Глава 1
Честно говоря, чувствовал я себя полным идиотом. Мало того что лишился законного выходного, так еще и этот – как его там… Аська «Павлоидом» его называет.
– Ты, – говорит, – для начала расслабься, Серж, иначе ничего не получится!
Тоже мне психолог местного разлива. «Расслабься, Серж». Ага, как же… Если бы всё так просто было, я бы здесь не оказался – на низкой табуретке в дурацкой квартире.
– Спина прямая, локти на коленях лежать не должны. Руки ходят свободно, смотри, вот как у меня, – Павлоид показал мне свои пухлые ладони. – Отлично. Глаза лучше закрыть. Угу. Так. Теперь потри руки друг о друга, чтобы тепло пошло. Глаза закрыты. Та-ак. Разведи немного ладони и почувствуй между ними связь – пока едва заметную… Теплую такую связь – кругляш энергии.
Я театрально зевнул, но подчинился. Деваться-то некуда: сам сюда заявился. Пусть и по Аськиной наводке, но своими же ногами притопал, никто меня за шиворот не тащил.
– Та-ак. Теперь полностью сосредоточься на своем теле. Именно телом, понимаешь, всем телом, а не головой говори про себя: «Да. Да. Да. Да…». Чувствуешь? Твои ладони начинают либо сдвигаться, либо раздвигаться. Так?
Я поёрзал на табуретке и подавил еще один зевок. Голос Павлоида оставался спокойным.
– Теперь так же про себя – не внутренним голосом, который так достает тебя в твоей же голове, а телом, всем телом медленно говори: «Нет. Нет. Нет…». Ладони пошли в другую сторону. Если раньше они сдвигались, сейчас раздвигаются. «Нет. Нет. Нет. Нет». Ну? Ощущаешь?..
Сердце мое трепыхнулось, поднявшись куда-то к горлу, и я…
– Ася? – позвал я и привстал с табуретки. – Мо-, мо-, может, лучше кофию? Не, правда, ребята, – ну его к лешему. Давайте лучше кофе попьем, и почалю-ка я домой. Дел по-, по-, полно.
Ася тут же прибежала, показала два своих передних кроличьих зуба-лопатки, и через минуту электрический чайник зашумел, будто прохудившийся надувной матрас.
– Он не хочет, – Павлоид пил чай, накручивал на указательный палец кончик своих черных гусарских усов и не смотрел в мою сторону. Его глаза – невидимые щупальца с присосками – скользили по голым плечам хозяйки квартиры. Ася в очередной раз сменила цвет волос (в нашу последнюю встречу я ее застал еще жгучей брюнеткой) и была одета в какое-то сверхоткрытое вечернее платье. Я слегка ненавидел их обоих – крашеную блондинку за ее зубастую улыбку, за то, что она посоветовала припереться сюда, а Павлоида – за его учительское спокойствие, усы и за всё остальное.
Я, кстати, был влюблен в Асю на третьем курсе универа, но теперь уже, слава Богу, всё прошло, завяли помидоры. Маленькая родинка на ее шее мне уже была абсолютно параллельна. А тут еще эта рука и заиканье, будь оно не ладно…
– Он совсем не хочет – поэтому я помочь не в силах, – повторил доморощенный психолог и оставил наконец-то свой ус в покое.
– Серж просто стесняется. Я его знаю как облупленного. Стесняешься ведь, Зайчик? – снова из-за тонких губ проявляются ее кроличьи зубы. Я морщусь в ответ.
– Не-, не-, не… стесняюсь, – выдавливаю я и краснею. «Зайчик!». Чёрт, как же я ее ненавижу. Это прозвище в универе дала мне ее подружка – Дашка Родина. Меня так никто давно уж не называет, а тут – н; тебе. При Павлоиде. Блин.
– Серж, если что, я могу вообще укатить часа на три. А вы тут, мальчики, оттянетесь по полной. Голову даю на отсечение: Павлик поможет. Он и не с такими проблемами справлялся. У него, знаешь, какой опыт: не получилось с руками, холотр;пку можно попробовать.
– Нет, Ась. Я по-, по-, пойду. Дел много.
Я отставил кружку в сторону и поднялся. Новоявленная блондинка пожала голыми плечами и подпёрла худенькой рукой подбородок.
– Как знаешь, Серж, как знаешь. Чем богаты, как говорится. Если ты сам не захочешь – тут уж извини, никто не поможет.
Я кивнул, пожал на прощание пухлую ладонь усатого и направился к выходу. Ася вышла меня провожать.
