– ДА СДОХНЕШЬ ТЫ ТАМ КОГДА-НИБУДЬ ИЛИ НЕ-Е-ЕТ!!!
Словно жирным росчерком ставя утвердительную резолюцию взрывному и при том явно риторическому вопросу, комнату пулей пересекла увесистая пивная кружка и, бешено закручиваясь против часовой стрелки, распушая пахучий инверсионный янтарный след и распыляя остатки содержимого, с колокольным «тум-м-м» впечаталась в стену напротив, в аккурат промеж книжного шкафа и похожего на вываленный язык лоскута отстающих обоев. Старая добрая советская кружища из литого стекла, вестимо, столкновение сдюжила – и не такое видали! – а вот гипсокартонная перегородка, разделяющая единственную комнатушку и крохотную кухоньку, жалобно вскрипнула и почти неслышным шёпотом заплакала осыпающейся штукатуркой под держащейся на нечестном слове строителей наклеенной вкривь и вкось грубой мелованной бумаге оливкового цвета с выпуклым полустёртым орнаментом. Кружка, успокоившись и отплевавшись, замерла у шкафа и обиженно пустила тонкую финальную струйку. Панк выдохнул, утёр заплёванную матюгами бороду, порывисто сполз с дивана и поплёлся поднимать ни в чём не повинный сосуд алкогольного греха. План поскорее напиться и отрубиться до утра с целью не слышать ежевечернего концерта соседей сверху, настоятельно требовал исполнения – благо, в холодильнике ещё кое-что оставалось.
Бывший сталкер по прозвищу Панк (вопрос, бывают ли сталкеры и офицеры бывшими, несмотря на свой почтенный возраст, так и не выбрался из категории «быть или не быть» и «что лучше – леспол или стратокастер») с Зоной завязал с месяц назад – к немалому удивлению друзей («Слышал? Панк-то наш… того, царствие ему небесное!» – «Умер, что ли?» – «Не… на Большую Землю откинулся!»), скепсису бывшего (опять бывшего!) напарника Данилы Хабара («Вернёшься. Как пить дать. Зона СВОИХ не отпускает») и великой радости Наташи, уже не первый год выстраивающей далеко идущие семейные планы, которые наконец-то перестали быть похожими на воздушные замки из мокрого песка и принялись стремительно обретать плоть и кровь. Панк, собственно, был не против – по пустившей глубокие корни сталкерской привычке, а также благодаря своему природному раздолбайству о будущем он практически не думал, отдавая себя на откуп великой и могучей реке по имени Судьба, которая, как известно, рано или поздно вынесет именно туда, куда нужно ей, а не тебе.
Часть скопленных денег пошла на приобретение однокомнатной квартиры, причём район Панком был подсознательно выбран поглуше – «вторая натура» сталкера-гитариста, приученная быть максимально незаметной на фоне окружающей среды, ещё не осознала до конца, что уже несколько недель окрест заместо радиоактивных пустошей, аномалий и мутантов пышным диковинным цветом колосится обыкновенная человеческая жизнь, которую сталкер уже напрочь успел позабыть. Подкалымливающий в баре «Сто один рентген» исполнением своих и не своих песен, Панчура по Зоне побродил всё же изрядно и даже заслужил среди собратьев (видимо, тоже, увы, бывших) славу весьма осторожного, но достаточно импульсивного сталкера, иной раз способного на неожиданное – даже для него самого – сумасбродство (вроде того ставшего притчей во языцех случая, когда от закоротившей проводки в баре под утро вспыхнул нехилый пожар, и Панк, не дрогнувши отшвырнув верную гитару, вынес на собственных закорках стодвадцатикилограммовую тушу наглотавшегося дыма бармена).
