Глава Девятнадцатая. Будни капитана дальнего плавания.
Переполох в «Цитадели» своим решением - возвести в столице еще один торговый центр - Герман Сапранов наделал, конечно, сильный. Особенно негодовала Регина Робертовна, в сознании которой никак не могло уложиться проявление какой-либо самостоятельности со стороны бывшего зятя.
— Да, что он о себе возомнил!?! – возмущалась хозяйка. – Неужели ему непонятно, что времена его незабвенного отца давно прошли?
Присутствовавший здесь же «Гроссмейстер» тоже был далек от понимания того, что происходило в Москве.
— «Черный принц», конечно, окончательно закусил удила, – согласился он с Региной Робертовной. – На организацию, похоже, вообще решил рукой махнуть!
— Алик, ему надо напомнить, кто в доме хозяин. Похоже, мой бывший зять совершенно позабыл об этом.
Никогда, ни при каких обстоятельствах Регина Робертовна не согласилась бы признать чье-либо верховенство над собой. Тем более, верховенство такого человека, как Герман Сапранов. Нелюбовь к бывшему зятю жила в её сознании еще с тех пор, когда она впервые его увидела. Слишком самонадеянным и самовлюбленным показался ей этот юнец, который если что-то и представлял из себя, то только благодаря своему отцу.
Большой любви к Федору Кузьмичу Регина Робертовна тоже никогда не испытывала. Все, что могло связывать этих двух людей, - это непомерные амбиции, ради удовлетворения которых каждый из них ни за какой ценой стоять не собирался. Почив в бозе, былой авторитет совершенно не позаботился о будущем возглавляемой им организации, что не замедлило сказаться на всей дальнейшей деятельности «Цитадели».
— «Черный принц» что, не понимает, что сейчас есть дела поважнее строительства всех этих игрушек? – спросила Регина Робертовна Разумовского.
— Регин, я вообще не понимаю, о чем сейчас твой бывший зять думает, – ответил «Гроссмейстер». – Все сроки давно истекли. Абу Мухтар торопит с отправкой товара, а «Черный принц» ведет себя так, будто это его вообще не касается. Он что, не понимает, в какое неудобное положение он всех нас ставит?
— Алик, но мой бывший зять по-другому себя, в принципе, никогда не вел, – сказала Регина Робертовна. – Ты посмотри, что сейчас происходит: отправку товара мы должны были начать еще вчера, но по каким-то неведомым причинам все застопорилось. Абу Мухтар забросал меня телеграммами. Интересуется: когда, наконец, начнет поступать товар?
Товаром, о котором говорила Регина Робертовна, был целый арсенал оружия, оставшегося после одной из северокавказских компаний, несколько устаревшего, но вполне пригодного для ведения боевых действий. На этот товар, естественно, очень быстро нашелся свой покупатель в лице ближневосточного дельца Абу Мухтара.
Отправка товара на Ближний Восток упиралась в одну не самую большую, но очень назойливую проблему. Владелец Новороссийского морского судоходства – Станислав Ильич Развозов ни под каким предлогом не соглашался идти на какое-либо сотрудничество с «Цитаделью».
— Неужели «Черный принц» не понимает, что пока этот утырок рулит судоходством, с отправкой товара у нас ничего не получится? – задавался вопросом Альберт Михайлович.
— Да, все он понимает, Алик, – отвечала хозяйка. – Просто мой бывший зять уже давно ни за что не отвечает. Он забыл, что «Цитадель» - это не кормушка, а серьезная организация, которой Герман, между прочим, очень многим обязан.
В своих суждениях Регина Робертовна была права лишь отчасти. Да, без «Цитадели» Герман никогда бы не стал тем, кем он был. Организации он был обязан всем, чем только можно. Но вот чувство ответственности было в нем напрочь изжито. «Цитадель» уже давно им воспринималось, как собрание неких людей, каждый из которых был ему чем-то обязан.
— Думаешь, в «Цитадели» кто-то за тебя захочет бодаться с Развозовым? – спросил как-то Германа Владимир Борисович.
— Вова, а им деваться некуда! – ответил Сапранов. – Товар-то надо переправлять, а для этого судоходство нужно под контроль поставить. Ну, а для этого, как ты сам понимаешь, в «Цитадели» у всех кишка тонка!
— Я бы, на твоем месте, не был бы так в этом уверен, – заметил Ромодановский. – В организации ведь тоже не дураки сидят. Там все твои хитроумные комбинации, будь уверен, просчитывать научились.
Владимир Борисович, конечно, знал, о чем говорил. Во все дела своего партнера он был посвящен достаточно неплохо, и хорошо понимал: незримую связь между Германом и организацией, некогда возглавляемой его отцом, разорвать невозможно.
Объект охоты него со стороны Германа Сапранова и «Цитадели» - Станислав Ильич Развозов чувствовал себя достаточно уверенно, на жизнь, в принципе, не жаловался, и каких-либо неожиданных ударов от судьбы не ожидал. Возглавляемое им предприятие стабильно работало, показывая очень неплохие результаты и принося устойчивую прибыль. Корабли судоходства бороздили моря, год за годом, открывая новые страны и направления.
Бывалый морской волк, избороздивший ни одну тысячу морских миль, Станислав Развозов чувствовал себя сросшимся с морем настолько, что без этой стихии жить уже не мог. Когда ему пришлось сойти на берег, несколько месяцев он находился в состоянии, очень напоминающим депрессию. Часто его можно было увидеть стоящим на морском берегу и совершенно безучастным взглядом смотрящим куда-то вдаль. Только когда на линии горизонта появлялся силуэт какого-нибудь судна, плывущего к причалу, на лице Станислава Ильича появлялась едва заметная, еле сдерживаемая улыбка. Из этого, весьма незавидного состояния Станиславу Ильичу помог выйти его лучший друг – Петр Громов.
