Кажется, Ловэль так не волновался с момента пострига, ведь от того, сумеет ли он незаметно подрезать веревки, что стягивали запястья травницы, зависела не только ее жизнь. К счастью, обвиняемая все поняла и попросила исповедовать ее, в чем он, конечно, не смог отказать подсудимой на пороге смертельного испытания. И они уединились.
— А если я все же ведьма? — спросила та, когда дело было сделано.
Инквизитор устало передернул плечами:
— Если и так, то не самая плохая. Ведь я вел это дело, присутствовал при опросах... Вы помогаете людям, как умеете, и в этом я убедился и на собственном опыте.
Травница улыбнулась, стараясь не шевелить руками, чтобы путы не упали прежде времени.
— Вы тоже не самый ужасный инквизитор, в отличие от многих, — вернула она комплимент.
Однако пальцы Ловэля накрыли ее уста, предостерегая от дальнейших глупостей:
— Не стоит заблуждаться на мой счет. Просто вам посчастливилось познакомиться лишь с моей тенью, измученной сомнениями и страхом, уставшей... Еще две недели назад я, скорее всего, не пожалел бы вас.
Травница качнула головой, порываясь что-то возразить, но Ловэль сильнее надавил ей на губы, пресекая сию попытку:
— Нам пора. Не желаете в чем-либо исповедаться, на всякий случай?
Женщина покачала головой, и он вывел ее обратно к месту казни, коей, без сомнения, являлось испытание озером. Озером, из которого, на его памяти, еще никто не всплывал. И травница не всплыла, так что он со спокойной душой снял с нее посмертно обвинения в колдовстве. После чего ему оставалось сделать только одно...
— Брат Ловэль, как же это?.. — казалось, новость об его отставке шокировала и огорчила брата Иосифа. Впрочем, возможно, так оно и было. Чужая душа — потемки.
И он дружески сжал плечо молодого священника:
— К сожалению, в силу личных причин, я больше не могу добросовестно исполнять обязанности инквизитора, а, следовательно...
Тот опустил голову:
— Мне будет не хватать вас, брат мой, — с чувством заверил он. — Куда вы теперь?
— В один из дальних монастырей, искать покой в душе своей и молиться за души невинно загубленных.
Брат Иосиф отступил, резко поддавшись назад, невольно, а может и намеренно избавляясь от касания чужой ладони:
— Это из-за нее... — выдохнул он, не скрывая переполнявших его: раздражения и отчаяния. — Зеленоглазая ведьма наслала на вас чары. Сбила с пути истинного. С каким наслаждением я утопил бы ее еще раз...
Ловэля точно окатили ледяной водой, однако он сумел сохранить внешнее спокойствие.
— Осторожнее, брат мой, — предупредил он, пытаясь охладить молодого священника. — Ваше поведение можно расценить, как ревность.
Брат Иосиф вздрогнул, подняв на бывшего инквизитора испуганный взгляд, и выскочил за дверь. Слушая его стремительно удаляющиеся шаги, точно тот бежал прочь, Ловэль качнул головой, отказываясь верить в то, что нарисовал его воспаленный, измученный видениями и бессонницей разум. На следующий день, покидая обитель, он искал брата Иосифа взглядом среди провожающих, желая извиниться и попрощаться, но не нашел. И это оставило в душе неприятный осадок и мысли в голове, будто вложенные туда проклятым колдуном.
Покидая пределы столицы, где оставалась прежняя жизнь, Ловэль оглянулся. Жалел ли он о своем решении? Пожалуй, нет. Пусть его вера в Господа и не покачнулась, у него появились сомнения в верности методов церкви. И он больше не мог закрывать глаза на их несовершенство.
Ловэль не собирался спать, с ужасом ожидая очередное видение, в котором окажется один на один с колдуном. Колдуном, который всю последнюю неделю, пока инквизитор ожидал решения епископа, пытал его снова и снова, и безудержно, на грани безумия смеялся, когда он выдыхал очередное проклятье. Однако кобыле был необходим отдых, и он устроил привал под раскидистым кленом у обочины тракта.
— Ты не спал всю прошлую ночь, — заметил вдруг насмешливый голос колдуна, и тот нарочито не спеша вышел из-за необъятного ствола. — Пытаешься уклониться от наших встреч? Глупо. Более того, мне придется тебя наказать, отец Ловэль.
Колдун сделал пасс рукой, и за его спиной возникла четверка низших, уродливых демонов. Те недвусмысленно облизнулись и погладили когтистыми лапами огромные твердые члены.
