-Ушкуйники, ушкуйники! - По селу, словно волна, прокатилось эхо пересудов и разговоров. По Волге, еще не затянутой льдом, вошли в Дубну и причалили три разбойничьих струга. На берег сошли вооруженные люди — ватага молодых бородатых мужиков и начали разбредаться по своим и чужим избам.
Костяк этого воинства состоял из уроженцев села Городище, поэтому, как правило, зимовали лихие люди здесь, в медвежьем углу, куда добраться можно только рекой.
Сейчас, в канун праздника Покрова Святой Богородицы, они шли шумной толпой по первому снегу, по главной улице, весело задевая встречных прохожих и не давая проходу молодицам, которые также весело с хохотом разбегались в стороны. Появление большой компании красивых удальцов было в селе событием, обещавшим жителям веселую зиму. Девки в светелках и горницах кинулись к сундукам доставая лучшие наряды, чтобы вечером на посиделках затмить красотой своих конкуренток.
Впереди этой ватажки шагал статный парень в полушубке, из под которого выглядывал ворот красной атласной рубахи, в мягких татарских ичигах, без шапки, с копной черных курчавых волос. Хмельные глаза атамана — Ваньки Расторгуева зорко с настороженностью постреливали по сторонам, а большой нос хищно вдыхал в себя морозный воздух.
Груня уже знала о появлении в селе речных ушкуйников и с беспокойством слушала восхищенные рассказы дворовых девок о том какие подарки привезли молодцы своим близким, сколько шелка и атласа, бус и украшений раздарили сестрам и жонкам.
Капитан-поручик Леонтьев все еще отсутствовал, батюшка по последней воде укатил в Тверь с товаром. В доме из мужиков оставались только учитель-немчин да недалекий и неразговорчивый Степан. Груня хорошо помнила, что Ванька, уходя по весне в турецкие и персидские земли, к далекой неизвестной Астрахани, обещал по возвращении силой вести ее под венец, и дескать батюшка Михайло ему не указ.
Сидела Груня тихо в своей светелке за неизменным вышиванием и никуда не ходила, хотя подружки каждый вечер звали на посиделки.
Иван Тяжкогорский тоже обеспокоился появлением вооруженных людей в селе, но те вели себя смирно и стройка шла своим чередом. Он с нетерпением ждал своего начальника и друга и наконец, по первому зимнику к флигелю, под звон бубенцов, лихо подкатила ямщицкая тройка, и на крыльцо взбежал капитан-поручик. С мороза, зайдя в жарко натопленные комнаты, он наконец вдохнул воздух родного жилища и обнял своего друга:
-Ну что Ванька, я с дороги, прикажи истопить баню, продрог до костей!
-Банька готова, а какой стол накрыла хозяйка тебя ожидаючи!..
Попарившись в бане, и хорошо отужинав, друзья провели в разговорах ночь напролет. Иван рассказал как идут дела на верфи: что стольник Пимен Кондырев вместе с начальником стрелецкой роты, не дожидаясь верховного суда, сумел сбежать из под стражи, да и прибывшая из Москвы комиссия не углядела здесь злого умысла.
Ватье Луткина отпустили на все четыре стороны, а стрельца Козьму Брюханова наказали кнутом и служит он как и раньше в роте. Алексею не терпелось спросить про Груню, но он внимательно продолжал слушать все последние новости и события, происшедшие в его отсутствии:
-Тут вот еще Лешка какая оказия: лихие люди с Волги возвернулись. Народ дюже своенравный, но ведут себя тихо; чего делать не знаю — тебя ждал. С одной стороны, по закону, надо бы хлопцев взять в оборот, да и стрельцы засиделись без дела, а с другой много шума будет — народ-то весь местный, как бы нашему делу помехи не было, да и не для того мы здесь Лешка, чтоб разбойников ловить.
Алексей задумался, потом пальцами загасил свечу и в темноте произнес:
-Ступай спать Иван, утро вечера мудренее, главное в селе смуты нет, а там поглядим.
Не стал он с дороги спрашивать про Груню, решив завтра же поутру нанести визит в дом купца Филимонова.
На следующий день, как рассвело, капитан-поручик в преображенском мундире, при всех своих медалях и орденах, сидел за столом и пил чай. Иван уже ушел на верфь, а он готовился навестить соседей. За дверьми послышался шум и голоса людей. Затем появился Филька и доложил, что купец Минька Филимонов стоит у крыльца и нижайше просит принять его.