Однако радовался купленной жилплощади Панк… пардон, теперь уже снова Денис Алиханов недолго – ровно до первого вечера среди новых старых родных стен. Откупорив свежее пивко, придирчиво выбранное среди сотни незнакомых сортов (и в результате взятое первое попавшееся), и разодравши пакет с источающими безумные ароматы крабовыми чипсами, Дэн вальяжно устроился в позе лотоса на стареньком диване, проданном ему хитроглазым риэлтором вместе с квартирой, и вознамерился в тишине и покое насладиться просмотром любимой «Кин-Дза-Дзы» – КПК, как оказалось, отлично ловит Wi-Fi – и вкусом не разбодяженного из ближайшей фонящей лужи самогона, но едва ли не шипучего нектара самих богов, после чего запустил найденный на просторах YouTube фильм, предвкушая безмятежный вечер и последующий умиротворённый отход ко сну.
«ЩАЗ ВОТ! – цыкнула зубом Судьба и выставила средний палец с обкусанным грязным ногтем. – А ВОТ ЭТО ВИДЕЛ?»
Сначала сверху, прямо над Панковой головой уронили небольшой самосвал, и голая лампочка, за неимением абажура обёрнутая половинкой плаката с Анджелиной Джоли, недоумённо качнулась влево-вправо. Замерла. Будто прислушиваясь, чуть крутанулась на витом шнуре.
Вслед за самосвалом соседи, точно зная местоположение расплескавшего пиво Панка, грохнули об пол скромных размеров товарняк, гружёный чугунным чушками вперемешку с бронзовыми колоколами – на этот раз лампочка качалась дольше – ни дать ни взять метроном, отмеряющий время угасания вибрирующего металлического звона.
Панк выматерился, проглотил остатки и, остервенело жуя чипсину, свирепо уставился в потолок. Купил квартиру, называется… в районе поглуше…
В тот вечер соседи колобродили ровнёхонько до без пяти минут одиннадцать – то есть минуточка в минуточку два с половиной часа. Кипящий Панк более-менее успокоился только к трём ночи и, сходив в круглосуточный ларёк, уморил-таки себя нездоровым дёрганым сном. По батареям парень стучать передумал (да, вспомнилась сталкеру и такая мера воздействия) – не бабка же какая-нибудь, да и становиться таким же уродом для нижних соседей злополучного подъезда было вовсе незачем. Так что, ограничившись тычком швабры рядом с отплясывающей святого Витта лампочкой (на что сверху ответили спринтерским прогоном по кругу стадца слонят), сталкер решил отложить дело до мудрёного утра, а уж назавтра покончить с акустической проблемой раз и навсегда.
Судьба, поковырявшись в носу средним пальцем, оттопырила его снова и присовокупила к интернациональному красноречивому жесту второй кулачок.
Дверь, само собой, Панку никто не открыл, участкового сталкер вызывать, само собой, не стал, и вечером, само собой, всё повторилось в десятикратном размере. Децибелы на сей раз били до такой степени запредельно, что Дэн всерьёз опасался, что бедная лампочка окажется на полу, а потолочная щель, откуда свисал её «хвост», разойдётся точно китовая пасть, откуда выглянет мерзкая ухмыляющаяся рожа соседа, на сей раз затеявшего возить из угла в угол обмотанные колючей проволокой бетонные реперные столбы. Надувшая губки Джоли, прищурившись, наблюдала за цедящим пиво Панка и, наверное, даже по-своему ему сочувствовала – по крайней мере, с импровизированной люстры куцый плакатик так и не свалился.
На третий день соседи учинили мини-фестиваль с запуском фейерверков и народными гуляниями, на четвёртый – придумали подновить ведущий в спальню железобетонный мост, на пятый – замыслили порадовать себя реконструкцией Бородинского сражения в натуральную величину, а на выходные… о-о-о… именно за те два неимоверно нескончаемых дня Панк возненавидел само понятие выходных от всей своей сталкерской души.
А во внезапно чуть более тихий понедельник Денис Алиханов, бывший сталкер по прозвищу Панк, задумался – да задумался так крепко, что даже за выпивкой не пошёл. И задумался он о… Судьбе.
