21 декабря шел снег.
Бесшумно захватывал он город, пока Париж спал. Смешивался с синей тьмой, наползавшей с Сены, и постепенно тонули в этой мгле дома по самые крыши, растворялись силуэты колоколен, небо и река становились едины.
Пространство равномерно заполнялось серо-синим маревом: не было границ, осязаемых ориентиров и если бы чья-то душа отлетала в этот момент на небеса, то, казалось, не так уж далек был бы ее путь.
Черный контур на земле, неподалеку от подножия Нельской башни, был обрисован белым. Сюда еще не добралось недоброе ночное колдовство и снег был просто снегом, холодной, колючей «крупой».
Человек, лежавший на земле, был одет в темное.
Плащ выглядел черным на фоне заснеженной земли, а вот лицо уже почти потеряло краски и могло показаться вылепленным из того же снега, что постепенно засыпал темную фигуру, стремясь утащить ее куда-то в небытие.
Возле губ вилось едва заметное белесое облачко – человек был жив.
Из темно-синих глубин к мутному пятнышку луны взвился пронзительный звук, как рыдание души, слышимое лишь самому страдальцу и оставляющее равнодушной окружающую тьму.
Но, конечно, это был всего лишь вой бесприютной собаки, существа вполне земного. И, коснувшись слуха такого же земного существа, вероятно, вернул его к ощущениям, не имеющим ничего общего с потусторонним. Человек неосознанно вздрогнул и съежился, невольно отстраняясь от снега, несущего холод.
Можно было расслышать – пусть и приглушенными – другие звуки, свидетельствовавшие, что за стеной тумана не пугающие пропасти неведомого или устрашающие воды Леты, а город. Не особо гостеприимный и уютный в такую пору, но, по крайней мере, из мира живых. Скрип петель и лязганье цепей окончательно привели в себя человека у Нельской башни. Он сначала медленно приподнялся, опершись коленом о землю. Вздрогнул от неприятного прикосновения крупных ледяных хлопьев, и с видимым усилием заставил себя встать.
Теперь можно было разглядеть, что это был не бродяга. Одет он был вполне прилично, хотя не роскошно. Шпага и выправка выдавали в нем дворянина. Время от времени по его телу пробегала дрожь и причиной была не только погода – на земле осталось красноватое неровное пятно, в тусклом свете казавшееся совсем черным.
В домах напротив Нельской башни было темно. Внутри за городской стеной были видны крыши, плотно примыкающие одна к другой. А с этой стороны было лишь три дома у самых ворот – пока еще Париж большей частью держался в пределах старинных стен, но уже начинал тяготиться такими ограничениями.
Из трех домов самым заметным был тот, что посередине: чуть больше двух других, с подобием балкона на втором этаже, сплошь оплетённый черной сеткой виноградной лозы с изрядно подмороженными листьями. Окна прятались за хорошо пригнанными ставнями, а тяжелая дверь с добротными петлями и крепким замком надежно оберегала покой своих хозяев.
Ветер терзал виноградные плети, кружил хороводом снежинки. Казалось, что его порывы заставляли мужчину в темном плаще слегка покачиваться, подталкивали в спину, вперед, к дому с прочными запорами.
Мужчина действительно сделал несколько шагов, но его взгляд то и дело обращался в сторону городских ворот. Однако вместо них открылась дверь в маленьком домике, прилепившемся к самой стене. Небольшая процессия из четырех человек медленно и осторожно двинулась к дому с балконом. Две женщины прижимались друг к другу, опасливо поглядывая вокруг, мужчина с самодельным факелом шел впереди, освещая дорогу, а еще один, оглядываясь, шел сзади, готовый, если не защитить своих товарищей от нападения, то, хотя бы закричать во всю глотку, в надежде на помощь стражи.
Увидев мужчину в плаще, группа замедлила шаг, не зная, на что решиться. При свете факела они могли разглядеть, что это не нищий бродяга, но длинную шпагу тоже было отлично видно. Теплые отблески добавили лицу мужчины немного живых красок и, приглядевшись, женщина постарше тихо охнула, совсем по-простому закрыв рот двумя руками.
- Дева Мария! Да это же…
- Нанон… – сказал он ей вместо приветствия.
