А сейчас все же вернемся к Бухарину, для которого, как и для всех революционеров, февральская революция была, как гром среди ясного неба. В личном плане дела у него шли неважно, заболела и уехала в Россию жена, в 1915 году умерла мать Бухарина, светлый человек, потому как написал он о ней в своем романе «Времена», ее вполне можно сравнить с матерью Турбиных из романа Булгакова «Белая гвардия». Она была опорой для всех, «светлая королева» называет таких матерей Булгаков.
Вот умерла «светлая королева» Бухарина, в письме к Крупской он пишет, что стал болен в нервном отношении. Отсюда возможно его метания из страны в страну, из Швейцарии в Скандинавию, оттуда в США. И дело тут не столько в преследованиях со стороны местных властей русского революционера, сколько в бегстве Бухарина от одиночества и тоски, хотя внешне он все тот же весельчак и балагур. В США он знакомится с Троцким, они даже пишут для одной газеты, но близко не сходятся.
Нельзя не видеть огромной разницы в их стиле мышления, в стиле жизни, понимания себя самих себя. Троцкий видит себя демоном революции, гением без кавычек. Бухарин почувствовала в себе уже интеллектуальную мощь, но как всякий психастеник он норовит не в первые ряды, а за «последнюю парту». Даже подловатость, которую проявляет в отношении него Ленин, использовав идеи Бухарина ради своей ключевой статьи «Империализм как высшая стадия капитализма», отказавшись при этом печатать статью Бухарина об империализме, чтобы не было видно, как мысль Ленина последовала за идеями Бухарина, последнего это хоть и возмутило, но не до такой степени, чтобы Ленин, стал для него врагом или, на худой конец, Бухарин затаил бы вражду к будущему «вождю мирового пролетариата».
В США Бухарин остался далек от местной жизни, разговорный английский язык он знал плохо, да и похоже, что сами американцы не вызывали у него большого интереса. Все же Бухарин так и останется человеком Европы, но не США, ему будут близки Германия и Франция, но не мир англосаксов.
Так кем мнили себя эти несчастные эмигранты, одинокие, часто больные в нервном отношении, кем видели себя в будущем своих мечтах? Ни много ни мало – строителями нового мира.
Тут надо понимать, что идеология марксизма, это всего лишь одна из разновидностей политических течений, выросшее из идей эпохи Просвещения. Цель гигантов эпохи Просвещения, цель творцов великой французской революции и Отцов основателей США – это свобода, равенство и братство во всем мире.
В христианском мире всем правит Бог, он определяет судьбу человечества. А сами люди настолько ничтожны, что в состоянии только выбрать – верят они в истинного Бога, подчиняются его воле, выполняют его заповеди, или не делают всего этого, обрекая себя на вечные загробные муки. В 18 веке возникают идеи о том, что человечество само может определять свою судьбу. В 19 веке «думающая» часть человечества уже уверена в том, что сама может построить новый мир для людей, мир справедливый, без страданий и мучений.
У испанского мыслителя Хосе Ортеги-и-Гассета есть интереснейшая работа, которую он написал еще в 20-е годы ХХ века - «Восстание масс», в которой он дал пророческий анализ того, как будет мир развиваться. В обществе всегда модна футурология в том или ином качестве - что будет с нами, что будет с нашим народом, что будет с миром? Эти вопросы самые волнующие для человека. И в гуманитарной сфере мысли практически все серьезные работы в подтексте футурологические, даже хороший историк пишет свои исследования о прошлом, чтобы понять, а какое у нас будущее? На что мы можем рассчитывать?
Так вот гениальный испанец в этой своей давней работе поднял все те вопросы, которые волнуют нас и сейчас. И он все точно предсказал, он понял уже тогда, что революция в России, итальянский фашизм, немецкий нацизм – это тупиковые пути, это отход от всемирного стремления к построению качественно нового счастливого человеческого общества.
Он предсказал крах большевистского эксперимента.
И верно объяснил феномен того, что мы называем большевизмом и фашизмом.
Что породило такую работу, как «Восстанию масс»? Испанский мыслитель мыслит так, а не по-другому не потому, что он мыслить учился у Канта, а потому что участь его родины Испании была жалкая, и он думал о том, как сделать так, чтобы ее участь была лучше. Он описывает суть современного ему испанца в одной фразе, он пишет, что вот иностранцев удивляет, что стоит испанца в Мадриде или еще в каком городе Испании спросить, как пройти туда-то и туда-то, как он тут же все бросает и идет показывать.
