Вьюга
Столетия минули,
будто столетий и не было.
Вехи,
вожди,
революции
канули в вечность.
Я по Садовой иду,
в праведность веруя,
розы в руках —
слезами их можно обжечься.
К Вам
по брусчатке
навстречу
спешу на свидание,
С тем, кто жестоко убит был,
так подло, подложно.
Бронзовый профиль Ваш
замер в тревожном молчании...
Мне бы до вас дотянуться —
Жаль, невозможно!
А мимо —
железные кони!
Смотрите!
Не верите?
Под каждым капотом
мотор выдаёт сто двадцать.
Два века назад
показалось бы
это фее'рией —
Да только сейчас обнажилось нутро декораций.
Убит.
И во что же,
скажите, мне верить?
Во мнимый покой на Земле
и покой неземной?
Вы тот,
кто летящим пером
написал "Онегин"
На белой бумаге
своей вдохновенной рукой.
Убит.
И не хочется больше думать
О том,
что никак не вернуть
и нельзя изменить,
О том,
как горящее сердце
безжизненной пулей
Пронзило насквозь —
Да и некого
нынче винить.
Холодным
дыханием
город
мне щёки морозит
Таким безразличным,
как холод гранитных плит.
Розы с гранитом,
заметьте ли,
стали похожи —
Розы с гранитом
навеки
земля роднит.
Мне бы до вас дотянуться...
Но, я не Пущин,
Не Дельвиг.
"Быть может Наталья?" —
спросите Вы.
Может и так,
Только милые вашему сердцу мощи
Где-то не с Вами,
не рядом погребены.
Мне бы до Вас дотянуться
хоть малость,
хоть строчкой...
Учу стройный ямб,
встаю на носки,
и лечу в Париж.
Вот только вослед мне кричат,
Не давая отсрочки —
Ямб скучен и прост,
В фаво'ре фларф-футуризм!
Поэзии тропы
давно
в пух и прах испешочены,
По горло
завязли в трясине
и топчут болотные мхи.
Смотрите —
бетон под ногами,
не топь, а он прочен ли?
Сойдите, ступите хоть шаг...
Вы бы точно смогли б!
Занозой пиявят
мне сердце смешки легковерцев:
Не признан — назначен
первейшим поэтом всея Руси!
Ответьте,
до Пушкина был кто
ещё столь известен,
И после,
кто так же в сердцах чистый свет будил?
Трусливые!
Скажут
и спрячут испуганно лица.
Их облик
черней, чем гранит,
чем на площади этой ночной.
Вы смотрите вдаль,
а над Вами, печалясь, кружится
январская вьюга
в два века отсюда
в год тридцать седьмой.