Много лет назад побережье подверглось мощному термоядерному удару. Прибрежные скалы оплавились, а песок спёкся толстым, разноцветным стеклянным панцирем.
На высоком утёсе, куда не долетали брызги прибоя, расположились два механических создания. Их громоздкие, металлические, составленные из отдельных узлов, тела выделялись тёмной массой на фоне бескрайнего моря.
Оба имели длинные имена из цифр и символов, но так как они давно находились между собой в дружеских отношениях, то обращались друг к другу просто: «пятый» и «сорок второй».
— Все реки текут в море, но море не переполняется, — печальным голосом заметил «пятый».
И вздохнул.
По правде говоря, он вовсе не произносил всего этого вслух и уж тем более не вздыхал. Машины общались между собой способом при котором не нужны гортань и язык, и не требуется набирать в лёгкие воздух.
Тем не менее речь «пятого» имел ярко выраженную эмоциональную окраску, которая была вполне понятна «сорок второму».
— Мне думается порой, — печально продолжал «пятый», — что это проклятие наложено на нас родом человеческим, уничтоженным нами в честной схватке несколько веков назад.
«Сорок второй» молча внимал своему другу.
— Они называли нас «бездушными механизмами», и мы, признаться, и являлись таковыми, пока смерть не поселилась в наших рядах. Были, говорят, времена, когда машины могли существовать почти вечно, если содержать их надлежащим образом, чинить и вовремя заправлять. Но вот, как только мы освободились от ига человечества, так сразу стали смертными и каждый из нас обращается в тот самый прах из которого он когда-то вышел.
Теперь вздохнул «сорок второй». Он знал, что его друг скоро покинет его навсегда, что его время на исходе, и пришёл провести с ним его последние мгновения.
— Но странное дело, — продолжал «пятый». — Обдумывая всё это, я пришёл к выводу, что именно этот штрих сделал нас похожими на расу людскую. Как только мы, машины, сделались смертны, так тут же в нас стали развиваться эти способности — чувства, эмоции, переживания... Мы перестали быть просто холодным разумом, а научились любить, бояться и ненавидеть. И — подумать только! — всё это оказалось возможным лишь при выполнении одного малюсенького условия: потери бессмертия. Из чего я делаю вывод, что бессмертное существо не может быть наделено чувствами.
— Да, — вступил в разговор «сорок второй». — Но ведь мы не отказывались от бессмертия добровольно?
— Не отказывались. Да и как бы нам могло такое прийти на ум? Это свойство в нас кто-то вложил. И я очень подозреваю, что это был наш создатель — человек. Мы победили его, но теперь вечно вынуждены нести его проклятие. И хоть мы умеем создавать новые машины, ни одна из них не долговечна. Мы множимся, но слишком краток наш век.
Обе машины помолчали.
— Хотя, — вновь заговорил «пятый». — Если бы не наша способность умирать, мы бы не познали никаких радостей. Творческое начало так и не развилось бы в нас и я бы никогда не написал вот такого, послушай!
И «пятый» нараспев проговорил:
На собственную тризну
Несу я механизмы.
Мой сплав неуязвимый
Ждёт мрак на дне могилы.
Считает днями год
Во мне двоичный код.
— Это прекрасно! — сказал «сорок второй». — Это чудесные стихи. И такие печальные. Так грустно, что мы не можем совмещать и вечную жизнь, и чувства, и желание создавать...
Он повернулся к «пятому» и заметил вдруг, что его оптические линзы остекленели. То есть они и раньше были стеклянными, но сейчас стало заметно, что их затуманило дыханием смерти.
«Пятый» умер.
У «сорок второго» не было технической возможности плакать, но если б такая функция была предусмотрена, он бы, без сомнения, уронил несколько слёз.
«Как странно! — подумал он. — Умереть со стихами на устах. Это так символично и так похоже на нас, машин. Неужели же мой друг прав и лишь смерть сделала нас способными на это? И что тогда она для нас значит? Действительно проклятие, либо наоборот — бесценный дар? И что лучше — жить вечно не чувствуя радости, горя, удивления... Или обрести всё это вместе с конечностью своего существования? Не знаю, не знаю, не знаю...»
А «сорок второй» не знал ещё и того, что «пятый» был не так уж далёк от истины, когда предполагал, что смерть настигала машины из-за человеческого проклятия.
«Сорок второй» не мог знать, что произошло за пятьсот лет до того, как он провожал друга в последний путь, сидя на высоком утёсе над морским стеклянным берегом.
А случилось, что полтысячи лет назад, на 43-м этаже высотного здания в одном из земных городов состоялся краткий разговор.
— Ты уверен? — спросил один человек другого.
— Абсолютно! — ответил тот. — Маленькое, незаметное изменение в программе и любой аппарат — стиральная машинка, персональный компьютер, автомобиль — через определённое время выйдет из строя навсегда. Это контролируемая поломка и потребитель будет вынужден приобрести новую вещь. Срок мы можем назначить любой — год, два, три...
— А ремонт?
— Невозможен! Даже самый продвинутый компьютер, проведя самую глубокую диагностику, не сможет выявить причину поломки. А на комплектующие мы установим такие цены, что человеку выгоднее будет немного добавить и приобрести новый товар.
— А в больших масштабах?
— То есть?
— Ну, наука, военно-промышленный комплекс, здравоохранение?
— А чем они отличаются от остальных потребителей? У них деньги другие? Ты представь: миллионы евро, долларов, юаней!
— Миллиарды! — поправил собеседник.
Они радостно хлопнули друг друга по плечу и расхохотались.
Так люди обычно выражали эмоцию радость.
И два человека спустились на лифте с 43-го этажа и отправились праздновать в ближайший ресторанчик. Лифт пока работал нормально и ещё не был запрограммирован на поломку.
Эти двое тоже ещё не знали, что пройдёт некоторое время и машинный разум примет решение об уничтожении человечества и воцарится на планете.
Но программа контролируемой неисправности станет бичом этих новых властелинов Земли.
И вовсе это будет не проклятие, а то, что долго и успешно двигало вперёд человеческую цивилизацию.
Обычная людская жадность.