Из глубины долговой ямы все прошедшее, со всеми житейскими передрягами, кажется райской жизнью. Все поступающие доходы, как снежинки, летят в яму, растаяв на полпути. Поневоле задумаешься, а как же так получилось?! Я же не в охотничью ловушку провалился, а жил себе и жил, да и работа все та же, и вторая никуда не делась - вот же напасть! Осознавать суммы кредитов, займов и долгов с процентами и на проценты самому страшно. А друзья? Сто друзей вместо ста рублей уже не выручают! Однокашники, сокурсники, если не обложили последними словами, то за год просто исчезли, не причитая: «Как же ты докатился до жизни такой, чем ты думал?»
Цветущая долина затяжной юности имела незаметный уклон, через двадцать лет это оказалось глубоким ущельем без обратной тропочки. И я не один в этом провале, людей прибывает всё больше и больше. Я смотрю вокруг и понимаю, насколько же я был везунчиком, рассекая на ретро-БМВ, собственноручно реставрированной, вздымая гламурную пыль, пока ее не угнали подростки-недоумки, искорежили, бросили.
Хозяин автомастерской, где я делал жестянку своей ненаглядной, только цокал языком. У него тоже была ретро-машина 1946 года, но он не мог себе позволить роскошь отреставрировать ее. А я мог. Почему? А я весь в мамочку, транжира, не ценивший денег. Мы с ней всегда возвращались с моря с пятачком на метро. И я катал свою «консервную банку» (по словам третьего отчима) на эвакуаторе по гаражам и мастерским. Реставрировал три года, заказывая оригинальные детали у немцев, и сто пятьдесят она давала с места, как новенькая. Я сам нашел свою бедолагу, пока она была на ходу, продал за семьдесят тысяч и купил другую, помоложе, девяносто первого года выпуска.
Было дело перед самой первой свадьбой, и тесть назвал меня идиотом. Жена-дурочка все мне рассказывала шепотом в постели. Вся гламурная чушь моей «десятиклассницы» стала проявляться истериками и криками в беременность. Все восемь лет мур-мура не предостерегли меня от брака по залету.
Тридцать лет, говорят, пора и детей заводить. Родился сын, умерла бабушка, я стал полноправным хозяином трёшки у метро. Наверно, мне завидовали. А мне не очень везло с работой, три-пять месяцев и переставали платить зарплату. Из-за домашних эксцессов окончательно вылетел с бесплатного обучения на последнем курсе. Восстановился на платном вечернем отделении, оставалось сдать курсовую по шасси летательных аппаратов и защитить диплом. Но приперлись ее предки, обустраивать быт малышки (дочки), тесть забрал мой старый компьютер со всеми конструкторскими программами и наработками к диплому. Подарил новый! Ребенок заходился криком день и ночь, оказывается, молодая мамочка вычитала, что в грудном молоке много жидкости и можно не давать воды ребенку. На все замечания и советы ответ был один: «А в интернете написано! А мама сказала!»
Мои родители ничего ей не говорили, она сама додумывала или повторяла чьи-то гадости, а я стал тайком давать малышу напиться. Своей маме я верил больше, чем интернету. Честно говоря, тёщу было жаль, с выбитым мениском, в гипсе, она везла с другого конца Москвы баночку с борщом младшенькой, а затем к старшенькой доченьке – тоже час езды уже от нас. Еще она успевала понянчиться и перемыть вчерашнюю посуду.
К великому огорчению тестя, сын был моей копией, а я для него стал уже дебилом. Пожалуй, это недалеко от правды, потому что я не заметил, когда жёнушка успела активировать кредитки, присланные почтой на мое имя. И зачем? На кухне среди зимы стояли ящики по три килограмма с красными и желтыми перцами, кабачками-баклажанами, огурцами-помидорами, разными фруктами. Не было у нее нужды шариться по супермаркетам. В магазине «Метро» это обходилось дешевле, но не съедалось и подгнивало, на что мамуля моя только качала головой и спешила использовать, приготовив нам обед, если ее допускали заменить няньку-тёщу. Ключи от квартиры у нее тоже изъяли под благовидным предлогом, чтобы тёща не мерзла у домофона. Раз в неделю мы встречались и ехали в магазин к ночи, чтобы не толкаться в очередях, вот только там мы и могли откровенно наговориться, другого места не было.
А может быть, скольжение в пропасть началось еще раньше, когда умер мой папка, а мне двадцать лет и я первый раз вылетел из института. Смерть настолько шокировала меня, что я не пошел на экзамены в зимнюю сессию, а к летней уже не был допущен, проводя все время в автосервисе, занимаясь тюнингом из новых материалов.
