки, были времена – 80-ые.
Спустя 15 минут, Дима, появившись из ниоткуда, также растворился, предварительно сказав: «… напиши… если получится».
Часто грубый с другими, Дима всегда был деликатный. Со мной. Друг.
Даже спустя столько лет я подумал «У меня есть друг». Эта мысль как-то необычно согрела на несколько мгновений.
А зачем я еще живу?
Возможно, ради таких мгновений.
«Самурай должен избегать большого
количества саке, чрезмерной
гордости и великой роскоши».
«Хагакурэ», Книга Самурая.
I. Хмурое утро.
Он открыл глаза и догадался, что не спит.
Сюжетная линия и подробности только что снившегося сна стремительно улетучивались, но помнилось, что снилась казарма.
Андрей не спал в казарме уже лет десять, но сон про казарму мистически предвещал всегда командировку.
Мысль: «какая, на фиг, командировка?» подала сигнал, толпившимся в смиренном ожидании, собравшихся на смятой подушке у головы, вязким толпо-мыслям, и они темной, неорганизованной массой ринулись в сознание.
Часы показывали половину шестого, однако нарастающее где-то в районе диафрагмы чувство тревоги подсказывало, что уснуть больше не удастся.
«Даже не думай!» - урчал воспаленный мозг, подстегиваемый этой самой тревогой и уже начавший судорожно восстанавливать в памяти обрывки дня минувшего, а равно и минувшей ночи, складывая их подобно «пазлам» в единую картинку.
Картинка не получалась.
Мешала неизвестно откуда взявшаяся командировка, несформировавшееся чувство вины и еще десяток непригодных для обдумывания ощущений.
Андрей прерывисто вздохнул.
В груди отозвалось резью.
«Опять курил. Кто бы объяснил, зачем?»
Потянулся, ощутив тупую боль в висках, и резко сел. К прежним ощущениям прибавилась еще и тошнота. Пришлось двигаться осторожнее. «А жена где?!» - мысли стали пронизывать вконец расклеившеюся личность Андрея, подобно электрическим разрядам ; «А, ну да! Ушла в комнату к дочери. Она всегда в таких случаях уходит. Интересно, а не наговорил ли я ей вчера гадостей? Или она мне? Да нет, она сразу ушла. Хотя….»
Пожалуй, самым отвратительным в положении Андрея было то, что он отчетливо помнил лишь хронологию вчерашних событий, а вот многочисленные, и наверняка пикантные, подробности только угадывались. Так, например, если бы его спросили, что называется ; в лоб, ударил ли он, выходя из ресторана, швейцара, скажем в живот, или же напротив расцеловался с ним, скажем взасос, то вряд ли ему удалось бы вспомнить, а был ли вообще у входа швейцар.
«А к соседу зачем среди ночи поперлись?» - мысли, скандаля, выстраивались в очередь,– «гитару брали, без одной струны… Зачем брали?… Пели вчера, славно так, как в старые, добрые времена…
Только вот громко, наверное…
И в подъезде… соседи опять же… Головой надо думать!»
Голова одобрительно отозвалась болью.
«Ведь не пацан уже, вот-вот пятый десяток разменяю.» Теперь мысли Андрея вошли в другое, более спокойное русло, похмельная тревога, на общевойсковом жаргоне «опасюк», отступала.
«… могут же, ; ударился в туповатую философию Андрей ; могут же другие, культурно, по-европейски отдыхать.
Джин «Гордон» с тоником на аперитив, да с лимончиком, да со льдом, пятьдесят граммов коньячку хорошего за обедом, да непременно сырным ассорти закусывать, на диджестив можно виски с содовой. А то и вовсе, ну его к черту все, вообще без виски, без этих всяких компаний. Можно ведь в выходные с семьей за город, на природу?!»
Тут Андрей заметил, что пока он, озадаченный своими не веселыми думами, бесцельно бродил по комнате, прошло довольно много времени. Нужно было собираться на службу.
«А насчет выходных все бред! ; думал он пока умывался, ; ну когда они у меня были, полноценные выходные, да я в баньку с товарищами уже пятый месяц собираюсь, семью только в воскресенье и вижу, да что там,; выспаться нормально уж и не помню, когда удавалось, так что не судите строго, вельмишанованное паньство, бытие, как говорится, определяет… »
Умывшись, Андрей сварил кофе, заглянул в детскую: жена и дочь спали. «Жена, крестьянин, торжествуя…» ; подумал он и стал одеваться.
«В ближайшее время взаимопонимание с женой вряд ли будет радовать. А все почему? ; продолжала одолевать философия, ; женщина, по сути своей, самка, а нормальный мужик ее человеком считает.
Тонкий слой интеллекта из свалявшейся в пыли цивилизации, делающий ее похожей на человека, повреждается любым событием наподобие вчерашнего, и все…» ; так на всякий случай успокаивал себя Андрей. Тут же сам удивляясь цинизму своих рассуждений, надел китель, окинул в зеркале благосклонным взглядом погоны подполковника, шитую золотом надпись на шевроне «Командование» и почему-то вспомнил своего однокашника по училищу, которому однажды приснился курсовой офицер в косоворотке, с вышитым на воротнике званием. «Ну вот - процитировал вслух затертый военный афоризм, - без формы дурак-дураком, а так подполковник главного штаба!»
Андрей открыл дверцу стенного шкафа, чтобы взять шинель и окаменел лицом. Память сыграла с ним злую шутку, позволив забыть на время столь важную подробность вчерашнего вечера.
Теперь же важный фрагмент картинки встал на свое место. И это не добавляло оптимизма.
С плеча, захватив погон, на спину его шинели, совсем недавно сшитой в штабном ателье, спускалась, не лишенная изящества и одухотворенности загогулина, одновременно напоминавшая руну «хагал», древнеуйгурскую букву «ам» и стилизованную «Ж». Собственно, шинелью, то что носил сейчас Андрей, называлось скорее по предназначению, чем по сути, и то, что исполненное черным маркером, каким обычно маркируют железнодорожные вагоны, украшение, действительно неплохо смотрится на интенсивно-зеленом модельном твиде, раздражало.
«Твою мать… Якудза хренов», ; прошипел то ли о себе, то ли о художнике Андрей, пнул в угол упавшую с верхней полки фуражку и потянул с вешалки штатскую куртку.
II. Петрович, Димыч, Мася и другие.
Андрей Анатолиевич Шульгин отнюдь не был пьяницей или большим любителем кутежей. Он как раз наоборот ; был сторонником здорового образа жизни, и даже придерживался такового, насколько этого позволяла профессия.
Хотя, справедливости ради, нужно сказать, ; его профессия этого не позволяла реализовать практически, и здоровый образ жизни самопроизвольно становился нездоровым.
Иной раз он с этим боролся, а иной - мирился, в зависимости от обстоятельств и расположения духа.
Бывало, по нескольку месяцев подряд он посещал спортзал, воздерживался от каких бы-то ни было излишеств, избегал всяческих застолий, но главное, придерживался довольно жесткого распорядка дня, с обязательной утренней зарядкой, водными процедурами и трехразовым питанием.
В такие периоды от природы крепкое тело Андрея наливалось, ни с чем не сравнимой, мышечной радостью, а существование наполнялось новым, как, по крайней мере, казалось, смыслом.
В один из таких периодов он бросил курить и, к чести Андрея нужно отметить, никогда больше не возвращался к этой пагубной, во всех отношениях, привычке, за крайне редкими исключениями.
Но вот, ; как всегда неожиданно, неотвратимо и несвоевременно, ; наваливались ночные дежурства, командировки, командно-штабные учения, материальные трудности и семейные бытовые ребусы.
Столь бесцеремонно выбитый из привычного русла, Андрей Анатолиевич становился раздражительным, посылал все прежние излишества за предел своего существования ; спорт и нормальный распорядок дня и … отдавался хаосу, начинал выпивать.
Впрочем, он слишком сильно любил жену и дочь, слишком заботливым и любящим был сыном, чтобы так могло продолжаться слишком долго, поэтому однажды, Андрей, наконец, брал себя в руки, и все возвращалось на круг. Привычный для него и его близкий. Только жена иногда смотрела на него дольше обычного ; как-будто пыталась понять, надолго ли?
Военная служба у Андрея складывалась хорошо ; он занимал серьезную должность в главном штабе одного из родов войск Украины. Кроме престижного военно-инженерного училища на Печерске в Киеве он успел закончить еще и военную академию, и в свои неполные сорок лет имел звание подполковника. Словом, можно сказать, что Андрей Анатолиевич сделал неплохую военную карьеру. Хотя, иногда он был недоволен и думал, что мог прожить жизнь иначе.
Здесь следует пояснить, что, во-первых, никакой карьеры он специально не делал, все складывалось само-собой, а во-вторых, всю сознательную жизнь Андрей не любил армию.
Сперва он не любил, как он выражался, имперскую армию, теперь же аналогичные чувства он испытывал в отношении независимой украинской. С позиций же нынешнего опыта ; то, что ранее казалось маразмом в советской военной организации, выглядело не лишенным смысла и даже вполне логичным. Теперь он, к своему изумлению, отчетливо осознавал, что украинская организация по объемам и качеству маразматичности соперничает со своей предшественницей с нарастающим успехом. Кроме того, если советская система боевой подготовки все-таки подразумевала практическое применение ее результатов, то цель независимых экзерциций была расплывчата, как образы на полотнах импрессионистов, и, казалось, вся деятельность вооруженных сил была направлена на ликвидацию, какой бы то ни было, обороноспособности молодого государства.
Это угнетало.
Советский Союз восьмидесятых, когда, будучи безусым юношей, Андрей только начинал служить, хоть и потрескивал по швам, но, казалось, стоял прочно. Однако ощущение старческого дрожания коленей государственного исполина возникало как на разлагающейся детской площадке, усыпанной битым бутылочным стеклом и пугающей молодых мамаш почерневшими остовами каких-то застывших навеки аттракционов, так и на фабрике выпускающей невероятно плохие детские коляски и, одновременно, невероятно сложные системы самонаведения для стратегических ракет. Это же ощущение не покидало нигде, ; на стройке, в поле, на засекреченном военном объекте с гниющей на открытой площадке боевой техникой и обязательным тщедушным солдатиком, «стреляющим» возле проходной сигареты.
Андрей окончил школу без троек. В семье вопрос о его будущем практически не обсуждался. Кем еще может быть сын, внук и в двух из четырех генеалогических ветвей правнук офицеров?
Как и большинство ровесников, Андрей не имел каких-либо особенных талантов или пристрастий. Неплохо рисовал, поигрывал на гитаре, почитывал стихи, подумывал о том, что в государстве развитого социализма что-то не так, и что-то надо бы изменить… Это же понятно! Мы все слушали Окуджаву, Высоцкого, «Машину времени».
Словом он был обычным мальчишкой восьмидесятых. Так похожих, так болезненно похожих друг на друга.
Справедливости ради нужно сказать, что все люди, окружавшие в те годы Андрея, были похожи друг на друга не только удручающе одинаковыми прическами, безумно-безвкусными одеждами отечественного покроя, но и, что более всего пугало, почти одинаково проживаемыми жизнями и одинаково искалеченными судьбами.
Если начистоту ; самому же Андрею продолжать боевую династию не хотелось.
Какое-то время он лелеял надежду пробиться в «творческие интеллигенты». Жизнь свободного художника или музыканта, в силу природной обстоятельности Андрея, его не увлекала и, ни с кем не посоветовавшись, самонадеянно рассчитывая на свои способности, он отправился поступать в строительный институт, на факультет архитектуры. Поскольку дело происходило в Киеве, а в роду у наивного абитуриента не было не только архитекторов, но даже и каменщиков, срезался на первых двух экзаменах, чертеже и рисунке.
На каком именно, так никогда и не узнал.
Разуверившись во вселенской справедливости, чуть было не подался на мотоциклетный завод, в ПТУ: полгода учебы - приличная зарплата, права на вождение тяжелого мотоцикла и полная свобода. Однако здесь проявили твердость родители. Других шансов распорядиться своей жизнью не так, как это делало подавляющее большинство, казалось, не было, и Андрей вернулся в уготованную колею, без напряжения поступил в военное училище.
Такой ход событий нравился близким, это избавляло его от призыва в армию в солдаты, давало возможность получить высшее образование.
Как впоследствии выражался его начальник курса «и рыбку съесть, и инженером стать».
Понимание трансцендентальной глубины и необратимости этого решения, близкого добровольному постригу в монахи, придет значительно позже. Как и мистической сущности военной присяги, сходной с обетом безбрачия или клятвой самурая.
И однажды покажется Андрею, что совершил он тогда, в далеком сентябре восемьдесят первого, над собой и сепукку и кастрацию одновременно, только с отсрочкой исполнения длиною в жизнь.
Эта мысль впервые осенит его через долгие годы военной службы, когда не будет уже Советского Союза, не будет его могучего давления, ни «театра абсурда» на сцене которого Андрей проведет большую и лучшую часть своей жизни, играя роль строгого, но справедливого воинского начальника. Эта тревожная мысль станет совершенно невыносимой, когда от театра останутся одни декорации, изрядно обветшавшие и разворованные работниками сцены. В зале не будет ни одного зрителя, но его труппа все равно будет играть вечный спектакль «Непобедимая и легендарная…», играть самоотверженно, играть с полной отдачей всех физических и духовных сил, играть «…не щадя крови и самой жизни…»
Но ни о чем этом не думал той осенью наш молодой друг. Он легко переносил физические нагрузки, от которых многие молодые курсанты буквально валились с ног, он довольно долго был на хорошем счету у начальства, занимаясь, все свободное время оформлением ленинских комнат и реализуя хоть так свое творческое начало.
Его молодая энергия побеждала все тяготы и лишения воинской службы. Он, в отличие от своих сослуживцев, не страдал от скудного рациона курсантской столовой, от бессонных ночей в нарядах, бесконечных кроссов и контрольных построений.
Бесспорно, Андрей был прирожденным аскетом, способным, казалось, преодолеть любые, самые невероятные трудности и, вполне естественно, за это его уважали. А может наоборот ; за его самодостаточный вид.
Но был у него и существенный, для будущего офицера недостаток, он был интеллигентным юношей, склонным пофилософствовать, порассуждать на далекие от военной службы темы. И самое ужасное для армии ; он по любому вопросу имел свою точку зрения, нередко отличную от официального курса коммунистической партии и советского правительства, а еще ; он патологически любил свободу, и если и страдал от чего-либо, то лишь от ее хронического отсутствия.
Поэтому он очень быстро нашел себе компанию единомышленников из числа потенциальных нарушителей дисциплины и воинского порядка, утратив тем самым благосклонное к себе отношение со стороны командования.
Первым его училищным другом стал Вовочка, ; простой самарский парень, виртуозно игравший на гитаре и знавший практически все песни, сочиненные на то время всеми российскими бардами вместе взятыми.
Они вместе бегали в самоволки, дерзко и безнаказанно, бегали с одной только целью, ; хлебнуть хоть пару глотков того воздуха свободы, о существовании которого даже не догадывались их гражданские сверстники. По вечерам Вовочка играл на гитаре, тонко чувствуя настроение слушателей, перевоплощаясь, подобно хорошему актеру, в героев своих любимых песен. Для Андрея же, это никогда не было просто пением, это был своего рода диалог с самим собой, восполнявший дефицит общения, за что он был очень благодарен Вовочке.
Затем Андрей познакомился с Димычем, утонченным молодым циником, золотым медалистом, совершенно несовместимым с понятиями дисциплины, воинского порядка, да и вообще армии. Димыч поступил в военное училище, вместо факультета биологии Донецкого университета уступая настоянию мамы, никакого представления об армии не имевшей, но через всю свою жизнь пронесшей необъяснимое благоговение перед людьми в погонах. Естественно, никому из своих суровых боевых товарищей, о своей страсти к биологии и ждущих его дома гербариях, Дима не рассказывал. Разговор между ним и его мамой Андрей случайно подслушал в первые дни «курса молодого бойца». Но, уважая право своего товарища на тайны столь интимного свойства, он никогда не говорил об этом даже с ним самим. Именно ему Андрей остался обязан своей училищной «погремухой» – Валерий Петрович, - менее всего подходящей человеку, которого зовут Андрей Анатольевич. Но, как говорится, из песни слова не выбросишь, и наш герой так и остался Валерием Петровичем, а чаще просто Петровичем. А дело было так: в свой первый курсантский отпуск Димыч условился ехать в гости к Вовочке, в Самару, где они и отдыхали, какое-то время на берегу Волги. Собственно, достопримечательностей на тот момент в городе Самаре не было никаких,; кроме, разве что, дешевого жигулевского пива, отпускаемого в кафе «Лето» на разлив в свою тару. Ввиду того, что из тары у наших друзей имелось только две трехлитровых банки, а очередь алчущих пива неизменно соперничала с очередью в московском Александровском саду, большую часть своего отдыха ребята проводили именно там, ; в очереди, коротая время за анекдотами и всякого рода «правдивыми историями», которыми издавна славится местная публика.
Вот, там ; возле ларька с пивом под Самарой, они и познакомились с Валерием Петровичем, спившимся интеллигентом, который очень старался понравиться ребятам, в надежде заполучить столь вожделенный дармовой глоток пива. Настоящий Валерий Петрович веселил всех историями из собственной жизни, сводившихся к тому, где и при каких обстоятельствах он надирался до беспамятства, и к каким «чудесам» это приводило. У нас вообще в таких ситуациях – быт соприкасается с чудесами превращения. Серый быт существования «под мухой» превращается в героический и непредсказуемый…
В довершение ко всему настоящий Валерий Петрович демонстрировал всем свою собственную трудовую книжку, которую в действительности можно было читать как бульварный роман, герой которого начинал младшим научным сотрудником какого-то НИИ, сделал научную карьеру до старшего, а закончил грузчиком на пункте приема вторсырья. На протяжении всего романа, его героя гнали, сначала вежливо, - «по собственному желанию», а затем совсем уж «поганой метлой», - « за ...систематическое пьянство и аморальное поведение». Было неимоверно смешно, и, вместе с тем жалко этого несчастного, опустившегося человека.
Ничего общего не было у Андрея с навязанным ему «двойником», кроме угадывающихся остатков интеллигентности, но всем понравилась идея эдакой «реинкарнации» Валерия Петровича, новой клички Андрея ; имени – отчества Валерия Петровича и так, он стал Валерием Петровичем бесповоротно.
Как-то, уже на третьем курсе, возвращаясь в казарму Андрей застал дневального «на тумбочке» вдохновенно орущим в телефонную трубку: «Да ну что вы, я его хорошо знаю… Да какой Андрей Анатольевич, точно, Валерий Петрович!» А возможно, были на курсе люди, которые так и закончили училище, с твердой уверенностью, что пять лет учились с Шульгиным Валерием Петровичем. Димыч, к величайшему своему счастью, до выпуска не дотянул, после третьего курса целенаправленно завалил три экзамена и уволился, как тогда говорили ; «в народное хозяйство».
Но наиболее ярким событием того невероятно далекого теперь года было знакомство с Масей, уменьшительно-ласкательная кличка которого, происходила отчасти от фамилии Малько, отчасти соответствовала его внешности. Это был мальчик с феминическими чертами лица и звонким голосом подростка, худенький, почти тщедушный, в не по-размеру объемной гимнастерке и столь же огромных галифе.
Весь его облик был протестом против милитаризма, тоталитаризма, да чего там, против самого социализма, раз уж тот позволяет себе призывать в армию таких невоенных мальчиков. Впрочем, очень скоро мир содрогнется оттого, что тысячи таких же мальчиков, вопреки здравому смыслу, будут принесены в жертву мертворожденной идее социалистического интернационализма, в далеком и чужом Афганистане. После Афганистана будут «казахские волнения», Карабах, узбекский Ош и северная Осетия, будет жуткая, затянувшаяся до наших дней кровавая бойня в Чечне. Гибель ребят в полукриминальных и военных конфликтах, и очень скоро всех перестанет волновать общественное мнение. Эти жертвоприношения станут обыденной особенностью времени, личной трагедией безутешных родителей, переживших своих сыновей. А еще немного позже рухнет Советский Союз, и под его обломками снова погибнут люди. И снова молодые. Такое наступит время, ; тяжелое и беспощадное к молодым.
Петрович подружился с Масей. Мася был говорит ; не собран, мечтающий и необязательный.
Он постоянно попадал в неприятные истории, точнее, в силу своей чувственности и иррационализму, постоянно попадался «на горячем».
«Залетчик!» ; на такого говорили правильные ребята.
При всех недостатках, сделавших Масика завсегдатаем гарнизонной гауптвахты и бесконечных нарядов вне очереди, было в этом юноше нечто, завидно отличавшее его от всех, без исключения, людей с которыми был знаком Валерий Петрович. Безусловно, Мася был личностью незаурядной. Его внутренняя энергия, которую он беспощадно расходовал, казалось на глупости, не обременяя себя целью и расчетами, словно притягивали прагматичного до занудности Петровича. Они стали единомышленниками. Их дружба была взаимной, я бы сказал взаимовыгодной, если можно считать выгодой гарантированное наличие, пусть не рядом, где-то вообще, духовной опоры, точки привязки в идейных метаниях. Они нуждались друг в друге, они советовались и спорили, ссорились и мирились, прощались и вновь встречались, порой через годы.
III.Встреча.
Был обычный февральский день, не предвещавший Андрею Анатольевичу ничего нового, как, впрочем, и любой другой день года. Вот уже несколько лет в жизни подполковника Шульгина не происходило, ровным счетом, ничего такого, что хоть сколько-нибудь выделялось бы из сплошной вереницы серых будней. На службе он занимался тем, что дни напролет получал распоряжения, планировал мероприятия по выполнению распоряжений, отдавал распоряжения, контролировал выполнение распоряжений, докладывал о выполнении или же невыполнении распоряжений, получал взбучки за невыполнение или несвоевременное выполнение тех или иных распоряжений, и, наконец, крайне редко, но с завидным постоянством, поощрялся за выполнение все тех же, будь они неладны, распоряжений. Этот процесс отнимал все жизненные силы, поэтому ни на что больше не оставалось энергии, впрочем, и времени тоже. Нет, Шульгин не жаловался на жизнь, прекрасно знал он, что в таком же ритме живут и трудятся сейчас практически все, - и банкиры, и предприниматели, и пролетарии. Но знал он, к сожалению и другое, - банк, в результате своей деятельности, выдаст кредит, обменяет валюту, предприниматель донесет до нас, потребителей, новые товары и услуги, пролетарий зароет, рано или поздно яму, вырытую зачем-то месяц назад около его подъезда. Только его, Шульгина деятельность не приведет ни к чему, по крайней мере, ни к чему хорошему. Скорее наоборот, от каждодневного наблюдения всей этой кутерьмы зарождалась крамольная мысль, что если бы он и его коллеги совсем прекратили всю эту деятельность, глядишь и перестали бы военные ракеты сбивать гражданские самолеты, залетать в жилые дома, не горели и не взрывались бы склады боеприпасов. Да много чего не происходило бы.
Раньше, в советские еще времена, служить было намного легче. Во-первых, была империя, которая действительно имела реальных врагов, так называемых вероятных противников, от них, случись чего, нужно было защищаться. На верху это прекрасно понимали, и выделяли на содержание огромнейшей армии не ахти какие, но реальные средства. Собственно, ради этого трудилась вся страна. Армия страны советов все равно безнадежно отставала и в техническом, и в морально – боевом смысле, ее раздирали внутренние проблемы, «дедовщина» на срочной службе и бытовая неустроенность на действительной. Пьянство, воровство, издевательства,- все это было, кому, как не ему, Андрею, известно лучше других. Но все же, армия того времени, могла, пусть плохо, пусть ценой невероятных потерь, геройских подвигов, но все же выполнять реальные боевые задачи. Она и выполняла их, если «партия прикажет». И партия иногда приказывала.
Вот об этом и думал подполковник Шульгин, сидя перед стареньким монитором и рисуя «мультики» для иллюстрации очередной «концепции развития и модернизации системы автоматического управления войсками». Назавтра главкома заслушивал начальник генштаба, необходимо было подготовить «презентацию»: продуманное чередование примитивных схем и диаграмм способное донести до генеральского сознания излагаемый материал. Отупевший от незаслуженно высоких должностей, обширных властных полномочий, тягот и излишеств воинской службы генералитет тоже был приметой времени в вооруженных силах. И тупели генералы до психических патологий, до неспособности воспринимать информацию вербально, требовалось воздействие на подсознание.
Поэтому когда подполковнику удавалось добиться своими ухищрениями в «Пауерпойнте» проблеска понимания в мутных очах он всерьез гордился собой. И им, генералам, это нравилось, они начинали верить в свою значимость, если уж им доверено командовать такими грамотными подполковниками.
«Ну и пусть верят, ; им так легче, а нам спокойнее», сказал Андрей Анатольевич вслух, вставая из-за рабочего стола, что бы сварить себе кофе.
Из-за соседнего стола на него покосился его подчиненный, молоденький, похожий на гимназиста, майор, с круглым лицом подростка. На его лице алел румянец. Он играл в «Mortal Combat» и ужасно боялся разоблачения. Андрей жестом показал ему, что все, мол, в порядке. В этот момент зазвонил телефон. Андрей поднял трубку, и вяло представился:
; Подполковник Шульгин!
На другом конце повисла пауза, чувствовалось, что там волнуются или подбирают нужные слова.
; Слушаю Вас! Говорите! ; с досадой рявкнул в трубку Андрей.
; Валерий Петрович?! ; наконец заговорила трубка невероятно знакомым голосом, ; Сколько лет, сколько зим?!
Господи! Неужели?! Голос в трубке принадлежал его старому училищному другу Масе, с которым он не встречался много лет, и уже не надеялся, честно говоря, когда-нибудь свидеться.
; Масяня! Неужели ты!? Ты где!? ; заорал Андрей. Перепуганный майор, не оглядываясь, забарабанил по клавишам, пытаясь экстренно выйти из игры.
; Я на Крещатике, до завтра свободен, встретимся? - проговорила трубка.
; Давай Масик, я сейчас… давай через час, возле фонтана, только отпрошусь,…ты подожди часик, я скоро! - Петрович заметно волновался, - Возле фонтана…Только не уходи никуда! - совсем уж не к месту добавил он, словно разговаривал с фантомом курсанта Малько, который, договорившись о встрече, возьмет да и уйдет куда-то, увлекшись, скажем, красивой девчонкой… ищи его потом, разгильдяя.
; Хорошо! Хорошо, я жду! У фонтана! Через час! До встречи! ; на этот раз закричал Масик, срываясь на знакомый фальцет, ; До встречи у фонтана!
***
…И они встретились у фонтана. Перед тем как подойти, Андрей задержался на приличном расстоянии, хотелось разглядеть этого загадочного, вечно меняющегося человека. Тем более что в последний раз они виделись лет десять назад. Тогда Мася, после длительного, опять-же отсутствия, буквально шокировал Андрея тем, что перестал быть собственно Масей. В тот раз ему явился коренастый «гоблин» с гипертрофировано развитым плечевым поясом и мощными, испещренными вздутыми венами на бицепсах.
Он был, как и положено людям с такой внешностью, в спортивных штанах, неимоверно широких в бедрах и зауженных книзу, в маечке, более напоминающей дамский топик, зато позволяющей по-достоинству оценить всю мощь широчайших и грудных мышц. В довершение шею его обрамляла золотая цепь, напоминавшая своими размерами якорную. Завершала композицию прическа ; идеальный ежик, выбритые до синевы виски и затылок. Но даже не превращение нормального молодого человека среднего сложения в монстра весом за центнер поразило Петровича. Качаться они начинали в училище вместе, переводя с чешского затрепанную книжицу по культуризму и Мася тогда еще удивлял упорством и успехами в этом занятии.
Пугали глаза.
В глазах некогда милого Масика, казалось навеки застыла одна единственная, адресованная всему на чем они останавливались, мысль-угроза, - «Порву как Тузик тряпку!» Помнится, им тогда пришлось очень много выпить, что бы Масик, наконец, снял с себя эту чудовищную маску и под ней он, Петрович, смог разглядеть прежнего Масяньку, ; такого же романтичного и беззащитного перед жестокими обстоятельствами нашей современной жизни, какого он запомнил тогда, в далекие годы их армейской юности.
Петрович широко улыбнулся. Он снова испытал легкий шок! Этот мерзавец, стоящий у фонтана по другую сторону площади и нервно поглядывающий на часы, снова изменился. И опять диаметрально!
Теперь он был худ. Той особенной, богемной худобой, свойственной служителям Богемы и Мельпомены, отличающей их от людей нормальных в любой точке земного шара. Его лысеющая шевелюра была невероятно длинна и собрана на затылке в хвост. Виски были седыми. Глубокие залысины подчеркивали высокий лоб и тоже добавляли «богемности» его и без того вычурной внешности. А внешность его была такая:
-в левом ухе поблескивало две разновеликих серебряных серьги;
-на шее висело множество серебряных цепочек с разного рода «фенечками»;
- на пальцах перстни, невообразимых каких-то форм и размеров;
-одет он был в кожаные штаны и легкую, несмотря на холодную февральскую погоду, кожаную же куртку- пиджак;
-на ногах было нечто среднее между армейскими «берцами» и обувкой космонавта.
Было и еще что-то в его внешности, что придавало всему этому маскараду убедительности и даже естественности. «Что-же, черт возьми, я не разглядел?», - едва успел подумать Петрович и в этот же момент понял, - «Глаза! Они были наполнены каким-то смыслом, в них была и радость побед и горечь поражений и еще что-то, присущее людям духовным, чего нельзя выразить обычными словами». Безусловно, это был Мася, тот которого так не хватало Петровичу все эти годы. И не в силах больше сдерживать чувства Андрей закричал, перекрикивая шум воды и проезжавших машин: «Ма-а-асик!» Тот обернулся и с криком «Петро-о-ович!» ринулся навстречу, прямо через проезжую часть. Какая-то дорогая иномарка резко затормозила, издав противный визг, Петрович от неожиданности зажмурился, а в следующий момент он уже был в объятиях Масика. «…Козлы! Пидоры вонючие!» - неслось в спину Масику с проезжей части, - «…убивать таких надо!» …
IV. История юности Масяни.
Он родился в очень необычной, внешне весьма благополучной семье, в небольшом провинциальном городке на западе Украины. Они жили в большом, но неудобном особняке в элитном районе города. Неудобство заключалось в том, что все, без исключения, комнаты были проходными, как бы расположенными по кругу, поэтому уединиться ни в одной из них было решительно невозможно. Поэтому Митя, именно так звали Масяню отроду, научился, с младых ногтей уединяться в свой собственный мир, который еще раньше научился строить где-то в глубине своего сознания, без особых, впрочем, усилий. Так, почитав несколько страниц из книги о Спартаке, и найдя ее не интересной, Митя, рассматривая картинки, представлял себя то римским правителем, то рабом, то гладиатором, каждый раз придумывая новый сценарий для себя, - главного героя этой виртуальной, интерактивной игры. Когда информации не хватало он жадно, залпом черпал ее из книг, которых, к слову, в их доме было множество, с тем, чтобы перенести ее в свой собственный придуманный мир. Когда тема древнего Рима была исчерпана, он переходил к виртуальному миру Фенимора Купера, Марка Твена, Майна Рида или Жюля Верна. Но каждый раз это была его собственная версия, его собственный сценарий, его патологическая, для восьмилетнего ребенка, игра. Что бы сохранить общий сценарный план, он зарисовывал его в виде комиксов (иногда ему казалось, что думать и рисовать он начал одновременно.) Конечно же, как у любого мальчика его возраста, у него были друзья, соседские ребятишки с которыми он играл в индейцев, в солдатиков и прочие игры. Однако, основной его мир был спрятан от всех и доступен был только ему, никто не в силах был помешать ему быть в нем героем.
Была лишь одна проблема. В реальной жизни он героем не был . Равно как и все кто окружал его в этой реальности, включая и самых близких людей. И однажды сказочная игра закончилась. Наступила соцреалистическая действительность. Оказалось, что именно от неё-то и пытался удрать маленький Митя в свой искусственный мир. Но Митя взрослел, и однажды искусственный мир рухнул. Первое, что поразило Митю во взрослом, реальном мире, это отсутствие любви, о которой все только и говорили. Оказалось, что дедушка, заслуженный советский ученый, герой войны, совершенно не любит бабушку, тоже заслуженную, пережившую с тремя детьми немецкую оккупацию. А бабушка, как выяснилось, ненавидит дедушку, особенно, когда тот приходит с работы сильно выпивши.
Так же выяснилось, что с заслуженными людьми, особенно героями различных войн такое случается сплошь и рядом, в этом Митя много раз убеждался, будучи уже взрослым мужчиной. Далее оказалось, что папа не любит маму, а мама папу, что живут они вместе только ради детей. Дальше – больше. Стало очевидно, что родители мамы, не любят папу и его родителей, а те, в свою очередь, не любят ни маму, ни родителей мамы. Сам же Митя уже испытывал нелюбовь к своему младшему брату Лене, с рождением которого рухнули Митины планы на исключительный статус единственного любимого человека в обществе тотальной нелюбви друг к другу, каковым, как выяснилось, являлась его семья. Позднее, Митя постиг еще одну удивительную особенность реальной жизни,- взрослые, если даже и любят кого-то, умудряются причинить любимому как можно больше страданий. В том, что его любили все взрослые члены их большой семьи, он не сомневался. Как не сомневался и в том, что решительно все, чтобы они ни делали ему во благо, обращалось ему же во вред и страдание. Это касалось и житейских мелочей и серьезных, ключевых моментов его, Митиной, жизни. В четвертом классе ему нужна была дешевенькая нейлоновая курточка, в которой не жалко было лазить по заборам, ему же купили длинное, добротное и дорогое пальто на ватине. Мало того, что в нем Митя выглядел маленьким старичком, пальто напрочь исключало самую идею лазанья по заборам. Он рос хлипким и застенчивым, сверстники его не любили и часто обижали . Ему срочно необходимо было записаться на борьбу или бокс, что бы научиться постоять за себя, его же отдали в музыкальную и, одновременно, в художественную школу. Была и еще одна особенность Митиного взросления. Он, неожиданно для себя, и совершенно отчетливо понял, что все вокруг думают одно, говорят другое, а делают вообще нечто третье. Именно этим и пытался объяснить маленький Митя тот удручающий иррационализм взрослых, который начинался в его семье, а продолжался в семьях его знакомых, в школе, пионерлагере, на улице. Так, взрослые говорили, что алкоголь и табак, - это плохо, вредно, и от этого люди страдают, и даже умирают иногда. В то же время водку, вино и пиво употребляли почти все взрослые, а употребив становились настолько веселыми и жизнерадостными, что напрашивался абсолютно иной вывод. Все, за редким исключением, мужчины курили, курящих женщин было поменьше, хотя, возможно они просто хорошо скрывали это свое пристрастие. Из подслушанных, как правило, не нарочно, взрослых разговоров следовало и то, что многие жены изменяют мужьям, а мужья женам, а папа одного Митиного школьного приятеля, по этой самой причине, даже болен сифилисом. Митя, не смотря на свой возраст, был очень хорошо осведомлен об отношениях полов. Украдкой, он прочитал об этом все, что только смог, в толстой книжке «Мужчина и женщина», которую нашел дома, в одном из книжных шкафов. Взрослые же, на подобные темы с Митей не говорили, а если и говорили, то поверхностно и неубедительно.
Официально все взрослые были материалисты. То есть верили только законам материального мира, а вещи, которые не укладывались в рамки этих законов, но все равно происходили, объясняли опять таки законами материального мира, но еще не открытыми наукой. В Бога же взрослые не верили. Не верил в него и Митя, он слыхал о нем что-то, но, в основном, плохое. В школе учительница истории говорила, что Бога специально придумали богатые, чтобы пугать им бедных и что бы те лучше работали. Потом бедные поняли, что их обманывают, победили богатых во время октябрьской революции, а царя даже убили, вместе со всей семьей, что бы больше никому не повадно было становиться царем. А еще потом они, бедные, построили государство, в котором все равны, а вместо Бога положено верить «в светлое будущее». А в Бога положено было верить старушкам.
Остальные же считали это чем-то зазорным, демонстрирующим собственное невежество, малограмотность и принадлежность к миру этих самых старушек и мрачных черных попов, один из которых жил в доме неподалеку. Его однажды видел, совсем тогда еще маленький Митя, - священник показался ему страшным и, почему-то, после этого, Митя впервые задумался о смерти. Взрослые упорно сторонились этой темы, так же упорно, как и темы отношений между мужчиной и женщиной, словно смерти и вовсе не существовало, а детей действительно находили в капусте.
Между тем, Митя это знал точно, люди не только рождались, но и умирали. Внешне, похороны напоминали первомайскую демонстрацию: к дому подъезжали автобусы с людьми и большими, пахнущими свежей хвоей, венками, с вплетенными в них искусственными гвоздиками и черными лентами. «Виновника торжества» выносили во двор, лежащим в красиво украшенном черном ящике, за которым выходили родственники в черных, как правило, новых, одеждах. Они несли в руках портрет умершего, иногда подушечки с его наградами и большие, красивые букеты цветов. Играл духовой оркестр.
Только, в отличие от Первомая, люди не смеялись, а плакали, и музыка звучала тревожная и печальная.
-Папа! А что происходит с людьми после смерти? – однажды все-таки спросил, у вернувшегося с работы отца, Митя.
-После смерти?! – было очевидно, что вопрос сына застал его врасплох, - Ну, тебе еще рано об этом думать. Впрочем… - отец задумался, что же ответить этому карапузу, да и что, в конце-то концов, он сам думает об этом. Отец Мити был родом из деревни. Его родители были людьми верующими, сторонниками «древнего благочестия». Они регулярно ходили в церковь «к обедни», молились перед обедом и ужином, соблюдали посты и церковные праздники, по вечерам отец, иногда, читал главы из Евангелия, а матушка каждый вечер, стоя на коленях, подолгу шептала молитвы, перед, висевшими в углу, почерневшими от времени, образами Спасителя и Пречистой Девы Марии. Колю, так звали Митиного папу, учили тому, что если прожить земную жизнь правильно, то есть, не греша, выполняя Заповеди Божьи, тогда, после смерти попадешь в «Царствие Небесное». Когда в селе кто-нибудь умирал, никто особенно не убивался. Жизнь в их деревне протекала размеренно, в праведных трудах по хозяйству и заботах о многочисленном потомстве, если кто и грешил, то, разве что, чрезмерным пристрастием к вину. Об умершем говорили: «преставился», то есть перешел в другой, невидимый мир, или же, если речь шла о молодом человеке, или ребенке: «Господь призвал». Отец Митрофан прочитывал над усопшим слова канона: «…Во блаженном успении вечный покой подаждь, Господи, усопшему рабу твоему…яко же праведницы упокояються…и сотвори ему вечную память…вечная память…вечная память…вечная память»…
Но Николай Евстратиевич давно уже уехал из деревни, выучился на педагога, вступил в партию, женился на Митиной маме, докторе по профессии, дочери выдающегося ученого-математика. Теперь он был материалистом и ни в какое «царствие небесное» категорически не верил, впрочем, как и все его новые, городские родственники. Теперь Николай Евстратьевич твердо знал, что биологическая жизнь всякого белкового организма ( и человек не является исключением) есть всего лишь процесс деления клеток, когда же он прекращается, прекращается и жизнь. Только как же это объяснить десятилетнему малышу. Он глубоко вздохнул:
-Видишь ли, - вымолвил он решительно, - Когда человек умирает, все процессы жизнедеятельности, как бы тебе сказать…, останавливаются, человеческий мозг как бы… э…засыпает. Вот и все,…собственно.
-И больше не просыпается!? – на Митю было жалко смотреть, в его широко раскрытых глазах застыл неподдельный ужас. Отец понял, что повел разговор с ребенком как-то не так, допустил, наверное, какую-то педагогическую ошибку, но как теперь завершить неприятную тему, решительно не знал.
-Папа, а ты тоже умрешь? – не унимался сын.
-Да, сынок, – как можно мягче постарался ответить Николай Евстратьевич.
-И мама тоже?
-И мама тоже. – разговор с сыном начинал раздражать Николая Евстратьевича.
-И я?
-Все люди, когда-нибудь умрут, это участь всех живущих на земле, и ты, сынок, не исключение, - отец постарался увести, становившийся невыносимым, разговор в другое русло, - Скажи лучше, ты уроки сделал уже? Как успехи в школе?
-И меня в могилу закопают? – словно не слыша его, продолжал спрашивать Митя.
-Дело не в могиле! – твердо сказал Николай Евстратьевич, решив, во что бы то ни стало поставить точку в разговоре с сыном, - дело в том, что когда умру я, ты станешь взрослым и продолжишь дело, начатое мной, а потом и у тебя родится сын, и он продолжит его. В этом смысле человек вечен, бессмертен, можно сказать. Человек и после смерти продолжает жить в своих делах, добрых поступках, в своих детях и внуках, - сказанное придало отцу уверенности в собственной правоте, - Ну беги, философ, погуляй во дворе, если уроки сделал, - сказал он, потрепав сына по голове, давая понять, что разговор закончен.
В ту ночь Митя долго не мог уснуть. Он пытался представить себе, как уснет и не проснется:
-Ну, поначалу будут, наверное, сниться сны? – думал он, ворочаясь в постели, - А потом? Потом, ведь, и они прекратятся? Но куда же денется все, чем я живу? Мои мысли? Чувства? Память? Знания?
-Нет! Не может этого быть! – не желала соглашаться какая-то другая часть Митиного сознания, - Зачем же тогда учиться? Стремиться к чему-то? Если в конце, – пустота, мрак.
Да и что ему, Мите, с того, что кто-то продолжит его дело, если он, перестав существовать, утратит и всякую способность это узнать, или хотя бы почувствовать.
А к чему тогда, подобно взрослым, истязать себя условностями, нелепыми правилами и ограничениями, заботиться о своем здоровье, воздерживаться от вредных привычек…,
-Подумаешь, на пару лет раньше, на пару позже, какая разница, - он вдруг вспомнил услышанную им где-то пословицу «перед смертью не надышишься».
Еще долго он ворочался, представляя то темную, сырую могилу, то вечность. Вечность получалась такая же сырая и темная, ибо в ней не было места для него, Мити. Но больше всего поражала, столь явная теперь, бессмысленность человеческой жизни. Оставалась еще смутная надежда на Бога. Митя мысленно попросил у Него помощи, попросил, что бы Он, если Он существует, как-нибудь дал о себе знать, подал бы ему, Мите какой-нибудь знак или намек. Он полежал какое-то время, прислушиваясь к ночным звукам на улице. Ничего не происходило.
-Все ясно, значит, Тебя нет! - мысленно сказал Митя, - ну что ж, права была учительница истории, - все враки. А взрослых слушаться, и хорошо себя вести, - глупо! Вообще можно что угодно теперь делать, и с девчонками то же…, как в том журнале, который взрослые мальчишки разглядывали в туалете…, ему тогда удалось подсмотреть. Он представил себе одну из увиденных в журнале сцен, так сказать в динамике, применительно к одной из своих одноклассниц, вредной, не по годам развитой девчонке, постоянно обзывавшей его «маменькиным сыночком» и обижавшей при всяком удобном случае. Думать об этом оказалось неимоверно приятно, и Митя не заметил, как провалился в сон, полный сновидений, содержания которых наутро он, однако, не помнил. Проснулся он отчего-то в мокрых и липких трусах. Митя, каким-то шестым чувством догадывался о происхождении мокрых пятен, но, после вчерашнего разговора, спрашивать у отца еще и об этом он не стал бы, ни за что на свете. Он быстро натянул спортивные штаны, и через комнату дедушки и бабушки проскользнул в ванну…
5. Ужин при свечах. Part.1
- Куда же мы с Вами пойдем ужинать? - наконец спросил Петрович, когда оба уже утомились от рукопожатий, похлопываний и объятий, - такую встречу просто необходимо отметить! Обращение на Вы было давним обычаем их училищной компании, заведенным, кажется, Димычем.
- Да хоть куда! Вы принимающая сторона, вам и решать, - поддержал традицию Масяня, - Только решайте быстрее, я еще сегодня не питался. Жрать очень хочется!
- У меня, знаете ли, с золотым запасом, как для Крещатика, того… - начал, было, Петрович, но Масик не дал ему докончить фразу. Он вдруг состроил уморительно серьезную физиономию, приосанился и на пол-октавы ниже обычной тональности возвестил:
- А я, знаете ли, из Москвы приехал! У меня командировочные, - пятьдесят баксов в день, не считая гостиницы, а будет мало, весь бюджет проекта у меня в этой вот сумке! - он дурашливо усмехнулся, указав на потрепанную, хиповского вида, тряпичную сумку, в которой по определению не могло быть никакого бюджета. А пахать мне, на старости лет, приходится так, что неизвестно, доживу ли я до нашего следующего ужина. Так что вперед!
Он сделал рукой ленинский указующий жест, который совпал по направлению с местом расположения небольшого кафе, на углу Крещатика. Масяня сам же первый заметил это забавное совпадение и еще больше раззадорился: «Это знаково! Эта харчевня нам послана небесами! Вперед мой друг, нас ждет прекрасный ужин при свечах!»
На протяжении всей этой тирады Петрович сдержано улыбался, он вынужден был приехать в форме, поэтому держался, подчеркнуто собрано. Впрочем, до поры до времени. Итак, в пять часов пополудни, или, как говорят профессиональные военные, в семнадцать ноль они вошли в маленькое кафе на углу Крещатика. На встречу им метнулся молоденький официант:
- Желаете столик? Или как? - начал он неуверенно, мечась взглядом между золотым шитьем на погонах, бейсболкой, серьгами и «хаером». Бедняге трудно было, по внешнему виду, угадать статус посетителей, подполковник мог быть как состоятельным человеком, так и нищим, в зависимости от того, чем он занимался в армии, а кем был второй, ему и подавно понять было не под силу, если б Мася не взял, вдруг, инициативу в свои руки.
- Желаем! - в голосе его появились теперь пафосные нотки.
«Каков актер, - подумал Петрович, - наверно тяжело бесконечно играть, то одну роль, то другую, впрочем, вряд ли он сам это замечает, это в душе, в характере. Слова художник и актер – суть синонимы.».
- Желаем столик у окна. Вот этот подойдет, - тем временем продолжал вошедший в роль Масяня, - Официант! Меню не надо! Нам ассорти по-русски, в стол, и килограмм черного «Немирова»! А мясо свиньи у вас имеется? - Масяня поглядел на официанта лукаво-иронично. Тот, прозрев, ответил понимающе-уважительно:
- Вырезка свиная, на кости, высший сорт, Вас устроит?
- Нас устроит на кости? - Масяня подмигнул Петровичу, тот утвердительно кивнул, Масяня продолжил, - Валяй на кости, две порции, да минералочки нам бутылку, водку запивать.
Он еще немного подурачился, когда официант принес водку и салат, потребовал зажечь свечи.
- Пойми, Петрович, все в жизни надо делать красиво, даже водку жрать! Мы ведь будем сегодня ее жрать? А? – говорил он Андрею, пока удивленный официант, принесши водку и стопки, искал свечи.
- Куда ж денемся, если она жидкая, была б твердая, пришлось бы грызть, - отвечал Петрович, наливая по первой. Настроение друга, наконец, передалось и ему.
- Ну теперь рассказывайте, Масянька, как дошли до такой жизни, - после того как выпили, не закусывая , - Наркокурьером трудитесь?
- Лучше бы наркокурьером работал, - Масик грустно улыбнулся, - Нет, Петрович, шоу бизнес обслуживаем. Ну, там свет, звук, сцена…, а я художником по постановке декораций, у вас вот конкурс красоты в театре Франко делать будем.
-Почему же не в Оперном? – с иронией спросил Петрович.
-В Оперном на следующий год, - абсолютно серьезно ответил Масяня, - уже и Пако Рабана пригласили.
- Прикалываешься? – Петрович чувствовал, что друг говорит правду, но ему не верилось, – это какой Карабан, второй зять тети Песи с Борисоглебской?
- Да нет, один пердун старый, от кутюр. – демонстративно не замечая шутки, отвечал Масик, - В Европе он уже никому не нужен, так он в Украину приедет, по выегребываться, тут у вас телки красивые и дешевые притом. Не то, что в Европе их драной, - Андрей отметил про себя что «телки» у «вас» и вдруг с удивлением понял, что тема Масе действительно неприятна. А ведь он всегда умел и любил говорить о себе.
- Да я ж тебе завидую – от удивления он начал оправдываться, - Знаешь, в моей жизни настолько все асфальтно – серо и аеродромно - приземленно, временами крышу рвет, - Петрович отодвинулся от стола, давая официанту возможность расставить приборы, - А тут такой оборот. Шоу-бизнес! Блестки, конфетти, красивые девочки – вечный праздник! Со знаменитостями, небось, общаешься, с певцами-музыкантами?
-А нечего мне завидовать, Петрович. Не- че-го! – Масяня произнес последнее слово несколько громче и по слогам, - худшей помойки ни где не сыщешь, - в следующее же мгновение осознав, что горячится не к месту, этот неутомимый шут, с очаровательной улыбкой добавил, - кроме, разве твоей армии гребаной!
- Что помойка, то помойка, – озадаченно пробормотал Петрович. Однако он, совершенно, не понимал, что общего между помойкой-армией и помойкой шоу-бизнесом и всем своим видом демонстрировал это. Официант принес салат. Можно было по второй.
- Один хрен, Петрович, один хрен. Все нормальные люди делают реальные вещи, ну их можно объективно оценить, качественно, количественно, потрогать, понюхать, наконец, - Масяня взял бутылку с водкой в руку, прищурившись, поглядел через нее на свет и понюхал, словно в подтверждение своих слов, - А мы с тобой Петрович, создаем настроение, иллюзию так сказать реальности. Вы, военные, втюхиваете налогоплательщику иллюзию его защищенности от внешнего агрессора, которого, к слову, и вовсе не существует, ну а мы продаем иллюзию хорошего настроения. А если вам, любезнейший, шоу наше не нравится, докажите, что оно плохое, только сразу предупреждаю, искусство дело тонкое, не с вашим суконным рылом его судить, - Масяня принужденно хохотнул.
- Давайте-ка лучше за встречу выпьем, - отбирая бутылку, сказал Петрович. Он явно был не согласен со сказанным, но не знал что возразить, - А потом про шоу-бизнес расскажете…
- Расскажу, отчего не рассказать. Только не думаю, Валерий Петрович, что вам понравится.
…После того как было выпито за встречу, Петрович немедленно налил по-новой и, сбившись со счета, торжественно провозгласил:
- Второй тост, за тех, кто в сапогах! То есть за нас Масяня, профессиональных служивых! И за тебя, в их числе…
Они снова выпили. Закусили. Снова первым заговорил Петрович.
- А ведь ты, Масяня, взводным служил, теперь в это даже поверить сложно, однако из песни слова не выбросишь…
- Не выбросишь…, - подтвердил Масик, нахмурившись, и на какое-то время глубоко задумался. Петрович занялся едой, его товарищ как-то машинально последовал его примеру и за столиком, на время, воцарилась тишина.
6. Масяня.
( отрочество, юность )
Нет. Совершенно нет у меня, автора этого повествования, ни малейшего, сколь либо приемлемого объяснения тому, какая демоническая сила и посредством каких хитросплетений судьбы, смогла вырвать нашего мальчика, готовившегося стать когда-нибудь известным художником (или, по меньшей мере, малоизвестным музыкантом) из привычной уютной среды и швырнуть в цепкие лапы советской армии. Было о чем задуматься и самому Масяне. Не было у него готового ответа на немой вопрос Петровича, - Как? Каким образом он, весьма талантливый и образованный юноша, занимавшийся с репетитором английским, изучавший музыку, окончивший художественную школу и делавший неплохие успехи в живописи, стал обыкновенным взводным? Нет. Не было, да и не могло быть у Масика такого ответа. А что же было? Была наполовину прожитая жизнь, в которой, вероятно, можно было, хорошо покопавшись, найти ответ на злополучный вопрос….
