Шлимазл

-Здравствуйте, дядя Зина!
-Здравствую, здравствую, спасибо … спасибо партии родной, - громко, для дожидающихся своей очереди, сказал мой парикмахер и, пожимая мне руку, тише повторил,  добавив концовку, - спасибо партии родной, за то что я ещё живой.
Да ещё какой! Живее всех живых, хотелось мне в эту минуту сказать, глядя на подвижного, молодцеватого в свои семьдесят с хвостиком, земляка. Его можно было назвать толстяком, но и полнота тела была ему к лицу. А лицо выражало доброту милого человека. Годы посеребрили его голову, но не оставили морщин и складок, сохранили румянец на щёках. Так что он мог благодарить природу за свою породу, а уж никак партию.
При последних словах о ней - родной, он взглянул на меня с прищуром и выражение оптимизма покинуло его лицо.
-И каким боком, спрашивается, я тебе дядя, - вдруг не принял он моё традиционное обращение, никогда прежде не смущавшее его.
Странно… А то он не помнит, как я- три вершка от горшка, четырёхлетний - путался у него под ногами, когда он ходил к нашей соседке - красавице Басе. С тех пор я и называю его дядей. Тогда все взрослые были мне дядями и тётями. Да я бы язык сломал, выговаривая его имя отчество - Зиновий Борухович.
Тётя Бася всех завораживала своей цыганской красотой: глазами зелёными с поволокой, локонами волос цвета вороного крыла, губами алыми , сочными, большими, будто только что нарисованными художником.
Моя мама говорила: «Зина млеет от Баси!» Но отношения их не одобряла Однажды она сказала: «Евреи - преданные мужья, а этот ****ует, как гой! И Бася ведёт себя, как ныкейва!»
Мы с дядей Зиной давно уже выяснили, что мишпохи у нас разные, но зачем-то он решил меня уколоть - видно заявился я не вовремя, некстати.
-Не мог бы ты кому –нибудь другому испортить Новый год! Я тебе денег дам на бритьё...
Так вот в чём дело! Кончилось у дяди Зины на меня терпение. На моей нежной после ожога коже растут жёсткие волосы - хуже проволоки, как считает мой незаменимый парикмахер. После моего бритья у него тупится бритва, не говоря уже о заморочках с компрессами в процессе…
-Не посылайте меня к палачам, дядя Зина, - взмолился я плачущим голосом, - вы же доктор моего лица, любой другой парикмахер умоет меня кровью!
Зиновий Борухович в это время плавными взмахами наводил бритву, недоброжелательно поглядывая в мою сторону. Из-за приспущенного манжета халата и лезвие выглядело продолжением большого пальца мастера. Оно блистало зеркальной сталью, скользило по коже широкого ремня, специально приспособленного для тонкой заточки. Кажется, такое острейшее лезвие он готовит, чтобы шаркнуть меня по шее.
Но сравнение с доктором достигло цели. Его лицо слегка подобрело:
-Ладно, садись, - сказал он. И пошёл, как всегда,за горячим полотенцем.
Вернулся, сквозь пар являя, снова ставшее недовольным лицо, пришлёпнув мне на щёки, подбородок и шею жгучий компресс.
Что-ж, сегодня  не мой день. Он будет меня брить молча, скорбно, как в последний путь. И стричь будет медленно под чириканье своих мелодичных ножниц.
Обычно я уходил от него не только с красивой стрижкой, посвежев лицом, но и с головой наполненной новостями, «майсами», как он называл рассказываемые истории, анекдотами. «Парикмахерская- это местное «Совинформбюро», - говорил дядя Зина, - новости мы имеем раньше райкома!»
А сейчас он молча скребёт острой бритвой по моей проволочной щетине, без желания что-либо мне сообщить.
Надо бы его завести каким-то хитрым вопросиком. Что-то из тем, на которые он особенно охотно балагурит. Может что-то, что напомнит о нашей прошлой жизни в этом городке, зацепить словечком, способным вызвать воспоминание.