– Ты пойми, Зайчик, дальше только хуже будет. Я какой-никакой, а психолог. И знаю тебя тыщу лет. У меня не просто второе высшее – я этому семь лет жизни отдала. Павлоид – гений, понимаешь? Гений. К нему в Москве за полгода вперёд записываются, он у самого Грофа стажировался. А ты… Как маленький, ей-богу. Смешным боишься показаться? Перед кем? А?
Я поджал губы и старался не смотреть ей в глаза. Затем накинул куртку и вышел за порог. Дверь закрылась, потом снова распахнулась.
– Серж! Он еще тут неделю будет тусоваться. Понял? Передумаешь – звони.
– С-, с-, с-, спасибо, – она закрыла дверь, так и не дождавшись, когда я закончу говорить.
Не-на-ви-жу.
***
Шторы задернуты, свет выключен. Спать, как назло, не хочется, и я всё думаю-думаю-думаю. Господи, ну за что мне всё это? Неужели других нет? Вдобавок к заиканию еще и правая кисть начала неметь. Ни с того ни с сего. Таскался по больницам, исследовали всего вдоль и поперек. А результат – ноль.
«Наверное, это у вас от компьютера, от мышки: сейчас этим все поголовно страдают. Синдром карпального канала. Упражнения нужны, таблеточки, мазь выпишем», – больше я от врачихи ничего не добился. Полазил в инете, перепробовал различные рекомендации – ни фига не помогает. Хоть работу меняй, честно слово, – чтоб от компа подальше. На форумах это многие советуют.
Да, действительно, отличная рекомендация для веб-дизайнера! И куда мне податься? В таксисты? Я не хочу ничего менять: меня всё устраивает. Я даже не представляю, как это работать где-то в офисе, на заводе, в магазине или где-то там еще. Не, ребята, увольте. Только удалёнка и только в комфортных условиях собственной квартиры.
«Серж, ну как дела?» – «Н-, н-, н-, нормально!» – стоило мне лишь вообразить эту ситуацию, и горло тут же сводила судорога. Нет, правда, вы издеваетесь? Какая, блин, смена работы? Разве что дворником: мороз и солнце, свежий воздух, молчи себе и мети. Красота! Тьфу-тьфу-тьфу, чтоб не сбылось.
Рука – это полбеды. В последнее время меня достала бессонница. Верстаешь, доводишь до ума какой-нибудь сайт, полночи не спишь. Всё, чувствуешь: баста! Пора закругляться: глаза уже слезятся, кисть немеет, шея болит. Доползёшь до дивана, вытянешь конечности – и никакого сна. Пялишься в темноту, дрянь всякая в голову лезет. Вспоминаешь, вспоминаешь…
Особенно тот – самый первый – случай из головы не идет. Я теперь уже даже и не знаю: сам ли всё помню или напридумывал себе это – на основе маминых рассказов. Наверно, и то, и другое одновременно.
Короче, мне было тогда месяцев восемь. Жили мы на девятом этаже в новостройке в Ярцево – это такой городок в Смоленской области. Мама туда убежала от своего первого мужа – моего отца. Взяла меня под мышку, оставила ему записку: «Не ищи, мол, не верь, не бойся, не проси!». Я ее понимаю: отец частенько употреблял и бил ее. Так что удрать в Ярцево – это хороший вариант. Лучший из возможных.
Так вот. Пока она меня собирала на улицу, я уснул. Лифт в новостройке не работал. Мать меня спускала в коляске одна: помочь было некому. Когда она уже добралась до четвертого этажа, вспомнила, что забыла кошелек. Может, хлеба с молоком хотела купить, кто ее знает.
«Я второпях решила: ты пока полежишь здесь, а я сбегаю обратно домой. Уснул ты глубоко, ничего с тобой за пять минут не произойдет», – вспоминала она, в сотый раз пересказывая мне эту историю.
Пока мама поднималась наверх, пока открывала дверь, пока искала сумку с кошельком – прошло минут десять.
«И тут у меня сердце ёкнуло. Вот так неспокойно на душе стало, что просто жуть. Я бросила сумку и выбежала на лестничную клетку, даже не закрыв дверь. И слышу: какой-то… какое-то шуршание. Что-то внизу происходит. Я бросилась по ступенькам и сразу стала кричать – прямо на бегу».
Вот этот крик, вероятно, и спас мне жизнь. Услышав ее голос, кто-то внизу затопал ногами по лестнице и убежал – еще до того, как мать успела спуститься на четвертый этаж. Подъездная дверь хлопнула – и всё. Никого. Тишина.