Когда Митя мало помалу начал взрослеть, проблемы, терзавшие его в детстве, не только не исчезли, но и стали значительнее, серьезнее можно сказать фатальнее. Его, зачем-то перевели из старой привычной школы в новую. Новая школа находилась значительно дальше старой, но это было мелочью, по сравнению с тем, что ему, мальчику, с трудом находившему общий язык со сверстниками, пришлось заново знакомиться с новым коллективом. А коллектив будущих Митиных одноклассников был такой: во-первых, это были дети рабочих многочисленных новостроек, из близлежащих однотипных, ими же построенных домов, недавно возведенного проспекта Октября, а во-вторых, дети военных, в основном прапорщиков, недавно получивших жилье в соседнем со школой новом доме. Это были, в отличие от Мити, дети необычайно бойкие, самостоятельные, большую часть времени предоставленные сами себе, свободные от мелочной родительской опеки. Они росли и взрослели во дворах своих многоэтажек, с самого детства были частью одной большой уличной компании под названием «Проспектовские». Это были, печально известные, семидесятые. Дворовые ребята семидесятых выстроили, сами того не осознавая, действующую модель тоталитарного государства. Маленькие компании, формировались по территориальному признаку и состояли из молодежи нескольких близлежащих домов. При необходимости, если, например, происходила потасовка с ребятами из другого района, маленькие компании мгновенно объединялись в большую, опять же по территориальному принципу собираясь в «Средний проспект», «Верхний» или же «Нижний», давая жестокий отпор чужакам. Обиженные «чужаки» принадлежали, как правило, тоже к какой-нибудь группировке. Это могли быть парни с «Тралки» (Театральная площадь), «Зеленстроевские» или «Боярские». Наибольшим бесстрашием и сплоченностью отличались пацаны из предместья, «Каличанка» (само название района вызывало трепет) «Клокучка» или «Роща». В каждом районе был свой, местный, авторитет, так называемый «король» района. Он был непререкаем. Он принимал решения. Поэтому, если незаслуженно, с его точки зрения обижали кого-то из его района, «король» немедленно объявлял мобилизацию в среде лучших своих бойцов. А те, в свою очередь, вооружившись, кто чем: обрезком ли трубы, кастетом ли, или же велосипедной цепью, а нередко и финским ножом, совершали ответную карательную акцию в район обидчиков.
Чаще всего это заканчивалось печально, кого-то калечили, кого-то и убивали, нередко доставалось людям, не имевшим к этому решительно никакого отношения. Милиция, в
таких случаях, приезжала слишком поздно, когда виновники были уже далеко, а на месте побоища оставались лишь искалеченные и раненые бойцы поверженной стороны. Так было. Собственно это и была генеральная репетиция перед кровавыми разборками девяностых. В этой репетиции, так или иначе, были задействованы почти все подростки города, да, пожалуй, и всей страны. Мите казалось, порой, что он один во всем мире не вписывается в, казалось общий, для всех молодых людей уклад. Даже частный сектор, в котором жила его семья, не принадлежал ни к одной из существовавших в городе молодежных группировок. Все было против него. В новой школе его то же не ждало ничего хорошего. В этом Митя не сомневался и, совершенно правильно.
-Что, мяфа, ты откуда у нас взялся, такой чистенький? – на переменке, за школой, к нему подошел мальчик из соседнего класса, с сигаретой во рту. Мальчик как-то нехорошо улыбался, - я с тобой, малый, разговариваю, - процедил он сквозь зубы.
- Я не мяфа и не малый, - решительно ответил Митя. Отступать было некуда, теперь к ним подошли еще два малознакомых мальчика из Митиного класса. Необходимо было постоять за себя.
-А че, большой что ли? – мальчик вдруг, неожиданно, толкнул Митю двумя руками в грудь, тот от неожиданности потерял равновесие и упал спиной на газон, - Ну! Я же говорил, мяфа, - сказал мальчик презрительно, обращаясь, как обращается актер к публике, к подошедшим ребятам. Одноклассники рассмеялись. От обиды и стыда Митя даже покраснел. Он вскочил и всем телом ринулся на обидчика. Но тот оказался неимоверно ловок, он мгновенно разгадал Митин маневр, слегка развернулся на месте и, уходя с линии атаки, еще сильнее подтолкнул Митю вперед, одновременно делая подножку. На сей раз, Митя упал на асфальтовую дорожку, порвав на колене брюки и стесав до крови обе ладони. Из глаз, совершенно не кстати, брызнули слезы. Размазывая их руками, он снова бросился на противника, пытаясь, на сей раз ударить его в лицо. Этот маневр получился еще хуже предыдущего. Словно ожидая от Мити именно этого, мальчик ловко отразил его слабый удар и, в следующую минуту, мощный хук справа снова поверг незадачливого бойца на землю.
-Еще хочешь? Урод! – противник склонился над побежденным, давая понять, что готов врезать ему еще, - Говори, хочешь!?
-Нет, не хочу, - глотая слезы и сплевывая кровь из разбитой губы, - сказал Митя и опустил глаза.
-Так-то лучше, мяфа. Или, все-таки, еще хочешь, - не унимался проклятый мальчик.
-Да оставь его, - сказал кто-то из Митиных одноклассников, - это ж маменькин сынок, он и драться-то не умеет.
-Дохляк! – резюмировал второй одноклассник и сплюнул.
Все трое, не спеша, пошли по направлению к детскому садику, на урок они безнадежно опоздали, а в садике принято было «филонить» уроки. Митя встал на ноги и молча пошел домой, даже не вернувшись за портфелем, оставленным в коридоре, возле класса. От стыда, обиды и бессильной злобы хотелось умереть. …Но он не умер.
- Что с тобой случилось? – спросила мама с нескрываемой тревогой.
- Упал, – ответил Митя, глядя в пол.
- Что значит упал? Где можно в школе упасть? Говори правду, - было ясно, что мать не собирается сдаваться. Правильнее всего было бы сказать правду, но она была настолько нелепой и позорной, что произнести ее вслух было труднее, чем пережить заново.
- Упал, - упрямо повторил Митя, - За школой. Споткнулся и упал, - для убедительности добавил он.
- А с брюками что? – мама потрясала, протертыми на колене, Митиными брюками, - Это ж новые брюки были! Что теперь с ними прикажешь делать?
- Зашить можно, - сказал Митя, радуясь, что разговор перешел на другую тему.
- Да он со шпаной связался, - в разговор неожиданно вмешалась бабушка, - Посмотри, Нина, на его пиджак. Им как будто стены обтирали. Вот я завтра сама пойду в школу, я разберусь, что там у них в школе творится!
- Я воевал, и не позволю всякой сволочи….- грозил из за стенки невидимым Митиным обидчикам дедушка, - Да я до районо дойду! Я их, сволочей, выведу на чистую воду!
- Да замолчи ты! Успел уже? – бабушка вернулась в свою комнату и дальнейший разговор касался уже дедушки и того факта, что он уже успел принять коньячку, а равно и того , что это, по мнению дедушки, не ее (бабушкино) дело.
- А где твой портфель? – все это время папа искал Митин портфель, чтобы посмотреть дневник и справиться об успеваемости сына, а не найдя такового, решил принять личное участие в Митином воспитании , - Я тебя спрашиваю!
- В школе забыл! – закричал, срываясь на плач Митя, и выбежал из комнаты.
- Нет, я положительно пойду завтра в школу и во всем разберусь! – резюмировала мама и в голосе ее была твердость. Митя выбежал в сад и захлебнулся в беззвучных рыданиях…
И она пошла,… Пошла и разобралась. После ее визита Митя был, для своих одноклассников, уже не просто «маменькиным сынком» и слабаком-доходягой, он приобрел новое для себя качество. Теперь, он был еще и стукачом, ссученным, как выразился бы человек «с понятиями». Последующие школьные годы были для Мити сущим адом. Ровесники, презирали его за слабость, и не было дня, чтобы Митю кто-нибудь не обидел. Иногда он, уединившись дома, возвращался в свой фантастический, выдуманный в детстве мир и там, в своих фантазиях, будучи, как и полагается героям, невероятно сильным и смелым, жестоко линчевал своих обидчиков. В реальной же жизни стать сильным не удавалось, домашние занятия со штангой, которую он раздобыл у соседского парня, были пресечены домашними, по причине вредности для сердца (так считала бабушка, и дедушка с ней вполне соглашался). Занятия же борьбой в спортивной секции, были пресечены совместно с классной дамой Митиными родителями, которые считали, что именно занятия в спортивной секции стали причиной плохой Митиной успеваемости, ( к тому времени он уже учился в восьмом классе и учился, в отличие от младших классов, плохо)
Ах, как они заблуждались, бедные его родители. Мите мешали учиться вовсе не спортивные занятия, которые он теперь все чаще пропускал, а его новые друзья, с которыми он проводил все свободное и не свободное время. Теперь, пусть с опозданием на несколько лет, благодаря своей новой компании, он обрел авторитет у многих своих ровесников. Да еще какой! Его новые друзья были намного старше Мити, многие из них уже окончили школу, а самый старший, по кличке Пеца, успел даже посидеть в тюрьме, что подтверждали и многочисленные татуировки, от которых его руки казались синими и особенная, свойственная лишь людям с уголовным прошлым, манера говорить.
Именно ему, Пеце, Митя был обязан многим, и, прежде всего своим новым статусом в среде одноклассников. Нет, он не стал сильнее или смелее. Просто, после одного случая, многие одногодки стали побаиваться иметь дело с ним, Митей, и их опасения не были беспочвенны. А произошло все неожиданно для самого Мити. Однажды, на уроке физкультуры, который не известно по чьей извращенной логике был первым в расписании, физрук построил всех мальчиков и сказал:
-Будем готовить вас, лоботрясов к службе в армии. Сегодня у нас кросс три километра, но с одним условием, в норматив должны уложиться все. Уложитесь, - можете остаток времени играть в футбол. Нет, - все на полосу препятствий.
- Ну да!? Все. У нас вон Нейман есть, …и Масько опять же, - развязно возразил физруку Паша Корнейчук, самый спортивный парень в классе, - эти-то точно ни в какой норматив не уложатся.
- Я же ясно сказал. Готовимся к армии! Отныне, вы единый коллектив. …А с отстающими сами разбирайтесь. Вот вы Корнейчук и поработайте с ними, - физрук был явно доволен своей речью, - Подтяните их, как физорг класса. А теперь, нале-ВО! На старт шагом-МАРШ!
Пока шли на старт, к Мите подошел Паша. Он больно сжал его руку выше локтя и наклонившись к самому уху грозно, сквозь зубы, прошипел:
- Не уложишься в норматив, капец тебе, сука. Я с тобой тогда поработаю,… Мало не покажется!
-Да пошел ты! Сам козел гребаный! – злобно ответил Митя и дернул плечом, стараясь высвободиться, - Пусти руку, урод!
- Я тебе покажу урода, - свободной рукой Паша со всей силы ударил Митю в грудь, так, что на какое-то время он утратил способность дышать. Наконец отдышавшись, он развернулся и пошел прочь не оглядываясь. Страшная, неописуемая обида застила ему глаза:
-Сам бегай, гнида! - выпалил он напоследок Паше, давясь подступившими к горлу слезами.
-Малько вернитесь немедленно! – прокричал физрук ему в след.
-Пошел на ***! Фашист! – злобно прохрипел в ответ Митя. В школу он решил не возвращаться. По крайней мере, в ближайшие дни.
…Митя сидел за столиком во дворе, где собиралась его новая компания, и курил сигарету за сигаретой. Раньше он покуривал лишь изредка, как говорила бабушка «для форсу», теперь же, сигарета доставляла удовольствие, как-то успокаивала, расслабляла. Он понимал, что это, наверное, плохо, но поделать что-либо с этим уже не мог, да и не хотел. Идти ему было положительно некуда. Оставалось сидеть здесь и ждать пока кто-нибудь не придет из его новых друзей.
-Привет малой! – словно в ответ на его мысли, неизвестно откуда перед ним выросла коренастая фигура Пецы, - Держи краба, - он протянул для приветствия синюю от наколок руку.
-Привет Пеца! – здороваясь, Митя, как учили, уважительно привстал, протягивая руку.
-Че грустный такой? Обидел кто, так скажи. Если не прав спросим, с обидчика-то. Мы своих пацанов в обиду не даем, понял меня, Митяй?
- Да так, в школе с одним козлом…, - начал, было Митя, но Пеца его перебил.
- В школу твою потом зайдем, отвечаю. А сейчас хорошо бы портвешка бахнуть! - Пеца заговорщицки подмигнул, - Угостил бы ветерана пенитенциарной системы? Здесь нужно пояснить, что Пеца, а точнее Петруненко Геннадий Борисович, шестьдесят первого года рождения, ранее судимый по ст 222 п.Б УК УССР (разбойное нападение), не смотря на свое уголовное прошлое, был человеком начитанным, поэтому в свою речь, представлявшую бандитско-воровской сленг или «феню», он иногда ввинчивал умные, труднопроизносимые слова.
- У меня только два рубля, - пролепетал Митя.
- Что деньги? Деньги тлен! Ща, разведем какого-нибудь бычка на бабки. Не сцы, малой. Со мной не пропадешь, - с этими словами Пеца снисходительно потрепал Митю по затылку.
- Извини, брат, - уже через пол часа, в глухом колодце проходного двора, разговаривал Пеца с прилично одетым молодым человеком, как-то невзначай прижимая его спиной к обшарпанной, облупившейся стене, - нам с корешем на бутылку червонца не хватает.
- У меня только пять, - пугливо пролепетал молодой человек, поспешно доставая деньги…
…Портвейн был теплый, «семьдесят второй». Уже первый глоток противной на вкус, приторно-сладкой жидкости, разливаясь по организму, вызвал в Митином организме серьезные изменения.
Вначале, Митю передернуло, как от удара электрическим током, затем, подступила тошнота, и его чуть было не вырвало, затем по телу прошла волна приятной истомы и,… наступило опьянение. Тяжелое и, словно какое-то ватное. Что-то произошло со временем, оно теперь неимоверно растянулось. Посмотрев на часы, Митя понял, что сейчас заканчивается только третий урок. Изменения произошли так же со зрением и слухом. Слова говоривших между собой Митиных собутыльников, доносились как из подземелья. Что бы разобрать смысл, нужно было прислушаться и вникнуть в содержание сказанного.
- Смотри, как мелкого-то развезло, - голос говорившего звучал гулко, словно эхо в горах. Он принадлежал третьему, совершенно не знакомому Мите человеку, который, однако, с Пецей был на короткой ноге, - Ты Пец, вина ему больше не давай.
- Ты на малого не гони, - Пеца протянул Мите бутылку с остатками вина, и, обращаясь уже к нему, добавил, - Добивай Митяй, да пойдем, дружка твоего, однокласничка со школы встречать.
- С-слыш Пец, может не надо, м-может я сам с ним, по-мирному… п-потом, - Митя уже не рад был тому, что посвятил этого, страшного, в сущности человека в свои проблемы. От волнения и выпитого портвейна, который с новой силой ударил в голову, он даже стал заикаться.
- Нет, братан, так не пойдет. Пацан сказал, - пацан ответил. Я так понимаю, тебя там пару быков опускают, а ты терпишь. Будешь терпеть, - реально опустят!
-Как это, опустят? – робко спросил Митя.
- Как на лагере опускают? Вж-ж-жик, был Митяша, - стала Маша, - вступил в разговор, приятель Пецы. Подмигнув Мите, он широко осклабился, обнажив несколько золотых «фикс», - Там или вилку в глаз, или в жопу раз. Пеца дело говорит. Нельзя прощать!...Пройдусь и я с вами.
…..Паша Корнейчук вышел из школы последним. Сегодня у него была тренировка по боксу, поэтому, чтобы не терять зря время, он пообедал в школьной столовой. Теперь в запасе у него был целый час. Можно было пройтись, настроиться, подышать воздухом после утомительных школьных занятий. Возле заброшенного сада, сразу за забором военкомата, к нему подбежал бойкий мальчишка, лет восьми.
- Ты Паша? Моя сестра хочет с тобой познакомиться. Она там, - малыш выпалил все скороговоркой и показал рукой в сторону густых зарослей, - В садике она. Стесняется. Меня послала.
- Стесняется? Это хорошо. Мне нравятся скромные, - Паша свернул на тропинку, ведущую в сад, - Ну веди, показывай свою сестру.
Пройдя несколько шагов, он оказался на полянке, надежно скрытой от посторонних глаз густыми зарослями кустарника и кронами старых, приземистых яблонь. Шедший впереди пацаненок, вдруг, неожиданно брызнул в кусты и исчез. Вместо него из за дерева к нему приближался его одноклассник Митя Малько, а немного левее коренастый мужчина лет двадцати пяти с явно уголовной внешностью. Нехорошее предчувствие шевельнулось у Паши где-то под ложечкой, он на всякий случай обернулся. И точно. Путь к отступлению прикрывал человек в джинсовой куртке, с бритой головой и малиновым шрамом на лбу. Все это время он шел за ним, и теперь стоял сзади, широко расставив ноги, всем своим видом давая понять, что путь к бегству отрезан. Да и не стал бы он, Пашка, никуда бежать. Лучше смерть, чем позор! Он встал в стойку, приготовившись защищаться.
- Ты рученки-то опусти, боксер, - Пеца стоял развязно, раскрывшись, цедя сквозь зубы каждое слово, - Не на ринге. Мы с тобой, щенком, за жизнь пришли потереть, по-совести, заметь, не по-понятиям, а ты сразу бычишься, в стойку встаешь. Речь Пецы была усыпляюще размерена, он докурил сигарету и наклонившись стал сплевывать на окурок. Паша опустил руки… Мгновенно, словно сжатая пружина распрямилось упругое тело Пецы, и чудовищной силы оперкот пришелся Павлу точно в подбородок.
-Видишь, как неприятно, когда тебя обижают, - обратился к нему Пеца, когда он, наконец, встал, выбравшись из кустарника, - Братишке нашему тоже неприятно было, теперь ты его хорошо понимаешь. Он обернулся к Мите: - Ну, давай, теперь ты! Чтоб он не забывал!
-Я не буду, - Митя старался не смотреть ни на Пашу, ни на Пецу. Слезы подкатывали к горлу, - Я…я не могу.
-Ты сможешь, или я тебя, щенка, сам здесь зарою! Или мы, или нас! Бей сука! – Пеца был похож на волка, которого деревенский мальчишка пытается дразнить прутиком. Митя все понял. Выбора не было. Или он, или его. Причем все, и свои и чужие. Ну, уж нет! Хватит!
- Сука-а-а-а! – теряя разум от злости на все вокруг, он, вдруг, всем телом ринулся вперед, ударив Пашу головой в живот и сбив с ног. Он бил поверженного не целясь, зажмурив глаза, бил уже бессознательно, вкладывая в удары всю накопившуюся ненависть и обиду.
-Убью сссуки-и-и! Всех вас убью! Ненавижу вас сволочей! – кричал он, срываясь на какой-то звериный рев, захлебываясь в истерике, когда приятели, с трудом оттащив его от избитого, окровавленного Павла, волокли Митю прочь из садика. Весь вечер его трясло как в лихорадке. Забылся он лишь после выпитой им самим бутылки портвейна, заснув на какой-то совершенно зачумленной квартире, служившей его друзьям чем-то вроде притона. Впервые Митя не ночевал дома. Его мама просидела всю ночь у окна, вглядываясь в темноту и прислушиваясь к каждому ночному шороху. В соседней комнате спал, похрапывая, Митин отец, беспокойно ворочался в кроватке младший братик. Шаркая грузными, отечными ногами и тяжело дыша, вошла бабушка и повторила сказанные ею же несколько лет назад пророческие слова: «Говорю тебе, он со шпаной связался, ложись, поспи Нина, я посижу, покараулю. Если до утра не придет, надо будет в милицию завтра…заявить» Мама беззвучно заплакала:
-За что!? За что мне такое наказание?...
…В милицию заявлять не пришлось. Митя пришел утром. Правда, с разбитыми в клочья, и начавшими уже гноиться руками. От него исходил гнусный, совершенно невыносимый запах перегара, какой бывает только после очень дешевой выпивки. Он пришел другим, совершенно чужим мальчиком. Мать поняла это по его глазам. Его взгляд стал колючим и холодным. Она почему-то вспомнила сказку «Снежная королева» и не стала у него ничего спрашивать.
-Я всю ночь не спала. Из за тебя сынок, - только и сказала она, - И бабушка тоже.
-И напрасно, - пробурчал сын и пошел спать.
После этого случая от прежнего Мити не осталось и следа. Он стал приходить домой поздно, часто выпивши, иногда откровенно пьяным. Курил он теперь открыто, ни кого не стесняясь. Ходил исключительно в неимоверно застиранных и вытертых джинсах, которые когда-то купила ему мама, заплатив «фарцовщику» почти всю свою месячную зарплату, в черных, обтрепанных кедах. Он перестал стричься, отрастив на голове чудовищную шевелюру. В школе у него, теперь была кличка «псих» и ходил он туда лишь для того, что бы похулиганить и поиздеваться над учителями. Учиться он перестал совсем и в девятом классе имел даже переэкзаменовку по математике. Самое ужасное было то, что его совершенно перестала интересовать его собственная судьба. Все происходящее воспринималось теперь Митей, как фильм, который он смотрит о самом себе. Большую часть жизни проводил он в компаниях: либо на танцплощадках, либо на каких-то подозрительных квартирах. В компаниях пили вино и пиво, потом шли на танцы «кадрить» девчонок, потом дрались из за них же между собой. Иногда дрались с пацанами из других районов, иногда с «бурсаками», то есть студентами профтехучилищ, из ближайших общежитий.…И снова пили. Еще, играли на гитарах и пели «блатняк» и песни «Битлов»…Снова дрались.…И снова пили. У ребят, которые встречались с девчонками, был в этом хоть какой-нибудь смысл. Они пели для них песни, они возвращались к ним героями из своих безумных побоищ. Это были, для многих, их первые, а для кого-то и последние их жены, с ними они становились мужчинами. Хотя говорить почему-то, об этом было не принято. Был даже специальный термин – «ходить»
Не дружить, не встречаться, не трахаться, наконец, а именно ходить. Так и говорили, - Паша ходит с Машей. Или парень, предлагая встречаться девушке, говорил: «Света, давай с тобой ходить». Митя ни с кем не ходил. Отчасти из за того, что не очень-то понимал, куда и зачем. По большей же части потому, что его ровесницам хотелось ходить с более взрослыми и сильными, а он, хоть и был свой в доску, все же выглядел подростком, да и был, что греха таить, хлипковат. Девочки с Митей именно дружили. Поэтому, его первой женщиной стала продавщица овощного магазина, в котором они с друзьями покупали пиво. Это была женщина лет тридцати, полная и совершенно некрасивая, пахнущая потом и копченой рыбой. Она отдалась ему здесь же, в подсобке этого самого магазина. К счастью Митя был пьян и плохо помнил детали. Очевидным было лишь одно, что к семнадцатому году жизни он, сполна оценив худшие ее стороны, относился к ней как к некой повинности, от которой в случае чего можно и отказаться. Нет, он не думал о суициде. Просто жизнь, этот величайший дар Божий, подобно женщине, которую разлюбил, совершенно перестала интересовать Митю. Поэтому, когда на семейном совете, возглавляемом дядей, братом Митиной мамы, было решено, что спасти его, Митю, от тюрьмы и от сумы может только армия, он абсолютно спокойно отнесся к решению старших. Ему было плевать. Дядя преподавал в военном училище, имел нужные связи.
Теперь он увозил Митю в Киев, организовывать его поступление, а он, Митя пил в тамбуре теплое, никудышнее пиво и смотрел вслед убегающему назад родному городу. Лишь на мгновение какая-то смутная тоска по чему-то не сбывшемуся шевельнулась у него в сердце и так же мгновенно исчезла. Поезд набирал скорость, унося его в какую-то другую, новую жизнь, давая робкую надежду, что все еще впереди, что все образуется и будет он, Митя, еще счастлив и весел. – Будем жить! – сказал он сам себе, допив пиво, и пошел в свое купе.
7.Ужин при свечах. Part.3
- Третий, шестой, девятый, двенадцатый - за дам-с! - Мася разлил остатки «Немирова» по рюмкам.
- Гусары за дам, пьют стоя! - Петрович поднял рюмку и встал, с грохотом уронив стул, - с локтя, естесьно!
- Только стулья ломать не надо! - Масяня установил рюмку на локтевой сгиб поднятой до уровня глаз правой руки, сосредоточился, опустил левую руку вниз, резко поднял локоть вверх, одновременно ловя губами края рюмки. Затем резко запрокинул голову, проглотив ее содержимое . В ту же секунду рюмка полетела на пол и разбилась вдребезги, - Здоровье милых дам! За посуду, - плачу! – и раскланялся на четыре стороны как боксер на ринге.
Петрович, наблюдая маленькое представление, залюбовался и не выпил сразу. Потом торопливо последовал его примеру, под аплодисменты соседнего столика. Прибежал официант, молча и быстро смел с пола остатки стекла, и так же молча и быстро удалился. Друзья закусили остатками «ассорти по-русски» и свинины. Закурили. Петрович тоже взял сигарету. Называя, в трезвом виде, курение табака токсикоманией, в минуты, когда ему было хорошо в компании, он инстинктивно тянулся за сигаретой, пытаясь, видимо, таким образом, симулировать свою юность. Сегодня, определенно, был такой случай.
- Бей посуду я плачу! Эффектно. Как я люблю с Вами водку пить. Литр водки выпили и ни в одном глазу, - Петрович поглядел на часы, - И времени всего-то пятнадцать минут восьмого. А ощущение, словно весь день сидим.
- Может, повторим? - Масяня зачем-то тоже посмотрел на часы, - В гостиницу совершенно не хочется.
- Пожалуй, …, - Петрович ответил неопределенно, - Никакой гостиницы, ко мне поедем! Тася будет рада, вот увидишь.
- Да у тебя ж полторы комнаты, ребенок опять же. Нет, я уж лучше в гостиницу, часок еще посидим и все. Мне завтра нужно быть огурцом, - Масик жестом подозвал официанта, - Принеси нам еще пол литра такой же и закусить чего-нибудь, на свое усмотрение.
- Кстати как Татьяна, как дочка? - спросил Масик, когда убежал официант, - Здорово тебе, небось, с молодой-то женой? Давай, колись, как там, - все ночи полные огня?
- Дурак ты, Масяня, столько лет со своей прожил, а не знаешь, что жить с женой после пяти лет совместной жизни, это инцест - беззлобно сказал Петрович, нетрезво посерьезнев, - Скажи лучше, этот козел нам водку принесет когда-нибудь?
Когда, наконец, принесли водку, и они снова выпили, Петрович вдруг сам продолжил неудачно затронутую Масяней тему:
- Нету ни ночей, Масянька, ни огня нету! Сплошные будни и быт. Как там, у Маяковского, любовная лодка разбилась о быт? Снова бьется, сука, на тех же рифах! - Петрович нервно затянулся сигаретой, - Да и не было никакой лодки. И любви никакой нет! Что скажешь, Масянька?
Масяня сосредоточено налил водки, он заметно захмелел, прищурился и изрек философски:
- Любов пхгидумали хгусские, шёбы не платить лаве. Семья, дорогой друг, есть всего лишь форма долгосрочной, к-контрактной, блин, проституции! Ты когда за бабой ухаживаешь, обещаешь ей золотые горы? На руках носить, в жопу, я извиняюсь, целовать? И бабки, сука, между прочим, тоже обещаешь. Скажи, обещаешь?...Ведь обещаешь же? А за что, спрашивается? Не за это ли самое? - Масяня тупо уставился на Петровича, похоже он потерял нить рассуждения, затем, не чокаясь, выпил водки и стал прикуривать сигарету. Петрович тоже выпил, запил минеральной водой, (как-то незаметно они перестали закусывать) и сказал задумчиво:
- Между прочим, девушка, соглашаясь стать твоей навеки, не клянется тебе, что будет с тобой сладко трахаться во все щели, во всякое время дня и ночи и во всяк день и даже до последнего своего издыхания. Ну, она в лучшем случае говорит. … Я люблю тебя,… говорит… Петрович… и все тут...
- Это все наше ханжество совковое, нужно чтоб не просто говорила, нужно это все в брачном контракте писать, а не выполняешь …наказывать рублем! - Масяня опять задумался, - А ведь мы первые и не выполняем… по части рубля-то и не выполняем! Во как!
Петрович вдруг расхохотался.
- Все просто Масянька, и контракт никакой не нужен, - сказал он, справившись с приступом смеха, - Мы, славяне, генетически знаем какие наши бабы в плане секса и ничего с этим не поделаешь, вот мы их априори рублем и наказываем, - он снова рассмеялся, - Ну, со мной все ясно, ты лучше, про Наташеньку свою расскажи, сто лет ее не видел, вы ведь уже больше двадцати лет вместе.
- Хорошо, расскажу, только сперва анекдот. Приходит мужик домой поздно ночью и подшофе, будит жену, протягивает ей анальгин и водичку запить. Та спросонья ты че мол, совсем сдурел, у меня ничего не болит. Ах, не болит? Во классно! Тогда немедленно трахаться! - на сей раз рассмеялись оба и Масяня, как и обещал, рассказал Петровичу о своей жизни с Наташенькой.
Наташенька и… ( part.1)
…жила была в одном городе девочка, по имени Наташенька, и встретился ей однажды…
...курсант.
Итак, армейский уклад не только вернул Дмитрия Малько к жизни, но и заставил его бороться за эту самую жизнь, к которой в последние годы «на гражданке» испытывал безразличие, граничащее с отвращением. Да что там, военная система научила его искренне ценить вещи гораздо менее значимые, но из которых, как выяснилось, она-то, в основном, и состоит. Это были понятия, о которых даже не догадывались многие Митины ровесники. Теперь Митя знал, насколько упоительным бывает лишний час сна в суточном наряде, насколько вкусна корочка свежего белого хлеба, глоток простой воды после изнурительного марш-броска, затяжка сигаретой, пущенной по кругу во время минутного отдыха. Да что там, - теперь Дима понимал, чего стоит глоток свободы! Он, без преувеличения, постиг тайну созерцания природы, окружающего мира, обычных гражданских людей на улице. То, что мы в суете будней перестаем замечать, будоражило теперь, в Митиной душе какие-то сокровенные струны, рвалось наружу непостижимой радостью. Благодаря «системе» Митя заново ощутил запах распускающихся цветов, травы, листьев, женщины…, услыхал пение птиц за воротами казарм, и многое-многое другое. Он словно выздоравливал после тяжелой, смертельно опасной болезни. Как и больному, побывавшему в объятиях смерти, ему теперь очень хотелось жить, причем хорошо, долго и счастливо, и, главное не так как ОНИ ВСЕ! Под «ними всеми» он понимал, прежде всего, своих родителей, своих воинских наставников. Ну и всех тех, кто по чьей-то злой воле превратил такую прекрасную, в сущности, жизнь в жестокую рутину и мерзость, которая чуть было, не погубила своей безысходностью самого Митю. Именно тогда он твердо решил прожить жизнь иначе. Как именно, он не знал. Хорошо или плохо? Богато или бедно? Счастливо или нет? Знал лишь одно, - ИНАЧЕ! И еще, прекрасно понимая, что исцелила его душу именно армия, Митя, тем не менее, твердо решил порвать с нею, при первом удобном случае.
***
Первый, и самый трудный год пребывания в училище, пролетел так быстро, что Дима даже не заметил, как оказался в первом своем, курсантском отпуске. В отпуск он поехал домой, в родной город. К родителям, к которым он через год разлуки испытывал нежные сыновьи чувства. К младшему братику, который по причине болезни рос слабеньким и как никто нуждался в его Митиной поддержке. К друзьям-подругам, к родительскому дому, да и вообще к городу, в котором прошло его, счастливое, в общем-то, детство. Весь год он жил одной лишь этой мечтой, отмечая дни в карманном календарике, фантазируя на тему: «…как я приеду домой». Представлялись ему прекрасные красотки, бросающиеся на шею ему, мужественному и неотразимому. Друзья детства, «не нюхавшие пороху», отчего с упоением слушающие его, Митины рассказы о ратной службе, мужской дружбе и прочих небылицах, которые он обязательно додумает так сказать, в процессе. И, наконец, родители, оценив по-достоинству все его эволюции, признают в нем личность, способную и имеющую право на поступок. А Леня будет все время рядом и будет гордиться старшим братом, а если кто-нибудь его обижает, то больше не посмеет, потому что… Эх! Что там, многое еще представлялось Мите, пока он, с нескрываемой гордостью приобретал в воинской кассе билет по первому, в своей жизни, воинскому требованию.
На практике все оказалось иначе. Люди, которых он знал по юности и с которыми отождествлял свою малую родину, или куда-то исчезли, или же сильно изменились. Девочки либо «повыскакивали» замуж, либо уехали искать того же счастья в другие места. Ребята поступили учиться, ушли в армию или сели в тюрьму… Без привычного социума родной город показался Мите чужим, неприветливым. Подросшая за год с небольшим молодежь резко отличалась от Митиных ровесников, была пугающе наглой и распущенной, даже с его точки зрения. Митя ощутил себя эдаким молоденьким старичком, пережившим инсульт, и теперь вынужденным заново учиться ходить…Даже брат, который еще год назад так нуждался в его поддержке, в его защите, приспособился обходиться без него и казался теперь каким-то чужим…
Родители не изменились, разве что заметно постарели. Или это ему казалось? Они ведь никогда и не были молодыми. По крайней мере, он не помнил. Он помнил лишь, как в четвертом классе одна девочка из его класса спросила, после родительского собрания, - « А где твои родители? Почему на собрания приходит бабушка?» Она перепутала! Она решила, что мама это бабушка, у нее самой папа и мама были очень молодыми. Она не могла понять. Митя ударил ее в лицо. Почему? На сей раз, не мог понять Митя. Напрасно взрослые пытались разобраться в конфликте, - дети осознавали каждый свою вину и упрямо молчали. Теперь же курсант Малько понимал, за что ударил тогда ни в чем не повинного ребенка. Ему просто стало обидно. Он уже тогда понимал, что родители делают что-то не то, или не так… Мама, будучи доктором, никогда не заботилась о своей внешности. Она заботилась о детях, о своих стареющих родителях…Она всегда была плохо одета, плохо причесана, всегда была с какими-то ужасными сумками, доверху нагруженными какой-то снедью, которую она всегда «доставала», либо же выстаивала за ней огромные очереди. Теперь, после смерти дедушки, им, привыкшим к определенному жизненному укладу, хронически не хватало денег. И они всегда находили выход. Мама и папа. И всегда самый тяжелый из всех возможных. Отец выращивал кроликов, цыплят, правда, с переменным, чаще отрицательным успехом, садил что-то на грядках…при этом успевал ходить на работу, старался что-то мастерить в саду, но…кролики дрались выдирая, друг другу яйца и истекали кровью, или же тихо подыхали от непонятной болезни, цыплят пожирали соседские коты…а то что произрастало на грядках и отнимало массу энергии и жизненных сил, всегда можно было купить на рынке за гривенник. В подвале их некогда уютного особняка жила теперь одичавшая и совершенно непредсказуемая нутрия, результат одного из отцовских животноводческих экспериментов. Нутрия прорыла себе нору и скрывалась там от своих потенциальных палачей, очевидно догадываясь, для чего люди разводят нутрий. Про нее периодически забывали, а вспоминали лишь, испытав легкий шок от внезапного столкновения с огромной крысой, спустившись в плохо освещенный подвал, например за картошечкой.
Питалась нутрия подножным кормом, как и рядовые крысы, живущие в подвале, точнее хранящимися там запасами продуктов. Одним словом, особняк медленно разрушался, в саду пахло деревней, а родители взвалили на себя все новую и новую непосильную ношу. Теперь они собирали урожай яблок в зеленстроевском экспериментальном саду. За этот не свойственный горожанам, тяжелый труд они получали, в качестве платы, часть урожая. Урожай хранился до поздней зимы в доме, в морозы перетаскивался в жилые комнаты. Потом наступало время бизнеса. Отец брал отпуск (они с мамой умудрялись еще и работать), ехал куда-нибудь, скажем, в Ленинград и там торговал, мама же передавала ему яблоки поездом, умудряясь как-то договариваться с водителями, проводниками, да мало ли еще с кем…Результат снова был переменным…
Дима ни чем не мог помочь родителям. Он невыносимо страдал от их иррационализма, ему хотелось кричать, что так не правильно, можно как-то иначе, ему хотелось отказаться от денег, которые высылали ему в училище, раз они достаются такой ценой, от модных джинсов, купленных мамой как раз к его отпуску… Ему снова захотелось ударить кого-нибудь в лицо…
Родители, как и прежде, относились к Мите как к маленькому ребенку. Мама все время пыталась угостить чем-нибудь вкусненьким, неловко суетилась, стараясь усадить поудобнее. На время отпуска она привела в порядок лучшую комнату, для Митеньки. Сами же с отцом и Леней ютились в одной комнате, что бы не мешать старшему сыну отдыхать. В третьей, дальней комнате, жила больная и старая Митина бабушка. Там же хранились какие-то запасы продуктов, на столе стояли трехлитровые банки с домашним вареньем, вызывавшие у Дмитрия приступы то жалости, то негодования, то уныния… Митин папа, то же был взволнован приездом сына. Он, то рассказывал известную Диме наизусть историю о своей службе на Дальнем Востоке, то пускался в банальные и неубедительные, какие-то, поучения, относительно необходимости здорового образа жизни, то демонстрировал грядки, на которых собственноручно насадил редкий и неимоверно урожайный, сорт клубники. Клубнику Дима не любил с детства. Из уважения, а скорее из жалости к отцу пробовал, нахваливал, а сам думал о том, что если бы родители его не любили, были бы, скажем негодяями отпетыми, или пъяницами-алкоголиками он бы тогда знал, что ему делать. Бросил бы к чертовой матери свое постылое училище, вернулся бы через какое-то время и положил бы край этому безумию. Выбросил бы перво-наперво весь хлам из дому, запретил бы всякую «полезную деятельность», сделал бы ремонт, навел бы порядок, нашел бы какой-то цивилизованный заработок, стал бы заботиться о родителях…А так…
Вскоре Митя нашел всех оставшихся в городе приятелей детства. Приятели детства наперебой предлагали выпить за встречу, за дружбу, за старые добрые времена, за девочек и rock n roll, за тех кто в сапогах и за тех кто в зоне. Митя угощал. Митю угощали…Так и пролетел его долгожданный отпуск, которым он грезил целый год…Образно, конечно. Естественно, все было не так печально. Съездил Митя и в Карпаты и на Днестровское водохранилище, покупался и позагорал, вытащил старых друзей в лес, на пикник. Он даже сделал предложение одной старой знакомой, - Эллочке Швец. Митя не испытывал к ней каких-либо особенных чувств. Она просто была рядом, просто была молодой женщиной, единственной женщиной в их, сугубо мужской, компании. Дима был слегка пьян, ему хотелось женской ласки, любовных утех. Очень не хотелось идти домой, к родителям. Еще больше не хотелось возвращаться в училище. Отпуск подходил к концу…От Эллочки приятно пахло какими-то невероятными духами…и женщиной…Молодой самкой.
Митя неловко сгреб ее в объятия и прошептал в самое ухо, - « Элка, выходи за меня замуж, не пожалеешь!»
Она слегка отстранилась, приподнялась на носочках и… нежно, но вместе с тем как-то по дружески, поцеловала Диму в губы.
-Иди домой, дурачок, - Элла полностью высвободилась из объятий, - Ты много выпил…Уже поздно…Иди домой.
Было, наверное, около четырех часов утра. Светало. По совершенно пустой улице проехал, по направлению к вокзалу, первый троллейбус…Митя шел домой и думал. Проблема его была в том, что он, похоже, навсегда, утратил связь с этим, еще недавно родным, миром. Все, что его окружало, - и родной город, и друзья, и Карпаты, и Элла, и даже родители, - все это оставалось здесь.
- Они меняются, приспосабливаются к новым условиям. Они здесь живут, - рассуждал Дмитрий, - а мне нужно уезжать. Уезжать в среду чуждую, агрессивную и, теперь он это знал точно, ненавистную. Наверное, это и есть плата за исцеление…
Что же до Эллы, то и здесь все было понятно. Она, - женщина чувственная и непредсказуемая, живущая здесь и сейчас. Ей нужно все и сразу. Она не в силах кого-то, или чего-то ждать. Если у нее нет, она просто берет. Если не дают, - покупает, рассчитываясь своей страстностью. Это все, что у нее есть, но в этом, она избыточна, как фонтан. Она не торгуется, - уж этого-то добра ей не жалко. Она может подарить несколько мгновений счастья, но на большее может рассчитывать лишь безумец. Нет, не такая жена нужна будущему лейтенанту. Не такая. Но какая? Нужна тихая и ласковая хранительница очага, нежная мать, заботливая и рачительная хозяйка. Здесь Митя столкнулся с новым противоречием. Те девушки, которые нравились ему, - отвечали полнейшим безразличием. И наоборот, - те, к которым он не питал, ровным счетом, никаких чувств, - влюблялись в Митю с первого взгляда. Или же притворялись влюбленными. Тем не менее, именно они терроризировали незадачливых Дон Жуанов своими любовными письмами, телефонными звонками, подкарауливали на училищном КПП. Это были девушки, по-своему хорошие, готовые связать жизнь с будущим офицером, ради его будущей карьеры. Они мечтали о замужестве и готовы были за это побороться…
***
…Той осенью ни о чем таком Дима не думал. Он твердо решил относиться к жизни проще, молодость брала свое, хотелось праздника, веселья, новых приключений. Думал он, как и всякий нормальный девятнадцатилетний юноша о сексе, ROCK-N-ROLLE, и совсем чуть-чуть о будущем. Однообразные училищные будни требовали полной отдачи сил: занятия на кафедрах, с их бесконечными зачетами, лабораторными работами, семинарами и экзаменами, сменялись изнурительной физической подготовкой. Не говоря уже о марш-бросках, строевой, нарядах и караулах. Расслабиться, отвлечься от всего этого можно было лишь в увольнении, на худой конец в самовольной отлучке. Уже к середине второго курса был отработан и определенный механизм. Курсанты снимали квартиры в близлежащих домах, чаще всего компанией. Платили вскладчину. Такая квартира служила местом, где ребята хранили гражданскую одежду, и где переодевались, получив увольнительную или сбежав в самоволку. На такую квартиру можно было, случись оказия, привести и женщину. Военная форма дискредитировала себя настолько, что нормально отдохнуть можно было лишь «по-гражданке». Повсюду сновали воинские патрули, придираясь к людям в мундирах. Не говоря уже о том, что рядовому советской армии было запрещено уставом больше, нежели послушнику самого строгого монастыря, можно было подвергнуться на улице унизительной процедуре проверки документов, внешнего вида, прически, а если напороться на какого-нибудь общевойскового самодура, то и содержимого карманов, наличия носового платка, да мало ли чего еще. Выжившие из ума от безупречной и бездумной службы пердуны в папахах и генеральских звездах, по всей видимости, искренне верили, что увольнение предназначено для того, чтобы солдатик или курсант ходил по городу и отдавал воинскую честь старшим начальникам. Ибо все остальное было запрещено и могло повлечь наказание. Запрещено было ходить в обнимку с девушками, употреблять какие-либо спиртные напитки, включая пиво, держать руки в карманах, курить в движении, равно как и кушать, в скобках – принимать пищу, например пирожок. Был даже случай, когда патруль задержал курсанта-первокурсника, который помогал маме, приехавшей к нему на выходные, нести тяжелую хозяйственную сумку. Рекомендовано было лишь отдавать честь. За невыполнение этой рекомендации можно было запросто нарваться на прекращение увольнения.
Дима и его друзья-однокурсники не были согласны с такой формой отдыха. Перемахнув через забор возле караулки, сразу по получении увольнительных, Дима и Вовочка скрылись в ближайшем подъезде и… Уже через несколько минут, вместо серых, безликих служивых из подъезда пружинистой походкой вышли два симпатичных, уверенных в себе юноши затянутых в джинсу. Модные, торчащие в разные стороны прически делали на ходу, смотрясь по дороге в витрины и изведя на это целый тюбик заграничного геля. Им нельзя было терять ни минуты. Ибо время пошло! Пошло время их, такой вожделенной, личной жизни…и его было так мало.
-Есть тема, Вовчик, - Митя едва поспевал за длинноногим Вовочкой и уже сбился с дыхания, - У меня возле вокзала друг живет. Гражданский, квартиру снимает. Парень классный, студент. Я его сто лет не видел. Может, к нему махнем?
-А что, приглашал? – Вовочка на мгновенье остановился, - Может, у него и пообедаем?
-Конечно, приглашал! Он еще на прошлой неделе на КП приходил, а я в наряде, по старому «залету», корче полный облом, - Митя сделал попытку выудить из невероятно узких джинсов «двушку», - Только перезвонить нужно, что бы он куда не свалил.
-Вина нужно купить, вот что, - раз в гости идем. Ты давай, звони, а я ща, - И не дожидаясь Митиной реакции Вовочка, все тем же, размашистым шагом припустил по направлению к гастроному…
***
…Сергей Ревуцкий был давним другом Димы Малько. Они дружили, буквально с пеленок. Их дома находились, практически, рядом и , вплоть до окончания школы, их жизнь мало чем отличалась. Они увлекались коллекционированием солдатиков, а когда их стало достаточно много, - выстраивали целые баталии. Они строили в саду «вигвамы», мастерили луки и стрелы, они вместе были индейцами племени Сиу, вместе в первый раз закурили, смастерив из какого-то полого дерева трубку мира. Когда пришло время взрослеть, - они вместе стали ходить на танцы, вместе начали пить вино, ухаживать за девочками…Сережа занимался боксом. Его отец, хоть и не был серьезным спортсменом, сумел воспитать в сыне кое-какие бойцовские качества. А вот юному Мите этих качеств катастрофически не хватало... Перед самым окончанием школы произошел случай, после которого Митя стал уважать Сергея. Более того, он стал считать его своим другом.
….Дело было в конце последних летних каникул. Они закончили девятый класс. Все так или иначе понимали, что это последнее беззаботное лето перед взрослой жизнью. Дима тогда уже «тусовался» с Пецей и его компанией, и на одной их таких тусовок «подцепил» то ли кореянку, то ли узбечку, которую почему-то звали Света. Девочка была из неблагополучной семьи, предоставленная сама себе и, несмотря на юный возраст, достаточно испорченная. Она не была красива, - широкие скулы, раскосые глаза, грубый, грудной, как у камлающего шамана, голос. Она не была даже симпатична. Но у нее было одно, важное, с точки зрения юного Мити, достоинство, - доступность. …И было модное оправдание, - она была похожа на Йоко Оно. Уже в первый же вечер их знакомства Митя, угостив девушку шипучкой и дождавшись подходящего состояния последней, стал дерзко приставать. Отметив про себя, что примененная им форма ухаживания, за которую от большинства девочек можно было получить в нюх, ей нравится, - он решил действовать. Вволю потискав и обслюнявив новую знакомую и даже запустив руку ей в трусики, Митя предложил встретиться на следующий день. Решено было, что она придет со своей подругой, а он с товарищем, и они организуют небольшой пикник по поводу знакомства.
Дима встретился с Сергеем пораньше. Вкратце изложил диспозицию. Возражений не последовало. Друзья купили в ближайшем гастрономе, нехитрой какой-то снеди, бутылку крепленого вина и две бутылки шипучки. Кто не знает, - в те годы вместо слабоалкоголки продавали газированное, подслащенное вино, оно-то и называлось шипучкой. Шипучка была разная: клубничная, малиновая, рябиновая и даже мятная. И достаточно вкусная. Или так только казалось? И емкости были не 0,33, а 0,75…И «вставлял» этот «бешеный сок» не по детски.
План был предельно прост. «Йоко Оно» приходит с подругой. Дима знакомит девушек с Сергеем. Все вместе идут в заброшенный садик, за Диминой школой и устраивают там пикник. Девушки напиваются и…
…И не получилось. Во-первых за ними увязался Стас, кажется одноклассник Сергея, который без всякого предупреждения стал тискать Светину подругу, причем последняя отвечала полной взаимностью . Во-вторых, в разгар пикника, когда девушки захмелев, как и предполагалось, стали вести себя развязно, Сергею понадобилось срочно куда-то позвонить. Мобильников тогда еще не было даже в светлых головах изобретателей, поэтому он пошел к ближайшему телефону-автомату. А спустя какое-то время на звонкий смех и скабрезные шутки девиц из глубин садика материализовалось не менее шести крепких молодцов. Это были «зеленстроевские», заклятые враги «проспектовских». Их было много, они были старше, они были сильнее, но главное, - это была их территория.
-В общем так писюны, - сказал самый старший из подошедших, - «телок» и бухло оставили, а сами на хер отсюдова! И побыстрее, покуда я добрый.
Дима и Стас переглянулись. Оба понимали, что убежать, - пожалуй, страшнее смерти. В их небольшом городе, сегодня же про их позор будут знать все. И жить с этим будет нельзя…
Шансов не оставалось. Они стали спиной к дереву, защищая лицо. И их стали бить. Неторопливо, размерено, демонстративно, почти театрально…Уже через несколько минут вялого сопротивления, оно было беспощадно сломлено. Из разбитого носа Стаса не его модную джинсовую рубаху обильно стекала кровь. Он еще кое-как держался, но Митя, пропустив мощный удар в живот, бессильно сползал по стволу дерева, заслоняя голову руками. Рядом приплясывал парень с плаксивым лицом дебила, примеряясь как бы поэффектнее ударить его ногой. Рассчитывать на милосердие победителей было наивно, такие и в самом деле могли забить до смерти. Помочь могло только чудо.
…И случилось чудо! Сначала раздался оглушительный свист, затем откуда-то из-за деревьев прозвучали громкие, отрывистые команды:
«Пантя! Обходи с пацанами слева!
-Шкет справа, что б не ушли!
Наконец, из за небольшого холма, скрывавшего до поры отдававшего команды, что и привело врагов в некоторое замешательство, выскочил Сергей. В руках у него был длинный обрезок стальной трубы:
-Не ждали уроды? Команда была пленных не брать, - он яростно махнул трубой прямо перед глазами у опешивших пацанов. Не дав им опомниться, он сделал шаг вперед и с новой силой махнул трубой. Труба угрожающе просвистела. Парни попятились назад. Сергей за доли секунды осознал, что любое промедление, теперь могло стоить жизни и ему и его друзьям, которым и так, похоже, здорово досталось. Ведь он пришел один. Подмоги ждать было неоткуда. В следующее мгновение он сделал глубокий выпад, и, как копьем, ударил одного из «зеленстроевских» трубой в живот. Удар пришелся точно в диафрагму. Парень захрипел и, схватившись за живот, присел на корточки. Стараясь не думать о последствиях, Сергей стал размахивать трубой с новой силой. В какой-то момент труба, вдруг натолкнулась на что-то, раздался противный хруст, брызнула в разные стороны кровь, и еще один противник завалился на бок.
Дима и Стас то же поняли, что Сергей один. В пылу драки про них совсем забыли, теперь Митин палач стоял к нему спиной и защищаясь от мелькавшей перед глазами трубы неловко пятился в сторону. Отдышавшись и поборов страх, Митя поднял с земли, чудом оказавшееся под рукой полено, и что есть силы, ударил беднягу по почкам. В следующее мгновение тот получил сокрушительный удар в голову, это матерясь и плюясь кровью, в атаку пошел Стас…
Потом они убегали. Девчонки бежали медленно, но погони не было, - проспект был рядом. В любом дворе можно было рассчитывать на подкрепление. В одном из таких дворов, в малознакомой компании прошел остаток вечера. Сергей теперь был героем, - случившаяся с ними история пересказывалась уже в третий раз, обрастая все новыми подробностями. …Он ушел как-то незаметно, не попрощавшись. Света «Йоко Оно» ушла с ним. Потом Светина подружка повела Стаса к себе домой, прикладывать лед к разбитому носу. Родители у нее работали в ночную смену… Митя приложился к предложенной ему бутылке вина…Было уже очень поздно, нужно было идти домой.