-Как вы думаете: шлимазл и придурок- это одно и то же?
Дядя Зина приподнял бритву над моим носом в раздумьи:
-Чтоб это было так, так вовсе нет. Шлимазл, конечно, не такой, как все. Все считают, что не такой в худшую сторону. Считают придурковатым. А он, бывает, сам себе на уме. В Одессе, скажем, это идиот, над которым все потешаются, забавный идиот. Помню, когда я там жил на Пересыпи, во двор к нам приходил один шлимазл – пацан в рваной тельняшке, веснушчатый, заросший. Он играл на мандолине с двумя струнами. Медиатором у него была спичка, обмотанная изолентой. Так что ты думаешь? Он теперь первая скрипка в оркестре Одесского оперного театра! Еврейские мамы иногда ласково говорят о своих детях: «мой шлимазл». Ещё называют шлимазлами парней, которым всегда не везёт. Я как-то у раввина поинтересовался о значении этого слова. Он сказал, что в переводе с идиш получается «полное счастье». Понимать надо в ироническом смысле. Ну, полные дрэком штаны! Каждый счастлив в этой жизни по-своему.  Я тебе больше скажу: несчастный в детстве считаться может шлимазлом, но став взрослым может действительно принести кому-то полное счастье. Мне самому это пришло в голову не так давно, когда я узнал, что произошло с известным тебе по детству шлимазлом Мойшей… Надуй левую щёку, а то бритва в твоей впадине застрянет со всеми вытекающими из под неё последствиями! У тебя пока одну сторону бреешь, другая – побритая - зарастает.
Он расплылся в улыбке от своей шутки, сбросил с бритвы пену с чёрными следами укоса и мелкими шажками, по –пингвиньи пошёл за горячей примочкой.
Вернулся, упёрся своим «выдающимся», как сам называл, животом в подлокотник кресла и  снова сквозь пар явил мне своё уже доброе лицо, довольное чистой работой.
-И что же произошло с Мойшей, - нетерпеливо спросил я.
-Не торопись, пись-пись! Всему своё время. Вы ведь росли вместе. Давай вспомним счастливое детство всем детям от товарища Сталина. Всем, кроме шлимазла Мойши. Его даже в пионеры не приняли из-за плохой учёбы и поведения.
Да, в хронике моего детства шлимазл занимает своё многостраничное место. Он всегда был рядом в общей квартире, во дворе, в школе, на стадионе. Но, точно, не такой, как все, не со всеми, а всем вопреки. Мы играем на стадионе в футбол, он у забора отыскал какой-то муравейник и часами наблюдает за насекомыми. У него к ним много вопросов. Как это маленькое существо может на себе нести груз во много раз превышающий его вес? Кто их таких придумал? У меня не было вопросов к творцу гениальных по целесообразности организмов. К озабоченности Мойши я относился снисходительно: чем бы ни тешился, лишь бы другим не мешал. Но я всегда его терпеливо выслушивал.
Ребята смеются, издеваются: «Мойша поливает букашек своими зелёными соплями и слезами».
Однажды он подрался с одноклассником из-за червяка. Он хотел перенести червя с тротуара на клумбу, а тот пацан выбил у него листок из рук и раздавил каблуком это существо, которое Мойша считал явлением жизни. «Всё, что движется – жизнь», - говорил он пацанам, отрывающим крылья у бабочек и давящих паучков».
Учителя иногда тщетно пытались уловить ход его мыслей. Заметив отсутствующее выражение лица Мойши, историчка спрашивала:
-О каком царе мы говорим?
-Какая разница? Я думаю совсем о другом…
-Да он без царя в голове, - съязвил сосед по парте.
У меня сохранилась забавная фотография: Мойша в своей цигейковой шлемообразной зимней шапке, которую носил и летом, с блестящим пузырём под носом - знаком вечной сопливости.
