Мрак сгущается вокруг, ветви оголённые на верхушках деревьев растворяются в густой серости. Шелест иссушенных крон возвещает о ранней осени. Слишком ранней в Аквенике. Из года в год осень приходила, и шлейфом за собой тянула золото листвы. Золотистые шапки деревьев, прежде чем осыпаться безумным королевским конфетти, как на ежегодном праздновании дня рождения монарха, сияли днём и ночью, отчего на заставе чертовски сложно было разглядеть врага…
Ныне же сотрясается не только застава. Но и сам враг тоже. Люд простой шврахается от гниющей растительности. Заражена природа, вмиг преобразилась, что та женщина, подцепившая смертельную болезнь, покрылась язвами, сил лишилась, растеряла свою красоту. Кругом следы Белой чумы. Она безжалостно травит леса, поля и урожай. Местные жители с трудом законсервировали овощи и фрукты, а всё остальное бросили, не решаясь прикасаться ни к чему, что поражено белым налётом. О спорах и их свойствах им было не в домёк, зато наслышаны были, как те, кто рискнули поражённые овощи съесть, умирали. А ещё тем же селянам было не в домёк, что Белая чума, не что иное как побочный эффект магических действий.
Что тем селянам? Зажиточные в трактирах пируют от безысходности, свои семьи побросав.
Ужас обуял всех.
Жанет сплёвывает в угол. Столик-то она в укромном тёмном месте выбрала. Дёрнуло же её! Лучше бы ужин наверх подняла… если бы комнату с каким-то местным зажиточником не пришлось делить. Нехватка мест!
Как во всех других селениях, стоящих на пути к северу. Загор же ничем не отличалась от Тихоречи. День с половиной пути всего лишь отделяет, зато какой! Дремучий гниющий лес, кишмя кищащий чумной живностью! Ни один здравомыслящий не рванёт к соседям, будет сидеть на мягком месте ровно, почтовую голубятню не щадя. Ручные голуби, выведенные в Столичне, столице Аквеники, превосходные крылатые гонцы. Заговорённые от стрел и воровских сетей, исправно делают свою работу. Даже во время нашествие Чумы. Что сто лет назад, что сейчас.
Курлык! Курлык!
Нахохлившийся маленький голубок, сидя на руке в алой кожаной перчатке самого его величества, крутит головой во все стороны то так, то этак разглядывая морщинистое лицо правителя, при подбитой алой мантии и короне золотой на седеющий курчавый волос. Грузный знак отличия монарха был тяжёл, отчего выражение лица короля всегда насупившееся. Нахмуренные брови скрывали ещё не только тяжесть короны, украшенной драгоценными камнями, размером с орех, чуть меньше ладони, но и более глубокие думы.
– Голубь мой вернулся с моим посланием. Значит гонец сгинул.
– Стоит ли делать поспешные выводы в столь беспокойное время? То хоть женщина, но на заставе она служила верой и правдой двадцать лет, – чуть склонив голову в знак уважения, произносит один из главных стражей заставы.
Мужчина лет сорока внушал доверие, потому он ещё здесь и может смело выражать своё мнение.
– О том речь. Женщина! Её место у домашнего очага, а не на заставе. Не Белая чума, скосившая солдат не меньше, чем селян, не было бы этой девки близко у крепости.
– Да, но… она представления не имеет, в какой руке половник держать!
– Хм-м.
– Да, ваше величество! Жанет… мастер своего дела, я лично её обучал. И вы можете мне верить на слово, она превосходно орудует холодным оружием.
– И где же твой ученик? Месяц ожиданий результатов не приносит ни в какой форме! Нет, я знаю, что ждёт за моей крепостью, благо не первый день живу. Гонец погиб смертью храбрых. И стоит признать, попытки добраться до какого-то мифического мага тщетны. Всё.
– Но ваше величество, – рвения стража пересекаются на полуфразе одним лишь мановением свободной руки короля. Тяжело, устало, властно. Пред стражем будто воздушная стена выросла, он не вымолвил более ни слова, настолько он предан был короне. Король сказал, значит так оно и есть. Только бывалого вояку не оставляет мысль и за тяжёлой полированной дверью, Жанет жива и она своего добъётся. Позади вояки раздаётся металлической клацанье, стражи передвигаются с места, смена караула. Близится праздник сбора урожая, а урожая нет. Белая чума знатно потрудилась.
