Пурпурный а... Часть 2. Глава 6. Волчья серенада
Пока Василий Александрович копался в камерах одной станци метро, г-н Скипидаров не раз проезжал мимо. Раньше (когда он собирался продавать бриллиант), поддаваясь волне выходящих пассажиров, он сел в поезд напротив и, заснув на скамейке, циркулировал в оба конца линии. Потом он проснулся, пришёл в себя и вышел на нужной станции. К тому позднему часу автобус уже не ездил в посёлок. Ему стало жалко тратить на такси последние деньги. И двинулся он тёмной ночью к посёлку: пешем и прямиком, между высотками, потом через лес, поля и пустыри, в смокинге, длинном кожаном плаще и ботинках Giorgio Armani.
Далеко за полночь, пройдя километров пятнадцать, Георгий вошёл в поселок и приблизился к дому. Зря он пытался ключом открыть калитку, кто-то успел поменять замок. Он страшно возмутился и ударил ботинком в калитку. Услышав собачье рычание, мигом трезвея, он заподозрил что тот "кто-то" мог быть новый хозяин коттеджа или его человек. Мозги Георгия зашевелились. Отдаляясь от калитки, он обошёл коттедж издалека и, вооружённый железным прутом, подкрался к дому с другой стороны, ближе к двум крайним соснам, под которыми находился тайник с адамантом. Только успел он перепрыгнуть забор, как на него напали два здоровенных бультерьера, за которыми мгновенно показались люди в униформах с фонарями. Они отогнали собак, схватили нарушителя, скрутили ему руки, надели на них наручники и затащили его в дом. После дотошного допроса, бывший хозяин строго охраняемого имущества, воленс-ноленс клянувшись, что он никогда больше не наступит на ту отчужденную землю, был выдворен из коттеджа как совершенно чужой индивидуум.
За калиткой, не зная что делать дальше, ощупывая внутренний карман, г-н Скипидаров пошёл в ночной магазин. Там он купил литровку сибирской и, жадно глотая из горлышка, одолимый жгучим желанием покончить с собой, не спеша зашагал в никуда. Но, как назло, поблизости не было ни пропасти, ни моста высокого, ни реки глубокой... Был лес, но не было верёвки, ни ремня, ни проволки...
В итоге, далее, Георгий не пропал, не умер и не разложился в трущобах. В ту проклятую ночь, убитый горем, позором..., и вновь пьяный в дупель, он решительно оставил гнилой мир и двинулся от столицы, не важно в какую сторону...
Шёл он долго и прямо, а ближе к утру, немного отрезвея от холода и движения, и когда впереди горизонт стал краснеть, он понял что шёл на Восток, и это был верный курс.
Утром, далеко за скоростным Магистральным Кольцом, Георгий нашёл стог сена, на нём же упал и заснул как убитый, первый раз за трое суток. Трудно себе представить, какие кошмары ему снились за те долгие, по своему счастливые часы сна...
Двое пацанов из ближайшего села, обнаружив его, как в кино смотрели на его лежачие рукопашные приёмы, применённые в борьбе против чистого невинного воздуха. Они его конечно не разбудили, а отошли в стороночку и,хихикая, смотрели дальше.
В конце концов чужак сам проснулся и даже голову приподнял. Мутными багровыми глазами он огляделся вокруг, потом вопросительно посмотрел на мальчуганов.
- Местные мы, сосновские... – признался один из них, не только по взгляду казаышийся шустрее.
– А сама Сосновка где? – спросил полулежащий труп.
– Не Сосновка, а Сосна – исправил его конопатый шустряк и добавил: – За лесом, до неё километрика два идти, но можно и тачку заказать...
"Гостя" затошнило и он стал рвать жёлтым ядом. Быть может пацаны и спасли бы ситуацию (на велосипедах), но из-за сены не было видно настоящего состояния кожаного плаща страдальца, и они решили удалиться прочь.
- Постойте! – ели выдавил из себя гость, всё продолжая блевать, уже в сухую, хуже чего быть не может после отравления. – Принесите мне быстрее воды... Я вас отблагодарю!..
– А пива, водки, огурцов бочковых не надо? – стал уточнять шустряк.
– Нет, нет... Ни в коем случае!.. Только воды, пусть из крана!..
– У нас кранов нет, вода есть родниковая, но она ничего не стоит, может Вам магазинную, Боржоми, Ессентуки 14?... А то и отблагодарить не за что будет...
– Несите хоть какую, только быстрее!..