«Но, может быть, испанец так поступает только потому, что ему идти некуда?» – спрашивает Ортега. У испанца смысла в жизни нет, и когда его просят показать дорогу, тот этот смысл хоть на какое-то время появляется.
Убийственный сарказм. Люди, вдруг, потеряли смысл и цель в жизни.
Ведь не только испанец не знает куда идти, весь мир заблудился. Начиная с 16 века, мир шел в направлении гуманизма, а в 20 веке сбился с курса. Страшная Первая мировая война. Большевизм и фашизм. Что это такое? Это восстание масс, говорит Ортега. Вне контекста мировой истории, вне понимания ее тайных пружин испанца понять невозможно. О чем он?
Да о том, что идеи гуманизма побеждали в мире - человек есть центр и мерило всего, люди равны от рождения, мир един, война - это ненормальное состояние для людей, все эти истины, которые провозглашали европейские мудрецы, работали. И мир становился все более и более гуманным.
Благодаря чему так получалось? Благодаря тому, что идеи эти поддерживали на самых верхах власти, что сложилась идеальная для людей ситуация, идеи мудрецов реализовывали просвещённые монархи европейских держав, эти же идеи стали реализовывать молодые национальные государства.
В результате того, что идеи мудрецов стали претворяться в жизнь, массы простых людей стали жить как никогда хорошо. Ортега пишет, что гуманное отношение к человеку привело к тому, что численность Европы, которая со времен Древнего Рима не превышала 180 миллионов человек, к началу ХХ века достигла 450 миллионов. В чем-то простой средний человек стал жить даже лучше, чем избранные в Средние века, например.
И вот тут эти простые люди, эти массы восстали. Они решили, что сами очень умные, что все постигли.
Испанский философ пишет о восстании большевиков и фашистов: «…обозначился - пока еще скрытно и подпочвенно - отход назад, откат к варварству, другими словами, к той скудоумной простоте, которая не знала прошлого или забыла его. Оттого-то и большевизм, и фашизм, две политические "новинки", возникшие в Европе и по соседству с ней, отчетливо представляют собой движение вспять. И не столько по смыслу своих учений - в любой доктрине есть доля истины, да и в чем только нет хотя бы малой ее крупицы, - сколько по тому, как допотопно, антиисторически используют они свою долю истины. Типично массовые движения, возглавленные, как и следовало ждать, недалекими людьми старого образца, с короткой памятью и нехваткой исторического чутья, они с самого начала выглядят так, словно уже канули в прошлое, и, едва возникнув, кажутся реликтовыми».
Испанец пишет о роковой ошибке избранных, они были уверены в положительном развитии истории, они не учли, что «созданные» ими как субъект истории массы могут восстать и взять власть в свои руки. Это величайшая ошибка думать, что все предопределено.
Это хорошо понимали русские мыслители, пережившие «великий октябрь». Они понимали, что Ленин не революционер, а реакционер. Бердяев писал, что революционер - это Достоевский, а Ленин контрреволюционер. Думаю, что это фраза будет совершенно не понятна многим сегодня, а вот образованная русская публика тех времен это без труда понимала.
Под «массами» Ортега понимает вовсе не только простолюдинов, под массами он понимает всех, кто не «избранный», кто не понимает глубинной сути развития человечества. Он причисляет к массам ученых, пишет, что они узкие специалисты, которым понятна даже не конкретная наука, а какая-то небольшая часть ее, при этом ученые чрезвычайно высокого мнения о себе.
На самом деле, нет более опасных людей, чем такие недоучки. Классический пример – Владимир Ульянов. Формально он усвоил некоторые высокие истины, но усвоил вульгарно, он не понимал их сути. Так же, как, к примеру, самонадеянный и наглый Троцкий, и вообще вся их партия. Общеизвестно, что Ленин стремился повторить Великую Французскую революцию, только учтя ошибки якобинцев, и удержав власть. Ну удержали ценой рек крови, и что?
