Снег вмешивался в жизнь, облепливая снаружи окно. Его белые лепестки, похожие на ромашковое "любит - не любит", густо покрывали стекло, оставляя небольшой просвет, в который могли бы заглянуть сказки, умещающиеся на игольном ушке, и миниатюры, полнеющие от запаха бергамота до размеров повести. В доме никто не ожидал, что заглянет холодная красавица - Снежная Королева, поскольку давно разучились пугать неизвестность глупым тщеславием. Герда заварила чай в фарфоровом чайнике, отчего аромат лимонной мелиссы поплыл из кухни вдоль деревянных панелей, на которых искусный резчик увековечил кленовые листья и "дождинки" ландышей, высокие травы и сосновые шишки, соцветия черёмух и крохотных корольков. Там не было ни одного пышного садового цветка, завлекающего наивных девочек в иллюзию нескончаемой радости. Только лесные, неприхотливые жители, способные выстоять среди метелей и гроз и не утерять свою суть без поддержки хитроумного садовода, способного ловко перекраивать приоритеты в человеческом и растительном мире.
Чай всегда пили в гостиной, расставляя на маленьком круглом столике изящные чашки, маленькие тарелочки с изумрудно-золотой каймой, молочник со свежими сливками и стеклянную вазу в форме большого дубового листа, чуть поджавшего краешки. На тонких прожилках, окрашенных охрой и коричневыми разводами, умещались горсти печенья из лавки "Доброго пекаря" или же полосатая яблочная пастила, которую Герда творила сама. А сегодня там лежали песочные коржики, обсыпанные корицей и коричневым сахаром.
- Мастер Лэнд нынче в ударе, - сказал Кай, отщипнув кусочек от румяного коржика. - Говорит, что на Рождество запёк в каждом десятом печенье завороженный цукат. Дескать, его бабка, лесная колдунья, оставила ему и рецепт теста, и волшебные слова. Вот же выдумщик!!!! Не знаю, какой прок будет тому, кто разжуёт ломтик фрукта, но самому пекарю явно это пойдёт на пользу. Коробки с чудесным печеньем сметают, едва они коснутся прилавка.
- Что ж, - улыбнулась Герда, - чудеса приходят к тем, кто хочет найти что-то новое в себе. И чаще всего вместе с каким-то пустяком в виде цуката, бумажной птички, бусинки или звонка в дверь.
Она разлила душистый чай и начала неторопливо размешивать сахар серебряной ложечкой. За окном летел снег, стенки чашки едва слышно позванивали, Кай хрустел очередным кулинарным шедевром. Всё, как всегда, - чистое, накрахмаленное, понятное и... застывшее.
- Обманул мастер, - усмехнулся Кай. - Уже шестой коржик прикончил, и ни одного чуда не попалось. Ни апельсинового, ни даже тыквенного! А ты так и не попробовала! Остался последний - седьмой. Правда, он не с твоей любимой корицей, а с мелкими орешками. Жуй его скорее, а то я и на него управу найду.
Он пододвинул к жене коржик и вгляделся в её лицо:
- Да, что с тобой? У людей сегодня веселье, а тебя будто наша бывшая ледяная знакомая в макушку поцеловала. Уже пять минут сахар в чае крутишь. Неужели думаешь, что он настолько силён волей, что от кипятка станет ещё прочнее? Ау, Герда! В каком ледяном безмолвии ты заблудилась?
Кай засмеялся, хлопнув себя по коленям. Он был известным балагуром, поскольку уже десять лет выступал с "чёрно-белыми, конопатыми, певчими и колкими" шутками на сцене клуба "Розовая клумба". Попытки "коллег" свергнуть его с артистического трона не увенчались успехом, и Кай каждый вечер до двух часов ночи дразнил публику остротами, в меру "прохаживался" по деяниям правительства, завлекал тонким юмором интеллектуалов и слегка подсаливал пресность бытия нескромными анекдотами. Трон на сцене был самым настоящим, выполненным из кусочков разбитого зеркала, в котором отражались не только ботинки маэстро и лица посетителей, но и правда о каждом из них. Каждый раз, когда Кай усаживался на красный бархат, он начинал воспринимать жизнь того человека, на которого смотрел, как свою собственную. Подбрасывая в ладони три стеклянных шарика и "травя" очередную шутку, он вытягивал из душ неуловимые искры счастья - воспоминания, сложенные второпях в атласную коробочку, грядущие события, от которых может измениться к лучшему судьба, солнечные пятнышки, детский смех, плеск волны, карусель с оранжевыми конями и зелёными драконами. Многое, к чему люди быстро привыкают и без чего им невозможно жить, становилось добычей весельчака, лучшего ученика Снежной Королевы, собравшего когда-то слово "вечность" из прозрачного, отполированного льда. Он до сих пор с удовольствием вспоминал личико Герды, залитое горячими слезами, Герды, прошедшей по снежной равнине, чтобы спасти ЕГО. До чего же забавна была её попытка - возродить в нём то, чего в его сердце никогда не было. Бедная Герда, глупенькая девочка, посмевшая сравниться с Королевой! Как умело они тогда разыграли спектакль, позволивший Каю вернуться в мир страстей и желаний; в мир, который сам по себе настолько искажён, что не требуется зеркало злого Тролля; в мир, где Герды продолжают жертвовать собой, не замечая холода.
Хрум! Герда разломила коржик и увидела жёлто-леденцовый цукат, похожий на солнышко или на старинную монетку, отчищенную до блеска. Она, глядя прямо в глаза Каю, раскусила волшебное послание пекаря и засмеялась ярко, свежо и радостно.
- А мастер Лэнд был прав! Это, действительно, Чудо! Я вижу тебя настоящим - мальчишкой, желающим власти над сердцем женщины и заодно над Вселенной.
В дверь позвонили.
- Иди, открывай, - воскликнула Герда, - должно быть, принесли тебе подарок от Снежной королевы - коньки, обёрнутые синей ленточкой. Иди!
Кай, не веря своим ушам, поднялся и пошёл к двери. На лестничной площадке стояла пёстрая коробка, заполненная лохмами старой, потемневшей ваты. Больше в ней не было ничего!
В комнате стукнуло, открываясь, окно. Ветер ворвался в дом, подхватил из кресла женщину, похожую на белую птицу, или бумажную птичку, напоминающую чем-то прежнюю Герду, и унёс. Куда? Это знала только смеющаяся девчонка, рисующая мыслями цветущий луг и себя - Герду, жующую песочный коржик с волшебным цукатом.