Марокканская сюита

   
    
               
    Чтобы подслушать страну, надо забраться в ее уголки, на перекрестки дорог, в историю.Здесь встречаются Европа и Африка. Отсюда взлетела над морем скала Гибралтара. К теплому Средиземному морю прислонилась эта страна правым плечом. Лицом повернулась к Атлантике. Левый бок ее обжигает пустыня Сахара, спину подпирает Алжир.
   Все здесь есть - легкие бризы морские и знойный сирокко пустыни, дикий суровый Рифф и золотой песок побережья, горные озера Ифрана в густых темно-зеленых венках и красный щебень у пересохших рек, вечный снег в Верхнем Атласе и пальмовые рощи в фумах - горных ущельях.  И  в жизни народа те же контрасты. И в душе его - музыке.
    Голые красноватые горы. Лишь кое-где торчат сухие кусты тимьяна и полыни. В дождь они сильно пахнут. Но дождя нет. Это край жажды. Странные глыбы из красного гранита, будто древние великаны, издавна охраняя вход в Сахару, постепенно окаменели от жары, сирокко и безмолвия. Таковы ворота пустыни. Дальше дороги нет - хамада. Кажется, здесь край земли, конец всякой жизни. Вдруг откуда-то возникает песня - громче, определенней — протяжная, бесконечная. Она будто слегка покачивается, будто вместе с людьми и ее несут на своих горбах буро-желтые верблюды. Кажется, дышит и жалуется сама пустыня. Из раскаленного марева всплывает караван.
   Нельзя жить молча, как нельзя жить не думая. Когда человек слишком долго качается в верблюжьем седле, он думает вслух - он поет. Песня обрывается, как обрывается дума... Кочевники спешат в горные деревни помочь горцам управиться с посевами и урожаем во время весенних дождей и паводков. За это они получат свою долю зерна, нагрузят мешки на горбы тех же кормильцев и снова растворятся в мареве хамады.
    А в фумах - горных ущельях, куда доходит не только сирокко, но и желанная вода, люди будут расправляться с остатками собранного урожая, и если днем заглянуть в такую деревню, можно услышать лишь шум ручных жерновов. Труден хлеб в этих местах. Крестьяне владеют клочками красной земли. Щебень - не пух. Его трудно разбить молотком. Только смоченный паводком он кое-как уступает рукам человека.
    Как ни трудна жизнь бедняков, она не бывает без праздников. Солнце уже проплыло небесный экватор. Близится вечер. За деревней на ровной площадке появляется несколько человек с барабанами. На знакомые звуки спешит вся деревня. Мужчины и дети образуют большой хоровод. Поодаль женщины - стенкой, плечом к плечу. Под звуки райты и барабана в круг хоровода вступает несколько молодых мужчин. Начинается танец. Хоровод как бы аккомпанирует танцу солистов. Иногда с ними ведет разговор... Все стремительней ритм, ожесточеннее спор барабана и больших кастаньет ...
    Когда родились эти звуки? Наверное, в те древнейшие времена, когда рождалась сама музыка человека - естественное выражение эмоций, настроения человека. Какие здесь спрятаны чувства? Может быть, это отзвук борьбы племен, воинственный танец победы. Может быть, отзвук борьбы с самой пустыней - за воду, за жизнь. Может быть, заклинания, просьба у неба дождя, урожая.  Кто знает? В них солнце Африки, ее темперамент. И суровость свободных жителей гор, которых никто никогда не смог покорить
                §
    Дороги, дороги... Они тоже звучат. Если ехать по ним даже быстро, разрезая страну, как слоеный пирог, многое можно понять. Асфальт и бензоколонки, рекламные щиты заграничных фирм, белоснежные виллы французов в нежнейшем мимозном тумане... А на клочке чуть побольше халата - худющий верблюд тянет плуг. Над плугом склонился феллах. Он поет.