- Да как же это… Что ж стоишь? Скорее в дом! Ведь холод какой!
Она толкнула локтем разинувшую рот служанку и та, вытащив из-за пазухи ключ, кинулась отпирать дверь.
- Посвети-ка! – скомандовала Нанон своему спутнику и тот послушно вытянул руку, стараясь получше направить свет факела. Но при этом настороженно косился на мрачное лицо незнакомца и особенно на черно-бордовые пятна на его плаще.
Служанка зайцем метнулась в глубину дома, оставив хозяйке зажжённую свечу.
- Спасибо, сосед, что проводили! – Нанон слегка склонила голову. – Так не забудь: жабий камень класть под изголовье и только когда у младенчика колики. Средство сильное, постоянно не держите – так навредить можно. А перед кормлением мой отвар пить!
- Благодарствуйте! Прямо милость Божья, что рядом такой человек знающий обнаружился, а то хоть пропадай! Уж не знали куда и…
Нанон снова улыбнулась и поспешила закрыть дверь, потому что ее гость уже прошел внутрь, не дожидаясь приглашения.
Они прошли в комнату, где расторопная служанка затопила камин и куда принесла таз и кувшин воды. Нанон только расстроенно вздыхала, разглядывая ночного визитера. Она не знала, что теперь он служит, пусть и в привилегированном полку, но простым мушкетером, сослуживцы зовут его неизвестным ей именем «Атос» и такое состояние давно стало для него привычным. Впрочем, для друзей Атоса тоже было бы странно и необычно услышать то, что он произнес, снимая плащ:
- Кормилица, помоги.
Получив разрешение, она тут же кинулась его раздевать. Плащ, камзол, рубашка… Увидев на боку рану, всплеснула руками:
- Ох, Нандино!
- Не называй меня так.
- Да, прости.
Она обвела его взглядом, всего – с головы до ног, любуясь и печалясь одновременно.
- Больше не буду, если ты не желаешь.
Атос хотел еще что-то сказать, но передумал, и просто повернулся к ней боком. Нанон тут же занялась его раной.
Рана была неглубокой, но болезненной и кровоточила. Широкий лоскут кожи был содран касательным ударом, лезвие клинка как следует прошлось по ребрам. Атос невольно дернулся, когда Нанон начала обмывать рану.
- Ах, бедный мой! Больно?
- Нет.
- Такой строгий! Как раньше. Помнишь, как я заговаривала твои царапины и ссадины? А уж как ты любил слушать мои истории!
- Не любил.
Кормилица добродушно рассмеялась, словно слова Атоса были капризом упрямого ребенка.
- Лучше принеси поесть, – прервал он ее веселье.
- Сейчас все будет! Обожди лишь минуточку.
Перевязывая его, она продолжала улыбаться, но вдруг спохватилась, всплеснула руками:
- Ох, а про вино-то не подумала! Если немного, то можно. Беды не будет, – с убедительным видом добавила она, хотя Атос и не думал возражать. – Согреешься, сил добавиться. У меня некрепкое, не волнуйся! Сейчас скажу, чтоб достала!
Атос только прикрыл глаза и сидел молча. Потом так же молча принялся есть, когда служанка принесла жаркое, свиные потроха с тушеными овощами и запеченного в горшочке голубя, явно припасенного для подходящего случая. Девушка налила в оловянный стакан слабенького домашнего вина, «стрельнула» любопытными глазами в сторону полураздетого гостя и застряла на месте в обнимку с кувшином, словно это была ее обязанность – наполнять стакан и без ее помощи с этим никто не справится.
Нанон сунула ей одежду Атоса, прервав это заинтересованное созерцание:
- Вот, приведи в порядок! К утру должно быть готово. Иди, милая, нечего тебе тут стоять.
Атос окончил свою недолгую трапезу, не прикоснувшись к вину. Нанон не стала настаивать. Она проверила грелку в кровати, расправила меховое, крытое сукном, покрывало и с удовлетворением заключила:
- Тепло будет. Вот разве, переодеться тебе не во что.
Атос промолчал.
- Мужчин-то в доме нет, не у кого позаимствовать.
- До утра обойдусь.
- Послала бы в город за твоими вещами, так ведь ворота уже заперты. И цепи натянули. Поздно!