Алексей смешался. Это было неожиданно, потому как сам готовился к этой встрече. И хотя Груня, еще тогда, после пожара, клятвенно обещала, что скроет все от батюшки, офицер насторожился.
Посмотрев на себя в зеркало и подкрутив левый ус, приказал впустить незванного гостя. Конечно, с одной стороны, давно надо было познакомиться с отцом Груни, с другой он чувствовал вину за то, что недавно как тать пробрался в его дом. Он видел этого сухощавого мужика на базаре, в церкви рядом с дочерью, он примечал как Груня хорошо одевается, и было видно что отец заботится о своем чаде.
В комнату, низко поклонившись, вошел высокий сухощавый мужчина с орлиным взором и отсутствием подобострастия во взгляде. Нос с горбинкой выдавал в нем что-то нерусское, хотя дочь была эталоном славянской стати и красоты: - «наверное в мать» - подумал Алексей.
-Извиняй боярин, но ожидал твоего возвращения с нетерпением.
Алексей насторожился, но купец стал говорить по делу и сразу:
-Хочу спросить Вашу Светлость, во сколько обходится казне одна лодья?
Капитан-поручик был в замешательстве. Честно говоря он настроился на семейные разбирательства касательно Груни, но увидев перед собой человека делового тут же собрался, и уже с интересом ответил:
-Да рублев пятьсот каждая тялка выходит...
Мужик у порога помялся, потом вскинул свою кудлатую голову и глянул на офицера своим орлиным взором:
-Готов боярин ставить струги быстрей и дешевле — двести рублев за лодью..
Он бросил шапку оземь, и с вызовом произнес:
-Ужель мы хуже тех иноземцев? Видел я их работу, ничего хитрого там нет, наши мастера гораздо ловчее. Дозволь батюшка самим сладить лодку, а уж ты оценишь. Ежели будет хуже, то и спрос невелик — всего-то одна лодка.
У Алексея отлегло от сердца, и он уже с воодушевлением вступил в разговор:
-Как ты вовремя, дорогой купец Михайло Александрович, прямо как-будто мысли читаешь. Вот совсем недавно стоял перед Государем, и уже сам собрался обращаться к общине, чтоб его царскую волю исполнить. Верит самодержец в русского человека, и потому доверяю тебе купец как себе. Подбирай людей мастеровитых, выбирай место удобное, ставь стапели и с богом! Через два месяца жду от тебя лодьи, сколько осилишь.
Купец опустил голову, немного помялся, из под кустистых бровей сверкнул на капитан-поручика взгляд с хитрецой:
-Прости кормилец, не думал, что так быстро согласишься, да еще не одну лодью строить доверяешь, поэтому дозволь накинуть по пятьдесят рубликов на лодку..
Алексей нахмурился: за свою короткую жизнь он успел хорошо изучить характер и повадки русского купца и умел торговаться:
Э нет, дорогой гость, первое слово дороже второго и двести рублев большие деньги, а если производство наладишь и пойдет дело, так можно рубликов двадцать даже скинуть с каждой тялки. Короче купец дело решенное, давай по по рукам!
Михайло, всем своим видом показывая, что только из уважения к царскому офицеру соглашается на такую невыгодную для него сделку, протянул руку.
-Еще ваше сиятельство, у меня забота: людишек с верфи ты мне не дашь, поэтому дозволь собрать артель из ушкуйников. Робяты здоровые, до работы охочие, мастеровые: струги на которых ходят, сами строили. Зима долгая, от безделья чтоб какой беды не натворили, да и вам батюшка будет спокойней.
Алексей задумался. Он уже собрался отписать в Сенат про разбойничью ватагу, объявившуюся в селе, но по своим военным походам на турок хорошо был знаком с этой казацкой вольницей, где те воевали с ним бок о бок отчаянно. Да и вели эти люди себя мирно, поэтому дал добро.
Купец собрался уходить, но был остановлен:
-Постой Михайло Александрович, теперь другие дела хочу обсудить..
Алексей немного смутился, потом продолжил:
-Однако к тебе я собрался, а ты и сам пришел, и теперь не ты, а я должен называть тебя батюшкой. Люба мне твоя Груня и все у нас сладилось, поэтому отец, давай-ка поторопись со свадьбой, и так уже мир судачит, до Государя дошло..
