А Т А К А С Х О Д У
Повесть
Автор повести Василь Быков
Василь Быков, Василь Владимирович Быков(1924-2003)
(белорусс. Васіль Уладзіміравіч Быкаў).
Советский и белорусский писатель, общественный деятель.
Участник Великой Отечественной войны. Член Союза писателей СССР.
Герой Социалистического Труда(1984). Народный писатель Беларуси(1980).
Лауреат Ленинской премии (1986). Лауреат Государственной премии СССР(1974).
Лауреат Государственной премии Белорусской ССР(1978).
Продолжение 15 повести.
Продолжение 14 — http://proza.ru/2020/12/27/1501
Заняв свои окопы, немцы совершенно затихли на высоте, будто всё остальное их не касалось. По нас они не стреляли. Ананьев сначала бежал, а потом просто пошёл скорым шагом. Я догнал ротного и, то и дело поглядывая на высоту, шёл сзади. Нас легко было подстрелить тут, но Ананьев не бежал, бежать же мне одному не подобало перед командиром роты. Так мы и шли по почти открытому полю при абсолютной тишине с обеих сторон.
Признаться, меня это удивляло, я подумал: не замышляют ли они что-нибудь? Но, кажется, для этого было уже поздно: мы миновали совершенно открытое болотце, рукой подать была насыпь у моста. И тогда на месте, где мы недавно сидели с пленным, я увидел Щапу. Видно было, автоматчик ожидал командира роты, у его ног лежал автомат и чем-то туго набитый вещевой мешок.
Ананьев тоже увидел его, но ничем не обнаружил своей заинтересованности — изредка поглядывая на высоту, дошёл до насыпи, перепрыгнул лужу в канаве и по откосу взобрался к бровке дороги.
Щапа повернулся к командиру роты:
— Ваше приказание выполнил, товарищ старший лейтенант.
Ананьев молча опустился на откос и, высунув голову, впервые сосредоточенно осмотрел склоны высоты.
— Там второй батальон развёртывается, — Щапа показал в сторону бугра за дорогой.
В ветреном небе густо плыли сизые, набрякшие стужей тучи, было промозгло и холодно, но снег больше не шёл. Тот, что остался с ночи, медленно таял в траве. На дороге, на склонах высоты его уже осталось немного: полоса зяби за речкой грязно чернела раскисшими бороздами. В нескольких местах на склоне видны были трупы убитых — серые неподвижные бугорки шинелей между истоптанных снежных пятен.
— Где старшина? — спросил Ананьев.
— А там, за бугром, — подхватив вещмешок и подвигаясь с ним выше, сказал Щапа. — Повозка сломалась. Вот тут перекусить пока что.
Старший лейтенант покосился на мокрый вещмешок в его руках.
— Он что — вещмешком думает роту накормить?
— Да это пока что. Для вас.
Боец торопливо развязал лямки, достал три сухаря, банку консервов и флягу. Ананьев протянул руку и первым делом сгрёб флягу.
— Дай сухаря.
Щапа с услужливой поспешностью выбрал сухарь побольше, но старший лейтенант разломал его пополам. Боец с недоумением взглянул на командира роты.
— Остальное разделишь на всех. Понял?
— Что делить, товарищ старший лейтенант?
— Что есть.
Лёжа на боку, казалось совершенно безучастный ко всему, Ананьев отвинтил флягу и, вскинув её, отпил несколько глотков. С виду комроты становился спокойнее, грубоватое лицо его приобретало привычное выражение ровной суровой властности.
Бойцы на откосе усердно окапывались, изредка бросая любопытствующие взгляды в сторону командира роты, Щапы и меня тоже, будто я знал что-нибудь, неизвестное им. Но из того, что произошло утром, я знал даже меньше них. До сих пор невозможно было понять, как всё это случилось, кто виноват и что роте уготовано дальше. Правда, тут был Ананьев, только он молчал, и я не решался заговорить с ним. Конечно, это была неудача, которая, впрочем, настигала нас не впервые. Было даже и похуже, особенно в смысле потерь. Но и теперь нас стало уж очень немного: взводные цепочки казались чересчур коротенькими — десятка полтора автоматчиков лежало за кустарником да столько же возле насыпи. К тому же тут находились и раненые, которым предстояло отправиться из роты. Сколько же останется тогда? — думал я.
О том же, наверно, думал и командир роты, который, грызя сухарь, уныло оглядывал свои боевые порядки.
— От тебе и рота! — сказал он, - Докомандовались...
— А что, и Зайцева нет? — осторожно спросил я.
Ананьев не ответил и даже не взглянул на меня — он снова вперил взгляд на высоту, будто ждал кого-то оттуда. Но ждать было некого: мёртвые не возвращались. Жаль было многих ребят, а особенно Ванина, его помкомвзвода Закирова, да и Зайцева тоже. Впрочем, к Зайцеву я относился более сложно. Конечно, я не хотел новому ординарцу плохого, парень он был хороший, но всё же я невольно чувствовал удовлетворение от того, что возле командира роты опять я.
Ананьев сжевал остатки сухаря и с какой-то уже новой мыслью осмотрел взвод.
— Так, где Цветков?
— Вон Куркова перевязывает. — сказал Щапа.
— Передай, пусть собирает раненых, этого цуцика, — ротный кивнул на немца, который, съёжившись, уныло сидел в мундирчике под насыпью, и по канаве – в тыл.
Щапа, пригнувшись, помчался по откосу, а я в который уже раз ощутил щемящую пустоту внутри оттого, что вот-вот, наверное, и для меня всё кончится. Конечно, в медсанбате хуже не будет, в некотором отношения медсанбат даже казался заманчивым, но вот беда — он был где-то далеко, в неизвестности, во всяком случае для роты. А всё, что не было моей ротой, давно уже казалось мне ненужным, постылым. Я вопросительно взглянул на Ананьева, но тот, плотно сомкнув челюсти, не заметил этого взгляда или, может, ушёл от него. Пока он молчал, кажется, он вообще не думал обо мне — совершенно очевидно, его занимало другое. Лёжа на откосе, он всё поглядывал то на высоту, то в сторону, куда недавно показывал Щапа, и куда в самом деле подходили наши батальоны. Несколько раз — слышно было — там простучал «максим», бахнули винтовки. Однажды ветер донёс крик, неверно, команду, правда, отсюда, из ложбины, ещё ничего не было видно. И всё же близкое присутствие своих успокаивало, несло какую-то уверенность, что скверного больше не случится.
Полежав так, Ананьев сполз ниже, сидя подтянул на шинели ремень. Возможно, от выпитой водки его потемневшее, небритое лицо оживилось, взгляд стал спокойнее. Минуту спустя Ананьев вскочил на ноги и сбежал по откосу. Я, как это делал всегда, подхватил свой автомат с разбитым прикладом и подался следом. Но я немного замешкался с одною рукой — плечо всё же болело, — не успел ещё сбежать вниз, как откуда-то издали долетел крик. Что-то похожее на протяжное «эй» послышалось вдали и исчезло.
— Товарищ старший лейтенант! — вдруг вскрикнул автоматчик на откосе. Застыв с лопаткой в руках, он выглядывал над дорогой, и в его голосе сквозила тревога. Комроты остановился.
— Что такое?
— Гляньте.
Продолжение повести следует.