***
Курсант Малько не виделся с Сергеем, без малого, два года. Его мама очень боялась, что Сергей дурно повлияет на сына, покажет ему все прелести вольной жизни, боялась, что сын бросит армию. Поэтому тщательно скрывала, не только пути контакта с Митей, но даже и название училища. Но Сергей проявил упорство в поисках друга, и теперь они сидели на кухне его съемной «хрущевки». Для Вовочки нашлась гитара, и он развлекал друзей, то виртуозными переборами, то исполнением песен их недавнего, но уже прошедшего детства. Ребята пили вино, закусывая яичницей с колбасой и жареным луком.
Когда все было выпито, съедено, рассказано и спето, - Сергей выступил со следующим предложением: «А не лепо ли нам бяше братие оторвати седалища от стасидий, да и направити стопы наша, ну скажем в общагу КПИ, булками потрясти. Сегодня суббота. Наверняка будет дискотека.
- О! Да там, небось, и бабцы классные есть! – Вовочка охотно поддержал предложение и, схватив гитару, исполнил невероятный, какой-то блюз гедонического содержания…
***
Как они танцевали! Это был не танец, это был бешеный гимн их, невостребованному, до поры моджо! Это была ода их молодости, их упругим, здоровым телам, не растраченной еще жизненной энергии, их юношеской гиперсексуальности...
Возле них уже образовался круг из каких-то девушек, каких-то парней…
…Митя увидел глаза. По крайней мере, больше он ничего не помнил…и не видел. Это были удивительные, огромные и глубокие как море глаза. В них одновременно сосуществовали и детская наивность и неземная, какая-то космическая мудрость. Простота и таинственность. Загадка и разгадка. Он не мог больше ждать. Он пригласил ее на танец. Тогда еще танцевали медленные танцы. Кажется «Tragedy» из раннего «BEE GEES». Они кружились в танце. В голове у Мити кружилось от сладкого, какого-то, совершенно не знакомого чувства... А может предчувствия…А может от выпитого вина.
Обладательница чудесных глаз оказалась девочкой худенькой, по-детски угловатой. Среди своих однокурсниц, с которыми уже во всю отплясывали Димины товарищи, она выглядела маленькой девочкой, чьей-нибудь младшей сестренкой. У нее были узкие бедра, маленькая, плохо развитая грудь. Она совершенно не соответствовала идеалу женской красоты, сформировавшемуся к тому времени в сознании курсанта Малько. Но она была похожа на Дюймовочку, на сказочную принцессу из детской книжки с картинками. И это то же не соответствовало понятиям неуклюжего, дубово-кирзового мира из которого несколько часов назад вырвался он сам. Митя мысленно поблагодарил небеса за это несоответствие.
…Они сидели рядом в какой-то комнате общежития. Там был накрыт стол. Какие-то закуски, выпивка…Ну да, продолжение банкета… Друзья и подруги… Флирт и петтинг…
Митя держал ее маленькие, такие хрупкие ладошки в своих мозолистых грубых лапах и старался заглянуть ей в глаза. Она стеснялась и уводила взгляд в сторону. Что бы как-то сгладить возникающую неловкость он говорил какие-то глупости,…говорил,…говорил…
Было что-то в ее субтильности, в ее взгляде, манере говорить, что вызывало в Митиной душе ответный трепет. Хотелось ее обнять, пожалеть, заслонить собой от злости и грубости, от жестокости и обмана, да, в конце концов, от этих вот, распоясавшихся собственных друзей. Ее звали Наташей. Митя говорил без умолку. Он боялся, что они расстанутся и больше никогда не встретятся. И он никогда больше не увидит ее удивительных глаз. Он соврал ей, что вольный художник, что занимается живописью и изящными искусствами. Зачем? А черт его знает. Просто соврал и все. Ну не говорить же было этой славненькой девочке, что он солдафон… Ничего, в следующий раз он расскажет ей правду. А пока…
Ужин при свечах. (final part.)
…а пока ссуд д-да дело, я п-пару пива закзал, щщас принсут! Не так уж часто мы…ы собираемся.
-Н-не-е-е, я пассс, м-мне завтра работать, - Масяня стащил с себя свитер, - Ну, блин и жара у них, дышать не чем. С-сколко время-то щ-щас? Под свитером у Масика оказалась футболка стрейч, без рукавов, обнажавшая все еще мускулистые плечи. На левом плече красовалась свежая, цветная татуировка, стилизовано изображавшая розу, прорастающую сквозь сердце.
-А! - Петрович махнул рукой, опрокинув подсвечник, - вагон и ма-аленькая тележка. Па-алавина адинацатаваго.
-Ну раз так, можно и пива, - согласился Масик, понимая, однако, что завтра у него будет тяжелый, во всех отношениях день, - Не так уж часто мы…
-Дай, я тебя поцелую! – Петрович обнял Масяню и поцеловал в щеку.
-Н-не, Петрович, в губы! – На сей раз Масяня обнял Петровича и они поцеловались взасос.
-Ну уж это слишком, - донеслось из-за соседнего столика, - полковник, а туда же, с пидором связался.
-Они вовсе не обязательно гомосексуалисты, - вступила в разговор дама за тем же столиком, - У тебя вообще все голубые. Может они друзья, давно не виделись…и все такое.
-А то я не вижу, - не унимался мужчина, - волосы как у бабы, серьга в ухе, маечку в облипку нацепил. Пидор он гнойный, вот он кто!
-А вот я тебе покажу сейчас пидора! – лицо еще секунду назад милого Масика исказила гримаса ненависти, глаза налились кровью и какая-то звериная сила, в следующее мгновение, вселилась в его тело.
-Не надо Митя, - Петрович попытался удержать друга на месте, - Ну его, дурака к черту.
Но Масяня неожиданно оттолкнул его с такой силой, что , отнюдь не легкий Андрей Анатольевич, буквально отлетел к стенке. Масяня же, перехватив за основание спинки стул, за которым сидел, двинулся к соседнему столику.
-Что, быдло!? Размазать твои куриные мозги по полу, что б ты не мешал порядочным людям ужинать?
Ответа не последовало. Человек за столиком явно не ожидал такого поворота событий. Это был грузный, рыхлый и, по сути своей, миролюбивый пятидесятилетний мужчина. Теперь же он, то и дело, промокал, покрывшийся испариной лоб и бормотал что-то невнятное:
-Дык…ить…ничего тагого….даже и…Не в прямом смысле….Фигурально…так скать….
-Извините, пожалуйста, моего друга за излишнюю вспыльчивость. Все нормально, - подоспевший сзади Андрей Анатольевич выдавил на лице подобие лучезарной улыбки. Одновременно он крепко стиснул Масика за плечи и зло процедил, - Успокойся Масяня, не надо портить вечер…
…Они вернулись за свой столик. Зал незаметно опустел. К ним подошел официант.
- Через пятнадцать минут закрываемся, - сказал он с деланной улыбкой, - Не желаете ли рассчитаться?
- Мой друг у вас пол часа назад пару пива заказывал, - подражая его интонациям, с еще более деланной улыбкой заговорил Масяня, - Не желаете ли принести?
Официант опешил. Пиво он записал в счет, однако не принес, полагая, что довольно с них будет и двух бутылок водки. Он наивно надеялся, что изрядно захмелевшие приятели про пиво и не вспомнят.
- Да черт с ним, с пивом, - словно угадав его мысли, поспешно добавил Масик, - принеси нам два по сто и сразу же счет. Не бойся, до одиннадцати успеем.
…И тут только Перович увидел на левом плече Масяньки татуировку. Это, действительно, было произведение искусства. Притом, что татуировка выполнена, была в модной тогда, рунической манере, чувствовалась рука художника и выстраданный им глубокий смысл, вложенный в изображение…
- Что это обозначает? –спросил он у Масика.
- Это сердце мастера. Роза, - красота и гармония, живущие в его сердце. Когда же он делится с нами, черствыми, этой красотой, шипы розы пронзают сердце. Ему больно, ибо настоящий мастер, - всегда непризнан. Вспомни хотя бы «Мастера и Маргариту»…
… Они выпили принесенную официантом водку. Как-то мгновенно весь выпитый за вечер алкоголь ударил обоим в голову. Митя рассчитался с официантом. Счет был чудовищным, даже по московским меркам…Можно было уходить.
- Я тоже хочу...т-та-туировку, Мася-яня-я! – взгляд Петровича заволокло туманом, - сделай мне… пжалывайста…
- Да на кой хер она те. Ты ж всю жизнь, бля, в шинели проходил. Под шинелкой-то тату не видно, - Масяня противно заржал, - разве, поверх шинели намалевать?
Вдруг, в благодушных глазах Петровича сверкнуло пьяное электричество. Он схватил товарища за грудки и тряхнул так, что порвалась модная майка, а на груди осталось два кровоподтека.
-Рисуй бля, по верх шинели рисуй! Есть фломастер?
Митя порылся в сумке…
-С-сам же завтра жалеть будешь…
-Не твое дело, о чем я завтра буду жалеть! Рисуй, давай!
-Такси подано! Извольте на выход….
-А пальтишко вы зря, господин полковник…
-Не п-ди!... Дай-ка я тебя лучше в рот… п-целую!
-Сумочку, молодой человек, не забудьте…
-Спасибо мать, дай-ка и я тебя…в рот! Водитель, меня в гостиницу….
-Никаких гостиниц! Ко мне… Вот и Танюша будет рада…
-Не обижайся, Петрович, но ты, - поц!
-Агитен трактен, не вопрос…
-Так куда везти-то?...
***
…От Валерия Петровича Масик уехал лишь под утро. Как он и предполагал, Тася не была рада его ночному визиту. Хорошо еще, что она шинель в полумраке коридора не разглядела. Было бы Петровичу достойное продолжение банкета… С шинелью это конечно зря… И я тоже молодец. Придурки старые! Все не успокоимся никак. Бля! Зла не хватает! И в ресторане нужно было ужинать скромнее и, соответственно, никуда больше не ездить. Тем более в гости к женатому человеку. Правда песен попели, пива попили… Неизвестно, чем это еще обернется Андрею Анатольевичу? Молодцы! Умеем веселиться… Только что-то не весело… Ой, не весело!
… Петрович проводил Масика до такси, после того как вечер, плавно перешедший в ночь, был выпит до дна. До такси шли молча. Обоим было нехорошо. Поймав такси буднично, без эмоций, попрощались. Петрович, зябко ежась, поднял воротник и побрел домой не оглядываясь. Масяня уселся в такси и расслабился.
-Мне в «Козацкую» - сухо сказал он таксисту и надолго замолчал. Водитель ехал молча. Разговорами, как иногда случается, не беспокоил. Понимающий попался …
Хмель прошел, как ни старались друзья догнать его пивом. Осталась лишь тупая боль в висках, и такая же тупая опустошенность… Завтра наступит похмелье…пустота…
-Моя проблема в одиночестве, - думал Дмитрий, - Вчера, казалось, проблема решена, а сегодня я опять один, и с этой реальностью нужно жить. А от вчерашней иллюзии осталась лишь головная боль, да новые проблемы…
-Да, - резюмировал он свои мысли, - А день, между тем, обещает быть тяжелым. Очень тяжелым. – и обращаясь к водителю, спросил, - Шеф, а можно я закурю?
***
Вернувшись в гостиницу, Дима, памятуя о том, что через несколько часов нужно быть в идеальной форме, спать решил пока не ложиться. На десять утра назначено совещание в театре Франко, с участием всех служб театра, телевизионщиков, световиков и прочих, причастных к предстоящему действу. Будет и режиссер-постановщик, господин Ферзин.
Мразь редкая, но, кормилец, однако. Более того, - будет и представитель заказчика. Он же, Дима, будет выступать в роли художника-постановщика, вместо маэстро Антона Усенко, представляя здесь, в Киеве, его московскую дизайн-студию. Киевляне постараются его завалить каверзными вопросами. Они ведь не знают, что он свой. Впрочем, если б и знали…Нужно быть готовым к борьбе.
- Нужно быть красивым, уверенным в себе, хорошо пахнуть, хорошо выглядеть, - мысленно цитировал он мэтра, глядя в зеркало на собственную отечную физиономию, с красными как у вареного рака глазами, - коме того, завтра же предстоит решать вопросы с подрядчиком, а его, к слову, нужно еще изыскать. И то же завтра…
Купив в ночной аптеке марганцевого калия, соды, анальгину, активированного угля и растворимых таблеток «Алка-Зельцер», Дмитрий уединился в номере. Было около четырех утра.
-Одно хорошо, - бормотал он, выпивая залпом, второй стакан противной, интенсивно-розовой жидкости, - с учетом обилия закусок, в кровь успело попасть не более половины алкоголя. А может и меньше…
… Затем его долго и мучительно рвало, но он знал, что так надо, что иначе нельзя, поэтому между приступами рвоты приготовил себе новый коктейль: две столовых ложки соды на стакан воды. Снова выпил. Его опять вырвало и, наконец, попустило…
Тогда он проглотил горсть таблеток активированного угля, пару таблеток анальгина и полез в ванну. Ледяной душ, затем горячий, затем опять ледяной. Озноб, испарина, опять озноб…
-Будешь знать, недоумок, как перед ответственными мероприятиями нажираться до поросячьего визга, - обращался сам к себе Дмитрий, набирая, наконец, щадящую, теплую ванну. По телу пробежала волна приятной истомы. С экзекуциями было покончено. Часы показывали ровно пять. Оставалось четыре часа на сон. Для восстановления сил этого вполне достаточно, - он знал это еще со времен своей армейской юности. Главное больше не курить. Он открыл окно. За окном светлело, но все еще была ночь. Повеяло предрассветным, морозным воздухом.
- Нужно расслабиться, - думал Митя, ложась в свежую, прохладную, как и воздух за окном постель, – Нужно подумать о чем-то приятном… Нужно не провалиться в глубокий сон без сновидений… Для этого он оставил включенным радио, настроенное на волну «Nostalgia»… Где-то далеко-далеко S.Wonder пел свой знаменитый «I Just Called To Say I Love You». Митя, закрыв глаза, лежал на спине и думал…
…Курсант. (part.2)
Митя, закрыв глаза, лежал на спине и думал. Мыслей для обдумывания было множество, но ни одну из них не хотелось додумывать до конца. Сон, между тем, тоже не приходил.
Наташа уснула на его груди, положив по-детски под щеку кулачек. И грудь и рука уже затекли, а он все не решался потревожить спящую жену. Да, теперь Наташа была его женой. Свадьбу сыграли пол года назад, Наташа была беременна.
- А ведь у нее внутри частица нас обоих,- все думал и думал Митя, - Интересно, мальчик или девочка? …Впрочем, это не важно, совершенно не важно…
- А что важно? – иногда Митины мысли, раздваиваясь, словно звучали из разных полушарий, как будто принадлежали разным духовным сущностям, мирно сосуществовавшим внутри него, - Что еще важно, если не это? Мальчик, - наследник, мальчик, - правопреемник. Понятно, как его воспитывать, чему учить…К спорту с раннего детства приучу… Вместе будем по утрам бегать, в один спортзал ходить… Вырастет, можно и посекретничать на мужские темы. Можно, в крайнем случае, просто водки на кухне выпить. А с девочкой что? Девочку чему я могу научить? Штыком колоть -прикладом бить? Вырастет, - уйдет к своему мужчине, про меня вспомнит, только если будет совсем плохо с деньгами…Или с мужчиной…
-Не это, пойми же, чудак-человек, не это важно, - доносилось из другого Митиного полушария, - Только бы ребенок родился здоровым! Только бы с Наташей при родах все обошлось! Господи! Она же совсем ребенок еще. …Куда ж ей рожать-то?!
-Ничего страшного, - заворочался в другом полушарии циничный оппонент Мити духовного, - Дмитрий материальный, - все через это проходят, бабы, они живучие, они ко всему приспосабливаются. Вот и Наташка, твоя, в последние месяцы начала поправляться… Она тебе еще богатыря родит. …Спал бы, дурак, не мучил бы себя попусту, завтра вставать в шесть.
…Словно подслушав Митины мысли, Наташа заворочалась во сне, перевернулась на другой бок, уткнувшись, на сей раз носиком, в специальное, кукольное одеялко. Одеялко было родом из детства , предназначалось для лучшего засыпания и называлось «Бай»…
-Ребенок! Боже мой! Совсем еще ребенок! – Дмитрий встал, разминая затекшее плечо, взял со стола сигареты и тихо, на цыпочках, вышел на лестницу. Закурил.
-И я тоже хорош. Нет бы, пару лет подождать…Встать на ноги…окрепнуть… По крайней мере дождаться выпуска…Да кто ж знал-то… что оно вот так все… быстро…
…А тут еще статья эта, дурацкая подвернулась, про алкоголь и его последствия для будущего потомства. По этой, проклятой статье он, Митя, получалось, уже несколько лет как алкоголик. А дети алкоголиков, согласно этой же статье, практически без исключений, страдают либо врожденными психическими патологиями, либо наследственным алкоголизмом. Дети же зачатые «во хмелю», лишь в лучшем случае имеют врожденные пороки, в худшем же , им просто не достает одной хромосомы... . Митя и примерно не знал, когда зародилась жизнь под сердцем его Наташи…Они никогда не пользовались контрацептивами… Точнее он, Митя, не пользовался …В довершение всего, под руку подвернулась книжка Стругацких, а там все время девочка эта, неполноценная… Ну, дочь, этого… сталкера чертового…по имени Мартышка, … упаси Господи…
Словом, переживал предстоящие роды Митя так, словно это ему самому предстояло в ближайшее время рожать. Да он, не задумываясь, поменялся бы с Наташей ролями, если бы только это было возможно. Он измучился рефлексиями, от чувства вины и страха перед неизвестностью. Однажды, ему даже приснился сон, в котором он был беременным самураем. Что бы родить здорового ребенка, продолжателя традиций великого рода, по извращенной логике сновидения, ему нужно было сделать сепукку. Во сне он совершенно явственно понимал, что такая форма родов, безусловно, смертельна для него. Однако, волновало только одно, как не повредить плод. Разрезав же, наконец, себе живот, он обнаружил в своей утробе девочку. Воины, присутствовавшие при этом, стыдливо отвернулись. Наверное, по их понятиям, все пошло не по плану…Сон произвел ошеломляющее впечатление, и, наверное, что-то означал, но вникать в его содержание почему-то не хотелось. …Он устал от тревог и волнений. Устал от собственного бессилия перед обстоятельствами. … Наташа тяжело переносила беременность. Ей, кроме того, приходилось ездить на занятия. Ее укачивало, тошнило…
Место в транспорте не уступали никогда. Ввиду ее астенической комплекции, - живот стал едва заметен лишь на седьмом месяце беременности. И это тоже беспокоило Митю…
Но была еще одна тревожная мысль, терзавшая Митино сознание больше других. Она не была напрямую связана с окружающей Митю материальной реальностью. Она была из другой, астральной, наверное, сферы бытия. Появилась она, сперва робко, невзначай, напомнив о себе, - сразу же после свадьбы. Теперь Митя все чаще возвращался к ней, понимая что, касается она всех без исключения сторон не только его, но, теперь, и Наташиной жизни.
Сводилась она, вкратце к тому, что как ни старался Митя, в соответствии с данным когда-то давно самому себе обещанием: «…ЖИТЬ ИНАЧЕ, ЧЕМ ОНИ ВСЕ…», на практике, все чаще оказывалось, что живет он именно: «…ТАК, КАК ОНИ! ТАК, КАК ОНИ ВСЕ!...» Это означало, прежде всего, что болезнь, которая, казалось, прошла, - снова возвращается.
Радость бытия подменяется рутиной повседневной деятельности. Плоды повседневной деятельности не приносят радости, поскольку на них никто и не надеялся. Деятельность ради деятельности, с элементами творчества. Что бы не так жутко было жить. Что бы как можно реже возвращаться к своим, пугающим мыслям. Но он-то, Дима, - не такой как все. Он другой. Поэтому он думает… думает…думает… Он уже все понял, но еще не признается в этом, даже самому себе.
…Наташа? А ведь она оказалась не той, которую придумал, совсем еще недавно Митя. Да! Именно придумал, тогда… Нет, не нуждается она ни в его защите, ни в его опеке. Да и какой из него опекун… Импульсивен, вспыльчив, впечатлителен, как девочка… Одно слово псих! Да она в тысячу раз последовательнее, в тысячу раз рациональнее и целеустремленнее… В тысячу раз правильнее…Если кого и надо опекать, так это его, Митю.
Да, он действительно все выдумал. Он, неугомонный фантазер, выдумал не только ее, но и себя. …Однако, все названное существует! И теперь, вся эта иллюзия материализовалась. И воплотил ее в жизнь не коварный волшебник, а он, курсант Малько! В этом и заключалась его великая, наверное, миссия. В этом и скрывалась, до поры, и его великая мука, с которой, судя по всему, предстояло еще жить и жить. Жить в клетке, которая существует лишь в собственном, больном, воображении… Ибо Митя не стал звездой рок-н-ролла. Ему не полагалось, теперь, умереть молодым. … Он стал военным, - ему полагалось, лет через двадцать, получить пенсионную книжку, в обмен на свою загубленную молодость… Полагалось прожить с Наташей до старости…
…Наташа же, жила своим собственным, не понятным ему укладом. Ее внутренний мир, отличный от Митиного, был ему не доступен. Порой, откровенно враждебен. Ее любимым времяпровождением было вязание перед телевизором, или ухаживание за домашней плантацией редких кактусов и каких-то диковинных цветов. Она часами могла читать какие-то, свои книги, которые никогда не стал бы читать Митя. Этой маленькой девочке не хватало лишь камина, огромного кожаного кресла, и старинной курительной трубки. Она не любила большого общества, не одобряла и не любила выпивки, не любила компаний и шумных застолий, словом всего того, что занимало большую часть Митиной прежней жизни, и от чего он, ради нее, готов теперь отказаться. При столь философском жизненном укладе, собственно философия, к которой Митя питал слабость, Наташе была чужда. Она ее утомляла, особенно в Митином исполнении…
Она ни от чего отказываться не собиралась. Ее все устраивало, кроме мальчишников, на которые, иногда, убегал Митя, возвращаясь всегда очень поздно и всегда сильно пьяным. Один раз его даже привезли без чувств, грязного и мокрого, словно он валялся в луже… Ей было очень стыдно перед своими родителями, у которых они вынуждены, были жить, но она простила его на следующий же день…
С обязанностями жены Наташа справлялась. Она заворачивала ему с собой бутерброды, грела ужин и стирала белье. Чувствовалось, однако, что готовить ей не приятно, но ради него, Мити, она готова и не на такие жертвы. Примерно то же происходило и на брачном ложе. … Они ни разу не говорили еще на эту тему, он боялся ее обидеть, да и признаться, стеснялся столь прямого разговора. Ее же, повторюсь, все, похоже, устраивало. По крайней мере, она не собиралась меняться или что-то менять… Он не мог любить ее такую… Самодостаточную, что ли…? Самосовершенную…Самозаверршонную… само…
А любил ли он ее? Вообще, любил ли хоть когда-нибудь? Или это то же выдумка его больного, склонного к фантазиям сознания.
А что остается, если исключить все иллюзорные бредни?
А вот что. Он, философ и бунтарь, пошел по пути полной и окончательной социализации.
Наташа, теперь основа, база его социума. Ее мотивация, - спокойная и размеренная семейная жизнь. Уют и покой для себя и своего потомства. Ей не нужны проблемы, она их боится.
Ему же, наоборот, проблема нужна как воздух. Нужна, что бы жить. Ибо он живет только в борьбе! Есть проблема, - есть мотивация. Нужен злой и коварный враг. Сильный противник. Нужен кто-то плетущий интриги, замышляющий козни. …Что бы победить, его, уничтожить. …А если нет ни противника ни проблемы? Тогда нужно изменять себя, своих близких, свою жизнь. …Разрушать плохое, что бы воздвигнуть хорошее! А если лишить его и этой возможности? …Что ж, тогда он будет несчастен. …Впрочем, ему не привыкать. …Ибо он Шива-разрушитель…
***
… Это случилось во время празднеств на Республиканском стадионе, где курсант Малько, в составе своего курса изображал украинских олимпийцев, свободно собравшихся, что бы походить с флагами своих спортивных клубов и заявить всему империалистическому миру свою свободную волю. Наташа пришла на него посмотреть. Принесла в пакетике какие-то бутерброды…Она сидела на одной из трибун, такая по-детски серьезная, со своими умильными бутербродами. Ее маленький, упругий животик, кричащий что она, - ЖЕНЩИНА! БУДУЩАЯ МАТЬ, казался каким-то чужеродным телом, чьей-то злой шуткой…
- Масяня, а Натаха твоя часом не мячик проглотила, - в перерыве к нему подошел старый приятель по разгильдяйству и хулиганству, Леха Стариков, - придете домой, обязательно пусть чаю с лимоном попьет, он и рассосется, - Леха, очень довольный своей шуткой широко осклабился. "Изысканность" шутки позволяла Мите быть снисходительным и не обижаться.
- Ты когда писать пойдешь, - бросил ему Митя, - смотри, х-ем не поперхнись…
-Как ты своим поганым ртом можешь хлеб есть после этого, - парировал Леха.
-Какой на фиг хлеб. Наташка вон бутерброды принесла. Булочка с маслом, колбаска сырокопченая, сыр твердых сортов, зелень, - на сей раз, своей шуткой остался доволен Митя.
…Они сидели рядом. Митя ел бутерброды. Наташа глядела на него своими огромными глазами, полными неземной какой-то нежности… Совсем как тогда… Комок необъяснимой печали подступил к горлу Дмитрия…
…Когда они уже возвращались домой, в переходе, около метро, оказалась жуткая давка. Не рассчитали пропускной способности эскалатора. Впереди нерушимой стеной стояла, держась за руки, милицейская цепь. На эскалатор пропускали дозировано. Сзади напирала ни о чем не догадывающаяся толпа выходящих со стадиона граждан. Становилось трудно дышать. Он посмотрел на Наташу и все понял. Еще немного помедлить и в предстоящей давке погибнет его, не родившийся ребенок. Митя действовал так, словно кто-то невидимый руководил его телом. Он сгруппировался, затем, отклонившись назад, насколько было возможно, на мгновение придержал напиравших сзади, освободив, таким образом, минимальное пространство для маневра. В следующее же мгновение он вытолкнул Наташу вправо от себя. Она оказалась в свободном пока еще пространстве сточной канавы подземного перехода, в которой почему-то стояла вода.. Не давая ей опомниться, аккуратно взяв Наташу за плечи, он через мгновение вытолкал ее к самому милицейскому кордону. Сзади опять напирали, это те, кому стало трудно дышать, последовали Митиному примеру, догадавшись, наконец, что замочить ноги в нечистотах все-таки лучше, чем быть раздавленным. Медлить снова было нельзя. Как и нельзя было что-либо объяснить раскрасневшимся, потным блюстителям порядка, которые из последних сил сдерживали толпу. Возле эскалатора все еще была давка, - это не могли уехать граждане, попавшие в метро еще до вмешательства милиции. Нужно было опять действовать. Митя сжал Наташину руку в своей ладони. Затем подпрыгнул и всем своим весом, мгновенно, рухнул на руки державшим цепь милиционерам. Цепь порвалась и почти мгновенно сомкнулась. Но он успел, падая, втащить ее за собой. Митя больно ударился о бетонный пол. Ему уже помогали подняться подоспевшие стражи порядка, заламывали руки за спину, куда-то волокли. Но Наташа была в безопасности. Теперь можно было хоть на костер инквизиции.
…Уже периферическим зрением он увидел как к ней подходит какой-то сотрудник… Он грубо ее толкает…Или нет, бьет! Бьет беременную женщину! ЕГО ЖЕНЩИНУ! В живот!? Или в грудь? Так в живот или в грудь? Бьет или толкает? Это уже не важно. Он резким движением освобождается от своих конвоиров. Вот он уже совсем рядом с ее обидчиком.
Ему удается сбить противника с ног первым ударом. Как он дерется! Как лев! Правда не долго…Отделение…Протокол…нанесение телесных повреждений…средней тяжести…при исполнении служебных обязанностей… до семи лет…
-Но она же беременна! Вы же первый ее ударили….Не буду подписывать…
-Ты у меня сейчас кровью, сука, подпишешь. В обезьянник его…
-Гестаповцы…
-А с этой что делать? …
-Домой пусть едет, раз она, ****ь беременная…
Какие-то люди в штатском…
-Вы, майор, наведите лучше порядок…на вверенном вам участке. Поставьте кордон на улице, иначе, уверяю вас, будут погибшие…Вы у меня сами под суд пойдете…Только и могут, что с беременными детьми воевать…
- Вы свободны…И…э…извините… А ты, юноша, в следующий раз, можешь реально в тюрьму угодить. С нашими-то молодцами…Ну давай, успокой жену Ромео хренов! …Свободен!
…Они извинились. Он победил. Пиррова, в общем-то, победа. Неизвестно, что было опаснее для нее, - злополучный толчок, ну пусть даже удар в грудь, или нервное потрясение, которое она пережила тогда в милиции…Да, проблема ,наверное, все-таки в нем, в Мите…
***
…Итак, Наташа не была, и не могла быть ни чьей проблемой. Она, - женщина мать. Это как раз наоборот, он Митя, ее проблема номер один, он «притча во языцех» и первопричина всех неприятностей. Но она готова за него побороться, готова и потерпеть, если нужно, пока он образумится. Ведь она точно знает, - ее терпение и ежедневный рационализм победят, рано или поздно его чувственность и непредсказуемость. И он обязательно образумится. Ибо гармония всегда побеждает хаос…Еще, она хранительница очага, - «женщина Солнца»…А он? Что он может сделать для нее?
***
Японская методология в характеристике женщин Мите нравилась своей простотой и доступностью в понимании. Более того, прочитанная в те далекие годы, в не весть где раздобытой брошюре о японской культуре отношения полов информация, в течение всей последующей жизни лишь подтверждалась опытом и многочисленными примерами из реальной жизни. В конце концов она трансформировалась в его собственную, достаточно необычную теорию. По его теории получалось, что все мужчины условно делятся на «воинов» и «монахов», а женщины, соответственно на «женщин солнца» и «женщин луны».
«Воины», это активный тип мужчин. Они могут, как созидать, так и разрушать, для них это не важно. Они всегда не удовлетворены как окружающей действительностью, так и плодами своей деятельности. Они всегда ее изменяют . И все время действуют.
«Монахи» же, - мужчины пассивного, созерцательного типа. Они не созидают и не разрушают. Они соглашаются с действительностью, принимая мир таким, как он есть. И наслаждаются созерцанием гармонии, которую усматривают даже в хаосе.
«Женщины Солнца», - те для которых важнее всего очаг и кров. Мужчина интересует такую женщину лишь в качестве потенциального источника этих благ и как биологический отец будущего потомства и его защитник. Это, - на редкость хорошие, терпеливые хозяйки. Заботливые, любящие матери. Верные, нередко до гробовой доски, жены, способные, впрочем, простить мужу все, включая подлость и измену, ради сохранения семейного очага. …Ради детей.
Все они, без малейшего исключения, на редкость плохие любовницы. Эта их плохость, буквально физиологична. Их врожденный рационализм в поступках, прагматизм и бытовой материализм, с младенчества убивает в них женщину – любовницу. Не оставляя бедняжке даже малого шанса на безумие страсти, на трепет в ожидании близости с мужчиной, на безрассудные любовные шалости. Близость для таких женщин, - повинность, которую они вынуждены исполнять в обмен на очаг и кров.
Наиболее мудрые из них научились умело притворяться на брачном ложе. И это их единственный обман, их ложь во спасение. Впрочем, даже и это редкость.
«Женщинам Луны» притворяться в постели не нужно. Это гейши от рождения. Сосуды, до краев наполненные страстью. Даже смертельно уставшую женщину этого типа, в считанные мгновения сможет завести даже весьма посредственный любовник. Единственное условие, - он должен ей, хоть немного, нравиться. Ибо, выбирает она. Очаг и кров интересует «женщин Луны», лишь в качестве любовного гнездышка, которое, впрочем, они готовы часами улучшать, украшать и модернизировать на свой, как правило, изысканный вкус. Мужчина интересует таких женщин в качестве некоего гибрида, между банкоматом и замысловатой сексуальной игрушкой. Они любят деньги и дорогие подарки. Им нравится дорогое белье, всякие рюшечки-кружева, праздники и танцы до упаду. Нравятся дорогие машины, в которых они, как правило, ничего не смыслят. Нравится заниматься сексом. Нравится шампанское и кофе в постель…
Но им не нравится быт. Они плохие, нерадивые, нередко неряшливые хозяйки. Они не умеют и не хотят готовить, стирать, убирать, гладить. Часто они не любят детей. Не хотят их рожать. А, наконец, родив, бывают, нередко, очень плохими, порой несносными матерями-истеричками. Они никогда не станут терпеть рядом мужа-неудачника. Иногда они изменяют своим мужьям, случается, что с их друзьями, партнерами, а то и с сотрудниками. И это не распущенность, не патологическая развращенность. Это плата за чувственность. Это часть чаши их…Им, как и «женщинам Солнца», приходится обманывать своих мужчин. Только им намного труднее. Они не лгут только в постели…
Но вот в чем беда любого мужчины. Знания эти, формировавшиеся на протяжении тысячелетий, ничем не могут ему помочь. Сколько бы он их не изучал, сколько бы не анализировал и не запоминал постулаты древних. Все пустое. Почему? Да потому, что любой, физиологически здоровый мужчина, если он не аскет и не кастрат, - думает не одной, а двумя головами. Одна у него на плечах, а другая… сами знаете где. И с этим ничего не поделаешь. Именно поэтому и «мужчинам – монахам», и «мужчинам – воинам» нравятся «женщины Луны». Я не большой знаток вопроса, но прагматики физиологи утверждают, что дело именно в ней. Этого типа женщины вырабатывают и выделяют уникальный биохимический состав, окружающий их аэрозольным облаком. Попадая в организм мужчины, этот состав диаметрально меняет биохимическую деятельность мозга и всей нервной ткани. Теперь добавьте к этому томный, похотливый взор и вызывающую сексуальность. Их сексуальность таится во всем: в голосе, в походке, в жестах и позах. Ну и, конечно, в одежде. Как я уже писал выше, - одеваться женщины этого типа любят, умеют и одежды их, как и они сами, вызывающе сексуальны. Они далеко не все красивы, некоторые из них бывают просто отвратительны. Однако редкий мужчина в состоянии это увидеть, или хотя бы почувствовать подвох, прежде чем окажется в приготовленной для него ловушке.
Мужчины – «монахи», попавшиеся в сети «женщин – Луны», интересуют последних, если они являются богатыми наследниками, представителями творческих, высокооплачиваемых профессий, словом людьми состоятельными. Ибо, по своей природе, эти женщины могут разделять только хорошее…Когда хорошее заканчивается, заканчиваются и отношения с теми у кого это хорошее закончилось. Ибо они, в глазах «женщины – Луны», неудачники…
Зато мужчина – «монах», по природе своей способный увидеть гармонию в хаосе, склонный идеализировать объекты созерцания, - способен обожествлять образ даже самой бессовестной и коварной Мегеры. Он готов прощать ей обиды, измены, подлости и предательства, только бы оставаться рядом. Отвергнутый ею, он будет страдать до конца своих дней, храня в сердце идеализированный образ возлюбленной. Этот образ никогда больше не позволит мужчине – «монаху» быть счастливым с другой женщиной.
Другое дело мужчина – «воин». На нем стоит остановиться поподробнее.
Он, даже если и не знает себе цену, обязательно чувствует ее каким-то врожденным чутьем .
Кроме того, он сам, как и «женщина - Луна», по-особенному пахнет, - это рвутся наружу его тестостероны. Это они придают ему силы и мужества в его постоянной борьбе с окружающим миром. Этот запах привлекает не только коварных Лун, от него приходят в трепет и, сдержанные в проявлении чувств, «женщины Солнца». Да это и не удивительно. Ведь он, - может все! Буквально, ВСЕ! Это ему, именно ему, не хватает точки опоры, что бы перевернуть мир! ЛЮБАЯ ЖЕНЩИНА МОЖЕТ, ЕСЛИ ОЧЕНЬ ЗАХОЧЕТ, СТАТЬ ДЛЯ НЕГО ТАКОЙ ТОЧКОЙ!
Знаете, в чем кроется основная проблема мужчин? «Женщина луна», - может стать для воина той мотивацией, которая позволит раскрыть весь его, зачастую и негативный потенциал, сделать из него Наполеона Бонапарта, Сальвадора Дали, Алистера Кроули, Адольфа Гитлера, наконец. Но, она не захочет идти с ним до конца. Ее внутренний мир беден и ограничивается лишь мещанским стремлением к комфорту. И ей не нужен ни Лао-Цзы ни Диоген.
ОНА МОЖЕТ, НО НЕ ХОЧЕТ!
«Женщина – Солнца», как правило, умна и практична. Она ценит своего «воина» не только как мужественного самца, способного дать здоровое потомство, не только как кормильца и защитника семейного очага. Она знает и ценит его потенциал «властелина мира». Она готова идти с ним до конца, хоть на виселицу. Готова поддержать его в самой критической ситуации, в самом безумном начинании, ибо она любит и ценит его. Но она не может стать для него мотивацией. Этого ей не дано природой.
ОНА ХОЧЕТ, НО НЕ МОЖЕТ!
Женщина не может ничего изменить, ибо ей не дано изменить себя. Она может лишь притвориться…Те, которым это удалось, манипулируют своими мужчинами, как кукольник марионетками.
А что же наш мужичек? Как он на это реагирует? Что по этому поводу думает? Да ни как, особенно, не реагирует. И ничего, как правило, не думает. Если он представитель класса рабочих и служащих, с унизительно низкой зарплатой и такой же безрадостной перспективой, - он завсегдатай «генделыка», где после двух по сто «паленки» и пол сока, «воин»-неудачник плачет в жилетку такому же несчастному горе-«монаху» что-то вроде:
-Я ж ей все до копейки отдаю! Я ж всю жизнь горбячу, что б ей дубленку купить…сапоги, опять же…А она? Ты, говорит алкаш! Ты, говорит, больше пропиваешь, чем зарабатываешь. Вот сука! Это я то алкаш!? Да я ж мастер! Я ж любую деталь сердцем чувствую! Да я …
-Ничего, - успокаивает его приятель, - я слышал, со следующего квартала зарплаты повысят. Вот и порадуешь свою-то. К бабе, к ней подход нужен. Я со своей уж третий десяток…и ничего. Всяко бывало, конечно…Ну что, еще по пиву?
Если, дорогой читатель, ты думаешь, что в среде представителей малого и среднего бизнеса, с казалось бы решенными проблемами хлеба насущного и обустройства семейных гнездышек, ситуация принципиально отличается, - ты ошибаешься. Просто сидят такие же двое бедолаг уже не в «генделыке», а в придорожном ресторанчике, договорившись, предварительно с водителем служебной «ДЭУ», что тот их развезет после одиннадцати по домам. И некий владелец рекламно – производственной фирмы, после двух по сто «Немирова» под свиной стейк, плачет в жилетку своему приятелю, хозяину мини-маркета:
- Квартиру дочери купил, однокомнатную! Учебу, за год вперед, в институте проплатил! Бизнес весь на мне. Знаешь, что значит, самому вести бухгалтерию и руководить производством! Мне, суки, аренду в два раза подняли, а она мне что говорит, представляешь? Как не было у тебя, говорит, денег, - так и не будет. Потому, что ты, - неудачник! Я им на Новый год две путевки в Египет, а она, - в Египет теперь только нищие ездят. Нет, ну не дрянь!? Я, между прочим, тридцать первого до десяти вечера заказ сдавал…
-Да не горячись ты. Летом за отопление цеха платить не надо, вот и отправишь своих в Италию, пусть поглядят…Мои прошлым летом были. Довольные приехали. Пол года только и разговоров было… Теперь моя машину хочет. Думаю кредит взять. …Мне ведь тоже не легко. В моем районе «Сельпо» построили. Продажи в два раза упали… ну да ничего….Может, коньячку еще?
Возможно в это же время где-нибудь в отдельном кабинете, под усиленную охрану, под ассорти из морепродуктов и палермское тридцать седьмого года, звучит и такой разговор:
-Я ему, обалдую, готовый бизнес, с доходом пять миллионов в год чистыми, апартаменты в центре столицы, - учись, работай. Что еще пацану надо? Так он, засранец тачку купил за сто с лишним штук. Мало того, мобилку за пять кусков. По клубам, знай себе, шарится, да по штуке за ужин спускает…что ж ты, говорю мудак делаешь? Ты ж меня подставляешь!
А моя, знаешь, что на это сказала? Ты, говорит, нас не любишь! Ты с сыном груб и не сдержан…Мальчику отец нужен, а ты, кроме своей дурацкой политики, ничем больше не интересуешься… Дурацкой, представляешь? Так и сказала…
- Не кипятись, Витя. Ты ведь, когда меня обскакал по всем пунктам, знаешь, что мне моя по вечерам, за эту самую политику, устраивала!? Думаешь, я дурак? Думаешь, я не понимал, что все проиграно, когда в регионы поехал, электорат будоражить. Просто сбежал от нее, на время, к своим пацанам. … А пацаны у меня, Витя правильные, проверенные…Они ж за меня мазу потянут…Ну, давай еще по соточке «курвуазье»?
***
В тот далекий год, когда Митя готовился к свадьбе, не было еще ни бизнеса, ни бизнесменов, ни олигархов. Был серый, безрадостный «совок» с его гипертрофированными понятиями о материальных и духовных ценностях, о добре и зле, о любви и дружбе…Единственное, что практически не изменилось с тех пор, так это отношения между мужчиной и женщиной…Разве что с приходом в наш быт идеалов «общества равных возможностей» больше стало соблазнов подрывающих, эти, и без того сложные, отношения…
Итак, Митя, не умея, тогда еще, правильно сформулировать суть проблемы будущих своих отношений с Наташей, каким то неведомым ему чувством, догадывался, что заключается она в их колоссальной разности. Кроме того, он испытывал затруднения в характеристике самого себя. Вне всякого сомнения, рожден он был «монахом», о чем свидетельствовали воспоминания детства. Маленькому Мите нравился окружающий мир, он им любовался, обожал фантазировать, рисовать, смотреть и слушать все, что его окружало. Он не любил действовать, не любил активные игры. Он, в отличие от других ребят не мечтал быть космонавтом или водителем или художником или… ну о чем обычно мечтают дети. Его устраивало быть просто Митей…
«Воином» он стал много позже, в результате ошибок в воспитании, жестоких жизненных обстоятельств. В конце концов, по профессии. Ведь он давал воинскую присягу «…быть честным, храбрым, бдительным воином…» С Наташей все было понятно… И это Митю немного пугало. Он чувствовал, что для их счастья, ей не хватает качеств, той самой, Луны, о которой он так много думал.
Но он знал и другое, что подтверждал его собственный опыт, - любые качества можно в себе воспитать. Ведь смог же он, Митя, из мальчика-колокольчика превратиться в курсанта Дмитрия Малько, способного при необходимости «уничтожать живую силу и технику противника…» Ну, значит, и она сможет. Начнем с тела! Они будут вместе бегать по утрам. Затем он научит ее заниматься шейпингом, атлетикой, научит управлять своим телом. В ее здоровой, спортивной плоти, обязательно пробудится здоровая, физиологически закономерная, страсть. Он поможет ее разбудить изощренными ласками. Они уедут, изменят весь уклад жизни, станут энергичными и успешными. Если она его поддержит, он победит все свои слабости, ведь он, если захочет, сможет все! Они станут воистину идеальной, по-настоящему счастливой парой. Мужчина «воин – монах» и женщина «Луна – Солнце». Она станет его точкой опоры, а он, ради нее, перевернет мир! И они никогда не расстанутся! Они пойдут до конца вместе!
Митя сделал Наташе предложение.
Митя тогда еще не знал, что женщины не меняются никогда. Если женщины меняются, они перестают быть женщинами! Их надо принимать или отвергать такими, как они есть! как данность, как дар, как аксиому, не требующую доказательств…
***
…и была свадьба. Наташины родители согласились с решением дочери без особых протестов, Мите даже не пришлось официально просить их родительского благословения. Митины же, как всегда, встретили его решение, сначала «в штыки», потом все же согласились, ибо Митя был непреклонен. Сын вежливо выслушал все родительские контраргументы и даже согласившись с убедительностью некоторых из них, вдруг, неожиданно твердо настоял на своем. Такая твердость случалась с Димой лишь в тех редких случаях, когда он принимал решения окончательно и бесповоротно. В остальных же случаях, он был рефлексирующим «интелем» и убедить его изменить принятое решение мог кто угодно. Итак, решение было принято, заявление в загс подано, свадьба была назначена на осень. Оставалось не многим больше месяца. Нужно было, в спешном порядке, решить лишь технические вопросы, к чему, как выяснилось, молодые были не очень-то и готовы. Невеста, как известно, идет под венец в свадебном платье с фатой. Однако, после нехитрых подсчетов всех наличных средств, которые на девяносто девять процентов состояли из скудных родительских сбережений, стало очевидным, что сшить платье в ателье им не по карману. Иначе под угрозу срыва ставился свадебный обед, который, из соображений экономии, решено было организовать не в ресторане, а дома. Вначале Митя и Таня планировали обойтись скромной вечеринкой с участием только самых близких родственников и лучших друзей. Но не тут то было.
При скрупулезном подсчете, даже их насчитали человек двадцать. Затем, оказалось, что нельзя обижать и не самых близких родственников, нельзя не пригласить Митиного начальника курса, курсантов его учебной группы, Наташиных однокурсниц, близких знакомых и сослуживцев ее родителей. Особой группой выделялись Димины друзья детства, которых то же следовало пригласить. На экстренном семейном совете решено было праздновать два дня, иначе всех было просто не разместить. Митя немедленно перевел это на армейский язык. Получалась свадьба в два эшелона. Подвенечное платье решено было взять на прокат, вместе с фатой. Кольца купили со скидкой, по талонам из загса в специальном, существовавшем в те годы, магазине для новобрачных. Там же купили и новые туфли для Мити. На этом, отпущенный на нужды молодоженов, лимит закончился. И тут выяснилось, что у Мити нет подходящего костюма. Точнее нет никакого костюма вообще. Он никогда не носил костюмы. Даже на выпускном вечере он был в джинсах, черной «водолазке» и модном, в те годы, кримпленовом пиджаке «а ля Beatles». Другой одежды, кроме той в которой он бегал в самоволки, у него не было. Купить или сшить новый костюм было решительно не за что. Оставалось одно, костюм одолжить на пару дней у кого-нибудь из сокурсников. Здесь Диму ждало полнейшее разочарование. Из предложенных приятелями костюмов, выбрать ничего путного не удалось. Либо не подходил размер, либо фасончик вышел из моды лет эдак пять назад. Что поделать, ну не носили курсанты костюмов. Можно было бы пойти в загс в форме, но для Мити легче уж было бы вообще отказаться от бракосочетания. В последний момент выручил все тот же друг детства, - Ревуцкий Сергей, благодаря которому, если разобраться, Митя и познакомился с Наташей. У него был вполне приличествующий предстоящему торжественному событию, практически новый костюм. Сергей был пониже Мити, поэтому брюки были немного коротковаты, но их можно было максимально спустить на бедра. В коротковатых брючатах все равно было не уютно, зато пиджак сидел замечательно. Приготовления подходили к концу, была закуплена выпивка, заготовлены продукты, распределены роли и обязанности. Разосланы приглашения. Свидетелем Мити должен был быть Вовочка, который после Митиного знакомства с Наташей, казалось принял от него эстафету «залетов» по пьянкам и другим неподобствам, словно выполняя социалистическое обязательство по нарушениям воинской дисциплины за двоих. Упросить строгого начальника курса, порядком натерпевшегося от выходок как самого Мити, так и его друзей – разгильдяев, отпустить Вовочку на двое суток в увольнение, да еще в качестве свидетеля на свадьбе, потребовало немалых усилий. Когда, за сутки до свадьбы они, счастливые обладатели нескольких увольнительных записок, пересекли КПП, Митя всерьез поверил в свои дипломатические способности. Все! Можно было женится!
***
…Как-то в июле, уже работая в Москве, Дмитрий Малько проездом был в Киеве и, коротая время до поезда, решил попить пива, в каком-то кафе со столиками на улице. Помнится, это было где-то чуть выше Крещатика, кажется недалеко от клуба « Split». Была прекрасная солнечная погода. Ему как раз принесли большую, запотевшую кружку, когда в кафе ворвалась молодежь. Стильно одетые, веселые молодые люди и девушки. Их было человек десять. По виду и манере поведения студенты какого-то вуза. Они заказали море пива и гору фисташек. А потом начали кричать «горько». Двое из ребят стали поспешно целоваться, остальные смеялись и аплодировали. Только тут Дима понял, что это свадьба. Девочка была в белом, коротеньком платьице, белых чулочках, а белая газовая наколка в волосах, символизировала фату. Жениха отличала лишь маленькая бумажная розочка в петлице его джинсовой куртки. Они пришли сюда прямо из загса. После того как с пивом и орехами было покончено ребята стали наперебой предлагать куда отправиться дальше и сойдясь на каком-то «Баринэле», видимо молодежном клубе, с шутками и смехом дружно покинули заведение.
…Дима пил горькое пиво, и волна такой же горькой, удушливой, порочной зависти к этим беспечным молодоженам подкатывала к горлу, мешая дышать.
-Вот она, реализованная свобода вероисповедания, - думал Дима, рассчитываясь за свое пиво, - свобода исповедания своей принадлежности к определенному типу людей, презревших ханжеские условности, навязанные предыдущим поколением неудачников.
Эти молодые люди имеют свою, пусть даже трижды неверную, точку зрения.
Они в отличие от нас, уверены в своей правоте, а значит, имеют право на поступок.
Да они и совершают поступки. Разве эта их свадьба не поступок. ...Даже если через месяц они разведутся…
Дима вспомнил свою свадьбу, и к зависти добавилось еще и чувство стыда. Воспоминания двадцатилетней давности всегда вызывали у него отвращение к самому себе, к эпохе, породившей соцреализм и социалистическое обрядоверчество. Сейчас же, они были совершенно невыносимы. И, обращаясь к небесам, Дима возопил душой:
-Боже! Как же мы были инфантильны! Как же Ты позволил им так нас искалечить!
***
…Ах эта свадьба, свадьба, пела и плясала… Какая уникальная возможность продемонстрировать всему миру, что вот, и мы не хуже вас можем. Чего не сделаешь ради любимых детей! Тем более у нас и невеста красавица, и жених не абы что, а будущий так сказать…хе-хе…генералиссимус. И друзья у него не то, что у ваших штатских аболтусов, - гвардейцы! Поглядите, какая выправка! Орлы! А мы-то уж, для дорогих гостей по первому разряду накрыли. Даром, что не в ресторане! Поглядите, - и водка казенная и вино португальское, и закуска первый сорт. Не поскупились! И вообще, все у нас не хуже чем у людей. Не хуже, чем у вас. И места всем хватит. А потому, нечего нам горевать! Разливай тамада водочку, говори тост…
-П-пачэму риба в рэчкэ пилаваит, да? Она здэсь живиот !
-Пачэму карова нэ лэтает, а? Нэ можэт, бэз кирильев !
-Так випьем жэ за молодых! За их бэзумние кирилья любви, да? Горько!
-Го-о-о-рь-ко! Горь-ко-о-о-о-о! Горко-о-о-о! О-о-о-о- раз! О-о-о-о два! О-о-о-о три!
-За мо-ло-дых!
