Дьявол и все его присные, что за помрачение на нее нашло?! Дура! Как она могла упустить из вида?! То, из-за чего убили Жакетту, то, что необходимо, чтобы расплатиться с долгами, и принадлежит ей по праву — драгоценности, подаренные Раймоном и отнятые Гильомом. Как она могла не подумать о них?!
Аликс стиснула зубы и зарычала.
Что делать? Можно ли еще успеть сделать что-нибудь? Ведь она сама — сама! — отпустила головорезов брата, не поинтересовавшись, где вещи, что были при нем. Точнее, вещи его привезли монахи и отдали ей, но, разумеется, среди этих вещей не было того, что Аликс теперь желала получить обратно. Магали, которую она заставила перебрать все, подтвердила, но Аликс и так знала — ни денег, ни драгоценностей там нет.
В попытке исправить последствия своей несусветной промашки, Аликс вызвала Жеана и приказала, взяв два десятка крестоносцев, догнать отряд, уже отправившийся в Бретань, и вернуть. Далеко они ускакать не могли. Сколько прошло? Шесть, семь часов? Нагнать еще можно.
А вот захотят ли они вернуться, и сможет ли Жеан их заставить при необходимости, учитывая численный перевес на стороне головорезов Гильома — остается только надеяться. Дать Жеану больше людей Аликс не могла — боялась оставить Гельон без защиты.
— Когда догоните их, не показывайтесь все. Пусть думают, что я послала лишь нескольких человек. Скажешь, что, поговорив с теми, кто вошел в замок, я приняла решение пригласить их всех к себе на службу, — последние указания Аликс дала Жеану уже во дворе, куда спустилась под руку с Магали. — Постарайся, чтобы они последовали за вами добровольно. Если откажутся, сделайте вид, что уезжаете, и нападите позже, когда они не будут этого ожидать.
Численный перевес можно уравновесить внезапностью нападения и умением вести бой. Оставалось надеяться, что Жеан сумеет использовать и первое, и второе.
Ночь прошла в ожидании. От напряжения Аликс не могла сомкнуть глаз.
Что, если Жеана и его крестоносцев перебьют? Это будет ее ошибка, она приняла решение, и в погоне за большим, может потерять то, что есть. Что, если Жеан с его крестоносцами победят, а затем, обнаружив драгоценности, заберут их и скроются? Крестовый поход длится уже больше сорока дней, грехи отпущены и наверняка некоторые, если не многие, собирались домой. И в том, и в другом случае Аликс останется не только без драгоценностей, но и без воинов.
Наверное, разумнее было просто оставить все как есть, но первым побуждением Аликс всегда было действовать и рисковать, а не смиряться и корить себя. Она уже один раз непоправимо недооценила риски в своей жажде действия. Похоже, будет и второй. Но поступить иначе для Аликс значило заведомо принять поражение.
Утро отличалось от ночи лишь тем, что появлялось больше шума. И этот шум возвращал Аликс к насущным вопросам, которые требовалось решить здесь и сейчас. Воровство зерна. Отсутствие кастелянши. Допрос и обыск узников подземелья.
Жакар, которого Жеан оставил командовать крестоносцами в замке вместо себя, был Аликс незнаком. То есть, разумеется, она видела его среди других крестоносцев, но теперь не имела возможности соотнести голос с внешностью, чтобы составить более полное, цельное о нем впечатление. Приходилось опираться на мнение Жеана в большей степени, чем на собственные ограниченные возможности.
Первым делом утром Аликс вызвала Жакара и приказала доставить в пустующую трапезную все вещи узников. Оружие, доспехи и кошели у них отобрали сразу, как только они были схвачены во дворе Гельона. Теперь же Аликс распорядилась обыскать их и забрать также одежду — всю, включая исподнее.
Надежда на то, что в этих вещах обнаружится что-то ценное была мала, но все же не настолько, чтобы не попытаться. Магали пришлось перетряхивать и осматривать всю эту кучу воняющего мужским и конским потом отребья.
— Что мне искать, н-графиня?
— Кошель, тайник, узел. Все, что похоже на камень или монету, — ответила Аликс.
Вещи тех, кто был убит во дворе, стража уже успела поделить, и требование отдать обратно было чревато недовольством крестоносцев.