***
О «Странствиях Белой чумы» поёт менестрель, мучая тусклые струны музыкального инструмента округлой формы, отдалённо напоминающий грушку, порезанную пополам, удобно лежит на его коленях, нестройно дребезжит. Фон местного трактира. Жанет почти не вслушивается в текст, да и в бряцанье тоже. Её гложут совсем другие мысли, ей не до неумёхи-музыканта. Так бы сидела, голову подперев об грязный тёмный дубовый стол, пока стол этот не встряхнулся. Рядом сел кто-то нагло, прям по правую руку. Не напротив, ни тем более у края стола пристроился, а рядом, возле неё. Чуть в ухо не дышит.
– Алхимик? Ты что здесь делаешь? Сбежал все-таки.
– Почему сразу сбежал. Я решил подумать над твоими словами и попросил о снисхождении.
– Снисхождение не освобождение. Ты ссыльник, и тебя должны были отправить в шахты, как минимум. Ледяные.
– Так практически я… я вызвался тебя сопровождать в твоих делах ратных.
Жанет недоверчиво смотрит на незваного собеседника.
– Что? Ты ж двух шагов сделать не успеешь, как тебя порвут! Не будь я тогда рядом, уже бы. Ну? Не пропадём. До Демиурга дойдём и всем задницу надерём!
– Пф! Ушам не верю…
– Не верь, а я пока приготовлю всё необходимое нам. И потом, сколько можно меня всё не по-человечески называть? У меня имя есть.
– А разница какая? Сути не меняет. Ты преступник.
– Да в тебе невежества не меньше, чем у того выскочки с игрушкой! Только тот хотя бы вреда не приносит, – кивает Деонит на менестреля.
– Ты кого жизни учишь? Строишь из себя праведника, а сам перетравил полстраны!
– А! Женщина, сколько можно! Ты сама сказала, меня раскаяние спасёт. Каюсь, готов искупить вину, посодействовать короне. За свободу.
– Гарантии нет, что мы живыми вернёмся.
– Брось. Мы пережили многое. И это тоже.
– Как знаешь. Я спать. Завтра вставать рано, – бросает Жанет, вытягиваясь из-за стола плавно и чуть небрежно.
Деонит провожает женщину долгим непроницаемым взглядом водянисто-голубых глаз. Очень долгим. А ведь он капли не выпил даже самого отвратного разведённого пойла по пути сюда! Что ли вдарить по кружке другой?
***
Рассветное небо встречает путников всё также пасмурно. Солнце не думает мир собою украсить. Слишком страшно на земле грешной.
Путь держат двое на север. Взгляд, каким провожали их из трактира местные красноречиво говорил: они самоубийцы. Север их убъёт, если чума не съест. Но выбора не было ни у Жанет, ни у Деонита. Эх, если бы утренняя звезда Путников, что точно на северной стороне всегда восходит, и в этот раз была, путь держать было бы намного легче. Однако её не было. В помощь верным указателей ещё всегда был мох, и тот пропал. Весь белым налётом покрылся, не разобрать среди всего этого тусклого месива под ногами. И оттого деревья, на каких мох этот рос, гнили быстрей. В целях себя обезопасить, путники делали меньше остановок, а до ночи старались добраться до впередилежащего населения.
Жанет знала, она уже должна была найти легендарного мага-отшельника, увы не могла поделать ничего. Конь казённый издох, оттого ей приходится грязь месить днями своими двоими. Написать что ли на заставу? Или? Есть ли смысл?
Дни растягиваются до недель. Одна, вторая, третья, четвёртая, месяц, другой… Север с каждым шагом становится ближе. Грязи меньше не становится нигде, но холод сковывает сильней с каждой неделей. Скоро и того растительность исчезнет. По мере того, как Жанет с Деонитом отдаляются всё дальше от убитых, разъеденных земель средних широт, некогда плодовитых, каменистая почва сменяет раскисшую землю, а деревья уменьшаются в размерах чуть ли не до уровня чахленькой травы. Земли с особенной атмосферой, живностью и людьми. Скупой край, суровый, неприступный. Край колдунов. Иные тут не уживаются. Даже ссыльные каторжники. Одно хорошо, сюда ещё Белая чума не добралась, да живность не столь разнообразна. Никаких зажравшихся октов или других безобразных существ, расплодившихся в дремучих лесах Аквеники. Два шага сделать остаётся до достижения цели. Почему Жанет уверена, что маг поможет мир спасти? Потому что иначе быть не может. И не должно. Он же маг! Даже если удрал в дальние дали, он не может своё дело бросить. В его силах такие вещи делать, на что никто не способен. И сегодня час, когда о его помощи попросят. И он сделает всё, что должен сделать.
Долго же Жанет шла к этой встрече. Лишь бы маг этот был здесь.