Я по-прежнему лежал в коляске. Вот только подушечка – с цветной наволочкой, на которой были нарисованы фиолетовые рыбки, – закрывала мое лицо. И щеки у меня тоже были с фиолетовым оттенком. Мать, цепенея от ужаса, схватила меня на руки, и я заплакал.
Всё это я знаю с ее слов. Но в моей памяти осталось и еще кое-что – то, чего она не могла рассказать. Где-то там, в подсознании, я всё еще вижу смутную серебристо-серую горбатую фигуру, от которой медленно тянется в мою сторону нечто невообразимое – какая-то странная рука, похожая на сучковатую палку. А потом – море. Бесконечное море с фиолетовыми рыбками, которые убаюкивают меня медленными движениями плавников. Они плавают туда-сюда, туда-сюда.
В год и два месяца я начал произносить первые слова. Запинаясь, много раз повторяя одни и те же звуки и слоги. Мать и отчим думали, что это пройдет, что я подрасту и буду говорить, как все. Но нет. «Туда-сюда» никуда не ушло. Оно осталось со мной на всю жизнь…
***
У бессонницы есть одна надоедливая особенность: она заставляет возвращаться к тому, о чём совсем-совсем не хочется думать. Вновь и вновь. И ты утюжишь эту мысль, эту идею или воспоминание до тех пор, пока совсем не станет тошно. И тогда рука тянется к смартфону, а там Инет, поисковик, соцсети – и сон улетучивается окончательно.
Вот и сегодня я лежал и думал о ладонях, между которыми – теплый кругляш энергии. «Да. Да. Да... Нет. Нет. Нет». Как ни крути, но что-то я и впрямь почувствовал: руки действительно расходились и сходились.
«Ну и что? Что с того? Гений, блин. Таких Павлоидов – пол-России. Их цель – либо бабла содрать, либо самомнение свое раздуть», – эта мысль вдохновляла, но не слишком. Аська уверяла меня, что у московского знаменитого гостя на личном счету – несколько исцелившихся от заиканья. Она так мне и сказала – исцелившихся. Я в ответ лишь улыбнулся. Если бы она знала, к скольким гениям и медицинским светилам мы ездили с матерью! Она меня даже к деревенским бабкам-шарлатанкам таскала, пока еще могла нормально ходить и в состоянии ездить. Всё без толку.
«Сереженька, заикались многие знаменитые люди – и Моисей, и Вергилий, и даже оратор Демосфен. Это не мешало им жить: смотри, как многого они добились!» – этой присказкой она меня утешала с детсадовского возраста.
Когда она мне так говорила, я всегда думал про себя: «Да, им, может, не мешало. Но мне, мне, ёкарный бабай, еще как мешает! Почему я? Почему я заикаюсь – ни Мишка с соседнего двора, ни Марат с моего класса, а я, я?!».
Друзья у меня были, общения хватало. Но даже у лучших из них порой искажалось лицо от нетерпения: «Ну когда же ты наконец-то произнесёшь это долбанное слово?!». А я не мог. Хоть ты тресни. Особенно меня доставали сонорные и шипящие. Получалась полная х-, х-, ху… Ну, в общем, вы поняли.
У Аськи, кстати, была глупая привычка звонить рано утром. Ждёшь-ждёшь сна, будто манны небесной, за окном уж светать начинает, и вот – слава те, Господи, забылся вроде. И тут – сотовый над головой вибрировать начинает.
– М-м…
– Зайчик, разбудила, да? Ну, извини. Тут срочно. Слушай: я Павлоиду еще пару клиентов нарыла. Сегодня в восемнадцать нуль-нуль сессию по холотр;пке делать будем. Да, в моих пенатах. Придёшь? Павлик говорит, что, когда несколько человек, – лучше получается. Да и ты расслабиться сможешь: не на тебе одном общее внимание сосредоточится. Ну как? Окей?
– Я подумаю, Ась.
Она обозвала меня трусом и серым зайцем. И сказала, что, если я не приду, удалит меня из друзей во всех соцсетях. Я промолчал, а потом долго слушал тишину, когда она положила трубку. И почему я позволяю ей так помыкать собой?
Глава 2.
Вокруг серая мгла. Жидкий туман окружает меня со всех сторон, заползает в глаза, рот, уши, забирается в каждую пору. Прямо перед лицом проплывают несколько забавных фиолетовых рыбок; я слежу за ними, пока их блестящие хвосты не растворяются во тьме. А затем боковым зрением замечаю какое-то движение. Сердце замирает и мгновенно превращается в кусок льда.
