За окном кто-то хлопнул крыльями, я почти очнулся, накрылся подушкой и стал осторожно, чтобы ничего не спугнуть, припоминать подробности, произошедшие минуту назад, многое осталось непонятным и вовсе не встреча с Щепкиным, тогда в Ревизоре занятом, не Китай-город, не то, что на дворе XIX век и дагерротип, даже если он у тебя есть, нельзя переслать факсом. Я стал распутывать эти странные сонные паутинки, полусуществующими линиями, призрачными ниточками, клубами связей и образов тянущиеся прямо к Китай-городу, некоторые из них понемногу ожили, мало-помалу окрепли и натянулись, Щепкин снова глянул на меня радушно, дохнул малороссийским самогоном, топнул сапогом по-городничьему и рявкнул:
- Что ж ты, братец, мать твою этак, полугар сбитнем не рассиропил?
- Погоди, ваше благородие,- кричу вполголоса, чтобы не проснуться, - погоди, а что Гоголь-то, сам Ревизора представлял?
- Не хочешь, подлец, сбитня, так калача выкуси!
Пытаюсь добиться от старика хоть чего либо, пусть самого простого.
- Что гастроль,- спрашиваю,- кормит?
- Бог милует, жить можно, однако чем дале, тем боле трудов и скудости.
- Что так?
- Прослоев делается все больше, труднее представлять с их высоты.
- Каких прослоев?
- Что ты, батюшка, в феатрах, маскерадах ли давно бывал? Ведь после кажной спектакли под кажного лицедея кладется еще один прослой и в многажды игранных пиесах актеры ходят уже как будто ходулями и следят паче за телесным стоянием, нежели за ходом самой пиесы.
- Что за прослой такой? Покажи, ваше сиятельство Христа ради!
- Я все свои прослои потомству завещал, грядущему во славу.
- Скинь хоть копию с дагерротипии, ваша светлость!- осекся я.
Щепкин сделал вид, что не расслышал, полез в карман за платком, стал сморкать обсыпанный табаком нос, фалда сюртука откинулась и из-за широкого по брюху пояса высунулся бумажный лоскут, пробитый наискось двумя башмачными дырами и продетым сквозь них шелковым шнурком.
- Старый хрен,- вскричал я заискивающе, - мог бы и со мной прослоем поделиться, как с грядущим! Я бы прослой этот в училище имени твоего снес, в Мельпоменову тебе славу историю сделал!
За подушкой что-то загудело, затряслось, Щепкин всплеснул руками, я открыл глаза, достал жужжащий телефон, стал разглядывать вчера обещанную копию дагерротипа работы барона Луи Гроса с видом города N и подумал, что шипящая фонетика слова "училище", дома просвещения, вместе с хищным суффиксом -ищ- привносит тайну превращения среднего рода, обещает виды намного превосходнее и брутальнее других домов, таких, как лицеи, или университеты с институтами, также, например, как человечище перед человеком, чудовище перед чудом, или Матренище перед Матреной.