На снимке: Маннергейм - отставной генерал как частное лицо. 1918.
Ровно через две недели после того, как отгремели звуки оркестра на параде по случаю победы белой армии в гражданской войне, Маннергейм демонстративно заявил в сенате: «С сегодняшнего дня я оставляю должность Главнокомандующего и завтра уезжаю за границу. Прошу правительство немедленно назначить мне преемника, иначе я оставлю пост моему ближайшему помощнику». Сенат отставку Маннергейма принял. Позднее в своих «Воспоминаниях» он с горечью написал: «Только две недели назад в этом самом зале председатель сената приветствовал меня и благодарил за всё, что я сделал для спасения страны, а 30 мая, когда я покидал зал заседаний, у членов правительства не нашлось для меня ни слова, и никто не поднялся, чтобы подать мне руку» (Mannerheim. Muistelmat, О. I, С. 355*). Так Маннергейм, с честью выполнивший свой долг перед родиной и одержавший блистательную победу, не поступился своими принципами и снова оказался в добровольном изгнании.
Непосредственной причиной столь решительного шага со стороны Маннергейма было объявленное ему решение сената об установлении ещё более тесных отношений с Германией в соответствии с подписанным без его ведома 20 мая 1918 года долговременным соглашением с фон дер Гольцем на немецких условиях (Stig J;gerski;ld. Mannerheim 1918. – Otava, Helsinki, 1967. - С. 309). В соответствии с этим соглашением в Финляндии должна была оставаться германская военная миссия, немецкие офицеры должны были обучать войска, а в штабе Маннергейма его ближайшим помощником будет немецкий офицер. Это одностороннее решение возмутило Маннергейма, и он заявил членам правительства: «Неужели кто-то может вообразить, чтобы я, создавший армию из ничего и приведший почти необученные, недостаточно вооружённые и оснащённые войска к победе (спасибо боевому духу финских солдат и мужеству и преданности офицеров), теперь покорно утверждал бы своей подписью приказы, которые немецкая военная комиссия сочтёт нужными?» В 1923 году он подтвердил главную причину своего ухода в письме Тёргрену: «Мой уход был ответом на то, что финский Главнокомандующий должен подчиняться фон дер Гольцу и немецкому главному штабу» (Stig J;gerski;ld. Mannerheim 1918. – Otava, Helsinki, 1967. - С. 313).
Следует в связи с этим отметить, что, как утверждал позднее Маннергеймом в своих «Воспоминаниях», расхождения с сенатом по стратегическим вопросам начались у него с самого начала вступления в должность Главнокомандующего. Как уже упоминалось выше, он принял командование шюцкором и белогвардейцами с условием, что правительство «не будет просить вооружённого вмешательства ни у Швеции, ни у Германии. «Свинхувуд обещал мне в присутствии Игнатиуса не просить о вводе войск». (Mannerheim. Muistelmat, Helsinki, 1952, Osa I, S. 253). «С самого начала Маннергейм надеялся, что победу можно одержать собственными силами» (E. Heinrichs. Mannerheim Suomen kohtalossa, Osa I., Helsinki, 1957. - S. 135). Однако своё обещание Свинхувуд не сдержал, и эта была та кошка, которая пробежала между ними.
Маннергейм считал стратегически глубоко ошибочной позицию сената по немецкому вопросу, которая была наиболее чётко сформулирована сенатором Фреем: «Нам, сенаторам, было ясно, что немецкие вооружённые силы лучшие в мире, и наша армия должна строиться по немецкой, испытанной в войне модели» (цит. по H. Gummerus. Sotamarsalkka Mannerheim. Otava, Helsinki, 1937). Такую прямолинейную позицию правительства Ягершёльд объяснял тем, что «в сенате не было ни одного человека, который как эксперт понимал бы, за что ведётся борьба, и который имел бы независимую позицию по военному вопросу. Не было также никого, кто ясно понимал бы внешнеполитические проблемы. Никто в сенате не обладал опытом и знаниями Маннергейма. И все психологически были настолько зависимы от немецких солдат, что они не могли поддержать программу Маннергейма» (Stig J;gerski;ld. Mannerheim 1918. – Otava, Helsinki, 1967. - С. 308).
Маннергейм же, по мнению Ягершёльда, на основании глубокого анализа сложившейся в то время ситуации был уверен, что однобокая ориентация на Германию снова приведёт страну к потере независимости, которую она только что отстояла – сменится только хозяин. Кроме того, как опытный военачальник, он уже весной 1918 года понимал, что Германия не сможет выиграть войну, а в таком случае «немецкое вмешательство в гражданскую войну, против которого так настойчиво, но безуспешно возражал Маннергейм в мартовские дни, теперь создавало далеко идущие последствия. Финляндия теряла внешнеполитическую свободу и ей грозила опасность быть погребенной под немецкой военной колесницей» ((Stig J;gerski;ld. Mannerheim 1918. – Otava, Helsinki, 1967. - С. 309). В этой же связи Маннергейм не разделял намерение сената установить в стране монархию с приглашением на трон немецкого принца, хотя сам был убежденным монархистом.
