Сразу скажу, на некролог моя заметка никак не претендует. Она написана в свободном стиле, в таком, как мы разговаривали.
Не слизали, а прибрали...
Мы говорили о том, кто у кого чего украл. Берестяных грамот у них нет, а значит и языка. Я верю только тому, что можно в руках подержать, хотя и не всегда. Кто такие эти карелы? Они всегда зависели от Новгорода, платили дань. "Сам с ноготь, борода в локоть" - кто это?
Хорошо было на задних сидениях в полупустом автобусе Совавто, следовавшем из Питера в Лаппеенранту. Много часов мы беседовали...
На дворе 1998 год, я учусь в университете в Ювяскюля. Слушаю лекции по истории, ведь благодаря новым генетическим исследованиям столько интересного! Оказывается, финны не ведут свой род с нашей Волги, а пришли они в современную Скандинавию с центральной Европы! Газеты того времени пестрели заголовками - "Мы не монголы!", "Долой Кастрена с его волжским изгибом!", "Мы - венеды!" и так далее.
Я рассказываю случайному попутчику, что больше финны не хотят помогать поволжским народам, бывшим родственникам, потому что генетически они не имеют ничего общего с этими монголами.
Рыжеватый худощавый человек лет шестидесяти еще молодится, шутит со мной, даже кокетничает. Но при этом очень серьезно слушает изложение лекции и не возмущается наглостью финнов, как многие мои соотечественники.
Впрочем, на меня он не производит никакого впечатления, потому что бедно одет и едет в Европу, как мне показалось, за подачками. Быстрый взгляд хитроватых глаз не внушает мне доверия, да и очевидно, что сам себе на уме, не спорит, не садится на патриотический конек.
Потом, когда я узнала, с кем имела дело, мне стала понятна реакция ученого, раскопавшего Старую Ладогу и видевшего своими светлыми глазами скандинавский след.
Тогда же он задумчиво произнес: "Да... надо копать Выборг".
Наверное, это входило в его планы на тот день, но не было средств.
Сегодня я понимаю, как все это было грустно на самом деле. Ученый с мировым именем ехал в университет Йоэнсуу, где его никто не ждал. Я по просьбе Кирпичникова позвонила на кафедру и сообщила о приезде, чтобы встречали. Каково же было мое удивление, что для финского профессора приезд коллеги был полной неожиданностью. Я так и не узнала, встретили его на вокзале или нет.
Но сам Анатолий Николаевич не унывал. Он лукаво меня уверял: "Сейчас всем дают гранты! Вы тоже попробуйте!"
Да вот не всем дают... Или не всем дано?
Что-то было в нем от авантюриста. Наверное, авантюрой можно назвать и проект Элиаса Лённрота, о котором мы тоже говорили с Кирпичниковым.
Врач по основной специальности, собиратель древностей по убеждениям, этот финляндец приукрасил народные песни, произвольно объединил их в циклы, придумал сюжетную линию, чтобы получился единый эпос, совершил литературный подвиг.
Мы смеялись: "Причесал, издал, застолбил на века!"
Я рассказала про местечко Лаукаа в Центральной Финляндии и про могилу историка Арвидссона. Он тоже пытался собирать руны - они вместе с Топелиусом тогда были конкурентами Беккеру и Лённроту - но не доехал до Карелии. Вошел в историю как теоретик, идеолог движения.
А вот другой врач, Вольмар Шильдт, совсем как наш Даль, обосновался в моем городе Ювяскюля и добился того, что сделал его ни много, ни мало, а финскими Афинами!
Здесь, в Ювяскюля, в учительской семинарии впервые стали преподавать не на шведском, а на финском. Шильдт стал меценатом и вдохновителем проекта под названием "финский литературный язык".
Его создали на основе карельского эпоса и придуманного научного словаря.
Кирпичников пошутил, что карельский стал "подложкой" финского. В берестяных грамотах один слой был такой основой.
Ученый оставил мне визитку, мы договорились, что встречаемся в университете в Ювяскюля, где он готов выступить с лекцией.
А вы знаете, я еще надеюсь на встречу, пусть в другом виде, даже совсем другом - что не гниет и не тлеет, что за доска в пруду такая бывает?