Взаправду ли временное отделение Каширского земского суда среди чермошинских крестьян искало убийц Михаила Андреевича Достоевского, но ничего подозрительного не обнаружило, или это была только видимость поисков - уже 6 июля дело «о скоропостижно умершем Надворном Советнике оном Гне Достоевском»41) вновь было прислано в Каширский уездный суд после доследования: «по произведенному следствию временным отделением оказалось <…> чтобы было что либо в насильственной его Гна Достоевскаго смерти похожее, за всеми тщательными изысканиями ничего не оказалось, и ни от кого никакого сумнения :/ и кроме Гна Лейбрехта неизъявлено»42). Нам хотелось бы знать больше, но уездный суд не вникает ни в какие детали, ограничиваясь замечаниями: «из произведеннаго следствия видно что в разноречивых показаниях Г-н Штаб ротмистру Александр Иванову Лейбрехту, Штабс капитану Владимиру Федорову Хотяинцову, недана очная ставка, и неотобрано сведение Шанрока»43).
По этому решению на 28 июля между А. И. Лейбрехтом и В. Ф. Хотяинцовым была назначена очная ставка в Каширском уездном суде, но Хотяинцов в Каширу не приехал; потом дата была перенесена на 8 августа, в этот раз не явились оба помещика. 30 августа суд начинает терять терпение: «велеть Г. Г. Лейбрехта и Хотяинцова обязать подписками на явку в сей суд в поверстный срок для дачи очных ставок и те подписки прислать в сей суд ибо за сим самым дело остановилось решением»44); 6 сентября встреча в суде опять не состоялась из-за неявки Хотяинцова. Таким образом Владимир Фёдорович оказался в фокусе судебного расследования, хотя его показания не могли изменить сути дела, так как он не был свидетелем смерти М. А. Достоевского и всё, что считал нужным, уже сообщил А. И. Лейбрехту, а тот - каширскому исправнику. Скорее всего В. Ф. Хотяинцов тянул время, но сообщённая им причина («за ранами явится неможет»)45) должна считаться уважительной, ведь никаких опровержений тому, что он «отозвался за болезнию»46), в материалах суда нет.
Наконец, очная ставка состоялась 12 сентября 1839 г. в присутствии Каширского уездного суда в полном составе, «на коей Г. Лейбрехт Г. Хотяинцова уличал в том, что он слышал от него говоренные им лично слова, в доме у него что в смерти Г. Достоевскаго имеются сумнения»47) и перечислил слухи, «что будтобы какая то девка Г. Достоевскаго слышала крик его, и чтобы она о том никому не говорила брат ея запрещал, люди его Достоевскаго так озлоблены, когда обмывали тело умершаго били по пятам и не хотели оное выносить в церковь»48). Однако Лейбрехт не услышал подтверждения своим словам: «Противу сего Гн Хотяинцов в показуемом на него зделал отрицательство, что он сих слов ему Г-ну Лейбрехту ниговорил»49). Каширский уездный суд при этом не определяет, подтвердились ли сами сведения, а выясняет только, кто из двоих говорит неправду - Лейбрехт или Хотяинцов, хотя к смерти надворного советника ни один из них не причастен. Что очень важно, А. И. Лейбрехт на очной ставке совершенно недвусмысленно утверждает, что В. Ф. Хотяинцов был хорошо знаком с М. А. Достоевским: «ибо он (Лейбрехт) никогда у Г. Достоевскаго в имении небывал <…> а Г. Хотяинцов был с ним коротко знаком, и он видал его у него весьма часто»50).
Как человек, ранее выполнявший полицейские функции, к тому же знакомый М. А. Достоевского, В. Ф. Хотяинцов полагал, что сообщённые им слухи возникли неспроста, и помещика на самом деле могли убить его крепостные, но временное отделение земского суда не подтвердило факт убийства. Кто был первоначальным источником сведений - кто-то из дворовых людей М. А. Достоевского, знавший В. Ф. Хотяинцова или его прислугу, но кого Владимир Фёдорович не мог назвать, или жившая в доме нянька детей Достоевского Алёна Фроловна51) - не имеет значения; к тому же бывший полицмейстер был явно осведомлён о причинах, почему забуксовало следствие.
