Бывшая железнодорожная станция, а ныне одноимённый бар на нейтральной территории Чернобыльской Зоны Отчуждения «Янов» – или «Пьянов», как метко и самокритично прозвали это заведение сталкеры-острословы – столь мощного наплыва посетителей не видала, верно, с печально известного 86-го, когда убегающие в панике чернобыльцы и припятчане за нехваткой эвакуационных поездов в буквальном смысле давили друг друга – что там миграция леммингов или массовый крысиный исход из Хамельна! Взмыленный Гаваец с прилипшей, да так и заблудившейся кривой ошалевшей ухмылкой метался от стойки в подсобку и обратно, меча заказы в темпе прокачанного на скорострельность ПКМ и затравленно меряя взглядом стремительно убывающие неприкосновенные запасы, ещё утром покрытые тонким слоёчком пыльцы. Гордячка Грета, сжалившись над бедным «свободовцем», покинула свой неизменный пост и отважно взвалила на нехрупкие женские плечики мойку посуды – в служебные помещения бара всё одно никто никогда не совался, а потреблять еду с грязных тарелок, как известно, возможно только до известного предела, по достижении которого заляпанная недоедками и закапанная жиром тарелка, собственно говоря, попросту перестаёт вмещать в себя новую порцию, а таки вместив, категорически отказывается расставаться с малейшим её кусочком.
Одному только Чёрному сталкеру были известны причины этого неожиданного «вавилонского столпотворения» – «Янов», будучи местом достаточно популярным и уважаемым, всё же большую часть времени полупустовал, заметно оживляясь только перед Выбросами (да и то не всегда – самые упёртые «фримены» и «должане» предпочитали отсиживаться в собственных схронах, лишь бы не видеть рожи друг друга). Сейчас же от разнокалиберных костюмов, экзоскелетов и комбинезонов с нашивками всех цветов чернобыльской радуги рябило в глазах: помимо завсегдатаев бар посетила даже тройка сталкеров группировки «Рассвет», которую многие считали исчезнувшей. Кроме того, «Начальник Фарфоровой Башни» Зулус, на общественных началах исполняющий обязанности диспетчера, по внутреннему каналу приватно шепнул про ожидающийся визит самого Озёрского в компании ни с кем-нибудь, а самим «сахаровцем» Кругловым, по какой-то своей учёной надобности припёршимся аж с Янтаря – что, понятное дело, настроения бармену также не подняло.
Гаваец кивнул новому клиенту – очередь и не думала уменьшаться – страдальчески посмотрел на Грету (та сделала вид, что не заметила, и ещё более ожесточённо заскребла ёршиком по подносу) и принялся выкладывать банки на прилавок. Девушка уже явно жалела о своём душевном порыве и, скобля очередную миску, сосредоточенно обдумывала пути наименее невежливого отхода – сам Гаваец ни за какие коврижки не осмелился бы попросить Железную Леди не то, что о помощи, но даже просто поделиться сигаретой – после смутной истории с пропажей в районе Лиманска своего жениха Грета, и так жёсткая что твой наждак, и вовсе превратилась в непредсказуемую стерву из семейства кошачьих, которую, как говорили, побаивался и обходил стороной даже ТОТ САМЫЙ наёмник Зубин, прославившийся своей жестокостью. Разумеется, когда девушка неожиданно изъявила желание помочь на кухне, возражать Дьяволице-В-Юбке бармен не рискнул.
Кросс сидел за угловым столиком в компании уже порядочно (точнее, непорядочно) набравшихся «ренегатов», громогласно (однако вместе с тем с бдительными поглядками по сторонам) обсуждающих планы своего чисто номинального пахана Понтия Пилата подмять под себя все Болота целиком. Что отморозки будут делать с доставшимся им куском бесплодной радиоактивной земли потом, реальные пацаны не задумывались – они, как и на Большой Земле, жили одним днём – то есть по древнему принципу «сдохни ты сегодня, а я – завтра».
