А вокруг меня прохожие
Шли на ангелов похожие
Улыбалось небо синее
Дивно пахла резеда
Резеды не было, потому что была ещё середина марта. А вот небо синее было, и прохожие, хоть и не ангелы, но тоже были милые. Я шла по Набережной Мойки в сторону дома №12 и напевала песенку из репертуара Аркадия Райкина:
Как волнует ожидание
Предстоящего свидания ...
Слова в песенке были как раз в тему! Я шла на свидание с Пушкиным в его последнюю квартиру на Мойке, 12. Меня отговаривали от посещения, мол, ты же там была, ничего нового не увидишь и не услышишь, зачем идёшь? Но я не послушалась и всё равно пошла - а как же, быть в Питере и не сходить к Пушкину, имя которого для меня свято!
К тому же у меня была конкретная цель: сфотографировать диван, на котором скончался Александр Сергеевич, в прошлый раз эта фотография у меня не получилась из-за сбоя в фотоаппарате.
Мойка была ещё замёрзшей, но солнце светило ярко и жарко, и лёд уже значительно потемнел. На противоположной стороне увидела дом княгини Волконской, где Пушкин прожил последние четыре месяца своей жизни.
Перешла через мост и постояла перед входом в подворотню. Вот здесь остановились сани с раненым Пушкиным. Было 18 часов вечера, стемнело. Пушкин послал Данзаса в дом, чтобы вызвать слуг ... Выбежал Никита Козлов, бережно взял раненого на руки (голова к левому плечу Никиты) и внёс в дом. В кабинете положил на диван так же, как и нёс, на левую подушку.
Во времена Пушкина, если была непогода, экипажи въезжали в эту подворотню, и уже из неё жильцы и гости входили в подъезд квартиры. Это в наше время ворота закрыли, чтобы во двор не заезжали посторонние автомобили. Для прохода оставили открытой низенькую дверь-калитку, через которую, наверно, и невысокий Пушкин мог проходить, только нагибаясь.
Из подворотни выход в просторный двор, посредине которого памятник Пушкину. По лицу можно предположить, что поэту уже далеко за тридцать, а по фигуре нет: Пушкин, хоть и был спортсменом, но телосложение имел худощавое. В квартире-музее лежит в ящике под стеклом принадлежавший Пушкину жилет, и по нему можно судить, что Александр Сергеевич был явно не атлет.
На фотографии выше - слева от памятника двухэтажная пристройка к дому, там находятся билетные кассы. Из подворотни надо пройти по прямой метров сто, чтобы приобрести билеты в музей. Потом надо оттуда выйти, пройти опять до подворотни и свернуть налево, там будет вход в подвал музей.
Могу себе объяснить, почему в музей надо входить не в парадную дверь, а через подвальное хоз-помещение. Вероятно, это удобно для размещения раздевалки, а ещё для того, чтобы сберечь на века настоящие входные двери в квартиру. Объяснение хлипкое, зимой, понятно, нужны места для верхней одежды, но летом, когда не надо раздеваться, можно было бы эти двери открывать и входить в музей так, как входил в квартиру сам Пушкин ... а то всё с тыла, с с заднего хода, "огородами, огородами", и создаётся впечатление (у меня точно), что посетителей в этом музее не уважают ...
На фотографии выше лестница, ведущая в комнаты. Слева от неё (соответственно от меня) лестница из подвала, откуда приходят посетители, справа - там самая <s>насмерть закрытая</s> недоступная дверь (в кадр не вошла). Напротив лестницы (то есть позади меня) дверь в буфетную (тоже закрытая), на которой Жуковский вывешивал бюллетени о состоянии здоровья Александра Сергеевича.
В воспоминаниях современников рассказывается (и экскурсоводы любят об этом упоминать), что в те ужасные дни наплыв посетителей к раненому Пушкину был огромный, и кто-то написал углём на двери фамилию Пушкина, она до сих пор представлена над записками Жуковского, как память о тех днях.
А теперь я расскажу о том, что меня <s>разозлило</s> огорчило в музее. Свободных экскурсий в музее нет. Людей ежечасно собирают в группы, и каждая группа во главе с экскурсоводом проходит по комнатам, слушая объяснения и рассматривая экспонаты.
Я купила билет и как раз успела к группе, которая отправлялась в путешествие по квартире ровно в 13:00. Со мной был маленький рюкзачок, в котором было место только для очешника, кошелька, упаковки носовых платков, небольшого фотоаппарата и головного платка (если вдруг пойду в храм) ... ну, и для ключей от дома.
Удобный, походный рюкзачок, и я даже додуматься не могла, что он окажется опасным для музея. Я в Русском и в Эрмитаже с ним ходила, а тут он помешал!
Женщина-контролёр предложила сдать рюкзачок в гардероб или надеть лямками назад (как носят грудных детей). Зачем?