…А сейчас, свидетель жениха нам сыграет и споет на гитаре! Маэстро, приготовьтесь. А пока свидетель готовится, - тост! За молодых!
-Го-о-о-рько! Гоь-ко-о-о! О-о-о-о-о!
-Пей до дна! Пей до дна! Пей до дна-а-а-а-а!
…А теперь, - все танцевать! Водочку, молодые люди, сюда передайте пожалуйста! Вот так, замечательно!
-А мне грибочки, пожалуйста…
-Вот эту штучку, Никита Илларионович, настоятельно рекомендую. Наташина мама лично готовила… Под водочку просто превосходно…
-Горько! Го-о-о-о-о-о-рь-ко-о-о-о-о!
…Труднее всего жениху, бесспорно. Во-первых, нужно не испортить чужой костюм. Как-никак у лучшего друга одолжил. А как не испортить, если столько закусок и нетрезвых людей рядом, если только и делаешь, что сидишь за столом и целуешься с невестой на бис! Сели – встали! Сели – встали! От тоски приходится что-то есть все время. Пить то нельзя, иначе до вечера не дотянешь. Публике наверно бы понравился жених мордой в салате. Но нет, не дождетесь. Сколько он уже под стол водки вылил, кто бы знал… И штаны Серегины жмут. Вот напасть! Если б не их постоянное «горько», можно б расстегнуть, под столом все равно никто не увидит, а так остается только терпеть.
Нервы на пределе с самого утра. Свидетель, - Вовочка. Человек душевный, замечательный товарищ. Но пьет…Последнее время безо всякой меры. А пьющий человек, сами знаете…
Шут его знает, что у него на уме. Придет? Не придет? Вовремя? Не вовремя? И что делать, если , вдруг, не придет.
На всякий случай, еще вечером, связался с Ревуцким, - Экстренная замена, в случае неявки основного игрока. Тут другая проблема всплывает, - костюм-то один на двоих
Слава Богу, пришел Вовочка. Правда, на сорок минут позже, ну да ладно. Слегка помят, но, в общем, ничего. Боец!
… Родителей вчера встречал. Не легкая, как и предполагал, процедура. Труднее, чем предполагал, - издергался, дальше не куда. Леня сильно вырос, но бледный и худой, как смерть. Жаль парня… Его болезнь съедает маму заживо, отнимает последние силы и средства. А улучшения не предвидится. По крайней мере, в ближайшем будущем…
Родители в своем репертуаре. Понавезли каких-то коробок, клетчатых сумок…Мест десять, не меньше. Оказывается, это все продукты, водка, опять же… Господи! Словно в Киеве этого ничего нет.
- Ну ладно, ладно, - говорил себе Митя, - Родителей нужно любить такими, как они есть. Уважать. Нужно терпеливо принимать их слабости. Нужно со всем этим смириться…
Мне хорошо…Мои ноги теплые…мне хорошо.
Устроились у дяди, - маминого брата. Посидели…Выпили…
-Да что ж это такое? – думал Митя по дороге домой, - Ну почему они у меня такие?
Они, оказывается, еще и яблоки привезли для продажи. Мама собирается торговать, что бы компенсировать затраты…
Пустое все… Ну было бы меньше водки, меньше закуски… Разве это так важно.
Нет, важней всего, для них, что люди подумают. Что родственники скажут. Несчастные…
…мне хорошо, …. Мои ноги теплые…
***
…Загс…Почему-то толстая, мужеподобная тетка, все время называет их с Наташей брачующимися. Энергично жестикулируя, отдает отрывистые команды голосом Шаляпина, нет, скорей Левитана, -
-Брачующиеся, п-а-апрашу пройти в эту комнату!(указывает)
-Свидетели, приготовьте кольца и «рушники»! Пройдите за брачующимися.(указывает)
-Где родители брачующихся (разводит руками)!? Я спрашиваю, где родители? – это Митин папа пошел искать уборную.
-Немедленно разберитесь, - продолжает Гарпия. Родители жениха направо, невесты, - налево. На ПРАВО, я вам говорю, женщина (это Митина мама пошла налево)
-Родные и близкие брачующихся (звучит как родные и близкие покойного), - пройдите в зал торжественных церемоний. Приготовьте шампанское и фужеры. Начинаем!
…фонограмма. Кажется, гимн СССР. Гарпия теперь уже в мантии и с массивным нагрудным украшением, - символом, дающим ей право брачевать. Она напоминает римского легата и еврейского первосвященника одновременно. Конструкция, покоящаяся у нее на обширной груди весит, по виду, килограмм шестнадцать и представляет собой двенадцать массивных гербов союзных республик, соединенных мощной латунной цепью. Посредине, совсем уж гигантский герб страны советов.
-Согласны ли вы, взять….
-Да!
…Да, уж! Тяжело брачеваться…и накладно. После загса, - обязательная прогулка по городу на таксомоторах…обязательное фотографирование у памятника погибшим воинам, то-ли гражданской, то-ли Отечественной, то-ли еще какой войны. Стоит же все это безумие, - сумасшедшие , какие-то, деньги. Можно было бы на них купить приличный костюм и не мучиться, теперь в узких, да к тому же коротких штанах. Блин, они действительно короткие. Митя все время их одергивает, опускает пониже. Это мало помогает. Впрочем, это и мало кого, кроме Димы, волнует. На каждой остановке, предложенного тамадой маршрута, стреляют шампанским…Нужно пить. Все смазано, спрессовано… Оплачено два часа прогулки…Нужно все успеть…Что бы не пришлось доплачивать.
***
…-Для чего фотографуетешя по шлюбье не гробах? - с неподдельным удивлением, спросил, через много лет у Мити знакомый поляк, рассматривая их семейный альбом.
Фотографии, к тому времени, пожухли, приняв какой-то зловещий, кроваво-красный оттенок. Все, кроме красного, цвета спектра, с них, чудесным образом, исчезли.
-Для чего? для чего? - Митя не мог подобрать слова, посредством которых, можно объяснить вменяемому человеку на кой ляд молодые люди, собирающиеся начать счастливую совместную жизнь, должны фотографироваться на фоне угрюмых памятников нашей кровавой истории. Советской истории. …Разве мало красивых мест в Киеве…
-Дьябл го ве, коханый, только и сказал Дима, злобно отобрав, у оставшегося в недоумении шляхтича, альбом и сунув его в стол.
…Курсанты стали подтягиваться после семи вечера. Увольнительные раздали только в шесть. Хорошо, что кто-то додумался позвонить, что бы начинали без них. Ничего – ничего, сейчас быстро догонят…С ними-то уж точно придется выпить… иначе, - обида, а как же…
…Петрович приехал. Штык-нож на поясе, повязка дежурного…Сбежал на часок из наряда…Вот молодец-то! Рисковый парень! Настоящий товарищ…
-Масянька, Наташенька! Будьте счастливы!
-Спасибо тебе, Петрович! Молодец, что приехал!
-Да я, пожалуй, буду уж назад двигать….
…Женщины суетятся:
-Соберите парню с собой что-нибудь вкусненького покушать…Ему, бедненькому, сейчас на службу уезжать…
…Мужчины подбадривают:
-Ничего, давай-ка, браток, «на коня»…м-молодец!
***
…В маленькой, дальней комнате, в полной темноте, брат Леня слушает в наушниках музыку. Свадьба ему не интересна, - кушать ему ничего, из того, что есть на столах нельзя. У него редкая, какая –то ужасная, форма колита. С рождения. …А пить еще рано.
Рядом с ним, на кровати, - два неподвижных тела. Курсант Майковский, успевший за пол часа интенсивных возлияний утратить человеческий облик, и Вовочка, уставший быть свидетелем. Впрочем, он честно исполнил свой долг, - пил со всеми с раннего утра. Так, что не удивительно…
…На всякий случай под кроватью стоит тазик…
Лене грустно, опять болит живот. В тайне от мамы он съел кусок пирога…С Митей, за два дня пребывания в Киеве он так и не поговорил…А ему так много нужно было спросить…
***
…-Танцуют все! Девочки, а вы что же не танцуете? Позвольте вас пригласить…
-Саня, пошли, покурим. Пропустите, пожалуйста.
-Не толкайся, сынок! Видишь, уважаемый человек с девушками танцует…
-Сынок, - у тебя в штанах, уважаемый…
-Ах, ты хамло малолетнее, а ну, пойдем-ка, покурим…
-Руки убери, а то прямо здесь накуришься…Пошли, старый, коли не шутишь…
-Ребята…ребята, вы что?! – это Митина мама, почуяв неладное, бросилась на площадку…
-Ну ладно. Скажи спасибо этой женщине, а то бы я тебя, пердуна старого, угостил бы…сигаретой.
-Ничего, встретимся еще…
***
…Ночь. Наконец-то разошлись по домам последние гости. Митя, Наташа и Анна Михайловна убирают посуду. Наводят порядок. Невеста в старых спортивных штанах и мужской застиранной футболке. Завтра снова придут гости.
Наташин папа в уборке не участвует. Во-первых, ему не положено. Он так думает. Вернее, он так уверен. Во-вторых, он выпил лишнего. Ему теперь плохо. Антон Тарасович, вообще, любит выпить. Это его хобби.
Весь день Анна Михайловна просила его, как могла, чтобы ,хоть сегодня, он сдерживался.
По-возможности… Свадьба любимой дочери, как-никак.
…Антон Тарасович не сдержался.
-Хочу…эт..самое, эт.. с тобой…э…э…м…Дмитрий, о жизни…п..п-о-оворить, п-паньмаешь, - он сделал плаксиво – страдальческое лицо и, как американец, во время исполнения государственного гимна, взялся за сердце. Чувствовалось, что слова даются ему с большим трудом, - …о жизни… Как дальше-то…жить…собираешься? Ведь ты ж раздолбай!
-Мы с Аней, - он покачнулся, на глаза навернулись пьяные слезы, - …единс-с-свеную дочь…тебе…Э-э-э-э-х-х-х-х! – он вдруг опасно отклонился назад, не удержал равновесие, и ловя руками воздух, с грохотом полетел на пол. Падая, Антон Тарасович успел ухватиться за край скатерти, увлекая за собой со стола остатки закусок, выпивки, вазы с цветами. Со страшным звоном полетели на пол сложенные горкой тарелки…
-Нажрался, таки, сволочь! Опозорил перед зятем, алкоголик несчастный, - на грохот вбежала Наташина мама, - Лучше б ты еще в молодости подох, где-нибудь под забором, сволочь старая…
-Однако…- подумал Митя, но ничего не сказал.
Оставшуюся часть ночи убирали со столов, убирали с пола разбитое стекло, переносили и укладывали бездыханное тело Антона Тарасовича, помогали Анне Михайловне мыть и сортировать посуду. Часть разбитой посуды, как оказалось, была одолжена у хороших знакомых…
… А вот первой брачной ночи у молодоженов не было, она была просто не уместна, как баян на поминках…Свадебное платье было повешено в шкаф, - завтра, до обеда, его нужно было вернуть.
…Пока Наташа была в душе, Дима не заметил, как провалился в тяжелый сон без сновидений…
-Скоро придут гости, пора вставать, - он, словно не спал вовсе, остаток ночи пролетел как одно мгновение, теперь же Наташа трясла его за плечо, стараясь разбудить. При этом она горячо шептала ему, в самое ухо,
-Пора вставать, Митя…
11. Совет нечестивых, или пауки в банке.
-Дмитрий Николаевич! Пора вставать!
Дима нехотя открыл глаза. Осмотрел комнату, пытаясь сориентироваться где, собственно, он находится, а так же кто и зачем так немилосердно трясет его за плечо. В конце концов, понял, что находится в гостинице, в своем номере, а трясет его миловидная девушка, скорей всего горничная.
-Вы просили разбудить не позднее девяти… Я звонила вам в номер, вы трубку не брали. Вот я и решила...
-Спасибо, девушка, - теперь Дима проснулся окончательно. Он вспомнил и о предстоящем совещании, и о событиях минувшей ночи. По телу, электрическим разрядом пробежала волна тревоги, - вы все правильно решили, огромное вам спасибо. Как вас зовут?
-Нина…
-Нина. Хорошее имя… У меня маму зовут Нина. А что вы делаете сегодня вечером, Нина?
Может, поужинаем?
-Я замужем…
-Это хорошо…Это очень хорошо, Нина. Вашему мужу здорово повезло.
-Спасибо, мне пора…
-Вам спасибо. Будьте счастливы!
-Вот и поговорили, - добавил он, когда горничная вышла.
Теперь Дима прислушался к своему организму. Организм оказался несколько подпорчен, чрезмерными вчерашними возлияниями, но в целом, в пределах нормы. Предрассветные экзекуции дали стабильный терапевтический эффект. Несмотря на самоуничтожительное количество выпитого вчера спиртного, голова была светлой и почти не болела. Слегка подташнивало, из за того, вероятно, что остановился желудок, но это можно поправить, выпив за завтраком, скажем, кефиру… Дискомфорт причиняло щемящее, под сердцем, чувство тревоги. И это был не похмельный «мандраж». Были объективные причины тревожиться… Оставалось десять дней до проекта…
Дмитрий быстро, но, тщательно побрился, вычистил зубы и, наконец, вылил на себя пол бутылки «HUGO BOSS», подаренного ему, на день рождения, мэтром Усенко. Подарок был, для Димы оскорбителен. За последний год он так много сделал, столько отдал энергии и здоровья его, умирающей, в общем, студии, что рассчитывал получить в подарок машину или, по крайней мере, самурайский меч. А ему, вместо этого предложили на практике воплощать в жизнь крылатый афоризм самого Усенко, о необходимости хорошо пахнуть…
Что поделать, ну не было у маэстро лишней машины, лишнего самурайского меча, лишних денег. В тот месяц у него не было даже проектов, позволявших выплатить своим сотрудникам зарплату. У него был только одеколон…
…Зато ничто не связывает, теперь, Митю с Антоном, он ни чем ему не обязан и может в любое время уйти от него. Может уйти прямо сейчас. С деньгами, лежащими у него в сумке и предназначенными для изготовления декораций и покрытия текущих расходов по проекту. Несколько тысяч «гринов», не ахти, какие деньги. Да и Дима не тот человек, который вот так, запросто мог бы расправиться с собственной совестью. Наоборот, - совесть, данная ему от Бога и развитая родителями до психической патологии, расправляется теперь с ним. Это она заставляет Диму, второй год работающего техническим директором дизайн студии за смехотворную, по московским меркам, зарплату, тревожиться о предстоящем проекте как о своем собственном. И с этим он ничего не может поделать…
…Глупый и не дальновидный человек Антон Анатолиевич, раз не разглядел этого Митиного качества. Нужно было разглядеть. Нужно было наделить Дмитрия реальными полномочиями, ссудить деньгами, помочь с российским гражданством . …Нужно было подарить меч и обрести взамен верного «асигару», а самому стать для него «оондзином».
Для тех, кто не читал Акунина и не интересовался японской культурой, поясню, что «асигару», это начинающий самурай, в переводе с японского «быстрые ноги», готовый служить своему учителю верой и правдой исключительно за возможность обучиться у того великому воинскому мастерству. А «оондзин», - больше чем учитель, которому ученик обязан жизнью и всем, что он в этой жизни имеет.
Стареющий маэстро не сумел по достоинству оценить серьезность их отношений с Дмитрием Малько, готовность последнего стать не просто сотрудником, но соратником в его нелегкой борьбе. Антону нужно было лишь немного помочь Диме, поддержать его… Теперь маэстро и сам понимал это… Но он, всю жизнь обманывавший других, теперь то и дело, обманывался сам, делая ставки не на тех игроков…
Дмитрий спустился в ресторан, плотно позавтракал, выпил чашку двойного черного кофе и вышел на улицу. Закурил. Часы на бывшем Доме политпросвещения показывали без пятнадцати десять. Оставалось пятнадцать минут до начала совещания. Точнее сказать, до объявленного начала. Ибо к десяти утра, это Дима знал абсолютно точно, не придет никто из приглашенных. Непунктуальность, отличительная черта большинства служителей Мельпомены и Талии, шоу бизнеса. Один из множества способов подчеркнуть свою исключительность, заставив других подождать себя, выдающегося. Одно из множества правил в этой абсурдной игре, в которой выигрывает не тот, кто лучше играет, а тот, кто интенсивнее надувает щеки…
-Первые придут, в лучшем случае минут в пятнадцать одиннадцатого, - думал Дима, подходя, прогулочным шагом, к зданию театра, - это мелкая сошка, технари.
В половину приплывет рыбка покрупнее, - оператор постановщик или кто-нибудь из съемочной группы, художник по свету, звукорежиссер, начальники служб… Возможно, художник по свету, или звукорежиссер, предварительно позвонив Ферзину, и вовсе отвертелись от присутствия на совещании, сославшись на свою занятость и прислав, вместо себя техников. Это люди значимые, без них, как без рук. С этим приходится считаться даже режиссеру. Руководители модельных агенств и продюсеры приедут еще позже и будут держаться особняком, шумно обсуждая какие-то свои темы, громко смеясь и игнорируя замечания Ферзина. Непонятно вообще, зачем их сюда пригласили.
Сам же Ферзин, вероятнее всего , приедет в обществе представителя заказчика не раньше одиннадцати. Оно и понятно. Им нужно встретиться, позавтракать и обсудить общие финансовые интересы.
И наконец, если бы дело происходило в Москве, то в четверть двенадцатого, когда совещание уже начнется,, со следами бессонной ночи на лице, мутными глазами и лучезарной улыбкой, должен бы, по идее, явиться Антон Усенко, - художник постановщик.
…Но мы не в Москве, читатель, - мы в Киеве. Да и Дима, далеко не Антон Анатолиевич.
Поэтому, он пришел ровно в десять, имея с собой все необходимые, для того чтобы защищаться документы, подшитые в аккуратную папочку в тисненом кожаном переплете.
Он подготовился. …Он был холоден и готов к борьбе.
***
-Думаю, можно начинать совещание, - торжественно провозгласил Арон Ферзин, окинув колючим взором собрание, и, одновременно, словно спрашивая разрешения, заискивающе заглянул в лицо представителя заказчика
- Да, пожалуй… - неопределенно молвил тот, уткнувшись в пухлую пачку бумаг, которые, похоже, вызвали у него интерес. Бумаги эти подложил на стол, перед самым началом совещания Дмитрий Малько. Это был проверенный способ отвести от себя угрозу целой серии нежелательных вопросов.
Здесь было с десяток ярких картинок, распечатанных на дорогой, глянцевой фотобумаге, изображавших в очень красивых ракурсах сцену и подиум, декорации и свет, дефилирующих по подиуму моделей и даже пиротехнические эффекты. Выполнены все они были в несколько импрессионистской манере. Трудно было сказать, что именно изображено, но изображенное впечатляло. Такую манеру визуализации сам Антон Усенко довольно точно охарактеризовал фразой «бой в Крыму, - все в дыму». Зато она оставляла возможность импровизировать, уклончиво отвечать на вопросы…при необходимости лгать. Коме картинок, в пачке было множество исполнительных чертежей, планов сцен, испещренных размерами, каких-то спецификаций на металлоконструкции, сертификатов соответствия, разрешительных документов от пожарной охраны города Москвы и многого другого. Этот пласт документов призван был, во-первых показать заказчику, какой титанический труд проделан в процессе подготовки проекта, заставить поверить в серьезность и скрупулезность исполнителя, но главное, вызвать у того нестерпимое отвращение ко всей этой рутине, и страстное желание поскорее закрыть папку и не задавать больше никаких вопросов… Все вместе документы, подготовленные Димой, демонстрировали «неординарное художественное и техническое решение предстоящего проекта , предложенное дизайн-студией Антона Усенко»
В реалиях решение было более чем ординарным и свидетельствовало лишь о не целевом освоении полученных Антоном Анатолиевичем средств.
Среди прочих бумаг, подготовленных Дмитрием к совещанию, была и одна очень любопытная, на подготовку которой он потратил целую ночь, и, что бы заглушить чувство стыда, около пятисот граммов «Бегтеревки». Официально документ назывался «техническим описанием комплекта сценических декораций», про себя же Митя озаглавил его «глоссарием художника-постановщика имени Антона Усенко»
Привожу в оригинале:
№ Значится в техническом описании как:
Обозначает на практике:
1. Светодинамическая, оптическая, световолоконная система, на базе последовательно соединенных светодиодов (пр-во Голландия) -Декоративная светодиодная гирлянда типа «ДЮРАЛАЙТ» (пр-во Китай)
2. Экранирующие, светорассеивающие элементы декораций , выполненные из прогрессивных светорассеивающих материалов фирмы «ALTUGLASS»
( пр-во Германия) - обрезки сотового полипропилена, (применяемого для изготовления теплиц)
-обрезки ростовского оргстекла
(пр-во Польша, Россия)
3. Прогрессивная, универсальная, мобильная система монтажа декораций -2-х сторонний скотч, вязальная проволока
4. Автоматизированная мобильная смена декораций -два монтировщика на колосниках, обеспечивающих подъем декораций при помощи двух фалов
5. Фал альпинистский, специализированный Веревка бельевая,
бытовая синтетическая.
И так далее…
Естественно, распечатана была только левая колонка документа. От столь бессовестной лжи Дмитрию было очень стыдно. Так, словно это он сам был единственным виновником всего этого фарса. Ему очень хотелось все исправить, хотя он и понимал, что это не возможно. Это понимали и другие коллеги по дизайн – студии. Понимали и многие друзья Антона, знающие толк в шоу бизнесе… Не понимал и не признавал этого лишь сам господин Усенко Антон Анатолиевич, художник – постановщик, член союза художников России, бывший главный художник театра Пугачевой, основатель одноименной студии…Он продолжал целеустремленно рубить сук на котором сидел.
***
Итак, совещание началось. Пока обсуждались общие организационные вопросы, Дима мог расслабиться. Он мысленно рассуждал о том, что подобного рода совещания являются, своеобразной модной тусовкой, в процессе которой приглашенные имеют возможность ощутить свою значимость и реально поверить в свою исключительность. Хотя большинство из них знает, что это не так, все продолжают игру, по давно заведенным в их кругу правилам. То есть собравшиеся задают друг другу вопросы, требуют друг от друга различные документы: чертежи, схемы, райдеры. Их задача, согласно с правилами игры, не в том, что бы получить ответы , или же обрести вожделенные документы. Нет. Люди, собравшиеся здесь, профессионалы. Высокого, как правило, уровня. Им ничего не нужно уточнять, они уже много лет знают все. Даже то, какой откат заплатил режиссер Ферзин представителю заказчика, что бы быть режиссером предстоящего шоу. Знают они и то, что Ферзинские расходы по откату, большей частью покрыл Анатолий Усенко, что бы стать художником – постановщиком этого же мероприятия. Да их, признаться, вообще мало что волнует, кроме того, сколько удастся заработать и где провести сегодняшний вечер…
К активным действиям их стимулирует, присутствующий в зале, представитель заказчика. Это перед ним они, наперебой, демонстрируют свой профессиональный уровень, а если получится, непрофессионализм своего коллеги. Зачем, спросите вы, прибегать к столь низким приемам? Да все очень просто. Если в предстоящем шоу что-то пойдет не так, по вашей, или по чьей-нибудь еще вине, - всегда можно свалить вину на того, кто даже на совещании проявил некомпетентность…
Вот и пытаются декораторы свалить свои огрехи на сценовиков.
Сценовики, - на декораторов.
Световики, - на декораторов и сценовиков.
Телевизионщики, - на световиков и декораторов.
Декораторы, - на художника-постановщика.
Световики, - на художника по свету.
Художник-постановщик, - на художника по свету.
Художник по свету, - на художника-декоратора.
Исполнители, - на световиков, сценовиков, декораторов, телевизионщиков, но, главным образом, на звуковиков.
Режиссер-постановщик на всех.
Все, - на режиссера-постановщика.
Почему? - не унимается наш дорогой читатель, - почему, люди, несущие искусство в массы, люди, занимающиеся интересным, творческим делом, - грызутся, как пауки в банке?
…И опять все просто, читатель. Всему виной деньги, дорогой друг. Здесь, думаю, необходимо пояснить непосвященному читателю, как вся эта каша работает. Ну, скажем, есть некий заказчик, желающий купить шоу – проект. Это может быть кто угодно, - начиная от мобильного оператора, проводящего рекламную акцию, до народного депутата, баллотирующегося в президенты. Ему озвучили цену. Он согласился. Но заказчик, практически никогда не платит всю оговоренную суму. Обычно, он делает предоплату, - процентов восемьдесят, а то и меньше.
В период же подготовки мероприятия, он начинает подозревать, что абсолютно все привлекаемые к процессу, его обманывают. Постепенно им овладевает порочная мысль, спасти хотя бы оставшиеся двадцать процентов. Нельзя, кроме того, сбрасывать со счетов и такой, немаловажный фактор, как субъективность оценки.
Вот вам, например, нравится творчество Сальвадора Дали? Бориса Валеджо? Книги Паоло Коэлье? Или, наконец, пение Саши Баскова? Или вы все-таки предпочитаете Сальвадору Дали Пабло Пикассо? Читаете Ницше? Слушаете «Рамштайн»?
А какой вам больше по душе фейерверк, - пиротехнический или же пневматический? А звук в зале вам понравился? Нет? Почему же? Можете внятно сформулировать? Вам тихо было, или громко? Я, понятное дело, обращаюсь сейчас к простым смертным, а не к профессионалам, которых не устроила амплитудно-частотная характеристика.
И, наконец, представьте, что это вы платите, скажем, тому же Баскову, из своего собственного кармана. Не будучи человеком искусства, сможете ли вы объективно оценить его творчество? Особенно, с точки зрения того, стоит ли он таких денег. Нет, конечно… И у вас зреет, сначала предположение, а затем и твердая уверенность, что вас просто, на эти самые деньги, «разводят». И вы решаете не платить, по крайней мере, остаток суммы. На каком, спрашивается, основании? Ну, знаете, уважаемый… Сейчас объясню.
С чего вообще начинается шоу? С красивой подачи. С красивой лжи, если уж быть до конца откровенным.
Вот, кто-то пребывающий в узком кругу принимающих решения, узнал, что, к примеру мобильный оператор ДСС, собирается, в целях рекламы профинансировать, скажем, гала концерт звезд украинской и российской эстрады во Дворце Спорта. Узнавший эту, полезную, во всех отношениях, новость, сам ничего не умеет и не имеет, кроме влиятельных связей и прирожденного таланта принимать деньги. Он, опять же через знакомых, находит человека, умеющего организовать процесс, но, в силу кастовости общества, не имеющий выхода на заказчика. Остальное, - дело техники.
Наемный руководитель проекта, находит, прежде всего, художника, который делает ту самую «подачу». Эдакую идеализированную картинку реальности, в которую изначально никто не верит, но которая всем нравится.
На этой картинке обшарпанный и морально устаревший зал выглядит как «Grand Opera», а сценические декорации насыщены светом и динамикой.
Звук, как минимум «Nexo», гроздья акустических систем красиво подвешены на лебедках и свисают, чуть не до первого ряда. Зачем так много? Да шут его знает. Но впечатляет . И света предполагается много. И заливного, и динамического, и плазмы, и сканирующие прожекторы и «движущиеся головы». Светим фронтально, - убеждает заказчика художник по свету, - а вот здесь контрово! Работаем светом на зал! Зал, - это та же декорация, мясо, по-нашему! Даем в зал динамику! Все в лучшем виде!
А какие будут декорации! – перебивает его художник-постановщик, тыча в лицо заказчика глянцевой картинкой, - Как они будут принимать свет!
- Сколько динамики, сколько света! Просто феерия света! А плазменные экраны, а генераторы тяжелого дыма, а генераторы снега и пневмопиротехника…
-Исполнители, только самые лучшие, - берет слово будущий режиссер проекта,- самые популярные и самые дорогие. Лучшие ведущие. Грамотная режиссура и полная гармония!
…Все! Заказчик клюнул! Можно принимать деньги…
Теперь осталось положиться на профессионализм руководителя проекта. На его знание рынка, умение договариваться с подрядчиком и торговаться с ним. Вы платите ему за то, что он просчитывает проект и озвучивает его стоимость. Он находит оптимальные решения по сцене, звуку, свету, декорациям, экранам, спецэффектам и исполнителям…
На основе их смет, технических и бытовых райдеров он составляет смету проекта и предоставляет ее вам. Вы прибавляете к ней свой, не детский, нужно сказать, интерес и идете к заказчику. Заказчик торгуется с вами. Вы, скрепя сердце, сокращаете смету и снова идете к заказчику. Снова торгуетесь и еще сокращаете.
Теперь самое важное. Вы ведь откатите заказчику процентов десять, это как два пальца…
Иначе не видать бы вам этого проекта, как своих ушей. Но вы, - матерый волк, поэтому заплатили ему не из своей прибыли, а непосредственно из средств выделенных на проект.
А разве ваш руководитель проекта удовлетворится скромным гонораром, который вы ему положили? Ничего похожего, - он уже получил откаты от всех подрядчиков. Подрядчики, не стесняясь, заложили в свои сметы не менее ста процентов прибыли, и, наконец, непосредственные исполнители, заработали на каждом шурупе, на каждом метре кабеля…Судите сами что осталось от вашего шоу…
Оно, безусловно, состоится, но оно будет кислым. Не будет обещанной феерии света.
Поникнут «движущиеся головы», ибо свтотехники, получившие, словно в насмешку, по пятьдесят гривен за смену, будут пить, на осветительной башне водку…Звук будет значительно хуже, декорации проще, программа короче, исполнители скромнее…
И заказчик это увидит. Если же он профан, - ему все равно подскажут доброжелатели, стремящиеся занять в следующий раз вашу нишу… Короче, оставшуюся часть оговоренной суммы он не заплатит. Да вы это и предполагали.
Поэтому, еще на предварительном совещании выяснили где у вас самое слабое звено, а стало быть, кому, на сей раз, не доплатите вы… Не терять же вам, в самом деле, свою прибыль!
-Малько, а скажите мне, пожалуйста, - голос режиссера, прозвучавший как гром среди ясного неба, вернул Дмитрия к реальности. Ферзин, нехорошо сощурившись, поглядел сперва на Диму, затем, в бумаги, и, наконец, снова на Диму, - Вот вы здесь, с маэстро Усенко, предлагаете довольно сложные, фигурные падуги на разных планах, они у вас все время в динамике. А скажите, позволяет ли штанкетное хозяйство театра обеспечить восемь динамических подвесов на разных планах? Лично я сомневаюсь…
-Началось, - подумал Дмитрий, и бодро, без запинки, словно ожидал именно этого вопроса, отрапортовал, - Еще вчера, сразу же по приезде, я встретился с начальником сцены театра и вместе с зав. постом изучил и проверил все возможные подвесы. Вот схема щтанкетного хозяйства, - он протянул Ферзину лист бумаги.
Дима снова солгал. Вчера он действительно был в театре, действительно встречался с начальником сцены и даже познакомился с зав.постом. Только вот ни на какую сцену они не ходили. Дима угощал их водкой в театральном буфете и ограничился устными заверениями, что все, мол, штанкетное хозяйство в полном порядке и волноваться из за этого нечего. Теперь же Диму терзали смутные сомнения
-Воно звычайно, всэ так, тильки пэрэд софитамы, штанкэты нэ робочи, я ж йому ще вчора цэ казав, та и ось тут тэж, из-пэрэду, - начальник сцены говорил это так уверенно, словно не он, а его двойник утверждал вчера обратное, - можна, спробувати на индывидуальных пидвисах, хоча не знаю…
Во время своей речи он старался не встречаться с Димой взглядами.
- Какая все-таки редкая сволочь! – подумал Дмитрий, в слух же, обращаясь к Ферзину, сказал, стараясь, что бы голос звучал как можно уверенней, - Арон Моисеевич, это все проблемы узко технические. Есть масса альтернативных решений, и я думаю, мы с начальником сцены придем к взаимопониманию в данном вопросе.
Нужно было срочно уклониться от данной темы, ибо дискуссия с начальником сцены могла повлечь уличение во лжи.
- Хорошо, - резюмировал Ферзин, - Посмотрим. Декорации у вас, в какой степени готовности? Я хочу напомнить, что до проекта осталось чуть больше недели.
- Готовы на семдесят процентов, - Дима буквально погряз во лжи, к изготовлению декораций никто еще даже не приступал, - контрольный подвес планируем провести уже на этой неделе, ближе к концу.
- Не решены только некоторые организационные вопросы, в частности с помещением, - это был хитрый шаг, позволивший окончательно закрыть опасную тему, хоть немного снять с себя ответственность за поиск помещения.
Лучше всего, конечно, решить этот вопрос с помощью самого Ферзина.
- Антон Анатолиевич, кстати, говорил, что я могу рассчитывать в этом вопросе на вашу помощь, - Дима заискивающе улыбнулся.
-На мою помощь вы, безусловно, можете рассчитывать. Надеюсь, съемочный павильон киностудии Довженко вам подойдет?
-Арон Моисеевич, да об этом можно только мечтать!
-Тогда свяжитесь после совещания с Ириной Кастанадой, - Ферзин дал понять, что тема закрыта, - Ирочка, поможете молодому человеку?
-Тогда приступим к следующему вопросу, - Арон Моисеевич снова заглянул в бумаги.
-Пронесло, - только и успел подумать Дима, как оказалось слишком рано.
-…И вот еще что, - Ферзин гневно потряс в воздухе каким-то документом, - Я, Малько, прочел вашу, с позволения сказать, спецификацию на комплект декораций. И вот, что я вам скажу, уважаемый. Не нужно из меня дурака делать. То, что ваш Усенко мастер разного рода мистификаций, факт общеизвестный. А вы, Дмитрий, как я вижу, его достойный ученик. Но со мной это не пройдет! Понимаете?! – Арон Моисеевич, говоривший до этого вкрадчивым голосом, вдруг сорвался на крик.
-Если используется «Дюралайт», то и пишите, - «Дюралайт», и стоит он не двадцать пять долларов за метр, а два с половиной. Это вы Сафину можете писать «световолоконная оптическая линия FIREOPTIC», а со мной, повторяю, это не пройдет. Вот так! И господину Усенко передайте, - Ферзин перевел дух.
- Итак, что у нас со звуком, - обратился он к звукорежиссеру, как ни в чем не бывало.
…Все! Мавр сделал свое дело. Теперь, в случае малейших проколов, которые непременно будут «иметь место быть», не заплатят именно дизайн студии Усенко, то есть, блин, ему Мите и не заплатят! Небольшого, но интенсивного опыта Дмитрия Малько на ниве российского шоу-бизнеса было вполне достаточно, что бы знать это наверняка.
…Короче, бой был проигран еще до рекогносцировки.
Диме оставалось лишь честно исполнить свое дело, или, выражаясь языком военных, - удерживать рубеж до последнего патрона. Собственно, ничего другого и не оставалось.
Еще, можно было постаравшись, сэкономить немного денег на смете. …Хотя, в такие сжатые сроки вряд ли…Наоборот, придется всем переплачивать!
-Интересно, все-таки, - думал Дмитрий, - за что он так опустил Антона? Хотя, понятно за что. Либо на полноценный откат поскупился мосье Усенко, либо… Да, просто надоели перспективному режиссеру мерзкие выходки старого друга, вечные проблемы на постановках, и… постоянная, мелочная нечистоплотность. Справедливо решил режиссер дистанцировать от себя мастера , предать забвению даже тот факт, что жил Усенко у Ферзина за шкафом, в те далекие годы, когда оба они, молодые и безусые, покоряли грозную и неприступную Москву…
…И ведь справедливо! Ведь даже за то время, что Дима провел в студии, - ни одного толкового проекта, ни одной светлой мысли! Один бред и сплошное надувательство! Не случайно, наверное, Антон так любит применять аэростатические конструкции, - всякие там шары, дирижабли, надувные сердца… Это на подсознании. Он, прирожденный надуватель. Мастер! Он «тащится». Он, просто «прется». Нет, не от творчества, как положено «тащиться» художнику, даром, что постановщику. Ему доставляет почти физическое удовольствие взять деньги, а продать воздух…
Одним словом дядьку, купить ***!
И про Марата Сафина, Ферзин не зря вспомнил. Декорации к концерту Алсу «Летящая над облаками», были пиком академической деятельности распоясавшегося маэстро.
Мало того, что вся композиция была высосана из пальца, вернее из опиумной трубки,. Юрия Кардашева, но и сами декорации ваялись художником Юрой Летниным, прямо на сцене концертного зала Россия, из того же материала.
В результате, ценой невероятных усилий, за сорок восемь часов непрерывных монтажных работ, на сцене выросло два проекционных экрана замысловатой конструкции, по форме, размерам и внешнему оформлению, как две капли воды похожих на емкости нефтехранилища. Это была техническая ошибка, просчет в пропорциях. Однако, учитывая причастность отца Алсу к Лукойлу, - ведущей нефтяной компании России, совпадение было даже не двусмысленным. Такого ляпа было бы вполне достаточно, что бы считать проект полным провалом, но, к сожалению, это было еще не все. Облака, над которыми, по задумке автора, должен бал парить фантом субтильной Алсу, - были исполнены из тяжелой металлической сетки, применяемой людьми приземленными, как правило, в строительстве. Дима лично, в компании с Юрой Летниным, матерясь и кляня на чем свет стоит, и Антона, и его студию, и шоу бизнес, гнул и мял непослушную сетку, пытаясь придать ей сходство с облаками. Сходство категорически не получалось… Да, Диме дорого дался злополучный полет над облаками. Ему пришлось, вместе с Юрой ,раня до крови руки, вплетать в проклятые сетки светодиодные гирлянды, руководить подвесом всего этого, многокилограмового безумия. В довершение, когда уже монтировщики сцены, буквально падая от переутомления, отказались работать за какие угодно деньги, он продолжал трудиться. В него, словно вселился какой-то демон. Неведомая прежде энергия проснулась в Диме и удерживала его на ногах третьи сутки. Это напоминало какой-то фантастический марафон… Потом, был демонтаж…Их осталось трое. Камиль, последний преданный боец студии, и два студента ГИТИСа, Мотя и Леша, решившие слегка подработать на монтировке декораций. Остальные просто ушли, выбившись из последних сил.
…Они до четырех часов утра перетаскивали оставшееся от постановки «добро» в грузовик, потом выгружали на склад. Утилизировать весь этот мусор Усенко, по причине скупости, категорически отказался. Под утро вернулись в студию. Пили водку. Пили молча, практически не пьянея. Все были настолько надломлены физически и морально, что, даже алкоголь не позволял расслабиться…Ребята, наконец, разъехались по домам, Дима же остался ждать мастера.
-Антон! Вы величайший художник современности, работающий не кистью и красками, - первым, против обыкновения, пошел на конфликт Дмитрий, - но кровью и потом обманутых вами людей!
…Антон затаил обиду.
Хотя обижаться было не на кого.
Декорации «полета над облаками» получились настолько нелепыми, что не заметить это мог только слепой.
Громоздкие металлические фермы – «квадралайты», вертикально стоящие на площадке, такие же громоздкие проволочные облака, экраны – нефтехранилища, а в центре композиции конструкция, скорее похожая на противотанковый надолб, чем на звезду в стиле модерн. Предложенная эстетика, с большой натяжкой, могла бы вязаться
с группой «Apocaliptica», но с хрупкой, похожей на девочку-подростка Алсу…
Но и этого было мало господину декоратору. В своем стремлении выжать из папы Сафина еще больше денег Антон предложил украсить пространство сцены, родившейся в его больном воображении «световолоконной оптической линией «FIREOPTIC».
Двое суток к ряду будущие актеры российских театров, под неустанным Диминым руководством, оборачивали все тот же, будь он проклят, китайский «дюралайт», вредной и вонючей отечественной стеклотканью.
…Двое суток в адских условиях, на автобазе Рафика Юсуповича дышали испарениями стеклоткани и, не помнящих стирки носков, постоянно проживающих на базе, украинских «заробитчан», хорошие, умные и, главное, преданные Антону люди… Двое суток… Много это, или мало? Задача была не выполнима, - но они ее выполнили. Они, вопреки здравому смыслу, сделали это!
….Зачем?…«FIREOPTIC», все равно получился какой-то неубедительный. Он напоминал не то перебинтованного, по всей своей бесконечной длине, глиста-солитера, не то высоковольтный кабель, для чего-то обмотанный бинтом. Из за того, что его все время таскали по полу, - он изрядно загадился и вызывал чувство брезгливости...Светился он тусклым, желтоватым, больничным светом. Результат можно было предугадать, не будучи Нострадамусом…
***
…В зал вошли, сначала телохранители. Колючие, цепкие взгляды этих статных парней в черных нейлоновых куртках, просканировали все, что могло таить угрозу. Они осмотрели партер, балконы, заглянули в оркестровую яму и, режиссерский пульт. С кем-то связались по рации. Незаметно, из за кулис, появились еще двое в черном и заняли позиции по краям сцены. Наконец, в сопровождении еще двоих, похожих на близнецов братьев, охранников в зал вошел он, - Ралиф Сафин. Рядом шла его супруга и мать певицы. Немного сзади и сбоку семенил, в полусогбенном состоянии маэстро Усенко. Он что-то быстро и вдохновенно объяснял, активно жестикулируя. Процессия остановилась в центре зала. Дали свет. Какое-то время смотрели молча. Замолчал и Усенко. Замолчали даже трудившиеся на сцене монтировщики. В зале повисла звенящая тишина…
-Ой! Совсем как в Бишкеке, на нефтехранилище… - первой от комментариев не удержалась женщина. Ее искренняя и предельно объективная фраза, сказанная с истинно женской непосредственностью была страшнее самой изощренной критики. Это была искра, которой так не хватало для взрыва. …Взрыва справедливого негодования.
-Антон! Этот вот кабель высоковольтный с изоляторами, снять немедленно! - фраза прозвучала настолько эмоционально, что, сама собой напрашивалась аналогия христианина, попавшего в мусульманский плен. Что-то вроде: «Христианин, если хочешь жить, - снимай крест!» К счастью, Антон Анатольевич не был убежденным христианином – новомучеником, иначе Диме пришлось бы погибнуть за веру вместе с ним. Он был всего лишь недобросовестным купцом, продавшим хану Батыю протухшую семгу. Теперь, когда обман вскрылся, купца полагалось ею же досыта накормить.
-Об остальном поговорим без свидетелей, - обманутый хан держался с достоинством и только глаза его метали молнии, - отдайте необходимые распоряжения и идемте со мной… Я жду.»
-Дмитрий, снимите, пожалуйста, FIREO…, - Антон запнулся. На него больно было смотреть. За несколько мгновений он осунулся, постарел, стал жалким. Он, словно на самом деле побывал в плену, - ***ню эту снимите…побыстрей…пожалуйста, и наводите порядок. Через час «саундчек» начинается…
Его увели на заклание…
Закончилась прекрасная эпоха ВЕЛИКОЙ КОРМУШКИ. Позором и бесславием для мастера. Крушением всех планов и надежд для тех кто поверил в него и пошел за ним…
Наступила эпоха ЗАБВЕНИЯ И БЕЗДЕНЕЖЬЯ…для всех…
Невероятно, но Усенко каким-то чудом выкрутился. …Он всегда выкручивался. Он, подобно птице Феникс, сгорал и восставал из пепла. …Но на этот раз, мастер перерубил-таки сук, на котором сидел…
…Потенциальные соратники углубились в Интернет. В поисках достойной работы. Художники вернулись к своим мольбертам. Заказчики перестали звонить. Маэстро метался в поисках хоть какой-то работы. Студия медленно погибала,… Дима всерьез задумался о возвращении на Родину…
***
Иллюзий, относительно независимой Родины у Димы не было. Планов тоже. Он совершенно не знал Российской глубинки, поэтому не мог объективно сравнивать Украину и Россию. Поговаривали, что в провинции жизнь мало, чем отличается, а в некоторых регионах России живут даже хуже украинцев. Дима мог лишь сравнивать
Москву и Киев. Сравнение было не в пользу Киева. За одну и ту же деятельность в Москве платили в пять, в худшем случае, в три раза больше. Это зависело, конечно, от квалификации и востребованности , от специфики деятельности и от личной удачи…
Но все равно, Киевские спецы были нищими, по сравнению с Московскими коллегами.
Дима часто бывал на Украине в командировках. Работал на площадках с ребятами из «ZINTECO», из «BITA MUSIC». Общался и с простыми монтировщиками, и с технической элитой, - инженерами по свету и звуку, и с руководителями проектов. Дима , благодаря своей общительности, хорошо знал ситуацию на киевском рынке труда.
Она удручала. Вот лишь несколько сравнений. Монтировщик фирмы «LIGHT MASTER» получает около $ 50 за смену. Такой же Киевлянин, из аналогичной фирмы «ZINTECO», за тот же объем работы, - 50 гривен, то есть меньше десяти долларов. Квалифицированный инженер-москвич, от штуки и выше, киевлянин от двухсот пятидесяти до пятисот, не более. Подобная ситуация отслеживается, практически, во всех отраслях человеческой деятельности. Малый и средний бизнес приносит украинскому бизнесмену, нередко, меньшую прибыль, чем его московский коллега в состоянии платить своим наемным работникам...
Но даже не это страшило Дмитрия. Пугала политическая и экономическая нестабильность на независимой Батькивщине. Кстати, о независимости. Родина Димы располагалась на карте мира таким образом, что уже одно расположение, исключало саму идею независимости. Украину можно было сравнить с контрольно следовой полосой на границе между амбициозной и хамоватой Российской империей и надменной и вычурной Европой. А кто ходит по контрольно-следовой полосе? Правильно, контрабандисты, наркокурьеры, торговцы живым товаром, шпионы и бандиты, скрывающиеся от правосудия. Ходят как в одну, так и в другую сторону. И все оставляют на ней следы, от своих тяжелых ботинок на тщательно взрыхленной и разровненной земле…
Россия, правопреемница Советского Союза, унаследовала от него не только нефть и газ, не только огромный экономический потенциал, но и раковую опухоль советской экономики. Начинающая приподымать голову экономика молодого украинского государства, насквозь была пронизана метастазами этой опухоли. За пятнадцать лет независимости, никто из украинских политиков, так и не решился на операцию…
Поэтому, украинская промышленность была прочно завязана на российские энергоносители, а сельское хозяйство, - на российский потребительский рынок. России было вполне достаточно этого, что бы диктовать условия…
С другой стороны, Димина Родина упиралась в Европу, которая напоминала богатую тетку, к которой напрашивалась в компаньонки внучатая племянница, воспитанная в деревне, к тому же бедная, как церковная мышь.
Богатая родственница могла занять денег, под небольшой процент. Могла помочь продуктами. В конце концов, могла отдать безвозмездно, свои старые, давно вышедшие из моды вещи. Но взять Золушку с собою на королевский бал, это уж слишком!
Попробуйте представить только, такую вот, ситуацию.
У вас свой, небольшой, но престижный магазинчик восточных сладостей. Вы, - большой специалист в этой области. Торгуете экзотическими фруктами, овощами. Чурчхелой и пахлавой, кишмишем и рахат-лукумом…Зима. Холод. Торговля идет не важно…
…А на улице, неподалеку от вашего магазина, возле подземного перехода, бедная армянская девочка. Она тоже торгует. Почти тем же, но с картонного ящика. Есть у нее и мандарины, и хурма и чурчхела…Девочке холодно, она не привыкла к нашим морозам.
Она иногда забегает к вам в магазин погреться. … Вы не возражаете. Вы добрый. Вам жаль девочку. Вы угощаете ее крепким, горячим и душистым чаем. Вчера, например, отдали ей старую, пылившуюся в чулане, шубу вашей жены. Вы даже согласились оставлять на ночь ее коробки в своем магазине… Вы действительно добрый, душевный человек.
…А скажите, душевный вы наш, смогли бы разрешить бедняжке торговать прямо здесь, в вашем магазине. А что? Выделите ей угол, да и пусть себе продает что хочет…
Родственники-армяне будут завозить ей свежий восточный товар, который будет, к слову, в два, в три раза дешевле вашего. …Ну что, слабо?
Вот так и Европа. Не пускает она Украину на свой рынок. Много лет откладывает серьезный разговор на завтра.
-Вы сперва смертную казнь отмените, атомные электростанции закройте, долги верните, в НАТО вступите, демократию укрепите, цены на нефтепродукты поднимите,… а там поглядим….
А чего глядеть-то. Ну что, ну можно ведь и эту, армянскую замарашку, в магазин пустить.
Умыть…высморкать…остричь ногти…Поставить ей скромно, в углу стоечку со «сникерсами» и «твиксами», а лучше, с карточками пополнения счета и аксессуарами для мобилок. А что, а пускай…Товар вы ей будете поставлять, по своей цене, безусловно.
С прибыли пусть отстегивает. Аренду и коммунальные пополам….Стоит подумать.
А фрукты, у ее родственников, вы сами будете покупать. Оптом. За пол цены….И никакой конкуренции!
…Впрочем, есть еще вариант. Пусть стоит, где стоит. Холодно? Унты ей купим, телогрейку хорошую, на ватине. О! Придумал! Место у нее возле перехода славное. Простой люд, - он ведь к вам в магазин не заходит. Стесняется. Он как раз, все больше там, в переходе. … А что, если будочку ей поставить…Газ завести… Хорошо…Тепло…
Торгуй, - не хочу! Но только вашими фруктами. Шаурму замутить можно. Чебуреки…
Так еще лучше. Прибыль вам, - зарплата, - ей. Надежно и стабильно…
Это я о России сейчас подумал. В отличие от Европы, она не тетка-процентщица , она скорее строгая мачеха Золушки, которой выгодно присутствие в доме несчастной падчерицы. Домроботнице, ей ведь платить надо. Гувернантке тоже. А тут своя, родная. …кровиночка…
Работает за еду и кров, - и ладно.
Проявила строптивость, - примерно наказать и …на мороз, поостыть!
… Украинские политики, - люди с харизмой. С дьявольской харизмой! Все это они поняли давным-давно. Давным-давно усвоили и то, что можно, заработав деньги, обрести власть, а можно, придя к власти, - заработать денег. Вот этим-то они и занимаются.
А средства, на политическую борьбу, можно взять в долг либо у тетки, либо у мачехи.
Они дадут. Они старые враги и каждая хочет властвовать на контрольно следовой полосе между своими и соседскими владениями …
Да, ничего положительного не ожидало, похоже Диму на Родине. Раздираемая борьбой за власть, она так и не смогла, за пятнадцать лет независимости, сделать решительных шагов в экономике. Украина оставалась страной бедной, экономически отсталой…Впрочем, ничего не сулило ему и пребывание в богатой, но чужой и неуютной Москве. Штурмовать ее нужно было раньше, когда Диме было, лет двадцать пять. Когда он был полон сил и энергии. Начинать жить в сорок лет оказалось, несколько поздновато…
***
Хмурый зимний день напоминал сценическую площадку, на которой выключили все освещение, кроме дежурного. Теперь он подходил к концу. За окнами зажигались огни неоновых вывесок, фасады зданий, витрины магазинов и ресторанов. Наступало время шоу. Шоу НОЧНОГО ГОРОДА…Такси мчало Дмитрия в самое сердце праздника, - на Хрещатик. Усталость наваливалась удушливыми волнами и тогда он, убаюкиваемый мельканием огней и шумом мотора, начинал дремать…
Усталость была приятной. Ведь он, опять, сделал невозможное, а значит победил уходящий день. Он купил и завез в выделенный ему павильон киностудии почти все материалы. Он не только нашел подрядчика для изготовления металлоконструкций, он собственноручно вычертил по клеточкам, на бетонном полу мастерской, все необходимые радиусы, проверил изготовленные по ним шаблоны… Сейчас, когда он с чувством выполненного долга ехал отдыхать, - в цеху трудились люди. Это означало, что шоу состоится. А ведь еще утром это казалось фантастикой…
Теперь можно и отдохнуть.