— Слышал, какая сейчас «петрушка» в судоходстве творится? – спросил Громов друга во время одной из встреч. – Почти все корабли на приколе стоят. Скоро уже год, как толковых заказов не было. В общем, если дело так и дальше идти будет, от судоходства одни воспоминания останутся.
Сердце у Станислава Ильича обливалось кровью, когда он слышал такие рассказы. С предприятием, на котором проработал ни один десяток лет, он сросся настолько, что представить себя вне его уже не мог.
Авторитетом в судоходстве Развозов пользовался бесспорным, не подлежащим никаким оговоркам и сомнениям. Именно поэтому создать, своего рода, комитет по спасению предприятия Станиславу Ильичу больших трудов не составило.
— Если мы сами не поставим ситуацию под контроль, судоходство очень скоро прекратит свое существование! – заявил как-то Развозов на одном из собраний коллектива.
Правильные выводы были сделаны всеми участниками собрания, и решено было действовать незамедлительно, ничего не откладывая в долгий ящик.
Наверное, не стоит рассказывать о тех адовых кругах, через которые пришлось пройти Станиславу Ильичу, пытаясь отстоять, ставшее родным для него, предприятие. Чиновники в высоких кабинетах советовали Развозову перевести дыхание, измерить температуру, но перестать будоражить людей всякими там, с потолка взятыми, бреднями.
— Все вы из одного корыта прикормлены, – говорил таким людям Станислав Ильич. – Растащили все, что только можно, а теперь вам ни до чего и дела нет.
Ни один десяток гневных реплик в свой адрес пришлось выслушать бывалому капитану дальнего плавания, но все-таки желаемый результат был достигнут.
В один прекрасный день к Развозову пожаловал в прошлом его сослуживец, а затем далеко не последний чиновник в краевой администрации, Юрий Юрьевич Подкорытов, который принес на хвосте потрясающую для Станислава Ильича новость.
— Слушай, в администрации есть мнение – поставить тебя у руля судоходства, – сказал Юрий Юрьевич. – Ты ведь там каждую гайку знаешь. Кому, как ни тебе, следить за всем этим хозяйством?
— Юр, скажи честно: без Петьки Громова здесь, конечно же, не обошлось? – спросил Развозов.
— Ну, а ты как хотел? – вопросом на вопрос ответил Юрий Юрьевич. – Ты же его знаешь! Ему, как и тебе, всегда больше всех нужно…
Вскоре Станиславу Ильичу пришлось поменять свою квартиру на постоянное место жительства в кабинете директора Новороссийского судоходства.
Что и говорить, а менеджером Развозов оказался более чем эффективным. Не прошло и года, как судоходство встало на новый путь развития, постепенно превратившись в одно из преуспевающих предприятий в крае. Корабли стабильно уходили в рейсы, бороздя воды черного и близлежащих морей.
Как и у любого успешного человека, злопыхателей и недоброжелателей у Станислава Ильича хватало с избытком. Уж очень лакомым куском считалось судоходство, и охотников поставить его под свой контроль всегда хватало с избытком.
К числу желающих поживиться за чужой счет относились и Герман Сапранов, и организация, с которой он был тесно связан. Для «Цитадели» и для Сапранова Станислав Ильич был главным раздражающим фактором, от которого было необходимо во чтобы то ни стало нужно было избавиться.
Первый тревожный звонок прозвенел, когда в кабинете директора судоходства появились достаточно странные люди с вполне определенными, недвусмысленными предложениями. Внешний вид, повадки, даже манера говорить выдавали в этих посетителях лиц, принадлежащих вполне определенным кругам, а поэтому Станислав Ильич заранее был настроен на очень непростой, заведомо на повышенных тонах, разговор.
— Слышь, капитан, ты ведь таких бабок, отродясь, не видел, – сказал Развозову один из гостей. – Вот я бы, на твоем месте, не ерепенился. Три зеленых ляма на дороге не валяются. Тут, мне кажется, даже говорить не о чем!
— Может быть, правда в ваших словах и есть, – ответил Развозов. – Только вот грязью от ваших бабок на версту разит, а такие деньги мне сто лет не нужны!
— Ну, как знаешь, капитан! – произнес визитер. – Только не советовал бы тебе переходить дорогу очень серьезным людям. В покое они тебя все равно не оставят.
Под очень серьезными людьми подразумевались, прежде всего, Герман Сапранов и его бывшая теща. На все готовы пойти и тот, и другая, чтобы только судоходство находилось под их личным контролем. Развозов, словно бельмо на глазах, мешал обоим, а поэтому усилия для его устранения прилагались максимальные.
— Пока судоходство не будет у нас под контролем, ни о каком завершении проекта «Центр» не может быть речи, – сказал хозяйке «Гроссмейстер». – Сама подумай, Регина, такой объем товара, кроме как морем, никаким другим путем мы доставить не сможем.
— Мог бы и не говорить, – произнесла хозяйка. – Алик, я что, сама ничего не понимаю? Только пока мой бывший зять тоже имеет виды на это судоходство, мы с тобой ничего сделать не сможем.
Интересы «Цитадели» и Германа Федоровича в отношении Новороссийского судоходства загадочным образом совпадали. И в том, и в другом случае предприятие требовалось для реализации амбициозных планов, весьма далеких от законности.
— Другой на твоем месте давно бы на попятную пошел, – сказал как-то Станиславу Ильичу его друг Петр Громов. – Стас, они ведь с тебя не слезут, пока своего не добьются. Ты что, этого не понимаешь?