Всем известно, что сталкеры – народ не то, чтобы суеверный, но глубоко и истово верящий, правда, сам толком не понимающий во что именно – в Бога ли, в Дьявола ли, в Чёрного сталкера, в Абсолютный Разум, а то ли в нечто гораздо более непостижимое и трансцедентальное. Каждая мелочь, случающаяся с бродягой внутри Зоны, скрупулёзно анализировалась – и им самим, и посвящёнными в дело напарниками; каждый мало-мальски значимый факт разбирался по принципу «а отчего он произошёл» и «а что он может означать»; каждое незначительное происшествие воспринималась как реакция и даже подсказка некой высшей силы – правильно ли поступает сталкер али в чём-то ошибается. Вам, сидящим в своих тёплых квартирах за стеной Периметра, таковое, наверняка, кажется высасыванием из пальца ничего не значащей ерунды, попыткой причесать к одному знаменателю обычные совпадения на совершенно пустом месте, и, возможно, даже чем-то навроде теологического опиума глупых фаталистов, когда во всём без исключения усматривается божественное провидение. Одначе сталкерам, по всей видимости, оное заменяло полноценную религию – или, скорее, этой самой религией и являлось – с одной стороны, притягивающей к смысловой нагрузке за абстрактные уши чуть раньше обычного вставшее солнце, чуть ниже вчерашнего пролетевшую ворону и показавшие 09:09:09 часы, а с другой стороны, несомненно, имевшую сугубо практическую ценность, ибо не прущий напролом, а задумывающийся над происходящим сталкер, как правило, уже имел 50% гарантии выживания. К тому же немногочисленные сталкеры-буддисты, у коих на Большой Земле и в «нормальной человеческой» религии подобное числилось в порядке вещей, столь часто демонстрировали неопровержимость данной доктрины, что местная общественность (к которой, посопротивлявшись, присоединились и учёные) негласно объявила эту систему истинной и продолжило успешно ею пользоваться – к удивлению и чесанию в затылках придворных яйцеголовых очкариков всевозможных НИИ.
И вот, не будучи чуждым этой не до конца понятной ему самому конфессии, Панк, сбегав к ларьку и проставившись войскам мозгового штурма, уселся в «падмасану», уставился на лампочку как на медальон гипнотизёра-медиума – и принялся РАЗМЫШЛЯТЬ.
То, что грохочущий сосед достался ему не просто так, было понятно без обиняков. Теперь требовалось понять, во-первых, за какие именно грехи Судьба наградила бывшего сталкера таким оглушительным призом, а во-вторых, догадаться, что в новой жизни требуется исправить, дабы пронзительный намёк не пропал втуне и своей сущностью поспособствовал улучшению бывшесталкерского бытия – разумеется, по пути исполнения своего предназначения бесследно исчезнув.
Расклад выходил неоднозначный. Можно было бы предположить, что Судьба-злодейка недовольна тем, что Панк решил снова стать Денисом Алихановым и сменить сталкерский комбез на цивильное платье, безотказный «калашников» – на авторучку либо клавиатуру компьютера, а Зону – на простое человеческое благополучие, тот самый недостойный охотника за артефактами прозаический быт, о котором лучше не скажешь спел Александр Градский в своей «Песне о золоте»:
Презираем мы злато, его не имея,
Его не имея,
А увидим, хоть раз, и от счастья немеем,
От счастья немеем.
Может статься, всесильный Фатум специально устраивает длинноволосому любителю старого рока предельно невыносимую жизнь, чтобы тот огляделся, понял, что ему на Большой Земле, собственно говоря, не рады, схватил свой до сих пор не распакованный походный сталкерский хабар в охапку – и наново почесал в Зону? Хм-м-м… может, может…
Может быть, Панку, привыкшему с одинаковой лёгкостью держать в руках и шестиструнную электрогитару, и тридцатизарядный автомат, Судьба подсовывает так называемого «лишнего человека» – скажем, какого маньяка или всего-навсего ублюдочную сволочь в надежде на то, что сталкер попросту прибьёт выродка, как уже отправил на тот свет – чего греха таить, что было, то было – не одного представителя рода человеческого? Хм-м-м… и сие скидывать со счетов не след…
А может…
Тут у Дэна от неожиданности пересохло в горле, и он машинально глотнул крепкого «портера» прямо из бутылки. Вспыхнувшая перед внутренним взором догадка была настолько очевидна и ярка, что перехватило дыхание, а сердце ошеломлённо пропустило удар. Озарение было мощным и вместе с тем принесшим неимоверное облегчение – как бывает, когда вырвешь больной зуб – и и мгновением позже не осталось ни малейшего сомнения, что первопричина, в конце концов, найдена.