Прежде всего нужно хорошенько выспаться. Но сперва, поесть… И выпить… Грамм сто… пятьдесят…Не меньше! Стряхнуть с себя бремя прожитого дня, иначе, не смотря на усталость, уснуть не удастся. Слишком много эмоций…
-Каково там сейчас Петровичу? – подумал Дима, спускаясь в кафе, расположенное в подвальчике, неподалеку от гостиницы, - Непременно нужно ему позвонить. Прямо сейчас!
…Но телефон абонента был, почему-то выключен, или же находился вне зоны действия сети…
…Дима заказал еду и попросил принести двести пятьдесят граммов водки…
Петровичу, в тот вечер, он больше не звонил.
12. Блажен муж ...
…Петрович вышел на улицу. Тупо поглядел по сторонам. Все вокруг куда-то спешили. Хлопали двери подъездов. Хлопали дверцы отъезжающих автомобилей. На остановке маршрутного такси, то и дело, собиралась очередь спешащих на работу, …на учебу, …на службу. … Рядом с ней мужественно мерзла другая, побольше. …На рейсовый автобус. В этой, второй, очереди преобладали, в основном старушки. Старушки были с кошелками и без. Они, тоже спешили. … Куда?..
-Которые с кошелками, - вдумчиво рассудил Петорвич, - наверное, на рынок, пенсию тратить. А которые без кошелок, те в сберкассу, пенсию получать. А торопятся по инерции, накопленной за продолжительную и хлопотную жизнь. …В самом деле, им-то куда спешить?
Подъехавший автобус принял в свое чрево старушек и стал отъезжать от остановки. Вдруг, его заднее колесо провалилось в коварно скрытую талой водой яму, окатив Петровича смесью из воды, мокрого снега соли и грязи.
-Вот сука. – беззлобно сказал он в адрес не то водителя, не то мера города, и отряхиваясь побрел прочь.
Теперь он стал осторожнее. Из дворов, то и дело, выезжали пузатые «тачки», норовя обдать праздно шатающегося пешехода упомянутым весенним составом. Сидящие в них мордатые, как правило, люди тоже куда-то торопились…
… Словом, в этом безумном городе спешили все. Кроме Шульгина.
Сегодня, после недолгой внутренней борьбы, он твердо решил на службу не ехать. Немного поколебавшись, позвонил своему шефу, генералу Хомичу Михаилу Валерьевичу и в ультимативной форме испросил свой законный отгул за проведенные на службе несчитанные прошлые выходные. …В конце, правда, смягчив тон, сослался на недомогание.
-…Если разобраться, со вчерашнего вечера, я действительно болен. …Душой, …сердцем? Бог весть чем …Но, болен, факт, - думал он, продолжая брести по улице, - Все Масик, демон, во плоти пришел, через столько лет, и враз лишил меня, дурака, и какого-никакого покоя и тупой уверенности в светлом завтра, и… к тому же, похмелье…
Дойдя, таким образом, до станции метрополитена Шульгин остановился. Что делать дальше он решительно не знал. Домой идти не хотелось. Куда-нибудь еще, - тоже. Да и не куда, если разобраться, ему идти. …И уж тем более ехать на метро…
Андрей достал из кармана мобильный телефон. Батарея была напрочь разряжена. Вот-вот вырубится. … Да и куда звонить? Маме? Да она мгновенно, по голосу, догадается, что сын, почти сутки, пил без просыпу. … Зачем зря тревожить. … Жене? Еще глупее… Масяньке, разве…
Так они-с заняты, в отличие от нас, у них шоу программа…
Стоять на месте было холодно. Андрей засунул телефон обратно в карман, поднял воротник куртки, и заслоняя лицо от, неожиданно налетевшего ветра, побрел вглубь микрорайона.
Утренние мысли, отогнанные, на время, суетой навалившегося дня, словно ожидали уединения. И с новой силой расплескались они по нервно дрожащему сознанию.
-Что ж это происходит? – думал он, петляя по опустевшим, заснеженным дворикам. Жизнь, как ни крути, наполовину прожита. А вспомнить-то, особо, и не чего. Что я в ней повидал хорошего, кроме "повседневной деятельности войск" а равно "выходных и праздничных дней…" Главное не перепутать первое со вторым… Семья,…служба,…опять семья. …Посидели, выпили, опять служба, опять семья, опять выпили… Колесо Сансары,.. - всплыло невесть откуда, - а взамен что?
- Не скули, - хрипло возразил, дремавший доселе в сознании, оппонент Петровича, Андрей Анатолиевич, - во-первых, тебе Родина квартиру в Киеве дала, двухкомнатную. А это, при нынешних ценах на жилье, капитал! Тыщ пятьдесят, не меньше! Шиш с маслом ты бы такую сумму на гражданке скопил. Даже за двадцать лет…
-А бизнес? Я бы, это, бизнесом…- попытался вставить Петрович
-Каким, к х…м бизнесом? Да у тебя ж на лице написано «ИНТЕЛЬ»! Ты ведь честный, совестливый,…. А бизнес, это мочилово. Не учебные стрельбы на полигоне, а реальные боевые действия. Порвали бы тебя, лапочка, еще в девяносто третьем… Еще и мамину квартиру пришлось бы продать. Не таких волков порвали. … Так что служи и радуйся. А во-вторых, ты ведь, ни много, ни мало, подполковник главного штаба. Командование, еп-тыть! На пенсию через год-два выйдешь. Баксов двести одной только пенсии будешь получать. Тому же Масяне, и за эти деньги попахать нужно…
-Да ерунда все это, - не сдавался посрамленный Петрович, - сделка с совестью. … Заложил душу, …за понюшку табаку называется. …Квартира? Барахло! Кровать двуспальная поперек не встанет. … Да и что такое пятьдесят штук? Цена мало-мальски пристойного джипа? На котором, уж ты-то точно, никогда не поедешь, … слуга царю, отец солдатам!
…Пенсия. Двадцать лет жизни псу под хвост! Это не пенсия, это компенсация. …За бездарно просраную жизнь…
-Дурак ты Петрович, честное слово, дурак, - с новой силой вступил в спор Андрей Анатолиевич. Я ж говорю, интель рефлексирующий. По поводу и без повода…
Ну, чего тебе не хватает? Сидишь как сыр в масле, а все чем-то не доволен. Жена у тебя умница, дочь лапочка. С жиру ты, брат, бесишься. С жиру! Шинель новую, опять же, испортил …на службу, вот, не пошел. Слушаешь сказки обалдуя этого, Масяни. А он, небось, сам тебе завидует. Он, что б ты знал, за те же деньги, что тебе Родина платит, с утра до вечера, как белка в колесе, …а на джипе, между тем, тоже не ездит. …И пенсию ему никто платить не будет. …Социальную, разве…
-Да заткнись ты! – Не выдержал Петрович последних доводов Андрея Анатолиевича, - жена умница,…шинель испортил,…квартира,…пенсия. …Хватит воду в ступе толочь!
Был только один, проверенный, способ прекратить внутренний спор в собственной голове. Водка! По мере ее употребления внутричерепной Андрей Анатольевич, с каждой рюмкой, становился все меньше, меньше и, наконец, вовсе куда-то пропадал. В то время как Валерий Петрович рос, крепчал и, в конце концов, полностью овладевал сознанием. Это бывало не безопасно. Ибо Валерий Петрович обладал крутым нравом, мог вспылить, мог выплеснуть на кого-то свою агрессию, мог подтолкнуть Шульгина к поступкам, мягко говоря, не характерным для Петровича, уравновешенного Андреем Анатольевичем. Но это было, все равно лучше, чем слушать занудное, брюзжание Андрея Анатолиевича.
Шульгин остановился возле небольшого кафе без вывески. То, что это кафе он понял лишь по доносившемуся из его недр запаху, да еще по лицам слонявшихся у входа трудоспособных, на вид, граждан. Даже название "генделык" выглядело по отношению к этому заведению бессовестной лестью. Но внутри что-то жарили …ну и наливали.
-Ну и хорошо, что без вывески, - подумал Шульгин, отряхивая с ботинок снег, - все народу поменьше. Кафе, бля, для избранных.
Против всех ожиданий, несмотря на довольно раннее утро, внутри оказалось полным-полно народу. Причем, самой разнообразной наружности и социального положения.
В подавляющем большинстве это, безусловно, были люмпены, или же временно неработающие пролетарии, непонятно где и каким образом добывающие средства на регулярные возлияния. Большинство посетителей в кафе долго не задерживалось. Подходили к стойке, требовали «сто», или «сто пятьдесят», или же «мне как всегда Люсенька». Молча вливали в себя вонючую жидкость и, молча же уходили. Закусывали немногие. Закуска, градус крадет – вспомнил Петрович Вовочкину присказку. В лучшем случае водку запивали «полстаканом» сладкой воды.
Публика посолиднее располагалась за столиками. Это были либо работающие посменно, либо по скользящему графику, либо недавно уволенные за «это самое» с нормальной работы. Эти сидели долго и уходили домой с закрытием, чаще всего с посторонней помощью. Проходя мимо одного из столиков, в поисках свободного места, Шульгин случайно подслушал обрывок беседы:
«…Я йому, ото, бля, Мыхалыч прям у пысок , пидарасу!…Усе бля, пояснив! Ты бля, с мэнэ, москаль, гроши маеш!? То платы бля, и мэни бабки нормальни , сука, най тэ шляк тра! По трудовий, на х..й, шоб як ма буты , …И до налоговойи бабки нэсы пуцьвирок йобаны. Мэни видпустка оплачена по КЗОТу полагаеться. Яж ные дурень! То хай кытайци на нього робьють. З мене доста! На сами крумпли напрасював! А на палинку вже ные! ...То ные прася, то е цэ… фрусрасия.»
-Действительно, фрустрация, - мысленно повторил Шульгин, не находя места, где можно было бы присесть. Из остального, сказанного "мовою соловьйиною" с закарпатским прононсом, он понял только общий смысл.
За одним из столов двое лощеных, прилично одетых мужчин, несколько более чем среднего возраста, ели жареную колбасу и пили, из большого графина, водку. Эти держались подчеркнуто надменно, не снимали за столом свои неизменные норковые шапки и дорогие меховые пальто. Заведение они выбрали сознательно, из соображений конспирации. В любом мало-мальски приличном кафе их поведенческая модель в одиннадцатом часу утра вызвала бы, как минимум, недоумение. Кроме того, можно было, случайно, встретиться с коллегами, заскочившими на чашку кофе, или, чего доброго, с кем-нибудь из начальства.
-Лицом к народу! – ехидно констатировал, про себя Андрей, классифицировав завтракающих как мелких чиновников, какого-нибудь крупного ведомства.
Недалеко от входной двери, уронив лохматую, давно не мытую голову прямо на грязный, замызганный стол, мирно спал бомж.
-Да уж, фрустрация, - с отвращением повторил Андрей Анатолиевич в слух и направился к выходу.
Ему вдруг, мучительно захотелось уйти. Уйти из этого, с позволения сказать, кафе. Из унылого города, от загаженных подъездов и облупившихся стен. Уйти от этих примитивных, похожих на скотину в стойле, людей, живущих растительной жизнью. Куда-нибудь, где нет зимы и слякоти, но есть горы и море. Где светло и радостно. Где-то, Шульгин знал точно, все это есть. Он даже помнил, что бывал в таких местах в годы своей юности, когда еще занимался туризмом. О них рассказывал и Масяня, возвращаясь из своих авантюрных путешествий.
… Там по-другому светит солнце, там живут другие люди, там хорошо и покойно… Они есть, но так далеко и недостижимо, что сливаются в туманный образ Беловодья или Шамбалы. Андрей улыбнулся. "Блажен муж, иже не иде на совет нечестивых, и на пути грешных не ста, и на седалищи губителей не седе"...- это вчера сказал Мася, на мгновение отрезвев, и сделавшись абсолютно серьезным.
***
- Мужчина, вот как раз свободный стол! – официантка окликнула Шульгина, когда он был уже у самой входной двери, - Присаживайтесь, пожалуйста.
…Он не ушел. Для него нашлось место в самом дальнем углу, скрытое массивной барной стойкой. Шульгин заказал водку в графине, куриный окорочек и салат из соленых огурцов. Налил, неторопливо рюмку, и на какое-то время задумался, прислушиваясь к своим мыслям.
-Ну что ж, подлечимся, - обратился внутренний, мысленный Петрович к такому же, внутреннему, Андрею Анатолиевичу, - а там поглядим, - имея ввиду предстоящую атаку на свою внетренню, рассудительную алтернативу.
Шульгин выпил залпом рюмку водки. Закусил. Снова прислушался.
-Все твои меркантильные доводы гроша ломаного не стоят. Есть вещи, которые значительно важнее денег, квартир, и …даже семейного благополучия. Это, прежде всего, то, как ты себя сам ощущаешь. …И кем!
Так вот, любезнейший, благодаря вашим стараниям, я себя, в последние годы, ощущаю полным говном! Как вообще можно продолжать жить, просыпаясь, каждый день с одной только мыслью: «Как же все задолбало» С ней же, впрочем, и засыпая. Ответь, как!? Я тебя, между прочим, спрашиваю. …Молчишь?… Только и можешь, что постоянно твердить, что я воин… А я, за всю свою жизнь, так ни с кем и не воевал. …С женой, разве, …да и то, если выпивал лишнего. Говоришь, что я созидатель, демиург.
А что я создал? Система, которую пробивал и отстаивал последние несколько лет, оказалась слишком хороша, что бы быть принятой на вооружение в банановой республике. Жена тянет воз семейного благополучия и при этом больше тебя зарабатывает. А ты продолжаешь сутками на пролет отстаивать никому не нужные в этом обществе взгляды и идеалы. Иллюзии… Ничего, кроме иллюзии… Винер, Говоришь, победитель?
Победил-то кого?…Никого. Даже на тебя, негодяя, которого следовало раздавить в зародыше, духу не хватило. … Хотя,…этим вот разве…
Шульгин выпил новую рюмку водки.
Внутренний оппонент молчал. Может быть проникся, а может просто отвернулся.
-Вот! И крыть не чем. – продолжал добивать поверженного вконец разбушевавшийся внутренний Петрович, - Потому, что жить нужно сегодня! Не потом, когда-нибудь, не выйдя на пенсию и устроившись начальником охраны гаражного кооператива. Здесь! Сейчас! Уже! Уже ощущать, уже радоваться ощущениям, уже созидать и уже расточать!
Как там у Аллы Борисовны? «Жить, гореть и не угасать. Жить, а не существовать. Но, однако…
- Как жить? – вдруг откликнулся Андрей Анатольевич, - помнишь, у Кафки есть про акробата, который осознал, что нельзя жить одной трапецией? Но единственное, что он мог представить себе в качестве альтернативы, это две трапеции.
-Простите, возле вас не занято? – спросил подошедший к столику маленький, плешивый человечек в потрескавшейся дерматиновой куртке, - Если не возражаете, я тут, возле вас, присяду. Человек заискивающе заглянул Шульгину в глаза. Тот, в свою очередь, оторвавшись от своих мыслей, внимательно осмотрел подошедшего.
Это был человек лет сорока пяти – пятидесяти, хотя, пожалуй, мог быть как моложе, так и старше. Одутловатость лица и темные, морщинистые мешки под глазами, свидетельствовали о многолетнем и неумеренном пристрастии к спиртному. Одет человек был классически маргинально. Помимо упомянутой куртки, на нем была олимпийка от полушерстяного спортивного костюма, советского еще производства, из под ворота которой трогательно торчал грязный воротничок застиранной сиротской рубахи. Олимпийка была заправлена в такие же сиротские брючки, лоснящиеся на коленях.
Не смотря на холодную погоду и слякоть, обут он был в китайские дерматиновые кроссовки, растрескавшиеся и раскисшие, как и куртка.
Прошу, - сдержано ответил Шульгин, испытывая крайнее отвращение к жалкому посетителю, нарушившему, кроме того, его одиночество.
-Я смотрю, вы человек интеллигентный, вот я и…, - начал, было, незваный собеседник, но встретившись с колючим взором Петровича, осекся.
-Да ну!? Это, по каким же таким признакам вы определяете, уважаемый? – Да вы присаживайтесь. Присаживайтесь, не стесняйтесь.
-Интеллигентного человека всегда и везде узнаешь. Как у мосье Чехова? « …В человеке все должно быть прекрасно. И лицо, и одежда, и мысли» Вы, дорогой друг, замечательно подпадаете под это определение. Так что все достаточно просто…, - собеседник робко присел на краешек стула и стал с вожделением смотреть на водку в графине Шульгина. Несколько раз он рефлекторно сглотнул. Было очевидно, что грамм за сто пятьдесят этого, чудодейственного напитка он без колебаний заложит душу дьяволу.
Из того, что заказывать себе что-либо он не торопится, явствовало, что наличных денег у него нет.
-Ну, хорошо, пусть так. Однако, вы ведь тоже человек интеллигентный. По крайней мере, в прошлом. Вы и теперь, наверное, считаете себя таковым? – Андрею было крайне неуютно в компании с опустившимся собеседником, жадно пожирающим глазами его водку. Как его прогнать он не знал. За свою жизнь он так и не научился сознательно обижать людей. Даже таких. … Даже если они того заслуживают…
-Что вы хотите этим сказать? – закашлялся гость.
-А то и хочу сказать, что вы сами себе противоречите. Лицо у вас, сами понимаете…, - Шульгин решил выжить незваного гостя из-за стола, говоря ему справедливые, но очень обидные вещи, - про одежду я вообще молчу, а мысли…. …Мысли ваши всецело поглощены созерцанием напитка, который вас и довел до нынешнего, плачевного, состояния.
-Да, да. Вы правы. Вы, безусловно, правы. Но, поверьте, у меня есть оправдание. В прочем нет, оправдания, к сожалению, нет. Есть объяснение. Я не смею навязываться, но если бы вы меня угостили выпивкой, …я, непременно бы вам рассказал трагедию всей своей жизни…
-А я-то, наивный, надеялся, что вы мне расскажете парочку еврейских анекдотов, - Шульгин грустно улыбнулся, - что же до жизненных трагедий, то я и сам
могу рассказать, совершенно бесплатно, нашлось бы кому слушать.
Собеседник и вправду, видимо, ощутил неловкость.
Шульгин жестом остановил пробегавшую мимо девчушку, выполнявшую в этой клоаке, обязанности официантки, уборщицы и бармена одновременно.
-Девушка, - обратился он к ней с подчеркнуто неуместной в данном заведении вежливостью, - будьте так любезны, принесите вот этому рыцарю печального образа двести граммов водки в отдельной таре, да, заодно, и меня рассчитайте.
-Ну-с, теперь я вас внимательно слушаю, - обратился Андрей Анатолиевич к собеседнику, когда девушка, вернувшись, принесла в двух пластиковых стаканчиках водку. Он же, готовясь в любой момент ретироваться, рассчитался.
-Одну минуточку, - поспешно заговорил облагодетельствованный, - одну минуточку. …Ваше здоровье! …
Он жадно проглотил содержимое одного стаканчика и, на мгновение замер, прислушиваясь к своему состоянию. Шульгин тоже налил себе из графина.
…Через несколько минут в маленьком человеке произошли разительные перемены. Он больше не сглатывал. Его глаза наполнились смыслом, а губы, сложились в надменную улыбку. Он весь как-то подобрался, расправил плечи и, наконец, заговорил,
- Я, видите ли, по убеждению хиппи, человек исповедующий любовь, не приемлющий условностей и догм, свободу творчества, полет…
- Иди ты!? Если ты хиппи, то я тогда член масонской ложи! Где твой немытый хаер, хиппи? Где джинсы и косячок с анашой? Почему ты клянчишь у меня водку, а не зарабатываешь на нее, к примеру, игрой на гитаре, в подземном переходе? Молчи! Я сам отвечу. Потому, что ты, опустившийся тип, алкоголик. В этом вся твоя, - Шульгин нехорошо ухмыльнулся, - трагедия жизни. И поверь мне, то, каким именно образом ты до такой жизни докатился, никому, в наше время, не интересно.
Беседовал с "хиппи" явно Андрей Анатольевич, Петровичу перемена, вызванная в собеседнике водкой, была определенно симпатична.
-Вам я, все-таки расскажу. Потому, что вы, хоть и стараетесь быть, а точнее, выглядеть жестким и циничным, на самом деле человек мягкий и душевный. Вы даже ко мне, опустившемуся, как вы абсолютно точно заметили, алкоголику проявили сострадание.
И расскажу я вам историю своей непутевой жизни, исключительно ради того, чтобы предостеречь вас. Что бы вы, не дай Бог, не повторили моих ошибок…
…Я, видите ли, поэт. Точнее мог им стать. Только не смейтесь. Я с самого детства легко рифмую слова. Да я и сейчас, не смотря на многолетнее пьянство, не утратил этой способности. Ну, в общем,…на любую тему могу. …Не верите? Давайте попробуем.
Назовите любое слово, а я постараюсь написать стихотворение… Экспромт, так сказать…
-Экзистенциальный, - не раздумывая, выдал Петрович, внимательно посмотрев на собеседника.
Он был почти уверен, что новоявленный поэт вот-вот потерпит фиаско. Срифмовать что-то путное с заимствованным, труднопроизносимым словом было не реально. Это его несколько забавляло.
Но, против ожидания, человек проявил неожиданную творческую активность. Достал из кармана обгрызенную шариковую ручку, вынул из подставки на столе единственную салфетку и стал быстро писать на ней мелким почерком, периодически прерываясь и бормоча что-то себе под нос.
-Шизофреник. Как это я сразу не догадался? – думал Петрович, наблюдая за его эволюциями. Он допил водку и собрался уходить.
Готово! – вдруг, радостно вскричал маленький человек, - Вот, слушайте!
Он бережно отпил половину из второго стакана, откашлялся и начал читать, монотонно, почти не интонируя,
-Экзистенциальный бред!
Профанация сутр, декларация Вед.
Провокация!
Не что иное, как сублимация
Собственных бед.
Эзотерика Кастанэд, - олово,
Расплавленное, в больные головы.
Punk no dead!?
Нет, умерли
Вместе с Цоем и rock n roll-ом
С ныне здравствующими Пьехами.
Позабыли,
Проехали…
…Надоело…
И вдруг, - наитие!
Чакр раскрытие!
Карма?
Дхарма?
Бхагават Гития?
Теософический спор: Муфтий сказал, - Вздор!
Нет Бога кроме Алла-ха!
Вакх-ха?
Время покоя и время джихада!
Вах-ха-бития?
Кровопролития
нам не надо!
Ведь мы не надеемся на князи, на сыны человеческие.
Не поклоняемся всякой языческой нечисти,
Не поминаем имени Божьего всуе
Не копим УЕ. Аминь! Аллилуйя!
…Ученик не выше
учителя своего
…И возвысившись, будет
не выше него
Все равно! Но:
Покайся, - и будешь как ангел небесный
Безгрешный
Бесстрастный
И бестелесный,
Решайся же, отрок!
Да? Или нет?
Простите, а может быть все-таки
Punk no dead!?
…Экзистенциальный бред…
…Таких конфузий Андрей Анатольевич не испытывал давно. Перед ним, в потрескавшейся дерматиновой куртке и китайских кроссовках сидел философ, безусловно, талантливый человек, может быть, гений. Сидел, застенчиво ожидая его, Шульгина, реакции на свой, замечательный экспромт. И хотя Андрей Анатолиевич неуверенно предположил, что это домашняя заготовка и усмотрел в ней версификацию из Гребенщикова, Петровичу было положительно стыдно за циничные колкости его рациональной альтернативы, отпущенные в адрес этого человека, за менторский тон, за то, что он даже не удосужился познакомиться. Да и за водку в пластиковых стаканах…
-Послушайте, - наконец вымолвил Шульгин, справившись с охватившим его волнением, - Это замечательно. Я имею в виду ваши стихи. Плохо, что мы с вами даже не знакомы. Как вас зовут, безвестный мастер? Давайте знакомиться, черт вас возьми!
-Виноградов, - человек привстал над стулом, протянув, для приветствия сухонькую ручонку, - Альберт Виноградов.
-Андрей Шульгин, - аккуратно пожал руку Виноградова Андрей Анатолиевич, - для друзей, просто Петрович. - Добавил он, торопливо продолжая, - Вы меня, Альберт, ради Бога простите, за все мои эскапады по вашему адресу. …Подумать только! ...И вот что, … предлагаю еще выпить, если Вы не против …так сказать, за знакомство.
-С готовностью принимаю ваше предложение…Андрей. Только, как вы понимаете, я не при деньгах …сегодня. Если вам не затруднительно, э… не плохо бы …чем-нибудь закусить, - Виноградов сконфузился и даже покраснел. За последние полтора года он не помнил случая, что бы кто-то обращался к нему уважительно, а уж тем более предлагал выпить за знакомство. Круг его постоянных знакомых ограничивался, в последнее время, завсегдатаями заведения, в котором они теперь сидели, и состоял из людей опустившихся, а потому злых и неприветливых, как впрочем, и он сам.
-Да все нормально, Альберт, расслабьтесь. Девушка!
***
Как же, все-таки Альберт Виноградов докатился до такой жизни? Как, образованный человек с высшим медицинским образованием и незаурядным поэтическим даром, смог опуститься настолько, что начал, мало-помалу, утрачивать человеческий облик, …попрошайничать ради выпивки, …водить дружбу со всем этим отребьем ?…
Сидевший напротив сегодняшний его благодетель тоже хотел знать это. К тому же, Альберт сам предложил тому послушать рассказ о собственной его непутевой жизни. После повторной выпивки и не очень обильной закуски, оба они изрядно захмелели. Новый знакомый требовал продолжения рассказа с пьяной настойчивостью, и Виноградову пришлось-таки выполнить обещание. … Ему было очень трудно возвращаться в прошлое…
***
-Видите ли, - наконец начал он, достав из-за уха и раскурив удушливо-зловонную сигарету без фильтра. «Видите ли» было навязчивым словом-паразитом, в правильной, почти литературной, речи Виноградова. – мой отец был профессиональным литератором.
Поэзией он не увлекался, а вот в прозе писал весьма неплохие рассказы. Его фельетоны на ура покупали различные советские издания. Он написал и опубликовал несколько сборников рассказов о людях, об их судьбах. Я недавно перечитывал, - хорошие, добротные, видите ли, произведения. Отец был членом союза литераторов, но при этом не брезговал никакой литературной работой. Писал сценарии и к серьезным пьесам, и к детским утренникам.
Все это ему заказывали. Он очень много работал. В детстве я, помню, не мог взять в толк, когда же он отдыхает. У отца был свой кабинет. Так вот, - там всю ночь горел свет. Вставая ночью в уборную, я, будучи совсем еще маленьким, украдкой подходил к приоткрытой двери, надеясь застать отца спящим, но всякий раз видел его склонившимся над рукописями…
…Впрочем, отдыхать, как я теперь понимаю, он тоже любил. Знал, как говорится, в этом толк. Иногда пропадал на несколько дней. …Когда отец возвращался, от него пахло спиртным и женщинами. Не представляю, откуда, каким образом, но я, восьмилетний пацан, точно знал, что это запах женщин, причем распутных. … Мама тоже знала и устраивала отцу жуткие сцены ревности. Разумеется, по-своему она была права. … Отец, видимо сознавал ее правоту, никогда не оправдывался и не вступал с ней в споры. Просто угрюмо молчал и слушал. Мне было очень тяжело в такие минуты. Я метался. Мне было жаль маму, но каким-то, шестым чувством, я понимал, что иначе отец не может, что он, тоже прав по-своему.
Отец, видите ли, был состоятельным, по тем временам, человеком. Весьма, должен вам признаться, недурно содержал нас с мамой. В доме был полнейший уют и изобилие, какие только можно было представить в те годы. Каждое лето мы с мамой отдыхали на юге…
А отец? …Ну, вы ведь сами все понимаете. Вокруг него всегда были какие-то молодые, шикарные женщины, какие-то творческие молодые люди. Вино, …карты,…и снова женщины. Когда я стал постарше, отец как-то, в доверительной беседе признался, что черпает во всем этом энергию, вдохновение… Мне, признаться, трудно об этом судить.
Я, несмотря на нынешнее мое плачевное состояние, являюсь искренним противником пьянства и разгульного образа жизни. Вам это, наверное, покажется диким, но это так. Видит Бог. Пьянство, удел убогих, непризнанных, невостребованных и неприкаянных! Словом, людей несчастных. Как, впрочем, и табак, и наркотики, как продажная и развратная любовь. Это все симптомы неуспешности в главном! Разве победитель станет убивать себя!?
Да никогда! Он ведь хочет жить! Он любит жизнь, ибо каждый день, для него, источник непознанных ощущений, сложных и неповторяющихся, а не упрощенных до банальности.
Это безутешный лузер, будет искать утешения во, все новых и новых, грехах, и там, в этих сточных энергиях человечества находить вдохновение.. Впрочем, это всего лишь мое мнение, не более. Кстати, знаете, по латыни "лузер" это всего лишь игрок, безо всякой уничижительности… Но, думаю, именно в этом и крылась проблема моего отца. Он ведь, наверняка, любил маму, …и меня тоже,. Да он и работал так много, только для того, что бы она, да, именно она признала в нем мастера. …Стала бы для него Маргаритой…
Мама же была человеком приземленным, предельно материальным… Режимным, я бы сказал. С, прямо-таки патологическим стремлением разложить все по полочкам. Если же что-то не раскладывалось, - она этого не понимала, для нее это просто переставало существовать и все. …Думаю, по этому она никогда даже не пыталась понять отца. Его творчество маму почти не интересовало. Она даже не прочитала ни одной его книги…
Ее интересовал только результат. Именно материальный результат творчества, как полезной деятельности, приносящей прибыль. … С этим не мог смириться уже отец. Он опять и опять убегал от серой будничности в свой ночной мир…
…И однажды отец ушел навсегда.
Мама, после этого, перестала смотреть телевизор, слушать музыку, читать, представьте себе, даже газеты. Она испытывала отвращение ко всему, так или иначе, связанному с творчеством, ко всем представителям творческих профессий. …Она очень страдала без отца. … Она, видите ли, простила его, априори, и до последнего дня верила в то, что он вернется, - Виноградов прервался. Он достал откуда-то грязный носовой платок и вытер слезящиеся глаза.
-Отец не вернулся, - продолжил он, по-хозяйски сложив платок и спрятав его обратно, - я совершенно ничего не знаю о дальнейшей его судьбе. Даже не знаю, жив он или нет.
Мы остались с мамой вдвоем. О своем пристрастии к поэзии и амбициозных планах служения Полигимнии пришлось забыть, как и о литфаке, как и о публикациях в Роман Газете. По настоянию мамы поступил в медицинский. Не мог же, согласитесь, еще и я причинять ей боль своей поэзией. Пока учился, не скрою, баловался, и весьма успешно, версификациями, на декаданс, подражал Мандельштаму, был душой капустников. Премудрость же эскулапа давалась с большим трудом, …переэкзаменовки хронические. Но за пять лет все равно выучился, видите-ли, на хирурга-онколога. После выпуска довольно долго продержался на кафедре онкологии. Ассистировал известному хирургу, зав. кафедры, …фамилию, простите, уже и не вспомню. Мне, видите ли, во время операции порой дурно делалось, …руки дрожать начинали, …и вообще. … Вот я к этому делу, - он указал на пустой графин, - и пристрастился. А как иначе, если меня до сих пор, при виде крови, в пот бросает. А я, видите ли, хирург, …мне оперировать. …Думаю, мой шеф все это видел, но закрывал глаза. Жалел, душевный человек…
Словом, однажды зарезал все-таки, пациента. К тому времени, я уже самостоятельно оперировал. Тяжелый больной, срочная операция, а у меня, видите ли, абстинентный синдром. Проще говоря, с бодуна я! Плохо артерию шунтировал, внутреннее кровотечение, …не сразу заметил. Итог, - летальный исход прямо на операционном столе!
Боялся, посадят. Но ничего, обошлось. Тем более, больной, все равно безнадежный. Профессор, опять же выручил. …Хотя, все равно убийцей себя чувствую.
Из медицины уходить было некуда, да и инертность мышления, конечно: устроился в патологоанатомический театр, оператором, в морг, то есть, санитаром. Там уж точно, ни кого не зарежешь. … Самое место для таких как я…. Маме не рассказывал, врал, что работаю на кафедре, ночные дежурства выдумывал. …А сам напивался в одиночку в прозекторской.
Впрочем, недолго. …Вскоре мама тяжело заболела. Неизлечимо. Пришлось бросить и эту работу. Шесть лет она умирала у меня на руках и вот, полтора года назад мамы не стало…, - Виноградов беззвучно всхлипнул, - …теперь я свободен…
Слезы потекли по его впалым щекам.
-Что вы, Альберт, - попытался утешить его Андрей, - успокойтесь, прошу вас. Вы еще сможете все исправить, по крайней мере, в своей жизни. Вы ведь по-настоящему талантливы, вы еще сможете …
-Нет, Андрей. Нет! Мне почти пятьдесят, … ни семьи, …ни женщины, …ни сил. … Что вы, моя песенка спета. Мне, видите ли, мама недавно снилась. …Звала, - он пристально посмотрел в глаза Шульгина и грустно улыбнулся, - А вот вы, Андрей, пожалуй, еще успеете. Идите! Действуйте! …Только, ради Бога, не возвращайтесь сюда больше,…никогда!
***
Все! Решено! Больше никаких колебаний! …Никаких. …Действовать! Решительно и быстро! Хватит ширить ряды Виноградовых!
Подполковник Шульгин надел разрисованную маркером шинель. Повертевшись перед зеркалом, о чем-то вспомнил. Бросился к своему портфелю. Достал подаренную Масяней черную бандану с растаманским орнаментом. Туго повязал на голову. В руки взял Масины четки. На секунду залюбовался собой – но не нарядом, блеском в глазах. Вперед!
В главный штаб решил ехать на такси. В противном случае, можно было и не доехать. Согласитесь, не часто встретишь на улице подполковника в расписной шинели и в бандане. Тут впору звонить в скорую. Трудно даже представить себе реакцию милиционера или начальника военного патруля. Немного подумав, Андрей Анатолиевич набросил поверх шинели плащ-накидку, а поверх банданы офицерскую шапку-ушанку.
-Голова, бля, болит, потому что! – пояснил он невидимому оппоненту, - И слякоть, притом.
-…Вовсе не обязательно прибегать к таким радикальным мерам, - думал Андрей по дороге в штаб, - Слава Богу, не начало девяностых, когда из армии можно было уволиться только по "дурке" или сознательно совершив должностное преступление. Сейчас все проще, особенно в его-то звании. Да и на должность в главном штабе найдутся охотники. Так что вполне можно было спокойно написать рапорт, спокойно дождаться его рассмотрения, сходить разок на беседу к начальнику связи и …к еб мать в народное хозяйство.
…Но этот путь был не для Шульгина. Кто-кто, а он-то знал точно, что мирно дремлющий в сознании Андрей Анатолиевич, через часа два снова начнет пробуждаться, а проснувшись , не позволит Шульгину реализовать ни одного из его дерзких планов. Начнутся, много лет терзающие душу, внутренние дискуссии между Андреем Анатолиевичем и Валерием Петровичем, в которых последний всегда идет на попятную…
Слишком уж вескими доводами оперирует Андрей Анатолиевич. С ним особенно-то и не поспоришь. Судите сами. Во-первых, Шульгин классный специалист, "мастер боевой квалификации", и это не пустые слова. После всех чисток и нововведений постсоветского периода в обновленной украинской армии задержались либо бревноголовые служаки, которым просто не куда было уходить из армии, либо сознательные карьеристы, терпеливо ожидавшие повышения в должности и очередную звездочку на погонах. …Эти точно знали, кого и где, ради этого, надо лизнуть, где злобно тявкнуть, и благодаря этому, делали головокружительные карьеры: например, бывший курсовой офицер Валерия Петровича, амбициозный тупица, уже несколько лет, руководил департаментом в Министерстве обороны и носил генеральские погоны.
Словом, за редким исключением, вычистили из незалежного войска преданных делу профессионалов, предпочтя их посредственностям и приспособленцам. Шульгин и был, как раз, таким, редким исключением. Теперь, когда кормчие перестройки украинской армии немного разобрались, кто есть ху.., это открывало перед Андреем Анатолиевичем неплохие перспективы. Кто-то ведь должен, согласитесь, создавать хотя бы видимость грозной силы, горой стоящей на пути коварного неведомого противника. А иначе, даже непосвященный поймет, что миллионы и миллионы бюджетных денег, отнятых, между прочим, у стариков и детей, тупо проедаются сборищем недоумков. …Генералам, которых местами, сохранилось больше чем рядовых солдат, нужно активно обозначать свою значимость, имитировать мозговую деятельность, демонстрировать целесообразность…
А для этого, опять же, нужны, такие как Шульгин, …больше-то некому. Не обучены-с. Недоросли, которых понашлепали, подразваленные за годы независимости, военные кузницы кадров вообще ничего не могут, не умеют, да и не хотят ничему учиться. А учиться нужно, иначе труба. Иначе разгонят однажды их контору, к той самой матери. Оставят роту почетного караула, да международную жандармерию, обучаемую в америках. … А генералам куда? Им ведь, без пропитания никак нельзя. … Да и лейтенантов нынешних в пресловутом народном хозяйстве тоже особо не ждут. Своих специалистов девать некуда. Вот и выходит, что вся надежда на бессмертный ленинский лозунг: « Учиться военному делу настоящим образом»
То есть, понятно, нужно учить молодежь. Растить, так сказать, достойную смену защитников Батькивщины. А кто научит, если не Шульгин?
-Во-вторых, как не пытается заглушить Валерий Петрович доводы Андрея Анатолиевича по данному вопросу, но до вполне заслуженной пенсии старшего офицера осталось, всего ничего, два года. Терять ее теперь, в самом деле, в высшей степени неразумно. А, кроме того, при главном штабе намечается кое-какой интересный бизнес, в который его, Шульгина приглашают консультантом. Но ведь поспешно порвав с армией, эту, вполне убедительную перспективу он тоже, пожалуй, обрывает на корню…
Хотя, все это пустяки по сравнению с мамой. Того, как он придет к ней и скажет, что уволился из армии, представить себе Шульгин не мог. … Не мог и не хотел, пока не встретил сегодня этого несчастного…Виноградова.
Человека поперли из медицины, а он, работая в морге, умудрялся врать, что по-прежнему доктор. …Ложь во спасение? А ему, Петровичу, что мешает? … Ведь мама его тоже больна. Тяжело больна. … Ей нужен уход и покой. … Да и жене тоже можно ничего пока не рассказывать. Ей ведь, что от него, по большому, счету нужно? Правильно. Что бы зарплату приносил вовремя, а если не вовремя, то, хотя бы, чтоб приносил. Что ж, деньги, которые ему платит Родина, он, пожалуй, сумеет заработать в любой сфере деятельности. … Да, первое время, будет, безусловно, трудно. Даже, наверное, очень трудно. Но зато, какой стимул к жизни!
Да он из кожи вылезет, но года через два научится зарабатывать. …Штуку, …полторы,… две, …столько, сколько к тому времени понадобится…
И не нужно никаких пенсий.
Кстати, знакомство с Виноградовым натолкнуло Петровича еще на одну, довольно страшную, мысль. Не окажется ли он, пойдя по пути наименьшего сопротивления в той же ловушке, что и Виноградов? Хватит ли у него, прошедшего «путь воина» до логического конца, физических, а главное, душевных сил, что бы начать новый, ни на что прежнее не похожий, путь.
Армия, как огромный энергетический вампир высосала, за годы службы, как минимум, половину жизненных сил некогда энергичного и целеустремленного Шульгина. Да, теперь он реально чувствовал потери. …Все меньше желаний, …все меньше потребностей, …меньше чувств. Все чаше находит он утешение в вине…
А что если года через два, выйдя с почетом на пенсию, когда все пути будут перед ним открыты, он, подобно Виноградову, не сможет, да и не захочет, никуда идти…
-Не возвращайтесь сюда больше никогда, - слова, сказанные Виноградовым на прощанье, придали Андрею твердости.
-Никогда! – повторил он вслух, рассчитавшись с таксистом, и уверенным, размашистым шагом направился к проходной.
***
- Анатолич? Ты, с ума что ли сошедши? …Совсем ебнувшись!? – снизу вверх на него очумело смотрел генерал Хомич, начальник войск связи и АСУ. Он, как ни старался, не мог взять в толк, что же все-таки происходит. Хотя, судя по взгляду, оценил гардероб Шульгина, - Что это за маскарад такой?! - следующая фраза прозвучала на пол октавы выше первой, - Сейчас не Hallowing часом?! Или, может быть, риздвяни колядки?!
-Погоди, дед, ты еще шинелку мою со спины не видел, - весело подумал Шульгин, стараясь повернуться к непосредственному начальнику хотя бы чуточку боком, что бы дать человеку в полной мере оценить всю серьезность маскарада.
Словно повинуясь тайным желаниям Андрея Анатолиевича, Михаил Валериевич встал из-за рабочего стола и начал нервно прохаживаться перед ним взад и вперед.
При очередном прохождении, начальник все-таки оказался за спиной своего подчиненного. О реакции Хомича на искусство росписи офицерского обмундирования, образец которого, во всей красе раскрывался пред его взором, Шульгин мог судить по истеричному крику за спиной,
- Что это за х-ня такая!? Я вас, черт возьми, спрашиваю!? Вам медицинская помощь не нужна? –Забежав спереди, генерал опасливо заглянул в озорные глаза Шульгина, - У вас с головой все в порядке?
- Самэ так! – Подчеркнуто молодцевато отрапортовал Андрей и положил на стол начальнику свою медицинскую книжку, заранее открытую на странице осмотра психиатром, - Как раз вчера закончил прохождение.
Хомич уныло заглянул в книжку. Действительно, в правом нижнем углу страницы, совершенно не читабельным медицинским почерком, вчерашним числом была сделана следующая запись:
«Патологии не выявлено. Здоров. Годен» … и размашистая подпись врача, свидетельствующая по Фрейду , что ее обладатель серьезно болен как минимум манией величия.
-…Ситуация, - подумал, стараясь успокоиться Михал Валерич и, обращаясь к Шульгину, понизив голос до нормального, спросил, - Мож домой пойдешь, Анатолич?
На самом деле, прохаживаясь перед подчиненным, он давно уже уловил, исходящий от того, стойкий запах перегара .
-Белая горячка. – мысленно констатировал он, - К гадалке не ходить…
Михал Валерич снова был спокоен, насколько позволял ему темперамент. Он знал, что следует делать в таких случаях.
…Скорая помощь, десятое отделение военного госпиталя, интенсивное лечение. …Ну, захворал подполковник, …бывает. Особенно сейчас. Особенно в наше, такое неспокойное время. Главное, его, Хомича, вины или недосмотра в том нет.
Тем более, что ранне Шульгин в вопросах употребления особо не выделялся, …вот и медосмотр психиатра весьма кстати…
-Так что же все-таки вы, Андрей Анатольевич, хотели продемонстрировать мне своим внешним видом? – Хомич повторил свой вопрос, изобразив даже, на лице подобие улыбки. Мысли же его, всецело были заняты тем, как, все-таки, незаметно вызвать скорую.
-Своим внешним видом, пане генерал, - Шульгин говорил спокойно, взвешивая каждое слово, - я хотел продемонстрировать вам, что, несмотря на мой предпенсионный возраст, заслуги перед Родиной, воинское звание и ответственную должность я, на сороковом году жизни, обрел, наконец, свободу самовыражения, свободу от условностей и догм, делающих существование человека, особенно военного, воистину невыносимым. Одновременно я обрел веру и церковь, - Андрей Анатолиевич сдержано улыбнулся, - кстати, моя новая вера не позволяет мне, Михаил Валерьевич, ни одного дня более служить тому коллективному безумию, которое вы, ханжески называете защитой отечества. Прошу немедленно уволить меня по религиозным соображениям…
…Генерал сник. Минуту назад он знал, как поступать с невменяемым подчиненным подполковником, захворавшим, на почве бытового пьянства во внеслужебное время, белой горячкой. Теперь, и это было очевидным фактом, перед ним в разрисованной какими-то таинственными символами шинели, в черном, с замысловатым узором, платке стоял представитель религиозного культа, требующий немедленного увольнения из рядов армии. Не мог же он, согласитесь, будучи еще вчера абсолютно нормальным офицером главного штаба за ночь превратится в оголтелого религиозного фанатика. …
…Значит недоглядели. Значит, на вверенном ему участке не ведется воспитательная работа, …он, как непосредственный начальник, не знает своих подчиненных. …Стало быть, бардак? Стало быть, говорить о морально политическом состоянии младших офицеров не приходится, раз уж с подчиненными ему подполковниками происходит, черт знает что.… Все это грозило Хомичу, самому старому генералу в войсках связи, существенными неприятностями, а может даже и тем чего он боялся больше всего – торжественной отправкой на пенсию.
-Ну, и какому же богу, - вяло спросил он, судорожно соображая, что же все-таки делать дальше, - позвольте узнать, вы отдали предпочтение? Российскому? Украинскому? Может быть, американскому? В голосе полковника звучала теперь злая ирония. С религией в Украине, действительно творилось что-то несуразное. После многолетнего тотального атеизма все новые и новые, с позволения сказать, церкви возникали теперь, как грибы после дождя. Если рассматривать только свойственное восточным славянам православие, то даже его в Украине было почему-то два, - Киевское и Московское. Не говоря уже об автокефальной, Греко-католической, Римско-католической, новоапостольской. Не беря в расчет, не поддающиеся учету, протестантские и тоталитарные секты. …Названия официальных церквей звучали просто кощунственно, особенно в абривиатуре: УПЦ КП и УПЦ МП. По восприятию на слух нечто среднее между ВЦСПС, МВД и ВДНХ.
- Я, пане генерал, - нарушил возникшую тишину подполковник Шульгин, - предпочел Ямайского. Бога Растафари. Культ Растафари, запрещает, помимо прочего, брать в руки оружие, так что, сами понимаете…
- Зачем же выбирать Ямайского? – искренне удивился не интересовавшийся доселе вопросом Михаил Валерьевич, - Своих разве мало?
- Видите ли, - в глазах Шульгина сверкнули лукавые огоньки, - при достаточно жестком запрете на какие бы-то ни было формы насилия, культ Растафари весьма лоялен к любым средствам расширения сознания, включая легкие наркотики и тяжелый алкоголь. Не знаю как вам, а мне моя новая религия очень подходит!
-Вот сволочь! – подумал Хомич, - теперь и к морде его пьяной не шибко придерешься. При таком раскладе, это уже не пьянство, а религиозное отправление…
-Что ж, - устало вздохнул генерал, пишите рапорт, по всей форме, - подробно, пожалуйста, изложите причину вашего предполагаемого увольнения. …Рассмотрим. …Думаю, удовлетворим. А пока, ступайте домой, отдохните, - Матвей Вениаминович решил применить последнюю, оставшуюся в его арсенале, хитрость. Была надежда, что хорошенько проспавшись и оценив масштабы своей нетрезвой выходки, утром Шульгин прибежит с повинной …
- Вот рапорт, - Андрей положил на стол стандартный лист, исписанный мелким, убористым текстом:
Начальнику войск связи и АСУ Главного штаба Сил противовоздушной обороны Вооруженных Сил Украины
Рапорт
Прошу Вашего ходатайства перед вышестоящим командованием о увольнении меня из рядов вооруженных сил Украины по религиозным убеждениям, не позволяющим мне, принимать участие не только в проведении, но даже в планировании каких-либо силовых акций, каковыми, безусловно являются боевые действия. По вышеуказанной причине выполнение возложенных на меня должностных обязанностей с сегодняшнего дня считаю не возможным. Ибо, согласно первого псалма Давида, пророка и царя Иудейского:
«Блажен муж, иже не иде на совет нечистивых, и на пути грешных не ста, и на седалищи губителей не седе»
Бывый начальник АСУ, а ныне послушник растафари Подполковник Шульгин А.
-Ну, знаешь! …Ну, Андрей, ты даешь,… - от негодования Михаилу Валерьевичу не хватало слов, - Это кто же здесь, по-твоему, грешные и нечестивые, на чей совет тебе запрещает являться твоя, прости Господи, религия? Я что ли? Я, отдавший Родине тридцать лет жизни, …тридцать лет безупречной службы. …Или может быть начальник связи? … Да ты вообще, понимаешь, что творишь?
-Ты Михаил, - Шульгин был непреклонен, - и ты, …и начальник связи, …и я, до сегодняшнего дня, …все до последней телефонистки с узла связи. Все эти, замечательные, в отдельности, нередко умные, часто преданные своему делу люди, собравшиеся здесь ради мертворожденной идеи…
-Мы, разве, перешли на ты? – сверкнул глазами Хомич, - Не слишком ли много, Шульгин, вы на себя берете?
-Перешли, Михаил. Давным-давно перешли. С того самого дня, как повторно дали присягу. … Офицер, если ты помнишь, присягает один раз в жизни. …Нарушив это правило, мы с тобой, Михаил, перестали быть офицерами. …Мы стали белыми клоунами на сцене театра Вооруженних Сил. А клоуны, как правило, друг с другом особенно не церемонятся. …
-Ну, и чего ты от меня хочешь, белый клоун Шульгин? – обреченно спросил Матвей Вениаминович, - Что бы я подписал вот эту ***ню? – Он указал на рапорт Шульгина, - Что бы я подал ее на рассмотрение начальнику связи ? Не знаю, каких грибов ты наелся, но я, слава Богу, пока еще в здравом уме.
- Я хочу только одного, - в голосе Шульгина присутствовали, теперь, металлические нотки, - покинуть немедленно Большую сцену театра Абсурда имя которому Украинская армия, снять маску, смыть грим, …заняться, наконец, каким-нибудь делом. Все равно каким, лишь бы настоящим.
- А мы здесь, по-твоему, чем занимаемся? – злобно спросил Хомич, без особой, впрочем, уверенности в голосе.
- Сказать тебе правду? Обидишься. Ты лучше сам, на досуге, поразмысли. …Кто, например, наш вероятный противник? …Польша? Или Россия? …Кто союзники? Штаты, или Европа? …Сам, для себя разберись, чем мы здесь занимались все эти годы, если в основе всей нашей доктрины заложена тупая и ленивая ложь… А с меня довольно, - Андрей тяжело вздохнул, - дай мне уйти с миром. …Иначе уйдем вместе, …я не шучу!
-Угрожаешь?!
-Чем же я могу тебе, Михаил, пригрозить. Успокойся, просто даю тебе понять, что я твердо решил уйти, причем прямо сегодня. Поможешь, - уйду тихо, мирно…, а станешь мешать, на последок так хлопну дверью, что сквозняком, запросто, может сдуть и тебя, моего непосредственного начальника. Ты ж меня знаешь…
-Ну, если так…, - вот тебе чистый лист бумаги. …Пиши!
-Чего писать-то?
-Рапорт!!! Рапорт, твою мать! – Заорал генерал, - Рапорт, по собственному желанию, написанный по уставу. Меня командующий на семнадцать часов вызывает, может быть, сразу и подпишу, - добавил он смягчившись, - …и,…давай это,…без дураков. Во-первых, немедленно, при мне, сними с себя весь этот клоунский маскарад. Во-вторых, сиди здесь. …Жди. Тебя вызовут, …если понадобится.
Порывшись в кармане, полковник вынул оттуда помятую пачку «Орбита»,
-Вот, возьмите. …Если пригласят к начальнику связи, постарайтесь по-меньше на него дышать…
В приемной пронзительно зазвенел телефон внутренней связи. …Оди звонок, …два, …три. Звонил кто-то очень настойчивый. …пять, …шесть…
-Да что ж, блин, трубку поднять некому? – Андрей Анатолиевич встал, приоткрыл дверь в приемную и …
…и проснулся.
-Какой сон, однако, хороший,…- подумал Андрей, открыв глаза и всматриваясь в знакомые очертания комнаты. За окнами было совершенно темно. - Где я? …Какой сегодня день? ...День или ночь?