Как выходит из показаний А. И. Лейбрехта, план В. Ф. Хотяинцова состоял в том, чтобы каширский исправник Н. П. Елагин допустил ошибку и не стал бы проводить расследование после обращения: «он (Лейбрехт) поехал к Г-ну Хотяинцову и объявил ему, что по желанию его, он передал все сии слухи на щет смертности Гна Достоевскаго Гну исправнику Каширскаго земскаго суда, и оной потребовал от него на бумаге сведение, и что он все слышанное от него на бумаге поместил <…>, на что ему Г. Хотяинцов сказал, что он весьма дурно сделал, а следовало бы ему замешать в оном деле самого исправника, и тогда он, получа ево сведение, положил бы под сукно»52). Если это правда, то комбинация была задумана довольно хитро; когда Елагин не отреагировал бы на слова Лейбрехта, немедленно полетела бы жалоба Тульскому гражданскому губернатору А. Е. Аверкиеву; такому человеку, как Лейбрехт, не нужно было бы даже напоминать об этом. Действительный статский советник Александр Егорович Аверкиев был назначен Тульским гражданским губернатором 1 декабря 1838 г., а ранее в течение 7 лет служил в должности губернского прокурора и обязательно принял бы меры, получив подобного рода жалобу. В Кашире было известно о предстоящем приезде губернатора с ревизией, эта информация зафиксирована в Журнале заседаний Каширского уездного суда от 27 июня 1839 г.: «Каширский уездный стряпчий предъявил предписание Тульскаго гражданскаго губернатора от 7го июня № 5873 [который] разположился в скором времени отправится для ревизии вверенной ему губернии»53).
Хочу напомнить, что заседатель Каширского земского суда А. А. Шишков был родственником В. Ф. Хотяинцова по жене, и очевидно предупредил его о недопустимости распространения слухов, потому Хотяинцову и в показаниях временному отделению, и на очной ставке пришлось отрицать, что слухи стали известны от него: «утвердился на прежнем данном им сведении Гну старшему дворянскому заседателю Шишкову сего года Июня 26 дня»54). Лейбрехт в свою очередь утверждал, что поведение Хотяинцова стало для него неожиданностью: «после сего разговора они растались с Г-ном Хотяинцовым как хорошии соседи, и он с ним до сего случая не имел никаких неудовольствий; и незнает почему он в поданном от себя сведении отказался от своих говоренных слов и объявил будто бы он все оное вывел на него по злобе»55). И хотя А. И. Лейбрехт заявлял, что в разговоре дома у В. Ф. Хотяинцова принимали участие жена последнего и его свояченица: «говорено было ему им в присудствии его супруги Марьи Васильевны и бывшей тогда у них в гостях девицы Ирины Васильевны Закуриной»56), - и Лейбрехт даже пригрозил дамам вызвать их в суд: «На каковыя слова его супруга Владимира Федоровича Хотяинцова и девица Ирина Васильевна Закурина сказали ему, что с его стороны будет неблагородно выставлять даму в свидетельницы»57), - штабс-ротмистр не смог доказать свою правоту. Как установил Каширский уездный суд, среди членов семьи Хотяинцовых-Закуриных не было разногласий, никто из них не подтвердил показаний Лейбрехта: «От девицы Арины Васильевой Закуриной сведение отобрано на законном основании под присягою, и к оной приводил священник села Спас Журавны Александр Петров Журавлев при приставе 2го стана Силиче в чем подписью их руками утверждено, и от жены Гна Хотяинцова Марьи Васильевой хотя и значится отобранное сведение при производстве следствия но по резолюции сего суда <…> заключено что она во свидетельство принята быть не может»58).
