Да, я помню, что обещала написать о книгах. Помнишь из похвалы князю Ярославу и книгам? "Велика ведь бывает польза от учения книжного; книги наставляют и научают нас пути покаяния, ибо мудрость обретаем и воздержание в словах книжных.
Это — реки, напояющие вселенную, это источники мудрости, в книгах ведь неизмеримая глубина; ими мы в печали утешаемся; они — узда воздержания..." Монах-летописец написал эти слова много веков назад, и мне, человеку XXI века, нечего добавить к ним. Для меня книга не предмет, она "кубический кусок горячей, дымной совести", по слову Пастернака. С книгой можно безоговорочно соглашаться и безудержно спорить, над книгой можно проливать слёзы и хохотать, в книгу можно войти, как в мир, и уйти с нею из жизни, потому что книги учат не только жить, но и умирать.
Самое страшное для меня - нечего читать, поэтому, отправляясь очередной раз в больницу, набираю целую библиотеку из 3-5 увесистых томиков. Кто же скрашивает унылое больничное существование? Сомерсет Моэм, Достоевский, Диккенс, Лесков, Стендаль, Харуки Мураками, Бальзак, Ремизов, Бахтин, Акутагава Рюноскэ... Умоляю, скажи: "Заткнись!", иначе это никогда не кончится! А я ведь не назвала ещё ни одного поэта, потому что перечислять всех любимых утомительно.
Мне кажется, что поэт во мне начался с благодарного читателя. Невозможно читать сны в произведениях Тургенева и не попытаться потом изобразить словами то, что снится тебе. "Клара Милич", "Сон", "Песнь торжествующей любви", "Дворянское гнездо" - вот чем питается моя душа у Тургенева. А самое больное, хлестнувшее прямо по сердцу, - это его Сусанна, сидящая в обречённом забытьи на подоконнике у мёрзлого стекла и знающая, что ей, лишней и чужой всем, скоро умирать ("Несчастная"). А куда же без Мандельштама, который нашёл для своей поэзии самые нежные, солёные и горячие слова? Однажды я проснулась с ощущением того, что пропали краски, вкус жизни, нет заветного "сокровища" в душе. Я лежала и вспоминала, ради чего стоит жить. Вдруг пришли слова:
Невыразимая печаль
Открыла два огромных глаза.
Цветочная проснулась ваза
И выплеснула свой хрусталь...
И сразу вернулась радость существования. Мало того, что я живу книгами, я поневоле заражаю этим своих родных. Наверное, многие удивились бы, если бы услышали фразу, которая нередко произносилась в нашей семье: "Отнеси подушки на мадам Грицацуеву!" Нелепо, правда? На самом деле это вовсе не бессмыслица. Дело в том, что на заре туманной юности я, очарованная творением Ильфа и Петрова, называла мадам Грицацуевой парадную пышную кровать в родительском доме, которая предназначена была только для гостей, оставшихся ночевать. Эта кровать с двумя рядами подушек, поставленных друг на друга, накрытая белым кружевным покрывалом, так напоминала толстуху в подвенечном платье и фате, что удержаться было невозможно! За мной её стали так называть мама и отец, потом братья и сестра. Восклицание "О, закрой свои бледные ноги!" (В.Брюсов) тоже было у нас в ходу, не говоря уже о чеховском словечке "хохороны" из рассказа "Душечка" и уморительном пролетарско-мещанском косноязычии Зощенко.
Самое страшное, что я видела за последние три года, - это книги из домашней библиотеки, вываленные грудой в лесополосе у поля. Их было очень много, потемневших, разбухших от дождей, раскрытых страницами к небу. Подошла, читаю на обложках и корешках: Гоголь, Вересаев, Мережковский, Фет... Господи, что же с нами происходит? Не вынесла душа поэта: забрала 11 томов Лескова, собрание сочинений Гюго, Рыбакова. Остальные книги были безнадёжно испорчены. Тот факт, что люди избавляются от книг, не есть подтверждение превосходства электронных книг над бумажными, а следствие интеллектуального вырождения народа. "Ну вот, начала за здравие, а закончила за упокой!" - скажешь ты, но мне действительно страшно. Я взяла с Алёны слово, что, когда я умру, она не выбросит мои книги на мусорку.