После выхода в свет «Воспоминаний» Маннергейма в 1952 году, когда их автора уже не было в живых, именно изложенная им позиция по вопросу немецкой интервенции вызвала волну обвинений в искажении правды, которая докатилась до последнего времени. Juhani Paasivirta, профессор политической истории в университете Турку, анализируя «Воспоминания» Маннергейма в 50-е годы, привёл такой своеобразный аргумент против его утверждения о том, что он получил от Свинхувуда обещание не обращаться за помощью войсками к Германии: «Учитывая высокое положение Свинхувуда, его менталитет и его отношение к Маннергейму, который тогда был никому неизвестным и не имевшим полномочий выражать своё мнение, надо полагать, что Свинхувуд не мог заранее принимать такое абсолютное решение» (ссылка на Juva c. 116 в книге Martti Turtola “Mannerheim”. – Helsinki, 2016. – S. 151). Обратим внимание, что профессор ссылается не на факты, а на собственное мнение, с которым трудно согласиться любому знакомому с ситуацией читателю. Да, в широких массах о Маннергейме слышали тогда ещё немногие, но Свинхувуд-то отлично знал и понимал, кто такой Маннергейм. Кроме того, невозможно даже представить, что бывший кавалергард, аристократ, не раз беседовавший с российским императором, мог бы стоять навытяжку перед Свинхувудом, боясь открыть рот!
Оспаривал утверждение Маннергейма и биограф Свинхувуда E. Juva: «В соответствии с рассказами Свинхувуда и Кастрена, Свинхувуд заявил, что правительство не намерено обращаться за иностранной помощью, если только к этому не вынудят непреодолимые обстоятельства. Обвинение Свинхувуда в нарушении обещания не оправдано. Даже без показаний Артура Кастрена, присутствовавшего при этом событии, очевидно, что Свинхувуд не мог дать такого обещания, как утверждает Маннергейм» (Einar V. Juva: P. E. Svinhuvud, Osa II& Porvоо, VSOY, 1961,перевод мой). Нельзя не заметить противоречия в этом абзаце. Опять же, автор пишет не «не давал», а «не мог дать» такого обещания, а это разные вещи.
В довольно резкой форме сомнение в истинности утверждения Маннергейма о его отрицательном отношении к немецкой интервенции высказал автор вышедшей в 2016 году книги “Mannerheim” Martti Turtola. Я позволю себе привести здесь один абзац из этой книги: «Если смотреть на ситуацию в Финляндии с чисто военной точки зрения, то было глупо отказываться от немецкой или шведской помощи. Военное положение белой стороны в январе 1918 года было абсолютно критическим. У войск было значительно меньше оружия, чем у красногвардейцев, которым удалось получить его из русских гарнизонов на юге и даже непосредственно от большевиков из Петербурга. Поставки оружия белогвардейцам были сорваны, и положение улучшилось только благодаря разоружению русских гарнизонов в Остроботнии. Это было также фоном проекта независимости, который сделал использование этой помощи естественным; с начала 1915 года егеря уже получили военную подготовку от самой современной и эффективной армии Германии. Доступ к военной помощи со стороны стран Антанты уже был невозможен даже технически, а Швеция, по своему обычаю, колебалась. Маннергейм реально осознавал необходимость иностранной военной помощи, поскольку война бушевала в полную силу. Он послал 20.03.1918 г. через Стокгольм сообщение полковнику Вильгельму Теслеффу, исполнявшему обязанности офицера связи планируемой германской экспедиции, содержание которой недвусмысленно: "Я прошу сообщить Теслеффу, что считаю его абсолютным долгом ускорить прибытие немецких вспомогательных сил. Задержка судьбоносна." В мемуарах последние два слова (Verz;gerung schicksalschwer) Маннергейм убрал». (Martti Turtola: “Mannerheim”. – Helsinki, 2016. – S. 154).
Уточним, что Теслефф тогда был не полковник, а подполковник, хотя это не так важно. Но важно то, что о том, что сенат обратился за помощью войсками к Германии, Маннергейму сообщили по телефону ещё 3 марта, и реакцией на эту новость было решение подать в отставку! Так что на момент отправки этого сообщения Теслеффу вопрос об интервенции был давно решён сенатом, и оно говорит только о том, что Маннергейм, вероятно, просто хотел быстрейшего освобождения от красных столицы немцами, чтобы уменьшить свои потери, так как 20 марта вовсю шла борьба за Тампере, которым Маннергейм овладел 6 апреля. Главное, однако, заключается в том, что нет никаких оснований сомневаться в позиции Маннергейма по вопросу интервенции, поскольку она была четко сформулирована им за 30 лет до описанных событий, 17 февраля 1918 года в письме брату Юханну в Швецию: «Просить об интервенции я, однако, считаю невозможным и несовместимым с достоинством Финляндии. Если, напротив, речь идёт о том, чтобы просить помощи в форме поступления добровольцев в финскую армию, продажи оружия и т.д., то я моментально уговорю сенат сделать это». (Э. Иоффе. Линии Маннергейма. – СПб, 2017. – С.175).