Имена еще двух людей называют участники очной ставки от 12 сентября 1839 г. - помещиков села Моногарова майора Павла Петровича Хотяинцова и его жены Федосьи Сергеевны, ближайших соседей Достоевских, с которыми у тех была судебная тяжба о размежевании земли и выводе дворов из Дарового. Лейбрехт утверждает: «он (В. Ф. Хотяинцов) просил его чтобы он открыл исправнику что Гн Хотяинцов Павел Петрович его ожидает к себе непременно, дабы открыть все сие дело»59), а Владимир Фёдорович, чтобы не выдавать настоящий источник сведений - «скажет, что все оное слышал от Г. Хотяинцова Павла Петровича жены»60). Эти показания стали поводом для Г. А. Фёдорова, первым обнаружившего архив Каширского уездного суда, выставить Павла Петровича Хотяинцова главным отрицательным персонажем, интриговавшим против добросовестного следствия: «Но дело свое Хотяинцев (Павел Петрович) совершил, его клевета дала не предвиденный им самим результат» [9, 189]. Не секрет, что Павел Петрович и Федосья Сергеевна не верили временному отделению, это подтверждает в своих «Воспоминаниях» Андрей Михайлович Достоевский, и навряд ли предполагаемое убийство крепостными соседского помещика было по душе отставному майору, ветерану двух войн, кавалеру боевых орденов и золотой шпаги с надписью «За храбрость». Но представить бывшего лихого рубаку-кавалериста, чадолюбивого, гостеприимного и хлебосольного Павла Петровича во главе заговора с целью кого-то оклеветать - невозможно, скорее дело было в другом.
Владимир Фёдорович Хотяинцов изначально не собирался сам вести переговоры с Николаем Павловичем Елагиным61), он не был местным уроженцем, вышел в отставку в одном с Елагиным чине; нельзя не подумать и о том, что у них были плохие личные отношения. Другое дело - Павел Петрович Хотяинцов; во-первых, он был соседом родственникам каширского исправника. Когда братья Елагины были ещё мальчишками, Павел Петрович уже ушёл на войну, сначала унтер-офицером, потом офицером служил в самом элитном среди кавалерийских кирасирском полку64), имел ордена и был старше в чине. Подразумевалось, что каширский исправник должен был выслушать его доводы с подобающим уважением.
Кашира была маленький уездный городок, где все представители власти были так или иначе повязаны свойскими, соседскими или иными отношениями, и дела предпочитали улаживать кулуарно. Кстати, об этом очень занятно рассказала мать писателя Мария Фёдоровна Достоевская в письме к мужу Михаилу Андреевичу от 29 июня 1832 г., когда описывала свой приезд в Каширу одновременно с П. П. Хотяинцовым по делу о разделе земли между ними. Через уездного казначея бывшего штаб-лекаря Ивана Михайловича Бера65) Мария Фёдоровна получила приватную аудиенцию и заседателя Каширского земского суда А. А. Шишкова, и судьи уездного суда Н. И. Челищева. Павел Петрович Хотяинцов, до 1831 г. депутат дворянского собрания в Кашире, хорошо понимал устройство уездной системы правосудия, но, видимо, был ею не слишком доволен; Мария Фёдоровна пишет: «Дружинин66) сказал что судья и он любют Хотяинцова так как собака палку» [5, 74].
В литературе о смерти М. А. Достоевского сложились некоторые стереотипы; после прочтения ряда работ [9], [11] создаётся впечатление, что Владимир Фёдорович Хотяинцов со своей семьёй чуть ли не жил в доме своего родственника Павла Петровича Хотяинцова в селе Моногарово прихода церкви Сошествия Святого Духа67), в ограде которой 10 июня 1839 г. и был похоронен умерший Михаил Андреевич. На самом деле родственные связи Владимира Фёдоровича и Павла Петровича, потомка Василия Иевлиевича Хотяинцова, восходящего к одной из каширских ветвей рода (были и другие), не прослеживаются, а со своей семьёй Владимир Фёдорович с 1829 г. жил в собственном доме в сельце Фёдоровка68) прихода церкви Спаса Преображения69) села Спас-Журавна. Об этом доме, где неоднократно бывали и М. А. Достоевский, и А. И. Лейбрехт, несколько раз упоминал последний в своих показаниях на очной ставке.