Мне показалось смешным и несуразным ходить "рюкзаком вперёд", и я сдала рюкзачок на вешалку. Предварительно вынула из него фотоаппарат. Женщина-контролёр увидела его и сразу встала в предупредительную стойку: "А у вас есть разрешение на фотографирование?" О-оооо, я совсем забыла, что в этом музее на всё нужно разрешение!
- Нет, я забыла!
- Продаётся в билетной кассе, стоит 200 рублей.
Хм, ещё в прошлом году разрешение стоило 100 руб. Ну да ладно, я купила бы и за двести, но для этого надо одеться, выйти во двор, дойти до кассы, купить разрешение, вернуться, сдать одежду в гардероб, а семеро одного не ждут! В смысле того, что моя группа уйдёт без меня!
- А вы со следующей идите, - участливо посоветовала контролёрша. Нее, ждать пока соберётся следующая группа, мне не хотелось, и я решила идти со своей, надеясь на то, что можно будет снять одну-единственную фотографию. В прошлый раз я покупала разрешение, но никто его даже не спросил, а вдруг и сейчас не спросят?
Ха-ха! Не тут-то было. Все смотрительницы (каждая в своей комнате) зорко следили за любыми нашими телодвижениями и бдили за каждым нашим шагом. В Детской, например, смотрительница внезапно подскочила ко мне и злобно выдохнула в ухо: "Женщина, что вы себе позволяете", и резко отодвинула меня в сторону.
Я изумлённо оглянулась, оказывается, край моего жилета коснулся столика, на котором стоял экспонат, а я даже не почувствовала! А как почувствовать, если все тридцать человек выстроились на узкой дорожке вдоль оградительного шнура в три ряда и буквально дышали друг другу в затылок.
Я осторожно переместилась в сторону к двери, там, правда, ничего не было видно, но был слышен голос экскурсовода. Да, собственно, можно было и не слушать, ничего нового экскурсовод не сообщала. Зато смотрительница не спускала с меня глаз, явно желая уличить меня, если не в теракте, то точно в очередном безобразии. У неё от служебного рвения, как говорил Райкин, "даже пенсне раскалилось"!
В следующей комнате я всё же решила потихоньку сфотографировать этажерку с личными вещами Пушкина, это же не преступление (такие фото давно есть в Интернете), но тут буквально ниоткуда возникла новая блюстительница порядка и также возмущённо зашипела: "Здесь запрещено фотографировать, покажите разрешение!" Я вздрогнула от неожиданности, фотоаппарат вздрогнул вместе со мной, и фотка получилась нечёткая. Я убрала фотик в карман и выставила перед собой пустые руки, служивая дама недовольно скривилась и отошла от меня.
Как-то сразу стало грустно-грустно ... Чего налетела, думала я, понимаю, таков порядок, без разрешения нельзя, и я виновата, что нарушила, но то же самое можно сказать тихо и дружелюбно, а не брызгать негодующе слюной ... словно я не фотоаппарат держала в руке, а бомбу ...
Кстати, на фотке с этажеркой, если присмотреться, можно увидеть отражение девушки с сумкой очень солидных размеров. И не у неё одной были такие объёмные сумки. Вот и размышляю, почему им можно ходить с сумками, в которых поместится целый фугасный снаряд, а мне с моим рюкзачком нельзя? Может, я на дремучего папуаса похожа (которого надо учить этикету) или на существо неадекватного поведения (типа сомалийского пирата)? Не знаю ... но настроение стало невесёлым.
В следующей комнате я подождала пока все 30 человек по очереди заглянут в узко открытые двери (верёвка не пускала внутрь) комнаты сестёр Натальи Николаевны, и тоже заглянула внутрь - интересно, вроде в прошлый раз я эту комнату не видела ... Или забыла о ней?
Комната была практически пустая, с напольными пяльцами посередине, ничего особенного. Я повернулась, чтобы выйти, но почувствовала ощутимые толчки в спину: "Идите, идите, ваша группа уже ушла". Опять очередная смотрительница, такая же белёсая и вредная, как и её товарки на соседних объектах, рьяно исполняла свои обязанности!
Опять вспомнилась песенка Райкина:
За минутой шла минута
Милой нет и почему-то
Изменился очень круто
Окружающий пейзаж.
В кабинете Пушкина (последний в череде комнат) экскурсовод оттарабанила заученный текст и задала такой же заученный вопрос, явно не ожидая ответа: "Вопросы есть?" Все молчали, всем было всё ясно. В подобных случаях товарищ Сухов сам спрашивал и сам же отвечал: "Вопросы есть? Вопросов нет!"
И у нашей группы (30 человек!) вопросов не было. А какие могут быть вопросы, когда рассказывали то, что давно известно.
Я из вредности всё же спросила, стараясь, чтобы вопрос прозвучал крайне любезно: "Скажите, пожалуйста, а как на этом диване лежал раненый Александр Сергеевич?" Экскурсовод (и вся группа) развернулись и уставились на меня в немом изумлении. Я пояснила елейным голосом: "В какую сторону Александр Сергеевич лежал головой? К стене с книгами или к окнам?"