Тётя Бася просила меня не давать в обиду её шлимазла. И я призывал пацанов к милосердию: «Вы же не какие-то фашисты, чтобы издеваться над несчастным мальчиком».
В устах тёти Баси слово шлимазл звучало нежно. Её не раздражала его неряшливость, плохие оценки в школе, странные высказывания, вызывающие недоумение у детей и взрослых.
-Ну, так он видит, всё вокруг, не так как мы. Так и что, - говорила она рыжей толстушке Рае - соседке  по кухне, не заметив меня в дверях. А то бы не проговорила то, что не для моих ушей, - Такой он уродился. Случайно… Это пьяный Абраша своим ватным поцом влил в меня дурную малафейку!
Соседке явно хотелось пикантных подробностей. Она сказала, что все думали на Зиновия Боруховича. Тётя Бася пояснила: в месяц зачатия тот был в отпуске на юге и не мог за Абрашу отдавать супружеский долг. Но он посоветовал назвать новорожденного мальчика Моисеем. Это значит Моша, Мойша, Моня, и означает «взятый у Бога». И любит он его, как собственного ребёнка, может потому, что своих детей у него нет.
Всё это прокрутилось у меня в голове, пока дядя Зина взял паузу на оживление уставшей от борьбы с моей щетиной бритвы, грациозными движениями ласкал её лезвие кожей ремня.
-Так вы росли вместе. Только ты считался правильным, а он - неправильным среди гойских детей и шлимазлом в мишпохе, - вернулся дядя Зина к разговору, прерванному важной процедурой,- Его даже в пять лет Бася в женскую баню с собой брала, как будто он не мальчик. Но после того как он во дворе кому-то сказал, что у толстой тёти Раи ниже живота растёт большая рыжая борода, похожая на мочалку, баню для него закрыли… Странным мальчиком называли его учителя. По одним предметам он шёл дальше отличников, по другим - отставал от самых тупых учеников. Как я его перетаскивал из класса в класс, отбивая решения оставить на второй год - отдельная майса - не для районо. Использовал все свои возможности. Где красноречие: язык у меня подвешен не только для еды - он знает и вкус слова. Где помогали духи «Красная Москва», где бесплатная завивка. Работал мой мазул, чтобы выжил шлимазл! И что ты думаешь? Что я понимаю в людях? Это такие они как мы, или другие - не очень нам понятные. Но Моша для меня не был загадкой: я принимал его таким, как есть, каким наша земная жизнь взяла его у Бога. Правда, в душе у меня всегда за него была тревога. В нашем реальном мире его поджидали многие опасности. Не то, чтобы он притягивал их к себе, но он подставлялся под них постоянно, не осознавая отсутствия в себе инстинкта самосохранения, не имея никакого понятия об осторожности…
Бритва мастера, меж тем, прошла с тихим шуршаньем по моему кадыку и заскользила по шее, вызывая во мне холодок страха: вдруг он случайно резанёт мою нежную на горле кожу. Но, наконец, он обтёр лезвие и сложил бритву до новой наводки перед бритьём следующего клиента. Меня же он облепил ещё раз горячим компрессом и призывно застрекотал ножницами, приступая к более интересному для него процессу стрижки. Позади осталось бескровное бритьё: избежать порезов и ему не всегда удавалось, когда бритва спотыкалась о проволочные волосины. Теперь и его речь полилась свободней, и напряжение покинуло его лицо, хотя наступал драматический момент его рассказа.
-Жизнь - это ты можешь знать по себе - полна неожиданностей. Но Моша-Мойша притягивал их к себе. Иногда они пролетали мимо, случайно упавшими с крыши камнями или сосульками, - продолжал под аккомпанемент ножниц разговор мастер лучших в городе мужских причёсок.
