- 1 –
Вечерком пенсионерка Куприянова собралась гнать самогонку, но вдруг в дверь её квартиры позвонили.
- Господи! Кого это так поздно принесло! – прошептала старушка и засеменила к двери.
- Кто там? – громко осведомилась старушка.
- Это я, тётя Маша! Я к тебе на немножко! – раздался за дверью голос соседки Фарафоновой с третьего этажа.
- «Опять эта дылда припёрлась! Знаю я это «немножко»! – пробормотала старушка, но дверь открыла и подхалимски запричитала:
- Заходи, Анечка! Заходи, миленькая! Заходи, родненькая! Я тебе всегда рада!
Анна Григорьевна Фарафонова, высокая, дородная женщина 45 полных лет, как генеральша, широким шагом прошагала прямо в «залу», не снимая обуви. К своей соседке, пенсионерке Куприяновой, Фарафонова приходила под изрядным хмельком излить душу. Последний раз она приходила месяца три назад. Старушке эти визиты не особо нравились, и она давно бы отвадила беспардонную соседку, но… Во-первых, Фарафонова работала директором мебельного магазина, и мало ли что попросить для детей придётся! Во-вторых, Фарафонова всегда приносила с собой бутылку коньяка или хорошего вина и пакет дорогих продуктов, который оставляла пенсионерке.Поэтому её визит, который длился часа полтора-два, старушке приходилось терпеть.
- Самогонку что ли гонишь? – насмешливо спросила Фарафонова, выкладывая продукты из пакета на стол.
- Ой, да ты что, Анечка! Спать уж было собралась! Вот только помолилась немножко на ночь!
- Помолилась? – улыбнувшись, переспросила Фарафонова. – А, вроде, брагой пахнет?
- Ой, да ты что, Анечка! Может, корвалолом пахнет? Вот корвалол я давеча пила.
- Ага, корвалолом! – Фарафонова ехидно улыбнулась. Она, как и все жильцы дома, знала, что Куприянова гонит самогонку и продаёт её местным выпивохам. – Да, ладно, тётя Маш! Я ведь не из полиции! Давай коньячку по рюмочке тяпнем! Посидим рядком, да поговорим ладком! Неси посуду!
- 2 –
Когда старушка принесла рюмку из кухни, на столе уже стояла бутылка коньяка и лежали разные деликатесы.
- Тётя Маш! – укоризненно сказала Фарафонова. – Я тебе каждый раз говорю, мне рюмку не надо, мне стакан принеси! А рюмку себе оставь!
- Ой, Анечка, не буду я! Давление последние дни скачет!
- Ну, как знаешь! А мне стакан дай!
Старушка снова побрела на кухню.
Анна Григорьевна ростом была под два метра и весом около ста тридцати килограммов. Из прежних её посещений пенсионерка знала, что, пока «дылда» «не уговорит» всю бутылку коньяка, домой не уйдёт! Правда, к великой радости старушки Фарафонова почти не закусывала.
- Вот скажи, тётя Маш! Я создана для любви или нет? – задала гостья вопрос старушке, «жмякнув» полстакана коньяка и пожевав дольку лимона.
- Все женщины, Анечка, созданы для любви! – философски заметила пенсионерка.
- Тётя Маш! Мне на всех наплевать! Ты про меня скажи! Создана я для любви или нет?
- «Чего-то она сегодня зачитается? – подумала старушка, а вслух угодливо сказала:
- Анечка! Да, ты в самой женской поре!
- В женской поре, говоришь? Может, и в поре! А вот мужика у меня сейчас нет! Вот тебе и пора! А ведь хочется, тётя Маша, мужской-то ласки! Хочется! Ой, чего-то у меня сильно ноги озябли! Сапоги промочила сегодня. У тебя, тётя Маша, грелка есть?
- Ой, Анечка, да, тебе грелку во всё тело надо! – угодливо расширила любимую тему Фарафоновой хитрая старушка, которой не хотелось снова идти на кухню и искать грелку.
- Во всё тело, говоришь? – нахмурилась Фарафонова. – А где я такую грелку найду?
- «Вот ещё чёрт дёрнул меня за язык!» - подумала пенсионерка.
Фарафонова подпёрла подбородок рукой и задумалась, потом, мутно взглянув на пенсионерку, икнула, сказала: « Прости!» и молча налила себе ещё треть стакана коньяка.