Почему Михаил Андреевич Достоевский с охотой навещал Хотяинцовых в Фёдоровке? Наверное, потому, что по каширским уездным меркам Владимир Фёдорович и Марья Васильевна были людьми довольно образованными, жили, судя по всему, дружно и привечали своих гостей. В. Ф. Хотяинцов, раненный на войне и страдающий от последствий ранения, мог пользоваться советами Михаила Андреевича, как доктора; в свою очередь, Владимир Фёдорович бывал в столичных городах и был свидетелем военных сражений и побед, тогда как Достоевскому пришлось видеть изнанку войны, и служил он не далее Москвы. Наконец, дорога, ведущая из Дарового в Журавны и далее на Фёдоровку, проходит по живописным окрестностям рек Истоминки и Журавны.
После проведённой 12 сентября очной ставки между штабс-ротмистром А. И. Лейбрехтом и штабс-капитаном В. Ф. Хотяинцовым Каширский уездный суд принял итоговое решение от 16 ноября 1839 г. (№ 155 в Книге для записей определений суда за 1839 г.), по которому «в насильственной его (Достоевского) смерти сомнения и подозрения никакого не оказалось»70), но это был ещё не конец дела. То ли после изучения присланных на ревизию документов Тульской палате уголовного суда показались подозрительными обстоятельства смерти надворного советника, или не были соблюдены все формальные процедуры, или же были задействованы какие-то связи, но 3 января 1840 г. Тульская палата отправила в Каширский уездный суд указ о доследовании дела. 6 и 7 января «присудствия не было»71), 8 января Каширский уездный суд в составе дворянского заседателя З. Н. Чекина записал решение: «Согласно сего указа учинить следующее:
1е находившейся при деле отзыв Гна Зарайскаго лекаря Шанрока, по оставлении с него к делу копии отослать при отношении на заключение в Тульскую врачебную управу, с требованием таковым чтоб оное подделание своего заключения с возвращением онаго сей суд уведомить
2е в разноречивых показаниях дать очные ставки Гна Достоевскаго деревни Чермошни дворовой девке Марфе Исаевой с дворовым человеком Алексеем Михайловым и дознать от крестьян слышавших крик Гна Достоевскаго сколько долго оной продолжался, и какия слова произносил:
3е отобрать сведение от супруги Павла Петровича Хотяинцова от Федосьи Сергеевой, не передавала ли она Владимиру Федоровичу Хотяинцову сведений о смерти Гна Достоевскаго, и буде передавала, то какия именно и в чем оныя заключаются,
4е допросить няньку Г. Достоевскаго московскую мещанку Елену Фролову. За каким она родственником Г-на Достоевскаго посылала в Москву, и кого именно,
И потом всех их спросить не имеют ли они в смерти Г-на Достоевскаго какого подозрения»72).
Наконец-то выяснилось кое-что интересное, оказывается, крик господина Достоевского действительно слышали его дворовые (замечу в скобках, что крик не является симптомом начала инсульта), в показаниях дворовых Марфы Исаевой и Алексея Михайлова есть разногласия, а нянька детей Елена Фроловна Крюкова, жившая в Даровом во время предполагаемого убийства, ещё не допрошена.
«Каширскомуж Г. уездному предводителю отнестись и просить чтоб оный о образе жизни Г. Штабс-ротмистра Александра Иванова Лейбрехта, и Штабс-капитана Владимира Федорова Хотяинцова чрез кого следует учинил повальный обыск, и прислал бы в сей суд, и вместе с сим уведомил бы суд сей, как Г. умерший Достоевской в жизнь свою обращался с своими крестьянами, и не было ли от них приносимо ему каких либо жалоб, и буде были то какия именно и в чем оныя заключались»73), - так заканчивается запись решения уездного суда от 8 января 1840 г.