Через часик парнишки вернулись на двух велосипедах с кульком магазинной воды в ассортименте. Гость пил, пил... Только на третьей полулитровой бутылке он остановился, глубоко вздохнул, напористо выдохнул, опять глубоко вздохнул и облегчённо пацанам улыбнулся. «Если чё ещё надо, скажите счас, но сначала благодарите, - сказал конопатый и протянул руку, уже с интересом посматривая на верхнюю одежду спасённого.
– Вот вам все мои деньги, дал бы ещё, да больше нет. Пустой я сегодня, пацаны, спасибо за понимание...
– Спасибо не булькает... А плащ-то кожаный, фирменный... Вот продай и рассчитайся как сеньор, а не мяукай как уволенный электромонтёр, – заострил конопатый, внезапно переходя на «ты» и довольно бесстыженно постукивая желтоватыми для его годков зубами.
– А если не продам? – спросил Скипидаров, вяловато поглядывая на мужицкого сопляка, которого он в свои 13 лет стёр бы в порошок вместе с дружком. Но тогда ему было жутко плохо и он уж совсем не был знаком с новой пристоличной сельской моралью. Пацаны, недовольные и даже злые, окинули чужака ехидными взглядами, сели на велосипедах и исчезли. Заметив недобрую затею в глазах "спасителей", "гость" поднялся, повернулся в сторону Иерусалима, три раза крестился, вышел на грунтовую дорогу и твёрдым шагом двинулся на Восток.
В ближайшем районном центре, в комиссионном магазине Георгий продал кожаный плащ, костюм, ботинки и даже галстук, недорого, но неописуемо уместно. Дело было весной, но на улице ещё не был май месяц. Купил он в хозтовары простую одежду и строго самое необходимое для дальнейшего продвижения, а оставшиеся деньги приберёг для последующих жизненно важных нужд.
Шёл Георгий на Восток остаток весны и почти всё лето. Шёл он полями, долинами, холмами и лесами, дорожками и тропами, кормясь и питаясь чем селяне славянские миловали и мать природа одаривала. И так, час за часом, день за днём..., дошёл наш убеждённый отшельник до Урала и дальше. А за Уралом -- леса тысячелетние, непроходимые..., но он не остановился. Ему и там показалось людно. Где-то скоростная трасса шумела, где-то железная дорога гудела, где-то петухи пели, собаки лаяли.., где-то добытчики настырно стреляли.
Шагал отщельник на Восток, не считая дней и ночей. Тем временем в Тайгу пожаловала осень нешуточная. Явился он в большой деревне, купил топор, фуфайку, плащ-палатку, шапку, перчатки и носки шерстяные, кирзовые сапоги, портянки тёплые, валенки, спички, нитки с иголкам, крупы... и большой рюкзак. И опять двинулся он на Восток.
Остановили героя нашего первые сугробы сибирские посреди Тайги и охотничий домик, случайно оказавшийся на его долгом и неизвестном пути. В нём была буржуйка, раскладушка, были сухие дрова, сухари, спички... Была и чекушка водки (чуть больше половины); кусок сала, завёрнутый в магазинной бумаге, как раньше; кружка алюминиевая, чай в пакете, чугунок чистенький... Он конечно не собирался жить за чужой счёт, это шло против сознательной воли убеждённого анахорета.
На второй же день Георгий стал искать место собственного приюта. И зашагал он вверх, против течения малой речушки, под ранним снегом протекающей мимо домика. Конечно, места рядом было столько... Но душа его желала перезимовать в абсолютном одиночестве, как можно дальше от всякого цивильного строения. Две ночи подряд ночевал скиталец под низкими ветвями пушистых елей, чем бог дал накрываясь. И только на третий день ходьбы, возле той же речки, нашёл он овраг, окружённый здоровенными породистыми деревьями с густыми ветвями, набитыми душистыми хвоинками.
Три дня рубил и рубил Георгий деревья, ветви толстые и тонкие, после чего ещё три дня собрал, утеплил и обставил свой шалаш.
В первые же дни обитания в шалаше он ходил в лес и собирал алименты на выживание: грибов запоздалых, шишек да ягод, корней съедобных, трав чайных и целебных. И зажил он новой жизнью в самом сердце Тайги слепой немой и необъятной, не зная стресса, горя и страха. Днями он прогуливался по собственным тропам, по ним же ходил к речке за водой ключевой, за рыбой речной... Ночями, сытый, приятно усталый и довольный текущим днём, спал Георгий крепким медвежьим сном. А вечерние и утренние дальние и близкие волчьи серенады служили ему колыбельной и будильником. Как никогда стал он любить тайгу, зверей, небо, солнце..., всё больше и больше тянулся к ним, но когда волки окружали непробиваемый шалаш, он корчился на хвойной постели и крепко обнимал любимый топор вместе с длинной, грубой рукояткой. Эх!.. Был бы тогда при нём хотя бы коротенький обрезик двухствольный...
