Владимир Сабиров, Ольга Соина
Стереотипы философского знания
Философия до сих пор является одной из основных социально-гуманитарных дисциплин в отечественной высшей школе. Во всех вузах и на всех специализациях в программу обучения по-прежнему входит этот предмет, и где-то он остался вполне солидным фундаментальным курсом, где-то сведен до самого элементарного минимума. Однако, зададимся вопросом, что под вывеской философии преподается в наших вузах?
Мы уверены, что в вузах еще остались талантливые преподаватели философии, заражающие студентов свежестью мысли, неординарными идеями и внятно разъясняющие им реалии современной весьма противоречивой жизни. Однако в данной статье речь идет не о них. Скажем честно: очень многие представители нашего цеха, самим профессиональным своим предназначением обязанные «жить мыслью» и любить ее вопреки всему и вся, вдруг, именно в эпоху свободного самовыражения и отсутствия идеологического принуждения как по мановению волшебной палочки, непонятно почему превратились в начетчиков и трансляторов бессмысленных представлений и понятий. Конечно, современный философ живет нелегко и скорбно, однако подлинная «нищета философии» есть отнюдь не ветхий хитон вечно бедствующего Сократа, но… вопиющее скудоумие мысли именно тех, кто как раз и призван эту мысль обогащать, даже в том скромном случае, если перед ним отнюдь не агора, а всего лишь студенческая аудитория.
К сожалению, многие современные философы, в особенности, старшего поколения до сих пор совершенно искренне полагают, что марксизм есть высшая форма философского знания, а диамат и истмат, так сказать, перл создания и венец творения, и посему не представляют себе действительности вне всем известных клише: «бытие определяет сознание», «соответствие производственных отношений характеру и уровню развития производительных сил», «базис определяет надстройку» и т.п. При этом есть среди них и вполне «продвинутые», которые на старости лет крестились в православном храме и их «марксистская парадигма» чудесным образом переплелась с якобы христианскими ценностями и представлениями. Известный всем политик, руководитель партии, ничтоже сумняшеся заявляет, например, что моральный кодекс строителя коммунизма и заповеди Христа (за которые выдается, как правило, декалог Моисея) ничем не отличаются друг от друга! Другой философский старец сделал удивительное открытие: воскресение Христа – есть ни что иное как превращение одного вида материи в другой!!! Печально, что многие представители среднего поколения и даже молодые преподаватели философии до сих пор остаются во власти этих идей и представлений, и по-прежнему мыслят «о природе, обществе и мышлении» преимущественно в категориях диамата и истмата.
В данной статье хотелось бы рассмотреть несколько наиболее типичных стереотипов прежнего советского знания, к сожалению, не изжитых и поныне и так часто встречающихся в современных учебниках по философии, в статьях и монографиях и даже кандидатских и докторских диссертациях.
Так в среде профессиональных философов устоялось в принципе правильное утверждение о том, что философия есть мировоззрение. Однако вслед за этим утверждением чаще всего всплывает пресловутый партийный принцип в философии, делящий философов на материалистов и идеалистов, который, в свою очередь, упирается в одиозный основной вопрос философии, с одной стороны, разделяющий мыслителей на два больших идейно противостоящих направления, а, с другой стороны, смешивающий и обезличивающий философов и их воззрения на мир. До сих пор многие преподаватели философии ищут и «находят» (!) борьбу материализма и идеализма в античной философии, все еще по-советски выделяя «линию Демокрита» и «линию Платона». Между тем, вспомним, что сама идея атома в греческой философии появилась отнюдь не для того, чтобы как-то обосновать материализм, но для того, чтобы преодолеть «дурную бесконечность» материального мира, т.е. бесконечную делимость пространства в апориях Зенона Элейского. Ну, а какая, спрашивается, была борьба между материализмом и идеализмом в средневековой философии, тотально религиозной? Тем не менее, и здесь «пытливый ум» нашего брата ухищряется обнаружить материалистические тенденции в философии Оккама или же номиналистов в целом и т.д. и т.п. Словом, грубо, по сути дела, на сугубо идеологических основаниях разделяя философов на материалистов и идеалистов, мы не только искажаем существо философских учений прошлого и настоящего, но и отказываемся от труда их вдумчивого изучения, а значит, сами себя обрекаем на поверхностный, верхоглядский, вопиюще упрощенный подход к философии, делая ее для одних банальным и легкодоступным знанием, а для других — бессмысленной, схоластической игрой понятий.