- «Что-то частит она, - подумала пенсионерка. – Ещё удрыхнется здесь у меня!»
Но Фарафонова пить раздумала и заявила пенсионерке:
- Тётя Маш! Я тебе сейчас все свои любовные истории расскажу! Как на духу!
- «Ой, Господи! Да, я их слышала уже не один раз!»- подумала старушка, а вслух сказала:
- И поделись, раз охота! Чего за душой-то держать!
- 3 –
- Вот, тётя Маш, я разве виноватая, что я такая крупная? Точнее сказать, габаритная! Рост у меня 195 сантиметров, вес около 130 килограммов. Но ведь ни живота нет, и жопа нормальная! Ну, крупная просто я! Кость широкая! Выросла в родителей! Они у меня оба были высокие и крупные! И я крупная с самого детства! В шестом классе я была всех выше! И фигура была уже, как у выпускницы! Ко мне наш пожилой учитель физкультуры приставал. Он, хотя и перед пенсией был, а выглядел хорошо: сухой, подтянутый, седина в волосах. Заставит меня чего-нибудь в инвентарной убирать, а сам подойдёт сзади и давай меня щупать!
- Ишь, старый греховодник, - прокомментировала пенсионерка.
- А, знаешь, тётя Маш! Я ведь никому про это не говорила! А мне нравилось, что такой солидный дядька меня изо всех девчонок выделил! Да, и приятно было! На самом деле – приятно!
- Ну, так ведь всякое бывает! – поддакнула старушка.
- 4 –
- И женщиной меня тоже физкультурник сделал! Только уже другой физкультурник! – продолжала рассказывать о своих былых любовных похождениях Фарафонова. – Я, кажется, тебе, тётя Маша, рассказывала, как дело было!
- Да, я уж и не припомню! – соврала пенсионерка, чувствую, что «дылда» хочет ещё раз вспомнить свой девичий грех.
- Так в пионерлагере дело-то было! Мне тогда уже 16 исполнилось. А отец в профкоме завода был. Путёвку в пионерлагерь принёс. «Поезжай, - говорит, - дочка, отдохни. На будущий год в институт поступать будешь!» Ну, я и поехала. Жила в корпусе первого отряда. А режим дня у меня свой был – куда захочу, туда и пойду! В первой смене в лагере физрук был молоденький – Игорь Николаевич. После второго курса пединститута практику проходил. Ну, такой юморист был! Как начнёт чего-нибудь рассказывать – за живот держись! Усикаешься! И вот как-то в «тихий» час мы с девчонками на взрослом пляже были. Обычно там купались воспитатели и вожатые. Речка там поглубже была, а пляж от детского кустами был отгорожен. Смотрим: физрук к нам идёт. Игорёк притопал, на девчонок цыкнул, чтобы в корпус шли. Они и ушли. Мы вдвоём остались. Он меня смешить начал. Стал рассказывать, как слепая парочка в парке любовью занимались. Видать, где-то высмотрел он. Я хохотала, как ненормальная, и как-то даже не заметила, как Игорёк и трусики с меня снял и ножки мне раздвинул. Как-то быстренько за смехом он дело своё кобелиное сделал, я даже не почувствовала ничего: ни боли, ни блаженства! Как-то всё между прочим получилось.
- Так что он, паскудник, к девчонке-то пристал! Неужели в лагере баб молодых не было? – отозвалась на откровенный рассказ Куприянова.
- Ну, пристал и пристал! Поматросил и бросил! Он потом девок из первого отряда охмурять начал, а на меня и смотреть перестал! Добился своего и отчалил!
- Ишь ты! Кобелина какой! – злобно прошипела пенсионерка. – А ты ведь его посадить могла!
- Могла, да не стала! Чего я буду мужику жизнь ломать! Могла ведь и не давать ему! Сама захотела! А так дала бы ему оплеуху, до конца бы смены очухивался! Вот так, тётя Маш, я женщиной стала!
- Рановато!
- Рановато? Сейчас девки с 12 лет трахаются и правильно делают! Век-то цветущий девичий короткий! Вот и я бы сейчас рада, да нет никого!
- Так уж и никого? – не поверила Куприянова.
- «Никого», - передразнила старушку Фарафонова и тут же спохватилась. – Ты меня прости, тётя Маша, что кобенюсь, но как-то на душе нехорошо! Давай ещё по одной!