Серая горбатая фигура маячит сначала где-то справа, потом – за спиной. Я верчу головой, но всё равно не успеваю заметить, в какой момент рядом с моим лицом оказывается длинная, скрюченная рука. Я пытаюсь закричать, но тонкие пальцы накрывают мой рот, губы прилипают друг к другу, воздуха не хватает. Мое тело изгибается дугой, голова бьется обо что-то твердое, и – мгла уходит, туман рвется на мелкие куски, которые медленно поднимаются вверх.
***
– Ну и напугал же ты нас, Серж! – новый цвет волос Аси усиливал бледность ее щек. – Хорошо хоть ты не первый «дышать» начал, а то накрылась бы наша сессия медным тазом. Даже Павлик с таким не сталкивался еще. Правда ведь?
Столичный гуру хмурился и смотрел в окно. На него оттуда пялился желтый глаз уличного фонаря. Я лежал на Асиной кровати, чувствуя себя как человек, на которого упал грузовик. Голова раскалывалась; правая кисть совсем онемела, будто я неделю сидел на собственной руке.
– Что? С-, с-, совсем фигово было? – спросил я, с трудом разлепив губы.
– Не то с-, с-, слово! – смеясь, передразнила меня бывшая однокурсница; я что-то не помнил случая, когда она издевалась над моим заиканием. – Ты минуты три подышал, а потом давай головой о коврик биться. Руки выгнул назад. Слюни, сопли! Ужасть, одним словом…
Усатый поморщился и чуть махнул в ее сторону пухлой ладошкой. Аська тут же заткнулась. Я поднял брови от удивления и перевернулся на бок: судя по боли в пояснице, валялся я на кровати уже порядочно. «Как она его слушается! Точно собачонка…»
– Серж… М-м. Ты совсем очухался? К беседе готов? – гуру достал сигарету и подвинул поближе пепельницу. («Она еще и курить ему в собственной спальне позволяет! Боги, боги мои!»). Я нехотя кивнул. – Поведай нам, что видел. Любопытно же!
– Это обязательно?
– Без вариантов! – встряла Аська и снова смирилась под строгим взглядом своего столичного кумира.
Я с пятое на десятое пересказал свое холотропное видение. И добавил, что под страхом смертной казни больше не стану гипервентилировать свои бедные лёгкие и мозг.
– Да это самый обыкновенный спрайт. Бояться его не надо. Но и доверять особо не стоит, – Павлоид выпустил дым тонкой струйкой в сторону дешевой картины, висевшей над кроватью. Аськина стена ВКонтакте была забита обработанными в фотошопе картинками с заснеженными горами и одинокими монастырями. Вот и в спальне висело нечто подобное.
– Ну, если обыкновенный с-, с-, спрайт, то – конечно, – я скривился от боли в пояснице и уселся поудобнее, прислонившись спиной к стене. – Сразу стало всё понятней. Ничего особенного, блин.
– Спрайт? Это термин так называемых дримхакеров, помешанных на Кастанеде, осознанных сновидениях и иже с ними. Не слыхал про них, что ли? Но да ладно, это и не важно. Суть в том, что тебе обязательно надо снова пережить встречу с этим серебристо-горбатым типом, но уже без страха перед ним. Может, тебе даже поговорить с ним удастся.
– Н-, н-, ну уж нет. Дудки, – я замотал головой. – В ваши дурацкие фокусы с холотропным дыханием я больше не играю. Это вам тут х-, х-, хорошо рассуждать, а я там должен в одиночку рыбок фиолетовых разглядывать. Увольте.
– Ну почему же в одиночку, – он снова принялся накручивать на палец свой гусарский ус. – Я, пожалуй, сплаваю туда вместе с тобой.
Я уставился на него, как на привидение. Потом посмотрел на его напарницу, у которой вновь проявились зубы-лопатки.
– Ась, он про что вообще?
– Да про сновидения совместные! Серж, не стыди меня, тундра провинциальная: не говори только, что ты этим не баловался в студенческие годы… – тут она демонстративно хлопнула себя по лбу. – Так ведь ты же не психолог! У тебя всего одно высшее образование. Говорила мне мама: никогда не спорь с непсихологами.
Павлоид снова нахмурился и пригрозил ей пухлым пальчиком.
– Настя, ну причем тут психология… В общем, Серж, приходи сюда завтра вечером. Посмотрим еще раз на твоего спрайта. А? Согласен? – он затушил окурок о край прозрачной пепельницы.
(«Настя?!! Это он так Аську, что ль, обозвал?»). Я закрыл глаза и кивнул. Пусть делают, что хотят. Мне уже всё равно: кажется, кисть другой руки тоже стала деревенеть.