— Ну что?
— Да нету тут ничего. Грязь одна. Ну и пара монет медных.
— Продолжай искать.
Отправляясь в замок, они все ценное оставили за его стенами? Неужто настолько доверяли соратникам? Аликс сомневалась. Где Гильом мог спрятать драгоценности? В пути и так, чтобы собственные приспешники не нашли после его смерти?
— Ой, я нашла! — послышался голос Магали.
— Где? Что?
— В узле на рубахе. Сейчас… — девчонка кряхтела от усердия, развязывая ткань. — Перстни. И сережки.
— Покажи, — нетерпеливо приказала Аликс, и лишь потом, когда Магали сложила найденное ей на колени, поняла весь издевательский смысл сказанного слова. Она не могла увидеть, что это за вещи, из золота ли они, какие камни вставлены в оправу. Впрочем, даже на ощупь было понятно, что украшений немного — два перстня и пара серег. Определить, те ли это драгоценности, что дарил Раймон, Аликс кончиками пальцев не смогла, а посему передала находку назад, служанке.
— Опиши мне их.
Серьги и один перстень, судя по тому, что рассказала Магали, были все же золотыми, но определенно не являлись фамильными драгоценностями де Ге или де Вуазенов. Добыча победителей.
— Ищи дальше, — велела Аликс.
— Больше ничего нету, — сказала Магали, закончив обыск.
Лучше, чем ничего. И все же… где остальное?
Следом Аликс занялась кражей зерна. Но мешков в том месте, которое указал Реми, за выгребными ямами, уже не оказалось. Посланный накануне проследить за теми, кто будет забирать мешки, крестоносец явился с повинной — проморгал не только появление вора, но и исчезновение украденного. Аликс склонна была считать, что, скорее, сделал вид, что ничего не заметил, по обоюдовыгодному сговору. Так не пойдет. Поиском и охраной должна заниматься сторона, не заинтересованная в пропаже. Нужна кастелянша. Нужны наемники, верные лично Аликс.
Она приказала снова вызвать в замок смерда Браканта. На сей раз вместе с женой.
— Этот хлеб — единственная возможность дожить до весны для всех вас. С него еще предстоит платить десятину и налоги. Отныне ты отвечаешь за его сохранность. Найди людей, выстави охрану, ловушки, что хочешь, но чтобы больше не пропало ни зернышка.
— При всем уважении, н-графиня, даже если я найду людей, что может крестьянин против крестоносца?
— Мне не нужно, чтобы крестьяне сражались с крестоносцами. Мне нужно, чтобы они оповещали о ворах. Пусть охраняют с собаками, в конце концов.
Да, точно. После штурма в Гельоне стало слишком тихо — пропали собаки, а они нужны.
— Слушаюсь, н-графиня.
— И еще. Как зовут твою жену?
— Рачель, н-графиня, — ответил женский голос. С должной почтительностью, но спокойный и уверенный.
— Ты когда-нибудь прислуживала в замке?
— Нет, н-графиня.
— Ты хорошая хозяйка?
— Не мне, наверное, об этом судить. Люди говорят, что да, н-графиня.
Голос и слова уверенного, взрослого человека. Что ж, все равно другого выбора у Аликс сейчас нет.
— Будешь выполнять обязанности кастелянши до тех пор, пока я не найду ей замену.
Молчание. И наверняка переглядывание между собой.
— Но, н-графиня, — наконец начал Бракант. — У нас трое малых детей, и еще идет молотьба. К тому же в замке среди крестоносцев Рачель не буд ет чувствовать себя в безопасности, и я буду беспокоится за нее.
Среди крестоносцев и монахов еретикам, действительно, будет беспокойно. С другой стороны, Аликс выбрала Браканта и его жену именно потому, что лгать им запрещала вера.
— Чтобы безопаснее чувствовать себя в замке, смогли бы вы покаяться? — спросила Аликс.
— Мы не сделали ничего дурного, н-графиня. В чем нам каяться? — осторожно, но уверено прозвучал твердый отказ.
— Тогда найдите в деревне девку, которая будет нянчится с детьми, и приступайте к службе в замке.
Как бы Аликс не хотела отложить или избежать, пленных необходимо было допросить. Даже если бы она могла видеть, такой допрос был бы сложной задачей, а в ее нынешнем состоянии задача усложнялась вдвойне.