После этого, 17 января в Каширский уездный суд прибыл каширский уездный стряпчий титулярный советник Василий Евдокимович Струков и предъявил «полученный им ордер от Г. Тульскаго губернскаго проку[ро]ра от 8го Генваря № 25 по которому предложил уведомить на каком положении находится дело присланное при указе из Тульской палаты уголовнаго суда для доследования»74). Однако ничего существенного для нас уездный стряпчий не узнал: «по справке здешняго Г. уезднаго стряпчаго уведомить с пояснением таковым что когда оное дело из Земскаго суда принято будет тогда суд сей к рассмотрению онаго немедленно приступит»75).
Все пункты, записанные в решении Каширского уездного суда от 8 января 1840 г. были выполнены и формальности соблюдены; как несложно предположить, ничего нового выяснить не удалось, ведь после смерти М. А. Достоевского прошло более восьми месяцев: «На заседании 13 февраля 1840 г. заслушивались сведения, отобранные «от крестьян Г. Достоевскаго Андрея Миронова и прочих показания учиненные крестьянской девочки Марфы Исаевой с крестьянином Алексеем Михайловым очные ставки изъятые от старосты Савина Иванова и двороваго человека Григорья Васильева», - эти данные приводит Г. А. Фёдоров [9, 177]. «Позднее, уже в марте 1840 г., в суд поступят сведения, отобранные от московских родственников покойного - Куманиных, и, как сказано, от находящейся во время убийства в Даровом няньки Алены Фроловны: хотя наличие этих документов отражено все в том же журнале заседаний, но сами они до нас не дошли», - с грустью пишет И. Л. Волгин [10, 123].
В другом расследовании по тому же делу каширский уездный предводитель дворянства гвардии подпоручик Александр Николаевич Лихарев по поручению суда должен был учинить повальный обыск дворян А. И. Лейбрехта и В. Ф. Хотяинцова, для этого ему понадобилось более полугода. Запись в журнале заседаний Каширского уездного суда от 28 августа 1840 г. настолько суха, что становится понятно, что это - пустая формальность: «Отношение 1е правящаго должность Каширскаго уезднаго предводителя дворянства 28 августа за № 250 при коем прислано два сведения в добавок к прежним взятыя от дворянства о образе жизни и поведении штабс-ротмистра Александр Лейбрехта, штабс-капитана Хотяинцова ПРИКАЗАЛИ: отношение со сведениями записав приобщить к делу»76). Сейчас стоило бы подойти к вопросу об образе жизни и поведении помещиков с большим вниманием, правда, спустя 180 лет нельзя узнать что-либо от соседей, зато есть повод изучить «Дело по внесению в дворянскую родословную книгу Тульской губернии рода Лейбрехт Александра Ивановича»77), и разные другие дела Каширского уездного суда, касающиеся фигурантов расследования.
41) ЦГА Москвы Ф. 2150 оп. 1 ед. 108, лл. 290, 290 (об.), 291, 291 (об.).
42) Там же.
43) ЦГА Москвы Ф. 2150 оп. 1 ед. 109, лл. 61 (об.), 62.
44) ЦГА Москвы Ф. 2150 оп. 1 ед. 109, лл. 306 (об.), 307.
45) ЦГА Москвы Ф. 2150 оп. 1 ед. 109, л. 160.
46) ЦГА Москвы Ф. 2150 оп. 1 ед. 109, лл. 306 (об.), 307.
47) ЦГА Москвы Ф. 2150 оп. 1 ед. 109, лл. 365, 365 (об.), 366, 366 (об.), 367, 367 (об.).
48) ЦГА Москвы Ф. 2150 оп. 1 ед. 108, лл. 290, 290 (об.), 291, 291 (об.).