- Успокойся. Не нужно никого никуда посылать.
- Спасибо графу, что тогда дом мне купил. Видишь, как пригодился!
У Атоса дрогнули брови, но сказал он явно не то, о чем подумал:
- Он твой? Дом?
- Был. Продаю. Хочу к себе вернуться, в Шампань. Деньги теперь будут. Спасибо графу. Да ты разве забыл, про дом-то?
- Не забыл. Просто давно это было.
Нанон расплылась в мечтательной улыбке:
- Давно…
- Ты иди. Я лягу.
Она растерянно поглядела на него, а потом рассмеялась:
- Да! Конечно. Мой Нандино вырос. Забываю. Уже ухожу. Ложись, мой хороший. Как следует отдохни.
Через два часа служанка закончила возиться с чисткой одежды, разложила все поближе к горевшему камину и довольно заявила:
- К утру точно высохнет.
Ее слова вырвали из дремоты клевавшую носом Нанон.
- Вот и славно. Иди, отдыхай, а я посмотрю, как он.
Взгляд служанки стал любопытным, но Нанон строго прервала ее мечтания:
- Не твоего ума дело. Кто да что – тебя не касается.
Ставни на окнах в комнате были закрыты, но в них были прорезаны небольшие фигурные отверстия: для красоты, как источник дополнительного света, а еще возможность, не выдавая себя, видеть, что происходит снаружи.
Атоса почти не было видно в полумраке, лишь полотняные полосы перевязки, плотно обхватывающие торс, белесо выделялись в уже утренней серости.
Он стоял у окна, уперев лоб в стекло. То ли рана тревожила его болью, прогнав сон, то ли другая какая-причина, об этом знал лишь он сам.
Он не слышал, как Нанон приоткрыла дверь, постояла, грустно качая головой, и тихонько ушла, не придумав, чем помочь.
Атос был погружен в свои мысли, его глаза бездумно смотрели в глазок в ставнях и ничего не видели. А, может, видели, но ум, занятый своим, не воспринимал увиденное.
Ветер утих и снег падал очень медленно, методично продолжая покрывать землю и без того сплошь белую. У Нельской башни топтались двое. Эти уже точно были бродягами, если не чем похуже.
- Вот черт, видишь, как замело! Ничего не найдешь. Вроде как здесь он был. Или там? Проклятье!
- А второй?
- Да говорил же тебе! Унесли второго! Дуэль у них была. По всем правилам. Поклоны там и все такое. Только один со слугой был, или секундантом, черт их разберет. А противник его сам. Слуга не вмешивался. Так, для вида был. Одеты хорошо, сразу видно – не голытьба. Наверняка и денежки в кармане водились. Я видел, как они вышли из кабака, что возле самых городских ворот. Видно там сцепились. Ну, помахали-помахали шпагами, и тот, что сам, второго ткнул, как следует. Слуга его на спину закинул и поволок назад, в кабак. А этот остался. Стоял-стоял, вроде как не знал куда ему теперь.
- Чего ж ты ждал?
- А ты умник! У него же шпага! Он только что одного отправил на тот свет! А мне еще жить не надоело. Я уж думал ничего не выгорит, пустой номер. Да чутье не подвело! Что-то с ним не так было, а потом я и приметил – кровь на плаще! Он, видно, из-за холода не сразу понял, что его тоже зацепили. Да еще пьяный.
- С чего ты взял?
- Ты из кабака трезвый выходишь, что ли? Это уж как пить дать – должен быть пьяный. А уж как он свалился, так я не сомневался – быть нам с добычей! По карманам пошарить, а еще плащ, шляпа, сапоги! Шпагу тоже продать можно. Да тут, как назло, ворота закрывать стали. Ну что было делать? Останься я тут, так до утра в город не попадешь. Сам бы рядом с этим околел.
- Это точно. Ночка была не для прогулок.
- Да я не волновался – ну куда ему деваться? Дело ж было верное! Всего-то – дождаться, пока подохнет. А то и добить – много ли ему уже было нужно? Эх…
- Тьфу!
Второй бродяга осторожно провел пальцем по лезвию ножа, проверяя остроту.
- Повезло ему. Самую малость не успели.