Аликс спустилась в подземелье в сопровождении Магали и Жакара. Девчонку она затем отпустила, сказав, что обратно ее позовут, когда Аликс будет уходить. Расправив плечи Аликс несколько мгновений стояла молча, прислушиваясь, но звуки сообщали лишь о том, что пленных переводят из самой малой темницы в более просторную, освобожденную от хранившегося тем зерна. Как они смотрят на нее, каково их настроение — этого звуки подсказать не могли. Повязка давила не только на глаза, она почему-то мешала Аликс дышать или, быть может, это не хватало воздуха в темнице, быстро наполнившейся смрадом немытых тел.
— Мне известно, что мой брат приказал одному из вас убить меня, — сказала Аликс, когда звуки в темнице стихли. — Я хочу знать, кому.
Ответом стал смешок. Тихий, но не скрываемый. Люди Гильома. Некоторые из них хорошо знали, как Гильом поступал с Аликс. Они не боялись ее. А зря.
— Сколько бы он не обещал, я удвою вознаграждение.
А вот теперь тишина. Деньги и возможность обмануть — это был тот язык, который они понимали.
— Да нет у тебя столько, — сказал кто-то с усмешкой.
— Почему же? — тоже усмехнулась Аликс. — Эта темница до вас была заполнена зерном, и не одна. Зерно легко обратить в монеты.
О драгоценностях, отнятых у Жакетты, она упоминать не стала — добровольно вернуть их точно не захотят.
— Я повторю вопрос: кого Гильом посылал убить меня?
Еще один смешок в ответ, а потом наглый голос с хрипотцей произнес:
— Гнилозуба, но его твой полюбовничек как раз отпустил на все четыре стороны.
Свалить вину на отсутствующего — старо как мир. Реми не мог так ошибиться, в людях он разбирается неплохо. Если бы Аликс могла видеть, выбрала бы сама.
— Одного Гнилозуба или кого-то еще?
— На такую щепку кого-то еще? Ну разве если убивать через это.
Смешки перешли в гогот. Не стоило труда догадаться, какой жест бедер сопровождал слова «через это».
— Значит, «через это» он не приказывал. А как приказал?
Пусть ржут, смех заставляет расслабиться.
— Почем мне знать? Мне он не приказывал.
Вспомнил об осторожности и прикусил язык.
Допрос пошел на еще один виток. И на еще один. И еще. Сколько это длилось, Аликс затруднилась бы сказать. От звуков, которые они издавали, от вони, которая от них исходила, Аликс казалось, будто ее медленно, снизу вверх заматывают в слизкий, липкий кокон, с каждым оборотом отнимая возможность дышать. Но она продолжала в попытке вычислить посланного к ней убийцу, в попытке понять, где они могут прятать драгоценности, пока в какой-то момент не почувствовала, что с нее довольно.
— Тот, кто назовет мне имя, останется цел и невредим. Один.
Аликс выдержала время, давая пленникам возможность обдумать услышанное, и поинтересовалась у Жакара, есть ли среди крестоносцев кто-нибудь с навыками опытного палача. Такой довольно быстро нашелся.
— Говорю же, это Гнилозуб, — раздался хрипатый голос, который Аликс уже успела запомнить.
— Это Дохляк, госпожа графиня. У него и прозвище про то самое.
— А я тебя сейчас назову в ответ, понял?!
Они называли имена, прозвища, и Аликс пыталась вслушаться и запомнить. Имен было много, потому что они врали, подобно Гильому, множа свою ложь, превращая таящуюся в ней крупицу правды в приманку и насмешку. Пора принимать решение. Продолжить допрос с пристрастием или заканчивать, так ничего и не добившись?
В замке монахи, они донесут Арно, что графиня де Ге схватила и пытала крестоносцев погибшего брата. А уж что могут наплести про нее эти отребья и вовсе не нужно слышать ни Арно, ни кому-либо другому. Как поступить? Пытать? Казнить? Отпускать нельзя.
— Все готово, госпожа графиня, — послышался голос Жакара. — Палач ждет.
— Отрубить кисти рук и вырвать языки. Затем перевязать и сопроводить до границы моих владений.