49) ЦГА Москвы Ф. 2150 оп. 1 ед. 109, лл. 365, 365 (об.), 366, 366 (об.), 367, 367 (об.).
50) Там же.
51) Елена Фроловна Крюкова жила в доме Достоевских с 1825 г., в 1839 г. ей было 64 года; по исповедным ведомостям она значилась московской мещанкой. И. Л. Волгин приводит данные о её происхождении: «отпущенная на волю дворовая девка Елена Фролова Крюкова» [11, 712].
52) ЦГА Москвы Ф. 2150 оп. 1 ед. 109, лл. 365, 365 (об.), 366, 366 (об.), 367, 367 (об.).
53) ЦГА Москвы Ф. 2150 оп. 1 ед. 98, л. 834 (об.).
54) ЦГА Москвы Ф. 2150 оп. 1 ед. 109, лл. 365, 365 (об.), 366, 366 (об.), 367, 367 (об.).
55) Там же.
56) Там же.
57) Там же.
58) ЦГА Москвы Ф. 2150 оп. 1 ед. 109а, лл. 423, 423 (об.).
59) ЦГА Москвы Ф. 2150 оп. 1 ед. 109, лл. 365, 365 (об.), 366, 366 (об.), 367, 367 (об.).
60) Там же.
61) «Участник кампании 1806-1807 и 1812-1814 годов, награжденный Владимиром 4-й степени с бантом за Бородино, золотой шпагой за Красное и Анной 2-го класса за Фер-Шампенуаз, с награждением чином майора и с мундиром, возвратился в родовое имение, где и зажил «каширским помещиком», имея своих 125 и приданственных 245 душ» [9, 177].
62) Елагин Николай Павлович (1801-1863), после Н. И. Челищева с 1845 г. стал судьёй Каширского уездного суда; в 1850-е годы коллежский советник Н. П. Елагин был товарищем председателя Тульской палаты гражданского суда.
63) В июле 1840 г. в прошении, поданном в Каширский уездный Комитет народного продовольствия, П. П. Хотяинцов сообщает о своём имении: «Имею я во владении в селе Моногарове, деревнях Выселках и Доровой 72 души <…> имение мое кроме залога Московскаго опекунскаго совета запрещения не имеется». ЦГА Москвы Ф. 2146 оп. 1 ед. 192, л. 1.
64) П. П. Хотяинцов был уволен со службы за болезнью по приказу от 27 марта 1817 г. из ротмистров Елисаветградского кирасирского полка майором и с мундиром.
65) Бер Иван Михайлович, родившийся в 1780 г. в Полтавской губернии, сын рижского уроженца, «по экзамену Государственной медицинской коллегии произведен лекарем» 5 июня 1787 года. С 28 августа 1800 г. служил уездным лекарем в г. Ефремове Тульской губернии, а с 31 мая 1801 г. переведён уездным лекарем в Каширу; в июне 1828 г. на этой должности его сменил И. И. Шенкнехт. И. М. Бер был кавалером орденов Святого Владимира 4 степени, Святой Анны 3 степени, Св. Станислава 2 ст. и знака отличия за беспорочную службу. С 1829 г. Бер значился чиновником 7-го, а с 1832-го - 6 класса (коллежский советник), и занимал должность каширского уездного казначея. Имел троих сыновей: Николая, Бориса, Дмитрия, и семь душ крепостных мужского пола при доме.
66) Коллежский регистратор Дружинин Александр Егорович - секретарь Каширского уездного суда до 1832 г.
67)Построена в 1763 г. В. И. Хотяинцовым, в 1820 г. сооружена колокольня. С 1931-го по 1998 г. была закрыта, сейчас находится на реставрации.