— Да, все я понимаю, Петя! – ответил Развозов. – Я ведь тоже не вчера родился, и что это за публика, которая ко мне наведывалась, хорошо представляю. Поэтому, пока я стою у штурвала судоходства, ноги этих людей здесь не будет.
Каким образом подробности этого разговора стали известны в «Цитадели», навсегда осталось тайной, но с определенного момента на Станислава Ильича началась решительная и беспощадная охота.
Первый звонок прозвенел, когда Развозов обнаружил в ящике своего рабочего стола голову своего любимого пса «Мартини». Намек был недвусмысленный, призывающий Станислава Ильича сделать определенные, далеко идущие выводы.
Вслед за обнаружением находки раздался телефонный звонок. На другом конце провода чей-то вкрадчивый, подчеркнуто вежливый, но настойчивый мужской голос говорил:
— Надеюсь, вы понимаете, Станислав Ильич, что шутить с вами никто не намерен? Вам были предложены достаточно выгодные условия для сотрудничества, но вы их почему-то отвергли. Тем самым вы заставляете идти на более радикальные меры. Ваша любимая собака – это только начало. Вам придется следовать нашим правилам, если вы не хотите больших неприятностей.
Правила игры были обозначены, и любое отклонение от них грозило самыми непредсказуемыми последствиями. В том, что люди, с которыми пришлось столкнуться Развозову, способны на все, что угодно, сомневаться не приходилось, и меры для противостояния им требовались самые радикальные.
Нервно бросив трубку, Станислав Ильич принялся размышлять над всем произошедшим. Через две минуты он уже разговаривал по телефону со своим давнишним приятелем Петром Громовым, рассказывая ему о произошедшем.
— Да! Похоже, за тебя всерьез принялись, – констатировал факт Петр Глебович, выслушав друга. – Надеюсь, необходимые меры предосторожности ты принял.
— Ты сейчас о чем говоришь?
— Да, все о том же, Стасик! Галю с детьми нужно увезти куда-нибудь подальше отсюда. Если ты еще не понял, игра затевается очень серьезная.
Второе напоминание о том, что игра очень серьезная, пришло Станиславу Ильичу в тот же вечер, когда он возвращался с работы домой. Несколько изрядно подвыпивших молодых людей начали приставать к уже вполне немолодому человеку с просьбой угостить их сигареткой.
— Ребят, я не курю, – было ответом Развозова.
Реакция на эти слова оказалась более чем неадекватной.
— Ах, он не курит! – воскликнул один из молодчиков.
Мощный удар в лицо сбил Станислава Ильича с ног, даже не дав возможности опомниться.
То, что происходило дальше, было сравнимо со сценой из какого-нибудь средней руки триллера.
Удары ногами один за другим сыпались на Развозова, совершенно не давая тому возможности произнести хотя бы слово.
— Что ж ты думал: вот эта твоя несговорчивость для тебя просто так пройдет? – говорил, нанося удары, один из молодчиков.
— Будешь теперь знать, как переходить дорогу уважаемым людям, – вторил его сотоварищ. – Имей в виду: еще раз что-то там начнешь вякать, очень сильно об этом пожалеешь!
Правила игры были определены предельно четко, и любое отклонение от них не сулило ничего хорошего.
Как Станислав Ильич добрел до своего дома, он и сам не помнил. Пронизывающая все тело боль не давала адекватно воспринимать окружающую действительность, превратив бывалого капитана дальнего плавания в живую развалину.
— Стасик, что случилось!?! – воскликнула Галина Георгиевна, увидев мужа.
Ничего не ответив, Развозов, еле передвигая ноги, прошел в спальню, где рухнул на диван. Все тело изнывало от боли, а в голове царил полный сумбур. Поэтому рассчитывать на сколько-нибудь адекватное мышление в тот вечер не приходилось.
Утром, едва забрезжил рассвет, Петр Глебович Громов уже сидел у постели своего избитого друга.
— Я предупреждал, что за тебя серьезные люди взялись, – сказал Громов Станиславу Ильичу. – Теперь о спокойной жизни можешь забыть.
— Петь, мне-то что теперь делать? – спросил Развозов.
— Прежде всего, на рожон не лезть! – однозначно заявил Петр Глебович. – Попробую я с Хором связаться. Может, он что-нибудь подскажет по этому поводу.
— Савелию сейчас, должно быть, не до нас, – сокрушенно произнес Станислав Ильич. – После того случая в Белой Калитве, он сам не свой стал…
— Однако это не помешало ему прописаться в законодательном собрании края. Вот! Теперь появилась прекрасная возможность отработать прежние долги.
То, что произошло много лет назад в маленьком городке на Дону, было еще одной причиной кошмарных снов и Петра Глебовича, и Станислава Ильича. Воспоминание о том, что тогда произошло, не давало покоя обоим, заставляя нервно вздрагивать.
— Хор-то наш неплохо устроился, – покачав головой, сказал Развозов. – Живет в свое удовольствие, а мы тут одни должны эту лямку тянуть!
— Стас, ну, а что ж ты хотел? – спросил Громов. – Тогда ведь никто друг перед другом никаких обещаний не давал! Торжественных клятв я тоже ни от кого не слышал! Поэтому в рамки элементарной логики все стопроцентно укладывается.
Естественно, никто из людей, бросивших вызов Развозову, не собирался сдаваться просто так. Силы, заинтересованные в постановке Новороссийского судоходства под свой контроль, были очень могущественны, и никто из них рассматривать всерьез бывшего капитана дальнего плавания не собирался.