- Ты выпивай, выпивай, Анечка, а я посижу просто с тобой, давление у меня!
Фарафонова тяпнула ещё коньячка, закусила лимоном и продолжила интимные воспоминания.
- 5 –
-Потом, тётя Маш, у меня интересный случай в институте был! Точнее после института. Выпускной был, мы дипломы получили, в ресторане гуляли до двух ночи, потом в общагу поехали. Не все, конечно, но большая компания. В общаге парни девок разобрали и в свободные комнаты увели. А я одна осталась. Я уже тогда высокая и крупная была. Парни меня тогда стороной обходили. Кому охота была смешным быть рядом со мной! Ну, вот. Пришла я к себе в комнату, загрустила. Все девки знакомые с парнями, а я одна, как дура, сижу! Но что сделаешь? Светало уже, и я решила в душ сходить. Душ у нас в подвале был. Пришла, разделась, моюсь. Кабинки у нас без дверей были. Вдруг слышу шаги. Поворачиваюсь : муж нашей комендантши стоит и на меня смотрит. А я на него смотрю. Мужичок лет 45, высокий такой, но немного прихрамывал он. Жена у него, как овчарка была, злая всегда. На нас за всё лаяла. Как он с ней жил? Короче, глядит он на меня, глядит, а потом говорит: « Какая ты красивая!» Подошёл ко мне, руку на грудь положил. Я к нему придвинулась.Он говорит: «Воду выключи!» Я выключила. Он меня спиной к себе повернул и нагнул. Я в скамеечку руками упёрлась. Ну, и понеслось! И поверишь, тётя Маша, мужичок-то выносливый попался. Долгонько он так меня обрабатывал! Потом сказал: «Кончил дело – гуляй смело!» И ушёл. Я, обессиленная, сижу на скамейке, опомниться не могу! Так хорошо мне тогда было!
- Знамо дело! – поддакнула Куприянова.
- Чего «знамо дело»? – снова передразнила её Фарафонова. – Ты сама-то мужичков-то любила?
- Каких мужичков? Муж только и был! – не смутилась пенсионерка. – Тридцать лет прожили! Сынка и дочку родили! Чего ещё надо?
- Налево-то ни разу от мужа не хаживала? – допытывалась настырная Фарафонова.
- Нет. Ни разу! – гордо соврала Купрянова. Делиться воспоминаниями о том, как ездила к грузину-баянисту каждую осень в санаторий ВЦСПС, ей не хотелось.
- Ну, молодец! Впрочем, тогда время такое строгое было! – философски заметила Фарафонова. – Да, дела! Ну, так вот, тётя Маш! После института я замуж вышла!
- 6 -
- Да. Про мужа-то ты мне прошлый раз рассказывала. Беда! Ой, беда! – хитрая пенсионерка сделала вид, что пригорюнилась.
- Беда, тётя Маш! Ещё какая беда! Вот я сейчас мужа-то и помяну! – Фарафонова плеснула себе в стакан коньяка и залпом его выпила.
- Да, беда! – ещё раз повторила она и принялась за рассказ, который Куприянова знала от начала и до конца.
- С Владом меня познакомила подруга мамы. Влад баскетболистом был. Высокий – рост два метра и два сантиметра! Широкоплечий! Симпатичный! Мы с ним хорошо смотрелись! Свадьбу сыграли – чин чинарём! Я тогда товароведом на базе райпо работала. В квартире у нас всё самое импортное было! Но прожили мы недолго. Влад после свадьбы какой-то странный стал! Сядет и молчит. До секса не охотник! Я даже и подумать не могла, что такой могучий мужик в постели никакой будет! Оказалось, что ещё до свадьбы, Влад во время одной игры о железную стойку головой ударился. Гематома у него в голове образовалась. Дальше – больше! Потом опухоль мозга произошла! Недолго он прожил – двадцать девять годков всего! Перед смертью заговариваться начал.
Фарафонова вытерла рукой выступившие слёзы.
- Беда, Анечка, беда! – искренне прошептала пенсионерка.
- Ну, вот, тётя Маша! Законной женой недолго пробыла я. Даже до трёх лет не дотянула. Года два мне потом ни до чего было. Но жизнь своё берёт! И схлестнулась я потом с начальником городской киносети!