— Нет! — испуганно вскрикнул Ловэль, вжимаясь в ствол клена.
— Отчего же, — засмеялся колдун, отходя в сторону, — по-моему, нам уже давно пора устроить оргию, ты не находишь? Тем более что теперь никто не придет разбудить тебя... Жаль зрелище не увидит твой юный воздыхатель. Ему нравится смотреть, как насилуют, мечтая очутиться на месте жертвы. Когда воскресну, обязательно навещу его, — колдун все смеялся, совсем как во время процесса. — Впрочем...
Щелчок пальцев и, недоуменно озираясь, у ног колдуна материализовался обнаженный брат Иосиф.
Демоны засмеялись, подступаясь ближе, и брат Иосиф, сглотнув, испуганно замотал головой.
Колдун усмехнулся:
— Если тебя пугает размер, первым могу быть я.
И не дожидаясь ответа, наклонил юношу вперед, удерживая за шею. Приставив к анусу член, медленно вогнал его внутрь. Брат Иосиф закричал, пытаясь вырваться, но его держали крепко. Он продолжал кричать и стонать каждый раз, как колдун двигал бедрами. Бывший инквизитор слышал, как стоны из болезненных стали сладостными. Однако колдун неожиданно покинул поруганное тело, не доведя дело до конца, и брат Иосиф медленно осел наземь, чтобы подползти на четвереньках к демонам, моля овладеть им.
— Видишь? И вы все такие — садисты и шлюхи, которые боятся сами себя... — сказал колдун, склоняясь к самому уху жертвы. — Он мечтал, чтобы это сделали с ним. Правда, он хотел, чтобы это был ты, отец Ловэль, но какая разница? Тем более, ты не смог бы удовлетворить его полностью...
— Останови это, — потребовал Ловэль, не в силах смотреть на то, что вытворяют с парнишкой демоны, и не в силах отвести взгляд.
— Нет. Нет, не так быстро, святой отец.
И он обнаружил себя обнаженным, привязанным к дереву. По телу прокатилась мурашками тошнотворная волна страха перед сексуальным насилием со стороны колдуна или демонов. Однако вместо это на спину обрушилась плеть, вспарывая кожу до мяса, и их крики с братом Иосифом составили партию.
Наконец, через листву пробился первый солнечный. Сквозь пелену и шум в ушах донесся голос колдуна:
— Отче... — позвал он, проведя пальцами по свежим ранам, срывая с уст тихий стон, и с наслаждением их облизал. — Моим друзьям очень понравилась маленькая шлюшка, ты же не будешь против, если я подарю ее им в вечное пользование?
С трудом приподнявшись на руках, Ловэль увидел в объятьях мучителя бесчувственного брата Иосифа и закричал:
— Нет!
— Вот и славно, — усмехнулся колдун, швырнув парнишку демонам, немедленно растворившимся в воздухе вместе с подарком. — Не люблю, когда кто-то, даже мысленно, зарится на то, что принадлежит мне.
Зажмурившись, молясь за душу брата Иосифа, бывший инквизитор не заметил, как колдун оказался рядом, снова собрав в кулак его волосы, заставляя посмотреть в глаза:
— Так я жду тебя завтра, святой отец, — сказал он, исчезая.
Распахнув глаза Ловэль обнаружил, что лежит под деревом, рядом с которым мирно паслась его лошадь.
— Вы не удержите его.
Вздрогнув, Ловэль поднял взгляд на травницу, качающую головой в нескольких шагах от него.
— Надеюсь, вы не находились тут все это время? — чтобы не отвечать на констатацию факта, кроющуюся в словах женщины, спросил он.
— Пойдемте со мной. Вам сейчас нельзя оставаться одному, — так же проигнорировала вопрос травница, поманив его рукой.
Прежде чем свернуть на едва заметную тропу, которой уходила, не оглядываясь, травница, Ловэль оглянулся на проделанный путь. Он должен вернуться и убедиться, что все было только сном, и с братом Иосифом все в порядке. Но сперва, он поговорит с той, что единственная могла ему помочь.
— Куда мы идем? — спросил он травницу, когда солнце уже высоко поднялось по небосклону.
— Уже пришли, — с улыбкой оглянулась та через плечо и кивнула на крохотную лачугу, потрепанную временем, но еще достаточно крепкую. — Прежде тут жил старый отшельник. Теперь, после воскрешения, здесь живу я.