В прихожей раздался пронзительный звонок. Звонили в дверь. Андрей встал с кровати, пошатнулся, потеряв равновесие, зацепил плечом, стоявшее возле кровати трюмо. Какие-то тюбики, баночки со звоном посыпались на пол. …Включил свет.
-Дома! Слава Богу, дома! – радостно подумал он, ощутив, при этом ужасную головную боль.
За дверью снова пронзительно зазвонили.
-Иду! – не своим голосом заорал Андрей. Голос, действительно был чужим, сиплым, - Зачем же я так напился? …Когда, каким образом пришел домой? …Не помню. …Ни черта не помню! Постой, …Виноградов был? Или тоже приснился? …Ну и дела…
В прихожей опять раздался звонок.
Пошатываясь, Андрей бросился к двери. Долго крутил ручку замка, мучительно соображая, в какую же сторону она открывается. За дверью оказалась жена Таня и дочь Юля. Юля, оттопырив нижнюю губу, глядела исподлобья. У Таси были заплаканные глаза…
-Что происходит, Андрей? – срывающимся голосом начала она, войдя в прихожую, - Где ты был весь день? Зачем заперся дома? Почему не забрал со школы Юлю? Ребенок два часа под школой проторчал. …Хорошо, что хоть мне догадалась позвонить. Скажи, почему у тебя телефон отключен? Почему тебя сегодня на службе не было?
-Тасенька…, - начал, было, Петрович срывающимся голосом
-Да ты опять пьян?! От тебя же воняет, как от бомжа, - Тася затряслась в беззвучных рыданиях, - Нам с тобой нужно серьезно поговорить, - продолжила она, взяв себя в руки, - Так больше продолжаться, не может! Я не могу и не хочу больше терпеть твои пьяные выходки…
13. …Не стоит ничего говорить.
-Бегом! Я сказал, бегом открывайте служебный въезд! Я с вами, господа монтировщики, в бирюльки играть не буду. Если через пять минут не приступите к разгрузке декораций, считайте, что я с вами ни о чем не договаривался! – Взгляд Дмитрия метал молнии. Он напоминал пружину, сжатую до критического состояния. Даже внешне в нем нельзя было узнать вчерашнего меланхоличного эстета. Теперь он больше напоминал рейнджера перед боевой операцией. «Разгрузка», с минимальным набором инструментов в карманах, джинсы, заправленные в высокие ботинки на шнуровке. Под надетой, для удобства, задом наперед бейсболкой, тщательно зализанные и собранные на затылке волосы…
-Этот, пожалуй, спуску не даст. …Этот и сам здесь костьми ляжет, и людей до смерти загоняет, но своего добьется. …Эх, недооценил я его вчера, когда договаривались. …Недооценил. …Хотя, бабки он сразу нормальные предложил, …хорошие, прямо скажем, бабки, …наши столько не платят. За такие бабки можно и постараться. - Подумал зав пост Витя, и, обращаясь к молодому, золотушному монтировщику строго прикрикнул, - А ну, бегом Леха, открывай ворота! Не видишь, человек нервничает. Я когда сказал подготовить заезд?!…
- А ключи где? – по выражению Лехиного лица можно было понять, что он не только ничего не слыхал ни о каком заезде, но и не очень-то представляет, какого лешего он сам здесь делает. Леха, как и Виктор был заметно пьян.
- Где, где? В п-де! – Заорал на него зав пост. - На сейфе у меня. …Одна нога здесь, другая там…
-Ничего поручить нельзя, - добавил он, обращаясь, на сей раз, к Дмитрию.
Наконец, когда Леха, найдя ключи, все-таки побежал нетрезвой трусцой, отпирать ворота, Дима снова обратился к Виктору, а заодно, и к неторопливо покуривающим рядом монтировщикам ночной смены, - Господа! Я плачу вам не за то, что вы, такие классные парни, благородно согласились помочь своим московским коллегам. Если вы думаете, что я лох, которого вам, без труда, удалось развести на бабки, - *** вы угадали! Я свои деньги считать умею!
На лишенных одухотворенности лицах служителей сцены можно было прочесть озадаченное недоумение. Они предполагали кое-как перекантоваться ночь, выпить в своей кандейке грамм по двести пятьдесят, изобразить кое-какую деятельность, да и свалить, на фиг домой, с первыми петухами, предварительно получив от этого московского придурка обещанную им плату по двойному тарифу. Теперь же, если верить его словам, московский придурок предлагал совершенно другой, не вселяющий оптимизма, сценарий предстоящей ночи.
-Хотите заработать по сотне, как договаривались, работаете вместе с моими пацанами, как сотрудники студии, то есть до сдачи площадки режиссеру. Расчет, соответственно, после устранения всех его замечаний. – Дима твердо решил не церемониться. Он знал, что с этой публикой можно только так, иначе уже через пол часа он потеряет над ней всякий контроль, а значит, придется самому выполнять их работу. Дима блефовал. Никаких своих пацанов у него не было. Его команда была завербована на киностудии Довженко днем раньше и состояла из таких же оболтусов, в основном, из охранников съемочных павильонов, которым он, для убедительности, час назад роздал футболки с надписью USSENCO-DESIGN и такие же бейсболки. Профессионалов среди них не было.
… Наконец с грохотом открылись ворота служебного въезда. Завербованные на киностудии ребята, уже возились с задним бортом КАМАза. Времени на дискуссии не оставалось. Необходимо было срочно расставлять точки над и.
-Итак, господа. Кто не с нами, тот против нас. Кто не согласен с условиями, попрошу освободить площадку и не мешать. Идите, и смело продолжайте бухать. Судя по тому, что в вашем присутствии становится опасно пользоваться открытым огнем, начало уже положено. …Продолжайте в том же духе. Я вас перевоспитывать не собираюсь. Единственное, что я вам обещаю, так это рассказать начальнику сцены, как вы относитесь к тем своим обязанностям, за которые вам театр зарплату платит. Напомню, вы, без всякого дополнительного вознаграждения, обязаны мне помогать при разгрузке и монтаже. Ваши гребаные услуги уже оплачены! Они входят в аренду зала! А теперь, - Дима выдержал паузу, - …мне нужен только машинист сцены,…
Дима, хоть и рисковал остаться без помощников, все же, не ошибся. Блеф удался. В стане союзников послышался невнятный ропот. Отказываться от нешуточного, по местным меркам, заработка не хотел никто. Настроение монтов немедленно уловил зав пост, взяв на себя роль парламентера.
-Да что вы, Дмитрий, ребята согласны, - он заискивающе улыбнулся, - все сделаем в лучшем виде. …От парламентария жутко разило луком и перегаром.
- А я и не сомневался в вашем благородном желании потрудиться на благо искусства, … - сдержанно пошутил Дмитрий. В его глазах сверкнули лукавые искорки.
- Что ж вы стоите, как истуканы, если согласны? – Продолжил он, уже командирским голосом, - Бегом все на разгрузку! Жесткие декорации и кофры в центр площадки! Конструкции и электрооборудование за кулисы! Времени на все пол часа. Время пошло!
-Послушайте, Виктор, - обратился он к зав. посту, когда они остались вдвоем, - вы профессионал, поэтому давайте договоримся. Я ставлю задачи вам, а вы сами руководите своими людьми. Думаю, так будет правильнее всего. В случае успеха, получите адекватное вознаграждение.
-Договорились. Все будет ОК! – Бодро согласился Виктор, польщенный тем, что его назвали профессионалом.
-Тогда, пока идет разгрузка, подготовьте, пожалуйста, механические подвесы для монтажа падуг вот в этих планах, - Дима протянул Виктору заранее подготовленную схему, - а я пока поруковожу, а то они сейчас дров наломают. Кстати, возьмите рацию. Аккумулятор заряжен, частота настроена. Мы с вами можем находиться в разных местах, не орать же нам через всю площадку, в самом деле.
Получив рацию и воткнув в ухо гарнитуру, Виктор, словно осознав всю серьезность момента, преобразился. Хмель моментально улетучился из его, постоянно нетрезвой головы и он, неимоверно довольный собственной значимостью, направился к пульту.
- Куда вы ее тащите!? – уже кричал на другом конце сцены Дмитрий, - Я же русским языком сказал на середину площадки! Наклоняйте! Наклоняйте, не то сломаете! Вот так. Не стой, помогай ребятам. Молодец! Ну, еще поднатужились. Побыстрее! Конструкции разгружайте! Время! Время!
…Время, …время. Как оно, все-таки, неугомонно летит. …И вот уже то, чем ты жил минуту назад стало историей. То, о чем ты грезил бессонными ночами, давно сбылось, не принеся тебе, впрочем, особой радости. То, что казалось когда-то трагедией всей жизни, вызывает теперь лишь грустную улыбку. … Все течет, все изменяется. …Наверное, к лучшему.
***
-Дмитрий, нам нужно серьезно с тобой поговорить, - сказала заплаканная Наташа, войдя в комнату, - так больше продолжаться, не может. …Что происходит? Как долго я буду терпеть твои пьяные выходки? ...
-Да-да, конечно. …Непременно поговорить, - рассеянно пробормотал Дима и стал поспешно одеваться, -…вот только…дела кое-какие улажу…
Он выбежал во двор, по пути соображая, что делать дальше. Нет, он не станет ни о чем говорить с Наташей. Он поедет в кассу предварительной продажи билетов и купит билет до Москвы. Он займет, у кого сможет, денег и оставит ей. …На хозяйство, …на дочь. …На первое время. …Он уедет. Сбежит от неразрешенных проблем и от вопросов, на которые не знает ответов.
…Впрочем, нет, не сбежит. Он ведь помнит, что жизнь, это татами, у которого нет границ. Оно безгранично, пока бьется сердце ступившего на него воина. Нужно только научиться вставать на ноги, после каждого броска, уготованного жизнью. …Так говорил первый Димин учитель. Тренер дзюдо.
Дима не сбежит, он возьмет тайм аут. Залижет раны. Разберется в себе. Постарается научиться вставать. А там, …война план покажет!
…Да, сегодня Диме не о чем говорить с Наташей. …Впрочем, не только сегодня.
…Не подумайте, Наташенька хорошая собеседница. С ней можно потолковать о жизни, обсудить что угодно, начиная с проблем народного образования и заканчивая мистической природой изображений в пустыне Наска. Ей, в равной степени, нравится разговаривать с Димой и о музыке, и о семейном бюджете, и о Мосфильме, и о Голливуде. О любви и дружбе, о насилии и порнографии, о роке и наркотиках, о Пикассо и Матисе, о Гаргантюа и Пантагрюэле. …О чем угодно.
Только не ОБ ЭТОМ! …Не о главном.
Разговор с Наташей об их, достаточно непростых, в последние годы, отношениях, с трудом начавшись, сразу, почему-то, заходил в тупик, сводясь к выяснению этих самых отношений. А здесь было что выяснять! Здесь были и приступы Диминой супружеской неверности, и его неудачные коммерческие авантюры, и друзья собутыльники, и его агрессивность по отношению к ней, Наташе, материализующаяся, раз в несколько лет, в отвратительные пьяные дебоши.
Ни в коем случае не подумай, дорогой читатель, что Дмитрий хоть раз избил жену, или подверг изощренному сексуальному насилию. Нет. Случалось все так: обычно малопьющий, периодами вообще не пьющий Дима, иногда, все-таки напивался, до свинского состояния. Причиной могли быть потрясения, связанные с бизнесом, сложные отношения с родителями или ссора с партнерами. Придя же домой, пьяный Дима, не ведая что творит, изъявлял желание во что бы то ни стало объясниться. Поговорить-таки с женой ОБ ЭТОМ! Наташа не умела отвлечь, плохо во хмелю предсказуемого, Дмитрия от навязчивой темы, а порой и сама подливала масла в огонь. …
…Заканчивалось же все, как правило, разбитым телевизором, или другим электробытовым прибором, сломанной дверью или безобразной дракой с соседом. …Наташенька забирала дочурку и убегала, в таких случаях, к Диминой маме. …Под утро она, впрочем, возвращалась. …Она любила Диму. …И прощала его.
-Нам нужно с тобой с тобой серьезно поговорить, - говорила она, глядя на него своими огромными, полными слез глазами, -…это все водка, …ты должен мне пообещать…
-Я обещаю…, - отвечал Митя. … Он любил Наташу. …Меньше всего на свете он хотел причинять ей боль, - я обещаю…
-Это все водка, - горячо убеждала она Диму, - тебе совершенно нельзя пить!
-Да. Это водка, - соглашался он, терзаемый угрызениями совести и похмельным синдромом, - …мне действительно нельзя…
-Больше никогда? – в ее голосе звучала надежда, вопрос звучал, скорей, как магическое заклинание.
-Никогда! – начинал верить в собственную ложь Дмитрий. Он обнимал ее за плечи и нежно прижимал к груди. Она еще несколько раз всхлипывала и успокаивалась.
…Спустя несколько лет все повторялось, словно по сценарию, написанному неведомым Демиургом.
Что это? Судьба или проклятие? Наказание, или всего лишь предостережение? Патология, или нормальная реакция на патологическую неудовлетворенность?
…Этого Дима не знал.
Поэтому, сегодня ему не о чем было говорить с Наташей. Не было ни оправданий, ни, каких-либо конструктивных предложений. …Разве что выяснить, в очередной раз, отношения? …Хотя, что выяснять, если нет самого предмета выяснения?
… Да, он безумно любит ее. Любит как верного друга. Как единственного, до конца преданного соратника, разделившего с ним его нелегкий путь. …Победы и поражения, падения и взлеты, печали и радости …
…Ни разу не предавшая, даже в минуты отчаяния и презрения. Даже, когда он был достоин ее предательства. …Женщина героиня, столько лет прожившая рядом с чудовищем по имени Дмитрий Малько. …
…Но он же и ненавидит ее. Ненавидит как женщину. Женщину, которая, своей сексуальной скованностью, своей холодностью, граничащей с фригидностью, превратила его, Дмитрия, из гиперсексуального юноши, в почти импотента, избегающего женского общества, способного заниматься сексом лишь после изрядной дозы спиртного. …Превратила нормального, в общем-то, парня, в чудовище по имени Дмитрий Малько.
…Он и изменил-то ей, в первый раз, лишь для того, что бы убедиться в собственной полноценности. …Или же, раз и на всегда, признать неполноценность.
…Чужая женщина извивалась в оргазме, кусалась и царапалась, теряя, от страсти, контроль над чувствами. …Когда он уставал, казалось, до изнеможения, она, изощренно лаская его губами, ртом, вновь заводила Дмитрия, и они вновь и вновь сливались в очередном безумном соитии. …За всю ночь он ни разу не сомкнул глаз.
…Да, наверное, лучше было бы ему пребывать в неведении. …Спокойнее. …Некого было бы винить, кроме себя. …А так…
Дима не знал, кто именно, виноват в том, что его Наташа, будучи замечательной, преданной женой, прекрасной матерью и добрым товарищем, так и не смогла стать ему нормальной любовницей. Виной ли всему он сам, или же причина в ней, в ее генетике, в издержках воспитания, или еще в чем-то. …Не знал, да и не хотел знать.
…Проблему своего хронически неудовлетворенного либидо он, все чаще решал, мужественно запершись в уборной. …Он больше не хотел с ней близости. …Не хотел требовать от нее исполнения постылой, не вызывающей ничего, кроме отвращения, унизительной повинности.
…Но и изменять ей он тоже больше не мог. Почему? ...И на этот вопрос у Димы не было прямого ответа. …Наверное, потому, что ему не нравилось лгать. Нет, не ей, - себе! Ложь убивала в нем воина, делала рабом собственных иллюзий и примитивных привычек, заставляла испытывать к самому себе отвращение. И, тем не менее, он погряз в этой самой лжи по уши. Под натиском ближних убедил себя в том, что может признать себя посредственностью, что может ходить на работу, как на службу, исполнять всякую рутину и получать, к тому же, за это жалкие гроши. Мало того, он тешит себя очередной ложью о том, что может, при живой жене, жить монахом-отшельником. А на самом-то деле ведь не может. Кишка тонка. Вот и бесится. Вот и терзает себя. Ладно бы себя, а то ведь ее, бедную девочку, винит во всех своих бедах. …А она, если разобраться, ни в чем не виновата. …Просто она такая. …Она может так. …А он нет. …И вся проблема. …Ее устраивает. …А его нет. …Она и понять-то не в силах, чего еще ему не хватает. Какого такого секса? Чего бесится? Ведь бывает же она с ним нежна, бывает между ними и секс …изредка. …И любит она его, дурака. А то, что он, когда выпьет, начинает выдумывать разные глупости, это уж не к ней, это к психиатру…
…Так что не стоит ни о чем говорить. Ехать! …Найти, наконец, себя. …Состояться. …Иначе нельзя. …Иначе смерть.
***
…Спать хочется. Парни свеженькие, им-то что? Первую ночь не спят. Дима, в отличие от них вторые сутки на ногах, не считая двухчасового сна перед самым выездом. Ночью
делали контрольную сборку в павильоне. Потом весь день устраняли недостатки, маркировали, упаковывали, готовили декорации к транспортировке. Потом Шульгин заезжал, пообедали. Выпили коньяку, грамм по сто, не больше. Потом Андрей на службу, а он опять в павильон. Машину заказывать. Пока машину ждали, подремал, прямо на топчане в каморке охранника. …Потом погрузка-разгрузка. …Теперь он здесь до конца, …до самого конца шоу. …Так, что нужно, пока Витя падуги смонтирует, …поспать немного, …хоть пол часа поспать. …Однако, что это они творят?
-Виктор, посмотрите, что ваши архаровцы наделали! Нельзя, что ли, было ткань с нахлестом дать? – забыв про рацию, Дима кричит в голос, - Стоп машина! Спуск!
- Зачем же опускать, Димыч? – В обращении Виктора сквозит пьяная фамильярность, чувствуется, что он успел сбегать в свою каморку, накатить соточку, - И так хорошо. …И нахлест есть, …маленький.
- Во-первых, я тебе не Димыч, а Дмитрий Николаевич! - на лице Дмимы, от переполняющей его злобы, начинают ходить ходуном желваки. Дурной знак. – А во вторых, это не нахлест, - это бык посцал! Профессионалы хреновы! Ваши складки, господа театральные декораторы, все камеры крупным планом покажут. Благодарю покорно за профессиональную помощь. Спуск, я сказал! Головы!
Штанкет опускается на высоту человеческого роста. Дмитрий в отчаянии обрывает газовую ткань вместе с вязками. Неумелыми руками она безнадежно растянута. Время поджимает, впереди масса работы, но такой явной халтуры Дима не допустит.
-Сергей, - обращается он к одному из «своих» ребят, - Новый рулон сюда и одного помощника. Показываю!
…Показал. Шесть из восьми падуг собраны, электрифицированы, подключены и подняты на марки. Выйдя в центр зала, Дмитрий удовлетворенно смотрит на часы. Четыре. Ровно половина работ. Успеваем.
-Дмитрий, простите, как вас по батюшке, - рядом стоит, нервно потирая руки, и переминаясь с ноги на ногу, зав пост Виктор, он снова трезв.
-Как это у него получается, - проносится в голове Дмитрия.
- Не надо по батюшке, - говорит он в слух, - не надо фамильярности, и ханжества тоже не надо. Что вы хотели? Говорите. Только коротко, у меня очень мало времени и много работы.
- Мы… э …я, как бы извиняюсь, но моим ребятам теперь как быть? Вы, …все сами, …как бы, …нас отстранили? А как же, …ну в смысле оплаты? – Виктор заискивающе заглядывает в глаза.
-Я вас, Виктор, ни от чего не отстранял. Вы сами отстранились от руководства своими же людьми. Я вам поверил, отнесся как к профессионалу, а вы…
-Что же нам теперь делать? – Зав пост, всем своим видом, напоминает теперь пса вставшего перед хозяином на задние лапки.
-Да ничего особенного. Заканчивать монтаж. Сменить, наконец, моих ребят, пусть они перекусят, водички попьют…Мне, черт возьми, дайте часок вздремнуть. Я, из-за таких как вы, вторые сутки на ногах! …И еще, личная моя к вам просьба…
- Я вас внимательно слушаю, - наиграно деловито перебивает Виктор.
-…не подводите меня больше, пожалуйста, - устало заканчивает разговор Дмитрий, и немного подумав, добавляет, - и …не пейте больше сегодня водки, а то я вам, честное слово, морду побью…
***
Все-таки хорошо, что в Москву уехал. Очень хорошо! Иначе бы, так и не узнал никогда, на что способен. …Неизвестно, как бы жил дальше, если бы не Москва.
…Москва! Как много в этом звуке
Для сердца русского слилось…
При всей любви моего русского сердца к этому звуку, Москва, это не город. Это жернова какие-то. Какой-то механический исполин, по сортировке и переработке человеков.
Перемолола, смяла, измельчила Москва самобытного, немного наивного, в меру циничного Дмитрия. Сделала его хитрым, изворотливым, злым, не в меру циничным. Но и после этой, варварской обработки, не стал он рядовым, усредненным жителем многомиллионных каменных джунглей. Он упорно не желал усредняться, продолжая оставаться личностью. При этом, он жил, трудился, боролся и побеждал. Именно жил, а не выживал, как, например, многие его злосчастные земляки, приезжающие в Москву на заработки. Он же, в поисках достойной работы, сменил не одну фирму, освоил не одну профессию. Он не боялся экспериментировать со своей жизнью. Теперь, будучи техническим директором студии Усенко, Дима регулярно высылал Наташе деньги. При этом, ему хватало на еду, скромную одежду, скромное, но приличное жилье. …Это означало, что Москва его приняла. …Она, иногда, принимает настойчивых. …Она, выплевывающая ежедневно тысячи единиц отработанного, выжатого и обескровленного человеческого материала, не вписавшегося в ее чудовищный, противоестественный ритм. …Выплевывающая, кого на помойку, кого в ближайшее Подмосковье, кого в не столь отдаленную провинцию, а кого обратно, в ближайшее зарубежье…
Дима же, хоть и на птичьих правах, но жил в столице России. Москва капитулировала. Он больше не чувствовал себя в ней инородным телом. …Теперь он, человек с украинским паспортом, все чаще возглавлял проекты Антона Усенко, успешно руководя, при этом, коренными москвичами. …И его слушали, с ним считались, его уважали за его опыт, за твердый но, вместе с тем, покладистый характер…
…убаюкивающее жужжат сканирующие прожекторы. И сцена, и зрительный зал, то погружаются во тьму, то окрашиваются причудливо ярким заливным светом, то, вдруг, бешено запляшут по стенам замысловатые узоры. Запрыгают по кулисам уродливые тени. …И вновь все погружается в кромешную тьму.
Это начал работать художник по свету. Он прописывает программы для своих приборов. Готовится к предстоящему шоу. Работа лайтмастера, самое тяжелое время для декораторов. То и дело приходится работать на ощупь, или при свете карманного фонарика…
- Включите дежурное освещение! – кричит кто-то со сцены, - Ни хрена не видно!
-Мы еще не закончили! – спокойно отвечают с пульта.
…Жужжат сканирующие прожекторы, с хрустом сменяются фильтры в «Скройлерах», и снова все тонет в ослепительном свете…
-…Успеем, - удовлетворенно думает Дима, - уже и линолеум почти постелен. …Дело за малым. …Непременно успеем.
… Он куда-то проваливается, …проваливается, …тело его обмякает. …Он спит.
***
…Ночь. На холме, поросшем редким сосновым бором, боевая позиция его радиорелейной станции. Из самой высокой точки холма, прямо в звездное небо уходит стальная тридцатиметровая мачта на растяжках, с двумя массивными «лопухами» на макушке. Это параболические антенны. В кунге антенной машины оборудовано место для отдыха. Там спит его уставший экипаж. Из-за приоткрытой двери кунга доносится мерное похрапывание бойцов. Дима заглядывает внутрь. …Лампа дежурного освещения окрашивает спящих болезненным синим светом. …Шибает в нос ядреный запах солдатских портянок…
…Возле полевой кухни колдует повар-узбек. …Раскаленные угли в печи разбрасывают по окрестным кустам причудливые отблески. …Мечутся по сосновому бору уродливые тени. …Между машинами прохаживается сонный, закутанный в шинель часовой. Он, то появляется, освещенный вспышкой пламени, то вновь исчезает во тьме. В кустах бешено шелестят сверчки. Совсем рядом, у подножия холма, польский хутор. Ветер доносит женские голоса. Лают собаки. …Убаюкивающе гудит двигатель электросиловой станции.
От нее, пошатываясь, ковыляет тощая фигура солдата Трошкина.
-Сменился, Андрей? – спрашивает из темноты Дима.
-Так точно, товарищ старший лейтенант, - отвечает Трошкин, пытаясь разглядеть в темноте командира.
-А ты молодец. – Дима выходит на свет, дружески хлопает солдата по плечу, - Сегодня при переходе на резервный агрегат ни одного скачка напряжения. Хвалю! Ну, иди, отдыхай.
Дима возвращается в аппаратную. За пультом, уронив голову на стол, дремлет сержант Суфиев, - его помощник и заместитель.
-Иди, Рашид, отдыхай. У тебя, сегодня, был трудный день, - говорит ему Дима, - я подежурю. Иди, иди…
Оставшись один, он поудобней устраивается в кресле, протягивает ноги. По телу пробегает волна приятной усталости. Сегодня Дима опять первый. Первый доложил о готовности к маршу. Первым, по карте, прибыл к месту развертывания. Много времени потерял, пока тяжелые ЗИЛ-ы забирались на крутой холм, по раскисшей осенней грунтовке. Аппаратная вообще застряла, пришлось вытаскивать на лебедке. …Но ничего, его экипаж, все равно, лучший в бригаде. Никому, за последние два года не удавалось развернуть станцию быстрее. …Сегодня он опять первым выполнил учебно-боевую задачу. Первым дал связь. …Теперь, смело можно отдыхать…
-7507, ответьте! - звучит в канале служебной связи голос командира роты, - …7507! …7507! 7507, ответьте! - голос звучит все настойчивей, - 75 07, ответьте первому!
Кто-то, вероятно сержант Суфиев, трясет Диму за плечо, но он никак не может проснуться. Наконец, он делает над собой невероятное усилие и открывает глаза.
-Дмитрий Николаевеч, - перед ним, почему-то, стоит незнакомый парень в разгрузке, - вас просят срочно подойти к пульту, художник по свету не знает, заводить на димер падуги или нет.
Дима с трудом сбрасывает с себя сон, начинает понемногу приходить в норму. Ага, монтаж падуг закончен, пол постелен. …А жесткие декорации? …Где все люди?
-Виктор, немедленно ответьте! – кричит он в рацию, пробираясь, на затекших во время сна ногах, к пульту лайтмастера. Эфир отвечает звенящей тишиной…
-Отвечайте, Виктор, мать вашу! - Дима, наконец, добирается до пульта. В наушниках раздается треск, затем опять тишина, затем, почему-то зуммер вызова и, наконец сонный, прерывающийся голос Виктора, - …я-…на-…то-…боры- …вас- …Слушаю!
-Замечательно! Что у вас с рацией? – кричит в микрофон Дима, - Отвечайте с первого раза!
-Все…о-…е-…гно-…во- …На связи, - звучит в наушнике голос Виктора и, в завершение, режет слух зуммер вызова.
-Бараны! – бессильно выдыхает в пространство Дима и, одновременно, протягивает руку коллеге по свету, - Дмитрий. Постановщик декораций.
-Максим, очень приятно, - за пультом оказывается очень молодой, коротко стриженый парень с замысловатой, как у египетского жреца, бородкой. Он энергично трясет Димину руку, - можно просто Макс. Подключаться будем?
-А то! – подражая его манере, нарочито энергично отвечает Дима.
-Тогда точки готовьте. Вилка стандарт, …евро. Колодка, за правым порталом, пойдемте, покажу.
-Виктор! – Говорит в микрофон Дима.
-Слушаю. – Мгновенно, без запинки, отвечает гарнитура.
-Ну, Слава Богу! – искренне радуется Митя, - Берите, немедленно, вашего электрика и подтягивайтесь к правому порталу. Инструменты возьмите, будем падуги на пульт заводить. …И вот еще, - поспешно добавляет он в микрофон, -…пусть десяток вилок возьмет в моем желтом кофре, …ребята знают.
-Что ж, пойдемте, - опять обращается он к Максу, вновь склонившемуся над пультом, -покажете вашу колодку.
Пойдемте, пойдемте. Только вы меня здесь и держите. Не будь вас, я уж давно бы домой свалил, - язвит лайт.
-Без нас, думаю, вы бы давно работу потеряли, - парирует Дмитрий, - Светить-то, в конце-концов что-нибудь нужно.
-И то верно, - соглашается Макс, отрываясь наконец, от своего пульта, - без «мяса» кисло.
Пойдемте…
…За кулисами, при тусклом свете дежурного освещения, электрик на удивление споро монтирует вилки к клеммам кабеля. Ассистирует ему, отвлекая парня неуместными замечаниями, лично зав пост Витя. Возле задника, обмениваясь с кем-то наверху площадной бранью «Димины ребята» заканчивают монтаж жестких декораций. Сверху, с колосников, подают фалы для ручных подвесов. Там, на верху, тоже матерятся на чем свет.
-Ага, наверху, стало быть, работают местные спецы. Что ж, логично. Работает, черт возьми, механизм! …Движется к концу монтаж. Теперь лучше по пустякам не вмешиваться, и без него, Димы, справятся , - он удовлетворенно смотрит на часы. Шесть, без пятнадцати. Неплохой результат. …Как в армии. Дима вдруг вспоминает недавний свой сон и улыбается. …Хороший сон …и хороший день. Сегодня он опять командир лучшего, да к тому же мобилизованного сутки назад взвода. Дима достает сигареты, идет в курилку…
-…Почему жизнь, словно чешуя змеи? Что бы ни начинал делать, чем бы ни занялся, - мучительно долго въезжаешь в тонкости мастерства, набиваешь шишки, учишься на своих ошибках, страдаешь от недостатка знаний, навыков. …Но вот, проходит время, и чувствуешь, что обрастаешь плотной чешуей опыта. От ссадин и ушибов, отмеренных судьбой на этом отрезке жизни, нежная кожица твоей легкоранимой души обрастает мозолистым панцирем. Одновременно с этим, начинаешь понимать, что все, чего можно было достичь, на избранном тобой поприще, достигнуто. Ты, лучший! Ты, постиг все премудрости выбранного ремесла, и не осталось ничего такого, чего бы ты не знал или не умел. Но тебя это уже не радует. Впереди лишь рутина повседневного повторения заученных операций. Она начинает медленно тебя убивать. Ты, теперь точно знаешь, что способен на большее. Тебе становится невыносимо тесно в твоей чешуе, напоминающей теперь, тюрьму. Тебе становится не чем дышать, невыносимо тяжело двигаться. …И однажды ты, без сожаления, сбрасываешь, ставшую чужой, чешую и…
снова оказываешься беззащитным. Снова выбираешь путь, и, …все повторяется заново.
…Но это не у всех так. …Большинство привыкает к своей чешуе. Большинство страшится незащищенности и больше никогда ее не сбрасывает. …И больше не растет, …а вскоре и вовсе перестает двигаться.
- Проблема у нас, - из состояния задумчивости Диму выводит монтировщик Леша, тот самый, который никак не мог открыть ворота служебного въезда, - экраны ваши, которые на дугах, на двустороннем скотче не держатся, отлипают. Два упало уже. Вас Виктор на сцену зовет.
Дмитрий по дороге на сцену судорожно ищет выход из положения. Не хватало только, что бы экранчик, во время шоу кому-нибудь на голову е…-ся. …Ферзину, например. …Эх, нельзя на материалах экономить! Ну, никак нельзя ! Ничего, есть выход. …Всегда есть!
-Без паники, господа, - Дима уже принял решение. Нужно только быстро, без суеты, его воплотить в жизнь. Главное, без суеты, - Виктор, пожалуйста, опустите все падуги на нижние марки. Электрик продолжает работать над подключением к пульту. Вы двое, берите в кофре шуруповерты и саморезы по металлу. Мне дрель, пожалуйста, и удлинитель подлиннее. По два самореза на экран. Отверстия сверлю я , вы закручиваете.
Остальным наводить порядок. Имущество и инструменты на правый портал, к звуковому пульту. Приступили!
…У лайта Макса красные, как геморройные шишки, глаза. Он больше не спешит уехать домой. …Это хорошо. …Очень хорошо …Только бы сверел хватило. …Только бы хватило. Сверла-то, блин, китайские. …Некоторые гнутся, …некоторые ломаются, …некоторые, все же, сверлят.
…Ну вот, собственно и все. Монтаж успешно завершен.
Дима выходит на средину зала. Командует в рацию,
-Первый, третий, шестой, восьмой подвесы на верхние марки Подъем!
-Есть подъем! – Бодро отвечает с пульта Виктор. Его, похоже, начинает увлекать игра в дисциплину.
-Теперь вы, Максим, - Дима вызывает лайтмастера, - напряжение в первую цепь, …теперь в третью. …Плавно увеличиваем напряжение. …Импровизируйте
-…Второй, четвертый, седьмой. На нижние марки. Спуск! – обращается он к Виктору, и опять к Максу, - напряжение во вторую, четвертую …отлично!
…Только теперь, находясь в зале, можно оценить всю задумку художника.
Пространство сцены превращается с огромный, медленно открывающийся глаз. Расходящиеся, синхронно, вниз и вверх падуги, с натянутой на них полупрозрачной тканью, похожи на гигантские веки. Словно иней на ресницах, вспыхивают на них светодиоды. Экранирующие пластины, в последние минуты монтажа посаженые на шурупы, причудливо рассеивают свет, маскируют дешевый источник света, - злополучный «Дюралайт»
…Когда глаз полностью откроется, - в центре него вспыхнет зрачок, - проекционный экран, смонтированный на круглой, семиметровой ферме. …Из-за него начнут выходить на подиум модели…
-Максим, запускайте программу, …порисуйте светом по «векам»
Максим сосредоточено молчит, вместо ответа начинают моргать по очереди реснички исполинского глаза, а на веках распускаются замысловатые цветы из света.
-Внимание, Виктор, теперь, как договаривались, прогон смены декораций. Готовы?
-Всегда готов! – с пионерским задором отвечает Виктор.
-Тогда, первый подвес. Нижняя марка. Спуск!
Перед экраном опускается огромный, двадцати метровый логотип «Cosmopolitan» Не ожидая команд Макс, заливает его светом. Молодец! Профи!
-Стоп! Верхняя марка. Подъем! Второй подвес, нижняя марка. Спуск!
Логотип медленно уезжает вверх. Вместо него опускается полупрозрачный, как мираж, город. Банальную жесткую декорацию, изготовленную из унылого сотового поликарбоната, Максу удается засветить так, что теперь она словно сама излучает свет.
Какой, все-таки, молодец!
-Стоп! Второй подвес, верхняя марка. Подъем! Третий, нижняя. Спуск! Отлично! Все подвесы на верхние марки. Всем спасибо! Виктор, вам персонально! Определитесь, пожалуйста, кто с вами вечером работает. И дождитесь, Бога ради, машиниста дневной смены, введите его в курс дела. Не забывайте, в двенадцать прогон. Не нужно нам никаких неожиданностей, особенно с Ферзиным. Помните, расчет после сдачи проекта. …Остальных прошу подойти ко мне за расчетом. Еще раз всем спасибо!
…Утро. …Воздух, пахнущий талым снегом и еще чем-то необъяснимо тревожащим сердце. … Наверное, весной. …Солнце с красноватым утренним оттенком приятно слепит глаза, отражаясь в витринах магазинов, в лужах, в подернутой тонкой ледяной корочкой мостовой. Дима улыбается первым лучам солнца, по-детски радуясь, подставляет им лицо, жмурится. Какая все-таки замечательная штука солнечный свет!
…Куда же пойти? До начала прогона всего три часа. Поспать? Нет, ни в коем случае! Уснешь, - в течение суток никто разбудить не сможет. В гостиницу нужно зайти. Принять ванну, сменить носки. Потом, нужно хорошенько поесть, обязательно выпить грамм сто коньяку и большую чашку черного кофе. …И снова в бой.
***
…Как же, черт возьми, хочется спать. Коньяк, хоть и взбодрил немного, но не надолго.
Дима заваривает в огромной, привезенной с собой из Москвы, полулитровой кружке ароматный черный кофе. Сбрасывает с себя одежду. Оставшись нагишом, поразмыслив, заворачивает только что снятые носки в лежащий на столике рекламный буклет гостиницы. Выбрасывает получившийся сверток в ведро для мусора. Что бы еще сделать? …Порывшись в рюкзаке, бросает на кровать комплект чистого белья. Бритвенный станок, повертев в руках, бросает обратно в рюкзак. Взяв свою «сиротскую» чашку кофе направляется в ванну. Ложится в холодную, чугунную емкость. От соприкосновения с выстуженным металлом, по усталому разгоряченному телу пробегает легкая дрожь. Взбодрившись таким нестандартным образом, Дима начинает поливать себя теплой водой из душа, вытягивает далеко вперед гудящие, натруженные ноги. …Расслабляется. Вода, лаская тело, постепенно поднимается, и, наконец, заполняет ванну до краев. Привстав, он выключает воду, отхлебывает неимоверно крепкого, горького кофе и снова погружается в воду. Откидывает далеко назад голову. Затылок удобно располагается на самом краю ванны, чугун приятно холодит шею. …Хорошо. От удовольствия Дима закрывает глаза.
…Эгейское море. …Точнее, залив Эгейского моря. Вода здесь всегда спокойная и настолько прозрачная, что, стоя на берегу, можно разглядеть стайки проплывающих рыбок, экзотические водоросли, выглядывающего из-под них рака, перекатывающихся по дну морских ежиков. …А вот проплыла черепашка, …еще одна. Здесь в устье ручья их множество. Сухопутные черепахи какие-то серые, унылые, а у этих яркие, цветные мордочки, замысловатые узоры на панцирях.
…Снова прошли косячком маленькие яркие рыбки, медленно вдоль берега проплыл скат.
…Сразу за песчаным пляжем, в тени пальм и фиговых деревьев несколько летних кафе с террасами. Вечером на террасах зажгутся цветные фонарики, соберутся отдыхающие на острове туристы, греческая молодежь, наши и болгарские проститутки. Начнется праздник. …Днем посетителей здесь почти нет, но кафе все равно работают. Оттуда доносятся звуки печальной греческой музыки, чьи-то голоса. Вот из кафе вышел пожилой грек, устроился за столиком на террасе, обратил морщинистое, обветренное лицо к морю и стал думать, неспешно перебирая свои неизменные четки. …Интересно, о чем он думает? О своей нелегкой, однообразной, полной тяжелого физического труда и забот по хозяйству, жизни фермера. А может о детях, давно покинувших остров, живущих в далеких Афинах, или Фессалониках цивилизованной, городской жизнью. А может о внуках, которых ему так и не удалось понянчить. Да разве разберешь, о чем он думает. Ничего нельзя прочесть на его суровом, похожем на ствол оливкового дерева, иссушенном ветром и солнцем лице. …А навернувшиеся в уголках глаз слезы? Возможно, это от песчинки, занесенной в глаз, подувшим с моря ветром. …Кто знает.
Дима тоже заходит в кафе. Жарко. Даже море не спасает от жары и жажды.
-Я сас, – вежливо здоровается он с единственным посетителем. Дима в свободное время изучает язык и может уже вполне сносно говорить. Для здешних русских это не свойственно, поэтому к Диме относятся с уважением.
-Я су, палекари, - отвечает старик и указывает на стул рядом с собой, - кац, паракало.
Палекари, означает молодой, сильный, что-то вроде нашего добра-молодца, а кац паракало, - садись, пожалуйста. Что ж, можно и присесть. Поблагодарив, Дима присаживается в удобное плетеное кресло, вытянув далеко вперед уставшие, гудящие ноги, обутые, не смотря на жару, в высокие кожаные ботинки на мощной подошве. Это обувь греческого крестьянина. Любая другая приходит в негодность уже на второй день хождения по каменистым горным тропам. Кроме того, высокие голенища защищают от укусов змей.
- Албанец? – спрашивает, тем временем, старик.
- Нет, христианин, - отвечает Дима, доставая из-под куртки, и показывая собеседнику православный крест.
- Браво! – улыбается старик. Как ни смешно звучит фраза, но браво по-гречески всего лишь хорошо, по-нашему. Собеседник наклоняется поближе к Диме, словно желая выспросить у него какую-то, интимного свойства тайну, - Ты откуда приехал?
- С Украины, - отвечает Дима.
- Знаю, это где-то в России. Я много знаю про Россию, это большая страна, - тоном знатока говорит старик, - только у вас сейчас кризис, поэтому ты и приехал. Я видел тебя зимой на заводе Пападакиса, кажется, ты не плохой работник.
- Все верно, - улыбается старику Дима, - только я приехал не из России, а с Украины.
-У тебя в деревне, наверное, не было школы, - дедушка укоризненно качает головой, - но все равно свою страну нужно знать. Ничего, я тебе расскажу. Россия очень большая. На севере она называется Сибирь. В центральной части Москва. А на западе, ближе к Греции, Украина. Понял теперь?
Дедушка позволяет себе потрепать Диму по затылку. Дима не обижается. Его очень веселят познания старика в географии России.
-Как тебя зовут? – спрашивает у Дмитрия старик.
-Димитриос, - отвечает тот, привычно коверкая на греческий лад собственное имя. Хотя, почему коверкая? Имя-то греческое, это как раз русские его по-своему исковеркали.
-А я Стратос, будем знакомы, - старик протягивает Диме мозолистую, шершавую руку, - а знакомство нужно отметить. Я хотел бы угостить тебя, палекари, сувлаками и оузо, но ведь ты, наверное, за рулем. А по дороге на Керамню, к Пападакису, стоят полицейские. Я сам видел. Так, что даже не знаю…
-У Пападакиса я работал зимой, Страто, тогда ты и видел меня за рулем его пикапа. А сейчас лето, на заводе работы нет. Теперь я живу в Скала Хори, работаю пастухом. …А сюда я пришел пешком, …по ручью.
-Пешком со Скала Хори!?
-Да, отец, - Дима начинает всерьез гордиться собой, - пешком. До ручья доехал попуткой, а оттуда уже на своих двух. …Теперь, вот, не знаю, как добираться назад. …Пешком, пожалуй, не дойду.
-Палекари! Настоящий палекари! – Старик одобрительно похлопывает Диму по плечу, - Я отвезу тебя вечером на своем пикапе, - Стратос указывает рукой по направлению, припаркованного на обочине, двадцатилетнего «Нисана». Он подзывает официанта-болгарина. Заказывает несколько сувлаков, небольших местных шашлычков, бутылочку Оузо, местной анисовой настойки и две чашки неизменного «кафэ элиника». У нас это называется кофе по-турецки. Если сказать греку, что кофе по-элински, на самом деле кофе по-турецки, можно, пожалуй, не дожить до утра…
-А ты, правда, пришел по ручью пешком? – старик с детской недоверчивостью заглядывает Диме прямо в глаза…
…Да, он действительно пришел пешком. Сегодня у него был выходной, и он, наконец, решился выбраться к морю. Вот уже второй месяц, каждый день, выгоняя овец на пастбище, он видит его со своего плато. По вечерам, ложась спать в своей маленькой хижине, он слышит музыку, доносящуюся с побережья. Но Дима пастух, он не может бросить своих овец и коз. Их нужно пасти и доить. На это уходит вся жизнь пастуха. Ему некогда сходить к морю, которое совсем рядом, …и вместе с тем, невероятно далеко.
…Но сегодня, у него был законный выходной. Дима бодро шагал по пыльной проселочной дороге. …Шагал к морю. Идти было трудно. Хотелось пить. Начинало припекать, успевшее подняться над горизонтом солнце.
В двух шагах слева от пыльной, каменистой дороги, по которой приходилось идти, был истинный рай. Там протекал, берущий начало высоко в горах, небольшой ручей. Вокруг воды жались друг к другу экзотические деревья и кустарник, переплетенный лианами, заросший густой болотной травой. Вся эта растительность создавала живой тоннель из веток и листьев, внутри которого всегда было свежо и прохладно…
…Здесь же, на дороге, от каждой песчинки, от каждого камешка, нагретого беспощадным солнцем до состояния углей в костре, исходил нестерпимый жар. Да и само солнце, стремительно поднимавшееся над горизонтом, больно пекло в спину, даже через плотную брезентовую куртку. Растительность вдоль дороги была немилосердно выжжена и только чахлые, изувеченные палящим солнцем оливковые деревья, листья которых почти не давали тени, изредка попадались на пути. Идти становилось все труднее.
Можно было, свернув к ручью, в любой момент избавить себя от, становящегося невыносимым, страдания. Но Дима не делал этого. Этого не делал никто. Каждый кустик, каждая зеленая веточка таили смертельную опасность. Сырые, прохладные заросли служили прекрасным пристанищем для ядовитых змей, которых в этих краях водилось множество. Приходилось терпеть. Он все чаще останавливался, всматриваясь в поднявшееся над долиной марево, мучительно пытаясь понять далеко ли еще до моря. Сверху, с плато Скала Хори море казалось так близко. …Нужно лишь пройти немного, вдоль ручья. …Так казалось.
…Но Дима идет вдоль ручья уже второй час, а скала, упирающаяся в залив и служащая ориентиром, словно застыла на месте. Все это время окрестный пейзаж остается неизменным, словно Дима попал в замкнутое кольцо времени. Надеясь быстро добраться до моря, он взял с собой только деньги, не взял даже флягу с водой, которую постоянно носил на поясе. …Какая преступная неосмотрительность!
…Дима идет все медленней. Силы начинают покидать его, с каждой каплей пота из него, постепенно уходит жизненная энергия. …Наконец, окончательно ослабев, он останавливается, прислонившись к стволу дерева, обессилено сползает на землю. Все. Конец.
…Глупо, наверное, в наше время, умереть вот так, здесь, от жажды. И ни одного человека вокруг, ни одной попутной машины. Что же делать?
…Стоп! А что мешает ему спуститься к ручью, напиться, пусть не очень чистой, но все же спасительной влаги. Продолжить путь в тени и прохладе. Все-таки дойти до моря!
Мешает страх. Страх, таящейся в буйной зелени смертельной опасности. Коротко, страх смерти. …Но теперь-то, похоже, выбора нет.
-Хороший случай проверить судьбу, - улыбается циничности собственных мыслей Дима, - если меня сразу же укусит какая-нибудь тварь, значит, правы мои близкие, голимый я loser. Туда мне, стало быть, и дорога. Если же нет, - жить мне, значит, долго и, неминуемо, счастливо! …И, отгоняя противные мысли о том, что смерть от укуса змеи мучительна, что труп в этих зарослях, случись непоправимое, никогда не найдут, да и искать-то не будут, Дима, с трудом поднявшись, решительно направляется к ручью.
-Мактуб! – говорит он сам себе, -Так написано!
…Вечереет. Неугомонное солнце все еще припекает, но уже, неизбежно, клонится к горизонту. Легкий, едва ощутимый ветерок, приносит с моря первую, за минувший день, долгожданную прохладу. В кафе появляются первые посетители.
-Я искупаюсь, напоследок в море, - обращаясь к старику, говорит Дима.
Старик занятый какими-то своими мыслями утвердительно кивает. Сбросив куртку, Дима бежит к воде, по пути избавляясь от тяжелых ботинок и джинсов. Хорошенько разбежавшись, он ныряет, выбросив далеко вперед руки. Какое-то время плывет под водой, почти касаясь песчаного дна. Наконец выныривает, что бы набрать в легкие побольше воздуха, и снова вертикально уходит под воду. А вот и граница мелководья. Желтая, ярко освещенная солнцем полоска дна резко обрывается. За ней темная, зеленовато-синяя неизвестность. …Бездна.
Но Дима смело плывет дальше. В воде он чувствует себя уверенно, энергично работая руками и ногами, погружается все глубже. …Глубже, еще глубже. …Вокруг становится все темнее, прохладнее. …Воздух в легких заканчивается, …пора возвращаться.
Дно уже совсем рядом. Длинные, пугающе мохнатые водоросли, густо покрывающие его, теперь на расстоянии вытянутой руки. …Пора возвращаться.
Дима переворачивается в воде, что бы плыть обратно, но, немного не рассчитав, с головой погружается в противные, скользкие заросли. Вот черт! Он с силой отталкивается от каменистого дна, бешено загребает руками, но, …о нет, ноги запутываются в толстых лианах водорослей. …Воздуха в легких больше нет. …Это конец! …Конец! Как глупо! Господи! Как глупо!
…Нет, только не паниковать. …Сгруппироваться. Схватить руками проклятые щупальца, безжалостно тянущие на дно. Попытаться распутать, …порвать. Еще усилие. …Еще.
…Свободен! Дима судорожно работает руками и ногами. Впереди свет, жизнь, …воздух.
-Х-х-х-х-а-а-а, - измученные легкие с шумом вдыхают спасительный газ, как только Дима выныривает на поверхность.
-П-п-ф-ф-ф-у, - Не менее вожделенный, глубокий выдох. …Снова вдох. …И снова выдох, …еще и еще. …Жив! …Слава Богу, жив! …Как здорово быть живым! Какое счастье дышать!
…Мокрый, дрожащий Дмитрий стоит, в успевшей полностью остыть, ванне. Очумело глядит то на расплескавшуюся по кафельному полу воду, то на разбившуюся кружку, вокруг которой, словно вокруг терпящего бедствие танкера, разлилось темное пятно недопитого кофе.
…Левая рука поранена, очевидно, осколками кружки, из нее в воду капает кровь.
…Какая нелепость! Только что, он, чуть было не утонул в ванне. Заснул, вероятно. Очень крепко, …вот голова и соскользнула в воду. …Бред какой-то.
- Нет, так нельзя, - бормочет Дима, наспех вытираясь и выходя из ванной, - нельзя жить в таком темпе, …нельзя настолько изводить себя работой. Неожиданно вспомнив о чем-то важном, он бросается к журнальному столику, хватает с него часы,
-Без двадцати двенадцать! Ни хрена себе, биологический будильничек!
***
…А показ мод прошел, в целом успешно. Декорации работали, «глаз», как ни странно, открывался и закрывался на каждой новой коллекции очередного модельера. Все, включая заказчика и режиссера, остались, в принципе довольны.
…Был только один небольшой технический казус. При всей кажущейся незначительности, допущенная завпостом, выполнявшим во время показа обязанности машиниста сцены, оплошность, существенно подпортила общее впечатление.
Виктор, который, не смотря на Димины уговоры и запреты, все-таки выпил перед премьерой грамм триста, во втором отделении запутался в сложной нумерации множественных подвесов. В результате получилась комичная ситуация. Когда на подиум ступили модели в строгих костюмах бизнес леди, нетрезвый Витя опустил декорацию изображавшую Маями-бич, залитый ослепительным солнцем.
…И наоборот, когда на сцену выбежали полу обнаженные девочки в бикини, как гром с ясного неба опустилась хмурая декорация с очертаниями мегаполиса. Вдобавок, сбитый с толку Макс, подсветил ее зловещим, демонически красным светом.
В зале кто-то сдержанно хихикнул. Основная масса зрителей, увлеченных показом, все-таки мод, а не шедевров сценографии, вообще ничего не заметила.
…Дима же, злобно сплюнув прямо на мраморный пол фойе, выключил рацию, снял гарнитуру, и без колебаний направился в буфет.
-Ничего-то у меня не получается. Наверное, и это, снова не мой путь. – Унылые мысли, почувствовав в Димином сознании слабину, принялись немилосердно его раздирать сомнениями, - Иначе, как объяснить, что именно мне, сделавшему почти невозможное, организовавшему весь процесс практически без единой ошибки, тем не менее, попалась свинья, усилиями которой, весь этот титанический труд коту под хвост.
