Первая и пока единственная моя поездка в Армению связана с одним большим стрессом. В августе 1987-го папа зачем-то срочно нас с мамой и братом отправляет туда. Срочно, быстро, нервозно.
Должны сесть в поезд на вокзале в Лазаревском. Электричка из Туапсе сильно опаздывает, поезд Москва – Ереван проносится мимо нас, стоящих на платформе «Дружба».
- Задержите поезд в Лазаревском, сколько сможете! - Кричит мама проводнику. – Мы должны ехать с вами.
Рано или поздно, точнее, очень поздно электричка все же приезжает. Мы выходим из вагона на вокзале в тот самый момент, когда наш поезд уже тронулся. Спортивная и сильная мама кое-как запихивает меня и сумки. Помню, как брат бежит за поездом, хватается за какой-то поручень и успевает запрыгнуть на всем ходу. Вошли. Проводника не было почему-то. Заглядываем в первое купе. Там сидит птица дивная – по чертам лица армянка, но с пышными белыми волосами, ярко накрашенная, высокая и худая. Что больше всего запомнилось – длинные-предлинные ногти алого цвета.
Дороги особо не помню. О цели поездки не знаю. Помню, что весь путь был связан с какими-то тайнами, опасностями, хотя взрослые пытались держать лицо и отшучивались. На грузинской, кажется, границе поезд задержали. Часов на 8-9. По разговорам взрослых поняла, что кто-то где-то хочет денег. Август, жара. Вода закончилась у всех и везде. Стоим в безлюдных местах. Слева от поезда помню резкий пригорок в низкой сухой траве и песке, вдоль поезда тянулась колючая проволока. Гулять по вагону не разрешали. Какие-то подростки кидали в стоящий поезд камни сверху. Слышала грохот. В эти моменты мама приказывала залезть под столик и сидеть там. Ну уж совсем причуды какие-то.
Поехали… Самый яркий образ – сотни аистов в гнездах прям на электрических столбах вдоль железной дороги. Стоят и смотрят на тебя. Большие. Нереальные. Где-то вдали – Гора в дымке. Та самая.
По прибытии стало ясно, что мы всюду опоздали. К вечеру приехали к каким-то родственникам в центре Еревана. Там уже все спали. Утром следующего дня поехали на автобусе в Камо. Помню все размыто, потому что от жары и волнений заболела ангиной. В Камо у тёти Ануш (бывшая жена папиного университетского друга Сергея) меня уложили в постель. Взрослые куда-то ушли. Когда на следующий день полегчало, мама взяла меня с собой в гости. Квартира с высокими потолками, на потолках – красивая лепнина, много книг. Потом большой дом, а вокруг двор с зеленым ковром газона. И по этому ковру скачут белые кролики. А бабушка с внучкой их ловят. И мы помогаем их ловить. Рояль на 3-м этаже и витражи в пол. У тёти Ануш красивые дети – две дочери – Люсинэ и Манушак – и сын Артём. Возрастом, как мои старшие брат и сестра. Сама она серьезная, строгая, высокая, не дает мне московских конфет, пока не съем борщ, родители меня никогда не заставляли есть, всё разрешали. Постоянно носит какие-то папки, бумаги, они о чем-то шепчутся с мамой. Потом меня укладывают днем спать, а сами идут на старинное кладбище.
Только на обратном пути узнаю от дяди Саши, что мы, оказывается, ездили проводить в последний путь мужа его сестры Люды и опоздали на похороны. На обратном пути снова жара, снова долгие стоянки, снова не хватает воды. Какой-то мужчина выбегает из поезда с пустой трехлитровой банкой набрать воды из фонтана. Поезд трогается, мужчина впопыхах падает с полной банкой воды. Он порезался. Поезд останавливают. Дядя Саша – врач, он бежит оказывать помощь горе-герою. Он накупил Эмилю и Любе жвачек – клубничных, апельсиновых и мятных. А мама нам – нет. Мне очень обидно. Когда вернулись, внутри какая-то обида на папу – зачем он нас туда отправил. Эти приключения не стоили того. Дома с бабушкой и кошками-собаками было бы лучше.
Папа хотел, чтоб мы побывали в Армении, пусть даже повод и был печальным. Он не мог предположить, сколько нам выпадет приключений и опасностей.
Потом я сама начну изучать историю Армении. Буду покупать книги, беседовать с папой. От мамы узнаю, что тётя Ануш была директором знаменитой математической школы и собирала подписи против Михаила Горбачева.
Родиной я не могла назвать Армению, именно ту, которая сейчас на карте так называется. Все наши предки – из городов Османской империи, где изначально было много армян, – Карса, Муша. Западная Армения, Восточная Киликия. Помнила, что у папиной мамы в Армении жили какие-то очень дальние родственники. И в 1915-м, когда бабушка с родителями и братьями-сестрами покидали родину в начале геноцида, они их не приняли: «Нам самим есть нечего». И тогда наши по суше добрались до Горного Лоо, где с 1878 обосновались их знакомые, добравшиеся сюда морем. Но это уже другая история.
Папа всегда хотел, чтобы мы часто ездили в Армению, учили язык, узнавали историю и культуру. Он расстраивался, когда узнавал, что дети знакомых уезжают оттуда – в Москву, во Францию, в Германию, в Америку.
- А сам сбежал! – кусала его мама.
«Ему квартиру хорошую дали, работал в школе в Эчмиадзине, учил детей русскому языку, - рассказывает мама, - но он не смог смириться с их порядками, не смог подстроиться. Он поставил четверку по русскому дочери какого-то начальника-азербайджанца. К папе пришли (не знаю, кто) и попросили поставить ей пятерку. «Но она не знает на пятерку», - упирался папа. Ему намекнули, что так не принято. Ему это не понравилось. Он все бросил и вернулся сюда».
Друзья у него там были, они переписывались, кто-то потом переехал в Россию, кто-то заграницу. В декабре 1988-го в нем что-то надломилось. Они с мамой отправили в Армению все деньги с книжки. Но это не могло вернуть жизни. Он не верил, что такой ужас мог случиться именно там – на прекрасной благодатной земле трудолюбивых большеглазых людей. В конце жизни через тётю Люду он нашел своего любимого друга – музыканта Гора (Ишхана). Они долго разговаривали, вспоминали. Он будто сам себя простил. Всё читал книги об армянах, которые добыл для нас и привез из Ростова дядя Лёва Грамм.
Когда в конце сентября 2020-го в Нагорном Карабахе началась война, поняла: хорошо, что папа не знает.
- Он всё знает и видит оттуда, - сказал Петя.
Именно после этой трагедии я по-настоящему, очень глубоко почувствовала свою национальность, ощутила силу своих корней, всю боль предков и современников. Тысячи оборванных жизней солдат, тысячи семей без отцов, сыновей, братьев. Почему и для чего? Почему с моим народом такое? Для чего это всем нам? Конечно, отправляла деньги. Но это не то.
Мы еще чаще стали ездить в Нор-Луйс. За водой и просто погулять и подышать. «Хочу на детскую площадку в Нор-Луйс», - часто заявляет Зорик. А мы и рады. Спасибо жителям и их предкам. Основали такой чудесный поселок. С большим футбольным полем, домом культуры, военным мемориалом, монументом в память о жертвах геноцида 1915 года, скульптурой Месропа Маштоца с алфавитом. Во всегда открытой часовне тихо и спокойно, огонек играет на еле уловимом ветерке. Смогу ли я найти в себе силы и приехать сюда 24 апреля? Чтобы быть со своими, чтобы разделить историю.