 -А в конце концов, случилось то, что должно было когда-то случиться. Моша шёл к переходу на центральной улице с единственным  в нашем городке светофором. Конечно, он не думал под какой свет переходить дорогу, думал о чём-то другом, как всегда не к месту. И под красный свет шагнул под колесо мотоцикла, рухнув всем телом на асфальт. Девушка-мотоциклистка - студентка медвуза - оказала ему первую помощь и вызвала «скорую». Хоть она ни в чём не была виновата: Моша, как самоубийца шагнул под колесо. И, всё таки, она себя чувствовала виноватой, ждала пока его прооперируют, помогала Басе ухаживать за сыном: состояние его было тяжёлым, все думали, что после такого ранения головы, он точно уже свихнётся, будет не просто шлимазлом, а придурком, с поехавшей крышей…
Новая пауза была связана уже с моей причёской. Приподняв прядь волос надо лбом и примеряясь на какой высоте их резануть, он спросил:
-Как ты смотришь, если мы сделаем тебе небольшой кок?
-Только небольшой, - согласился я, - не такой как у стиляг!
-Нет, конечно, это будет не фраерская причёска, а новая – интеллигентная, модная, придающая красивую форму твоей голове. Ты, наверное, думаешь, что я тебя стригу. Так? А это совсем не так. Я рисую твою голову. Я сделаю её красивой сверху. Что будет внутри - это уже твоя забота.
-Так что было после больницы, - вернул я художника моей головы к прерванному рассказу.
-Тебя тогда уже не было в нашем городке, где все только говорили о любви Шлимазла и студентки-медички. Все свои каникулы Таня - так звали девушку - провела у постели Мойши. После таких, как с ним, катастроф люди, бывает, теряют память, болеют головой. Но с ним всё происходит иначе, чем у всех.
«Кажется у ребёнка мозги стали на место, - сказала мне Бася, - Он рассуждает очень правильно. Говорит, какие предметы подтянет, говорит о мединституте в Ленинграде  - там, где Таня и он будет учиться». Абраша от удивления, вызванного новым лицом и речами Мойши, целую неделю не пил. Его престарелая безграмотная бабушка говорила, если сильно встряхнуть голову шлимазла, мозги находят своё место. Тем более, когда голову сильно ударили об асфальт. Глупо, конечно. Но факт остаётся фактом… И что ты думаешь? Мошу нашего  в больнице подменили. Он оставил там своё безразличное, обычно отсутствующее лицо и вышел к людям с выражением большого интереса ко всему и всем. Мысль украсила его лицо, когда-то обезображенное глупостью. Я тебе такое  скажу - он стал мужчиной. Знаешь, на Таню он смотрел глазами самца, который хочет продлить удовольствие. «Она моя», - говорил мне глазами, заметив мою сладкую улыбку при взгляде на её налитую соками молодости грудь. Думаю, она лечила его по Фрейду, пробуждала инстинкты, от которых всё в жизни стоит и набирает силу…
Не буду уточнять, что знает о выдающемся психоаналитике Зигмунде Фрейде мой терпеливый, добросовестный мастер. В данном случае он представил его, как терапевта, лечащего физической близостью. Так, наверное, он понял где-то услышанные размышления учёного об инстинктах, зиждущихся на сексуальной природе.
Особого смысла останавливаться на этом нет, если забыть о его привычке блистать красноречием, являя свою необычную парикмахерскую лексику, в которой фигурировали слова и понятия, нахватанные от клиентов самых разнообразных профессий. Он не только сам говорил, но и умел слушать сидящего в кресле, задавал вопросы по существу и часто открывал для себя нечто новое, ранее неведомое.