Экскурсовод махнула рукой в сторону дивана: "Там лежал". И пошла к выходу. Все послушно побрели за ней, я за ними. У дверей меня догнала смотрительница кабинета и шепнула (они все там шепчут): "Сюда головой, сюда ..." и показала на левый валик дивана.
"Спасибо, - ответила я: Вы очень любезны!" Смотрительница удовлетворённо поджала губы и так же плотно закрыла за мной дверь. Я вдруг почувствовала сильную усталость. Да пусть всё катится на фиг - эта экскурсия, фотки, грубый персонал, равнодушие экскурсоводов и тот час, когда я пошла в этот музей!
Я обменяла в гардеробе номерок на одежду, напялила свой рюкзачок и подошла к киоску сувениров. Подумала, а не купить ли на память бюстик Пушкина? Но все бюсты были размером со сковородку и позолоченные. Вау, не надо!
Вышла во двор и подошла к памятнику Пушкина. Вспомнилось заученное ещё со школы:
"И буду тем любезен я народу, Что чувства добрые я лирой пробуждал ..."
Ой, ли, Александр Сергеевич! В музее, которым стала ваша квартира, добрые чувства вы ни у никого не пробудили, видимо, никакой лире они не подвластны, потому что чего нет, того и не будет.
На улице солнце по-прежнему ярко светило, небо было таким же голубым, красивые петербургские дома продолжали украшать набережную, а Мойка была такая же мёрзлая. И всё это великолепие как-то потеряло для меня своё очарование:
А вокруг меня прохожие
Шли на дьяволов похожие
И несло капустой квашеной
Из соседнего двора
Я подняла голову и посмотрела на окна пушкинской квартиры. Через них ничего не было видно, но я усмехнулась, наверное, в этот момент смотрительница выталкивает из комнаты очередного посетителя ))) Следит за порядком и ненароком плюёт в человеческие души.
Я подошла к Мойке, положила руки на чугунное ограждение. Посмотрела налево, посмотрела направо. Позади меня дом Пушкина ...
Ровно 180 лет назад февральским полуднем Александр Сергеевич вышел (как я сейчас) из подворотни и прохаживался по тротуару в ожидании саней, чтобы подъехать к Данзасу в Литературное кафе, а оттуда на дуэль. Наверное, он также, как и я, смотрел влево и вправо на замёрзшую Мойку ... Его жизни тогда оставалось на два дня.
Конечно, в этом мемориальном месте ( квартира и прочее) надо грустить. Здесь погиб величайший русский поэт. Но грустить надо светлой грустью и от величественных мыслей, что на земле жил-был великий человек, погибший безвременно.
Но не стоит грустить от того, что к хорошей сказке добавился плохой конец. Это я о тех, кто работает в этом мемориальном музее. Я знаю, зло в человеке сидит от его глупости и мелочности. И от сознания, что когда он при должности - то он пуп земли. Я допускаю, что дома эти смотрительницы добрейшие существа, но нельзя быть двуличными, типа, там ангел, здесь мегера. А если они и там и сям злостные дуры, то мне их искренне жаль. Очень жаль. Они не знают, что такое быть добрым, а это трагедия для их души.
Везде в музеях встречаются хамоватые служители, и Петербург не исключение. Я не могу понять одного - природу этих людей! Почему они группируются именно в священных местах: в храмах, музеях, больницах ...Неужели сама атмосфера этих мест вытравляет из них доброе отношение к посетителям? Ведь не денег мы у них приходим просить, а идём за добрым, чистым, настоящим, что является общим достоянием, а не их собственностью!
Вероятно, директрисса музея Пушкина чересчур строго "воспитывает" свой персонал, вот служащие музея и усердствуют больше того, чем полагается - как в поговорке "заставь дурака молиться, он себе лоб расшибёт".
А в соседнем доме № 14, по старинному обычаю прилепленного боком к дому Пушкина, висит мемориальная доска, извещающая о том, что годами ранее Пушкина в этом доме жил его лучший друг Иван Иванович Пущин. Доска меня порадовала и вернула хорошее настроение. Мир не без добрых людей, и не надо зацикливаться на недовольных.
Фотографию дивана я сфотографирую в следующий раз. Не забуду купить разрешение, даже если фотосъёмка в 10 раз подорожает (на ровном месте!). И сфотографирую не только диван, но всё, что есть в музее (хоть это мне и не нужно).
А экскурсоводу стыдно не знать на какую сторону дивана положили Александра Сергеевича.
И вообще ... могли бы для наглядности повесить в кабинете очень хорошую картину Дмитрия Белюкина "Смерть Пушкина", на которой видно, КАК Александр Сергеевич лежал на диване.
Илл. - фото Автора. Памятник Пушкину во дворе музея-квартиры на Мойке.