«Свалка, Болота… – тягуче и как будто в пустоту думалось Кроссу, рассеянно разглядывающему колготящуюся толпу сквозь мутное дно стакана. – Грязь к грязи, мразь к мрази… одну-единственную более-менее нормальную локацию попытались отжать… как её, бишь… Механизаторский двор, что ли… или АТП… а и ту просрали… видимо, такова сталкерская карма – если ты бандит, сидеть тебе до скончания Выбросов среди таких же отбросов, как ты сам… если «долговец» – не прыгнешь выше Бара… а будучи «монолитовцем», так и сгниёшь безвылазно в стенах своей горячо любимой ЧАЭС…»
Мало кто знал, что звонкая кличка Кросса на самом деле представляла собой… обгрызенный вариант Кроссовка, зваться которым парень отказался наотрез. Пришедший в Зону за банальным длинным рублём и острыми ощущениями Степан Тапков уже всерьёз подумывал согласиться на предложенного старожилами Тапочка и уже прикидывал написание своего ника в сталкерской сети (хм, TaPoc3K?), как со стороны обсуждающего новое пополнение сталкерья прозвучал пресловутый «кроссовок», с ходу деформировавшийся до хлёсткого и удобно ничего не означающего «КРОССА».
– Не занято? – проорали задумавшемуся парню на ухо.
Кросс подхватил выскользнувший было стакан и машинально поднял глаза, хотя уже знал, кого увидит – мало кто из сталкеров мог настолько же искренне задать более неуместный в битком набитом баре вопрос.
– Садись, Коляда! – крикнул он в ответ, властным взглядом первого занявшего столик VIP-клиента сгоняя ренегатскую шелупонь со стульев. «Ренегаты» оное проигнорировали, с насиженных мест сгоняться и не подумали, продолжая исступлённо доказывать друг другу неоспоримые достоинства владения обширными и даром никому не сдавшимися Болотами, и Кросс, недовольно поморщившись – быдло, что с них возьмёшь! – сдвинул на краешек своего табурета правую половинку седалища и пригласительно ткнул пальцем в выглянувшую из-под задницы сидушку. Коляда аккуратно примостился на освободившийся плацдарм и осторожно втиснул меж уставлявших стол приборов кружку с чаем «по-бородински», пиалушку с водкой и миску с дымящейся псевдокартошкой.
– Доброго времени суток, Кросс! – поздоровался он и, замахнув не закусывая, зажмурился от удовольствия, делая свободной левой рукой странные пассы, будто отгоняя невидимую мошкару. – Приятного аппетита тебе, и да не помешают духи зла воздать должное скудной трапезе нашей и насладиться приятной застольной беседе давно не видевшихся перехожих бродяг!
«Духи зла…» – поморщился Кросс, поддерживая тост.
Высокого и нескладного Павла Медведева прозвали Колядой как раз вот за такие литературные витийства, без которых тот не обходился, даже стреляя взаймы пару отрезов туалетной бумаги. Ещё Коляда был помешан на всяческих эзотерических обычаях, ходил весь увешанный диковинными и странноватыми амулетами и каждое своё действие – будь то поход вглубь Зоны, разборку-сборку автомата или, как сейчас, поедание непритязательного обеда – предварял продолжительными напутственными обрядами – твердил молитовки для изгнания негативной энергии, стучал в висящий на поясе крошечный бубенчик… пардон – Бубен Нижнего Мира, входил в общение с тонкими сферами, испрашивал у тех позволения совершить задуманное и как бы заранее извиняясь – за что был дружески шпыняем добрыми и грубыми сталкерами: «Во, опять нашего Коляду плющит!»
– Какими судьбами на «Янове»? – немного бестактно поинтересовался Кросс, прерывая безостановочный поток сознания гостя. – Ты глянь, что творится-то…
– Да-а-а… – глухо промычал с набитым ртом Коляда и обвёл глазами переполненный зал. – Чисто как на большой переменке в моей школе!
– Точно! – усмехнулся Кросс и, допив несчастную стопку, тоскливо посмотрел на донышко – взять сразу поллитру он не догадался, и ему хотелось ещё, но стоять в очереди… о-о-ох…
– Держи! – из-за пазухи Коляды, угадавшего желание застольника, появилась плоская фляжка, и стакан Кроссовка вновь обрёл всю полноту смысла своей стаканьей жизни.