Углублять свои знания у него желания не было. Как-то на мой вопрос, много ли он читает, ответил:
-То, что надо для среднего образования, я в своё время прочитал и даже запомнил. А теперь я читаю жизнь, какая она есть, живую, не на бумаге. А сколько слов, словечек, терминов попадает в мою голову от грамотных клиентов. Могу словарь составить из новых для меня слов… Когда-то я хотел их записывать, но передумал: и так помню. Ты думаешь, современные писатели мне что-нибудь расскажут, чего не знаю? Как бы ни так! Выдадут «Счастье» Павленко, рекомендованное прочитать каждому советскому человеку. Оно мне надо? Мне люди такое рассказывают, Лёве Толстому не снилось в его Ясной поляне... По радио недавно я слушал одного критика. Он занудно прославлял социалистический реализм. Я из этого вывел свою формулу: «Реализм - значит литературный онанизм!» Запиши. Ты-то, небось, в писатели метишь, может пригодиться.
Мне припомнился этот наш давнишний разговор, когда дядя Зина отвлёкся на подметание волос: уборщица захворала, замены не было… Он приостановился, придирчиво разглядывая меня со стороны и оценивая свою работу.
-Может сделаем тебе такую седую дорожку на голове. Я у одного артиста видел, - предложил мастер.
-Спасибо. Я ещё успею поседеть естественным путём. Вы мне лучше про шлимазла доскажите. Я-то около десяти лет ничего о нём не слышал. В памяти моей он так и остался летом в зимней шапке с соплями под носом.
-Видел бы ты его после преображения - высокого, с прямой спиной, орлиным носом с горбинкой, умными глазами. Могу тебе его фото показать. Ношу его с собой – есть для этого причина. Вот, видишь, он выглядит старше тебя, хотя вы и ровесники. Думаю, что это связано с его профессией кардиохирурга. Знаешь, он неправильный врач: болеет с каждым, кого оперирует. Так, по-моему, нельзя. Так долго не протянешь. А он, кстати говоря, лечит больших людей, даже коммунистических балабосов из зарубежных стран. Студенты его называют МАГ - такую аббревиатуру они сделали из его фамилии и имени отчества: Моисей Абрамович Гольберг. Мне рассказывали, что для МАГа все больные равны, ему всё равно, профессор ты, или бомж. Равны в лечении и почтении. Однажды его вызвали в кремлёвскую больницу к вождю латиноамериканской страны. Крупный коммунистический лидер лежал в окружении светил кардиологии, высунув из-под одеяла здоровенные ступни. МАГ с порога громко сказал: «Революция революцией, а ноги мыть надо! С мылом, желательно». Много интересного узнал я о нём, когда попал в его клинику. А как попал? Наверное, хочешь меня спросить? Получилось , что Моша изменил мой маршрут и увёз меня не на кладбище, а к себе в Ленинград. В нашем городе меня уже в больницу не брали: с моим диагнозом по сердцу ничего не могли сделать и направить никуда не могли. Я должен был тихо умереть в своей постели. Что там в моём насосе настолько прохудилось, сам я толком не понимал. Клапан - шмапан … Тогда это не заменяли ещё. Кто о моей беде сообщил Моше? Подозреваю, Бася. Во всяком случае, он прилетел за дядей Зиной: он же, как ты, так меня называл, всё уладил с санитарной авиацией и увёз меня к себе на операцию, редкую для того времени. Говорили, то, что он сделал со мной описано в медицинском журнале. Мне такие подробности не важны, не нужны. Мне кажется, что даже в молодости сердце у меня так не работало. Прошло уже пять лет, а я, как молодой бычок и всё человеческое мне не чуждо. Ты понимаешь, о чём я говорю. И что я заметил - Моша совсем не следит за собой, и жена - Таня – за ним не следит. Ты бы видел его причёску? Деревня! Позор Ленинграда! Часто не могу, но раз в год я собираю инструменты и вылетаю его стричь. В этом году в Питере договорился с коллегой, что будет поддерживать форму, которую я придал его причёске. Главное, он должен сам не забывать стричься. Кстати, ты тоже не запускай свою причёску, когда уедешь. А то, если зарастёт моя форма, тебя могут изменить не в лучшую сторону. И будешь ты похож на шлимазла в детстве!