С нашей точки зрения, более продуктивным и справедливым по отношению к изучаемым философам был бы не партийный принцип, но персоналистический подход. Если философия есть мировоззрение, то она является ничем иным как личностным, в высшей степени субъективно окрашенным знанием, по сути дела, представляющим собой ничто иное как особое, теоретически обоснованное видение мира и отношение конкретного мыслителя к бытию, социуму и человеку, и в этом своем особом качестве глубоко и неповторимо интересное. И только тогда по-иному предстанет и основной вопрос философии. Поставленный в общей (вульгарно партийной) форме, он теряет свою эвристическую и герменевтическую значимость, в то время как осмысленный именно персоналистически, т.е. как основной вопрос философии того или иного конкретного мыслителя, он побуждает к подлинному, личностно выверенному восприятию его творений, и этот взаимный творческий диалог учителя и ученика безусловно будет способствовать возрождению новой интеллектуальной культуры.
Далее, как ни прискорбно это констатировать, но, к сожалению, многие наши коллеги до сих пор совершенно искренне убеждены, что идеализм – это плохо, ибо он, так сказать, ненаучен, а вот материализм – это хорошо по определению в силу того, что он, якобы, чрезвычайно «согласуется» с достижениями научного знания.
Однако, до сих пор мало кто способен постичь совершенно простую, но непреложную истину о том, что материализм – это, по сути дела, тоже есть все тот же идеализм, только взятый в строго «идейном» аспекте и именно в силу этой «идейности», т.е. частичности и обособленности от целостного содержания жизни, непомерно разросшийся до чего-то абсолютного и общезначимого. Гипостазировавшись таким образом, т.е. научившись выдавать свою жалкую фрагментарность за целое, за великую и многомерную сущность жизни как таковой, этот пресловутый «материализм» настолько прочно засел в мозгах профессиональных философов, что они до сих пор не видят всех действительно материальных последствий им соделанного и осуществленного. Неужели до сих пор непонятно, что именно одна из разновидностей столь любимого ими материализма, господствовавшая в нашей стране в течение более чем 70 лет и ставшая своеобразным руководством к социальным преобразованиям, действительно нанесла колоссальнейший вред нашему народу, нашей культуре и цивилизации, наконец, генофонду нации! «Материализовав», так сказать, все «до основания», советская философия, как это ни парадоксально, оставила нетронутыми глубинные пласты сознания русского человека, и духовный и гражданский идеализм, казалось бы, напрочь вытесненный из сферы мысли, мощно заявил себя в созидательной практике, ибо надо было воевать, восстанавливаться, строить и жить дальше, а куда тут без идеализма?! Зато уж теперь мы, наконец. имеем нечто совершенно противоположное, и в области философской мысли, и в граждански-созидательных основаниях. Допустив несчастный «идеализм», хотя бы и не без некоторого раздражения в учебники философии и даже всем обществом как бы поверив в Бога, в области гражданского взаимодействия мы стали чрезвычайно материалистичны, и чем дальше, тем больше этот «материализм» практического жизнеустроения принимает все более и более вопиющие формы! Чего стоит «успех», провозглашенный в качестве мерила гражданской благосостоятельности? А жуткая оккультистская формула «мысль также материальна», проникшая во все бизнес-практикумы?! А истерическое поклонение деньгам как основному «материальному» эквиваленту жизни, уже напрочь и беспощадно отвергающее все «нематериальное»: душу, любовь, Бога и вечность? Нет уж, давайте будем честны: либо снова вернемся к «материализму» как наиболее удобному способу жизневосприятия, и тогда не будем ныть по поводу того, что «сервисный» характер нашей жизнедеятельности уже почти необратимо разложил и здравоохранение, и образование, либо уж как-то позволим себе стать «идеалистами» — и в области мысли, и в самой что ни на есть практической жизни. А то ведь от этих ужасающих «раздвоений» сознания и с ума сойти недолго, а чего уж говорить о несчастных студентах? Давайте все-таки как-то определимся с интеллектуальным багажом, ну, хотя бы ревизию ему сделаем в силу жизненной необходимости… А то ведь при таком положении вещей жизнь какой-то жуткой становится…