Туртола утверждал также: «То, что Маннергейм, будучи дальновидным, предвидел уже в мае поражение кайзеровской Германии в мировой войне, не могло иметь места, так как этого не мог предвидеть и никто другой. Можно понять, почему руководство Финляндии хотело быть на стороне победителя в условиях событий лета 1918 года» (Martti Turtola “Mannerheim”. – Helsinki, 2016. – S. 155). Нельзя не заметить, насколько противоречиво и это его утверждение. Если не мог заметить никто другой, то это вовсе не значит, что не мог заметить Маннергейм! Прав, вероятно, Ягершёльд, что в сенате просто не оказалось дальновидных людей!
Мартти Туртола подверг критике также следующий абзац «Воспоминаний» Маннергейма: «У меня сложилось впечатление, что сенатор Свинхувуд не верил, что можно достигнуть цели собственными силами. «У генерала нет армии, нет солдат и нет оружия – как тогда собираетесь преодолеть сопротивление?» На это я ответил, что уверен в том, что это возможно. Моя уверенность основывалась на том, что в Финляндии я встретил дух сопротивления и желание сражаться, в то время как в России царила пассивность, которая привела к краху империи». Туртола считал, что у Маннергейма просто не было времени на то, чтобы убедиться в воле к сопротивлению финнов, так как он только что приехал из России и не знал обстановку в стране. Это тоже очень спорный вопрос. У Маннергейма был к этому времени опыт работы в Военном Комитете, у него также было достаточно родных и друзей в Хельсинки, от которых он мог быстро получить информацию о положении в стране. В связи со всем выше сказанным фразу Туртолы «если у повышенного в звании до фельдмаршала бывшего белого генерала были в прошлом не соответствующие требованиям события, прошлое надо было просто изменить. Из фигуры Маннергейма нужно было выстроить такую, в какой нуждался финский народ» нельзя воспринимать иначе, как явную грубость по отношению к Маннергейму, тем более что он уже не мог ему ничего возразить… Народ сам выбрал фигуру для поклонения, в которой действительно нуждался, и это был Маннергейм и никто другой!
У Маннергейма были также расхождения с сенатом и по вопросам внутренней политики. Он настаивал на том, что пленных красногвардейцев, а их было около 80 000 человек, нужно освободить, кроме совершивших преступления. Но вместо этого правительство продолжало держать их в лагерях в ожидании расследования и суда при отсутствии в стране продовольствия, что привело к гибели тысяч из них от голода и болезней.
Маннергейм прибыл в Стокгольм 2 июня и провёл в Швеции почти полгода. Несмотря на то, что он прибыл сюда как частное лицо, его ждала торжественная официальная встреча. Король Швеции Густав V пригласил его в свою резиденцию и наградил высшей наградой – Большим рыцарским крестом за победу в гражданской войне, которая предотвратила появление большевизма у границ Швеции. Это событие широко освещалось в прессе Швеции и других европейских стран.
Маннергейм не был в Швеции почти 10 лет, и теперь использовал поездку прежде всего для встреч со своими родными. Он остановился в Гранд-отеле в Стокгольме, но жил также у своего брата Юханна в его имении в Гренсгольме. В Швецию удалось приехать из Англии также дочери Маннергейма Софии.
В июле Маннергейм заболел испанкой, но сумел оправиться от болезни, и после выздоровления отправился на корабле на охоту в Норвегию в сопровождении своего шурина Хьялмара Линдера и его сводной сестры Катарины (Китти). 32-летняя красавица Китти не на шутку вскружила голову старого солдата, настолько, что Маннергейм даже предложил ей руку и сердце. Чтобы подтвердить серьёзность своего намерения, он инициировал официальный развод с Анастасией Араповой, который и состоялся в 1919 году. Несмотря на все усилия Манергейма, Китти не дала согласия на брак. Вероятно, сыграла роль 20-летняя разница в возрасте и, возможно, широкая известность Маннергейма, в тени которой ей пришлось бы провести свою жизнь. Это была единственная и последняя попытка Маннергейма завести новую семью после разрыва отношений с Анастасией Араповой в 1903 году.
Несмотря на драматические обстоятельства своего ухода с политической сцены Финляндии, он даже в Швеции продолжал внимательно следить за развитием событий в стране и по мере сил пытался как-то смягчить отношения со странами Антанты, несмотря на прогерманскую линию правительства. В июне он встретился и имел обстоятельные беседы с послом Англии в Швеции Говардом, посланницей США Ирой Моррис, а также французским послом Евгением Тибо, а после его кончины с Чарльзом Делаво. Речь шла прежде всего о признании независимости Финляндии и о поставках продовольствия из США.
К концу осени, через пять месяцев после отъезда Маннергейма в Швецию, ситуация в мире начала стремительно меняться не в пользу Германии, что вызвало крайнюю тревогу в правящих кругах Финляндии. Истекшие месяцы показали, что «в тот момент, когда Маннергейм устранился от дел, он видел дальше и яснее, чем остальные соотечественники» (H. Gummerus. Sotamarsalkka Mannerheim. Otava, Helsinki, 1937).
*за качество переводов с финского ниже цитируемых авторов ответственность лежит на мне