ШЛА ВОЙНА.
Я был во дворе, когда услышал крик на улице:
- Война! Война! Молотов по радио выступает. На площади митинг идет.
Я тотчас выскочил на улицу. По улице уже ехали машины с людьми, бежали взрослые и дети.
Я тоже побежал на площадь.
Небольшая площадь возле деревянного здания райкома партии. Посреди площади – невысокая деревянная трибуна. Вокруг нее плотной стеной стоит народ. В стороне стоят машины, подводы. На трибуне секретарь райкома партии, работники райисполкома, военкомата.
После выступления первого секретаря райкома партии и первого секретаря райкома комсомола, выступает военком, который сразу же объявляет мобилизацию мужчин, называет фамилии тех, кто сегодня же будет отправлен на войну. Сбор возле клуба в четыре часа дня
Четыре часа дня. От клуба отходит одна машина с мужчинами за ней другая, третья четвертая. И тотчас вихрь крика, плача, причитания взметнулись в небо.
Женщины и дети проводили мобилизованных за село, почти до леса.
Так от клуба ежедневно отправлялись машины с мобилизованными. Машины с мобилизованными едут днем и ночью, но уже машин меньше. В конце августа их начинают подменять трактора и лошади, запряженные в брички. За ними бегут женщины с причитаниями и дети, которые, наоборот, в первые дни войны по наивности восторженно воспринимали это событие.
Сентябрь. На третий день занятий в школе объявили линейку для средних и старших классов, на которой выступили директор школы и председатель колхоза.
- Дети, девочки, мальчики, - волнуясь, начал директор колхоза, - я хочу просить вас помочь колхозу убрать урожай зерна. Хлеб так нужен фронту.
- Дети, надо помочь колхозу, - поддержал его директор школы и уверенно добавил, - я думаю, что ребята помогут.
- Это надо прямо сейчас, - сказал председатель колхоза, - через час сбор у правления колхоза. А теперь идите домой, переодевайтесь и берите с собой что есть: косы, серпы, грабли, вилы и немедленно за работу. Пока стоит хорошая погода.
На этом для многих мальчишек и девчонок закончилась учеба. Они наравне со взрослыми убирали урожай руками. Тогда самоходных комбайнов не было. Их таскали трактора. Трактора забрали на фронт. Комбайны поставили на стационарный обмолот зерна. В барабан вилами подавали колосья, снопы. Производительность была невысокая. Обмолот зерна шел почти всю зиму. Все зерно отправляли фронту.
Весна 1942 года. Раннее утро. К правлению колхоза спешат колхозники. Бригадир-женщина лет пятидесяти проводит разнарядку:
- Ну, так вот, слушайте. Завтра начинаем пахать, готовиться к посевной. Сегодня выезжаем в поле, чтобы устроить полевой стан. Все будут жить на полевом стане. Сейчас все идут домой за одеждой и продуктами. В десять выезжаем…
И вот началась посевная. По полю, запряженные в деревянное ярмо парами идут быки и коровы, они медленно тянут плуги. В колхозе осталось только две лошади – у председателя и агронома. Остальных лошадей забрали на фронт. Погонщики женщины и дети. Далеко слышны их крики:
- Цоб! Цебе! Цоб! Цебе! Пошли, пошли! Шевелись, Лысый. Не отставай буренка. Прямо, Рябой, Прямо Лысый…
Погонщики пристально следят за быками и коровами, чтобы они не выходили из борозды, чтобы не было огрехов, брака. Качество пахоты проверяет агроном и бригадир. Пашня разбита на участки. Каждому установлена норма, каждый потом сдает свою работу.
Двое мальчишек, одному 14 лет, другому 12, пашут на быках землю. Быки то и дело останавливаются. Слышны их крики:
- Ну, ну, чего? Пошли, пошли. Цоп! Цебе!. Рано останавливаться. Вот дойдем до конца борозды, тогда отдохнем. А ты, Камолый, хитришь, отстаешь, пошел! Пошел!
Однако быки то и дело останавливаются. Ложатся. Ребята тянут их за налыгач – веревку, но быки лежат.
Бригадирша, которая пахала на коровах, сказала своей напарнице:
- Надя, я смотрю за ребятами. У них что-то случилось. Сходи, помоги.
Надя подходит к ребятам:
- Что у вас пионеры?
- Камолый почему-то часто ложится, - говорит Васька.
- Сегодня поили быков? – спрашивает Надя.