Далее, исходное и фундаментальное в онтологии понятие бытия большинство современных преподавателей философии толкуют по-прежнему, исключительно как материальное существование. Между тем, еще Парменид, введший в лексикон философии это великое слово, понимал под бытием отнюдь не всякое существование, а именно такое, которое является основой и источником всего и вся. В отличие от всего сущего (существующего), временного, преходящего и делимого, истинное бытие, как мы помним, обладает атрибутами вечности, неизменности, неделимости. В свое время Ф. Энгельс глубоко ошибался, критикуя Е. Дюринга за то, что тот единство мира полагал именно в его бытии. «Единство мира не в его бытии, — поправлял своего оппонента соратник К. Маркса, — а в его материальности» [10, 43]. К сожалению, мы до сих пор практически «на веру» принимаем такого рода утверждения и совершенно не задумываемся о том, насколько достоверными они являются. Если же попытаться вывести какие-либо частные следствия из таких формул, то они могут привести к самым неожиданным последствиям. Например, Россия материальна и США материальны, почему же они не едины?! А если, наконец. «объединятся», то что же это будет за «единство»?! Наконец, что еще может быть материальнее денег, но ведь именно они являются «яблоком раздора», главным источником всякого рода нестроений, конфликтов, вражды в обществе, трудовых коллективах, семьях! Да и вообще именно культ денег, понимаемый и материально-прагматически, и, так сказать, обобщенно-философски, необратимо приводит к способу существования по принципу обладания, который априорно исключает всякое единство общества. Следовательно, если мы хотим единства страны, народа и власти, представителей разных этносов и религий, нужно построить жизнь на основании принципа бытия, т.е. на чем-то нематериальном, о чем в свое время убедительно писал Э. Фромм [6, C. 109-202].
Кстати сказать, одним из важнейших симптомов того, что в вузах до сих пор преподается не философия в многообразии ее исторических форм и типов, но преимущественно и в основном все тот же диалектический материализм, правда, стилизованный и оформленный под «веяние времени», является акцентированное использование в содержании курса философии понятий диалектики и диалектического метода познания, которым до сих пор совершенно начетнически придается некий вневременной и универсальный характер вопреки, кстати, самому принципу конкретности той же самой диалектики.
Вообще, вспомним, что диалектический метод как систематизированное знание универсального характера представил Г.В.Ф. Гегель в силу чего сама диалектика Гегеля — это философская теория и философская методология, разработанная именно в контексте его философской системы, т.е. развернутого теоретически отрефлексированного мировоззрения, принадлежащего именно этому великому немецкому философу. Поэтому диалектику Гегеля никоим образом нельзя отрывать от его философской системы и онтологизировать, т.е. придавать ей статус объективных законов мироздания.
Более того, если попытаться представлять диалектику не как теорию конкретного мыслителя, а как совокупность непререкаемых онтологических законов, то вообще отпадает всякая потребность творческого исследования социальных или гуманитарных проблем. Между тем, пресловутые три закона диалектики, хорошо известные всем выпускникам советских вузов (закон единства и борьбы противоположностей, закон взаимного перехода качественных и количественных изменений и закон отрицания отрицания) есть в чем-то трюизм или банальность типа констатации перехода дня в сумерки и затем в ночь, зимы в лето и т.п., а где-то есть просто вульгаризированная схема, совершенно не совпадающая со сложными реалиями природной, социальной, технической действительности. Смеем утверждать, что советские ученые достигали высот научного познания и демонстрировали высочайшие профессиональные достижения вовсе не потому, что были вооружены «передовой» материалистической диалектикой, а скорее как раз вопреки ей, за счет своего профессионализма, трудолюбия и опять-таки несокрушимого идеализма творцов, вопреки всему упрямо ищущих истину (!), и, кстати, часто пренебрегавших сугубо материальными эквивалентами своих творческих усилий в их натуральном или сугубо денежном выражении.