— Тертым калачом этот Развозов оказался, – сообщил Регине Робертовне «Гроссмейстер». – На кривой козе к такому не подъедешь. Здесь надо какие-то нестандартные способы искать.
— Алик, а ты с ним вообще разговаривать пытался? – спросила хозяйка. – Я ведь тебя хорошо знаю. У тебя же только один – костоломовский – метод общения. Наверно, до смерти напугал этого капитана, а сути того, что мы от него хотим, даже не изложил.
— Да, все я ему изложил, Регина. Денег ему совал тоже немеренно. Только он уперся рогом…
— Значит, надо искать какие-то нестандартные способы решения этой проблемы. Алик, мне ли тебе говорить: любому человеку всегда есть что скрывать, и Развозов здесь отнюдь не исключение. Поэтому тебе нужно узнать о нем все, что можно. Не должно быть в его биографии перед нами ни одного белого пятна. Понимаешь?
Не тем человеком был Альберт Михайлович, которому надо было что-то повторять по десять раз. Последние слова Регины Робертовны не могли были быть расценены им, как руководство к дальнейшим действием, обязательное к дальнейшему исполнению.
Следующие предупреждения Станислав Ильич получил в виде телефонного звонка, раздавшегося за полночь, совершенно не ко времени. Чей-то, в принципе, знакомый, подчеркнуто вежливый мужской голос вещал:
— Своим упрямством, Станислав Ильич, вы заставили нас прибегнуть к крайним мерам воздействия. Пока эти меры не носят, так сказать, фатального характера, но в будущем, если вы не обуздаете свое упрямство, нам придется выйти на новый, более решительный уровень борьбы с вами. Хотелось бы напомнить о вашем сыне Григории. Насколько нам известно, мальчик не вполне здоров. Не хотелось бы, чтоб ваше упрямство сказалось еще и на нем.
— Откуда вы знаете про Гришу!?! – в сердцах воскликнул Станислав Ильич.
— Господин Развозов, похоже, вы нас серьезно недооцениваете, – прозвучал максимально спокойный ответ. – О людях, от которых, по тем или иным причинам, нам что-то надо, мы знаем абсолютно все! Поэтому очень не хотелось бы вступать с вами в какие-либо пререкания!
Не было в жизни Станислава Ильича боли сильнее, чем его родной сын – Григорий. Когда Гриша появился на свет, ничто не предвещало беды. Только когда мальчик стал подрастать, в его развитии появились особенности, которые не могли не вызвать тревогу у Развозова и его супруги.
Вопреки своему возрасту, Григорий явно сторонился детей своих лет и вообще был крайне скуп на общение и немногословен. Очень часто попытки пойти на контакт с ним заканчивались совершенно немотивированной истерикой, последствия которой невозможно было предугадать.
Усталый врач с грустными глазами, осматривавший мальчика, вынес жестокий в своей действительности приговор:
— У мальчика аутизм! Степень заболевания – достаточно серьезная, которая вряд ли подлежит какому-либо лечению.
— Вам придется научиться с этим жить, – дополнил свой рассказ доктор. – Аутизм, конечно, не приговор, но заболевание со своей спецификой, которое будет требовать повышенного внимания к вашему сыну.
После этих слов жизнь Развозова и его супруги разделилась на до и после. Все, конечно, было сделано для того, чтобы Гриша рос в обычных условиях, совершенно не чувствуя себя хоть в чем-то обделенным. С большим трудом родителям Гриши удавалось приучить сына к нормальной жизни, ничем не выделяя его среди сверстников.
Сейчас, в силу того, что говорил звонивший по телефону человек, получалось: Григорий оставался вообще без какой-либо защиты. Внешний мир автоматически становился для него опасной средой, в которой могло произойти все, что угодно.
Не в силах больше выслушивать своего неизвестного собеседника, Станислав Ильич бросил трубку и, что-то бормоча себе под нос, направился в комнату своей жены.
Галина Георгиевна, увлеченная просмотром очередного номера журнала по вязанию, даже не заметила появления мужа в своей комнате.
— Вам с Григорием надо срочно отсюда уехать, – сказал Развозов жене.
— С чего вдруг такая спешка? – поинтересовалась Галина Георгиевна. – Неужели мы с Гришей тебе настолько надоели?
— Галя, сейчас не время для твоих острот, – ответил Станислав Ильич. – Понимаешь, находясь здесь, ты подвергаешь и себя, и нашего сына серьезной опасности.
— Стас, ты можешь толком объяснить, что случилось!?! – воскликнула Галина Георгиевна. – Из того, что ты сейчас сказал, я решительно ничего не понимаю. Почему мы с Гришей должны куда-то уезжать?
— Да, потому что пришло время расплачиваться за твое легкомыслие. Галя, неужели ты думала, что вся эта твоя хитроумная комбинация останется незамеченной? Валя Накозина уже получила свое! Скоро придут и за тобой.
Не было в жизни Галины Георгиевны потери больше, чем гибель её лучшей подруги Валентины Накозиной. Смерть женщины была настолько нелепой, а все обстоятельства, произошедшего с ней, настолько наигранными, что в рамки элементарной логики абсолютно ничего не укладывалось.
— Да, Валя была настоящим ассом за рулем! – недоумевала Галина Георгиевна. – Всякие там аварии, неполадки в двигатели – это вообще не про неё. Мотор она знала лучше, чем саму себя.
Этот случай не мог не отложить свой отпечаток в сознании Станислава Ильича, так как ко всему произошедшему он имел самое непосредственное отношение. Из того, что говорил по телефону незнакомый человек, Станислав Ильич мог сделать только один вывод: о произошедшем много лет назад уже кому-то известно, и ответственность – не за горами.
