Серый, как плохое черно-белое фото, осенний день. На улице никого. Пацаны не гуляют. Мне очень скучно. Мне 6 лет. Я бродил по двору одиноко, обходя все любимые местечки, подобно соседской болонке «Джонни», которая, выскочив из подъезда, спешила совершить обход окрестностей, всякий раз с интересом обнюхивая влажным носом, иногда смешно чихая, каждый уголок, каждый кустик, каждое деревце и пенек.
В доме, где я жил в девятой квартире, маленьком, двухэтажном, пацанов, моих ровесников, было не много, всего трое. А в седьмой квартире жила девочка, то есть она жила в Польше, где ее отец — военный служил. Недавно, вместе со своей семьей, она вернулась ненадолго на родину. Звали ее как-то романтично, по-европейски, Ирэна.
Так грустный внутри, в серой одежде снаружи, совершенный аналог этого пасмурного дня, бродил я, помахивая и постукивая тонкой веточкой. Но, вдруг, случилось невозможное! Из соседнего подъезда, распахнув ободранную деревянную дверь, вышла она! Словно солнышко из-за туч, в каких-то невероятно красивых цветных, ярких одеждах. Я был потрясен, восхищен, очарован. В моей детской душе мгновенно возникло нежное, робкое, непонятное еще мне, чувство. Вмести с ним, мною овладела робость, застенчивость. К радости, Ирэна оказалась бойкой девчонкой, мы быстро познакомились. И в тоже мгновение исчезла скука, а день обрел цвет!
Тем временем мама вернулась из магазина и в открытую форточку крикнула:
— Вова, зайди домой!
— Сейчас, — отвечал я. Мне очень не хотелось оставлять Ирэна одну.
— Зайди! Ненадолго! — Повторила она.
— Я быстро, — сказал я Ирэне и побежал домой.
— Смотри, что я тебе купила, — сказала мама, вынимая из авоськи эскимо на палочке. — Ешь, а то оно растает.
Холодильника тогда у нас еще не было. Да и мороженое в нашем доме было не часто. Конечно, отказаться от такого лакомства было выше моих сил. Стал быстро снимать с эскимо серебристую фольгу и торопливо его есть, то и дело, поглядывая в окно, не ушла ли Ирэна?
— Вовка, не спеши, ешь нормально! — говорила мама.
А я очень торопился. Боялся, что моя новая подруга, оставшись одна, просто уйдет домой. Но и бросить мороженое я тоже не мог. Оно было таким вкусным!
— Куда ты торопишься, на пожар что ли? — удивлялась мама.
Ей было невдомек, что меня раздирали два сильных чувства. Одно, к подруге, непонятное, незнакомое, но очень влекущее. Другое, к мороженному, давно и так сильно мною любимому! Я глотал его, почти не жуя, оно не успевало таять во рту и холодом обжигало мне горло. И когда я в очередной раз соскочил с табуретки, чтобы посмотреть в окно в деревянной раме, то, к моему великому огорчению, не увидел в нем Ирэну! Я мигом проглотил остатки мороженого, не получив ни какого удовольствия, и помчался прочь на улицу. Я все еще надеялся, что она где-то гуляет, что просто из окна не видно где. Но, пробежав весь двор, понял: ее нет нигде... Она ушла...
Больше мы с ней не встречались. Она возникла ниоткуда и исчезла неизвестно куда.
С тех пор прошло почти шестьдесят лет. Смешно, но я до сих пор помню.