Я не ищу виноватых… Я что-то зарабатывал, но тратилось больше, там же мне и подогнали первую «красавицу» восемьдесят второго года выпуска, и эта страсть к ретро-автомобилям была сильнее других чувств. Ушлые ребята сумели впарить и на счетчик поставить. Нельзя сказать, что я сам выкрутился, просто мама случайно услышала угрозы. Факс у неё громкий, она влетела с кухни, как тигрица. В тот же вечер пришел папин кореш со школьной скамьи, учинил допрос и за полгода разрулил вопрос окончательно. Сценарий разводки лоха был банален. Подгоняли клиента, когда оставалось целиком покрасить оттюнингованную машину, хозяин мастерской требовал повышенной аренды или гнал вон вместе с машинами заказчиков.
Крышевали автосервис менты, и северные с западными начальниками договорились под давлением сверху. Какие подковёрные связи включились, мне неизвестно, но меня прессовать в этом автосервисе не стали, отпустили. Куда делся напарник-белорус, купивший покрасочную камеру для постоянной работы? Неизвестно. Для него тоже нашли место у «своих», но на связь он уже не вышел. Семь машин за ночь я перегнал к знакомым знакомых, но там не было покрасочной камеры и лишнего места. Перегон, покраска. Подставные клиенты требовали вернуть немедленно «облитую» машину и полученный аванс, уже потраченный на детали. Особо рьяный скандалист забрал свою тачку, дав срок найти покрасочную за сутки. Папкин кореш нашел сразу место, сам перезвонил мужику, назначив точное место и время, напомнив, что все часы в камере расписаны до минуты. Но он не приехал, разбился на Кутузовском по пути на «стрелку», и все равно хотел вернуть аванс за шикарное антикрыло. – «Ничего не говори!» - таков был приказ, я послушно перезвонил другу семьи. Вопрос был исчерпан, я отдавал долг по пять тысяч рублей в месяц из собственной зарплаты в его руки. Полная цена вопроса была мне неизвестна, я даже не обратил внимания, что мама перестала носить цацки…
Да, была и другая трагедия – расставание с первой любовью, первой женщиной своей. Это следовало принять, как данность. Второго «солнышка» не будет, а молоденькие жертвы ЕГЭ слушали меня, раскрыв рот, словно в школе стихов не читали. Меня не загребли в армию, даже обошлось без академического отпуска, друзья покойного папочки устроили меня в дворники, мести ректорское крыльцо до зимней сессии. Время было такое – всё решали личные связи, да и район наш маёвский был тесно связан с пятисотым заводом и всякими закрытыми КБ и ящиками. А когда-то дед с Арбата ездил сюда охотиться на уток. Бабушке с папой дали по расселению две комнаты в этой квартире, дед сразу поменял свою комнату с соседкой, так и получилась отдельная трёшка. Даже не верилось, что москвичей вытесняли из центра в коммуналки – в тридцать три квадратных метра, но это факт.
Старший брат одноклассника собрал нас, гавриков, и отвел в маёвские ангары, где мы лазили и облизывали не пластмассовые модельки самолетиков, а увидели в масштабе один к одному все детали железяки, которая летает. Почти весь класс, за исключением трех девчонок, определился на подготовительные курсы для поступления в институт. И все поступили, еще не сдав экзамены в школе. Время экспериментов и фанатов своего дела. Да! И такое было!
Надо заметить, что школа была самой обыкновенной, дед с балкона видел, как и с кем, мы встречаемся у ворот школы, как играем в сумерках на баскетбольной площадке. Каждый класс был особенным, молодые выпускники Пединститута вводили новшества на заре перестройки, выбирали голосованием родителей уклоны – экономические, математические, музыкальные. Занятия музыкой развивали математические способности. А всего-то дел, у музыкальной школы не хватало места для уроков, и преподаватели по классу флейты приходили к нам, получая подработку. Цена вопроса – шесть рублей в месяц.
Восьмидесятый год перескочил, не тратя времени даром, на одиннадцатилетнее образование, закончив по сути дела обычные десять классов. Мы любили учителей – молодых и стареньких, на выпускном вечере все расплакались, как от дурного предчувствия. Разве это единение не было счастьем?