***
Вообще, с бессонницей можно жить. Она похожа на зуб, от которого вдруг отломился кусочек. Сначала непривычно и неприятно: к острому краю язык так и тянется. Думаешь: «Ну всё: послезавтра – к стоматологу!». А потом как-то свыкаешься, забываешь и живёшь себе дальше. Не смертельно – и ладно.
Есть правда одно отличие: сломанный зуб не толкает к мыслям о самоубийстве. А вот бессонница – поди ж ты…
Впрочем, это я отвлёкся.
Мысли вертелись вокруг завтрашней сессии. Павлоид, понятно, фрик и фантазёр: напридумал каких-то спрайтов... Я, между прочим, ни слова ему не сказал про тот случай в Ярцево – про подушку с фиолетовыми рыбками. Ася, конечно, кое-что слышала об этом от моей матушки, но так – с пятое на десятое. Она уж успела забыть про всё это, наверное.
Тем более не могла Ася знать о моей второй встрече с горбатым типом – по той простой причине, что я никому, даже родной матери, об этом не рассказывал…
Помню, был конец марта. Во дворе – ужасная грязища, лавки мокрые, из друзей-подруг вышла только Светка толстая. Мне шел седьмой год, в сентябре мать обещала отдать меня в первый класс. Со Светкой я водился мало, поэтому когда ее отец – любитель покурить на балконе – позвал девчонку обедать, я даже не огорчился.
И вот в этот момент полного безлюдья, серости и скуки к подъезду подъехал автомобиль. Машин тогда было не так много, поэтому появление во дворе черной «Волги» произвело на меня почти магическое воздействие. Водительская дверь распахнулась прямо перед моим носом, и я увидел старика в старомодном зеленоватом пиджаке с рыжими заплатками на локтях. Эти его рыжие локти почему-то показались мне ужасно смешными; я улыбнулся, глядя в его бесцветные, рыбьи глаза.
– Ну что, сынок, прокатишься со мной? – голос у него мягкий, почти женский.
Я помолчал для приличия, а затем кивнул.
– Иди с той стороны – садись на переднее сиденье, рядом со мной, как взрослый!
Я влез в авто, захлопнул за собой дверь. Он подождал, пока я пристегнусь. Затем мы медленно тронулись вперед. Двор поплыл за стеклом, а потом исчез за поворотом. Тут только я заметил, как странно мой водитель держит руль: его руки бугрились, локти перемещались вперед-назад, снаружи-вовнутрь, точно изгибы ползущих змей.
Мне стало страшно, но кричать и вообще двигаться не хотелось.
– Мы с тобой покатаемся, сынок, немного покатаемся. А потом я привезу тебя обратно к подъезду, – он не говорил, а как-то приговаривал, будто рассказывал добрую сказку или пел колыбельную. – Никто не узнает, правда? Никто ничего и не заметит.
Грязные городские улицы текли за окном; светофоры сливались с голыми деревьями, окна домов переходили в разноцветные стены гаражей. Веки начали тяжелеть, и я уснул. А когда проснулся, мы уже снова катили по знакомому двору.
– Ну вот ты и дома, – произнес старик с рыжими локтями. – Видишь: ничего дурного не случилось. Вылезай и беги домой. Мама ведь ничего не узнает о нашем маленьком путешествии? Так?
Тут он быстро протянул свою бугристую руку к моему лицу и прикоснулся к губам худыми холодными пальцами. А потом рука открыла пассажирскую дверь и чуть подтолкнула меня к выходу.
Я сел на лавку возле подъезда и стал рассматривать свои резиновые сапожки фиолетового цвета. И не заметил, как уехала черная «Волга».
Уже на следующий день мне всё это показалось сном. Я с трудом вспоминал, как выглядел водитель, и даже под пытками не мог бы сказать, куда именно мы с ним ездили. О случае с подушкой мать мне впервые рассказала в старших классах. Лишь тогда я смог соотнести эти две встречи. Кажется, тот, кто пытался задушить меня в коляске, и старик-водитель – один и тот же человек. Или, как там назвал его Павлоид? Спрайт. Обыкновенный спрайт.
Глава 3.
На этот раз море волновалось. Мое тело вздрагивало, отзываясь на шторм, который, вероятно, разыгрался наверху. Серый цвет окружающей мглы сменился на грязно-синий, почти черный. Блестящие хвосты фиолетовых рыб я видел издалека: они не приближались ко мне.
Я вертел головой, стараясь увидеть побольше. Дна не было, я колыхался на одном месте, точно космонавт в невесомости. Но там внизу что-то светилось – что-то огромное, светлое и теплое. Мне хотелось туда, но я не знал, как заставить себя спуститься.