Судьба, эта сварливая надменная стерва в драном балахоне, в свойственной ей манере просто-напросто… лечила своего пасынка от… гордыни.
«Гордыня твоя раньше тебя, Дениска, родилась, – говаривал, опрокинув стопарь своего вонючего первача, замшелый Лесник, не могя не поучить жизни «эту молодую зелёную поросль». – Проще будь, паря, скромнее. Ставь себя ниже – тем и вырастешь выше. На том всё христианство держится. Так-то».
Панк закусил уголок бороды. Вот оно, значится, как… шоковая терапия госпожи Судьбинишны супротив гневливости сердешной да несдержанности душевной… проще, значит, быть… тише воды да ниже травы себя ранжировать…
Он отставил бутылку и в упор взглянул на губастую актрису в легкомысленном псевдо-археологическом наряде. Лампочка висела неподвижно. Сверху не доносилось ни звука. Скосил глаза на будильник – десять-десять. В это время вчера (и позавчера, и позапозавчера) с запотолочной квартиры неслось такое…
Панк не спеша откинулся на кровати и подтянул одеяло к подбородку. А ведь может так случится, что у соседа маленький ребёнок… девочка… или даже две… а им играть хочется… бегать и орать… бо как же можно бегать – и не орать… такое детству не объяснишь… такое с течением неумолимого времени само улетучивается… как в «Мэри Поппинс» было – проснулись утром брат с сестрой – а языка птиц уже не понимают… что же такого страшного случится, коли пару часов в день дети покуролесят да поозорничают всласть… ничего не случится… тем паче, что и ничем важным ты, Панчура, покамест не занят, чтобы шум этот тебя так люто от чего-то отвлекал – музыку не сочиняешь, песни не пишешь, с Наташкой своей по телефону трындишь обыкновенно на кухне, да и то раз в три дня… зачем тебе тишина, Алихан, за которую ты буквально глотку готов выгрызть, особливо по пьяной лавочке… успокойся, сталкер… мир не крутился вокруг тебя в Зоне – здесь и подавно крутиться не будет… как там говорил твой знакомый буддист… ом мани падмэ… хум…
Денис Алиханов, бывший сталкер по прозвищу Панк, сам не заметил, как заснул – и странное звенящее безмолвие укутывало подвыпившего парня до самого утра.
* * *
Ангел вытянул гудящие ноги и, постанывая от наслаждения, развязал и стянул натёршие нешуточные мозоли козлиные копыта. Боле нужды в них, слава богу, не было – человек, занявший квартиру этажом ниже, на удивление, быстро понял весь смысл и проник в самую суть. Начало было положено, и отныне в грохоте отпала всяческая необходимость.
Ангел щёлкнул пальцами – и небольшой самосвал, на глазах съёживаясь до размеров детской игрушки, стал на колёса и покатил в дальний угол единственной комнаты пустующей уже больше месяца «однушки». Другим пассом ангел отправил следом ужимающийся как воздушный шарик на огне искусно сработанный товарный поезд, загруженный крошечными латунными колокольцами и пластмассовыми колечками, имитирующими чугунные слитки. Самому ангелу поезд нравился пуще остальных – он самолично клеил его несколько дней кряду, и состав вышел прямо как настоящий – внимание к деталям было поистине феноменальным.
Ангел повесил копытца за оборки на торчащий из стены железнодорожный костыль, и те, как в замедленном кино, превратились в заурядные лапти. Размяв затёкшие крылья, серафим, стараясь не скрипнуть рассохшейся половицей, прошёлся по комнате и приблизился к окну. На город опускалась ночь. Через денёк-другой имеет смысл повторить процедуру, а пока что… пока что всё идёт хорошо и правильно. Человек, сам до конца того не сознавая, уже начал исцелять себя – от мерзкой, гнусной и чрезвычайно прилипчивой заразы, имя которой – Гордыня.
Пусть спит.