– И да будет к тебе милостив ду…
– Благодарю! – самогон благотворно обжёг пищевод и, пригревшись, уютно свернулся в желудке, полуприкрыв змеиные глазки и явно намереваясь понежиться часок-другой. Настроение ощутимо прибавило в градусе. – Так чего сюда-то? Просто так? Работа?
Слегка поплывший Кросс Коляду, само собой, подначивал – всем было известно, что тот ничего не делает ПРОСТО ТАК – но тормозить пьяный язычок, а тем паче думать над сказанным хотелось всё меньше и меньше.
Коляда подначки не разглядел.
– Работа, Кросс, работа, – кивнул он головой, доедая подозрительно отливающую радугой картошку. – Камушек один сбыть надо… вот к учёным тащу его… ща поем – и пойду до Озёрского… нельзя туда не поевши… яйцеголовые парни добрые, но мешкотные – до ночи проваландаешься у них… а покормить даже не предложат… так что сначала поесть… да…
Кросс поднял бровь.
– А что за камушек-то? Особенное что-то?
– Особенное, да, – снова мотнул собранной в султанчик волосяной метёлкой Коляда. – Гляди.
Он сдвинул тарелку на угол, насколько позволяла загромождённая столешница, и с отчётливым усилием грохнул обок кружки просвинцованным контейнером для артефактов. «Ренегаты» притихли и заинтересованно уставились осоловелыми буркалами на бесформенный «хрустальный гроб», однако, слава богу, практически тут же вернулись к своим нескончаемым тёркам за свою нелёгкую лихую житуху.
Коляда отщёлкнул крышку «гробика» и вытряс на ладонь крохотный шарик размером чуть меньше теннисного мячика. Видом своим артефакт напоминал планету Мустафар из «Звёздных Войн» в миниатюре – покрытый растрескавшейся антрацитовой коркой, из-под которой то тут, то там вырывались сполошки алого свечения, он медленно пульсировал, сжимаясь и разбухая словно издыхающая глубоководная рыба. Изредка над поверхностью шарика проблёскивали еле различимые зеленоватые искорки, точно на Мустафаре собиралась гроза.
Кросса прошиб пот.
– Это же…
– «Вулкан», да, – Коляда убрал артефакт в контейнер и долил себе из фляжки.
– Как же ты его отыскал… и где? – невольно вырвалось у Степана. Насколько он знал, «Вулкан» в Зоне находили лишь дважды, причём первым был легендарный Стрелок, а вторым – не менее легендарный Репортёр, в существование которого вообще мало кто верил.
И вот этот ценнейший и единственный в своём роде арт лежал в обыкновенной капсуле второго класса радиационной защиты, висящей в опасной близости от причинного места высокого и нескладного сталкера-каббалиста, запросто притулившись между обшитым псевдособачьей кожей костяным бубенчиком и высушенной тушканьей лапкой!
– Отыскал… – задумчиво повторил Коляда. – Ну… тут целая история, Кросс… дело-то было так…
Кросс, извернувшись, поймал за рукав пробегавшего мимо Гавайца, сунул тому в руку мятый ворох бумажных советских ассигнаций, заменявших в Зоне деньги, и выразительно ударил ребром ладони себя по шее. Бармен скривился как от зубной боли, но Кросса узнал и поднял большой палец – сделаем, мол, сейчас принесу.
Уставившийся в пустоту Коляда продолжал рассказывать.
– Озёрский свою адскую машинку-то доделал… «Оракул» этот, ни дна ему, ни покрышки… полевые испытания зачал, добровольцев кликнул… вестимо, желающих особо не нашлось… не любит у нас сталкер учёного, не разумеет его высокомудрия, а непонятное завсегда пугает сильнее известного…
Кросс пожевал губами. О проекте «Оракул» дискутировали давно – настолько давно, что уже почти каждый из дискутирующих был уверен, что инициатор проекта профессор Озёрский дело до конца не доведёт – благо, прецедентов хватало с избытком, и хороших, но брошенных на полпути начинаний с ходу набирался воз и маленькая тележка: да взять ту же пушку Гаусса, из-за своей чудовищной прожорливости так и не пошедшей в серийное производство. А уж мелких изобретений учёных, оставшихся пылиться на полках их бункера, насчитывалось вообще немеряно – НИИ Большой Земли субсидировали научные эксперименты в Зоне весьма щедро, и местные яйцеголовые, оголтело выкатывая один проект безумнее другого, имели потрясающую возможность ни в чём себе не отказывать – чем, бесспорно, и пользовались.