Скрыть в деревне ничего невозможно и конечно купец Минька давно знал о симпатии своей дочери, но со свойственной ему хитринкой снова начал издалека, хотя радость и распирала его изнутри:
-Дык, отрок ты наш ясновельможный, хорошие слова сказал для моего сердца и лестные для ума моего крестьянского, только страшно: как бы беды не было. Ведь одна у меня Грунюшка, с малых лет воспитую девицу, давно бы мог сосватать жонку, да не хочу мачеху в дом приводить. Ну а вдруг, как закончишь тут дела Государевы и возвернешься в Москву, ведь не примет мою голубку твоя родня боярская, бросишь девку.
Он уже по свойски присел на лавку и склонил голову. Алексею стало жалко этого сильного разумного мужика с которым, как он чувствовал, можно дружить и вершить дела великие:
-Ничего отец, будь спокоен, скоро обвенчаемся и все будет по людски, чай православные, не басурмане какие.. Я ведь тоже без матушки рос, а батюшка у меня добрый, простит когда внуки пойдут, да и сам царь ко мне благоволит, в обиду не даст. Так что готовь невесту Михайло Александрович, к Рождеству свадьбу сыграем.
Окрыленный будущей перспективой, купец поспешал к себе в терем, чтобы известить Груню этой радостной вестью.
Ну а капитан-поручик поспешил на верфь, где работный люд, как в муравейнике с гомоном и шутками, по первому снегу и низким уже зимним солнцем, обшивали тёсом скелеты, стоящих на стапелях, тялок.
Он шел по главной улице, и на душе у него, наконец, было тепло и радостно после разговора с будущим тестем. Внезапно взгляд его привлекла фигура, шедшая навстречу. Высокий молодой мужик, без шапки, с копной черных кудрявых волос и аккуратно подстриженной бородой, без страха шел прямо на него.
Алексей внутренне подобрался, и также не сворачивая, шел прямо. Ванька Расторгуев (а это был он), не выдержав прямого взгляда, первый сошел с коллеи, но не поклонился как это было принято у крестьян при встрече с боярином, а дерзко смотрел на офицера, уступая ему дорогу.
Взыграло что-то боярское внутри у дворянина; хотелось огреть плетью непокорного мужика, но сдержался, увидев глаза, в которых была ненависть и какой-то укор. И потом долго Алексей не мог заснуть, вспоминая этот недобрый взгляд. Он всей кожей чувствовал опасность исходящую от этого человека и по возвращении с Нерли, куда поутру собрался, решил: дабы не было в селе смуты, арестовать разбойника.
Наконец, в верховья Волги, пришла настоящая зима. Крестьянин отдыхал после летней страды. Мужчины занялись своим любимым делом — охотой и подледной рыбалкой, женщины собирались у кого-то в избе и под заунывные русские песни в основном пряли. Наступала череда зимних праздников — Святки, Рождество, Крещенье, да и входивший в моду Новый Год отмечали с размахом.
И только люди, занятые на строительстве, без роздыху пилили, строгали, лазили по «лесам» вокруг стапелей, обшивая тёсом ребра шпангоут, и доводили до ума палубные надстройки с каютами и трюмными отсеками.
Купец Филимонов с артелью неподалеку также заложил пять тялок, и те уже на глазах принимали законченную форму боевых кораблей. Вокруг допоздна постоянно горели костры, поглощая древесные обрезки строительного материала, стружки и прочего мусора.
Капитан-поручик Леонтьев с Иваном Тяжкогорским с удовлетворением замечали, что порученное Петром дело близится к завершению и к весне-началу лета пятьдесят стругов будет готово, а к осени и все семьдесят.
Капитан-поручик в крытом возке на санном ходу, запряженном тройкой резвых лошадок, поспешал по затянутой льдом Волге к В.Ржевскому на Нерль, чтобы к новогодним праздникам вернуться обратно. Завернувшись в тулуп, покачиваясь в этих крытых, плетеных липовым лыком санках, он с радостью вспоминал Груню.
Алексей, на правах жениха, каждый вечер проводил в доме купца Филимонова. Они с Груней проводили время в светелке у девушки, и строили планы на свою будущую жизнь. В доме все жили предвкушением предстоящей свадьбы и все были заняты этой веселой суетой. Дворовые девки пекли хлеба, варили брагу и студни, на ходу бросая лукавые взгляды на статного жениха, ну а тот в ответ весело подмигивал, подкручивая вороной ус.