-7 –
- Ну, называть я его не буду! Ты всё равно не знаешь! При первой встрече он мне сказал, что в разводе давно находится. Но потом оказалось, что жена его выгнала , но на развод не подавала! И у него в паспорте печати о разводе не было! Лентяй был, каких свет не видывал! У меня он обжился и наглеть всё больше и больше стал! Диван и телевизор! Телевизор и диван! И жрать только самое хорошее давай! В постели он был такой сладострастник! Я его звала «Кот-полизун»! Все интимные места вылижет! Но, оказалось, не только у меня. На работе у себя он какую-то девку, техничкой она работала, в кабинете у себя к интиму принудил. А девка-то потом в прокуратуру. С работы его попёрли! Не знаю ещё, как не посадили! Всё это я уже позднее узнала. У нас года четыре отношения с ним тянулись. Но потом я его выгнала! Как боров лежал целыми днями на диване, а я его обслуживать должна! Так он, скотина, ещё ночью морду от меня воротить стал!
Выгнала я его, одна осталась. А организм всё равно мужика просит! Меня тогда директором мебельного магазина назначили. Работал у меня тогда мужичок один электриком. Валерой звали.
- 8 –
- Ну, Валера- мужичок такой аккуратный, опрятный, непьющий! Было ему 34 года. Не женат. С мамой жил. Как-то раз я попросила его придти ко мне разетку уделать. Пришёл. Вежливый такой, улыбчивый. Честно сказать, тётя Маш, я соблазнить его хотела! Встретила в халате, типа из душа только вышла! Смотрю: он так и пялится на грудь! Ну, я ему чарку поднесла, другую… Захмелел он быстро. Обниматься полез! Ну, вот так мы любовниками стали! И всё бы хорошо! В постели он меня очень даже устраивал! Но как-то раз на 23 февраля мужики из моего магазина сидели в подсобке, выпивали.Мы им на День Армии всегда стол накрывали с продавщицами. И я их пьяный разговор подслушала! Оказывается Валеру мужики звали «Чапаев», а меня «Анка-пулемётчица»! Валера – сукин сын – всё про наши отношения мужикам в подробностях рассказывал! Хвалился, что чего он захочет, я всё выполню!
На следующий день я его к себе в кабинет вызываю и говорю:
- Значит так, товарищ Чапаев! Пиши заявление на увольнение по собственному желанию и вали отсюда, сучонок! Твоя Анка-пулемётчица Фурманова себе нашла!
Валера стоит передо мной весь бледный, губёнки трясутся! Вот-вот в обморок упадёт!
- Пошёл вон! – говорю. Ушёл, больше я его не видела!
- Ну, и молодец ты! Молодец, Анечка! Так его, пса шелудивого! – поддакнула Куприянова.
- Да, так и было, тётя Маш! – пьяно икнув, подтвердила директорша. – Ой, что-то пьяная я совсем! Надо домой идти! Но я, тётя Маш, чего к тебе приходила-то?
- Чего, моя хорошая?
- Этот мужик-то из дома напротив, который недавно жену-то похоронил! Я как-то видела: он от тебя с бутылкой выходил!
- Шапкин, что ли? Ну, заходил как-то! Просил бутылочку продать! «Я, - говорит, - нынешнюю химию пить не хочу! Я по-деревенски – самогоночку!» - неохотно призналась Куприянова.
- Ну, и как он, тётя Маш, на твой взгляд! Хороший мужик? – допытывалась Фарафонова.
- Мужик хороший! Вон, как по жене-то тоскует! «Мы, - говорит, - с Риммой 30 лет с душа в душу прожили!»
- А работает он кем?
- Да, вроде говорил, что художник-реставратор он! Да, точно! Картины восстанавливает!
- Так вот, тётя Маш! Ты приведи его ко мне картину восстановить! – Фарафонова пьяно хохотнула. – Приведёшь, я тебя отблагодарю!
- Ой, не знаю, Анечка! А если не пойдёт?
- Пойдёт! Скажи, что я заплачу ему хорошо! Ну, ладно! Домой я пойду! Дай я тебя, тётя Маш, поцелую! Мы ведь с тобой всегда так душевно говорим!
Фарафонова встала из-за стола, подошла к пенсионерке, смачно поцеловала её в щёку и, больше ничего не сказав, пошла к двери.