Скользящего ко мне человека я заметил случайно. Его длинные волосы не успевали за остальным телом, поэтому сначала мне показалось, что на его голове – какая-то причудливая шляпа или корона. Мужчина был одет в черный обтягивающий костюм, похожий на те, что носят актеры пантомимы. Он заговорил со мной, не открывая рта. Я с трудом узнал в волосатом госте Павлоида.
– Ну, горбатый типчик еще не появлялся?
Я непонимающе посмотрел на него.
– Так ты еще не осознался, что ли, Серж? Да, сложновато с тобой… Это холотропка, наше с тобой совместное видение.
Я расширил глаза, и тут же горло перехватила судорога; спина выгнулась, как у испуганной кошки.
– Эй, эй, спокойнее, спокойнее! Если ты с этим не справишься, тебя выбросит назад в реальность. И тогда снова – лыко-мочало, начинай сначала… Посмотри на свои руки. Нет, лучше на мои! – он согнул локти и раздвинул ладони, поставив их параллельно друг другу. – Кругляш энергии, помнишь?
Я заметил, что руки у него худые, с длинными пальцами, и это окончательно убедило меня в том, что мы спим, точнее – переживаем холотропное видение.
– Ну вот, отлично. Теперь уже лучше. Пойми, это видение – твое. Ты в нем – полный хозяин. Это означает, что тебе нечего бояться, всё пойдет так, как ты захочешь. Главное – не потерять осознанность. В этом и заключается главная цель любого спрайта – заставить тебя поверить, что переживаемое реально. Тогда ты потеряешь контроль, и он сделает с тобой то, что ему нужно. Понял?
Я кивнул. Мы висели друг напротив друга. Рыбьи фиолетовые тельца приблизились. Пульсирующий свет снизу усилился.
– Что теперь? Просто ждать этого старика?
– Нет! – человек в костюме мима улыбнулся. – Нужно его заставить появиться. Иначе мы вообще его не дождёмся.
– Хорошо. Надо так надо. Как же его… вызвать? – я снова стал вертеть головой по сторонам.
– Это тебе лучше знать. Твое видение – твои правила, – Павлоид скрестил руки на груди и едва заметным движением ног отдалился от меня на несколько метров.
Я тут же почувствовал раздражение: почему нельзя прямо сказать, что мне нужно сделать?
«Та-ак… В прошлый раз я увидел его боковым зрением. Значит, надо смотреть не прямо, а как бы исподтишка».
Чуть помогая руками, я заставил медленно вращаться свое тело. Фиолетовые рыбы подплыли еще ближе, окружив Павлоида, который парил с полузакрытыми глазами и молчал. Именно плотное кольцо рыб и не позволило нам вовремя заметить горбатую серебристую фигуру.
Когда я понял, что среди фиолетовых плавников появилось еще что-то, было слишком поздно. Бугристые бесконечные руки прошили насквозь рыбью стену и быстро обхватили черное тело моего спутника. Затем – какое-то резкое, едва уловимое движение, и вот уже на месте мима – две половинки. Тело Павлоида, словно разбитая пополам костяшка от домино, разъехалось в разные стороны. Красная, неправдоподобно яркая кровь, будто чудовищная клякса, расползлась в окружающей мгле. Мой крик заполнил всё пространство вокруг. Фиолетовые рыбы брызнули от нас, как стая испуганных воробьев. А затем я непроизвольно выгнулся, и голова ударилась обо что-то твердое.
***
– Да… такое бывает… Такое бывает!.. – Павлоид сидел на своем тренировочном мате как раз напротив меня. Ася стояла рядом с ним на коленях; я еще никогда не видел ее такой встревоженной.
– Что с-, с-, случилось? – я тоже приподнялся со своего коврика, на котором обычно валялся во время холотропной сессии.
– Что-то пошло не так! – отозвалась хозяйка квартиры. – Ты кричал так, будто тебя резали. А Павлик… Павлик, что с тобой? Тебя скрутило не по-детски.
Усатый вдруг дёрнулся вбок, и его вырвало чем-то желтым на пол. Аська с удивлением несколько секунд смотрела на него, а затем побежала за ведром и тряпкой.
Через полчаса мы сидели на кухне и пили чай. Точнее, чай пил я. Ася и Павлик курили и изредка бросали фразами друг в друга.
– Да, это что-то необычное. Я с таким еще не сталкивался… – психолог затушил окурок о край пепельницы и тут же раскурил еще одну тонкую сигарету. – Обычные спрайты так себя не ведут.
– Как так? – спросила Ася.
– Ну с такой властью. Он напал на меня… М-м... Напал по-хозяйски, как власть имеющий. Тут что-то не так. Серж, ты пояснишь, в чем дело? Не может быть, чтобы ты ничего не знал об этом… существе.