Об опрометчивом поступке Развозова в «Цитадели», конечно, знали, но почему-то берегли эту информацию до более удобного случая.
— Ты понимаешь, Регина, что это – настоящая бомба!?! – спрашивал хозяйку «Гроссмейстер». – Благодаря ей, этим Развозовым мы сможем вертеть, как захотим.
— Сейчас не время, Алик, для подобных сенсаций, – промолвила хозяйка. – Напугать этого горе-капитана до смерти мы всегда успеем. Понимаешь, тут ведь главное, перетянуть его на нашу сторону, склонить к сотрудничеству с нами, а вот с этой задачей твои люди явно не справились.
Определенные планы в отношении Новороссийского судоходства вынашивались не только «Цитаделью». Герману Сапранову тоже не давало покоя это весьма прибыльное предприятие, но цели в отношении судоходства у него и «Цитадели» были весьма различны.
— Понимаешь, мне не нужно судоходство только для переправки товара за кордон, – говорил Герман Артамонову.
— Позволь узнать: для чего же еще? – спросил Игорь Макарович.
Вопрос был из тех, на который Сапранову очень трудно было что-либо ответить. То, что Артамонов хорошо осведомлен о том, что происходит около «Цитадели» и вокруг неё, Герман прекрасно знал. Не были для него секретом и непомерные амбиции Сапранова, ради удовлетворения которых Герман Федорович готов был пойти на любые жертвы.
— Слушай, когда ты так говоришь, мне становится страшно, – произнес Артамонов. – Неужели интересы организации для тебя вообще ничего не значат?
— Игорек, уверяю тебя, скоро наступит время, когда организация без моего ведома и шага сделать не сможет. В «Цитадели» старуха доживает свои последние дни.
— Ты так уверенно говоришь об этом. У тебя что, в рукаве припрятаны какие-то тайные козыри?
— Новороссийское судоходство – вот мой главный козырь! – откинувшись на спинку кресла, произнес Сапранов. – И я бы, Игорек, на твоем месте, очень сильно задумался, на чьей стороне ты собираешься играть.
Артамонова Герман видел насквозь, и мог заранее просчитать все его дальнейшие шаги. Одной из отличительных черт Игоря Макаровича была патологическая продажность, а вследствие этого, постоянная склонность к предательству.
То, что все на свете продается и все на свете покупается, Герман Федорович усвоил сызмальства, и Артамонов здесь никаким исключением отнюдь не был. У его преданности «Цитадели» была своя цена, выражавшаяся в достаточно крупных суммах.
— Буду только рад, если лично тебе удастся обуздать этого Развозова. – признался Игорь Макарович Сапранову. – «Цитадель» уже не та, что была раньше, и противостоять такому мастодонту, как этот капитан дальнего плавания, уже не сможет.
— Игорь, только учти: игра предстоит жесткая, и в ней может быть лишь один победитель, – предупредил Герман. – Надеюсь, в этой игре ты выберешь правильную сторону.
Последние слова Герман Федорович мог бы и не говорить. Артамонов всегда был человеком, не лишенном амбиций, прекрасно знающим себе цену. В том, что «Цитадель» себя изжила, он был убежден уже давно, и сейчас, в данный момент, это его убеждение лишний раз подтвердилось.
— Старуха уже давно свое отжила, – сказал Герман. – В организации, наверное, все видят, что «Цитадель» с ней только деградирует. Если сейчас ничего не изменить, организация долго не протянет.
— У тебя что, есть какие-то соображения на этот счет? – спросил Игорь Макарович.
Соображения на этот счет у Германа Федоровича были уже давно, но все они, так или иначе, были связаны с Новороссийским судоходством. Еще Федор Кузьмич говорил о необходимости поставить это предприятие под свой контроль.
— Если ты владеешь судоходством, значит, владеешь всем на свете, – как-то сказал он сыну. – Возможности это предприятие открывает просто атомные.
Эту отцовскую истину Герман усвоил железно, и Новороссийское судоходство стало одной из главных целей его жизни.
— Я только одного не могу понять: зачем тебе эти поржавевшие посудины? – спрашивал Германа Владимир Борисович. – Толку от них, прямо скажем, немного, а затрат потребуют колоссальных. Лично я ни копейки в эту гору ржавых корыт вкладывать не собираюсь.
— А от тебя никто не требует каких-то вложений. Эти, как ты говоришь, Володя, ржавые корыта поднимут нас с тобой на высоту настолько недосягаемую, что невозможным для нас уже ничего не будет.
— Каким же это образом?
Ответить на этот вопрос Герману было весьма затруднительно. Планы, вынашиваемые в отношении судоходства, были поистине грандиозными, но вот о деталях их реализации затруднялся что-либо сказать даже сам Герман Федорович.
О том, какие планы вынашиваются Германом Сапрановым в отношении судоходства, Развозов прекрасно знал, и всячески пытался этому противостоять.
— Пока я жив, близко этот мошенник к судоходству не подойдет, – сказал как-то Станислав Ильич.
— Вот именно, пока он жив, – заочно ответил Сапранов.
Эти слова были своеобразной подписью под приговором Развозову, приведение в исполнение которого было лишь вопросом времени. Первое напоминание о том, с кем он имеет дело, Станиславу Ильичу пришло ранним утром обычного рабочего дня, когда среди многочисленных документов, в беспорядке разбросанных на столе, был найден бумажный листок с надписью весьма недвусмысленного содержания:
Крыса. 1962.
Приговор вынесен.
— Галя! – закричал Развозов. – Быстро пойди сюда!
В мгновении ока представшей пред ясные очи супруга Галине Георгиевне не оставалось ничего другого, как делать мало что понимающие выражение лица.