     Или стонет?.. По дороге семенит крохотный ослик. Кажется, просто трясутся корзины на тоненьких ножках. Сзади прыгает мальчик - словно кузнечик. Он веселит себя и ослика песенкой, усиливая ее жестами.
Вдруг дорога словно вползает в иную звуковую волну. Чудится, будто заморские курорты Франции, их ночные кафе шутки ради забросили на мгновенье высокомерный привет невозмутимому ослику и его веселому спутнику. Это проносятся лакированные ситроен и шевроле, волоча звуковой шлейф за собой.
Привет не оценен. Ослик занят дорогой, мальчик - песенкой. Шлейф уползает. Под нарядным аквамариновым небом снова звучит песня феллаха, а богатую ферму сменяет деревня из палаток и соломенных хижин.
                §
    Вяжет петли дорога. Мелькают бурые земли, колючие кактусы. Вдруг за крутым поворотом в синее небо вдвигаются горы. Их белые шапки то уплывают назад, то уклончиво кружатся, швыряя навстречу машине сады, финиковые рощи и, наконец, розовый город
Маракеш.
    В центре - минарет Кутубия. Розовый камень с ажурной резь¬бой. Из средних веков нас приветствует гений народа и дальше ведет по городу - уже в современность. Можно сказать, Маракеш - город прекрасных гостиниц, казино, теннисных кортов, площадок для гольфа. Все для туристов. Но... Может быть, через несколько лет среди них будет меньше бизнесменов из Оклахомы или рантье из Прованса?
    Маракеш двулик, как Африка. Рядом с чопорным европейским кварталом шумит город ремесла и торговли - старая арабская Медина.
Базарная площадь. Шум автомобилей, крики ослов, рев верблюдов. Кажется, время и современность смешались, теряя здесь свою силу. Горцы Атласа сидят рядом на корточках с кочевниками пустыни. Мечется фокусник, заклинатель змеи и ящериц, дрессиров¬щик обезьян. Водонос медным звоночком указует на лохматый бур¬дюк за спиной. Из маленьких кофеен кричат граммофоны... Толпа становится гуще, сомкнулась кольцом. В центре шехац - народный певец. Он играет на рубабе. И поет...
    Высоко-высоко в горах спряталась эта деревня. Через ущелье, по узкой тропе можно пробраться туда. Долго искали деревню враги. Наконец, нашли. Но войти не смогли. Падал каждый, кто пытался пройти. У входа стояла женщина. Несколько дней и ночей держалась она. Наконец, враги прорвались. Они думали, что убили женщину. Но она скрылась в горах... До сих пор вся деревня ждет ее. Она вернется.
    Наверное, сейчас эти люди отойдут от певца, займутся делами, ради которых пришли. Но с самым чутким из них не надоедливым спутником зашагает неслышно легенда - недавняя быль. И будет шагать, может быть, всю его жизнь. Но Маракеш звучит и иначе.
    Встаньте пораньше! За ночь с гор спускаются свежесть и тишина. Солидные дворники умывают утренний город. Розовые цветы на деревьях так щедры - можно почувствовать счастье. Вдруг воздух начинает тихонько звенеть и шуршать. Это школьники-велосипедисты отправляются в школы.
     У иных - конечно, не самых прилежных - в одной руке руль, в другой - раскрытый учебник. Школ еще не хватает, учителей - тоже. Но тишину душистого утра всегда будет взрывать этот звон.
    Майский вечер. Дворец Эль-Мансура... Зрелище почти фантастическое. Причудливы очертания разрушенных стен с вросшими в них деревьями. Два огромных бассейна опоясаны гирляндами электро-свечей. На одном из них плот, покрытый коврами. На плоту девушки в ярких старинных одеждах. Они мерно покачиваются, то наклоняются вперед, то откидываются назад. Движенья строги, изящны - их от¬гранили века. Девушек сменяют юноши в белых одеждах. Танец иной - острый, стремительный. Вода отражает движенья и огни свечей... Похоже, прошлые представления ожили в старом дворце по воле какого-то мага. Маг оказался вполне современный. Молодежь Маракеша созвала в Эль-Мансуре тех, кто в годы бесправия сберег народные танцы и песни. Фестиваль сразу стал праздником. И вот он уже - традиция.