Подружки прибегали с отрезами, вышивкой, готовя подвенечный наряд невесты, а Степан на дворе забивал животину к праздничному столу. Михайло Филимонов как на крыльях летал от верфи к дому, по хозяйски раздавая указы своей дворне.
В один из дней, пока капитан-поручик был в отъезде, на двор к Филимоновым прибежал деревенский оголец — младший брат Ваньки Расторгуева и передал Груне, что как стемнеет ее будут ждать внизу у плетня, где баня.
Девушка все последнее время избегала таких встреч с бывшим ухажером, но тут дала свое согласие, дабы наконец объявить Ивану, что прежней любви (да ее и не было) она к нему не питает, и чтоб наконец не искал с ней встреч и оставил в покое. Весь день до вечера, в ожидании прощального свидания, Груня была как на иголках, была рассеяна и отвечала невпопад подружкам и дворне, которые старались шутками растормошить невесту.
Как стемнело она, по запорошенной снегом тропинке, незаметно вышла на берег, впереди в сумерках маячила знакомая фигура. Ванька уже давно с нетерпением ожидал ее, вытаптывая площадку перед баней:
-Пришла все таки любава моя, я тут околел ожидаючи, пойдем в баню, глянь завируха какая, поговорить надобно.
Девушка покорно, склонившись в дверном проеме, вошла в стылую темень предбанника и присела на скамью, кутаясь в высокий воротник полушубка, в темноте только блестели ее глаза.
-Да что ж мы как лешие в темноте, тут где-то огарок должон быть.
Он пошарил рукой у притолоки и засветил свечу. Груня наконец рассмотрела вблизи осунувшее лицо своего бывшего ухажера, вокруг рта которого: на черной бороде и усах, морозными кружевами лег иней.
-Ой, какой же ты смешной Ванька, прямо как дед-лесовик рождественский..
Она рассмеялась, открыв ровный ряд, белых как жемчуг, зубов.
-Не вводи в грех, любушка ты моя, а не-то допьяна зацелую твои уста сахарные..
Татарские глаза загорелись огнем, а тонкие губы сомкнулись от напряжения.
-Давай поскорей Иван, говори зачем звал, а то батюшка вот-вот с верфи вернется.
-Сторонишься ты меня Груня, а мне это зело обидно. Ведь весной обо всем сговорились, что ждать будешь и под венец пойдешь, и свадьбу сыграем. А уж я бы такую свадьбу закатил, чтоб все село неделю гуляло..
-Не бреши Ванька, не было у нас сговора, а против воли родителя я бы никогда не пошла.
-Да что тебе родитель, голубка моя! В шелках и бархатах ходить у меня будешь, из серебренной посуды кушать! С Иваном Расторгуевым нигде не пропадешь. Хочешь в теплые края уйдем — на Дон, там казаки хорошо живут, зажиточно, земля сама родит сеять не надо, не то что тут — леса да болота! Станешь вольной казачкой, а я мужик фартовый: златом и серебром осыплю свою суженую!
Он придвинулся к девушке и попытался обнять.
-Не дури разбойник, а то шумну..
Она уперлась ему в грудь руками и с силой оттолкнула:
-Никогда, запомни никогда и никуда от родных мест я не тронусь, а воли мне и здесь хватает, и батюшку своего на злато и серебро не поменяю. И человек меня сосватал, любый, ох какой любый! С самого утра, только глаза открою, все о нем думаю. Через неделю Святки, свадьбу сыграем и все у нас хорошо, даже родитель счастливый ходит.
Иван, будто не замечая восторга в словах Груни, продолжал уговаривать:
-Да бросит тебя боярин, знаю я дворянских детей; встречал в походах, для них «черная» девка прихоть и баловство. Ну хочешь за «Камень» пойдем, на Яик, там тоже люди живут, земля большая, есть где православному человеку спрятаться.
-Нет Иван, да и поздно уже. Понесла я от Алексей Андреича — Алешеньки, дите у нас будет и не мешай ты нам, не вставай на дороге; капитан-поручик очень крут — раздавит..
Скуластое лицо со щелками узких татарских глаз дернулось от боли, ноздри хищного с горбинкой носа расширились от великой обиды:
-Зря ты мне это сказала, ох зря! Еще никто не смел перечить Ивану Расторгуеву.