Но с «Оракулом» Озёрский, казалось, замахнулся на поистине несбыточное: улыбчивый лысый профессор вознамерился собрать, так сказать, во плоти Машину Тьюринга – самообучающийся агрегат, обладающий искусственным интеллектом, могущий вести диалог с человеком на равных и, чем чёрт не шутит – даже предсказывать недалёкое будущее, ни больше ни меньше. Над Озёрским, конечно же, в открытую не смеялись – всё же авторитет профессора оставался весьма и весьма заоблачным – но даже ближайший соратник Сахарова доктор биологических наук Круглов украдкой крутил пальцем у виска и предрекал детищу профессора судьбу Вечного Двигателя и Философского Камня. Однако, по всей видимости, как это часто и случается (особенно здесь, внутри аномального Периметра) наиболее раскатисто посмеялся над всеми тот, кто смеялся последним… то есть сам Озёрский.
– … я и вызвался, – выплыл из прокуренного гомона голос Коляды, и Кросс встрепенулся. – Отговаривали, конечно… Шаман вещал, дескать, скормят тебя «белохалатники» своему механическому Молоху, и пропадёшь ни за грош… Вран духовную гибель ворожил за то, что антихристам помогать напросился… а мне будто что-то свыше нашёптывало – не выгорит ничего у учёного, так что ступай смело, честно отработаешь копеечку свою да достойно попользуешься удобной ситуацией… я и пошёл, короче говоря…
«Оракул» оказался и тем, что о нём говорили – и одновременно совершенно не тем. Внешне представляющий собой обыкновенный компьютерный терминал, он был подсоединён к находящемуся в полуподвальных помещениях бункера МОЗГУ (Озёрский прямо так и говорил – МОЗГ), куда Коляду, естественно, не пустили. Облепив подопытного датчиками, сталкера усадили перед экраном – и велели… разговаривать. Просто разговаривать. О чём? О чём угодно!
– «Оракулу» ещё не поставили речевой синтезатор, – Коляда с явной гордостью выговорил сложный термин. – Он отвечал словесами на экране… или образами, символами там разными… иногда фотоснимок вываливал какой-нибудь… походу, базу данных ему «озёрцы» напихали от души…
На место наконец-то убравшихся «ренегатов» тут же взгромоздились суровые «долги», немедленно обильно выпили, не чокаясь, и забубнили о каком-то Митяе, по которому уже давно карцер плачет.
– А что ты «Оракулу» говорил-то? – спросил Кросс.
Коляда пожал плечами и затеребил связочку разноцветных пёрышек неизвестного происхождения, свисавших у него из серебряной серьги в левом ухе.
– Вопросы спрашивал… о том, о сём… например, что такое Выброс спросил… машина мне гриб ядерный показала, позачёркнутый жирным красным окрестьем… понимай, дескать, как хочешь… ещё спросил откуда Зона взялась… «Оракул», засранец эдакий, «Пикник на обочине» мне книжку покрутил на экране – вот, дескать, откуда… Озёрский сказал иногда повторять вопросы, дабы МОЗГ этот подвальный на своих же ответах учиться мог… я и повторил про Выброс – и верно! ответ был уже иным! – вместо взрыва давешнего «Оракул» пролистал будто бы фотохронику чёрно-белую, я почти ничего и приметить-то не успел, помню лишь человека какого-то, со спины снятого – стоит как витязь какой на пути несущейся на него во весь опор крысиной стаи да косит грызунов «калашом»…
«Должане» раздавили уже третью и переключились с Митяя на свою излюбленную тему, со вкусом и во всех подробностях перемывая косточки «этим растаманам», которых они, вне всяческого сомнения, в самом скором времени окончательно прижмут к своему бронированному ногтю. Кросс неотрывно смотрел на висящий на поясе Коляды увесистый футляр, вполуха слушая владельца полумифического артефакта и невольно подсчитывая, сколько бы он сам мог за такой выручить. Выходила настолько неправдоподобная цифра, что сталкер всё чаще прикладывался к принесённой Гавайцем бутылке, ощущая, что алкоголь лишь обостряет подспудную ненависть к сидящему напротив него нескладному, но удачливому бродяге. Это было нехорошо, и покуда знакомая каждому сталкеру мерзость не подкатила к самому краю, следовало её чем-нибудь отвлечь.