Я помялся, а затем, заикаясь больше обычного, подробно описал им свои встречи с «обыкновенным спрайтом». Павлоид слушал меня с напряженным вниманием; бывшая однокурсница встала со стула и, открыв форточку, ловила воздух ртом, будто рыба на берегу.
Когда я закончил, она обернулась к нам и спросила:
– И кто это такой? Что это за… старик? Эти руки бугристые. Брр… Зайчик, может, ты всё выдумал? Ну, в смысле: привиделось тебе, показалось?
– Да какая разница, Насть?.. – Павлоид едва сдерживал раздражение. – Уж ты-то должна понимать, что реальность – понятие относительное. Важно не то, в реальности Серж катался на «Волге» или нет. Значение имеет лишь то, как он к этому относится.
– Ну и как ты к этому относишься, Зайчик? – тон у Аськи был самый издевательский. Когда она хотела, у нее отлично получалось играть стерву.
– Я… Я… Я не знаю! С-, с-, сказать по правде – мне страшно, – выдавил я.
– Ну хотя бы честно ответил – уже хорошо, – она взглянула на столичного кумира. – А ты, Павлик, что скажешь?
– Что? – психолог посмотрел на Асю сквозь полуприкрытые веки, и мне на секунду почудилось, что у него из-за плеча высунулась кисть с худыми серыми пальцами.
– Каков твой вердикт, диагноз? Что это за старик?
– Настя, нужно подумать. Ну что ты от меня хочешь? Чтобы я произнес какой-нибудь термин – архетип, спрайт? Или назвал номер перинат;льной матрицы – по Станиславу Грофу? Надо подождать и подумать. В этот свой приезд я с Сержем больше работать не буду. Отложим это.
– Хорошо-хорошо, отложим так отложим! – Аська вдруг засуетилась, захлопнула форточку и сделала мне знак бровями: мол, пора мне.
Я пожал руку ее напарнику и пошел одеваться. «Не сердись, Павлик! Ну что ты, правда? Ну?..» – Ася сказала ему что-то еще, я не расслышал. Я не стал ее ждать и вышел в подъезд.
С усатым гуру по психологии я больше никогда не встречался.
***
О том, что Павлоид пытался покончить с собой, я узнал, когда был у Аси. Всё случилось как-то само собой. Клянусь, никто этого не планировал и не хотел. Я не про случившееся с Павликом, а о нас с Асей.
Я пришел к ней вечером недели через три после того, как психолог уехал. Просто позвонил ей, спросил, можно ли к ней забежать на пять минут.
– Да валяй, Серж, приезжай. Я сегодня одна.
Я купил вина, конфет. Мы с ней сидели сначала на кухне, потом в спальне. Много смеялись, болтали. Зачем-то зажгли ароматические свечи. Потом она включила на ноутбуке какой-то медляк и сказала, что хочет танцевать. Я встал и с церемониями пригласил ее.
Затем мы долго целовались – без всяких ожиданий. Просто потому, что было такое настроение. Кто же знал, что дело дойдет до этого…
Заснуть я не мог; она тоже не спала. Я знал, что она худая; но без одежды она походила на заморенную от голода синичку.
– У тебя же рёбра можно пересчитать – по одному. А еще – ты холодная, как ледышка.
– Тогда прижми меня посильней и согрей!
Я так и сделал.
– Знаешь, зачем я повесила эту картину на стену? – спросила она меня через некоторое время. Я думал, что она давно заснула.
– Заснеженные горы?
– Да.
– Зачем?
– Вот у тебя бывает в глазах такие… я не знаю даже как сказать. Точки? Точнее – полупрозрачные змейки или червячки? Их начинаешь видеть, когда глаза устанут. Или когда немного скосишь их к переносице.
Я подумал и ответил, что да, бывает. Но я как-то не обращал на них внимания.
– Многие не обращают. Но на самом деле это интересная штука, – она оживилась и, сев на кровати, закуталась в простынь. – Я наблюдаю за ними давно: знаешь, они иногда собираются вместе, движутся по каким-то своим траекториям. Мне даже кажется, что среди этих червячков есть главные и второстепенные, какая-то иерархия. Может, я просто фантазирую?
– А картина тут при чем?
– Я таким образом их провоцирую. У меня ведь часто бессонница бывает. Тогда я включаю ночник – и долго-долго смотрю на эту гору, снег. Потом закрываю глаза, отвожу взгляд, медленно приоткрываю веки – и их, этих полупрозрачных змеек, выползает целая куча. Круто, правда?