Ортега пишет:
«Я не обсуждаю вопроса, становиться или не становиться коммунистом. И не оспариваю символ веры. Непостижимо и анахронично то, что коммунист 1917 года решается на революцию, которая внешне повторяет все прежние, не исправив ни единой ошибки, ни единого их изъяна. Поэтому происшедшее в России исторически невыразительно и не знаменует собой начало новой жизни. Напротив, это монотонный перепев общих мест любой революции. Общих настолько, что нет ни единого изречения, рожденного опытом революций, которое применительно к русской не подтвердилось бы самым печальным образом. "Революция пожирает собственных детей"; "Революция начинается умеренными, совершается непримиримыми, завершается реставрацией" и т. д. и т. п. К этим затасканным истинам можно бы добавить еще несколько не столь явных, но вполне доказуемых, например, такую: революция длится не дольше пятнадцати лет - активной жизни одного поколения. Срок деятельности одного поколения - около тридцати лет. Но срок этот делится на два разных и приблизительно равных периода: в течение первого новое поколение распространяет свои идеи, склонности и вкусы, которые в конце концов утверждаются прочно и в течение всего второго периода господствуют. Тем временем поколение, выросшее под их господством, уже несет свои идеи, склонности и вкусы, постепенно пропитывая ими общественную атмосферу. И если господствуют крайние взгляды и предыдущее поколение по своему складу революционно, то новое будет тяготеть к обратному, то есть к реставрации. Разумеется, реставрация не означает простого "возврата к старому" и никогда им не бывает».
Как здесь точно испанский философ предсказывает появление сталинизма, он в самом деле возник через 15 лет после начала революции. Кстати, среди самих большевиков в 20-е годы разговоры о гибели революции, о термидоре были очень популярны. И еще примерно через 15 лет прорастают уже новые идеи, сначала в лице русских националистов Вознесенского и Кузнецова, членов сталинского политбюро, и еще трех тысяч партийных этнически русских чиновников, которые были без шума и политических процессов просто уничтожены Сталиным физически или выброшены их партийного аппарата. По масштабам это было равносильно Большому террору, но до сих пор это явление не осмысленною. И, наконец, появление Никиты Хрущева и всех этих детей крестьян, пришедших в итоге к власти после смерти Сталина. Хрущев говорил на трибунах, что строит коммунизм, а в узком кругу говорил, что его цель, «чтобы каждая советская семья борща ела досыта каждый день». При Хрущеве и Брежневе СССР, страна революционного авангарда, превратился в страну консервативных ценностей. Где главными ценностями были – семья, верность своему Отечеству и своему народу. Под «крышей» единого государства там вызревали десятки отдельных наций со своими элитами, своим языком и культурой.
Ортега пишет о примитивности мышления большевиков: «Кто действительно хочет создать новую социально-политическую явь, тот прежде всего должен позаботиться, чтобы в обновленном мире утратили силу жалкие стереотипы исторического опыта. Лично я приберег бы титул "гениального" для такого политика, с первых же шагов которого спятили все профессора истории, видя, как их научные "законы" разом стареют, рушатся и рассыпаются прахом. Почти все это, лишь поменяв плюс на минус, можно адресовать и фашизму. Обе попытки - не на высоте своего времени, потому что превзойти прошлое можно только при одном неумолимом условии: надо его целиком, как пространство в перспективу, вместить в себя. С прошлым не сходятся врукопашную. Новое побеждает, лишь поглотив его. А подавившись, гибнет. Обе попытки - это ложные зори, у которых не будет завтрашнего утра, а лишь давно прожитый день, уже виденный однажды, и не только однажды. Это анахронизмы. И так обстоит со всеми, кто в простоте душевной точит зубы на ту или иную порцию прошлого, вместо того чтобы приступить к ее перевариванию».
Как видим, уже в 1929 году он все знал, что будет с СССР. Он предсказал «большой террор» Сталина, он предсказал отрицание кровавой революции поколением, которое войдет в жизнь в начале 50-х годов. Именно это поколение вернется во многом к традиционному обществу, что тоже предсказал Ортега.
«Переварить прошлое», значит, не совершать прежних ошибок. Какой смысл в «великом октябре», если они наделали все те ошибки, которые сделали якобинцы, но при этом не дали миру ничего нового? СССР пытался меняться, но все равно умер, потому что не дал миру ничего нового. Максимум, что дал СССР – это социальное государство при Хрущеве и Брежневе, но социальные государства построили во всей Европе и жили там материально лучше, чем в СССР, да и политики были более четными и нравственными. Перед самым концом своей карьеры Хрущев ошарашенный приехал из Швеции, где встречался с лидером местных социалистов. Хрущев в изумлении сказала на заседании политбюро, что с места встречи лидер шведских социалистов уехал… на велосипеде. И Никита Сергеевич спросил – где социализм – у них там или у нас? Может быть нашим партийным лидерам на «Москвичи» пересесть? Это ему припомнили, когда снимали с должности. Косыгин сказал иронично: «Вот теперь на «Москвиче» покатаетесь, Никита Сергеевич».