– Коляда! – позвал он объясняющего уже в пятый раз про Выброс добровольца и, с неудовольствием отметив, что сам начал говорить на его манер, спросил. – А… артефакт-то… ты про артефакт хотел рассказать!
– Я и рассказываю, – бесхитростно улыбнулся Паша. – Спросил я у «Оракула» – а знаешь ли ты, друг машина, про артефакт такой, «Вулканом» кличут? Тот мне на экране единичку печатает – Озёрский рядом трётся, говорит: «Единичка на двоичном жаргоне ДА обозначает, далее спрашивайте!» А скажи, друг машина, говорю, где мне найти артефакт этот?
Кросс затаил дыхание.
– И тут экран опустел, – скривил брови домиком Коляда.
– Потух? – не понял Степан. – Отключился, что ли?
– Не, – повозил пальцем по загустевшему жиру на тарелке доброволец. – Именно что опустел… светится – а ничего на ём нет… пустой голубой фон… рябит чуток…
– Пустой голубой фон…
– Озёрский говорит что-то… типа нету ответа у «Оракула»… спросите его что полегче…
– Нету ответа…
Коляда внезапно наклонился к Кроссу и стукнулся обтянутым витым сыромятным шнурком лбом о его лоб.
– Ошибся учёный профессор, – зашептал сталкер, сплетая пальцы замысловатыми раскоряками словно разминая замёрзшие конечности. – Это и был ответ, понимаешь? Это и был… ответ…
Кроссу в колено больно упёрся проклятый угловатый контейнер, и удушливая волна снова поднялась из смердящих бурливых глубин.
– Ка… какой ответ? – прохрипел он, отстраняясь и рискуя завалиться назад вместе с табуреткой и собеседником.
– Пустой экран, Кросс! – выкрикнул Коляда, и глаза на его грязном небритом лице вспыхнули сумасшедшим огнём. – Пустой экран! Сызнова двоичный жаргон! Энигма! Намёк! Где у нас в Зоне самая пустая пустота, а, Кросс?!
– Стругацкая Пустошь… – автоматически пролепетал сталкер.
– Стругацкая Пустошь! – расплылся в улыбке Коляда, отпуская воротник Тапкова. – Она даже цветом на экран похожа от тамошнего папоротника… и рябь там такая же ввечеру бегает в воздухах… там и сыскал я «Вулкан» мой… иду гляжу лежит…
Скомкав конец фразы, Коляда вдруг поднялся и, не прощаясь, ввинтился в толпу посетителей, направляясь к выходу со станции. В толпе мелькнула его несуразная экипировка, и Кроссу на мгновение показалось, что это какая-то экзотическая пёстроцветная птица возвращается в своё гнездо, устроенное ею в густых зарослях жёсткого прибрежного тростника. Сталкер порывисто вздохнул, моргнул – и наваждение пропало. Вокруг снова был привычный, хоть и забитый под завязку бар, гудящий растревоженным муравейником, в который себе на беду свалился с дерева майский жук.
Компанию Павлу опять составляли урки – правда, не отколовшиеся от братвы и живущие не по понятиям «ренегаты», а правильные пацаны. Несмотря на традиционно уважаемый этой публикой заказ бандиты вели себя спокойно, к сталкеру с расспросами «кто ты по жизни» не лезли и вообще поглядывали на него достаточно равнодушно, а один из них, достав разбитую шиховскую шестиструнку, пытался с её помощью сотворить невозможное – как-то перекричав гвалт «Пьянова», сбацать проникновенный романтический шансон – и в отчаянных пацанских потугах невольно прислушавшийся Кросс с удивлением узнал незабвенный городской шлягер «На Дерибасовской открылася пивная».