Женщина гостеприимно распахнула дверь, приглашая войти, и Ловэль, привязав кобылу, шагнул под низкий свод темной комнаты. Опустился на неказистый стул.
— Не стоит взваливать на себя чужое право выбора и ответственность за него, — посоветовала женщина, наконец, перестав суетиться по маленькому своему хозяйству и присаживаясь напротив. — Я ведь предупреждала вас, чтобы вы не верили в реальность того, что происходит во сне.
Мужчина сокрушенно покачал головой, склонив ее в жесте вины и усталости:
— Я и не верю. До тех пор, пока он не выбивает почву у меня из-под ног.
— Знаю. Он выискивает ваши слабые места, как брешь в крепостной стене, и бьет в них тараном, а вы... Вы слишком уязвимы, ибо привыкли прятать эти слабости. Укрытый рясой, вы разучились противостоять нападению извне. Подумайте, какая еще рана спрятана в глубине вашего разума, брешь, куда колдун еще не бил. Что-то, что до сих пор причиняет боль и гложет, рана, которая так и не зажила. И будьте готовы отразить сей удар.
— Как? Он же видит меня насквозь...
Травница рассмеялась:
— Разумеется, ведь он обитает в вашей голове. В некотором роде, это сейчас ваше второе "я", темное и злое. Он знает все, что знаете вы, питается вашими страхами и сомнениями, обидами и печалями. Вы должны победить их и тогда вы будете контролировать сны, а не он.
Ловэль горько усмехнулся. Легко сказать... Ведь некоторые вещи он носил в себе половину жизни, а времени на борьбу оставалось все меньше.
Травница заметила, что скоро он может стать опасен для окружающих, предложив остаться у нее, пока они не решат проблему, и Ловэль согласился, боясь повторения прошлого сна. А в свете последних событий появился риск, что его признают одержимым, и он вернется в родную обитель, только уже в совсем ином качестве, и не желал себе подобной доли. Да и никому не желал... Прислушиваясь к тому, как хозяйка готовит чай, он снял дорожный плащ и откинулся на спинку стула. Ему казалось, он знает, куда придется очередной удар колдуна и готовился к этому морально, пытаясь победить застаревшие чувства, как советовала травница. Вот только его не оставляла мысль, что, зная об этом, колдун ударит в другую болевую точку, которых хватало... Почувствовав, как невольно начинают закрываться глаза, резко выпрямился. Нет, он еще не готов. Вот только глаза упрямо закрывались. Сколько он уже нормально не спал, месяц? Однажды его тело просто не выдержит...
Травница поставила перед ним кружку, и в носу защекотал терпкий аромат. Втянув его ноздрями, чувствуя, как сонливость отступает, Ловэль посмотрел на женщину:
— Что это?
Та обворожительно улыбнулась, делая глоток из своей чашки, где плескался обычный чай:
— Я добавила в напиток травку, она поможет вам... взбодриться.
Ловэль улыбнулся:
— Как раз то, что нужно, — заметил он, делая несколько осторожных глотков, чтобы не обжечься. Отметив, что на вкус напиток не менее хорош, чем его запах. — Я смогу продержаться на нем хотя бы несколько дней?
Женщина кивнула:
— И даже больше.
Ее слова согрели душу, как чай согрел тело. Допив его до конца, священник потер лицо, пока не подействовала травка, пытаясь справиться со сном привычными способами...
От бревенчатых стен отдался знакомый смех:
— Вы сегодня рано, отец Ловэль... Соскучились?
Колдун стоял в проеме распахнутой двери, подпирая плечом косяк. Как всегда, ядовито насмешливо кривя тонкие губы. Он словно к чему-то прислушался, и усмешка сменилась задорной улыбкой:
— Ах нет, ты собрался сражаться, отче? Как интересно, — заметил он, щелкнув пальцами, и мир вокруг них преобразился по его велению.
Больше не было лачуги отшельника, они стояли друг против друга посередине просторного зала с высокими потолками. В арочные окна лился яркий солнечный свет, освещая каждый уголок, и священник судорожно вздохнул, узнавая родовой замок, в котором родился и вырос.
— Сколько лет ты не был тут, отец Ловэль? — поинтересовался колдун, неспешно пересекая зал. — Десять? Пятнадцать?
— Семнадцать.
Ловэль уже понял, какое слабое место тот выбрал на сей раз, и сердце заколотилось быстрее.
— Верно. Потому что был обижен, так обижен, что даже не прибыл на похороны отца.