За первые два месяца зимовки Георгий освоился с Тайгой, всё убеждаясь, что её живой мир принял его как своего. Птицы ему пели, белки с деревьев бросали шишек съедобных, лисицы улыбались в лицо, с интересом посматривая на толстое дверце его обиталища, а волки всюду сопровождали его, то оставаясь позади, то забегая впереди, точно зная куда он шёл и что он собирался делать.
Конечно, он не был равнодушным ко всем зверям, но волкам уделял особое внимание и уважал их по особому, не потому, что он страх потерял перед ними и они его не трогали, и они по-товарищески гуляли с ним по лесу, и шалаш они (неизвестно от кого) ночами охраняли.
Волки те были из сибирских пород: крупные, на вид упитанные, пушистые, мордастые, клыкастые, грудастые, быстрые... и, де факто, не очень сытые. В их зеленоватых глазах, когда-то красных и голодных, Георгий стал видеть не только знаки дикого бесстрашия, острого ума... но и другие особые приметы. Волки добрели, они с ним дружили и не скрывали это, и они к нему были внимательны: днями мирно двигали челюстями, ушами и хвостами, языки демонстративно повысовывали, а ночами даже не дышали возле шалаша, не то, чтобы рычать на всю пасть, как раньше. Всё это Георгию было приятно и отрадно, но больше всего он ценил тягу волков к немому глазному общению, без которого самый заклятый отшельник не может долго ходить ни по земле твёрдой, ни по жиже болотной. Волчья дружба невероятно сильно воздействовала на Георгия и он решил навсегда остаться с ними, но судьба неверная...
Однажды, в конце календарной зимы, Георгий отдалился от шалаша на несколько километров. Сделал он это не как добытчик съедобных материй, а как истинный симпатизант Великой Тайги, которую он ( на том его этапе душевного очищения) воспринимал как божественнейшее лекарство от всех болезней гниющих урбанизаций.
День тот был чудесный. При полном лесном штиле, из-под голубого неба весело грело яркое солнце, на деревьях птички азартно пели, под ногами снега мороженные хрустели, от избытка кислорода лёгкие мощно свистели, думы добрые в голове блуждали... Волков поблизости видно не было, но Георгий чуял их неподалёку. На обратном пути, у подножья трёх невысоких лесных холмов, на стыке двух ровных долин отшельник услышал лай собаки, впервые за зиму. Бояться Георгию было нечего, но он всё-таки отошёл в лес, прилёг под старой елью и стал наблюдать.
Собачий лай слышался всё ближе. На другом конце одной из долин появилась местная волчья стая, и за ней гнались собаки, и собак тех было много. Волки неожиданно повернулись на 180 градусов и ударили. И тут же, на поле боя, по белому снегу потекли красные капли, в воздух поднялись ужасающие рычания, жалостные писки... Тогда же дали о себе знать и господа добытчики из-за деревьев, из ружей аккуратно стреляя по волкам. Прижимая порванных собак к другому концу долины, стая отступила, но один волк остался в поле боя, и это был вождь. Отшельник его сразу узнал и, еле задирая сугробы, побежал ему на подмогу, но было поздно. Из леса к полю боя двинулись охотники. Шли они цепью, карабинами держа на прицеле вожака. Стрельнули они не один раз, и вожак упал. Внезапно за ближайшим холмом раздались другие выстрелы. Это означало, что стае тоже не повезло. Притупившись, Георгий сбежал в лес. Охотники его заметили, но не стали его преследовать.
– Кто таков? Почему не знаю? -- нервно спросил один из добытчиков, высокий, крупный, видный с песцовой шапкой на голове.
- Отшельный он, из столичных - ответил другой, в егерской форме. - Три месяца, как сюда пристроился, хижину нехилую, утеплённую из ничего собрал, основательно основался, не охотится, зато неплохо рыбачит, редко ходит на станцию, ест проросшее зерно и всякую лесную всячину; одевается как юродивый, мясом звериным не питается, с белками разговаривает...