Он на минуту задумался, и после короткой паузы тихо произнес:
-Так говоришь Алешенька... Ладно, с ним я рассчитаюсь завтра, а ты дева умрешь сегодня..
Груня с испугом забилась в угол:
-Ванька, ты что..?! Охолонь молодец! Ведь закричу...
Последние слова она прошептала.
Вернувшись с работы, отец поднялся к дочери. В ее комнате было тихо:
-Спит голубица моя, умаялась, а я колечко купил — золотое, ну да ладно, утром отдам.
Утром по селу разнесся набат: - Груню убили! Дочку купца Михайлы убили!
Народ, побросав все дела, спешил к двухэтажному терему Филимоновых. На снегу, прямо у входа в баню, лежала девушка. День, после вчерашнего ненастья, был ясный с хорошим морозцем. В синее небо без единого облачка смотрели такие же синие глаза. Полушубок был распахнут и под левой грудью алело кровавое пятно. Следы крови, как рассыпанная из лукошка малина на девственно белом снегу, шли от крылечка к бездыханному телу.
Над ней на коленях молча стоял отец, сразу поседевший. Сейчас он казался не высоким и статным мужиком, а маленьким иссохшимся старичком. Вокруг голосили девки, бабы. Мужики стояли полукругом и сурово, даже как-то виновато, смотрели на эту печальную картину.
По Волге, с веселым перезвоном валдайских колокольчиков, к селу спешила тройка резвых лошадок. Капитан-поручик возвращался с дальней командировки к своей ненаглядной Груне. В темноте возка он довольно улыбался, предвкушая встречу с любимой.
Вояж на Нерль прошел продуктивно. Его заместитель тоже не терял времени зря. Алексей с удовольствием обошел ряд уже построенных тялок, готовых весной, по первой воде, идти без всякого «волока» к Астрахани.
Петр писал офицеру, что очень доволен, что не ждал такого количества кораблей и за такое короткое время. Поэтому приказал половину сделанных к весне тялок гнать на юг, где в низовьях Волги также шла вялотекущая война то с турками, то с персами.
Все складывалось у молодого преображенца удачно и он, в прекрасном расположении, весело подгонял кучера. И вот наконец под низким солнцем, в морозной дымке, показалась стрелка Дубны и Волги. На мысу, как ориентир, возвышалась деревянная церковь, с которой и началось его знакомство с селом и Груней.
Выехав на стрежень реки Дубны, возок чуть не угодил в прорубь, затянутую тонкой ледяной коркой. Здесь на стремнине, при впадении в Волгу, рыбаки по зиме рубили проруби, так как благородная рыба: стерлядь, судак и налим кормились в потоке более мелкой Дубны.
Под санками неожиданно подломился, припорошенный вчерашним снежком, ледок, но кучер криком и кнутом огрел коренника и тот, всхрапнув, почуяв беду, увлекая за собой пристяжных, вынес легкий возок на берег. По проторенной колее, тройка поднялась к церкви и наконец выехала на главную улицу села.
День был воскресный, но привычного оживления почему-то не было. Не судачили у колодца румяные бабы, не сновала под ногами вездесущая детвора — село как-будто вымерло. Беспокойство закралось в душу:
-Никак беда какая случилась, гони к дому, Архип!
Подкатив к флигелю, Алексей выскочил из возка. С крыльца навстречу уже бежал Иван Тяжкогорский:
-Прости Алешка, не уберегли, беда!..
С посеревшим лицом, офицер схватил его за грудки:
-Что с Груней!?..
-Убили твою Груню, крепись солдат...
Отпустив приятеля, с остановившимся взглядом, Алексей зашагал к соседям, Иван семенил следом. За знакомыми воротами раздавался гул толпы. Вся территория с большим огородом и далее за плетнем уклоном к реке была запружена народом.
Алешка, расталкивая людей локтями, побежал туда вниз, где и раздавались причитания. Выделялся высокий тонкий голос, записной свахи и плакальщицы на всех похоронах, Ульяны Кузьминишны.
Перед ним расступались, образуя этакий коридор из человеческих тел, и в конце этого коридора замаячила скорбная картина, которую он боялся и все же спешил к ней.