Однако было бы весьма печально, если нас начнут воспринимать как гонителей диалектики и диалектически мыслящих людей. Мы совершенно далеки от мысли отрицать диалектику вообще, и уж тем более, запрещать ее преподавание в качестве одной из фундаментальных тем философского курса.
Другое дело, что для того, чтобы осмыслять существо диалектического способа мышления, надо, наконец, прекратить онтологизировать диалектику того или иного философа, и уж тем более забивать этой онтологизацией сознание студентов. Ведь даже в советское время, преподавая незабвенный курс «марксистско-ленинской философии», мы, по существу, онтологизировали диалектику даже не К. Маркса, а Ф. Энгельса, который понимал ее слишком упрощенно, если не сказать вульгарно, выхолостив из нее все подлинно философское, неисчерпаемое и интеллектуально разнообразное. Однако до сих пор, обычный и не мудрствующий преподаватель философии, а вместе с ним и учителя обществоведения в школах и колледжах, упрямо не желают понимать того, что давно ясно мало-мальски грамотному историку философии: не существует одной, единственно верной и применимой во всех условиях диалектики, а есть множество самых разнообразных диалектик, со своими приемами доказательства, арсеналом понятий и со своими гносеологическими особенностями. Была ведь своя диалектика у Сократа, Платона, Николая Кузанского, Маркса, В.С. Соловьева, Б.П. Вышеславцева, о. П. Флоренского, А.Ф. Лосева и многих других весьма значительных мыслителей! А раз так, то это значит, что в каждом конкретном случае может успешно применяться тот или иной вариант диалектики! Неужели не настанет время, когда предельно универсализированные и в силу этого безжизненные и ритуализированные интеллектуальные схемы не изживут себя окончательно и не сменятся качественно другой мыслительной парадигмой?
Между тем, философия несомненно является чрезвычайно важным фактором единства как общечеловеческой культуры, так и той культуры, в лоне которой созидаются конкретные философские учения, и хотя бывали в истории случаи несколько диссонирующие с таким утверждением, все же они явно составляют исключение из общего правила. Каждый значительный философ, как правило, является неотъемлемой частью своего народа, с его совершенно оригинальной манерой мышления, способностью ставить проблемы и творчески их разрешать, а главное — со своей уникальной только ему присущей волей к избранию именно своего тематического задания, интеллектуально своеобразного и духовно неповторимого. Причем, что особенно характерно, возникает оно отнюдь не всегда и далеко не у всех, ибо дар философствования, т.е. особое пробуждение этого своеобразного рационально-творческого дара, как отмечали многие чуткие исследователи истории философской мысли, как правило, возникает в сложные, кризисные, переломные эпохи мучительного пробуждения духовного самосознания нации, и именно в этом своем особом провиденциально-указующем качестве, всякая «большая» философская традиция неотделима от судьбы того или иного народа. У Гегеля есть такое замечательное высказывание: «Когда философия начинает рисовать своей серой краской по серому, тогда некая форма жизни стала старой, но серым по серому ее омолодить нельзя, можно только понять; сова Минервы (символ мудрости в греческой мифологии. – В.С., О.С.) начинает свой полет лишь с наступлением сумерек» [4, 56]. По существу, по Гегелю, философия возникает на той особой остродраматичной стадии развития общества, народа или цивилизации, когда они не только достигли пика своей зрелости, но и начинают переживать какой-то переломный этап в своем развитии, вступили в состояние глубокого кризиса, требующего перехода на более высокую ступень социально-исторического бытия. Вообще философия действительно возникает тогда, когда стихийные, естественные формы жизни социума перестают быть конструктивными, тормозят развитие, а то и вообще ставят со всей остротой вопрос об его существовании. К примеру, философские учения Платона и Аристотеля – непревзойденные вершины древнегреческой мысли – были созданы в период глубокого кризиса и античной полисной системы, и афинской демократии. Великая немецкая классическая философия родилась в стране, которая фактически «прозябала» на задворках Европы, не имея крепкого