— Ты же знаешь, я не имею привычки без спроса заходить на твою территорию, – ответила женщина.
— Галя, а ты не в курсе, кто вчера приносил корреспонденцию?
— Как обычно, наверно… кто-то из твоих сотрудников.
Поиск ответа на этот вопрос не мог не поставить Станислава Ильича в тупик. Всех своих сотрудников он знал досконально, и хорошо понимал: ни один из них не мог сделать что-то спонтанно, без его, Станислава Развозова, ведома.
Следующий звонок прозвенел в криминальной хроники по телевизору, когда вполне миловидная ведущая сообщила об убийстве известного в крае общественного деятеля Савелия Хора.
— Этого не может быть! – воскликнул Станислав Ильич, услышав новость.
— Стас, что случилось!?! – спросила прибежавшая на крик мужа Галина Георгиевна.
— Вон, полюбуйся! – промолвил Развозов, указывая рукой на экран телевизора. – Савелия убили!
— Почему ты так уверен, что речь идет об убийстве? – спросила супруга Станислава Ильича, выслушав телевизионное сообщение. – Тут ведь говорится о несчастном случае…
— Слушай, верить в несчастный случай можешь только ты. В Савелия стреляли! Причем, стреляли на пороге собственного дома. Ты тоже назовешь это несчастным случаем?
Впопыхах Галина Георгиевна пропустила важные детали, передаваемые по телевидению. Известию о том, что депутат выпал из окна собственной квартиры, предшествовала новость о том, что предварительно в Хора были произведены три выстрела из окна напротив.
Следующий звонок прозвенел днем позже, когда к Станиславу Ильичу пришел сын Хора Евгений.
— Станислав Ильич, что вас связывало с моим отцом? – спросил молодой человек. – Перед смертью он говорил, что вы – виновник всех свалившихся на него неприятностей.
— Знаешь, Женя, не знаю, что тебе наболтал про меня твой отец, но я перед ним точно ни в чем не виноват, – отвечал Развозов.
На самом деле Станислав Ильич сам плохо верил в то, что говорил. События, произошедшие много лет назад, вновь воскресали в памяти, заставляя переживать их с новой силой.
Ответы Развозова не могли в полной мере удовлетворить Евгения. Убийство отца стало для него настоящим потрясением, предполагавшим множество вопросов, ответы на которые молодой человек хотел найти немедленно.
— Вы знаете, Станислав Ильич, - продолжил Евгений, - незадолго до убийства отец получил какое-то совершенно непонятное послание, но которое, как мне кажется, имеет самое прямое отношение к его убийству.
Сказав это, молодой человек протянул Развозову смятый бумажный листок, на котором черным по белому было написано:
ТИГР 1950
Приговор вынесен
Смысл казавшегося бреда Развозов понимал хорошо, но правда была настолько неприглядной и жестокой, что говорить о ней вслух Станислав Ильич просто не решался.
— Откуда у тебя это? – спросил Развозов Евгения.
— Эту бумажку отец обнаружил среди документов незадолго до гибели, – пояснил молодой человек. – Мне он сказал, что обо всем происходящем вам известно гораздо больше, чем кому бы то ни было.
Этим своим высказыванием Евгений застал Станислава Ильича врасплох. Тому действительно было что рассказать о том, что произошло много лет назад, но все участники тех давних событий выступали в настолько неприглядном свете, что лишний раз говорить об этом у Развозова не было абсолютно никакого желания.
— Женя, могу сказать тебе только одно: за все годы твоему отцу абсолютно не в чем было себя упрекнуть, – полным уверенности голосом произнес Станислав Ильич.
Подобное определение в адрес собственного отца ни в чем не могло убедить Евгения. Записка, найденная среди документов Хора, не давала покоя, заставляя прокручивать в сознании различные варианты развития событий.
Помимо выяснений отношений с собственным прошлым, в жизни Станислава Ильича был еще целый ряд важных дел, не терпящих отлагательств.
Заполучение Новороссийского судоходства в свою собственность было одной из главных жизненных целей Германа Федоровича Сапранова, отступать от которой он не собирался. Реализация проекта «Центр» целиком зависела от того, насколько быстро управление судоходством окажется в руках Германа Федоровича.
— Абу Мухтар торопит, – как-то сказал Герману Артамонов. – Причины, по которым ты задерживаешь поставку товара, ему непонятны.
— Понимаешь, Игорек, все в корабли упирается, – отвечал Сапранов. – Пока я не поставлю Новороссийское судоходство под свой контроль, мы ведь не смоем осуществлять транспортировку товара.
— Тогда зачем дело стало? Герман, ты ведь за ценой никогда не стоял, когда дело касалось твоих личных интересов. Что же тебя останавливает на этот раз?
В памяти Германа вновь воскресали воспоминания о той страшной ночи в станице Гнездовская, когда в результате массового убийства была уничтожена семья Черкасовых. Лишний раз вспоминать о тех страшных событиях Сапранов не любил, поскольку сам являлся их виновником.
— Ты только одно с другим не путай, – сказал он Артамонову. – Возле Черкасова столько всякой швали крутилось, что пробы негде ставить было. Поэтому списать его устранение на кого-нибудь из местных братков больших трудов не составляло. С Развозовым такой номер не пройдет. Представляешь, какой хай вокруг поднимется, если хоть один волос упадет с его головы?
Не понапрасну Герман Сапранов завышал статус капитана дальнего плавания. Авторитетом в крае Развозов пользовался бесспорным, не подлежащим никаким оговоркам и сомнениям. Когда в крае на горизонте замаячили очередные губернаторские выборы, у многих людей вопрос о возможном кандидате отпадал сам собой.