    От Маракеша - веер дорог. Иные ведут к океану.
                §
    У Гибралтара, с холмов, сбегающих к морю, как бы всплыл в воздух город Танжер. Со стороны гор высоко над ступеньками крыш окаменелой указкой застыл обелиск минарета. На море, через пролив, в синем прозрачном тумане тоже словно всплывает Летучим Голландцем коричневый берег Испании. В сумерках он растворяется. А по ночам тревожно мигает драконьим глазом.
    Не так уж давно в погоне за призраком миллионов металась здесь жизнь-суета. Консульства, банки, красные доски с курсом доллара, фунта, франка и марки. Отели, ночные кафе, притоны... Танжер был городом свободной валюты, спекуляций, контрабанды,
авантюр. Жизнью-призраком распоряжались международные гангстеры. Эта жизнь умерла. Опустели меняльные лавки, конторы, притоны. Пустели особняки. Городу приходилось нелегко. Но была в его организме здоровая часть - город доков, рабочих, ремесла - порт и старая арабская Медина. Окрепшее государство наполняет свежей кровью одряхлевшие вены Танжера.
                §
     Белый город у синей Атлантики - Белый дом - Касабланка или просто Каса.
Кварталы воздушных отелей, домов в стиле модерн, пышный костел, парк, виллы, как чашечки лилий в зеленом уборе... И - бидонвили, трущобы из пустых бидонов, железа, обломков упаковочных ящиков, ласточкины гнезда на земле - для людей.      Утонувшая в грязи Медина - старая часть Касабланки. Таким вот складывался город площадью чуть поменьше Парижа... Как же звучит он?
    На набережной, под мохнатым зонтом причудливой пальмы не ощущается зной. Внизу синие волны безнадежно сражаются с камнем. Вкрадчивый джаз мурлычет о прелестях праздничной жизни, совсем как услужливый официант хвалит меню ресторана.
    Зной силен, если попасть в лабиринт бидонвилей. Нищета и отчаянье тех, кто здесь вынужден жить не меньше жадности тех, кто за немалые деньги сдает эти кучи жалкого хлама... Кто-то стонет?.. Нет, молится?.. Кто-то поет. Звуки древние, как египетские пирамиды. Песня-молитва?.. Скорбь народа, привыкшего много терпеть, скупая просьба звучит, как упрек небу за это долготерпение. Или песня-раздумье, давнишний вопрос - зачем и сколько надо терпеть?..
Собственно, сам же город сейчас отвечает на этот вопрос.
Людская река - яркая, дружная. Оркестры из барабанов и флейт, тонких, как стебель цветка. Кто-то танцует. Выезжают стрелки. Залпы, звуки оркестров. В криках, музыке, ритмах - дух борьбы и победы. Это Касабланка Первого мая, город труда, доков, рабочих всей Африки.
    Аин-Шок - квартал новых домов. Когда-нибудь они совсем уничтожат трущобы. У автобуса шум. Велосипеды, их много. И песни - новые. Их поет молодежь. Каждую пятницу и воскресенье выезжала она в голую степь сажать лес. Казалось, не прорастет зерно в этой земле. Но рядом уже зеленели дубки. Их посадили молодые хозяева Марокко.
                §
    Солнце подошло к зениту. Кажется, под его лучами еще больше заострились, оттаяли шпили айсберга. А небо над ним стало совсем синее, как вода у набережной Касабланки.
    Мы с Абделькеримом выходим из сквера. Все вокруг как-то очень просторно - и бесконечная лента шоссе, и цепочка деревьев, и даже белый забор. Прощаемся. Я смотрю, как высокий тонкий марокканец переходит дорогу, поднимается по ступеням, смешивается на площадке с толпою студентов... Живая частица Африки .