…Еще Коэлье, этот новомодный проповедник от литературы, тоже хорош, - Дима не к месту вспоминает прочитанную недавно книгу популярного автора, - …Если ты на верном пути, все силы вселенной будут на твоей стороне… С-с-сволочь! А слабо написать о тех, кто не на верном пути!? Что им-то делать прикажете, уважаемый? К каким силам им обращаться? Пояснил бы нам дуракам, …великий мастер слова.
- Водки! – Командует Дима изумленной театральной буфетчице, не привыкшей к подобному обхождению, - Двести! …И сок, …томатный.
-Водочку, чем будете за…
-Не буду, мать! Ничем не буду! Закуска, она градус понижает. – Бросая на стойку хрустящую пятидесятку, Дима обращается к едва оправившейся от легкого шока пожилой женщине. – Сдачи не надо!
-Превратили храм искусства в вертеп разбойников, - бурчит старушка, принимая между тем Димину подачку, - …где ж это видано! Эти стены помнят Козловского, Вертинского! Здесь пел Шаляпин! …А теперь. …Девицы дезабилье скачут, …панков каких-то понаехало,…водку без закуски хлещут. …Уму не постижимо!
…Дмитрий в два приема выхлестывает свою водку, стараясь побыстрей удалиться. …Он очень боится сорваться. …Очень хочется наговорить этой ханже с порочным лицом престарелой проститутки вдоволь набегавшейся, в свое время, дезабилье, каких-нибудь изысканных гадостей. …Эх, вчинить бы здесь образцово показательный дебош с мордобоем. …Нельзя, однако. …Скандал сейчас меньше всего нужен. Нужно как раз, наоборот, как можно быстрее валить отсюда.
…В дверях буфета Дмитрий неожиданно сталкивается с маэстро Усенко.
-А, вот вы где!? – нехорошо улыбаясь говорит шеф, -Закусываете?
-Да какие уж тут закуски, - угрюмо отвечает Дима, изобразив на лице улыбку, вполне конкурентоспособную по плохости с улыбкой мастера - только выпиваю. Вот и мадам буфетчица, если угодно, может подтвердить.
Несколько озадаченный таким ответом Антон, поразмыслив, пытается вернуть разговор в заранее намеченное им русло.
-Вы напрасно показ не смотрите, - говорит он Диме, стараясь не менять выражения лица, -полюбовались бы на свои художества, особенно на прекрасно организованную вами смену декораций.
-Антон, я все видел, -Дима из последних сил старается сдерживаться, - я не только любовался, но и непосредственно руководил сменой декораций.
-Ну, и как вы оцениваете свою работу? – не унимается маэстро.
-Да никак не оцениваю, - Дима решает побыстрей закончить, становящийся невыносимым, разговор с шефом, - кто я вообще такой, что бы что-то оценивать. Для этого существуют мэтры, вроде вас Антон. Оценивать, это по вашей части, а наше дело маленькое, бери больше, кидай дальше.
-…Вот, значит, как вы заговорили, - чувствуется, что Антон Анатолиевич заволновался, - что же вы меня в заблуждение вводили, говорили, что хотите стать художником-постановщиком, а сами…
-…Обязательно стану, Антон, - Дима грубо обрывает шефа, взгляд его становится твердым, в голосе звучит вызов, - но только не в команде с вами, …и уж точно, не с вашей помощью. …И не нужно на меня так смотреть. Сказали бы лучше спасибо, что я вам за не полных десять дней сделал проект, на который, по-хорошему то, и в Москве месяц нужен, …не то, что в Киеве. …Без людей, без команды, …без денег, практически.
…Кстати, я еще не до конца рассчитался с людьми, а выделенные мне средства, простите, закончились. Так что потрудитесь выдать мне шестьсот долларов на расчеты. Полный отчет по израсходованным суммам я вам в Москве предоставлю.
-Я вашим людям платить ничего не намерен, - теперь вызов звучит уже в голосе Антона, - за такую работу, …за такую смену декораций, - он потрясает рукой в направлении сцены, - наказывать нужно, а не поощрять деньгами.
-Антон, вы хоть понимаете, как подставляете меня? - От волнения на лице Дмитрия начинает самопроизвольно сокращаться какой-то нерв. - Я людям не поощрительные бонусы обещал, а зарплату более чем сутки непрерывной работы. Штрафные санкции я с ними не оговаривал. Если же вы хотели применить собственную, прогрессивную систему оплаты, нужно было приехать на сутки раньше, вмешаться в процесс. …Может, у вас бы лучше получилось.
-Вы меня учить будете? ...Штрафные санкции не оговаривали? Напрасно! Зарплату обещали? - вот и выкручивайтесь, как знаете, раз вы такой умный. Вон, у Ферзина можете денег попросить, - Усенко надменно ухмыляется, давая понять, что разговор закончен и его слово в этом разговоре последнее, - …а у меня денег нет, …с собой. Кроме того, я на самолет опаздываю. У меня вылет через час. Словом, до свиданья. Беседу нашу, в Москве продолжим, …за одно и отчет об израсходованных средствах предоставите. Всего доброго!
-Козел! – умышленно громко, что бы Антон услышал, говорит Дмитрий, направляясь к выходу, - не о чем мне с тобой в Москве беседовать!
…На воздух хочется. Душно! …Нет, не в театре. В театре, как раз свежо, даже прохладно. …На душе, очевидно.
-Душа, …душить, …душно, …душ, - уставший, постоянно норовящий отключиться мозг, ассоциативно выстраивает, почему-то, именно такую цепочку однокоренных слов, - …пора о душе подумать, …хватит ее душить, …ей и так душно, …хорошо бы принять душ, - додумывает он, начиная анализировать.
… На улице разгоряченный и без пальто Ферзин. Он в прекрасном расположении духа и в обществе каких-то длинноногих, дорого выглядящих, девиц. Он слегка подшофе. Интенсивно жестикулирует, о чем-то, вероятно, договариваясь. Девицы заливаются звонким хохотом, весьма, впрочем, наигранно. До Диминого слуха доносятся слова «бабки», «платить», «имеются», а так же фразы «могу позволить» и «не вопрос».
-Самое время попросить денег у Арона Моисеевича, - судорожно соображает Дима, - при девицах постесняется совсем ничего не дать, …да и шеф, лично, рекомендовал, нельзя ослушаться.
…Тем более, что бабки имеются, и это, судя по обрывкам разговора, для Ферзина не вопрос. …Вот и проверим.
Антон Усенко, зная о Диминой патологической скромности, был на сто процентов уверен, что, у кого у кого, а у Ферзина Дима не сможет попросить денег, даже перед лицом смертельной опасности. …Ошибся.
-Арон Моисеевич, ради Бога извините, …позвольте минуточку вашего внимания. - Дима подходит как раз вовремя. К подъезду припарковывается шикарный «Мерин», на котором, судя по сложившейся диспозиции, Ферзин и собирается отъезжать, вместе с девицами. Он, то и дело, тискает одну из них за хрупкие плечики, другой, все время, горячо шепчет что-то на ушко.
-Я весь внимание, - Ферзин удивленно вскидывает брови.
-У меня проблема, и никто, кроме вас, в этом городе, не в состоянии мне помочь, - невероятным усилием Дима придает лицу плаксиво-дегенеративное выражение, - дело в том, что Антон Усенко, отправившись, прямо с показа в Москву самолетом, совершенно позабыл оставить мне каких-либо денег. …А у меня ведь демонтаж, расчеты с постановочной группой, … обратная дорога в Москву.
-Ну, этим вы меня не удивили. Ваш шеф, в последнее время, и не такие номера выкидывает. - Только что веселый Арон Моисеевич мрачнеет лицом. – Сколько?!
-…Что, простите?
-Денег, сколько тебе?
-Тысячу…
***
…Каморка заведующего постановочной частью. На грязном, застеленном газетами столе, неизменная бутылка водки, разнокалиберные стаканы, останки вареной колбасы, хлеба и лука. Среди прочих закусок умильно выделяется эмалированный судок с гречневой кашей, котлеткой и горсткой салата. Жена кому-то собрала, а может мама. Это не важно.
Сейчас важно материализовать духов и раздать слонов. Поэтому Дима с достоинством входит в каморку, окидывает взглядом присутствующих.
-Что ж, господа, - он говорит спокойно, ничего не выдает в нем волнения, - извольте получить расчет за проделанную работу. Диму обступают со всех сторон.
…Но вот деньги розданы, в кругу рабочих сцены заметное оживление, большинство поспешно расходится. Дима не спеша, подходит к Виктору. Виктор внутренне напрягается.
- А помнишь, я обещал тебе адекватное вознаграждение? – По-прежнему ничто не выдает в Диме волнения, и только улыбка, застывшая на лице, становится еще более натянутой.
-Да, да. Помню, конечно, - Виктор весь съеживается, почувствовав неладное, замирает на полуслове.
- Это хорошо, что ты все помнишь. А то, что я просил тебя, сегодня утром, что б ты не пил больше водки, помнишь? – Дмитрий непреклонен.
-Помню, - угрюмо потупив взор, отвечает горе – зав. пост.
-А то, что я морду тебе за это обещал набить!? – Дима срывается, наконец, на крик. – Это ты помнишь, сука?!
-П-п-п-помню…
-Ну, вот и не обижайся!
Безукоризненным оперкотом Дима сбивает Виктора с ног, но маленькие размеры комнаты не позволяют тому упасть. Отрикошетив от стенки, он отлетает обратно к столу, снова попадая в цепкие лапы взбешенного Дмитрия. На сей раз, схватив несчастного, чуть пониже затылка, он с силой толкает его лицом в стол. Разлетается посуда, падают на пол и разбиваются стаканы, переворачивается и расплескивается на стол водка.
…в судок с гречневой кашей, из разбитого носа, заведующего постановочной частью капает кровь.
Выходя, Дмитрий бросает на стол, рядом с судком, смятую сотку.
-Получите и распишитесь, - говорит он, исчезая за дверью, - а теперь спать, спать и еще раз спать! Все остальное завтра! …Немедленно спать!
Выйдя из театра, Дмитрий быстрым шагом, почти бегом, направляется в гостиницу.
***
…Ночь. Дима встает с постели, осторожно, что бы не потревожить спящую жену. Тихонько одевается, достает из книжного шкафа коробку из-под кубинских сигар. В коробке, завернутый в холщевую тряпицу, пистолет «Вальтер». Дима достает его из коробки, аккуратно вставляет в рукоятку обойму с патронами, прячет пистолет в карман куртки. Смотрит на часы. Пора выходить.
Дима твердо решил убить человека. Своего кредитора. Он просрочил выплату долга на целую неделю, и теперь, за каждый просроченный день, ему начисляют штрафной процент. Какая-то, совершенно несуразная сумма, которую Дмитрий даже не удосужился высчитать. Толку-то. Денег все равно нет, …и в ближайшее время не будет. А сумма, которую он должен в результате грубой подставы такова, что нет никаких шансов ее быстро вернуть. Заработать, или украсть, или перезанять на длительный срок. Ее даже отобрать не у кого, не знаком Дима с такими людьми. …И, кроме того, счетчик. Не стоит на месте, растет с каждым днем, и без того чудовищный долг.
А заимодавец Димин, человек с понятиями. Крышуют его пацаны серьезные. Придет время, спросят с незадачливого бизнесмена и деньги, и проценты. Ой, спросят!
С него-то ладно. Но эти нелюди, начнут с самого слабого места. С жены, с дочери, …с мамы. Вот ведь попал, так попал!
И тогда Дмитрий решил.
Он устранит источник опасности. Устранит источник своей проблемы, раз уж нет способа ее цивилизованного решения. Он убьет своего кредитора.
Как?
Очень просто. Застрелит из пистолета во время передачи денег. К этому Дима готовился целую неделю. Наблюдал. Каждое утро, около пяти часов, ростовщик, с завидной пунктуальностью выходил из дому, садился в свой BMW, и куда-то уезжал. Возвращался он только к обеду. План был такой. Дима, вооруженный пистолетом, подходит к дому ростовщика без пятнадцати пять и занимает удобную позицию в подъезде, под лестницей.
Никакой охраны, или сопровождения у Диминого кредитора нет, слишком он уверен в себе, в своей крыше. Поэтому, Дима спокойно подходит к нему, протягивая пакет с «куклой», говорит, что ему подфартило, и он хотел бы вернуть долг прямо сейчас. Тот обязательно отвлечется, он просто не может не заинтересоваться пакетом. Хоть на секунду, но отвлечется, станет беззащитным. …И тогда Дмитрий его убъет.
Обоймы «Вальтера» для этого хватит. Главное, что бы насмерть. На всякий случай Дима взял с собой еще и австрийский штык. По-любому, на смерть. Потом, он утопит весь свой арсенал в реке, подальше от города. И в бега. Вещи, документы и деньги, на первое время, в заранее собранной с вечера спортивной сумке. Все! Пора!
-Дима! – Наташа останавливает его на выходе окриком. – Димочка! Только не надо никого убивать! Оказывается, жена не спала. Она все это время наблюдала за Димой из глубины комнаты. Наконец, она решилась заговорить.
-Все можно исправить, все еще можно изменить, Димочка. – Жена говорила с жаром, глотая подступающие к горлу слезы. – Все еще может сложиться очень-очень хорошо, только не убивай. Если убьешь, - все, конец! Дальше все уже будет только плохо. Не знаю, …не могу объяснить почему, но это так. …Я это чувствую.
-Чувствуешь?! – Дима злобно бросает сумку на пол. – А ты, случайно не чувствуешь, что скоро всем нам придет большой п-дец. Раз уж ты у меня такая чувственная, немедленно собирай вещи, только самые необходимые, буди Настю, и на вокзал. Вы сегодня же, слышишь, сегодня должны удрать из города! Через три часа Софийский поезд. Потом будет уже поздно. …Я никого уже не смогу защитить.
-Димочка, я останусь с тобой! Я тебя теперь не оставлю! Вот увидишь, все будет хорошо. …Ты только никого не должен убивать.
-Дура! – в бешенстве кричит на жену Дмитрий и …просыпается.
…Положительно нельзя так много работать, - Дима выходит на балкон, закуривает сигарету, - попробуй теперь снова уснуть. Эх, жаль Петрович сегодня не смог приехать. …Какая-то проверка у него. …Жаль. Однако, без снотворного теперь не уснуть.
Докурив сигарету, Дима, ежась, возвращается в номер, достает из холодильника початую бутылку коньяку…
-За то, что бы не было тех, которые хотят, что бы не было нас!
…На Москву!
(послесловие к первой части)
…Андрей все-таки пришел. Несмотря на недавно начавшуюся итоговую проверку, отпросился со службы и пришел. … Пришел проводить старого друга.
Он снова был в военной форме. …В новой, модельного твида, интенсивно зеленой шинели с погонами подполковника.
…Друзья сидели теперь в маленьком привокзальном кафе. Им очень о многом хотелось сказать друг другу. Хотелось поделиться тем, чем мужчины не делятся, даже с близкими. …Сомнениями и слабостями. …И, конечно, надеждами. …Хотелось сверить показания своих внутренних компасов, стрелки которых наверняка размагнититились за долгие годы пути.
Пути по жизни …Еще раз пожелать друг другу удачи.
… И, хотя до московского поезда оставалось еще больше часа, оба знали, что не успеют…
Они не успели бы, даже если до поезда оставалось бы десять, …да что там, сто часов.
-Я, Масяня, все же, решил идти до конца. Думаю, это и есть уготованный мне путь, и ни куда от него не сбежишь. Дослужу до пенсии, получу полковника, - Петрович грустно улыбнулся, - а уж потом…
-…Станешь генералом, - шутливо-молодцевато закончил фразу Дима и то же улыбнулся, - а то у меня, до сих пор, ни одного знакомого генерала нет.
-Все бы тебе шутки шутить, - наиграно обиженно отреагировал Андрей, - а я, между прочим, вполне серьезно.
-И я серьезно, Андрюша. - Дима перестал улыбаться, - …Становись генералом, становись депутатом от партии «зеленых», тебе, кстати, идет этот цвет, узурпируй власть, иди до конца, раз уж выбираешь путь воина…
-Да какой там, выбираешь. - Андрей помрачнел, - Это не я, это он меня выбирает!
-Такая же самая херня, - понимающе улыбнулся Дмитрий, - думаешь мне охота ехать? Думаешь, охота пахать, в мои-то сорок, как солдату первого года службы? Охота учиться на, старости лет, у молодых мастерству? Думаешь, я не пробовал лечь на дно, стать маленьким, незаметным человечком? Ни хрена из этого не вышло! Ну не могу я ходить на срочную службу! Не могу без борьбы, без надежды на шанс, …на успех. Вот и воюю всю жизнь...
-А не надо было присягу давать, …быть честным, храбрым, бдительным воином, да еще клясться при этом собственной кровью, - несколько злобно, резюмировал Петрович, - вот и воюй теперь, …воин.
-Ну и ты воюй, - в тон ему, ответил Дима, - нечего жаловаться. А что до пути, так мне вообще кажется, его никто не выбирает. Он при рождении выдается, как меч, …или крест.
…Предопределяется, что ли.
-Фата? – Андрей удивленно поднял брови и язвительно ухмыльнулся, - И ты туда же? Материалист, сын материалиста, внук материалиста.
-Да, Андрей, судьба. Она самая. - Проигнорировав иронию друга, оживился Дмитрий. Чувствовалось, что его посетила какая-то новая мысль, - …Знаешь, это как в компьютерной игре. Игровую карту можешь менять сколько угодно, а сама игрушка, это, брат, компьютерная программа, с четко прописанным алгоритмом. Уж в ней-то, если, конечно ты не хакер, ни фига не изменишь. …Через какое-то время и сам начинаешь замечать, что меняется лишь внешний вид персонажей, а их поведенческая модель, - дудки. Меняется ландшафт, - но количество поворотов, спусков, подъемов, бонусов и ловушек опять неизменно. …Да и в остальном, …тот же сюжет, те же уровни, те же правила.
- Смелая мысль. …И на правду, честно говоря, очень похоже. Только меня, Мася, твой компьютерный фатализм что-то не радует. Я, знаешь ли, юноша романтичный, - Андрей посмотрел на часы, - а у нас с тобой, до поезда, час остался. Заказывать что-нибудь будем? А то на нас уже буфетчица нехорошо смотрит.
-…Не знаю. …Мне ехать как никак, - Дима внутренне напрягся, словно собирался принять какое-то ответственное решение, - …разве что пива, …по бокалу.
-Пива так пива, - Андрей отошел к стойке, сделал заказ и тотчас вернулся на место, - …а скажи, сам-то ты своей жизнью доволен? У тебя ведь, всегда по-разному складывалось. Ты ведь, не то что я, ты все на своей шкуре проверяешь. Ломаешь свою жизнь по вертикали, когда вздумаешь.
-Ничего я не ломаю, Петрович, - Дима отпил пива из своего бокала и продолжил, - я ведь, только с виду шебутной, а так, по жизни, я робкий. Ничего бы мне самому не сломать, если б оно само не ломалось. Вот ты смеешься, а ведь на самом деле, судьба у меня такая. И ломал я свою жизнь, только тогда, когда не ломать было не возможно. Когда , если не ломать, - п-дец полный. Я даже из армии хрен бы уволился, если б не украинская независимость, если бы меня, после Польши, не направили бы в деревню Мухосранское, в смысле в Гайсин, где ни жилья, ни роста, ни цивилизации. Где из культурных ценностей только кабак да баня. Я, между прочим, четыре года подряд, командиром отличного взвода был, лучшего экипажа. Ротный у меня контуженый, после Афгана, все по госпиталям валялся, так я последний год ротой, вместо него командовал. Получалось. И солдаты, и офицеры меня уважали. Думаешь, легко мне все это было ломать, как ты выразился, по вертикали? …Просто пришло время. Просто мактуб! Зато как я теперь этой самой фатум благодарен, кто бы знал. …Не знаю даже, понимаешь ты меня, или нет.
-Да не кипятись ты, Масяня. Кто-кто, а я-то тебя лучше всех, наверное, понимаю, - Андрей заговорил извиняющимся тоном, - у меня ведь все как у тебя, если разобраться, только с точностью наоборот. Мне все время хочется изменить свою жизнь, сломать ее, к растакой матери, а она, сука, не то что не ломается, она, наоборот, складывается так, что приходится все время созидать, по кирпичику, …созидать, …со…
-Все верно Петрович, ведь ты, в отличие от меня, созидатель, - Дима перебил друга на полуслове, - вот ты и созидай. А я Шива-разрушитель, я буду разрушать. …И никакой социальной революции в этом нет. Все нормально, Петрович. Все по правилам игры.
-Так-то оно так, - Андрей грустно вздохнул, - да только я, на днях, на всю свою жизнь оглянулся, …ан ничего-то я, если разобраться, и не создал. Какой же я, после этого, в транду, созидатель…
-Такой же, как я разрушитель. …Ну, телевизор, однажды жене разрушил, да и то по пьяной лавочке, - Дима развел руками, - …такие дела.
-Нет, Мася, ты давай, на себя не гони. Твоя жизнь, это история. По ней сценарий писать можно. …Сам посуди, и военным был, и бизнесом занимался, и торговлей, и золотом и валютой баловался, в бандитские, даже, я слыхал, какие-то расклады встревал. …А чего один твой греческий анобасис стоит. Подумать только, человек, разуверившись в своих идеалах, утратив мотивацию, бросает все, и семью, и бизнес, и друзей и родителей и уезжает в Грецию работать пастухом в горном селе. Да это ж, …просто голова кругом…
Так что, не наговаривай на себя. …Ты у нас и слабым был, и сильным, и богатым, и бедным, …а, со своей новой профессией, чувствую, скоро еще и известным станешь.
-Это ты не наговаривай. Богатым я никогда не был, - отмахнулся Дмитрий и хотел, было рассчитаться с официанткой принесшей, наконец, пиво. Петрович ловко опередил друга, положив на поднос свою, вероятно заранее приготовленную, десятку.
-Забудьте, - перейдя, почему-то, на вы и отстраняя Димину руку с деньгами, сказал он наиграно-помпезно, - после нашего с вами королевского ужина при свечах, я ваш вечный должник. …А насчет богатства, …я совсем не то имел в виду. …Понятно, олигархом ты никогда не был и, наверное, не будешь, с твоей-то удачей. …И, слава Богу. Но ведь на иномарке ездил, собственный бизнес имел, … - Андрей отхлебнул пива.
-Короче, я тебя понял, - воспользовавшись паузой, Дима опять перебил друга, - ты наивно полагаешь, что моя жизнь чем-то, принципиально отличается от твоей, и хочешь узнать, что я в связи с этим ощущаю. Верно?
-Да, наверное, - неопределенно пожал плечами Петрович и снова хлебнул пива.
-Замечательно, - Дима последовал примеру друга и, оживившись, продолжил, - вот в этом-то твоя, Петрович, ошибка. Игра-то у нас с тобой О-ДИ-НА-КО-ВА-Я! Вот, совершенно идентичная! Даже название у нее одно и то же. «Иван-Царевич в жопе у Змея Горыныча, называется. И правила в ней, для всех игроков, одинаковые. А правила такие: нужно в жопу зайти, пройти все, сколько там, у Данте, кругов ада? Семь? Двенадцать? Вот, стало быть, столько и уровней в нашей игре. Их все нужно пройти, и на самом верхнем, последнем уровне, выбраться наружу, через его, Змея-Горыныча, зубастую пасть. А как выберешься, тут и игре конец. Да, совсем забыл, если не наберешь, в процессе игры, нужного количества очков, в самом конце змей тебя съест. …И полетишь ты, Иванушка, обратно, через пищевод в желудок, из желудка в, …сам знаешь куда.
-В жопу, что ли? – Андрей опять грустно улыбнулся, отпив из своей кружки больше половины, - Не веселая, однако, перспектива. …Нет, Масяня, не нравится мне твоя игра. Ой, как не нравится. …Хотя, черт возьми, наверное, ты прав. Уж больно твоя игра на мою жизнь похожа.
- То-то и оно, что похожа, …и не только на твою, - Дима залпом допил свое пиво и поглядел на часы, - …половина, - грустно сказал он, пора бы и к поезду выдвигаться.
-…А знаешь, - продолжил он, после минутного раздумья, - давай по сто пятьдесят, на дорожку!
-Давай, Масянька! Давай на дорожку! – Андрей не заставил себя долго упрашивать, - Кто знает, когда еще свидимся.
…На перроне возле московского поезда было оживленно. Посадка в поезд была в самом разгаре. Возле Диминого вагона толпились экзотические длинноволосые парни. Затянутые в джинсу и кожу ребята были музыкантами, они сосредоточено загружали в вагон, передавая по цепочке, свои инструменты. Один из них, постарше, с виду администратор группы, переругивался с носильщиком из за завышенной, по его мнению, цены на предоставленную тележку. Другой парень, обнявшись, прощался с девушкой затяжным французским поцелуем. Мимо них, толкаясь, прошли двое угрюмых мужчин в одинаковых кожаных куртках с пристежными воротниками и с одинаковыми, туго набитыми, китайскими клетчатыми сумками. Нарядные, распространяющие дурманящий запах дорогого одеколона мужчины в пальто и без багажа, сопровождаемые целой командой крепких спортивных парней, вежливо поинтересовались местом расположения спального вагона.
-Погляди! Погляди, Петрович! – слегка захмелевший Дима толкал плечом, ставшего совсем грустным, друга, - Вокзальный перрон, чем не иллюстрация к моей теории!? Поезд-то для всех один, и едет он в одну сторону, и всех своих пассажиров везет в том же направлении. И конечная станция у всех одна, и, даже, цель поездки, по большому счету, мало у кого отличается. В том смысле, что едут люди в избыточную, богатую Москву, как правило, заработать денег.
…Смотри, вот эти с кошелками, будут, наверняка, работать на стройке, жить в вагончике до следующей осени, питаться «Мивиной» и салом. Если не кинут, привезут домой долларов по восемьсот.
…А эти, кожано-патлатые, едут, наверняка, на фестиваль джазовой музыки. Целую неделю будут жить в гостинице, днем выступать на фестивале, а по вечерам играть в Московских клубах. …Они, хоть и не везут с собой сало, хоть и не экономят на обедах, позволяя себе покушать в недорогом ресторане, все равно заработают за эту неделю больше, чем те, первые, за пол года непосильного физического труда.
…А ароматные господа в пальто, которые никак не найдут свой спальный вагон, и вовсе едут на один день. В Москве их обязательно встретят на черных «компрессорах», поселят в «Астории». Они примут душ, позавтракают, а потом съездят кое-куда, кое-что подпишут, и сразу назад, самолетом. …И, что характерно, заработают при этом намного больше, чем все насельники этого поезда, вместе взятые.
-То есть, по твоему выходит, что игровая карта предопределяет каждому количество дерьма в желудочно-кишечном тракте Змея Горыныча? …Один буквально прорубает себе путь в фекалиях, а специально для другого Змею Горынычу делают полное промывание желудка, да еще специальным дезинфицирующим раствором с ароматной фруктовой отдушкой, - чувствовалось, что предложенная Димой тема, начала увлекать Андрея.
-Нет, Андрей, скорее не количества. …Количество величина, к сожалению, заданная. Сам посуди, наших строителей могут кинуть и они будут от этого страдать. Музыканты, художники, композиторы и писатели, это их, разовое, единовременное так сказать, страдание, испытывают дозировано, на протяжении всей жизни. Ничуть не меньше первых, страдающих от тяжелого труда и плохих жизненных условий, страдают они от рефлексии, непризнанности, от нервного истощения. Испытывают постоянные муки творчества, страдают от алкоголя и наркотиков.
А о последних вообще говорить не приходится. Мы видим только красивую сторону медали и, порой, наивно завидуем их успешности. А представь на минуту, что с ними будет, если они, там, в Москве, подпишут, к примеру, не те бумаги. В их кругу принято только одно средство устрашения, - контрольный в голову. Могут, правда, в порядке исключения, украсть жену, или ребенка, а потом вернуть обратно, в несколько испорченном виде, например по частям. И что, в сравнении с этим, страдания всех предыдущих? Пыль! Так что дело не в количестве, а скорее уж в качестве дерьма, точнее, в качестве его визуализации. И бомж, и олигарх пьют водку. Не известно еще кто больше. И дерьмо это, в своей основе, имеет одну и ту же химическую формулу.
А вот подаваться может и как элитный напиток, по цене шестьсот евро за бутылку, и как пойло для свиней, гривен за пять.
- Да, пожалуй. …Подумать надо. …Только что ж мы не о том все. …Уже и прощаться пора, - Андрей обнял друга за плечи, -…пойдем, я тебя до вагона провожу.
-Пойдем, Андрюша, - Дима посмотрел на часы, - действительно пора уже. Мне пора уезжать, тебе возвращаться. Я ведь, как и ты, твердо решил, путь не менять, в сторону не сворачивать. Так что, - На Москву! На Москву, Петрович!
-На Москву, Масяня, - Андрей еще раз обнял друга, помог затащить в тамбур тяжелый рюкзак.
-До встречи у фонтана! – прокричал Дима уже из тамбура. Поезд дернулся и стал медленно набирать скорость.
-Андрей отвернулся и медленно пошел прочь. На глаза навернулись скупые мужские слезы. Звенящее одиночество свалилось на него с отъездом Масяни.
-На Москву! – еще раз крикнул Дима вслед удаляющемуся другу, прежде чем проводница закрыла дверь в тамбур. На Москву, сказал он, закуривая, глядя на мелькающие за окном огни Киева. Какое-то приятное воспоминание юности шевельнулось в сердце.
…Поезд набирал скорость, снова унося Диму в какую-то другую, новую жизнь, снова давая надежду, что все еще впереди, что все образуется и будет он, Дима, опять счастлив и весел. – Будем жить! – сказал он сам себе и, потушив сигарету, направился в свое купе…
ГЕОРГИЙ
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
«ЕВАНГЕЛИЕ ОТ МАСЯНИ»
Глюк 1.1. «Труд и болезнь».
Вернемся, читатель, к нашему герою, Дмитрию Малько. Попробуем понять его. Попробуем пройти вместе с ним хотя бы небольшой отрезок его непростого пути. Пути воина, обреченного на бой. Попробуем испытать то, что испытывал он, той, теперь уже далекой, осенью двухтысячного года, когда, оставив дома жену и дочь, уехал познавать и покорять Москву? Или, …он познавал и покорял самого себя? А может быть, саму жизнь? Чем он жил тогда? На что надеялся? О чем мечтал?
…Но прежде, позволь спросить, приходилось ли тебе трудиться за еду и кров? Приходилось ли, скажем, снимать угол в, и без того, коммунальной квартире? Прости, читатель, задав тебе этот вопрос, я сразу же понял, что сморозил глупость. Миллионы людей трудятся за еду и кров. Миллионы проживают свою жизнь на съемных квартирах, снимают комнаты, углы, ютятся в коммуналках. И при этом не ощущают себя несчастными или обездоленными. Они реально бывают счастливы, когда им удается скопить денег на покупку дорогого мобильного телефона. Они могут жить светлой мечтой о приобретении, когда-нибудь, в будущем, подержанного автомобиля «Жигули» четвертой модели. Эти люди, безусловно, страдают от своей бытовой неустроенности. Кто спорит? Но страдают, по большей части, неосознанно, с истинно христианским смирением принимая свою судьбу, не пытаясь даже разобраться в причинах своего убожества. Так что, вопрос мой должен звучать, наверное, так: «Приходилось ли тебе, дорогой друг, осознавать, что ты ничем, по сути, не отличаешься от заезженной ломовой лошади, единственной мотивацией которой служит возвращение, в конце изнурительного рабочего дня, в стойло, где ее ждет скудная порция овса и короткий отдых перед новым трудовым днем?»
Глюк 1.1. «Героин по-царски».
…Он как раз работал в студии над очередным большим проектом, когда в дверь позвонили. Это был друг его шефа, известного в Москве театрального художника, маэстро Усенко, - Владимир Федорович Головатый. Отставной бандит, а ныне профессиональный жигало, состоящий на иждивении сразу нескольких состоятельных дам. Помимо этого, Владимир Федорович занимался тем, что беспрерывно «тусовался» в нужных местах, а именно на дорогих презентациях, модных показах, персональных выставках и, естественно в правильных клубах. Этот, во всех отношениях, респектабельный, пятидесятилетний мужчина умел производить впечатление на женщин. И умел этим пользоваться. Он безошибочно выделял в модной «тусовке» провинциалок из состоятельных семей, приехавших покорять Москву в качестве топ-, фото- и проcто моделей без определения надобности, актрис и певиц всех жанров и направлений. Он представлялся то продюсером, то лучшим другом Игоря Крутого, то бизнесменом от шоу-бизнеса. В первый же вечер наивная девочка оказывалась в постели обольстителя, затем в течении месяца спускала с его помощью все отпущенные ей на покорение Москвы средства, и … бесславно убывала домой, в свой родной город Урюпинск. Впрочем, иногда и не убывала, а по прошествии некоторого времени, появлялась уже в другом качестве на Пушкинской площади, в районе печально известного первого русского Макдоналдса. Сам же коварный интриган продолжал наслаждаться жизнью, выглядел отлично, на здоровье не жаловался, хотя и баловался наркотиками, да и алкоголя не гнушался.
Сегодня же, Федорович был невероятно возбужден. Руки в постоянном движении, взгляд хищный, бегающий:
-Фольга есть? - вместо приветствия изрек он, войдя в переднюю, - только плотная нужна, как для гриля, понимаешь?
-Не понимаю, на кой она вам сдалась, уважаемый, - Дима искренне не понимал, для чего человеку в пиджаке за 700 долларов фольга, - что вы в нее будете заворачивать?
-Вот достал! Не заворачивать, а разворачивать, - взгляд его сделался заговорщицким, он перешел на шепот, - сознание будем разворачивать, найдешь фольгу, - угощу!
-Не разворачивать, а расширять, - поправил его Дима, вынося из кухни (студия располагалась в просторной квартире на первом этаже) целый рулон плотной пищевой фольги, - столько хватит?
-Да этого на всю оставшуюся жизнь хватит! Ну, бери ключ, пошли в семнадцатую.
…Семнадцатая, на самом деле была квартира №17 напротив студии, захваченная господином Иссаенко незаконно, как говорили в Москве, самозахватом и превращенная им же в подсобное помещение.
Великий, в своем роде маэстро, в быту был чрезвычайно скуп, поэтому при каждом очередном наведении порядка в студии, то есть в квартире №18, абсолютно все отходы творческого процесса не выбрасывались, но бережно складировались в семнадцатой квартире. Более того, туда же вывозились и предметы быта из квартиры самого мастера, если таковые приходили в негодность, или предлагались к выбросу его супругой. В довершение картины, здесь, так же, хранились и некоторые запчасти от автомобилей господина Иссаенко, как правило, ржавые нерабочие железяки.
Одним словом, это были настоящие авгиевы конюшни, с той лишь разницей, что никакому Гераклу ни при каких условиях не удалось бы их очистить. Ибо маэстро бдительно стоял на страже своих «сокровищ», уподобляясь скупому рыцарю. Человек, ездивший по Москве на коллекционном «Ягуаре», страшно огорчался, если что – нибудь, без его ведома, Дима выбрасывал. Нередко, он лично инспектировал единственный в Малом Козихинском переулке мусорный контейнер, устраивая отвратительные сцены ревности, по поводу случайно выброшенной «замечательной, почти новой отверточки».
Дима был в студии техническим директором, поэтому проблема семнадцатой квартиры, была его личной головной болью. Здесь хранились комплекты мобильных декораций к гастрольным турам, которые он, Дима, обслуживал, инструменты, электродвигатели, спецодежда, словом много вещей хороших и нужных, которыми приходилось постоянно пользоваться. Хранились же они вперемешку с истлевшими театральными кулисами, для чего-то украденными, лично маэстро, в каком-то театре, с рулонами тканей, со старыми запыленными багетами, засохшими красками и прочей мятой, ржавой линялой и дурно пахнущей дрянью. Но настоящим бедствием были макеты. По сути своей, нередко, это действительно были шедевры моделирования. Кропотливо выклеенные из пенокартона не одним поколением театральных художников, выдержанные в масштабе модели театральных сцен, интерьеров, архитектурных привязок. Теперь же, в эпоху компьютерного трехмерного моделирования они, как и многие их авторы, не сумевшие вписаться в новые времена, стали раритетом, причем абсолютно не востребованным. Выбросить же их, для Антона Анатолиевича означало выбросить часть своего прошлого, когда он был молод и по-настоящему успешен. Поэтому все пространство семнадцатой квартиры, не занятое хламом и старой мебелью, занимали именно макеты, выполнявшие уже много лет лишь одну функцию, - функцию пылесборника.
Единственным оазисом в этом царстве хлама и пыли была угловая маленькая комнатка, в которой, иногда по ночам трудилась Валентина Васильевна, швея по вызову. Ее приглашали, когда нужно было срочно шить декорации для какого-нибудь очередного проекта. Маэстро пользовался ее услугами в целях экономии. Поговаривали даже, что когда-то, в годы беспечной молодости она была одной из многочисленных любовниц мастера и, даже прижила от него мальчика, ныне молодого мужчину, работавшего здесь же в студии, под Митиным началом. Теперь же мастер давал бывшей пассии возможность заработать на хлеб, причем посредством достаточно тяжелого и неблагодарного ночного труда. Таковы были правила. Правила мастера. Слишком о многих приходилось заботиться.
В комнатке было чисто и даже уютно. Тут был и старенький кожаный диванчик, и лампа-торшер (правда, без абажура), и журнальный столик. Здесь и уединились Владимир Федорович Головатый и технический руководитель дизайн-студии Иссаенко Дмитрий Евстратиевич Малько.
Владимир Федорович старательно изготовил из фольги плошечку с загнутыми вверх краями затем выложил на стол зажигалку «Зиппо», и наконец высыпал на фольгу нечто из маленького целлофанового пакетика.
- Марихуана? – деловито поинтересовался Дима, до этого с интересом наблюдавший за приготовлениями.
- Сам ты марихуана, - Федорович посмотрел на Диму, как великий жрец должен, по идее, смотреть на непосвященного ученика, - это героин, лапочка. Последнюю фразу он сказал шепотом и, как показалось Диме с благоговейным трепетом.
- Так ведь его же это… внутривенно, кажется, вводят, - не унимался Дима, - при чем тут фольга, …зажигалка?
- Лохи, Дима, колют. Лохи и неудачники, у которых бабок нет, и которые свою жизнь в грош не ценят. А мы, избранные, его воскуряем. Это называется героин «по-царски», понял? С этими словами Федорович наклонился над фольгой и щелкнул зажигалкой.
…Прошло около получаса. Владимир Федорович ушел в кафе напротив, встречаться с очередной своей пассией. Был вечер, за окнами быстро темнело. Дима полулежал, на маленьком диванчике, вытянув далеко вперед ноги. Было удобно и спокойно, разве что мешал чрезмерно яркий свет от торшера, но для того, что бы его выключить, нужно было встать. Вставать не хотелось. Хотелось вот так лежать всю жизнь. Никаких особенных ощущений не было, как после дешевой анаши, разве что тело стало рыхлым, плохо управляемым, словно чужим. А может просто сказывалась усталость, третьи сутки напряженной работы за компьютером: 3-D модели, расчеты, сметы…короткий сон в студии и все по новой…
- По царски…, - с иронией сказал он вслух, - тоже мне царь выискался. Альфонс несчастный! Дима с трудом приподнялся, наклонился, что бы, наконец, сплюнуть начавшую его раздражать слюну, которая почему-то стала вязкой как смола. Взгляд его упал на завалившуюся наполовину под диван книжечку в красивом тисненом переплете. Это оказался Псалтырь. Причем на церковно-славянском языке.
-Уж не Валентина ли Васильевна здесь духовную литературу почитывает? – Дима попробовал представить ее за этим занятием и невольно улыбнулся. Нет, эта женщина, вырастившая без мужа двоих детей, рассчитывала в жизни только на собственные силы. Бога она, за неимением времени, никогда не искала, и ничего от него не ждала, а поэтому и не просила. Утешение же она находила в алкоголе. Аккуратно, раз в несколько месяцев, с ней случался полнометражный, многодневный запой. Скорей уж Федорович, тем более, что книга была заложена вместо закладки календариком с изображением американского доллара, что показалось Диме, вначале большим кощунством. Разглядев же внимательно изображение пирамиды, Всевидящего Ока над ней и прочитав надпись под картинкой, ему показалось, что в этом сокрыт какой-то сакральный, возможно самый главный смысл. Героин, похоже, все-таки действовал, лоб покрылся испариной, мысли перескакивали с одной на другую, причем через долю секунды невозможно было вспомнить, о чем была предыдущая. При этом следующая уже неслась вперед, за ней следовала другая, абсолютно не связанная с первой, и остановить их было невозможно. Это становилось невыносимым. Что бы остановить столь изощренное мучение, Дима стал читать Псалтырь: - «Возьмите врата князи ваша, и возьмитеся врата вечная, и внидет царь славы. Кто есть сей царь славы?»
…Внезапно тело совсем перестало подчиняться Дмитрию. Он выронил из рук книгу и откинулся на диван. Ему показалось, что прошло очень много времени, но мгновенно забыл, что именно ему показалось. Ему захотелось все-таки поглядеть на часы, но в следующую же долю секунды он не только забыл, зачем ему это было нужно, но и как это, хообще, делается
- Погоди… Погоди… Что я там хотел увидеть-то? – пытался собраться с мыслями Дима, но безуспешно, мысли расползались как тараканы, - Стоп! Стоп, черт возьми! Где увидеть!? Ну да, на руке конечно. А что? Ну, конечно же, время, …и место, … и порядок построения, …и дозу. Так что все под контролем! … Интересно, а какая доза героина смертельна? Ах, совсем забыл! Мы ж по-царски! Все в полном порядке! Сейчас другое важно понять, кто есть сей царь славы? Кто он? И о каких вратах идет речь?...Вечные, ну да! Там ведь ясно сказано «врата вечные», и он в них «вниде», войдет то есть. А закрыл ли я врата от семнадцатой? А ну как кто-нибудь вниде? Мысль о незваном госте начала самопроизвольно разрастаться и наконец заняла все Митино болезное сознание. За этой не запертой, возможно, дверью таилась такая невыразимая тревога, что он нашел в себе силы подняться и пойти проверить, заперта она или нет. Нужно было пройти по узкому, захламленному коридору метров пятнадцать. В конце пути, это Дима хорошо помнил, должна была быть злополучная дверь. Однако, путь к двери оказался невыносимо долгим, он шел в полутьме, как ему показалось, уже не менее получаса, но не смог проделать и половины пути. Источник света был за спиной, в комнате Валентины Васильевны, и проникал в коридор через полуоткрытую дверь. Поэтому, все предметы, находящиеся в коридоре, включая и самого Митю, отбрасывали длинные, пугающие тени, а сам коридор, казалось вовсе, уходил в бесконечность, страшную и темную, как бездонный колодец.
-Да что же, в самом деле, со мной происходит? – Дима остановился, что бы передохнуть и тут, слева от себя, обнаружил дверь в туалет, а это означало, что до входной двери еще, как минимум две трети от проделанного им, с невероятным трудом, пути, - Господи! Нет, дальше я не пойду! Этого просто не может быть, лучше уж вернуться назад, честное слово. Скорее назад!
Он обернулся и обомлел. Впереди теперь был длинный и узкий тоннель, и лишь где-то в конце его слабо брезжил свет. Свет! Свет, - мое спасение! Назад к свету! Помоги, Господи! Дима пошел быстро, почти побежал. Ему показалось, что если он помедлит еще немного, тьма непременно поглотит его. Что бы унять подступившую к самому горлу тревогу он стал повторять вслух: «Возьмите врата князи ваша, и возьмитеся врата вечная, и внидет царь славы, Кто есть сей царь славы? Господь сил, той есть царь славы!
…Это помогло. Тревога прошла, она сменилась предчувствием чего-то важного и торжественного, что вот- вот должно произойти. Он уже не шел и не бежал, он теперь летел в пустоте. Свет впереди стремительно приближался, становясь пульсирующим, и настолько ярким, что смотреть на него было больно. Тем не менее, он притягивал взгляд, как будто обладал каким-то гипнотическим свойством. Уже можно было разглядеть, что исходит он из прозрачной, похожей на хрустальную, пирамиды, которая словно парит над другой, гигантской, усеченной в верхней части таким образом, что хрустальная кажется ее продолжением. Кроме того, возникло ощущение, что из света кто-то пристально наблюдает за всем происходящим внизу внимательным, немигающим взором…
Тьмы больше не было. Теперь зрительные образы возникали не в результате игры света и теней, но в результате разницы между интенсивностью света там, наверху пирамиды и здесь у ее основания. Здесь, внизу на огромной террасе, от которой тянулась вверх широкая лестница, находились, облаченные в белые одежды светлые, невероятно красивые юноши. Собственно, он был теперь одним из них, и сам он, и его одежда, похожая на тогу, излучали неяркое, мягкое свечение как, впрочем, и все что его окружало. Как и окружавшие его светлые существа, он не имел физического тела, и, соответственно никаких телесных чувств. Ни зрения, ни слуха, ни обоняния, ни осязания. Вместо этого было нечто, значительно большее, - осознание. Осознание всего сущего. Не было ничего в мире, чего бы он не мог осознать, как и не было такой точки в пространстве, где бы он не мог осознать себя. Исключением являлось лишь время, которого до сих пор для него, попросту не было, да и не могло быть. Ведь даже когда не существовало ни этого мира, ни вершины творения, - Испытательного Симулятора, все равно был Свет, а он всегда был его частью, - Сыном Света. Теперь же он осознавал, что, Отец призывает его к себе, ибо настал час Великого Испытания!
Да, он был одним из них, - один из многомиллионной армии детей Света. Собственно, они не были Его детьми в Земном, смысле этого слова. …Клонами? Нет, то же не подходит. Они были точной Его копией, его бекфлешем. Все они, как и их Великий Небесный Отец, обладали Его Творческим Началом. Другими словами, не было ничего в мире, который он, Сын Света 505_6964, так хорошо изучил за миллионы лет безмолвного созерцания, чего бы он не мог сотворить сам. Нужно лишь представить себе объект творения, затем осознать его в мельчайших подробностях и, наконец, дать волю Творческой Энергии. И все! Но, к величайшему его огорчению, в их области мироздания, - секторе Абсолютного Добра, существовал единственный, но беспощадный к отступникам Закон. И Закон этот гласил, что моделировать и творить позволено только Ему, - Великому Программисту Вселенной. Всем хорошо была известна судьба их собрата по имени Лучезарный и еще нескольких десятков его единомышленников. За одно лишь, принятое ими решение, во что бы то ни стало нарушить Закон, все они были низвергнуты в другую область, - сектор Абсолютного Зла. Так появился Суперхакер, единственный и неугомонный противник Великого Программиста. Местом же их борьбы, борьбы света и тьмы, добра и зла, жизни и смерти, - стал теперь Тестсимулятор…
…Изначально, не было никакого Симулятора, как и не было, собственно, теста. Была, созданная Великим программистом, прекрасная, абсолютно совершенная трехмерная модель, задуманного Им будущего материального мира, который Он условно назвал «Новый Иерусалим». Она нужна была лишь для того, чтобы окончательно подтвердить на практике, что существо духовное, обладающее творческим потенциалом, может управлять физическим телом биологической природы, сохраняя при этом свою духовность. Располагалась модель как раз в центре пирамиды, к усеченной вершине которой и поднимались теперь, облаченные в свет, призванные для испытания Его Сыновья. Пирамида представляла собой ни с чем не сравнимый биоэнергетический компьютер с загруженной в него динамичной трехмерной, интерактивной программой, абсолютно фотореалистично имитирующей реальный макромир. Впрочем, необходимости в моделировании всего макромира не было. Поэтому детально смоделированными были лишь несколько планет Солнечной системы и само светило. Особенно тщательно была проработана только одна планета, - Земля, «Вселенная» же представляла собой всего лишь «матрешку» из расположенных одна в одной моделей геосфер с наложенными на них в режиме полупрозрачности картами текстур звездного неба. Именно на Землю была импортирована первая биоэнергетическая, самообучающаяся программа под условным названием «Адам». По сути дела Адам был, своего рода, виртуальным интерактивным скафандром Сына Света 0101_0001, самого первого испытуемого. С помощью микролептоных связей он не только легко справлялся с управлением программой, имитирующей биологическое тело, но, и это было главным, мог испытывать теперь все ощущения, присущие миру материальному. Теперь он видел, слышал, обонял и осязал, хотя, важнее всего было то, что теперь он мог творить, пусть и в отведенных ему, довольно жестких, рамках смоделированного виртуального мира. Был здесь и свой новый Закон, запрещающий познание. Мудрость же Творца заключалась как раз в том, что Он-то извечно знал, и это было частью великого плана творения, что всякий закон, который существует, рано или поздно будет нарушен. В этой потенциальной возможности преступления закона, словно в ящике Пандоры, заключено было сублимированное вселенское зло. С падением Люцифера оно пришло в мир. Началось Великое Испытание. В то время, когда Великий, по просьбе СС 0101_0001 завершал работу над программой «Ева», Его противник завершал работу над вирусом "Когнитив.МТ". Ева была клонирована от Адама, после чего в тело ее программы были внесены серьезные изменения. Помимо самообучения, Ева обладала теперь еще и потенциальной репродуктивностью. В Симулятор вступил СС 0202_0001 и земная жена поспешила к своему земному мужу. Перед ними был великий выбор, - послушание или познание добра и зла. Они выбрали второй путь. Они подцепили «Когнитив МТ» Нарушив, таким образом, Закон Равновесия Системы они, не подозревая того, в одно мгновенье превратили безобидный Симулятор Материальных Ощущений в смертельно опасный, для Сынов Света, Симулятор Великого Испытания.. Пораженные вирусом программы теперь уже не были так же послушны своим операторам, как прежде. Они пытались жить своей собственной жизнью. Они познавали и самообучались. В результате была расшарена скрытая директория имитации половой близости. Ева стала первой самоклонирующейся программой Системы. Это означало, что в результате естественного клонирования родительских блоков матриц памяти, программы имитирующие биологические тела способны самовоспроизводятся и без непосредственного участия Творца. Теперь он мог отдохнуть от дел, - Симулятор вступил в стадию интерактивности. Ева зачала Авеля, и… в Симулятор был призван СС 0302_0002. Плодитесь и размножайтесь! Что еще мог сказать Великий Программист программам, порожденным его собственным гением, которые, вследствие воздействия вируса познания, прежде всего, поставили под сомнение реальность существования самого Программиста… …Жаль было сыновей, их ждало действительно тяжелое испытание!
…До вершины оставалось совсем немного. Вот еще двое исчезли, войдя в область Абсолютного света, а остальные поднялись на ступень выше. Он неожиданно осознал, - для него наступило время! Ведь он ожидал своей очереди, и она неумолимо приближалась с течением времени. Значит, оно существовало! Более того, время имело теперь даже численное значение, и исчислялось количеством впередистоящих, отделяющих его от Абсолютного Света. Миллионы лет время являлось для него каким-то абстрактным, лишенным практического выражения, просто не нужным понятием, и вот, - он сам в потоке времени! И это, - реальность! Как и то что, очень скоро, он предстанет перед Отцом. Последняя мысль неожиданно повергла его в ужас. Он вспомнил, что обратно, в Сектор Абсолютного Добра, никто из Симулятора не возвращался. Те, кто достойно прошел Испытание, а таковых, забегая вперед, нужно сказать, было очень немного, - отправлялись сразу в хрустальную пирамиду, где вместе с Творцом и ожидали окончания эксперимента. Место их нового обитания называлось сектором Абсолютной Справедливости. Они уже не были просто Сынами Света. Они были теперь Воинами Света, причем достойно прошедшими испытание вселенским злом. Победившие его. По окончании Великого Испытания они получат в награду физические тела, а не программные блоки в некоем носителе информации. Они будут одновременно духовными и телесными. Им больше не будут угрожать никакие вирусы. Не будет ни испытаний, ни страданий, ни смерти. Не будет ни запретов, ни ограничений. Они станут Новым Народом Нового Иерусалима, - соратниками и соавторами Великого Программиста. Таков Вселенский Закон Высшей и Абсолютной Справедливости!