- А как же, - отвечает Шурка, - пошли…
- Ладно. Давайте вместе поднимать.
Она тоже бьет быков хворостиной и кричит:
- Ну, ну! Поднимайтесь! Вот! Вот! Пошли. Равняйтесь. Хорошо! Хорошо!
Потом говорит пахарям:
- Вы спите на ходу. Поэтому быки вас и не слушаются.
В этом она была права. Всю ночь ребята пасли быков и коров. Почти не спали. А ночью случилась беда…
Мы пахали допоздна, чтобы выполнить норму. Я погонял быков, Васька, которому было 14 лет, шел за плугом. Солнце давно скрылось за ближним лесом. Заметно потемнело. Когда вышли из борозды, Васька сказал:
- На сегодня хватит. Выпрягай быков, путай, а я пойду за хворостом.
Я остановил быков, снял с них ярмо, погнал их к болоту, где уже зеленела трава, и вернулся к табору, где у нас был личный шалаш из осиновых веток и прошлогодней травы. Вскоре Васька разжег костер. Варить, кроме нескольких картошек было нечего.
После ужина мы легли у костра. Ночи еще были холодные. Вскоре мы уснули.
Сколько спали, не знаю. Я вдруг проснулся от крика. Это кричал Васька. На нем горела фуфайка. От испуга он бегал вокруг, уже потухшего, костра и кричал. Вокруг было темно, и огонь змейкой шевелился на Васькиной спине.
С вечера Васька лежал спиной к костру. Сырой хворост стрелял искрами, долго разгорался. Искры подожгли фуфайку.
Я тоже вскочил на ноги, и начал растерянно бегать за Васькой, не зная, чем помочь ему. Наконец Васька догадался и сбросил с себя фуфайку. Мы стали тушить ее, топтаться по ней ногами, мешая друг другу. Когда мы затушили тлеющую вату на фуфайке, то на спине ее увидели большую дыру.
Васька подавленно зарыдал. Фуфайка была одна на всю семью.
Я даже не утешал его, хотя на душе у меня тоже было тяжело. Я просто не знал, чем я могу ему помочь. Я сам был полураздетый. На мне были только рубашка, старый дедовский пиджак и штаны, которые несколько раз приходилось зашивать: то бык рогом порвет то в одном, то в другом месте, то занозой нечаянно разорву полу пиджака.
В эту ночь мы больше не ложились спать. Еще до восхода солнца Васька сказал:
- Ладно, хватит сидеть. Пошли запрягать быков, а то норму не выполним.
Я не удержался и спросил:
- Вась, а что тебе будет за фуфайку?
На что он ответил:
- Тятя вернется с войны, купит новую.
Но его тятя не вернулся с войны. В это время он уже погиб под Ленинградом. Васька еще не знал, что в этот день принесут похоронку на отца.
В этот день, придя с работы, Васькина мать первым делом пошла на озеро рубить талу. Дочь, которой было 10 лет, укачивала младшего братишку, которому было три года и ему все время хотелось есть. Он постоянно плакал. В комнату вошла рассыльная сельсовета. На ее ресницах сидели слезы, как жемчужины.
- Здравствуйте, а где ваша мама? – спросила она, осматривая все углы, - я хочу ее видеть.
- Она пошла на озеро рубить талу, - ответила Катя, - подождите, она скоро придет.
Женщина заметно обрадовалась, быстро подошла к столу и, положив на него маленький листочек бумаги, сказала:
- Ой, ждать я не буду ее. Мне некогда. Мне еще надо в три двора разнести беду…
- Что, похоронки? – вскрикнула Катя, - нам тоже?
- И вам тоже похоронка…
- На тятю?
- На тятю… Он погиб, защищая Ленинград. Катя, надо маме об этом осторожно сказать…
- А что ей сказать?
- Объясни как-то… Постарайся успокоить маму.
Катя вскрикнула:
- Тетя Маня, вы подождите маму, скажите ей лучше сами, чем я…
Рассыльная замахала руками:
- Нет! Нет! Я не буду… Я, это каждый день слышу. Мне уже трудно заходить в дом. Я скоро сойду с ума от людского плача. Мне лучше скорее уйти. Катя, постарайся успокоить маму.
Катя уже сама плакала.
Во время войны был редкий день, чтобы не приносили в чей-то дом похоронку на мужа, отца, брата. Над селом стоял плач, причитания…