— Я помолился за его душу, — точно оправдываясь, выдохнул Ловэль. Как бы там ни было, но потом он не раз пожалел, что не смог переступить через старые обиды.
Колдун рассмеялся:
— Месть достойная священника.
Ловэль усмехнулся:
— Отец хотел видеть меня священником — я выполнил его волю, — ногти впились в кожу ладони, отрезвляя, и он перевел дыхание, совершая несколько шагов по зале. Столько воспоминаний... даже голова закружилась. Обернулся к противнику. — Я знаю, что ты скажешь, колдун. Только я переболел давно. Я уже не тот мальчишка, каким был тогда, и с высоты прожитых лет понимаю — это был мой выбор. Мне не хватило духа пойти против отца, моя уязвленная гордость толкнула меня на постриг, и только себя я должен ненавидеть. Кроме того, отец был прав, отдав титул наследника моему брату. Род должен продолжаться, а я вряд ли подарил бы ему внуков...
И губы колдуна перестали кривиться в улыбке превосходства. Впрочем, ненадолго:
— А ты схватываешь на лету, святой отец, — дождался Ловэль комплимента, который впервые прозвучал без издевки, а потом зеленые глаза сверкнули острыми гранями. — Только это не спасет. Пусть я не смогу обрести физическую форму, но навсегда останусь в твоей голове, терзая по ночам. Через твои знания и мысли, я стану искать и приводить в наши сны все новые души и развращать их, обращая в грешников. И ты будете бежать по миру, отче, нигде не находя постоянного пристанища, неся в себе зло, не отравившее тебя, но оттого не менее ядовитое.
Колдун все говорил, расписывая будущее, от которого в душе поднималась ярость, а в глазах темнело. Или в созданной им реальности мерк свет?
— Замолчи! — выкрикнул Ловэль, хватая со стены меч и вынуждая колдуна отскочить, срочно создавая ему пару. Удивительно, но и спустя столько лет, руки помнили рукоять и приемы, когда-то освоенные и заученные. Тело помнило, когда наступать, когда уклоняться или выходить из схватки, чтобы изменить ее ход. — Не бывать этому! Не бывать!
Впрочем, следовало отдать должное, колдун был хорош, так хорош, что казалось, будто он дерется в пол силы, делая противнику поблажку. А может, так оно и обстояло, Ловэлю некогда было анализировать, уследить бы за вражеским клинком...
Пол замка снова дрогнул, только теперь бывший инквизитор был уверен, что ему не показалось это в круговерти схватки. Колдун не удержал равновесия и упал, меч выпал из его руки и покатился по наклонной. Воспользовавшись счастливым стечением обстоятельств, Ловэль приставил острие клинка к его горлу. И колдун вновь... засмеялся, точно смерть ничуть не пугала его.
— Ну, что же, отче? — напротив подначивал он. — Ты же хочешь этого. Избавиться от меня раз и навсегда. Убить, выплеснув все то, что копилось в душе это время.
От слов колдуна что-то сладко сосало под ложечкой, ладони вспотели, и клинок буквально рвался вперед. Всего одно движение, одно усилие и этот ненавистный смех замолкнет навсегда, но Ловэль отчего-то медлил, не сразу понимая, что останавливает его. Он ведь не палач, чтобы собственноручно карать, а если и делать это, то с холодной головой, как хранитель закона, а не... убийца! Меч, звеня, полетел следом за собратом. Колдун переменился в лице и неожиданно схватил священника, меняясь с ним местами. Навис, зло усмехаясь:
— Ничего, у нас теперь много времени, отче, и однажды ты сдашься, — заверил он, отпуская жертву.
Ловэль недоверчиво посмотрел вслед колдуну, что отошел к противоположному концу стола, чтобы налить себе в кубок вина, которое сам же и сотворил мгновение назад.
— Еще не понял? — прозвучал в тишине все такой же насмешливый, но непривычно тихий голос. — Белобрысая ведьма! Она заточила нас тут. Обоих. Не верит она в тебя, отец Ловэль. Ох, не верит...
Смех колдуна, морозом скользнувший по позвоночнику, отдался от сводов пустого родового гнезда, неся с собой обреченность и страх...
Склонившись над мужчиной, уснувшим за столом, травница скользнула ладонью по коротким, чуть вьющимся волосам и накинула на плечи плащ с меховой оторочкой.
— Я постараюсь найти для вас экзорциста, святой отец.
© Захарова И.Ю 2016