В броуновской колготне плотно утрамбованных сталкерских тел возникло странно упорядоченное движение, сборище чернобыльских бродяг раздалось в стороны как воды Красного Моря перед Моисеем, и к моментально освободившемуся столику в центре зала проследовал упитанный мужчина в карикатурных круглых очках с толстыми стёклами и странном белом комбинезоне, более смахивающем на застёгнутый на молнию профессорский халат. Сопровождали Озёрского – а это был, вне всяческих сомнений, именно он – кряжистый, похожий на классического русского медведя бородатый техник Новиков и незнакомый Кроссу молодой парень с чрезвычайно бледным лицом редко бывающего на открытом воздухе человека – по всей видимости, как раз тот самый добравшийся с Янтаря Круглов.
Устроившись за столом, трое перекинулись словечком с Гавайцем и, не обращая на окружающих ни малейшего внимания, о чём-то вполголоса заговорили между собой. Сгрудившиеся вокруг сталкеры, потоптавшись в ожидании каких-нибудь новостей, разочарованно разбрелись по своим делам, и под высоким проржавевшим куполом «Янова» снова повис стоустый свербящий подкорку галдёж.
Кросс ещё раз заглянул в опустевший стакан, прихлопнул по столу ладонью, решительно отставил посудину и поднялся уходить. Круглов невидяще скользнул по фигуре сталкера цепким взглядом и вновь отвернулся к Озёрскому.
– … так что полчаса «Оракул» был обесточен, – продолжил он свою прерванную мысль. – И надо же такому случиться, профессор – эта дрянь произошла именно тогда, когда мы вели испытание! Ни часом раньше, ни минутой позже! В кои-то веки нашёлся доброволец – сам пришёл, представляете! И тут на тебе… скачок напряжения – и всё, экран пуст как мозг ребёнка! Мы то-сё, Новиков запасной генератор заводит – реакции ноль!
– Ноль. Абсолютный, – подтвердил техник.
– Что же подопытный, коллега? – осведомился профессор.
Круглов скорчил пренебрежительную гримасу и отмахнулся рукой, при этом чудом не задев принесённую барменом бутыль «Бейлиса».
– Это радиоактивное мясо таращилось в пустой экран как обезьяна на коллайдер! – процедил молодой учёный. – Вы бы его видели… говорят, некоторые чудаки выключенный телевизор смотрят… зрелище сие не для слабонервных, уверяю вас, профессор!
– Так что подопытный? – с нажимом спросил Озёрский, не сводя глаз с коллеги.
– Да ушёл он! – раздражённо буркнул Круглов и опрокинул в себя как водку полстакана ликёра. – Содрал сенсоры – и только его и видели! Про Стругацкую Пустошь всё бормотал… это, знаете ли, пустырь у них такой…
Собравшиеся на бывшей железнодорожной станции, а ныне в одноимённом баре на нейтральной территории Чернобыльской Зоны Отчуждения «Янов» сталкеры, как по команде, обернулись на взорвавшийся за одним из столиков оглушительный хохот. Сидевший в углу сталкер в зелёном комбинезоне «Заря» без нашивок, схватившись за живот и опасно раскачиваясь на трёхногом табурете, безудержно гоготал, икая и всхлипывая, и слёзы текли по его давно не знавшему мыла и бритвы лицу.
– Пу… стой… эк… ран… – надрывно взвизгивал несчастный, и, корёжась всем телом, сотрясался в новом пароксизиме то ли лая, то ли клёкота, выглядящего скорее эпилептическим припадком, нежели смехом человеческого существа. – О… бес… точен… Стру… гацкая… Пус… тошь…
Посетители молча и неподвижно глядели на истерику молодого парня, худое лицо которого уже отчётливо несло на себе чёрную несмываемую печать Зоны, и ни один из них не вымолвил ни слова, пока Гаваец вместе с Гретой уводили в задние комнаты бара судорожно вздрагивающего и еле переставляющего ноги сталкера.