Лишь наивные дураки думают, что свободы можно добиться, не запятнавшись кровью. Аликс была такой дурочкой полтора года назад, но не сейчас. Больше они ничего и никому не скажут. И никого не убьют.
Аликс снова почти не спала ночью в ожидании вестей от Жеана, в ожидании его возвращения. Сопровождать освобожденных она выделила лишь одного крестоносца, и теперь, с одной стороны, сомневалась в своем решении, а с другой — опять боялась оставить замок без защиты. То делать, если Жеан не вернется? Искать наемников. Где? Обратиться к еврейским купцам? Они нанимают охрану для своих обозов, и точно знают, где и кого можно нанять. Но это долго, а купцы сами нуждаются в охране сейчас как никогда. Если отряд Жеана перебили, наемники нужны в Гельоне как можно скорее. Где их взять? К кому обратиться? Безье и Альби уже заняты крестоносцами, из ближайших городов и замков остаются Нарбонн, Лодев и Монпелье. Отправить туда гонцов, завтра же. И Гельон лишится еще трех защитников.
Заглушая тревогу ожидания, днем Аликс с Магали, Бракантом и его женой занялась пересчетом свезенного в замок зерна. С пером и свитком к ним присоединился один из монахов-доминиканцев, фра Анджело — посчитав общий урожай, следовало определить и причитающуюся церкви десятину. Аликс прекрасно понимала, что монахов Арно ей прислал в том числе для этого. Не в последнюю очередь для этого, и, не собрав десятины, они отсюда не уедут. Но поскольку сама Аликс писать не могла, была в присутствии монаха и какая-то польза.
Ближе к закату прибежал крестоносец с известием, что отряд Жеана показался на дороге.
— Считай, — приказала Аликс, когда под руку с Магали поднялась на крепостную стену.
Магали насчитала два десятка и еще двоих. Больше, чем покинуло замок, значит, есть пленные. Аликс медленно выдохнула.
— Спускаемся.
Понять, в каком состоянии вернулся отряд, она могла лишь со слов Жеана, поэтому сразу же велела ему подняться с ней в графские покои.
— Вот, госпожа графиня, — вслед за голосом раздался тяжелый металлический стук.
— Что там? — спросила Аликс.
— Я так понимаю, ваше наследство.
Аликс спросила не об этом, она хотела знать, что именно он привез. Ладно, «наследство» она разберет с Магали.
— Убитые, раненые есть?
— Двое убитых, четверо раненых.
Могло быть хуже.
— И, значит, пятеро пленных?
— Да, верно, госпожа графиня. Так и есть. Один тяжело раненный, я думал, не довезу, но пока вроде дышит.
— Хорошо. Что с остальными?
— Мы когда их нагнали, они друг друга почти перебили уже. Добычу делили. Пятерых мы захватили, еще человек семь скрылись, так что здесь, наверное, не всё.
— Этих семерых вы не искали?
— Искали, но они успели перейти пределы ваших владений. А на землях Транкавелей я их преследовать не решился.
— Что ж, это было мудро с твоей стороны.
Все обошлось лучше, чем можно было надеяться. И Жеан вернулся, честно передав ей в руки хотя бы часть добычи.
— Твоя верность и разумность заслуживают награды. Подумай, чего бы тебе хотелось.
— Подумаю, госпожа графиня.
В мешке, брошенном Жеаном на стол, оказались монеты и драгоценности. Аликс с помощью Магали разбирала их до глубокой ночи. Монеты были разные — медь, золото, серебро. Довольно увесистый кошель. Из драгоценностей Аликс узнала серьги и ожерелье, принадлежавшие матери Раймона, и браслет — один из его подарков ей самой. Остальные вещи — еще несколько пар серег, браслет, кольца, очевидно, были трофеями Гильома. Очевидно было и то, что сбежавшие с поля боя головорезы брата унесли с собой не малую, если не большую часть его добычи, а часть, вполне возможно присвоили себе и крестоносцы Жеана. Но полученная ей часть все равно лучше, чем ничего. Можно будет нанять наемников.
Отпустив сдерживающую зевоту Магали, Аликс в одиночестве спрятала мешок под кровать, где уже лежали деньги, одолженные у еврейских купцов, и добыча, отобранная у первой группы пленников.