Я рассмеялся в ответ, а она кинула в меня подушкой. Я хотел сказать, что очень ее люблю, что с третьего курса мечтал только о ней, что…
Но тут завибрировал сотовый. Ася быстро схватила трубку и с минуту слушала чей-то голос. Лицо ее побелело, уголки губ опустились. Я уселся на край кровати и смотрел на нее. Когда разговор закончился, она швырнула сотовый на пол и закрыла глаза руками.
– Это мне наказание! Как я могла?! Зачем ты припёрся?! Ну зачем?! – она плакала.
– Что? Что с-, с-, случилось? Ася? А? – мое такое близкое счастье вдруг лопнуло, как пузырь, ушло вверх рваными клочками серого тумана.
– Павлик… Он напился каких-то таблеток. Сейчас в больнице. Ты понимаешь, что я его люблю? Что я жить без него не могу? Понимаешь?! Уходи, прошу тебя! Я сегодня же полечу в Москву.
Она выпроводила меня из спальни. Я одевался уже в зале. Слышал, как она звонит в аэропорт. Ближайший рейс был только утром. Затем я позвал ее, и мы попрощались. Она не глядела на меня и хотела одного – чтобы я побыстрее ушел. Я это чувствовал всем телом.
Через три дня я сумел дозвониться до нее. Узнал, что Павлика уже выписали – острое отравление, промывание желудка, ничего особенного. Она сказала мне, что остается жить в Москве и что через месяц они распишутся. Еще сказала, чтобы я больше не звонил ей – потому, что ей тяжело думать обо мне.
***
Примерно через полгода мне на сотовый позвонил кто-то с незнакомого номера. Было около двенадцати ночи; я лежал в полной темноте на своем диване и медленно растирал онемевшие кисти.
В последнее время я полюбил темноту, потому что при выключенном свете легче было следить за полупрозрачными змейками. Мне казалось, что, наблюдая за ними, я общаюсь с той, которая рассказала мне об их существовании.
– Серж? Это Павел… – сказал мужской голос, когда я взял трубку. – Я говорить долго не буду. Просто хочу спросить: как у тебя дела? Ну с этим… Я про старика, про руки эти длинные.
Я ответил, что стараюсь о нём не думать.
– Ты знаешь, Серж, я тогда тебе не говорил, потому что слишком устал или раздражен был. Не люблю проигрывать – поэтому, наверно. Короче, там, в совместном видении, ну когда меня твой спрайт порвал как тузик грелку, – мы с тобой беседовали, помнишь? Так вот: ты тогда не заикался, Серж. Подумай об этом! Я должен был тебе сказать. Это действительно важно, понял?
Я сказал, что понял. Хотел спросить его об Асе, но он нажал отмену вызова.
«Не люблю проигрывать… Блин. Поэтому-то он и позвонил. Не помочь мне хотел, а выиграть в очередной раз…».
Я снова откинулся на подушку и закрыл глаза. Подумал об Асе, и мне до дрожи в коленях захотелось что-нибудь разбить. Расколотить вдребезги, в крошево, в кровь.
Я сел, опустил ноги на пол и потёр ладони. Затем чуть развёл их и произнёс: «Да. Да. Да…». А потом: «Нет. Нет. Нет». Руки сдвигались и раздвигались. Сдвигались и раздвигались. Теплый кругляш энергии становился всё ощутимее и ощутимее. Я играл с ним, перекатывал его из ладони в ладонь, подбрасывал вверх и улыбался.
Потом встал, подошел к зеркалу, в котором отражался желтый глаз уличного фонаря.
– Старый хрен!.. Ты слышишь меня? – сказал я вслух своему отражению. – Знаю, что слышишь. Ты ни черта больше со мной не сделаешь! Я сам найду тебя и возьму за шиворот. И буду трясти долго-долго, пока ты не скажешь мне всю правду. Я тебя больше не боюсь. Совсем. Понял?!
Что-то в самом дальнем углу темной комнаты ухнуло, обои на мгновение вспучились, и всё затихло. Я не отрывал глаз от зеркала – мне там было видно всё.
Павлоид оказался абсолютно прав: когда я там, я не заикаюсь. И там нет места онемевшим ладоням. Осталось научиться жить по тем правилам здесь, по эту сторону зеркала…
Ася, я обожаю заснеженные горы, я тебе говорил об этом?..
_________________________________
Впервые опубликовано в сборнике: Сафронов Е.В. Город У. Повести и рассказы. Казань: Фэн, 2020.
Послушать аудиоверсию рассказа: https://akniga.org/safronov-evgeniy-obyknovennyy-sprayt