— Если Развозов дорвется до власти, худо придется нам всем, – сделал неутешительный вывод Игорь Макарович. – Представляешь, что начнется, если он сядет в кресло губернатора? Мало ведь тогда никому не покажется!
До боли трудно было Герману Сапранову представить подобные перспективы в своем воображении. Кубань и все прилежащие к ней земли он уже давно считал своей безраздельной вотчиной, появление в пределах которой посторонних было крайне нежелательным. Развозов, в случае избрания его губернатором, камня бы на камне не оставил от могущества Германа Сапранова в крае.
— У тебя есть все основания беспокоиться, особенно если учесть, что этому Развозову про тебя известно, – сказал Артамонов.
— Хочу заметить: основания для беспокойства есть не только у меня, – ответил Герман. – Не мне тебе рассказывать, насколько сильно мы повязаны с «Цитаделью», и покрывать там я никого не сбираюсь. Все лица, все схемы станут тут же известны компетентным органам.
Думал ли Сапранов, что этими своими словами он подписывает себе смертный приговор? В «Цитадели» он всем изрядно надоел, и терпеть его выходки уже почти никто не соглашался.
Как гром среди ясного неба, стало для Станислава Ильича известие о выдвижении его на пост губернатора. Представительная делегация, наведавшаяся к Развозову среди белого дня, явно застала последнего врасплох. От природы будучи человеком воспитанным и максимально приветливым, Станислав Ильич принял прибывших к нему визитеров с распростертыми объятиями. В течение часа неспешно текла беседа о житье-бытье в крае, во время которой прозвучала новость, для Развозова шокирующая.
— Вы слышали, что этой осенью в крае намечены губернаторские выборы? – спросила миловидная белокурая женщина.
— Ну, а кто ж не слышал об этом? – спросил Развозов. – Вся Кубань гудит про это.
— О чем и речь, – произнес довольно пожилой, убеленный сединой мужчина. – Знаете, Станислав Ильич, кого сейчас в губернаторы прочат? Одних воров да олигархов. Вон, один Герман Сапранов чего стоит…
Упоминание имени Германа Сапранова произвело на Развозова действие поистине магическое. Об этом человеке он знал не понаслышке, и был уверен: все, к чему имеет отношение Сапранов, вряд ли сулит что-то хорошее.
— Насколько это точно? – спросил Станислав Ильич.
— Настолько, что весь край наводнен агитационными листовками в пользу Сапранова. – ответила женщина. – Еще немного, и его будут рекламировать из каждого утюга.
— Этому можно как-то противостоять? – снова спросил Развозов.
— За этим мы, собственно, к вам и пришли, – произнес седовласый мужчина. – Понимаете, региональное отделение нашей партии считает именно вас наиболее приемлемым кандидатом в губернаторы.
— Меня!?! – воскликнул Станислав Ильич. – Это за что ж мне такая честь?
— Вы – эффективный руководитель, – ответила белокурая женщина. – Вон, с какого дна судоходство подняли, а значит, и краевые проблемы вам по плечу будут.
— Поймите, Станислав Ильич, нельзя таких людей, как этот Сапранов, до власти, – сказал мужчина. – Вон, Екатерина Юрьевна сколько расследований провела! На этом Сапранове, скажу я вам, пробы негде ставить. Все ведь в крае к рукам прибрал!
— Только почему вы думаете, что у меня получится ему противостоять? – спросил Развозов.
Конечно, Станиславу Ильичу лестно было слышать подобные определения в свой адрес, но он привык реально смотреть на вещи, а объективная реальность жестоко говорила: по-настоящему что-то противопоставить Герману Сапранову вряд ли представляется возможным.
— Ребят, боюсь, вы не на того решили поставить, – несколько секунд подумав, произнес Развозов. – Здесь нужен кто-то помоложе, покриативнее.
— Станислав Ильич, ну, а вы-то чем не подходите под эту категорию? – спросила женщина. – Человек вы далеко не старый. Опыт у вас – колоссальный. Край вы тоже хорошо знаете. Вам, как говорится, и карты в руки.
— Вы даже не представляете, с чем вам придется столкнуться. – сказал Развозов. – Герман Сапранов – не просто олигарх! Он вхож в такие кабинеты, куда обычным людям вход заказан.
— Но ведь менять-то что-то надо, – произнесла женщина. – Страшно только представить, что может быть, если этот Сапранов в губернаторском кресле окажется. Все его «подвиги» прошлых лет, когда они вдвоем с отцом здесь всем на свете заправляли, у всех на слуху! Знаете, не хотелось бы возвращаться в прошлое!
— Я полностью согласен с Екатериной Юрьевной, – сказал седовласый мужчина. – Нельзя допускать этого Сапранова до губернаторского кресла. Слишком для многих это может очень плохо закончиться.
Пришедшие к Развозову люди, конечно, знали, о чем говорили. У каждого из них был целый ворох претензий к Герману, и каждому из них было что предъявить московскому олигарху.
— Но почему именно я!?! – не успокаивался Развозов. – В крае и без меня очень много достойных людей.
Не менее часа ушло на уговоры Станислава Ильича, в результате которых желаемая цель была достигнута: бывалый капитан дальнего плавания дал свое согласие баллотироваться в губернаторы.
О решении Развозова вступить на политическое поприще сразу же стало известно Герману Сапранову, что привело последнего в состояние плохо скрываемого бешенства.
— Что за упертый мужик – этот Развозов!?! – негодовал Герман Федорович. – Почему он до сих пор не может оставить меня в покое!?!