централизованного государства. Точно так же русская философия в лице Вл. Соловьева и его последователей появилась на свет только после того, как Россия прошла более чем тысячелетний путь своей истории, и, накопив огромный воз нерешенных проблем и в то же время несомненно выстрадала свой особый жизненный путь, которому, к несчастью, суждено было преждевременно оборваться. Поэтому философия, взятая в обобщенном, предметно-универсальном плане предстает как способ духовной (теоретической) рефлексии над основами жизни того или иного общества или народа, и она есть неотъемлемая часть существования любой значительной цивилизации, ибо в этом смысле действительно является способом выражения национального сознания и образа жизни. По словам Гегеля, «у данного народа появляется определенная философия, и эта определенность, эта точка зрения мысли, есть та же самая определенность, которая пронизывает все другие стороны народного духа; она находится с ними в теснейшей связи и составляет их основу. Определенный образ философии одновременен, следовательно, с определенным образом народов, среди которых она выступает, с их государственным устройством и формой правления, с их нравственностью, с их общественной жизнью, с их сноровками, привычками и удобствами жизни, с их попытками и работами в области искусства и науки, с их религиями, с их военными судьбами и внешними отношениями… Она есть высший цвет, она есть понятие всего образа духа, сознание и духовная сущность всего состояния народа, дух времени как мыслящий себя дух. Многообразное целое отражается в ней, как в простом фокусе, как в своем знающем себя понятии»[5, 110-111]. По-видимому, можно предположить, что философия рационализирует, делая всеобщим достоянием, определенный принцип жизни, который в действительности объединяет людей, превращая их в один народ или нацию, разные формы культуры (искусство, мораль, право, фольклор и т.п.) – в одну культурную традицию, а многообразие религиозного опыта – в один доминирующий тип духовности. К примеру, фундаментальный теоретический интерес британской философии в основном сводился к проблематике теории познания и этики, где истина и добро трактовалась англоязычными мыслителями сугубо функционально. Здесь, как правило, истинно только то знание, которое приносит пользу, а добро, так сказать, есть также польза, материально ощутимая, конкретно и эмпирически достоверная, ибо что это за «добро», если оно не выгодно? Так стоит ли удивляться тому, что утилитаризм и практицизм, выйдя из недр британской философии, стали основанием геополитического мышления нации, причем до такой степени устойчивого, что весь мир вот уже более 2-х веков содрогается под его воздействием! Иное дело – германская философия, имевшая тенденцию придавать знанию абсолютный характер и заключавшая его в грандиозные теоретические системы, которые стали выражением и воплощением немецкой тяги к порядку, что в превращенной форме выражается в тяготении немцев к некоему социокультурному доминированию в Европе со всеми вытекающими отсюда проблемами и противоречиями. Что же составляет основную духовную и интеллектуальную интенцию русской философской мысли и насколько она может быть востребована сегодня в качестве концептуальной и мировоззренческой альтернативы современному, упрямо насаждаемому в вузах гибриду советской и псевдолиберальной теоретической парадигмы, грубо «материализующей» сознание и волю студентов и, по существу, воспроизводящих из них очередных Иванов, родства не помнящих? Ф.А. Степун так ответил на этот вопрос: «Сравнительно позднее окрепшая на Западе в борьбе с идеалистической метафизикой, экзистенциальная философия была в России искони единственною формою серьезного философствования. Если отвлечься от некоторых, в общем малооригинальных явлений университетского философствования, то можно будет сказать, что для русского мыслителя, как и русского человека вообще, философствовать всегда значило по правде и справедливости устраивать жизнь, нудиться Царствием Небесным, что и придавало всем философским прениям тот серьезный, существенный и духовно напряженный характер, которого мне часто не хватало в умственной жизни Западной Европы»[8, C. 205]. Если исходить из того, что магистральным духовно-теоретическим