Сон был беспокойным и недолгим. Аликс проснулась от тихого, осторожного скрипа и ощущения, что в ее покоях кто-то есть. Она привстала на кровати напряженно прислушиваясь и вглядываясь в темноту. Неужели убийца все еще жив, как-то сумел освободиться из подземелья и счел делом чести выполнить полученный приказ?
Внезапно сверкнула молния, и в этой быстрой вспышке Аликс успела заметить темную фигуру у стены слева. Кто это? Кто там? Быть может, Реми, прокравшийся по тайному ходу? Или она приняла за человека причудливую тень? Сердце стучало все громче, мешая прислушиваться к происходящему вокруг.
Еще одна тихая, без грома, вспышка молнии, и Аликс отпрянула, обнаружив, что фигура уже угрожающе нависла над ней, а свет повторной, еще более яркой вспышки, высветил лицо.
Гильом! Прежде, чем потрясенный разум успел найти объяснение «Как?! Откуда?», он, ухмыляясь, протянул к Аликс руку, и она с брезгливым ужасом обнаружила, что пальцы отделены от ладони, хотя движутся вместе с ней, и пальцы эти принадлежат не Гильому, а его жертвам. Гильом подчинил отрезанные пальцы своей воле, а она… она забыла кинжал. Аликс не чувствовала несгибающейся привычной тяжести в потайном кармане платья и судорожно, сквозь громкий, ускоряющийся стук сердца шарила в темноте рядом с собой в поисках ножа. Нож все не находился, от бессилия перед самым страшным своим кошмаром Аликс то ли всхлипнула, то ли захрипела и… проснулась. В темноте. Это во сне она видела Гильома, а на самом деле могла лишь слушать и щупать темноту.
Аликс слезла с постели и, миновав треклятые ступеньки, принялась успокаивать себя привычным способом — мерить шагами комнату.
И мерила, пока совершенно не потерялась в пространстве и не налетела на стену. От неожиданной силы удара прервало дыхание, но Аликс не стала отодвигаться прочь от каменных плит. Если двигаться вдоль них на ощупь, можно найти окно — в такие мгновения ей всегда не хватало воздуха.
Где-то снаружи пропели петухи. Интересно, первые? Вторые?
На счету Гильома множество отрезанных пальцев, а на ее счету отныне семь пар отрубленных кистей и семь языков. Она сделала еще один шаг навстречу тьме. Или свободе. Свободе творить тьму.
Ей все чаще казалось, что единственная истинная свобода заключается в том, чтобы уйти. Провал недостроенной галереи манил Аликс. Истинная свобода в том, чтобы выбрать, когда прекратить играть в заведомо проигрышную игру на навязанных тебе условиях. Именно поэтому церковь эту свободу так оберегает и запрещает. Аликс цеплялась за жизнь назло Гильому, но теперь, когда его не стало, мысль о том, чтобы выбрать свободу, вновь обрела опасную привлекательность.
Не стоит открывать окно. Просто немного постоять тут, у стены.
Гильома больше нет, и в наследство ей он оставил не только награбленные неизвестно где драгоценности и призрачное право на Вуазен, но тьму, слепоту и одиночество изуродованной судьбы. Аликс предстоит до конца жизни угадывать смысл происходящего по шумам, по ощущениям в кончиках пальцев, навеки быть привязанной к поводырям, к чужим, готовым обмануть глазам и словам. Родись она такой, быть может, слепота не вызывала бы в ней столько горечи и гнева. Но Аликс еще помнила, что такое видеть. Посмертным и самым изощренным «даром» Гильома стала потеря, смириться с которой ей будет слишком нелегко. Он лишил Аликс самого дорогого удовольствия в жизни — чтения, и одной из самых значимых частей свободы — возможности передвигаться без посторонней помощи.
И все же Гильом умер, а она жива и теперь свободна хотя бы от него. Пусть победа и ощущалась как усталость, бессмысленность и тоска до тошноты и кома в горле.
Аликс прижалась лбом к стене, кожей лица и пальцев ощущая холодную, отрезвляющую твердость камня. Ком в горле застрял болью, но плакать она не хотела, и камень помогал ей в этом. Собраться, быть сильной. Как эта стена, она выстоит вопреки всему.