Через десять лет мы собирались, на встречу одноклассников пришла и наша завуч - математичка Верочка, терзавшая нас, что мы не записываем ход решения задачи, а сразу ставим ответ, гонявшая нас из туалета, где мы на переменах быстренько делали домашнее задание на завтра. Верочка и наша бабуля Юлечка ушли из школы, одна в коммерческий банк, другую отправили на пенсию. Работать в школе стало невозможно. Наверно, так и есть…
У друзей за десять лет тоже развился депрессивный синдром, никакого роста, продвижения, мертвая зыбь. Рубеж тридцатилетия мы встречали вместе, но уже не в ангарах, а в кооперативном гараже с диваном и туалетом. Дед был знатный у однокашника, впрочем, как у многих из нас. У сокурсника, кстати, бросившего институт, дед вообще работал с Королёвым, а он ныне считался позором семьи, как-то крутился по общагам и съемным квартирам. Именно Миха пристрастил нас к гоночным мотоциклам, учил экстремальному вождению, мы пугали ночной город и подмосковные трассы запрещенными гонками.
Сначала откололся от нашего братства Док Харрисон – мой лучший друг из династии медиков. Он стал пластическим хирургом, но большие деньги не пошли на пользу. Он не мог не пить, а мы сие не приветствовали, будучи всегда за рулем, среди ночи на колесах. Мы еще умели веселиться просто так, под гитару, строя фантастические планы на будущее. Но и это прошло. Настоящих друзей не бывает много, тех, кто чувствует тебя на расстоянии, а не только понимает и принимает таким, как есть, делит с тобой с детских лет все переживания, восторги, падения.
Друзья уходят и уходят навсегда. Но все уходят по-разному.
И мы живем с этим. Как? Пока не задумываемся, то нормально. Не так, как все, у «всех» обстоятельства еще страшней. Мы-то у себя дома… И нас катастрофически мало.
Более ответственные студенты, коих предки держали в ежовых рукавицах, окончили МАИ в положенный срок. Мне жилось вольготней, а они корпели над оцифровкой старых чертежей в известных КБ, только «Козлик» выиграл гранд, поступил в аспирантуру. Наша стая привычно собиралась в его ангаре, рассчитывали детали легкого двухместного самолетика, затем участвовали в сборке. Прикольно получилось, крылышки готовой к испытаниям летяги сложили пополам и погрузили на эвакуатор, отправили в деревню, на дачу жены, где он и по сей день стоит. Пробить испытания и серийное производство не удалось, а занимать и дальше ангар новое руководство института не позволило, денег на аренду ангара, разумеется, у Козлика не было, он просто преподавал там, не защитив ни кандидатской, ни докторской.
- Подумаешь, конструктор, да вас, как собак нерезаных, - орали с пеной у рта власть имущие.
В истории авиации действительно талантов не занимать, но не всем был фарт на воплощение конструкторской мысли. Вернее, субсидировались госзаказы, время которых закончилось. Созиданием новая власть не озаботилась, старую гвардию изводили, фанатов не допускали к делу, только свои да наши позанимали кабинеты. Дочки-братья-зятья-племянники. Мы брезговали к ним относиться. Реальность ткнула нас носом, что мечты о собственной конструкции самолетика из композитных материалов неисполнимы, и не потому, что мы бездари, просто никто не позволит, это никому не нужно, проще закупать бе-ушные аппараты, получая откаты. Сколь ни упирались рогом все поколения маёвцев, но Минобороннаука все же в пятнадцатом году приказом провела слияние МАИ с МАТИ . Величайшее разочарование для всех нас. Я перестал переживать, что так и не получил диплом. Смысла не было, смысла не было ни в чем…
Медалисты с красными дипломами маёвцев торговали автозапчастями, впадали в депрессии и запои с тягчайшими последствиями, кого-то уже нет на этом свете, мало кто женился, как я, ибо, куда привести жену? Ребята умные и воспитанные уже двадцать лет не хотят расстраивать своих стариков. Семейные концерты старших женатиков научили быть осмотрительными.
Мелкие фирмочки, чинившие кастрюли, стали громко называться КБ, приглашая конструкторов, меняя их, как перчатки, не заплатив за проект. Отчим воткнул меня на сверхсекретный объект, в КБ, и предки спокойно уехали отдыхать, пристроив меня. И с моим приходом на завод впервые за семьдесят лет задержали зарплату. Я психанул, уволился, хотя были в КБ интересные старожилы. Мне было с ними интересно и полезно общаться, их было искренне жаль. Других таких не народится уже.
А жизнь продолжалась, и хлеб насущный требовался всем. Маленькие дети, коляски, манежи, вопли жен сближают. И в соседней квартире парень, оказывается, тоже учился в нашей школе, но он лет на пять моложе меня, у него совсем нет радужных воспоминаний. Уроды, наркоманы, пьянь и рвань, драки и кражи, и никаких дополнительных занятий. Но, впрочем, зачем рвать душу? Нервы долгов не покроют.