устремлением русских философов была идея спасения и преображения человечества, понимаемая в предельно широком контексте — от спасения личности в ее земном и последующем бытии — до преображения и спасения человеческой цивилизации в целом (что, согласитесь, звучит необычайно актуально в настоящее время, когда она столкнулась со множеством тяжелейших глобальных проблем, угрожающим самому ее существованию), породившая и особый, неповторимо своеобразный тип философствования, и оригинальность тематической избирательности, и широкую, поразительно богатую панораму национально-творческой мысли, где решительно всему есть «время и место», — будь то задачи государственного строительства, поиск национальной идеи, взаимоотношения с европейским Западом и, наконец, проблемы любви и брака, взаимоотношения полов и воссоздания христианской семьи в эпоху претерпевающего апостасию человечества, то почему она хотя бы в «усеченном» виде не обогащает современные философские курсы? Почему современный госстандарт по философии практически игнорирует эту богатейшую интеллектуальную традицию, и цитаты «из русских философов» мы чаще слышим на серьезных интеллектуальных форумах и у больших политиков нежели в вузовских аудиториях? Почему не востребовано именно то, что действительно может интеллектуально «приподнять» современное студенчество, практически придавленное тотальной меркантилизацией всего и вся, ежедневно и еженощно отупляемое СМИ, да еще и убиваемое чудовищным симбиозом «трех законов диалектики» с «правовым государством» и мультикультуральностью? Неужели пример Китая, восстанавливающего сейчас конфуцианство в качестве интеллектуальной и духовно-нравственной опоры нации, не говорит сам за себя и не нуждается в своеобразной культурной репликации?
Несмотря порой на вопиющее невежество, безграмотность, крайнюю дезориентированность мировоззрения наших студентов, в них парадоксальным образом живет и бьется все та же неистребимо русская мысль, с ее вселенской тоской, мировыми запросами и с той же неутолимой жаждой спасения и извечным карамазовским вопрошанием: «Како веруеши, али вовсе не веруеши?». Так неужели же, для того, чтобы научиться жить в «цивилизованном обществе», нужно в очередной раз замутить этот робко пробивающийся живой источник мысли или пробежать мимо него.
Отсутствие достойной интеллектуальной и духовной пищи, требующей от молодежи напряжения ума и сердечной сосредоточенности, могут стать причиной «философского творчества» очень простых и понятных даже отроку идей, где ключевым опять-таки будет лозунг «Долой!», а «материальное» их претворение реализуется в тотальном разрушении всего и вся! И ведь спросить за такое положение вещей будет уже решительно не с кого, и, так сказать, новейший идеализм уж непременно победит чересчур «оматериализовавшегося» обывателя, а вкупе с ним и ретрансляторов якобы философского знания.
Парадокс современного философствования в стенах вузовской аудитории заключается в том, что: по существу, преподаватели философии отвечают на вопросы, которые им студенты не задавали! И задать не могут, ибо они жили и росли в другую эпоху, горькое и трудное время, и, если задумывались о чем-то, так о реальном и насущном, а не забивали себе голову очередными фантомами. Так стоит ли вновь подчинять их сознание и волю утратившими смысл мыслительными схемами или новейшими теоретическими гибридами?
Литература
• Гегель Г.В.Ф. Энциклопедия философских наук. Т.1. Наука логики. М., Мысль. 1974. 452 с.
• Гегель Г.В.Ф. Энциклопедия философских наук. Т.2. Философия природы. М., Мысль. 1975. 695 с.
3.Гегель Г.В.Ф. Энциклопедия философских наук. Т.3. Философия духа. М., Мысль. 1977. 471 с.
• Гегель Г.В.Ф. Философия права. М., Мысль. 1990. 524 с. С. 56.
• Гегель Г.В.Ф. Лекции по истории философии. Книга первая. С-Пб., Наука. 1993.
• 6. Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов. М., Мысль. 1979.
7.Парменид. О природе // Фрагменты ранних греческих философов. Часть 1. От эпических космогоний до возникновения атомистики.М.. Наука. 1989.
• 8. Степун Ф.А. Бывшее и несбывшееся. М.- С-Пб., 1995.
• 9. Фром Э. Иметь или быть? М., Астрель. 2010.
10.Энгельс Ф. Анти-Дюринг // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 20. М., Издательство политической литературы. 1964.