— Знаешь, Герман, по-моему, эта проблема решается достаточно легко, – сказал начальник охраны Сапранова Виктор Васильевич. – Вспомни: когда тебе надо было решить вопрос с Черкасовыми, ты за ценой не постоял.
— Витя, да, пойми ты, наконец: Черкасовы и Развозов – это две разные весовые категории. Если с головы этого капитана хоть один волос упадет, только представь, что начнется. Всем покажется немало!
В тот же день, когда Развозова посетили общественники, ему прилетело еще одно предупреждение. Раздавшейся телефонный звонок был тем необычен, чем неожиданный. Звонила Клавдия Георгиевна – супруга Петра Аркадьевича Громова. Сквозь обильно льющейся поток слез совершенно невозможно было разобрать слов, которые говорила несчастная женщина, но по гневному тону можно было понять, что на Станислава Ильича выливается максимум претензий и неудовольствия.
— Это все из-за тебя! – кричала в трубку Клавдия Георгиевна. – Если бы не вы с Галей, Петя сейчас был бы жив!
— Что случилось, Клава!?! – недоумевал Развозов.
— Что случилось!?! Пети больше нет! Вот что случилось! – сквозь слезы отвечала супруга Петра Аркадьевича.
То, что поведала Клавдия Георгиевна, для Станислава Ильича стало настоящим шоком.
Водитель с колоссальным опытом и многолетним стажем, Петр Аркадьевич Громов всегда чувствовал себя за рулем, как рыба в воде. Различные аварии и внештатные ситуации на дороге обходили стороной этого человека, позволяя ему чувствовать себя настоящим ассом в кабине автомобиля.
Никто не мог сказать, что случилось на этот раз. Всегда находившиеся в идеальном состоянии, тормоза машины в тот день дали сбой, что привело к падению автомобиля с высокого обрыва на дно глубочайшего оврага, расположенного при въезде в город. Приехавшая на место происшествия полиция констатировала неисправность тормозной системы, что по мнению тех, кто знал Петра Аркадьевича, было абсолютно исключено.
— Ты же помнишь Петю? – спрашивала Клавдия Георгиевна Развозова. – Для него ж автомобиль – это как живой человек был. Он же из гаража мог сутками не вылезать. Всякие там поломки – это вообще не про него.
Все, что говорила Клавдия Георгиевна, в этот момент меньше всего интересовало Развозова. Из всего, что произошло, Станислава Ильича больше всего волновала записка, полученная Громовым незадолго до гибели.
— Клав, а тебе Петр ничего не показывал до того, как все это случилось? – спросил Станислав Ильич супругу Громова.
— А что он должен был мне показать? – поинтересовалась Клавдия Георгиевна.
— Ну, там… документы, бумаги какие-нибудь тебе не попадались?
— Стас, ты же знаешь: всего, что относилось к Петиным делам, я абсолютно не касалась. Если хочешь, заходи, поройся у него в кабинете. Может быть, что-нибудь нужное для себя и найдешь.
Эти слова Клавдии Георгиевны Развозовым были расценены, как руководство к действиям, которое он поспешил исполнить.
В ворохе бумаг, беспорядочно сложенных в верхнем ящике рабочего стола Петра Аркадьевича, Развозов нашел письмо, адресованное лично Герману Сапранову. Письмо было наполнено гневными эпитетами и определениями в адрес самого Германа Федоровича, против которых господину Сапранову совершенно нечего было возразить.
Упоминалась и контрабанда, в которой отец и сын Сапрановы активно участвовали, и связь Германа с лицами весьма сомнительного происхождения. Одно упоминание таких людей, как Альберт Разумовский и Евгений Сергеенков, заставляло мурашки бегать по телу. В общем, в руках Развозова оказывался компромат невиданного содержания, с помощью которого можно было поставить жирный крест на любом будущем Германа Федоровича.
— Нашел, что искал? – спросила вошедшая в кабинет Клавдия Георгиевна.
— Даже больше того… - ответил Развозов. – Ты не представляешь, Клава, какое сокровище хранилось здесь, в Петином кабинете. Теперь на многое проливается свет. Я со стопроцентной уверенностью могу сказать: ни кто из убийц твоего мужа не сможет уйти от возмездия.
Воодушевленный находкой в квартире своего друга, Станислав Ильич спешил домой, совершенно не помня себя. Теперь ему все казалось возможным, а Герман Сапранов виделся крепко сидящим у него на крючке, с которого слезть для него будет весьма затруднительно.
Вбежав в распахнутые двери своей квартиры, Развозов даже не обратил внимания на царивший в его жилище абсолютный беспорядок и на отсутствие в квартире супруги – Галины Георгиевны, и даже распахнутые настежь двери во все комнаты квартиры Станислава Ильича ушли от его внимания. В кабинете Развозова было настежь открыто окно, а откуда-то снизу слышался вой сирен да причитания собравшихся людей.
— Как же такое возможно-то? – бубнила себе под нос одна из соседок Станислава Ильича. – Галя ведь никогда на балкон просто так не выходила. Что ей там сейчас-то понадобилось?
— Этого мы уже никогда нее узнаем, Соня, – ответил стоявший рядом супруг женщины.
Для приехавшей вскоре полиции картина произошедшего была предельно ясна.
— Балкон у вас, конечно, насколько это возможно, хлипкий, – сказал один из приехавших полицейских. – Свалиться с него – проще пареной репы…
Царивший в доме беспорядок, перевернутые вверх дном ящики рабочего стола меньше всего волновали хозяина квартиры.
Все внимание Станислава Ильича занял развернутый лист белой бумаги, лежавший на столе, на котором черными чернилами было выведено следующее:
ОБЕЗЬЯНА. 1956.
ВСЕ ОБРЕЧЕНЫ.