При виде боярина, плакальщицы снова начали подвывать, а Ульяна Кузьминишна заблажила с новой силой:
-Ой ты сокол наш ясный!.. Успел таки к своей лебедушке!.. Да не упадет она на грудь твою белую.., не родит деток малых!..
Алексей упал на колени перед своей Груней. Не мигая смотрел на ее белое как снег лицо, зачем-то поправил полу полушубка, прикрыв кровавое пятно на груди, провел рукой по высокому лбу, убирая пряди волос, затем приподняв закостеневшую спину, взял на руки и понес к дому сквозь расступившуюся толпу. Следом, опустив голову, спотыкаясь, двинулся купец Михайло, за ним гуськом семенили близкие и родные.
Похоронили Груню на деревенском погосте, рядом с храмом, прямо на стрелке — на высоком берегу Волги.
Долго народ на селе судачил о гибели первой красавицы, при этом выдвигая самые невероятные версии о местонахождении разбойника.
Капитан-поручик с отрядом стрельцов обшарил все окрестности, но затерялся его след в непроходимых и бескрайних лесах. В городках Корчева и Кимры были подняты на поимку душегуба местные добровольцы-охотники, да все напрасно. Прошли стрельцы села: Ильинское, Горицы и даже добрались, через реку Медведица и село Верхняя Троица, к самому Калязину, только никто не видел и не слыхивал про ушкуйника Ваньку Расторгуева; как в воду канул разбойничий атаман.
Надолго осталась в народе недобрая память об этом человеке. Поговаривали, что ушел в скит — дремучие леса Беломорья, стал монахом и в великом труде и покаянии замаливает свой грех. Но также прошел слух, что примкнул к вольнице Степана Разина и вроде как погиб в стычке с отрядом регулярной царской армии. Только все это были слухи и досужие домыслы.
К осени закончилась постройка голландских «тялок» на «Дубенской» верфи Петра Великого. Капитан-поручик вернулся в Москву и вскоре женился на девице Евдокии Васильевне Загряжской и проживал в своем поместье Ощерино с многочисленным семейством.
Купец Михайло Филимонов долго горевал по любимой дочке, но жизнь берет свое и вскоре женился на крепкой и работящей крестьянке, которая быстро понесла и родила ему двоих деток — погодков: девочку и мальчика.
Алексей Андреевич, полюбивший этого умного мужика, звал купца за собой, в Москву, но тот с благодарностью отверг это предложение:
- Нет боярин, я уж тут, у себя, на родимой земле останусь, да и Грунюшка здесь, рядом...
-Что ж ты меня опять боярином кличешь; сын я тебе отныне и навеки. Ну как знаешь, прощай, если будет нужда обращайся...
Много с тех пор утекло воды в Волге. Менялись хозяева этой земли: Грязновых сменили Татищевы, потом помещиками стали князья Вяземские. Деревянная церковь вскоре сгорела, отстроили новую, да и ту постигла таже участь, пока новый хозяин этой земли Андрей Петрович Вяземский не соорудил на том же месте: на стрелке Дубны и Волги каменный красавец храм, который после реставрации радует глаз, проплывающим мимо на комфортабельных теплоходах, туристам.
Ушел под воды рукотворного Московского моря городок Корчева с деревней Крева, которая в новейшей истории переселилась на левый берег Волги и находится там и поныне. Сельцо Пекуново, в начале прошлого века, превратилось в село, где купец Мамонтов развернул разные производства, и даже начал чеканить монету имевшую хождение в округе и принималась в магазинах и лавках принадлежащих этому предприимчивому человеку. К сожалению после революции превратилось в маленькую деревеньку с парой десятков избушек.
В конце девятнадцатого века жители деревеньки Ратмино пришли на поклон к последнему хозяину этой земли князю Вяземскому с просьбой переселить их с затапливаемых весенним паводком земель в низине на более высокие места Городища и Александровки. Барин дал добро, и как это часто бывает, старое название села - Городище почему-то исчезло, а сейчас носит название Ратмино.
По обеим берегам Волги раскинулся город Дубна, на месте древнего поселения водного пути «из варяг в греки» с одноименным названием.
А капитан-поручик, доживая свой век в своем поместье Ощерино, иногда принимал в гостях старинного друга Ивана Тяжкогорского. Уединившись, они вспоминали свою молодость и дела давно минувших дней. Его друг замечал при этом блеснувшую слезу в глазах старика.
Конец.