Но что же все-таки будет в конце Великого Испытания? Что ожидает тех, кто не прошел его? Участь их печальна. Сейчас, когда Симулятор еще существует, после износа оболочки программы, вызванной обилием вирусов в системе (программы имитирующие физические тела испытуемых, развившиеся за тысячелетия в самостоятельно мыслящие субстанции, называют это смертью) проваливший свой главный экзамен Сын Света низвергается в царство Люцифера, - коварного суперхакера. Каждое низвержение, - большой праздник в Секторе Абсолютного Зла, праздник победы смерти над жизнью, зла над добром, тьмы над светом… И великая скорбь Великого Творца. И никто кроме Него во вселенной не знает, что же будет когда закончится испытание последнего Сына Света и произойдет декомпиляция ядра системы Симулятора….Вот и все, собственно…
В следующее мгновение он оказался в огромном зале, своды и стены которого, казалось, уходили в бесконечность и были, как и пол полупрозрачны. В центре же зала, в ореоле света, яркость которого ни с чем невозможно было сравнить, угадывались очертания кого-то восседающего в высоком, наподобие царского трона, кресле, расположенном на некотором возвышении. Не выдержав, испепеляющего, казалось, света он упал на пол, лицом вниз, заслонив голову руками. Правильнее сказать он осознал себя лежащим и заслоняющимся, ибо по-прежнему был бесплотным духом.
-Не бойся, Георгий, взгляни на меня, сынок, - голос был мягкий и исполненный такой надмирной нежности, что он, ни мгновения не колеблясь, повиновался. Подняв же взгляд туда, где мгновением раньше располагался величественный трон, он искренне удивился. Не было ни трона, ни ослепительного сияния, ни огромного зала. Он находился на обширном горном плато. Горы вокруг были невысокие, поросшие оливковыми деревьями и кустарником. Было солнечно, по небу плыли редкие, почти прозрачные облачка. На плато тоже росли оливковые деревья, низкорослые, изувеченные ветром и хронической нехваткой, влаги, но упорно тянущие хрупкие веточки к солнцу. Под одним из них, на большом покатом валуне, сидел старец с длинной седой бородой, блестящей на солнце, словно она была соткана из миллионов тончайших серебряных нитей, и такими же длинными, седыми волосами. У него были глубокие глаза, живые и печальные одновременно. Казалось, в них отразилась вся вселенская нежность и такая же великая, надмирнавя скорбь.
-Присядь рядом со мной, сынок, - он сделал рукой приглашающий жест, по-отечески простой и, одновременно царственно-величественный, - у нас с тобой мало времени, а мне так много нужно тебе сказать. Он снова повиновался и, о чудо, впервые физически ощутил тепло нагретого солнцем камня, услышал, да именно услышал, а не осознал как прежде, щебетание птиц в густом терновнике. Нежный, весенний ветерок, пощекотав лицо, принес с собой резкий, пьянящий запах распустившихся между камнями первых цветов и еще едва уловимый запах моря, находившегося где-то совсем рядом внизу. Это мгновенное озарение он не променял бы теперь на миллионы лет своей бесчувственной вечности. Даже если бы за это пришлось рассчитываться собственным бессмертием.
-Ты очень чувственный, Георгий, а это прямой путь в Шеол! Если не научишься управлять своими эмоциями, тебе не пройти Испытание, не вернуться домой победителем. Бессмертием, как ты сейчас подумал, платить не придется, ибо все сотворенное мной бессмертно. Но вечность проигравшего битву воина воистину невыносима. Так же как и вечность победителя, - блаженна.
-Отче, почему ты называешь меня Георгием? – спросил он, не переставая удивляться, и не в состоянии вместить все услышанное и прочувствованное за несколько последних мгновений.
-Потому, что Георгий, это твое сакральное имя. Имя с которым ты можешь вернуться домой, если победишь зло, которое будет подстерегать тебя в виде соблазнов, до последней секунды Испытания. А СС0505_1964, всего лишь твой персональный код в матрице, персональный программный блок в тестсимуляторе, не более…
-Но, Отец. Я не хочу никуда уходить из дому. Мне очень хорошо с Тобой здесь, в этом чудесном месте…Мы могли бы…
-Нет, Георгий. В созданном Мной мире за все нужно платить. Таков Закон. Впрочем, по этому же закону, за тобой всегда остается право выбора. Ты можешь отказаться от Испытания, но тогда ты станешь служебным духом, или ангелом, как принято говорить в Симуляторе. Вечным бесплотным духом. Ты так и не испытаешь телесных чувств, на которые я лишь намекнул тебе минутой раньше. Ты станешь рабом, Георгий, вечно исполняющим Мою волю. А рабу не доступна радость творчества…
- Я все понял, Отец.
-Еще не все. Если ты выберешь испытание и не пройдешь его, тебе будет еще хуже. Ты станешь вечным изгнанником, духом тьмы, навеки лишенным возможности вернуться домой. Пройти испытание могут только избранные. Ведь для этого нужно выполнить, одному тебе предначертанную, миссию и, при этом, не нарушив, но исполнив закон. Даже Мне пришлось нелегко в роли испытуемого. …Даже с оболочкой, не пораженной ни одним вирусом…
-Так Ты был там?! И вернулся? Я СОГЛАСЕН НА ИСПЫТАНИЕ! Я ПРОЙДУ ЕГО ДОСТОЙНО! Я ВЫПОЛНЮ ПРЕДНАЧЕРТАНУЮ МНЕ МИССИЮ! Я НЕ ПОДВЕДУ СВОЕГО ОТЦА! Я ВЕРНУСЬ ДОМОЙ ПОБЕДИТЕЛЕМ! Я ОБЯЗАТЕЛЬНО ВЕРНУСЬ! Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ ОТЧЕ И НЕ ПОСРАМЛЮ ПЕРЕД ЛИЦОМ ЗЛА!
-Оставь хоть сейчас свои чувства. Времени больше нет! Обернись и постарайся запомнить эти глаза. Это единственная подсказка, которую я могу тебе дать. Слушай и запоминай. Дмитрий в третий раз повиновался и, обернувшись, увидел все тот же тронный зал, в который вошел несколько минут назад и где поражен, был ослепительным сиянием.
Теперь же в зал входил следовавший за ним светлый юноша. Прежде чем тот заслонился от невероятно яркого света, Георгий успел разглядеть его глаза.
ПО КРАЙНЕЙ МЕРЕ, БОЛЬШЕ ОН НИЧЕГО НЕ ПОМНИЛ …И НЕ ВИДЕЛ. ЭТО БЫЛИ УДИВИТЕЛЬНЫЕ, ОГРОМНЫЕ И ГЛУБОКИЕ КАК МОРЕ ГЛАЗА. В НИХ ОДНОВРЕМЕННО СОСУЩЕСТВОВАЛИ И ДЕТСКАЯ НАИВНОСТЬ И НЕЗЕМНАЯ, КАКАЯ-ТО КОСМИЧЕСКАЯ МУДРОСТЬ. ПРОСТОТА И ТАИНСТВЕННОСТЬ. ЗАГАДКА И РАЗГАДКА… Он не мог больше ждать. Он был готов к Испытанию.
Он осознавал, что его ведут куда-то. Помещают в какую-то капсулу. Какие-то невидимые энергетические нити принизывают всю его сущность. Какие-то мощные поля удерживают его, не позволяя покинуть пределы капсулы. Мир вокруг начал вращаться. Одновременно он слышал монотонные, лишенные всяких интонации голоса, которые звучали внутри него и одновременно, не зависимо друг от друга, произносившие совершенно разную информацию:
- программный блок 0505_1964, поколение 7-й стадии вырождения, необратимые процессы в файлах VS_0343, VS_0999, VS 0666, наследственное поражение ядра системы по материнской линии, повреждение директорий канала обратной связи, необратимое поражение гетеродина приемо-передающей системы, контрольные точки восстановления системы активированы, доступный период восстановления, - 6 земных лет. При использовании программы восстановления системы возможны осложнения связанные с генерированием негативной энергии…
-Говоря земным языком возможны неадекватные психогенные реакции на внешние раздражения, особенно в состояниях измененного сознания. Возможны осложнения связанные с повреждением приемо-передающего устройства. По отцовской линии, необратимые процессы в директориях РН_4422, РТ_3141, SPT_0966, но остальные не повреждены, так что вполне возможно использование канала служебной связи, хотя он и симплексный.
-Его напарнику повезло больше, хотя случай, безусловно, тяжелый. Директория 0701_1964, файлы VS_ 03 43, VS_ 0999 в норме. Погоди, ну вот и не повезло. Посмотри-ка, что с корневым каталогом. Да это вообще женщина! Генетика плохая, но в пределах нормы. Проблема в другом. То, что необратимо повреждено вирусами в первой программе, практически не пострадало во второй.
-И наоборот.
-Ты хочешь сказать, что они идеальная пара? Две половинки, которые при слиянии дают практически здоровую, управляемую модель.
-Если я правильно понял, вдвоем у них есть шанс вернуться?
-Ты правильно понял, но с 0701_1964 проблема намного серьезнее. Повреждены каталоги PH_4422 и весь стек модификаторов! С ней нет, и не может быть, даже односторонней связи. Ничего не поделаешь, седьмое поколение беззаконников. К тому же, посмотри-ка, восстановление системы не доступно, - такую в церковь на исповедь не затащишь. А в остальном, - да, пара идеальная. Только как помочь-то им?
-Да никак не поможешь. Слышал, что Он сказал, - глаза запомни, это единственная подсказка. Ну мы с тобой, по теории вероятности можем, один раз в жизни столкнуть их лбами. Да только напрасно все. Не вспомнит он ничего. Да еще с таким «скафандром»…
-Жаль их…
-Да жаль, зря согласились…
…Мир вокруг стал вращаться все быстрее. Миллиарды светящихся точек пространства, под воздействием центробежной силы неизвестной природы, выстроились в своеобразный тоннель, в который он теперь падал. Свет оставался сзади, он же падал во тьму. Но это мало его беспокоило.
-Не забыть про глаза! Не забыть… – ему приходилось делать над собой невероятноеное усилие, что бы продолжать думать, мысли расплывались, убаюкиваемые мелькающими перед глазами светящимися точками, - Глаза! Глаза!....глаза … глаза….глаза…
Глюк 1.2 Юрий Летнин. Откровение.
„...Глаза в глаза, ладонь в ладонь. Дым по ветру, погас огонь
глаза в глаза…а...а…а...»
- популярную песенку Алсу пел кто-то начисто лишенный слуха. К тому же пел нехорошим, скрипучим голосом. И в громкой манере пения и в перевирании мотива на манер народной песни « Эй дубинушка ухнем», угадывалась нетрезвость исполнителя.
-Действительно, все пьяные поют одними и теми же голосами, - подумал Дима, с трудом разлепляя отекшие веки, - и, похоже, одну и ту же песню. Даже если это песня Алсу!
Свет больно ударил в глаза Диме. Он, наконец, увидел поющего и вспомнил, что находится в студии. Пел, слегка раскачиваясь в такт и глупо гримасничая, заочно известный читателю театральный художник Юрий Летнин. Он приехал работать, как он сам иногда говорил «в ночное». Юрий был откровенно пьян.
-… глаза в глаза, а по щеке, - слеза как лодка по реке…
глаза в глаза…а...а…а...», -допев, как и подобает пьяному человеку до конца, он кривляясь и паясничая обратился к Диме утрировано обиженным тоном,
-Что ж это…б…за х….происходит. Я стучу, звоню, кричу б…, а ты в семнадцатой спишь.
Хорошо еще, что дверь толкнуть догадался, а то бы в подъезде пришлось ночевать.
Дима на мгновение вспомнил почему-то о каких-то вратах вечности, но тут же забыл. Юре же он спокойно и рассудительно ответил, выдержав паузу,
-Ты сам виноват, Юрий, - Дима постепенно стал приходить в себя после героинового дурмана. В словах начала ощущаться твердость технического директора,
-Ты сам мне позвонил и сказал, что будешь в три, ну максимум в четыре. Я, между прочим, из студии в шесть часов вышел. Что ж мне, Юрий, из-за вас в студию на ПМЖ переезжать. Мобильник у меня, между прочим, все время включен, в отличие от Антона.
Между тем, ни одного входящего звонка. …Так что скажите спасибо, что я вообще домой не уехал!
-Спасибо. …Я что? Я ничего. …Просто Антону, к утру, рендеры для подачи нужны, - Минуту назад агрессивный Юра, начал, с пьяной откровенностью, лебезить.
Получалось, наиграно.
-… Ну что ж, ну придется не поспать.…Я уже часа три вокруг студии хожу. …Если б я знал…, - продолжил он доверительно и запнулся.
-Ладно, ладно, - Дима подмигнул слегка покачивающемуся Юрию, - Я вижу, ты эти три часа весьма плодотворно провел.
-Так ведь я …вижу никого нет, … ну делать нечего, решил до овощного прогуляться. …Зато я там с прекрасным музыкантом познакомился. Душевный человек! …Ну, посидели, конечно. Выпили… грамм по сто…пятьдесят…
-Раза два, - не удержался от колкости Дмитрий. Ему начинало нравиться заводить Юру, тем более что тот, в свою очередь, тоже играл перед Димой, какую-то, несвойственную ему роль.
Юрий не был ни подхалимом, ни трусом, ни опустившимся человеком. Но, почему-то, именно эти качества он демонстративно пытался изобразить. Последняя же, сказанная Димой, фраза, неожиданно, задела Юру за живое. Он перестал играть роль, снова став агрессивным.
-Вот только не нужно меня подкалывать. Надоело! То, блин, Антон передо мной святость изображает. То Катя, эта девочка с севера, начинает мне нотации читать. Теперь ты еще. Кто вам дал право! Я, между прочим, свою работу всегда делаю одинаково. Я художник! А пьяный, не пьяный, - это никого не должно волновать…
-Да никого, поверь, это и не волнует. Я просто с тебя прикалываюсь, а ты, непонятно почему, бычишься.
-Нечего с меня прикалываться. Я выпиваю, изредка, от случая к случаю, а вы курите каждый день по две пачки сигарет. Я же тебя не подкалываю, что от тебя как от пепельницы воняет…
-И давно это ты не куришь? – Дима вложил в вопрос максимум, доступной ему в этот момент, иронии.
-Больше месяца уже! – Ответил Юра с нескрываемой гордостью за себя.
-Когда год будет, напомни, - Дима примирительно улыбнулся, - Поляну накрою, и за все подъё-ки…, лично попрошу прощения. Публично и коленопреклоненно!
-Ловлю на слове, - в свою очередь улыбнулся Юра. Ему тоже надоела импровизированная перебранка.
-Заметано!
-Кстати, ты денег мне немного не займешь, а то мне теперь даже поужинать не на что, - Юре было очень неловко, но не попросить взаймы он просто не мог. В кафе, «У овощного», были пропиты последние карманные деньги.
-Там суп в холодильнике. Светлана Ивановна сварила. – Уклончиво ответил Дима, - сейчас приду немного в себя, - за колбасой сходим. Есть немного студийных денег. На покупке расходников сэкономил. На них и поужинаем.
***
Юрий Летнин был личностью незаурядной. Более чем незаурядной. Начиная с происхождения. Его дед, например, был архиереем, то есть главным священником, в одном из московских храмов. Он, как и положено людям его сана, вел размеренный, и вместе с тем, аскетический образ жизни. Поэтому и дожил до глубокой старости. Когда Юра уже был театральным художником, к слову сказать, подающим большие надежды, дед, отслужив всеношную, затевал за вечерним чаем теософские беседы с внуком.
-А что, внучек, - говорил он с неизменной улыбкой, от которой на душе становилось легко и благостно, - может, к нам перейдешь? Я тебя, для начала, в диаконы рукоположу. Захочешь, в приходе у меня будешь служить. Зарплата у диакона, конечно, маленькая, но, зато весь день свободный. Иконы будешь писать. Ты ведь сумеешь. Вон ведь как Троицу Рублевскую передал, даром, что с обложки «Огонька» срисовывал. А? Что скажешь?
-А то и скажу, дед, что «…не сотвори себе кумира, и никакого изображения», разве это не в Библии написано? – кривлялся Юра, бравируя перед дедом своей осведомленностью, - Уж больно вы, церковники, противоречивы, что бы я сумел вам поверить. А какой, скажи, диакон без веры? Какие иконы без веры? Так, грех один…
-Не больший грех, чем твой театр, Юра, - дед продолжал говорить размерено, ласково улыбаясь. Это начинало раздражать внука.
-Это кем же определено? – кипятился он, повышая голос.
-Вселенским собором определено, Юра. Вселенским собором, не больше не меньше, - улыбался дед.
-Да читал я как-то… Мракобесие! – Юра начинал срываться на крик, - По их постановлениям, - все грех! Спортивные состязания, - грех! Театр, - грех! Лечиться у врача еврея, - грех! А если священник, такое над собой учинит, да будет, из сана низвергнут и запрещен в служении.
Юра был крайне доволен своей речью. Дед помрачнел. Впервые за вечер улыбка сошла с его благообразного лица. Он промолчал.
- Помнится, не у Шифмана ли, Абрама Семеновича ты себе золотые коронки вставлял? Что скажешь? – Юра злорадно улыбался.
-Мой грех, то и скажу. - Дед справился с охватившим его волнением, и снова его лицо озарила улыбка, - Только зря ты в чужих грехах копаешься, внучек. Лучше, в своей душе разберись. Там ведь черным-черно. Потому ты и злой такой, раздражительный.
А театр, - грех лицедейства. Чтобы сыграть, например разбойника, разве не нужно понять его душу, чтобы перевоплотиться в него на время спектакля. А разве может порядочная женщина сыграть гулящую девку, не опустившись до уровня ее падения? Пусть даже мысленно. Разве не к этому призывает школа вашего Чехова? Разве не губительны для души все эти перевоплощения?
-Не знаю. Может тут ты и прав. Но скажи, а разве у вас не театр? – Юра решил применить свой, заранее подготовленный для спора с дедом, аргумент, - Только прямо скажи, без этих ваших, поповских штучек. …Если скажешь, что у вас не театр, завтра же пойду к тебе в диаконы.
-В том-то и дело, Юра, что все, в нашей жизни, в определенной степени напоминает театр. … В церкви, символически обыгрываются вещи из сферы духовной. То, что рядовому, среднему человеку ни ощутить, ни прочувствовать, не дано, - мы облекаем в понятные, символические формы. Так что в этом, разве что смысле…
-Короче, ты меня пытаешься переманить из театра сатиры и юмора в театр Драмы и комедии, - Юра грубо перебил деда, - Благодарю покорно!
-Не это, пойми же ты, важно! – Теперь уже дед повысил голос, - Важно не внешнее сходство амвона с рампой. Важно для кого ты на своей сцене играешь! Кому служишь, Юра? Богу или Мамоне!?
Но Юрий Летнин уже не слышал деда-священника. В следующее мгновение он уже жил какой-то, совершенно новой ролью, в совершенно новом спектакле, на новой площадке, нового театра, в постановке выдающегося новомодного режиссера, имя которому Молодость!
***
Итак, повторимся, Юрий Летнин был личностью незаурядной, поэтому , уже в двадцать три года он стал известен как смелый и неординарный молодой художник. Взять хотя бы его декорации к спектаклю «Вишневый сад», в котором он, одним из первых, применяет сложную, но очень эффективную систему трансформаций. Вишневый сад, смонтированный на специальной площадке, на четырех мощных лебедках поднимается вверх. Декорации к следующему акту на фурках выкатываются из за кулис и пока актеры продолжают играть спектакль, вишневый сад, там наверху, трансформируется в кладбище. В антракте площадка опускается и… сцена готова к следующему акту. Такую динамику просто не могли не заметить мэтры театра. Заметили они и Юрия Летнина.
Он не делал карьеру «step by step», не работал ночами на перспективу, ни перед кем не заискивал, ни у кого не просил помощи. Просто, однажды Юрий Летнин состоялся.
Его как-то сразу признали те, с чьим мнением принято было считаться. Признали мастером.
То, как он распорядился, в дальнейшем, всеми своими активами, тоже свидетельствовало о его неординарности. Про себя Дима называл путь Юры Летнина «путем назад».
Ощутив однажды, в юности, сладкое дыхание Музы, познав славу и деньги, всю остальную жизнь художник Летнин все это медленно, но уверено терял. Как? Каким образом? Похоже, Юрий и сам плохо понимал, почему жизнь так немилосердно выталкивала его на задворки. Сказывалась его житейская инфантильность, не умение приспосабливаться к новым условиям, склочный, истеричный характер…
Наконец, когда уже и Муза, по своему обыкновению, окончательно отвернулась от неудачника, он, предварительно продав за смешные деньги родительскую квартиру в самом сердце Москвы, поселился в ближайшем Подмосковье. Когда же, вырученные от бездарной продажи родительской недвижимости, деньги были окончательно проедены, Юрий Летнин оказался рядовым художником дизайн-студии Антона Усенко.
К тому времени Юрий уже разменял пятый десяток. Неудачи и поражения постепенно перестали его тревожить. Он к ним привык, перестал с этим бороться. Просто жил. Без планов и надежд на лучшее...
Единственной его мотивацией к жизни оставалась забота о семье. Юра любил жену и дочь.
В студии, как он сам любил выражаться, Юра был «на подсосе». Это означало, что работал он за крайне малую плату, но зато по весьма свободному графику. Это позволяло Юре, во-первых, кое-как содержать семью, а во-вторых, подрабатывать случайными заработками. Попросить же у Антона прибавки к жалованию, Юрий не смел из-за сложности и запутанности их отношений.
Дело было в том, что когда у Летнина было уже совсем плохо с деньгами, живопись, которой он упорно продолжал заниматься, перестала продаваться, и приносила одни убытки, а семья буквально умирала от голода, - Антон Анатолиевич Усенко пребывал, как раз, наоборот, на вершине своей славы. Он работал и с Пугачевой и с ее дочерью, два раза в год зарабатывал очень приличные деньги на очень престижной выставке, был художником постановщиком «Кинотавра» Словом, купил, наконец, квартиру в Москве, дорогой, эксклюзивный «Ягуар». А тут Юра. Голодный. Как и подобает художнику.
…Короче, Антон принял в нем участие. Подарил весьма хороший, по тем временам, компьютер, немного дал в долг, понимая, что никогда не получит своих денег обратно…
Одним словом, присадил. … На этот самый подсос…
Хотя, справедливости ради, он же и спас тогда Юру Летнина от неминуемой гибели. Именно благодаря Антону Юра сумел вовремя переквалифицироваться в специалиста по компьютерной графике. Когда представителей традиционного изобразительного искусства окончательно вытеснили в подземные переходы и на Арбат, Юрий снова был мастером! Мастером 3-D визуализации. В общем, Юра был обязан Антону.
Заработанные в студии деньги он целиком относил в семью. На себя же, Юра, денег почти на тратил. Разве что на проезд, да на пиво «Балтика № 9». Других развлечений у него не было. Мог он, иногда, для вдохновения, дунуть травы. Но это, если угощали. Сам же, повторюсь, Юра, денег почти не тратил.
***
У него была очень больная дочь Аня. Инвалид детства. В студии поговаривали, что у девочки серьезные проблемы не только с физическим, но и с умственным развитием. Так это или нет, Дима не знал. Он знал только, что ей уже двадцать шесть лет, и она полностью зависит от родителей. То есть, от Юриных заработков. Жена Летнина работала преподавательницей в детской художественной школе, то есть денег практически не зарабатывала. Дима проникся сочувствием к Юре, они стали часто общаться. Юра даже показывал Диме то, что не показывал никому, - работы дочери. Она писала маслом на картоне. При внешней заурядности, ее картины были переполнены кричащей энергетикой страдания. Какой-то не земной, вселенской что ли, скорбью. Так это или нет, но от созерцания ее сюрреалистических портретов и пейзажей, написанных дрожащей рукой больного человека, к горлу Дмитрия подкатывался ком, неясного происхождения, а на глаза наворачивались, казалось беспричинные, слезы. Именно с рождением неполноценной дочери, и без того неприспособленный к земной, рутинной жизни, Юрий и вовсе утратил к ней интерес. Именно тогда и пришел конец его, так блестяще начинавшейся карьере. Теперь он часами задумывался о духовных первопричинах постигшего его семью несчастья, выискивал какие-то кармические связи. Он постепенно сходил с ума, пребывая одновременно в прошлом и будущем, в материальном и духовном. Возможных причин было так много, и находились они в столь разных плоскостях бытия, что выделить какую-то одну, главную, было практически невозможно.
Может быть, нужно было послушать деда, стать диаконом, обвенчаться с Татьяной, писать иконы…Может это, была его миссия на Земле, а он ее не выполнил и теперь, за это, будет страдать вечно.
-Татиана, хорошее, православное имя. Великомученица. …Обвенчайся с нею законным браком. Лучшей матушки вовек не сыщешь. Терпеливая жена, заботливая мать, рачительная хозяйка, - часто говаривал дед…
Они не только не обвенчались, они даже не были расписаны…
А может быть дело в карме? Юрин отец был ученым. Был убежденным последователем академика Павлова. Господи, сколько живых тварей он собственноручно замучил во время опытов. Отец никогда не говорил об этом с Юрой, пока не оказался прикованным к постели. Он сам поставил себе смертельный диагноз. Врачи подтвердили, - рак. Перед самой смертью отец пожаловался Юре, что в минуты забытья из темноты к нему приходят собаки с вскрытыми артериями и черепными коробками, вставленными в жизненно важные органы трубками, с содранной кожей и обнаженными нервами. Они все живы, они не скулят и не воют, они смотрят на него из темноты печальными, полными мольбы и отчаяния глазами. … Смотрят из вечности. Отец умер, так и не поверив в вечность, не примирившись с Богом. Умер воинствующим атеистом, посвятившим жизнь служению материалистической науке. Может быть его, Юрина, жизнь лишь наказание за грехи отца? Что-то такое он слышал и от деда…
А ведь и зачали они Анечку нехорошо. Ой, как не хорошо! Он руководил постановкой декораций к спектаклю, сутки провел на ногах,… практически не спал. Выпил с монтировщиками. … Таня пришла в тот день к нему в театр, …принесла обед прямо на сцену.
… С ним случился какой-то приступ животной страсти. … Какое-то помутнение рассудка… Безумец. Он повалил ее прямо за кулисами на кучу пыльных, затхлых декораций. Не помня себя от похоти, он срывал с нее одежду,… делал ей больно. …За кулисами ходили монтировщики… матерились…
А может причина в том, что он был пьян? Ведь он был пьян, в тот злополучный день!? Не сильно, но возможно, этого хватило, что бы повредить какую-то хромосому …
А может пристрастие к легким наркотикам в тот беспечный, полный надежд и новых ощущений год. Год, сломавший жизнь. Вопросы,…вопросы,…вопросы. … Ни одного ответа.
***
Кому как не Юре можно было рассказать о видении. А поделиться с кем-то не терпелось.
Подробностей наркотического сна Дима почти не помнил. Помнил старца с серебристой бородой, помнил бесконечный коридор семнадцатой, пирамиду. …Какие-то бессмысленные компьютерные аналогии. … Еще помнил, что был, словно бестелесным духом, которому предстояло вселиться в какую-то биоэнергетическую оболочку…
Юра был единственным мало-мальски духовным человеком во всем Димином окружении, поэтому ближе к полуночи он предложил Юре пройтись до дежурного гастронома на Тверской, купить хлеба, колбасы и еще чего-нибудь из еды. По дороге он сбивчиво рассказал о своих видениях. Юра выслушал его серьезно, не перебивая.
Bed trip! – Резюмировал он, когда Дима закончил повествование, - Веd trip, дорогой друг!
С вашей эдетической памятью и нестабильной психикой, к наркотикам даже прикасаться нельзя! Останетесь, любезнейший, однажды в своей хрустальной камере. Не захотите к нам возвращаться.
А студии Усенко, в качестве бесплатного приложения, преподнесете слюнявого идиота, не способного самостоятельно мочиться. И что, в этом случае прикажете делать маэстро Усенко?
-Впредь, Дмитрий, пейте уж лучше водку, - Юра был доволен своей тирадой. Обращение на «Вы», было привнесено из театрального лексикона. Когда Юра, забываясь, переходил к такой форме обращения, это означало полное доверие к собеседнику.
-Мне водку тоже нельзя. Башню рвет.
-Понимаю…Мне тоже.
Несмотря на последние откровения, купив еды, студийцы-усенковцы встали перед выбором напитков к полуночному ужину.
Чай был, отвергнут безоговорочно, вместе с кофе, капучино и пепси колой. Эти напитки даже не обсуждались.
Пиво вызывало серьезные сомнения. Опыт показывал, что после него, все равно придется еще раз идти в гастроном.
Поэтому приятели, не сговариваясь, сделали выбор в пользу полулитровой бутылки питерской водки «Кристалл». Тем более что Юру начинало мучить похмелье, а Диме необходимо было переключиться с назойливой героиновой темы…
***
Антон Усенко, подло оставивший у себя в столе включенный цифровой диктофон с многогигагабайтной памятью, желая подслушать, что о нем говорят, в его отсутствие студийцы, не без огорчения прослушал на следующий день такой разговор:
-Бросить курить, для курящего человека означает примерно то же, что для некурящего отказаться, скажем, от еды, выпивки, телевизора, музыки… Мало ли…Кому что дороже…
Например, бабнику отказаться от женщин…
-Ты хочешь сказать…
-Да Дима. Именно то, что ты сейчас подумал. Микросмерть! Добровольная! Отказаться-то следует навсегда, иначе какой понт отказываться.
То есть телесная смерть ради духовной вечной жизни. Основа христианского учения. Я знаю. У меня, видишь ли, дед был священником.
Об этом много книг написано. О так называемых страстях и борьбе с ними. Корни то у всех наших слабостей одни…
-Как это? Ты хочешь сказать, что когда я хочу закурить, мною руководит то же побуждение, что и человеком, желающим дернуть сто грамм или съесть лишний пирожок, или посмотреть по телеку «Окна» Нагиева? Или трахнуть кого-то с особым цинизмом?
-Да, именно это я и хочу сказать. А ключевое слово здесь «лишний», то есть чрезмерный.
Все эти излишества отвлекают нас от нашего же внутреннего мира, делая рабами механических привычек….
-Ну ладно, а что же делать?
-Как? Ты до сих пор не понял? Нужно отказаться от всего лишнего, что бы сконцентрироваться на главном.
-Ну ты хватил! А это, вообще, возможно?
-Думаю, да. Впрочем, тебе решать. …Я, например, всю жизнь об этом догадывался. Да что там, знал наверняка. … Собирался даже кардинально изменить свою жизнь. Да все как-то… откладывал. Думал, закончу с рутиной, подтяну все дела, денег подзаработаю и …со следующей же недели начну все заново. Собирался,…собирался. …Вот жизнь и прошла.
-Ну, ты не отчаивайся. Во-первых, не прошла еще, а во-вторых, некоторые до самой смерти ни о чем даже не догадываются,…живут себе.
-У них миссия такая. Не догадываться. Если человек не догадывается, с него и спрос другой. А раз уж мы догадываемся, значит, мы избранные. Мы, Дима хуже них. Мы все знаем и ничего не делаем…
-Да, что ж делать то, Юра?! Я что-то тебя не понимаю.
-Нечего тут, особо, понимать. Есть одна высшая правда. Наше сознание вечно. Уходя из материального мира в мир духовный, ничего, кроме этого самого сознания ты с собой не возьмешь. Как ты его организуешь при жизни, такова будет и твоя участь после смерти.
Ведь согласись, ни курить, ни пить водку, ни трахаться…ни играть, будучи субстанцией духовной, нереально…Никакой игры…никаких масок…абсолютная нагота…
-А если привык, если…
-Если …если… Вспомни хотя бы Булгаковские примеры… А он знал о чем пишет! Понтий Пилат с его трусостью перед синедрионом, или платок, который вечно подкладывали этой женщине…как же ее…черт…?
-Фрида, кажется.
-Точно, Фрида…памяти никакой уже…
-Это что ж получается …Если ушел человек в вечность, скажем, не накурившись, так он и будет там вечно хотеть курить! Это ж и есть ад! Вечное мучение! И никакой геенны огненной… Блин! А что же делать?
-Ты у меня, что ли, спрашиваешь. Нет, Дима, в этом я тебе не советчик. Сам же я, ничего делать не буду. …Поздно. …Буду ждать…
-Но почему? Почему поздно? Ты чего…
-А ничего. Ты про коллективное бессмертие что-нибудь слышал?
-Нет, признаться…
-То-то же. А я об него, видишь ли, Дима, больней всего и споткнулся.
…Служил бы сейчас дьяконом. …Иконы бы писал, а не вот этот бред Антонов визуализировал.
-Антонов огонь.
-Да, точно, Антонов огонь, гангрена по старорусски.
-А расскажи мне, Юра, о коллективном бессмертии.
-Не знаю даже,… стоит ли об этом рассказывать? Это очень большой соблазн плюнуть на все, как я… не искать больше никаких ответов. …Но если ты настаиваешь…
-Я настаиваю, Юра! Я настаиваю.
-Ну, смотри. Это как мантра посвященного. С этим знанием придется жить дальше…
Его так просто из головы не выбросишь.
-Все равно ты уже проговорился. …Так что, либо ты расскажешь, либо кто-то другой. Любопытство страшная вещь…
-Да, действительно проговорился. Что ж, слушай. Только извини, я издалека.
…Вот мы с тобой сидим здесь. …Тепло …Уютно …Хорошо! Беседа ладится. Еда вкусная, выпивка… Ей Богу хорошо! Дай-ка мне сигарету…
-Не надо, Юра. Ты ж уже месяц не куришь. Зачем?
-Дай, говорю. Я покурю с тобой, …под хорошую беседу и опять брошу. Вот увидишь.
-Да ни хера ты не бросишь! Не так все просто, сам знаешь. Хотя…бери, если хочешь.
-Хорошо! …Как же хорошо, черт возьми! …Так вот я и говорю, …что это и есть для меня на сегодняшний день высшее блаженство. Вот так сидеть тут с тобой. …Разливай водку. Вот, замечательно. Давай за это и выпьем.
-Давай. … Но как же …Ну, в смысле вечности?
-А никак. Вот Макс, например. Этот недалекий карьерист. Этот, блин, христианин новоявленный! Неофит хренов! …Псалтырь читает… Шесть часов, в-ж-ж-ж-ик и убежал. Вы, говорит, грешники, вы и работайте по ночам, а я домой, к супружнице своей…законной. – сигарета сгорала с каждой затяжкой на четверть - Вечерние молитвы читать,…псалтырь опять же…
-Что-то ты, Юра, от темы удаляешься, по-моему. При чем тут Макс. Макс, случай особый, …клинический.
-Да ни хрена я не удаляюсь! Дай-ка мне еще сигарету.
-….?!
-Давай-давай… Макс-то как раз ключевая фигура в моем построении. Он ведь не просто так. Он, в определенном смысле, можно сказать блаженный. Во-первых, верующий. Блажен, кто верует! Во-вторых, - не пьет, не курит, излишествами разными не занимается…
-Ну и что?
-А то, Дима! То! То, что я с этой сволочью, не то, что водку пить,…я с ним Псалтырь читать не сяду!
-И что из этого следует?
-А то и следует, что в нашей церкви, в нашем корабле спасения, таких Максов, каждый второй… Нет, каждый первый! Дай сигарету…
-Ну и ладно. Чего так из за этого убиваться. У них своя…так сказать, у нас своя…
- Нет, Дима! Нет! Ты не о том сейчас. …Не перебивай. Видишь ли, они, при всех своих недостатках, ближе нас к истине. Они со страстями своими борются. Они при жизни отказались от всего, чем мы с тобой только и живем. Вот от этого всего, - Юра с ненавистью раздавил окурок в пепельнице, - значит и к вечности они ближе. Но дело даже не в этом. Вот представь на секунду, что с завтрашнего дня ты становишься Максом, - посты соблюдаешь, в церковь ходишь. Через пару лет страсти тебя отпускают и … ты готов к вечности. Тебе уже и петь в церковном хоре приятно, и вообще… Я знаю,…Я видел, чувствовал. …Там, знаешь, … энергетика такая…особенная. Благостная. Миром пахнет, …ладаном. …Ну, через год, понятно, все твои прежние друзья от тебя отвернутся, родные станут смотреть как на душевно больного. …Это, опять же, не главное. Вот ты умираешь, предположим, и попадаешь в рай. …Присматриваешься, ...а там никого! Никого, понимаешь, из тех, кого ты знал и любил при жизни. С кем был близок. … Сам посуди, родителей-атеистов по определению там нет и быть не может. Жены, скорей всего, тоже. Сколько твоя абортов сделала? Не помнишь? А в церковь с тобой если и ходила, то что бы тебя не обижать. В душе-то она думала, что ты свихнулся на старости лет. Старалась лишний раз не травмировать…Друзья-приятели? Сам догадайся, есть ли в раю место для нас, сегодняшних. …Даже собаки твоей любимой нет, - она тварь, ей не положено! Зато Макс есть! Макс, сука, есть! И не один! Вон их сколько. … Не-ет! Да для меня такой рай хуже ада!
-Юра, а почему собакам-то нельзя? Собаки в чем виноваты?
-Не помню…Что-то с душой связано. Вроде, как и есть она, а вроде и нет. …Не знаю. Дед у меня в этом хорошо разбирался. Царство ему небесное.
- А я, кажется, понимаю. Собака, это мегамультиполигонная анимированная интерактивная 3-D модель. Деревья, птицы, звери, рыбы, - это все существует только в рамках программы «Земля». И к программе "человек" отношения не имеет. Стало быть, в духовные сферы не переходит.
-Да ну тебя. Человека приглючило слегка, а он уже теории строит. … Я не закончил. Так вот. Есть еще один вариант. Представь, что ты прожил жизнь, ни о чем таком не задумываясь. И умер, как положено, от передозировки наркотиков в постели у проститутки. А тебя все равно простили и определили в рай. Ходишь, какое-то время, радуешься своей удаче. Хочешь поделиться радостью, а не с кем. Не всем такая пруха! Разве, что с ангелами завести дружбу? Так им некогда. Они беспрестанно хвалят Господа, если верить написанному. Как, впрочем, и все счастливые обитатели рая… А тебе что там делать!? Ты ведь ни псалмов, ни гимнов, ни даже молитв не знаешь. …А кабы и знал,…не думаю, что испытывал бы блаженство от беспрерывного их исполнения хотя бы в течение сорока минут… Тебе ж селедочки хочется. Сто грамм,…бабу потискать,…сигаретку закурить. …Кстати, я у тебя возьму еще…
-Да бери, бери…Вот же, на столе они… Ужасные вещи говоришь, Юра. Страшней всего то, что, чувствую, все это именно так и есть. Не дай Бог умереть прямо сейчас…и все. Весь наш убогий внутренний мир станет, в одночасье, единственно возможным для нас вариантом вечности… Страшно, Юра…
-Да, страшно. Никто и не обещал, что будет весело.
-Так что же делать?
-Пойдем еще чекушку возьмем. …Потом ты спать пойдешь к Антону в кабинет, а я все-таки поработаю.
-Ну, пойдем. …Представляю, что ты там наработаешь…
-Я, с твоего позволения, сигаретку еще…
-Валяй!
***
… Дима долго не мог уснуть. В кабинете Антона было душно. Он встал и открыл форточку. Холодный воздух рванулся в маленькое помещение и засвистел в огромной щели под дверью. Дима опять лег. Стало холодно, к тому же образовавшийся теперь сквозняк, дул строго в затылок. Уснув так, можно было проснуться с менингитом. Дима встал и закрыл форточку. … Стало жарко.
- Нехорошая, блин, квартира! Все не по-человечески! – Ворчал он, снова укладываясь.
Теперь за дверью кабинета послышались шаркающие шаги, какая-то возня и грохот. Это близорукий Юра, на ощупь, идя в уборную, свалил со стеллажа книги. …Потом он долго сидел на унитазе, громко шурша мелованными листами какого-то альбома. ...Потом шумно сливал воду. …Снова шуршал, уже на кухне, кипятил чай, то ли бормоча, то ли напевая что-то себе под нос. … Потом курил Димины сигареты, громко чиркая спичками. Наконец он ушел, громко шаркая, в дизайнерский зал. …Зажужжал модем.
-…Полез в Интернет, …работник хренов, …порнуху смотреть, …не иначе…, - с этой мыслью Дима стал проваливаться в сон.
…За окнами светало.
***
…Бесплотный дух Георгий, персональный программный блок СС0505_19 64, теперь постоянно находился в хрустальной капсуле. Его индивидуальное сознание посредством микролептонных полей было связано с участком энергетического носителя информации – двойником Дмитрием. Программа двойника была получена в результате естественного клонирования родительского блока матриц памяти с неизбежным копированием генетических повреждений системных файлов семи предыдущих программ. Из за того, что в нескольких, непосредственно предшествующих Дмитрию поколениях не пользовались ни антивирусной программой, ни программой оптимизации системы в его корневом каталоге прочно сидели все семь версий вируса познания, вируса под кодовым названием «Когнитив МТ».
…За пределы капсулы Георгий мог выходить лишь на короткое время, когда его земной двойник забывался сном. При этом его неустанно сопровождал служебный дух системы. У него не было ни имени, ни персонального кода. Его звали просто Enabler. Работающий на Программиста.
У каждого тестируемого свой Enabler, задача которого предельно ясна, - помочь испытуемому пройти испытание на ТестСимуляторе. По другую сторону баррикад, в секторе Абсолютного зла у каждого из них есть персональный враг, - темный ангел Disabler. Он не работает на Великого Программиста, - он служит Суперхакеру. Его задача погубить испытуемого, сделав его, персональный программный блок действующий в Тестсимуляторе неуправляемым рабом вируса познания…
…Дмитрий засыпал. По мере того, как затухали энергетические вспышки в его интерфейсных и аналитических программных блоках, сознание Сына Света постепенно возвращалось к Георгию.
Наконец оно вернулось полностью. Дмитрий отключился.
- У меня нет канала обратной связи. Он неуправляем! Он не подчиняется командам, он меня даже не слышит. Живет себе своей собственной жизнью. Я не только не управляю им, но сам, в процессе выполнения миссии, теряю индивидуальность. Происходит слияние программ с перехватом функций! - Георгий с отчаянием обратился к, Enabler-у - Нужно срочно что-то делать!
-Нужно вмешаться в управляющую систему, кое-что убить, выгрести мусор, расширить базу… Запустить антивирус…
- Времени мало. … Что сегодня попробуем?
-Попробуем воспользоваться каналом служебной связи. Во-первых, твой тестируемый блок спит, а во-вторых, он уже второй день в различных состояниях измененного сознания. Постараемся это зло использовать в наших благих целях. Подключайся. …Только бы хакеры не перехватили канал… Канал симплексный, так что диалога не получится. Только загрузка информации и принудительное восстановление алгоритма поведенческой модели. Поборемся?
-Поборемся, Enabler!
…Представь, читатель, что ты играешь в какую-нибудь, достаточно простую, компьютерную игрушку, например «NEED FOR SPEED» Задача предельно ясна. Нужно по заранее прописанному маршруту, общему для всех участников гонки, проехать несколько кругов по скоростной трассе, обходя на виражах соперников, избегая столкновений, а главное, пройти за определенное, строго регламентированное время. А иначе, проигрыш. Это может быть дисквалификация за превышение количества столкновений, серьезная авария, после которой не набрать уже необходимой скорости.
Обиднее всего, когда ты прошел все испытание почти до конца, не совершил ни одной аварии, но перед самым финишем игра была остановлена. Вышло время. GAME OVER!
Что бы понять мучения Георгия, представь читатель, что в самый разгар гонки, твой виртуальный водитель решил, вдруг, что не ты, а именно он управляет машиной, а соответственно и всей игрой. Он, не имеющий представления о том, что ждет его за ближайшим поворотом…
Ты жмешь на клавиши, прибавляя газу, переключая скорости, но … клавиатура отказывает. Ты больше не управляешь своей машиной. Управление взял на себя тот, другой, виртуальный. Которого, если разобраться, и вовсе нет.
…Но ведь он так не думает. Ему кажется, что детально прорисованный окрестный пейзаж действительно существует в реальности. И существует только для него. Он хочет быть счастлив в этом своем мире. Он думает, что волен решать свою судьбу…
Он съезжает с трассы на обочину. Он задумчиво бредет по 3-D осеннему лесу, шуршит опавшей и пожухлой 3-D листвой… Он заходит в 3-D охотничий ресторанчик на опушке.
Заказывает у сексапильной 3-D официантки из последней, обновленной версии POSER 5,0
3-D стейк с сыром и двести граммов 3-D водки. Сегодня он никуда не поедет. Он переночует в мотеле, переспит с этой милашкой. …Ведь он так устал. Он так давно за рулем…
Напрасно, читатель, ты барабанишь по клавишам, жмешь ESC. Он не поедет. Программа управляется вирусом "КогнитивМТ".
Канал обратной связи с оператором. …Первые программы, созданные лично Великим Программистом в исходных кодах, были почти совершенны. Вирусу познания негде было спрятаться, не под что маскироваться. Они повиновались оператору, трепетали перед могуществом Программиста, … они ходили в церковь…
Церковь, - мощнейшая антивирусная программа, созданная и отлаженная им самим. Последний шанс на возвращение, катапульта для испытуемого, на случай если его программа-двойник окончательно зависла.
Это серьезный пакет "заплаток" для программ, утративших цельность основного алгоритма . Плотно архивированная база данных, система знаний о системе Испытательного Симулятора, адаптированная, к тому же, к примитивному сознанию тестируемых блоков. Собственно, индивидуальность логических блоков, была результатом пагубного воздействия вируса познания, а не изначальной задумкой Программиста. Именно, постоянно расширяющийся интеллект, энергетических двойников Сыновей Света, делал их все более гранджевыми, …менее и менее управляемыми. Оставляя последним все меньше шансов достойно пройти Испытание. …шансов вернуться.
Церковь же настоятельно рекомендовала «двойникам» не загружать свои базы данных лишними и, в большинстве своем, ложными знаниями, а наоборот очищать их от "спама", подавлять ненужную информацию в памяти. Те программы, которые выполняли эту рекомендацию, постепенно восстанавливали связь со своими операторами…
Другая, не менее важная функция церкви, - система запретов. Брандмауер, исключающий проникновение в систему новых вирусов, и антивирус позволяющий выявить вирусы, уже поразившие ее. Запреты были весьма лаконичны и не допускали разночтений:
- не забывать о том, что система ТестСимулятора создана Великим Программистом. Все в ней подвластно Ему и подчинено созданным Им законам. Законам бытия. Он, и только он, - Бог!
- не убивать себе подобных. Ибо, разрушая созданную Им программу, вступаешь на путь борьбы с Программистом.
-не зацикливаться на материальном обогащении. Поскольку все материальные ценности существуют лишь в виртуальном пространстве Симулятора, а задача испытуемого в нем вернуться обратно, в мир духовный.
-не злоупотреблять удовольствиями, особенно сильнейшим из них, имитацией физиологического соития с программой противоположного пола. От интенсивной нагрузки чрезмерных удовольствий твоя программа может зависнуть, и миссия будет не выполнена. Несанкционированная же близость приводит, как правило, к еще более печальным последствиям. К несанкционированному клонированию программных блоков, вносящих нестабильность в тщательно рассчитанную общую структуру, или вообще к убийству будущего клона. Последствий множество, но все они ведут к серьезным сбоям в системе.
Нередко приводят к невозвращению…
Таких запретов десять. Придерживаясь их можно уверенно исключить заражение одной из семи основных составляющих «Когнитива МТ» . Нарушив же, хотя бы один, «двойник» может с уверенностью сказать, что подцепил все семь дочерних директорий вируса познания.
Но и это еще не конец борьбы. На протяжении веков церковь хранит великое знание о восстановлении пораженных систем программ-двойников. Действенную служебную программу, наподобие той, которую, много позже, они сами скопируют у Великого Программиста для своего «Windows XP». Другими словами, придя в церковь с абсолютно неработающей операционной системой, программные блоки или люди, как они теперь сами себя называют, посредством таинства исповеди, могут вернуть, каждый свою систему, в исходную контрольную точку восстановления.
И, наконец, молитва. Не бессмысленный набор звуков, не дань традициям предков. Нет!
Секретный, не подвластный СуперХакеру, многокилобитный ключ для отладки и точной настройки приемо-передающего блока. Посредством регулярного прочитывания молитвенных правил «двойник» достигает определенной, нужной частоты работы своего блока сбора и обработки информации, - главного механизма, обеспечивающего микролептонную связь с оператором.
С таким арсеналом можно противостоять даже СуперХакеру!
***
…Георгий! Послушай, Георгий!
-Что случилось Enabler? Чем ты так взволнован?
-В канале служебной связи модуляция!
-Может Программист? Откуда сигнал?
-Программист больше не вмешивается. Ни во что. Только я, ты и еще Disable.
-Кто это?
-Демон. Темный ангел служащий Хакеру. Я его чувствую. … Да он не один, все семь демонов-вирусоносителей с ним. … Опередили…
Да они загружают в него свою информацию! Используют наш канал связи! Коварные отродья…
-Что же делать!?
-Давай, Георгий, пока не поздно, максимально сконцентрируйся и начинай вещать. Только ни на секунду не прерывайся!
-А ты?!
-Я в систему. Они где-то рядом с ним. Они могут подключаться только с малого расстояния! …Только не прерывайся!
…Enabler не ошибся. Дмитрий мирно спал, свернувшись калачиком на громоздком, истрепанном кожаном диване своего шефа. У его изголовья со склоненными головами стояли семь духов тьмы. Disabler, бывший среди них старшим, поочередно подключал одного из них к его служебному каналу микролептонной связи…
- Не ждали, демоны! – вскричал Enable страшным трубным голосом, - берегитесь же твари тьмы!
Он распахнул, казалось, сотканный из чистого света балахон и бесстрашно ринулся на врагов. В его руке сверкнул энергетический меч. Комнату осветил яркий, как от электрической дуги, свет. Запахло озоном…
От громкого крика и яркого света Дмитрий проснулся. Вероятно утром была гроза, сквозь открытую ветром форточку со двора доносился запах озона, …запах утренней свежести.
-Что не ждали? - Визгливым голосом кричала в холле Катя Ершова, - Через час Антон придет с Сашей Цекало, а здесь бардак, как в притоне каком-то! Юра! Вы бы хоть бутылки поубирали! Где Дима?!
Дима сел на диване. Размял затекшие руки. Посмотрел на часы.
-Половина девятого. Черта с два Цекало раньше двенадцати проснется, не то что в студию к ним приедет. – сонно подумал он, - Развели девочку. Дешевый прием Антона. Сейчас начнет звонить в студию, всех взбаламутит, понаставит задач космических,… да и ляжет опять спатоньки. Не факт, что он вообще сегодня появится. Задаток от Гарика получил, так, что…
…зря Катя так горячится.
Словно протестуя против Диминых мыслей, в кабинет ворвалась Катя.
-Что ты себе позволяешь в последнее время? – не поздоровавшись, набросилась она на сонного Диму, - вместо того, что бы поддерживать дисциплину и порядок в студии, как технический директор, ты только еще больший бардак разводишь! Так больше продолжаться не может! Я это так…
-Катенька, иди-ка ты на х…, - безо всяких эмоций сказал Дима и, захватив со стола сигареты, вышел из кабинета.
-Что ты себе…
Дальше Дима не слышал. Неистово гремя посудой, на кухне наводил порядок Юра Летнин.
Конец.
Киев-Москва, 2002-2004 год
Автор будет благодарен, если Вы воспользуетесь услугой референтной ссылки.
Если Вам по делу или по жизни нужен дополнительный источник дохода и оборота средств - рекомендую "кошелек" по ссылке.
https://kuna.io?r=kunaid-brcs5mk0poti