– ... Значит настырный экземпляр, далеко пойдёт, но долго тут не задержится... Кореш мой один, питерский, отзимовал две зимы под Чёрными Камнями, потом на юга подался, мало ему было Тайги нашей... За пол годика крышнамурики так ему мозги прочистили... Сейчас сидит на Тибете и в каком-то не нашем монастыре лихо внушает «правду о правде», нашим же дуралеям, и не за «бог даст», а за конкретное бабло. А томики его умудрённые, как пирожки горячие тают в Питере, Москве... Истина и баксы – понятия несовместимые и противоречивые, но они друг друга порождают и дополняют, и зря грецкие бородачи мозги свои напрягали...
Три ночи подряд мучился Георгий в бессоннице кошмарной, три дня подряд места себе не находил он в тёплом своём обиталище, ни на тропах обиженного леса, ни в глубоких думах о сути бытия человека. На четвёртый день он всё-таки успокоился, но не смирился с потерей своих бескорыстных друзей. И тогда, первый раз в жизни, что-то изнутри заставило его письменно изложить смурь свою душевную. Бумага у него была, и ручка тоже. Мокрыми глазами и дрожащими бровями приступил он к писанию очерка «Волчья серенада», то ли стихами в прозе, то ли прозой в стихах, то ли...
Вокруг – покой и странное молчание
Молчат гармонь и голоса – на удивление зверей,
видать, по банькам все ... попариться в разгаре
горящих и калёных берёзовых углей.
И только волки, забывая о подкрадчивой пурге,
стаей целой заявляют о себе,
вместе с ветром, лесом и горами
вступая в Серенаду не одни;
выискивая среди воя ноты,
клыками подбирая ритмы,
показывая, что они - хозяева Земли
и им не надо никуда уйти.
В холодной ночи место им – в степи,
в лесах, горах и на равнинах тихого Востока
там, где им мир не чужд и не помеха,
там, где они – цари снежной пустыни и Тайги,
где берегут законы Чести все они.
Как берегли их предки чистоту земли,
строгость зимнюю и красоту весны,
так стерегли отцы их тайны той Тайги,
так берегли они богиню утренней зари,
чей дух Восходный держит знамя тишины,
чьи образы на Западе немыслимо красивы и пусты.
Удушивая весь, почти неслыханный метельный стон,
волки ужасные клыками не стучат как на загон,
стальной тяжёлый вой переливается в шансон
с неугомонным, хоть и тихим, Ветром в унисон.
К закату дня на землю рушится пурга,
с самих корней скрипит кедровая сосна,
небо тёмное ревёт, но песни волчьей нет конца,
в холод ледяной не пропадает дикий вой,
им мамы умные внушают детям боязнь и покой.
Упорно пробивая бездну с далека,
крик волчий проникает в сёла, города...
Прорвавшись через стены хижин и домов,
звон серенадный изгоняет злых духов.
Спасая душу недовольных и озлобленных людей,
измученных цепями бесов гадких, тысячи чертей...
волки мои взамен, неравным боем, стаей всей,
смерть принимают под тревожным гулом тополей...
Пуская звон, что на Земле пропала Честь,
Ветер в миг передаёт Природе всё как есть.
Сама Она, поспешно, всех детей своих зовёт
и, торжествуя, объявляет волчий род в Почёт,
а клан людской – потерянный, незрячий и глухой,
и бесполезно с ним вступать в неравный бой.
Вердикт суда: Нельзя казнить лишённых Чести!!!
Больных лечить!!! Забыть о злобе и о мести!!!
Прошла зима. Весной Георгий отправился дальше на Восток. По дороге он спас от утопления одного человека – финансого экстремала, тоже из отшельников. Вместе они подались на Юга. Переступив родную и чужие границы, одолели они хребты Крыши Мира и оказались в Верхней Индии. Далее они побывали в монастырях, пожили, поработали, очистились, отреклись от мировой догматики..., помедитировали там три месяца, а потом спустились к Большой Реке, к патриархам востока, у которых они находились три года. Потом они решили вернуться на родину, через Сайгапоре, на деньги богатого экстремала, который давно хотел вернуть Георгию долг за спасение.
В Сайгапоре экстремал повёл Георгия В музей драгметаллов и драгкамней. Там в каждом зале, над витринами дорогущих алмазов висели броские объявления в золочёных рамах, идентичные по форме и содержанию, позолоченными буквами печатанные на многих языках мира. В русском варианте они читались так: " Уважаемые Дамы и Господа!!! Государственный музей Республики Сайгапоре купит за 20 млн. фунтов стерлингов пурпурный адамант третьего тысячелетия до нашей эры". Уже отдалённый от атрибутов роскошной жизни, обращая больше внимания на статуи, макеты и другие миниатюрные экспонаты, Георгий не один раз безразлично пробежал глазами по объявлению. Но в какой-то момент он вспомнил коттедж, две старые сосны...