68) «Дано сие из Каширскаго уезднаго суда штабс капитану Владимиру Федорову Хотяинцову и жене его Марье Васильевой Хотяинцовой в том что за Г.Г. Хотяинцовыми состоит Каширскаго уезда в сельце Федоровке за первым семьдесят восемь и за последнею семьдесят одна всего сто сорок девять ревизских мужеска пола душ и принадлежащей к ним земли по показанию их Господ Хотяинцовых пахотной, луговой и не удобной тысяча пять сот десятин». 26 августа 1840 г. ЦГА Москвы Ф. 2146 оп. 1 ед. 193, л. 2, 2 (об.).
В XVIII веке сельцо Фёдоровка принадлежало Михаилу Романовичу Бачманову, помещику Тульской и Тамбовской губерний, женатому на Анне Петровне, урождённой Дурново. У Михаила Романовича осталось двое сыновей: штабс-капитан Николай Михайлович (бывший заседатель Каширского земского суда), женатый на Елизавете Андреевне, и Алексей Михайлович (1804 г.р.). Не позже 1829 г. Владимир Фёдорович и Марья Васильевна Хотяинцовы вместе или порознь покупают у Бачмановых часть земель. До 1838 г. Марья Васильевна судится с Алексеем Михайловичем Бачмановым, считая, что он завладел частью принадлежащей ей земли; спор был решён в пользу М. В. Хотяинцовой. В том же 1838 г. двоюродные братья уже умершего Николая Михайловича и Алексея Михайловича Бачмановых (в 1838 г. имевшего жительство в Тамбове), сыновья поручика Степана Петровича Дурново - штабс-капитан Иван Степанович, капитан-лейтенант Пётр Степанович и флота капитан 2го ранга Александр Степанович - подали в Каширский уездный суд прошение о вводе их во владение недвижимым имением в сельце Фёдоровка Каширского уезда, доставшемся им по наследству от отца, а ему - по купчей 1795 г. от поручика Михаила Романовича Бачманова.
Не удалось узнать, когда и как Владимир Фёдорович Хотяинцов познакомился со своей будущей женой, видимо, уроженкой Каширского уезда Тульской губернии, зато понятно, когда он свёл знакомство с братьями Дурново, уроженцами села Накаполово Венёвского уезда Каширской губернии (расположенного неподалёку от Фёдоровки). Двое братьев Дурново подавали прошение о зачислении их в Морской кадетский корпус в одно время с братьями Хотяинцовыми, а Пётр Степанович Дурново стал мичманом в одном выпуске с Михаилом Фёдоровичем Хотяинцовым.
Первым из братьев Хотяинцовых в Тульскую губернию перебрался Михаил Фёдорович; выйдя в отставку в 1817 г., в 20-летнем возрасте он венчался 5 июля 1818 г. в Успенской церкви г. Епифани с ровесницей, дочерью покойного надворного советника Ивана Григорьевича Цвиленёва - Любовью Ивановной Цвилинёвой.
69) Построена в 1698 г. владельцем села И. Д. Щепотьевым, в 1827 г. перестроена.
70) ЦГА Москвы Ф. 2150 оп. 1 ед. 108, лл. 290, 290 (об.), 291, 291 (об.).
71) ЦГА Москвы Ф. 2150 оп. 1 ед. 109а, л. 26.
72) ЦГА Москвы Ф. 2150 оп. 1 ед. 109а, лл. 26 (об.), 27, 27 (об.), 28.
73) Там же.
74) ЦГА Москвы Ф. 2150 оп. 1 ед. 109а, лл. 66 (об.), 67.
75) Там же.
76) ЦГА Москвы Ф. 2150 оп. 1 ед. 110, л. 261.
77) «Дело по внесению в дворянскую родословную книгу Тульской губернии рода Лейбрехт Александра Ивановича. Часть 2я». ГАТО, Ф. 39, оп. 2, д. 1309, лл. 1-47.
26 июля 1838 г. отставной штабс-ротмистр получил от Тульского дворянского собрания грамоту и вместе с двумя детьми был занесен во 2ю часть дворянской Родословной Тульской губернии книги. Ко 2й части дворянской Родословной книги отнесено военное дворянство, приобретённое чином военной службы.